Текст книги "Рон Уизли и Орден феникса (СИ)"
Автор книги: Galinasky
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)
– Да... это... кожа чувствительная. – Хагрид заискивающе улыбнулся – насколько позволяло состояние его лица.
Гарри заметил, что двух зубов у него не хватает. Амбридж смотрела на него ледяным взглядом; улыбка его увяла. Она подтянула повыше сумку на локте и сказала:
– Я, разумеется, проинформирую министра о вашем позднем возвращении.
Хагрид кивнул:
– Правильно.
– Вам следует знать, что моя неприятная, но непременная обязанность как генерального инспектора – инспектировать моих коллег-преподавателей. Так что, полагаю, мы вскоре увидимся.
Она круто повернулась и пошла к двери.
– Вы нас инспектируете? – недоуменно сказал Хагрид, глядя ей вслед.
– О да, – мягко произнесла она, оглянувшись на него и взявшись за ручку двери. – Министерство полно решимости очистить школу от некомпетентных преподавателей, Хагрид. Спокойной ночи. – И захлопнула за собой дверь.
Гарри хотел снять мантию-невидимку, но Гермиона схватила его за руку.
– Подожди, – шепнула она ему на ухо. – Может, еще не ушла.
Хагрид, видимо, подумал о том же. Он подошел к двери и чуть отодвинул занавеску.
– К замку пошла, – тихо сообщил он. – Вот те на... людей инспектирует, а?
– Да, – сказал Гарри. – Трелони уже оставили с испытательным сроком.
– Хагрид, а что мы будем с тобой проходить на занятиях? – спросила Гермиона.
– Об этом не беспокойся, я много чего наметил, – с энтузиазмом сказал Хагрид и схватил со стола драконье мясо, чтобы снова приложить его к глазу. – Держу тут пару зверьков для вашего СОВ. Увидишь, это что-то особенное.
– Слушай, Хагрид, – Гермиона заговорила настойчиво, отбросив вежливость, – профессор Амбридж будет рада, если ты принесешь на занятия кого-нибудь опасного.
– Опасного? – искренне удивился Хагрид. – Глупости какие – ничего опасного я вам сроду не принесу. Ну, конечно, они могут за себя постоять...
– Хагрид, ты должен благополучно пройти инспекцию, и лучше всего, если ты нас поучишь ухаживать за глипоклоками, отличать нарлов от ежей, чему-нибудь в этом роде.
– Но это не шибко интересно, Гермиона. У меня для вас кое-кто позадорнее. Я их не первый год ращу, думается, единственная ручная стая в Британии.
– Хагрид, прошу тебя, – сказала Гермиона с подлинным отчаянием в голосе. – Амбридж ищет любого предлога, чтобы избавиться от учителей, которых считает близкими Дамблдору. Прошу тебя, Хагрид, учи нас чему-нибудь скучному, что могут дать на СОВ.
Но Хагрид только зевнул во весь рот и мечтательно скосил глаз на огромную кровать в углу.
– Слушай, день был долгий, поздно уже, – сказал он, ласково потрепав Гермиону по плечу, отчего колени у нее подогнулись и стукнулись об пол. – Ох, извини... – Он поднял ее за шиворот. – Ты за меня не беспокойся, теперь я вернулся и для ваших уроков таких славных животных припас, честное слово... А вы, ребятки, давайте-ка в замок, да не забудьте следы за собой замести!
– Не знаю, дошло ли до него, что ты говорила, – сказал немного погодя я, когда убедился, что горизонт чист, и они возвращались к замку по глубокому снегу, не оставляя следов – их убирала Стирающими чарами Гермиона.
– Тогда я завтра опять к нему пойду, – решительно сказала она, – и, если надо, составлю для него план уроков. Мне все равно, если уволят Трелони, но Хагрида ей не удастся выжить!
Глава 21
В воскресенье утром, утопая по колено в снегу, Гермиона снова побрела к хижине Хагрида. Я и Гарри хотели пойти с ней, но гора домашних заданий достигла у нас пугающей высоты, и мы неохотно остались в гостиной, стараясь не обращать внимания на веселые крики, доносившиеся снизу, где ребята катались на коньках по замерзшему озеру, ездили на санках и – самое обидное – заговаривали снежки, чтобы они долетали до самого верха гриффиндорской башни и ударялись в окна. В конце концов я потерял терпение, высунулся в окно и заорал:
– Эй! Я староста. Если еще хоть один снежок попадет в окно... Уй! – Он быстро убрал голову, лицо было залеплено снегом. – Это Фред и Джордж. Уроды. – И захлопнул окно.
