Текст книги "Конец ночи (СИ)"
Автор книги: Flikey_ok
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
– Нам туда, – прохожу мимо Тилля, закидывая рюкзак на плечо и слышу, как он идет за мной.
Мы идем вдоль реки, что опоясывает подножье холма. Дождей давно не было и местами она не шире ручья. По берегам буйно цветут луговые травы. В воздухе стоит сладкий аромат, и я слышу непрекращающийся стрекот цикад. Я целый месяц просидела в Берлине в четырех стенах, пытаясь совладать с чувством вины и даже не заметила, как наступило лето. Тилль нагоняет меня и идет слева, понурив голову. Дыхание у него тяжелое и я боюсь, как бы ему не стало плохо от подъема. Ему нужен полноценный отдых и возможно лекарства, но я ничего не смыслю в медицине, а пользоваться интернетом слишком опасно. Надеюсь, все обойдется, и он действительно сильный, несмотря на возраст. Ведь если он до сих пор жив, значит не все потеряно. Стефан говорил, что после вакцинации в Европе умерло около девяноста процентов людей старше пятидесяти. Кто бы мог подумать, что правительство решится на подобное, и понимали ли они, к чему это их приведет?
Мы доходим до деревянного мостика через реку. Он совсем узкий и выглядит хлипким и ненадежным. Я пропускаю Тилля вперед, и когда его ноги ступают на твердую землю, иду следом. Только сейчас замечаю что Тилль по-прежнему босой. Надеюсь, это не помешает ему, ведь идти придется по скользким каменным ступеням, но вслух ничего не говорю. Он достаточно взрослый чтобы отвечать за свои поступки и раз решил идти, то, наверное, рассчитал свои возможности.
– И куда дальше? – Тилль оглядывается по сторонам.
На первый взгляд, кажется, дорога кончилась, кругом лишь высокая трава и деревья, но я ходила тут много раз и знаю, что по склону вверх идет тропинка. Она то и приведет нас к старинному гроту, из которого мы сможем попасть в подземелье. Замку несколько сотен лет и те, кто строил его, проложили настоящий лабиринт подземных ходов, на случай осады. Только они делали его для тех, кто выходит наружу, а не для тех, кто пытается попасть внутрь. Нам предстоит долгий мучительный путь наверх по неосвещенным сырым коридорам, где живут разве что крысы и гигантские пауки.
– Идем за мной, – я смело ступаю в траву.
Тут она высокая, доходит мне почти до пояса. Солнце село и все погружено в приятный полумрак. Места тут безлюдные. Родители Стефана жили в Замке много лет, и пока они не погибли, мы были здесь лишь гостями. Сейчас же я единственная законная владелица, но в нынешнем мире право собственности уже ничего не значит.
Прямо из-под ног со свистом вылетает небольшая птица, и я вскрикиваю от неожиданности. Тилль моментально оказывается рядом, в руке сжимает «Глок», от былой вялости не осталось и следа.
– Что случилось? – он вглядывается в сумерки, пытаясь понять, что меня так напугало.
– Птица, – отвечаю ему. – Видимо у нее тут гнездо. Идем, все хорошо.
Он опускает пистолет и ждет пока я пройду, чтобы снова следовать за мной по пятам. Мне приятно осознавать, что мой новый напарник обладает такой молниеносной реакцией, это большая редкость для гражданских.
До грота мы добираемся уже в полной темноте. Небо усыпано звездами, но луны пока не видно. Во мраке ночи замок выглядит зловещим темным силуэтом, словно разинутая пасть великана, но я больше не боюсь темноты и мрачных легенд, сейчас следует бояться тех, кто действует при свете дня. Всю эту кашу заварили люди, и в них нет ничего мистического, лишь полное отсутствие морали и невыносимая жестокость по отношению к своему виду.
Внутри грота тихо журчит вода и пахнет как на болоте. Я достаю фонарь из рюкзака и освещаю нам путь. Тилль шагает следом, не отставая ни на шаг. Он все еще очень тяжело дышит, но после случая с птицей я больше за него не волнуюсь. Кажется, он действительно очень сильный и выносливый и преодолеет любые трудности.