Гермиона вернулась от Хагрида только к обеду, слегка дрожа, в промокшей до колен одежде.
– Ну? – сказал я, подняв голову при ее появлении. – Составила ему программу занятий?
– Попыталась, – уныло ответила она и опустилась в кресло рядом с Гарри. Потом вытащила палочку, произвела ею замысловатое движение, так что из конца хлынул горячий воздух, и направила ее на свою мантию, от которой сразу пошел пар. – Его даже дома не было, когда я пришла, – чуть не полчаса стучалась. Потом притопал из леса...
Гарри застонал. Запретный лес кишел созданиями, из-за которых Хагрида скорее всего и уволят.
– Кого он там держит? Не сказал?
– Нет. Говорит, что хочет сделать нам сюрприз. Я пыталась объяснить ему про Амбридж, но он просто не понимает. Говорит, что только ненормальный предпочтет изучать нарлов или химер... Нет, не думаю, что он завел химеру, – поспешила сказать она, увидев испуг на лицах Гарри и Рона. – Это не значит, что он не пробовал; как я поняла из его слов, их яйца трудно достать. Не знаю, сколько раз я ему сказала, что лучше ему следовать программе Граббли-Дерг. По-моему, он половины сказанного не пожелал услышать. Он в каком-то странном настроении. Не желает говорить, где поранился.
Появление Хагрида за столом преподавателей во время завтрака не все ученики встретили с восторгом. Некоторые, как Фред, Джордж и Ли, с радостными криками побежали между столами Гриффиндора и Пуффендуя пожимать его огромную лапу; другие, как Парвати и Лаванда, обменивались хмурыми взглядами и качали головами. Многие из них предпочитают уроки профессора Граббли-Дерг, и в глубине души я понимал, что для этого есть основания. Интересное занятие в представлении Граббли-Дерг не обязательно должно быть связано с риском, что кому-то откусят голову.
И во вторник, основательно закутавшиеся от холода, мы втроем шли на урок к Хагриду с тяжестью на сердце. Гарри беспокоился не только из-за сюрприза, приготовленного Хагридом, – он не знал, как поведут себя остальные ученики, в особенности Малфой с приспешниками, если урок будет проходить под наблюдением Амбридж.
Однако, пока мы брели по глубокому снегу, генерального инспектора видно не было. Хагрид один ждал нас на опушке Запретного леса. Зрелище он представлял собою неутешительное: ушибы, лиловые в субботу вечером, окрасились в зеленые и желтые тона, некоторые раны по-прежнему кровоточили. И в довершение зловещей картины на плече у Хагрида лежало нечто, похожее на половину коровьей туши.
– Сегодня занимаемся здесь! – радостно встретил Хагрид учеников, кивнув головой в сторону темных деревьев. – Поукромнее будет. Да и они больше любят темноту.
– Кто это там любит темноту? – раздался голос Малфоя, в котором звучали панические нотки. Малфой обращался к Крэббу и Гойлу. – Кто, он сказал, любит темноту – не слышали?
– Готовы? – весело спросил Хагрид, обводя взглядом учеников. – Лесную прогулку приберегал для вашего пятого года. Ну, теперь пойдем посмотрим на этих животных в естественной среде обитания. Значит, кого мы изучаем сегодня, – они довольно редкие. Я, думается, только один в Британии сумел их приручить.
– А вы уверены, что приручили? – совсем уже испуганно спросил Малфой. – А то ведь вы не раз уже давали нам диких животных.
Среди слизеринцев пробежал одобрительный шумок, да и у некоторых гриффиндорских было такое выражение на лицах, как будто Малфой высказал их опасения.
– Конечно, приручил, – насупясь, сказал Хагрид и поправил на плече сползшую коровью тушу.
– Что же тогда у вас с лицом? – допытывался Малфой.
– Не твое дело! – рявкнул Хагрид. – Если кончили с дурацкими вопросами, идите за мной.
Он повернулся и зашагал в лес. Ребята явно не горели желанием следовать за ним. Гарри посмотрел на Рона и Гермиону; они вздохнули, но ответили на его взгляд кивком, и втроем они первыми двинулись за Хагридом.
Шли минут десять и остановились перед чащей, такой густой, что под деревьями царили вечные сумерки и совсем не было снега. Крякнув, Хагрид свалил тушу на землю, отступил назад и повернулся лицом к ребятам. Многие еще плелись, переходя от дерева к дереву, и нервно озирались, словно в любую минуту на них могли напасть.
– Собирайтесь, собирайтесь, – подбадривал Хагрид. – Их привлечет запах мяса, но я все равно позову – им приятно слышать, что это я пришел.
Он повернулся, тряхнул косматой головой, чтобы отбросить волосы с лица, и издал странный пронзительный вопль, огласивший дебри, словно крик какой-то чудовищной птицы. Никто не засмеялся, большинство ребят просто онемели от испуга.
Хагрид снова завопил. Мы робко озирались, заглядывали за деревья, ожидая появления чего-то неведомого. И когда Хагрид третий раз тряхнул головой и набрал воздуху в исполинскую грудь, Гарри толкнул меня локтем и показал на черноту между корявыми тисами.
Гарри с любопытством обернулся ко мне, но я по-прежнему вглядывался в чащу, а через несколько секунд прошептал:
– Почему он больше не зовет?
У большинства учеников на лицах было такое же недоуменное и настороженное выражение, как у меня, и смотрели они куда угодно, только не на лошадь.
– А вот идет еще один! – с гордостью объявил Хагрид. – Ну-ка, поднимите руки, кто их видит!
Гарри поднял руку. Хагрид кивнул.
– Да... да, я знал, что ты увидишь. И ты тоже, Невилл, да? И...
– Извините, – злобно сказал Малфой, – но что именно, по-вашему, мы должны увидеть?
Вместо ответа Хагрид показал на коровью тушу. Несколько секунд все смотрели на нее, потом кто-то ахнул, а Парвати завизжала. Куски мяса отрывались от костей и растворялись в воздухе – картина действительно необычная.
– Отчего это происходит? – Парвати в ужасе отступила за ближайшее дерево. – Кто его ест?
– Фестралы, – гордо сказал Хагрид, и Гермиона тихо охнула за плечом у Гарри: ей это слово что-то говорило. – У Хогвартса здесь целый табун. Ну, кто знает?..
– Они же очень, очень несчастливые! – перебила его испуганная Парвати. – Приносят всякие ужасные несчастья тем, кто их увидел. Профессор Трелони сказала мне однажды...
Хагрид усмехнулся:
– Нет, нет, нет, это просто суеверие, не приносят они несчастья, они страсть какие умные. И полезные! Конечно, эта порода не очень-то рабочая, только школьные кареты возит туда-сюда. Да если Дамблдору надо куда-то подальше, а переноситься не хочет... Глядите, вот еще пара...
Парвати вздрогнула и прижалась к дереву со словами:
– Кажется, я что-то почувствовала, кажется, он рядом!
– Ты не бойся, он тебя не обидит, – терпеливо сказал Хагрид. – А теперь кто мне скажет, почему одни их видят, а другие – нет?
Гермиона подняла руку.
– Ну, говори, – обрадовался Хагрид.
– Фестралов могут видеть только те, кто видел смерть.
– Правильно, молодец, – торжественно произнес Хагрид. – Десять очков Гриффиндору. Фестралы, значит...
– Кхе-кхе.
– А, здрасьте! – с улыбкой сказал Хагрид, обнаружив источник звука.
– Вы получили записку, которую я послала утром к вам на дом? – как и в прошлый раз, громко и раздельно произнесла Амбридж, словно обращалась к иностранцу, причем тупому. – С уведомлением, что буду инспектировать ваше занятие?
– Да-да, – бодро подтвердил Хагрид. – Рад, что вы нашли нас. Вы это... не знаю... вы их видите? Сегодня у нас фестралы.
– Простите? – громко сказала Амбридж, приставив к уху ладонь. – Что вы сказали?