В глубине грота фонарь высвечивает ржавые прутья решетки. Вход в подземелье сразу за ней. Я подхожу ближе и освещаю замочную скважину. Она выглядит не такой ржавой, как остальное. Мы пользовались этим выходом со Стефаном, когда два месяца назад уезжали в Берлин. Кажется, с тех пор прошла целая жизнь.
– Посвети сюда, мне надо достать ключи и открыть, – я отдаю фонарь Тиллю.
Пятно света мгновение пляшет по покрытым мхом каменным стенам, а потом он направляет луч снова на замочную скважину. Ключи у меня в одном из карманов армейских брюк. Большая связка, все ключи от помещений Замка, половину из них я никогда не использовала и даже не знаю, какие двери они открывают.
Нахожу нужный ключ и открываю замок, а потом толкаю решетку, но она не поддается.
– Отойди на шаг, – прошу Тилля, и он молча подчиняется.
Я тоже делаю пару шагов назад, а потом ударяю подошвой ноги в тяжелом ботинке по прутьям. Дверь резко распахивается и ударяет по стене. Сыплются хлопья ржавчины, с потолка падает паук и повисает на тонкой ниточке прямо у меня перед лицом.
– Могла бы попросить помочь, было бы меньше шума, – говорит Тилль, по голосу мне кажется, что он улыбается.
– Я знала что справлюсь, – отвечаю ему и вхожу в открывшийся проход. Тилль идет за мной, подсвечивая фонариком.
Запираю за нами решетку, не хочу, чтобы кто-то проник в Замок, хотя шанс что кто-нибудь догадается искать вход внутрь через грот минимальный. Но я никогда не рискую в таких вещах. Если можешь сделать что-то как следует, то сделай. Так говаривал мой папаша, хотя сам никогда не следовал этому правилу.
Сразу за решеткой широкий зал, тут нет ничего кроме каменной статуи. Бородатый мужик в доспехах. Тилль светит на статую фонарем, а потом спрашивает.
– Кто это такой?
– Понятия не имею, – прохожу мимо статуи, не задерживаясь, я очень устала и хочу скорей покончить с этим и забраться под душ.– Какой-нибудь предок, наверное. Стефан никогда не рассказывал.
– Мне жаль, что Стефан умер, – говорит Тилль очень тихо. – Он был хорошим человеком.
Поворачиваюсь и смотрю на него, раздумывая, стоит ли сказать ему правду о том кем был мой муж на самом деле, но решаю, что не стоит. Вместо этого просто благодарю:
– Спасибо, мне тоже очень жаль.
Тилль делает шаг в мою сторону и мне на мгновение кажется, что он снова хочет обнять меня, но он лишь легонько хлопает меня по плечу и отдает фонарь.
Мы идем дальше по просторному каменному залу со сводчатыми стенами, на которых висят факелы. Они тут, наверное, с сотворения времен и я не думаю, что даже если бы хотела, смогла бы их зажечь. Пока мне хватает и фонаря, но если дела пойдут плохо и мир продолжит свое стремительное движение назад, тогда не исключено что придется привыкать к факельному освещению и прочим атрибутам средневековой жизни. В конце зала прямо в каменной стене стрельчатая арка и сразу за ней полукруглая дверь.
– Нам туда? – Тилль уже рядом со мной и с любопытством смотрит на вход в подземелье. – Выглядит она жутковато.
– Не думала, что тебя могут испугать подобные вещи, – отвечаю ему с улыбкой и сама удивляюсь, что в подобной ситуации могу пускай и вяло, но шутить.
– Я не говорю, что она меня пугает, я говорю, что выглядит зловеще, словно за ней спрятаны все мрачные тайны вашего рода.
Молча отдаю ему фонарь и вынимаю ключи из кармана. Мрачные тайны у нашего рода действительно есть, да только вот стоит ли вспоминать о них после смерти Стефана, или пускай они будут погребены навеки?
За дверью темный коридор, он оканчивается винтовой лестницей, первой в бесконечной череде ей подобных. Она приводит в комнату с низкими сводами. По центру каменный стол с воронкообразным отверстием посередине и множеством символов на нем, и мне страшно даже представить для чего его здесь установили. Воздух тут тяжелый, спертый. Я в своей толстовке почти сразу покрываюсь испариной. Фонарь снова у Тилля, он с интересом осматривается по сторонам, и пока он занят, я снимаю рюкзак, достаю воду и с жадностью делаю несколько глотков.