Хагрид немного смутился.
– Ну... фестралы! – гаркнул он. – Ну, знаете... такие большие лошадки с крыльями!
Для наглядности он помахал своими ручищами. Профессор Амбридж подняла брови и стала писать в блокноте, сопровождая это бормотанием:
– «Вынужден... прибегать... к примитивному... языку... жестов».
– Ну, так... это... – Хагрид, несколько волнуясь, снова обратился к ученикам: – Хм... о чем я говорил?
– «По-видимому... легко... теряет... нить... изложения», – бубнила Амбридж, но достаточно громко, чтобы слышали все.
Драко Малфой маслился так, словно Рождество наступило на месяц раньше; Гермиона же, напротив, побагровела от гнева.
– Ага, ну да. – Хагрид бросил виноватый взгляд в сторону блокнота, но мужественно продолжал: – Я хотел вам рассказать, как мы обзавелись этим табунком. Начали мы с одного самца и пяти самочек. Этот, значит, – он потрепал по холке лошадь, которая появилась первой, – зовется Тенебрусом, он мой главный любимец, первый родился здесь, в лесу...
– Вам известно, – громко перебила его Амбридж, – что Министерство магии отнесло фестралов к разряду «опасных»?
Хагрид только заґсмеялся:
– Фестралы не опасные! Конечно, куснуть тебя могут, если ты им сильно досадишь...
– «Проявляет... признаки... одобрительного... отношения... к насилию», – бормотала Амбридж, чиркая в блокноте.
– Да полно вам! – Теперь Хагрид немного встревожился. – Ведь и собака вас укусит, не ровен час... А у фестралов плохая репутация из-за всяких разговоров про смерть люди держали их за дурную примету. Просто не понимали. Верно я говорю?
Амбридж не ответила. Она кончила писать в блокноте, потом посмотрела снизу на Хагрида и опять очень громко и медленно проговорила:
– Пожалуйста, продолжайте занятие... Я похожу, – она изобразила ходьбу (Малфой и Пэнси Паркинсон задохнулись от беззвучного смеха), – среди учеников (она показала на некоторых пальцем) и задам им несколько вопросов – Она показала на свой рот, изображая разговор.
Хагрид уставился на нее, не в силах уразуметь, почему она ведет себя так, как будто он не понимает нормальной речи. У Гермионы от ярости выступили слезы.
– Ведьма, старая злая ведьма! – прошептала она, когда Амбридж подошла к Пэнси Паркинсон. – Я понимаю, что ты задумала, гнусная, злобная, испорченная...
– Ну так ног... – Хагрид изо всех сил старался поймать потерянную мысль, – да, фестралы. Да. У них много хороших качеств...
– Как вам кажется, – громко спросила Амбридж у Пэнси Паркинсон... – вы в состоянии понимать речь профессора Хагрида?
У Пэнси Паркинсон, как и у Гермионы, были слезы на глазах – только она давилась от смеха и поэтому едва смогла выговорить:
– Нет... потому что... это... большей частью... похоже... на рычание.
Амбридж записала в блокноте. Неповрежденная часть лица у Хагрида побагровела, но он старался вести себя так, как будто не слышал ответа Пэнси Паркинсон.
– Да... Хорошие качества фестралов. Когда ты их приручил, как этих, ты уже никогда не заблудишься. Изумительно ориентируются – только скажи им, куда тебе надо...
– Ну да, если они понимают твою речь, – громко заметил Малфой, и Пэнси Паркинсон снова согнулась пополам от смеха.
Амбридж посмотрела на них снисходительно и повернулась к Невиллу.
– Вы видите фестралов, не так ли, Логботом? Невилл кивнул.
– Кто при вас умирал? – равнодушно спросила она.
– Мой... мой дедушка.
– И что вы о них думаете? – Она показала короткопалой рукой на лошадей, которые уже обглодали половину коровьей туши почти до костей.
– Ну... – нерешительно начал Невилл и оглянулся на Хагрида. – Ну... они хорошие...
– «Ученики... запуганы... настолько... что... не признаются... в своем страхе», – декламировала свою запись Амбридж.
– Нет! – Невилл был явно расстроен. – Нет, я их не боюсь!
– Ничего, ничего, – сказала Амбридж, похлопав Невилла по плечу и изобразив понимающую улыбку, которая показалась Гарри злобной гримасой. Она повернулась к Хагриду и опять заговорила громко и раздельно: – Ну что ж. Я достаточно тут увидела. Вы получите (с таким жестом, как будто взяла что-то из воздуха) результаты инспекции (показала на блокнот) через десять дней. – Она растопырила десять кургузых пальцев и с широкой, еще более жабьей, чем прежде, улыбкой двинулась прочь, оставив позади себя хохочущих Малфоя и Пэнси Паркинсон, трясущуюся от ярости Гермиону и растерянного, огорченного Невилла.
– Подлая, лживая, старая горгулья, – бушевала полчаса спустя Гермиона, когда они возвращались в замок по коридорам, ими же протоптанным в снегу. – Вы поняли, к чему она клонит? Это ее помешательство на полукровках – хочет представить Хагрида каким-то безмозглым троллем, а все потому, что у него мать была великанша... Нечестно – урок был совсем не плохой... Конечно, если бы опять соплохвосты... а фестралы славные – в смысле, для урока то, что надо.
– Амбридж сказала, они опасны, – возразил я.
– Хагрид и сам сказал, что они умеют за себя постоять. Думаю, обычный преподаватель, вроде Граббли-Дерг, не показал бы их нам раньше, чем к экзаменам на ЖАБА, а они ведь интересные, правда? Кто-то их видит, а кто-то – нет. Хотела бы я их увидеть.
– Неужели? – тихо сказал Гарри.
До нее только теперь дошел страшный смысл ее слов.
– Ой, Гарри... извини... конечно, нет, какую глупость я сморозила.
– Бывает, не огорчайся.
– Я удивляюсь, сколько народу их видит, – сказал я. – Смотри, у нас целых трое.
– И мы удивляемся, Уизли, – раздался позади злорадный голос. Неслышно ступая по снегу, позади нас шли Малфой, Крэбб и Гойл. – Если бы при тебе кто откинул копыта, может, ты и квоффл увидел бы?
Они с гоготом прошли вперед и через несколько минут затянули: «Уизли – наш король». Мои уши стали алыми.
– Не обращай внимания, не обращай внимания, – приговаривала Гермиона.
Она вынула волшебную палочку и заклинанием включила горячий воздух, чтобы растопить в снежной целине тропинку к теплицам.
***
Пришел декабрь со снегопадами и целой лавиной домашних заданий для пятикурсников. С приближением Рождества обременительнее стали и обязанности старост для меня и Гермионы. Мы надзирали за украшением замка, следили за первокурсниками и второкурсниками, чтобы на переменах они не выбегали на мороз и посменно патрулировали коридоры с Аргусом Филчем, решившим, что предпраздничное настроение приведет к массовым дуэлям юных волшебников. Мы были настолько заняты, что Гермиона даже перестала вязать шапочки эльфам и огорчалась, что еще три недоделаны.
– Сколько бедняг я еще не освободила, и они должны просидеть тут Рождество из-за того, что не хватает шапок!
Почти все ребята разъедутся по домам. Гермиона собиралась кататься на лыжах. Идея такого отдыха позабавила меня, впервые услышавшего, что маглы нацепляют на ноги дощечки и катаются по горам. Я уезжал домой, в «Нору».
– Ты ведь тоже едешь! Разве я не говорил? Мама месяц назад написала мне и велела тебя пригласить!
Гермиона сделала большие глаза, но Гарри воспрял духом.
На последний перед праздником сбор ОД Гарри пришел в Выручай-комнату рано.
С приходом меня, Гермионы и Невилла этот разговор оборвался, а еще через пять минут в комнате стало так людно, что Гарри стал недосягаем для горящего, укоризненного взгляда Анджелины.
– Хорошо, – сказал он, и собрание утихло. – Я думаю, сегодня мы повторим то, чем занимались в прошлые разы. Это последняя встреча перед каникулами, и не имеет смысла начинать что-то новое, если впереди перерыв в три недели...
– Ничего нового не будет? – шепотом, слышным всей комнате, недовольно спросил Захария Смит. – Знал бы, не пришел.
– Эх, жалко, Гарри тебя не предупредил, – сказал Фред.