– Жертвенный алтарь, звезда водолея, крест беспорядка, – говорит он задумчиво.– Кем были предки Стефана? Сатанистами?
Пожимаю плечами и протягиваю ему бутылку. Я и сама толком не знаю. Стефан никогда не говорил мне о той части своей жизни, которая была до меня, но судя по тому, что он рассказал незадолго до смерти, возможно Тилль совершенно прав. Он берет бутылку, пьет и возвращает ее мне.
– В этом замке жили его родители, а они с сыном не были близки. Потому я мало что знаю о его предках.
– Откуда же ты знаешь про тайный вход?
– Последние полгода после того как его отец и мать умерли, мы жили с ним здесь. Тут идеальная система защиты и можно было не волноваться о нападении. Если бы мы не вернулись в Берлин, то Стефан был бы…
Прерываю себя на половине фразы, потому что не люблю все эти «если». После того как сделал выбор никаких сожалений быть не должно.
– А зачем вернулись?
Я не отвечаю и иду к следующей лестнице. Не знаю, могу ли открыться Тиллю, возможно он возненавидит меня, узнав правду. Я почти не знаю его как человека. Любовь к музыке, которую он пишет, не дает мне право считать, что я его понимаю. Возможно, позже я все ему расскажу, но точно не сейчас.
Поднимаюсь по узким каменным ступеням, стараясь ступать осторожно, и все еще думаю о Тилле. Кажется, у него была семья в Берлине. Где они сейчас? И где другие участники группы? Все кто мог, и у кого были возможности уехали из города еще в самом начале, почему же он остался? Мог ли он тоже иметь ко всему эту отношение?
Через полчаса ощущаю себя словно выжатый лимон. Я не в лучшей форме. Три недели почти без движения сделали из меня рохлю. Мы еще даже не добрались до винных погребов, а я уже дышу так тяжело, словно только что закончила марафон Iron Man, притом с одним из лучших результатов. Это недопустимо. Завтра же возобновлю тренировки. Мне нужно быть сильной и выносливой, чтобы сделать задуманное. Главари банд весьма опасны и постоянно начеку.
Тилль чуть отстает, он где-то на середине подъема. Фонарь у него и сейчас я стою в кромешной темноте. Идти дальше наощупь опасно. Прислоняюсь спиной к прохладной стене и жду.
Тилль задал правильные вопросы о предках Стефана, и мне самой давно нужно было узнать историю древнего рода Эльбах-фон-Нольмен. Наверняка можно покопаться в старинной библиотеке на третьем этаже и разыскать что-то. Я ни разу не пыталась сделать это, когда мы жили тут со Стефаном, хотя имела такую возможность. Словно боялась услышать правду о собственном муже, такую правду, которая сделала бы наш брак невозможным. «Но ведь в конечном итоге именно это и случилось, ты узнала нечто ужасное», произносит мой внутренний голос и я не могу с ним не согласится.
Луч фонаря сначала освещает стену напротив, а потом буквально бьет мне в глаза.
– Эй, не надо так, – восклицаю недовольно и прикрываю лицо рукой.
– Извини.
Тилль дышит ртом. Он с трудом произносит даже это единственное слово, и я радуюсь, что почти все лестницы закончились. Теперь нас ждет недолгая прогулка по пологому тоннелю, один единственный подъем, а после выход в винные погреба, из которых уже рукой подать до жилых помещений Замка.
– Ничего, ты не виноват, – у меня перед глазами все еще пляшут круги, и я жду, пока зрение полностью вернется.
– Не думал, что это настолько сложно, – он довольно быстро восстанавливает дыхание и меня это радует.– Что за садисты строили эти лестницы?
– Их делали для отступления, чтобы спускаться, а не лезть вверх. К тому же когда лестница крутая и проход узкий проще держать оборону, – объясняю я.
– А говорила, ничего не знаешь, – он хитро улыбается.
– Это мне Стефан рассказывал, когда мы выходили через этот проход.