Несколько человек засмеялись, среди них Чжоу.
– Будем работать парами, – сказал он. – Для начала десять минут – Чары помех. Потом разложим подушки и – Оглушающее заклятие.
Разделились. Гарри, как всегда, стал против Невилла. Комнату огласили резкие выкрики «Импедимента». Один застынет на минуту, другой в это время вертит головой, смотрит, как идут дела у остальных пар. Потом первый приходит в себя, и теперь его очередь наводить чары.
Невилл усовершенствовался до неузнаваемости. После того как он трижды заморозил Гарри, тот, по обыкновению, передал его мне и Гермионе, а сам пошел смотреть, что получается у других.
Поупражнявшись десять минут в Чарах помех, мы разложили по полу подушки и занялись Оглушением. Пространства было слишком мало, чтобы всем заниматься одновременно; половина группы наблюдала за другой, а потом они менялись. Правда, Невилл оглушил вместо Дина, в которого целился, его соседку Падму Патил, но промах был гораздо меньше обычного, и все остальные тоже действовали успешнее, чем прежде.
Через час Гарри скомандовал: «Стоп».
– У вас уже очень хорошо получается, – сказал он, обводя их довольным взглядом. – Когда вернемся с каникул, попробуем что-нибудь покрепче, может, даже Патронуса.
В ответ – взволнованный гомон. Стали расходиться, как всегда, по двое, по трое. Прощаясь, желали Гарри счастливого Рождества. Веселый, он собирал вместе со мной и Гермионой подушки и аккуратно складывал. Я с Гермионой ушли, а он остался.
Мы заняли в гостиной лучшие места перед камином. черз пол часа пришел Гарри. Почти все уже разошлись по спальням. Гермиона писала длиннющее письмо; исписана была половина свитка, конец которого свешивался со стола. Я валялся на коврике и домучивал сочинение по трансфигурации.
– Ты чего там застрял? – спросил я, когда Гарри уселся в кресло рядом с Гермионой.
Гарри не ответил.
– Ты нездоров? – спросила Гермиона, глядя на него поверх своего пера.
Гарри неопределенно пожал плечами.
– В чем дело? – сказал я и приподнялся на локте, чтобы лучше его видеть. – Что случилось?
Гермиона сама взялась за дело.
– Это Чжоу? – деловито спросила она. – Она зацепила тебя после урока?
Ошеломленный Гарри кивнул. Я засмеялся было и сразу осекся под взглядом Гермионы.
– Так... э-э... что ей надо? – спросил я с напускным равнодушием.
– Она... – вдруг осипнув, начал Гарри, потом откашлялся и начал снова. – Она...
– Целовались? – все так же деловито спросила Гермиона.
Я сел так порывисто, что чернильница покатилась по коврику. Не обратив на нее внимания, я алчно вперился в Гарри.
– Ну?
Гарри кивнул. – ХА!
Я ликующе вскинул кулак и разразился громовым хохотом, заставившим вздрогнуть двух робких второкурсников у окна и начал кататься по ковру.
– Ну? – выговорил наконец я. – Как это было? Гарри немного задумался и честно ответил:
– Сыро.
Я отреагировал непонятным звуком, который мог означать и торжество, и отвращение.
– Потому что она плакала, – серьезно объяснил Гарри.
– Ну? – Улыбка моя притухла. – Так плохо целуешься?
– Не знаю. Может быть.
– Да нет, конечно, – рассеянно сказала Гермиона, не отрываясь от письма.
– А ты-то почем знаешь? – с некоторой настороженностью спросил я.
– Потому что Чжоу теперь все время плачет, – рассеянно сказала Гермиона, – и за едой, и в туалете, повсюду.
– Надо думать, поцелуи ее немного развеселят, – ухмыльнулся я.
– Рон, – назидательно сказала Гермиона, погрузив перо в чернильницу. – Ты самое бесчувственное животное, с каким я имела несчастье познакомиться.
– Это что же такое? – вознегодовал я. – Кем надо быть, чтобы плакать, когда тебя целуют?
– Да, – сказал Гарри с легким отчаянием в голосе, – почему так?
Гермиона посмотрела на друзей чуть ли не с жалостью.