Тилль кивает, а потом спрашивает уже серьезно:
– У тебя есть часы? Сколько мы уже идем?
Часы у меня есть. Я задираю рукав и протягиваю ему руку ладонью вниз. Он светит фонарем и вглядывается в механический циферблат. Раньше у меня были чудесные умные часы с подсветкой и прочими незаменимыми функциями, но от комфорта пришлось отказаться в пользу безопасности.
– Уже почти одиннадцать, – говорит Тилль и поднимает на меня взгляд. Глаза мутные, усталые.
– Ты себя как чувствуешь? – спрашиваю с тревогой.
– Пока не сдох, – он пытается улыбнуться, но его улыбка выглядит жалко. – Ты права, у меня жар, но от того что я стану ныть никому лучше не станет, не так ли? Давай доберемся уже до твоего Замка и тогда я позволю себе расклеиться. И если ты захочешь оказать мне первую помощь, то я даже не скажу ни слова против.
Согласно киваю ему, а про себя восхищаюсь выдержкой и здравомыслием этого человека. Не удивительно, что Стефан так преклонялся перед ним. В Тилле есть все те качества, которых мой муж не нашел в собственном отце.
Мы стоим слишком близко друг к другу, но вопреки моей нелюбви к физическим контактам мне комфортно и не хочется, чтобы он уходил. От него сильно пахнет потом, но даже это меня не смущает. Его взгляд блуждает по моему лицу, и я ощущаю, как сердце ускоряет свой бег. Значит, мне не померещилось желание в его взгляде, внизу, в машине. Сейчас я могу с уверенностью сказать, он испытывает ко мне если не влечение, то точно интерес и это ничуть меня не тревожит.
– Идем уже, я тоже с ног валюсь, – говорю довольно резко, и прохожу, мимо задевая его плечом. Хотела бы сказать что случайно, но это не так. Мне приятно к нему прикасаться. И это меня тревожит. Сейчас я не должна отвлекаться на чувства, а уж тем более к человеку, о котором я почти ничего не знаю.
Я иду не спеша. Мои шаги гулким эхом отражаются от каменного потолка и пустых стен. Здесь уже не пахнет сыростью, но воздух все еще очень тяжелый. По спине струйками сбегает пот и затекает под ремень брюк. Жду не дождусь когда смогу снять с себя всю эту грязную одежду и принять ванную. Перед глазами против воли возникает распутанная сцена, в которой я и Тилль занимаемся сексом в большой джакузи, и мне приходится прилагать усилия, чтобы не думать об этом.
«Ты ведь только мужа похоронила!», пытаюсь остудить свой пыл, пробудив в себе моралиста, но понимаю, в нынешнем мире, где смерть поджидает за каждым углом, нравственные законы прошлого не работают.
«Жить здесь и сейчас, так словно каждый день последний», – четвертое из семи правил Стефана, и сегодня оно как никогда актуально.
Коридор сужается и вскоре перед нами из темноты проступает последняя каменная лестница. Эта выглядит самой старой и изношенной. В общем-то, так оно и есть. Ей пользовались, по всей видимости, чаще остальных. Ведь кроме выхода наружу именно на этом ярусе располагается темница, в которой предки Стефана держали неугодных, и насколько я могу судить по редким рассказам его родных, она никогда не пустовала.
– Снова лестница, – говорит Тилль со вздохом.
– Последняя, дальше уже винные погреба и выход наружу.
– Винные погреба? – он смотрит на меня с интересом. – Я бы не отказался выпить перед сном.
– Тогда не стесняйся и бери все, на что упадет твой взор, – я говорю это с улыбкой и ловлю себя на мысли, что кокетничаю с ним.
– Смотри не пожалей потом о своих словах, – он улыбается в ответ и смотрит очень двусмысленно.
В этот момент появляется предчувствие, что я пересплю с ним очень скоро и от этого тепло на душе. У меня давно не было близости ни с кем. Стефан настолько был погружен в свои заговоры, что не интересовался сексом, да и я не горела желанием спать с ним в последние месяцы. Остыли чувства, прошло желание.