– Вам непонятно, что сейчас переживает Чжоу?
– Нет, – ответили они хором. Гермиона вздохнула и отложила перо.
– Ну, очевидно, что она глубоко опечалена смертью Седрика. Кроме того, я думаю, она растеряна, потому что ей нравился Седрик, а теперь нравится Гарри, и она не может решить, кто ей нравится больше. Кроме того, она испытывает чувство вины – ей кажется, что, целуясь с Гарри, она оскорбляет память о Седрике, и ее беспокоит, что будут говорить о ней, если она начнет встречаться с Гарри. Вдобавок она, вероятно, не может разобраться в своих чувствах к Гарри: ведь это он был с Седриком, когда Седрик погиб. Так что все это очень запуганно и болезненно. Да, и она боится, что ее выведут из Равенклоской команды по квиддичу, потому что стала плохо летать.
Речь была встречена ошеломленным молчанием. Затем я сказал:
– Один человек не может столько всего чувствовать сразу – он разорвется.
– Если у тебя эмоциональный диапазон, как у чайной ложки, это не значит, что у нас такой же, – сварливо произнесла Гермиона и взялась за перо.
– Она сама начала, – сказал Гарри. – Я бы не... вроде подошла ко мне, а потом смотрю, чуть ли не всего слезами залила... Я не знал, что делать.
– Не вини себя, сынок, – сказал я, вообразив эту тревожную картину.
Гермиона оторвалась от письма:
– Ты должен был отнестись к ней чутко. Надеюсь, так и было?
– Ну, – Гарри покраснел, – я вроде... похлопал ее по спине.
Еще бы чуть-чуть, и Гермиона, кажется, возвела бы глаза к небу.
– Могло быть и хуже, – сказала она. – Ты намерен с ней встречаться?
– Придется, наверное. У нас же собрания ОД, правда?
– Ты знаешь, о чем я, – в сердцах сказала Гермиона. Гарри ничего не ответил.
– Ну что ж, – сухо сказала Гермиона, с головой уйдя в свое письмо, – у тебя будет масса возможностей пригласить ее.
– А если он не хочет ее приглашать? – сказал я, наблюдавший за Гарри с пристальностью.
– Не говори глупостей. Она давным-давно ему нравится.
Гарри промолчал.
– А кому ты вообще пишешь этот роман? – спросил я у Гермионы, пытаясь прочесть ту часть пергамента, которая свесилась уже на пол.
Гермиона отдернула ее.
– Виктору.
– Краму?
– А сколько еще у нас Викторов?
Опять. Да когда она уже его забудет?
Я ничего не сказал, но вид у меня был недовольный. Двадцать минут мы провели в молчании: я дописывал сочинение по трансфигурации, то и дело раздраженно крякая и зачеркивая фразы; Гермиона неутомимо писала письмо и, исписав пергамент до конца, свернула его и запечатала; Гарри смотрел в огонь.
– Ну, спокойной ночи. – Гермиона широко зевнула и ушла по лестнице в девичью спальню.
– И что она нашла в Краме? – сказал я, когда они поднимались по лестнице.
Гарри подумал и сказал:
– Наверное, он старше... и играет за сборную страны в квиддич.
– Ну, а кроме? – досадовал я. – Мрачный тип, и всё.
– Да, мрачноват, – согласился Гарри.
Молча мы разделись и надели пижамы; Дин, Симус и Невилл видели уже десятый сон.
– Спокойной ночи, – буркнул я.
– Спокойной ночи.
я отрубился. Разбудил меня крик Гарри.
– Гарри! ГАРРИ!
Он открыл глаза. простыни опутывали его, как смирительная рубашка.
– Гарри!
я перепугано стоял над ним. В ногах кровати маячили остальные. Он схватился за голову... Потом свесился с кровати, и его вырвало.
– Он заболел, – послышался испуганный голос Невила. – Надо кого-то позвать.
– Гарри! Гарри!
– Твой папа, – пропыхтел он. – На него напали...
– Что? – не понял я.
– Твой отец! Его кто-то укусил, это серьезно, повсюду была кровь.
– Пойду позову помощь, – раздался тот же испуганный голос, и Невил выбежал из спальни.
– Гарри, друг, – неуверенно сказал я, – тебе приснилось.
– Нет! Это был не сон... не обычный сон. Я был там, я это видел... Я это сделал.
Он слышал тихие голоса Симуса и Дина и не прислушивался к их словам. Боль во лбу понемногу ослабевала, но он все еще потел и его трясло как в лихорадке. Снова подкатила тошнота, и Рон отскочил назад.
– Гарри, ты нездоров, – проговорил я дрожащим голосом. – Невилл пошел за помощью.
– Я здоров! – Гарри закашлялся и вытер рот пижамой. Его била неудержимая дрожь. – Я в порядке, ты об отце беспокойся, мы должны выяснить, где он. Он истекал кровью... я был... я был огромной змеей.
Он попытался встать с кровати, но я толкнул его назад. Где-то рядом перешептывались Дин и Симус. Он сидел и дрожал. Потом послышались торопливые шаги на лестнице и голос Невилла:
– Сюда, профессор.
Профессор Макгонагалл – в халате из шотландки, очки на костистой переносице перекошены – торопливо вошла в спальню.
– Что случилось, Поттер? Где болит?
– Отец Рона. – Он сел. – На него напала змея, и ему плохо, я видел, как это случилось.
– Что значит «видел»? – спросила Макгонагалл, сведя брови.
– Не знаю, я спал, а потом очутился там...
– Хотите сказать, вам это снилось?
– Да нет же! Сперва мне снилось что-то совсем другое, какая-то глупость... а потом вмешалось это. Это было на самом деле, не в моем воображении. Отец спал на полу, на него напала гигантская змея, он истекал кровью, он упал, надо выяснить, где он.
Профессор Макгонагалл смотрела на него сквозь перекошенные очки так, словно увидела нечто ужасное.
– Я не вру, и я не сумасшедший. – Голос Гарри взвился до крика. – Говорю вам, я видел, как это случилось!
– Я верю вам, Поттер. Надевайте халат – мы идем к директору.
Глава 22
Гарри мигом спрыгнул с постели, натянул халат и нацепил очки.
– Уизли, вам тоже надо пойти, – сказала профессор Макгонагалл.
Мимо безмолвных Невилла, Дина и Симуса мы вышли за ней из спальни, спустились по винтовой лестнице в гостиную, откуда через портретную дверь вышли в освещенный луной коридор Полной Дамы. Мы степенно шагали по коридору. Прошли мимо Миссис Норрис, которая обратила на нас свои глаза-лампы и тихо зашипела, но профессор Макгонагалл сказала: «Брысь!» – и кошка шмыгнула в темноту. Через несколько минут мы остановились перед каменной горгульей, сторожившей вход в кабинет Дамблдора.
– Летучая шипучка, – сказала профессор Макгонагалл.
Горгулья ожила и отскочила в сторону, стена позади нее разошлась, открыв каменную лестницу, непрерывно бегущую вверх наподобие спирального эскалатора. Мы стали на движущиеся ступени, стена за ними закрылась с глухим стуком, и лестница понесла нас наверх тугими кругами. И вот блестящая дубовая дверь с латунным молотком в виде грифона.
Хотя было уже за полночь, за дверью слышался многоголосый гомон. Как будто Дамблдор принимал не меньше дюжины гостей.
Профессор Макгонагалл трижды стукнула молотком-грифоном, и голоса разом смолкли, словно их выключили. Дверь сама собой открылась, и следом за Макгонагалл Гарри и я вошли в кабинет.
В комнате царил полумрак; непонятные серебряные приборы не жужжали и не пыхали дымом, как обычно, а стояли неподвижно и безмолвно; портреты прежних директоров и директрис дремали в своих рамах. Спрятав голову под крыло, спала на своем шестке за дверью чудесная красно-золотая птица, большая, как лебедь.
– А, это вы, профессор Макгонагалл... и...
Дамблдор сидел за письменным столом в кресле с высокой спинкой; он наклонился вперед, и на него упал свет свечей, освещавших разложенные на столе документы. На нем был великолепно расшитый пурпурно-золотой халат, надетый поверх белоснежной ночной рубашки, но выглядел Дамблдор нисколько не сонным. Пронзительный взгляд голубых глаз остановился на профессоре Макгонагалл.