Я молча иду вперед и начинаю подъем. На губах играет глупая улыбка. Вместо того чтобы внимательно смотреть под ноги витаю в облаках и довольно быстро наступает расплата. Старый камень крошится прямо под моим ботинком, и я пытаюсь поймать себя, размахиваю руками, неосторожно ступаю и подворачиваю лодыжку. Мне кажется, я даже слышу звук рвущихся сухожилий. Ногу пронзает боль, и я падаю, сильно ударяясь о ступени коленями и ладонями. Мне так больно, что приходится до крови закусить губу, чтобы не закричать.
– Что случилось? – Тилль уже рядом.
– Нога, – выдыхаю я.
Он светит фонарем, тут же опускается на колени и прикасается пальцами к моей лодыжке, очень аккуратно, но я не могу сдержать стон. Я переворачиваюсь, помогая себе руками, и усаживаюсь задницей прямо на ступени. Они жесткие и холодные, но выбора у меня нет.
– Давай посмотрим, что можно сделать, – Тилль кладет фонарь на ступени, так чтобы он светил прямо на нас, не спеша развязывает шнурок и снимает ботинок. Так бережно, что я даже не чувствую. Кто бы мог предположить такую нежность от этого грубоватого мужчины.
Боль в ноге постепенно утихает, но я понимаю, что вряд ли теперь смогу нормально идти. Тилль ощупывает мою ногу и дает вердикт:
– Мне кажется, кость цела, попробуй чуть пошевелить ступней.
Я делаю, что он просит. Мне все еще больно, но это уже не так нестерпимо, как было пару минут назад.
– Ерунда, – говорю я. – Мне нужно пару минут, и я смогу идти.
– Очень сомневаюсь, – Тилль берет мою ступню в ладони и снова прощупывает ее всю пальцами.
В это раз надавливает чуть сильнее и когда пальцы касаются лодыжки, я понимаю что он прав, но не подаю вида. Ненавижу быть слабой, и даже если мне придется превозмогать боль, и плакать кровавыми слезами я закончу этот подъем наверх и не попрошу помощи. Я не такая как моя мать, я – сильная.
– Все хорошо, легкое растяжение, – говорю чуть раздраженно. – Я дойду, не переживай.
Он молча смотрит мне прямо в глаза, все еще удерживая мою ступню в ладонях. Чрезвычайно интимный момент, но боль все портит, и я не могу насладиться им сполна.
– Просить помощи не значит быть слабой, а лишь правильно распределять ресурсы, – говорит он и отпускает мою ногу.
Я вздрагиваю пораженная его проницательностью. Откуда ему знать о том, что я думала именно об этом? Неужели все так легко читается на моем лице? А ведь раньше я вполне успешно умела скрывать свою чувства.
Как бы мне не хотелось признаваться, но он прав. С его помощью мне будет намного легче идти вверх, и глупо отказываться, особенно когда он сам ее предлагает.
– Хорошо, – я киваю ему. – А теперь если не сложно, отдай мой чертов ботинок, и пошли уже наверх, я засыпаю на ходу и готова убить за возможность принять ванну.
Тилль с улыбкой протягивает мне «Мартинс», а потом поднимается на ноги, берет фонарик и светит мне.
Остаток лестницы мы проходим почти в обнимку. Опираюсь на его плечо, а он удерживает меня за талию, и сейчас я уже не думаю о сексе. Боль в щиколотке отбила всю романтику и вернула в реальность. Из-за глупой травмы мне придется забыть об активных поисках и любых тренировках на некоторое время. Это злит. Но я настолько устала, что уже не способна сердиться по-настоящему. Все эмоции словно впали в кому.
В винном погребе сыро и прохладно. Тут есть электрическое освещение, и я прошу Тилля усадить меня на деревянный табурет и зажечь свет. Свет неяркий, но после прогулки по подземельям лишь с фонарем, он кажется мне слепящим.
Тилль оглядывается вокруг с изумлением, и я могу его понять. Запасов вина и коньяка хватит, чтобы напоить небольшую армию. Раньше в замке была своя винодельня, и родители Стефана продавали отменный товар в винные бутики. А потом рынок элитного алкоголя рухнул, но производство еще некоторое время продолжалось. Родители Стефана верили, что все наладится. Многие тогда еще верили, потом перестали.
– А тут что? – Тилль постукивает ладонью по деревянной бочке и та издает уютный глухой звук.
– Коньяк, – отвечаю безразлично. Богатства баронских подвалов меня никогда не впечатляли, я всегда была равнодушна к алкоголю и совершенно в нем не разбиралась.
– Невероятно, – он переходит к деревянному стеллажу с игристыми винами и смотрит на него как ребенок на витрину сладостей.
– Если хочешь, открой что-нибудь на свой вкус.
– Сейчас? – он удивленно глядит прямо на меня.– Ты говорила, что умираешь от усталости.
– Так я же сижу. – Я чуть улыбаюсь.– Значит отдыхаю. Правда, Тилль, если хочешь выпить, я не возражаю.
– Возьмем с собой, – он берет одну из бутылок со стеллажа и направляется ко мне.– Выпьем, когда доберемся до цели.
В первый момент хочу возразить ему, а потом понимаю, как это глупо и потому согласно киваю и поднимаюсь на ноги. Щиколотка все еще болит, но боль теперь тупая и я могу без труда терпеть ее, но все же не отказываюсь от помощи, когда Тилль предлагает.
В Замке никого нет. Я не знаю, куда могли уехать Мориц и Каролина, им на двоих больше ста двадцати лет и мне совсем не хочется, чтобы они попались в лапы извращенцев, которых я намереваюсь убить в ближайшем будущем. Я знаю, что у Каролины дочь в США и возможно пока мы со Стефаном пытались искупить его грехи в Берлине, смотритель с женой нашли способ покинуть охваченную безумием Европу. Говорили, США все это не коснулось, и жизнь там идет своим чередом. У меня есть поводы сомневаться. Вирус, запустивший это, затронул всех, но возможно президент Соединенных Штатов Америки вовремя опомнился и не отдал убийственный приказ об истреблении. Ну, или там меньше радикалов и даже после геноцида никто не выступил против, и его власть осталась непоколебима. В любом случаи это лишь мои догадки и слухи, да и шансов уехать в США у меня нет, так что нечего об этом и думать.
Моя комната находится на втором этаже. Комната Стефана напротив. В ней Тиллю было бы комфортно, но я не хочу, чтобы он жил там. Мне кажется это слишком, потому предлагаю ему разместиться в большой гостевой спальне в конце коридора. Он не возражает. К моменту, когда мы добираемся до второго этажа Тилль уже не в силах сдерживать озноб, и буквально стучит зубами.
– Давай, я поищу жаропонижающее в аптечке Каролины, – предлагаю я, и он вымучено улыбается мне и кивает. – А ты пока располагайся.
Моя нога все еще беспокоит меня, но я надеюсь справиться с такой простой задачей, как найти аспирин. Я прикрываю за собой дверь и иду в комнату смотрителя. Медленно иду, быстро просто не получается.
Жилище старого Морица выходит окнами на восток. Сейчас тут темно. В широкое окно вижу как всходит кроваво-красная луна. У этого явления есть объяснение, что-то там с состоянием нижних атмосферных слоев. Но я, как и в детстве, испытываю животный страх при виде этого алого диска, поднимающегося над лесом. Зажигаю свет, подхожу к окну и задергиваю шторы. После прохожусь по комнате, отпираю ящики, шкафы. Кругом пусто. Мне нужно всего-то банальная таблетка аспирина, но сейчас даже это может оказаться проблемой.
Иду в ванную в надежде, что найду там хоть какие-то лекарства. Мне и самой не помешало бы обезболивающее и что-нибудь от растяжений. Нога горит огнем и скорее всего завтра опухнет так сильно, что я не смогу вставить ее в ботинок.
В аптечке, к своей радости, нахожу несколько упаковок порошка от простуды и кучу таблеток, названий которых не знаю. Возможно, среди них есть что-то ценное, но все они без упаковок и инструкций, а гадать я не хочу. Забираю всю коробку и иду с ней в комнату. Может Тилль разбирается в лекарствах лучше меня. На столике у окна электрический чайник и кружки. Старики любили выпить чашечку какао перед сном и не любили ходить за этим на первый этаж, на кухню. Включаю чайник и жду. Когда он становится горячим, завариваю порошок в кружке для Тилля и очень аккуратно иду с чашкой в одной руке и коробкой с лекарствами в другой в гостевую спальню.
Стучусь, но ответа нет. Тихонько приоткрываю дверь. Тилль лежит
на кровати и с порога мне кажется, что он не дышит. Внутри все сжимается и холодеет от страха. Сглатываю и подхожу к кровати. Мгновение пристально смотрю на него. Он открывает глаза, и я испытываю огромное облегчение.
– Рози, – он называет чужое женское имя, и к моему удивлению я чувствую укол ревности.
– Это Ката, Тиль, ты в порядке? – вопрос глупый, я прекрасно вижу, что он совсем плох.
Я ставлю коробку с лекарствами на прикроватную тумбочку, рядом помещаю кружку и присаживаюсь на краешек кровати. Тилль смотрит на меня мутным взглядом человека при смерти, и мне становится не по себе. Еще недавно он хотел пить шампанское и праздновать наше спасение, а сейчас кажется, готов отправиться на тот свет.
– Тилль, тебе надо принять это, – я беру кружку и показываю ему.
– Рози, ты должна уехать со мной, – произносит он слабым голосом, и я понимаю, что у него бред.
– Мы уедем, но сначала ты должен выпить это, – упрямо держу кружку перед его лицом, но он словно не видит ее, его взгляд направлен не в этот мир.
– Мы сможем улететь в безопасное место, – он все еще уговаривает какую-то женщину уехать и, судя по тому, что я нашла его одного, судьба этой женщины весьма безрадостна.
Он снова прикрывает глаза и его начинает бить озноб. Я понимаю, что придется поить его силой. Снова ставлю кружку на тумбочку, и после с трудом, но усаживаю его на кровати, предварительно подложив под спину пару подушек. От Тилля веет жаром, и я думаю, что температура у него не меньше сорока. Неудивительно, что он бредит. С трудом заставляю его выпить все содержимое кружки. Он так сильно стучит зубами о тонкий фарфор, что я боюсь, как бы он не расколол его и не наелся стекол, но обходится без новых травм. Не знаю, насколько ему поможет лекарство, Но надеюсь, что жар спадет и он придет в себя. После укладываю его обратно и укрываю одеялом.
От усталости меня подташнивает. Я хочу пойти к себе, принять ванную, а потом рухнуть на кровать, но боюсь оставить его одного. А что если пока я буду нежиться в ванной, он умрет тут, и утром я найду его хладный труп? Даже от одной мысли об этом становится дурно, потому я решаю остаться с ним и усаживаюсь в кресло, развернув его лицом к постели. Тилль некоторое время бормочет что-то под нос, мечется по подушке, а потом проваливается в сон. Я сама не замечаю, как засыпаю сидя, но поспать не удается. Тилль снова громко стонет, и я открываю глаза. Комната освещена лишь тусклым светом ночника. Я смотрю на часы. Начало второго. Я проспала пару часов, хотя мне казалось, только прикрыла веки. Тяжело поднимаюсь и подхожу к его постели. Одеяло сбилось, я поправляю и заодно трогаю его лоб. Температура ничуть не спала. Порошок не помог. Ощущаю отчаяние. Если не помочь – Тилль умрет, и я останусь тут совершенно одна.
Беру коробку с лекарствами и возвращаюсь с ней в кресло. Перебираю упаковки, вчитываюсь в названия, в надежде найти хоть что-то знакомое. Я ведь даже не знаю от чего мне его лечить. Может у него вообще тот самый вирус, а может заражение от грязи, попавшей в открытые раны. Нахожу блистер с красно-желтыми капсулами, на котором знакомое название – Амоксициллин. Антибиотик широкого спектра. Мне выписывали его от сильного бронхита. Не уверена что Тиллю будет от него хоть какой-то прок, но все же я решаю рискнуть. Высыпаю содержимое одной капсулы в стакан с чистой водой, перемешиваю прямо пальцем и заставляю его выпить. Тилль почти без сознания. Несёт несвязный вздор. Укладываю его, возвращаюсь в кресло и даже не замечаю, как снова засыпаю.
Просыпаюсь, когда за окном уже светает. Все тело затекло от неудобной позы, нога, как я и опасалась, распухла и до нее не дотронуться, к тому же в горле першит и состояние такое, словно и у теперь меня сильный жар. Но меня больше волнует Тилль. Я тяжело поднимаюсь и подхожу к постели. Ему стало лучше. Я вижу это сразу. Он больше не выглядит смертельно больным. Дотрагиваюсь рукой до его лба и улыбаюсь. Жар спал. От моего прикосновения он просыпается и смотрит на меня, а потом слабо улыбается в ответ и произносит мое имя. Да, он еще болен, но уже точно не умирает.
Беру блистер с антибиотиком, наливаю воды в стакан и заставляю его выпить одну капсулу. Я плохо помню схему приема этого препарата, но решаю давать ему стандартные три таблетки в день. Тилль не задает ни единого вопроса, берет капсулу, запивает водой. Неужели он настолько мне доверяет. Думать так – приятно.
– Как нога? – спрашивает Тилль.
– Болит.
– Ты что, сидя спала? – он говорит очень тихо и приходится прислушиваться, поэтому я чуть наклоняюсь к нему.
– Нет. С чего ты так решил? – я не собираюсь признаваться ему в том, что провела ночь у его постели.
– Лицо, – Тилль поднимает руку и дотрагивается до моей щеки. – След от руки.
Я вздрагиваю, но не шевелюсь. Он очень нежно водит кончиками пальцев по коже, мое сердце стучит сильнее.
– Спи, – я перехватываю его ладонь и укладываю поверх одеяла. – Я приду через пару часов и принесу что-нибудь поесть.
Он прикрывает веки и как мне кажется, сразу же засыпает. Теперь я наконец-то могу пойти к себе, принять ванную и сменить одежду. Чувствую себя скверно, голова тяжелая и сил нет.
У себя принимаю ванну, глотаю пару таблеток обезболивающего и усаживаюсь на постель. Некоторое время сижу и смотрю прямо перед собой. Отдыхаю. В горле дерет так, будто вчера я обедала наждачной бумагой.
«А ведь я за вчерашний день ни кусочка не съела. Не удивительно, что мне так плохо. Сахар упал и вот результат, слабость, головокружение», размышляю я про себя.
Мне не хочется думать, что я подхватила вирус. Мы со Стефаном не делали вакцинацию, и у меня есть все шансы заразиться. Мне нужно подняться и пойти вниз, на кухню, но я не могу себя заставить. Решаю недолго полежать с закрытыми глазами прямо так, в одежде.
– Всего пару минут, – бормочу себе под нос и укладываюсь на подушку.
Конечно, я тут же засыпаю. Когда я открываю глаза, солнце бьет в окна, оставляя красивые тени на салатовом ковре. Несколько минут лежу с открытыми глазами и смотрю на этот причудливый узор, а потом спохватываюсь и резко сажусь. Часы на моей руке показывают половину второго. Я проспала почти пять часов, и сон определенно пошел мне на пользу. Мне намного лучше. Горло не болит, голова ясная и я ощущаю зверский аппетит.
Я иду в ванную, умываю лицо прохладной водой, несколько минут критически оглядываю себя в зеркало. Красивое, и в то же время резкое лицо с тонкими чертами и холодным взглядом серых глаз, узкие губы, сейчас чуть припухшие и сухие, натуральные светлые прямые волосы. Я всегда была привлекательной, пускай красота моя казалась многим слишком холодной и строгой. Благодаря внешности у меня никогда не было проблем с поклонниками. Меня влечет к Тиллю, я страстно хочу близости с ним, но стоит ли сейчас заводить роман? Я не знаю. Мир съехал с катушек и, судя по всему, я тоже потеряла рассудок, раз, думаю об этом прямо сейчас.
Заплетаю волосы в косу, а потом выхожу из ванной и направляюсь вниз, на кухню. Не знаю, найду ли там хоть что-то съедобное. Если ничего не отыщется, придется идти вниз к машине. Но я очень надеюсь избежать этого, нога слишком болит для такой долгой прогулки.
В доме стоит мертвая тишина. Она давит на меня и заставляет постоянно пугливо оглядываться по сторонам. Я слышу эхо собственных шагов, вижу свою тень на стенах, отражение в зеркалах и стеклянных витражах.
