Текст книги "Конец ночи (СИ)"

Автор книги: Flikey_ok

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Ты ведь не станешь спорить, что мир прогнил еще задолго до моего пышного появления? – сказал он, вспенивая мыло на моих волосах. – Ты работала в полиции и мне не нужно доказывать, как много отребья появилось среди нас за последние годы. Все эти необразованные мигранты с юга, пришедшие за легкой жизнью и неонацисты, пытающиеся им противостоять. Это назревало как гнойник, и рано или поздно должно было прорваться войной или революцией. Вирус сделал всем нам большое одолжение, Ката. Он убил слабых, старых, больных, тогда как война погубила бы сильных. Мор вымел весь ненужный сор, очистил улицы городов для тех, кто достоин жизни. А остальное довершаем мы – банды.

– Неужели ты не понимаешь, среди этих старых и больных были ученые, врачи, мудрые старцы, знающие истину. Цвет нации. Вирус убил лучших, Карл! – Я попыталась высвободиться и сесть, но он не позволил. – А байкеры довершают начатое, уничтожая остальных.

– Не дергайся, а то мыло в глаза попадет, – он нахмурился, и чуть сильнее потянул за волосы и я умолкла.

В тот момент я была в его полной власти: сидела, откинув голову назад, оголив незащищенную шею, и Карлу ничего не стоило придушить меня или утопить в мыльной воде. Но я должна была выжить, хотя бы ради того, чтобы помочь Юргену. Чуть раньше Крумбайн пообещал: завтра, если я буду паинькой, он позволит мне навестить друга и потому я не хотела чтобы Карл передумал.

Некоторое время он молчал, наверное, размышлял над моими словами, а потом произнес:

– Не разбивши яиц, не сделаешь яичницы. Любая эволюция процесс не быстрый и жестокий, кто-то вымирает, чтобы другие могли занять свое место на верхних ступенях. Ты знакома с популяционной теорией и понятием мальтузианской ловушки?

– Слышала, но теории восемнадцатого века в современном мире уже не столь актуальны, – меня удивили его слова, я ждала чего угодно, но точно не рассуждений о мальтузианстве(1). Карл, выросший в семье священника, не должен был обладать глубокими академическими знаниями, но видно я чего-то не учла.

– Считаешь, сейчас нет опасности перенаселения? Ведь с тех пор все стало только хуже, разве нет? – он чуть приподнял брови.

Сама я познакомилась с популяционными теориями благодаря Стефану. Жаркие диспуты в сквотах с его друзьями революционерами научили меня разбираться в подобном, и потому я решила высказаться:

– Ресурсы ограничены, это так, но в высокоразвитых обществах рождаемость обычно низкая, а темпы производства пищи высокие, за счет науки и технического прогресса. И нам не стоит так уж бояться голода, – я осеклась и добавила тихо: – Не стоило до эпидемии. Сейчас все не так радужно, даже если порядок вернется нам понадобиться уйма времени, чтобы вернуться к нормальной жизни.

– Порядок? А что ты вкладываешь в это понятие? – Крумбайн закончил намыливать волосы, отжал их и позволил мне сесть ровно. Я сделала это с явным удовольствием и ответила не задумываясь:

– То же что и другие, правильное, организованное, налаженное состояние чего-либо.

– Считаешь, сейчас мир вокруг не соответствует этим критериям? – он открыл окно, выплеснул мыльную воду и вернулся ко мне.

– Издеваешься? Мир вывернулся наизнанку и кругом хаос, – я хотела обернуться, но Крумбайн жестом приказал мне сесть в прежнюю позу и начал промывать мои волосы из кувшина.

– Хаос, верно, – он улыбнулся. – Ты наверняка знаешь, что так называют, первичное состояние Вселенной, бесформенная совокупность материи и пространства. Но в действительности не хаос рождается из порядка, а наоборот. И скоро, очень скоро, с моей помощью мир вновь обретет гармонию, и даже станет лучше прежнего, только если мне не станут мешать. Вся ирония заключается в том, что ваше глупое сопротивление хаосу поддерживает хаос, зачастую делая жизнь невыносимой. Больше того, оно лишает всех нас возможности достижения высшего порядка, единства и глубочайшей связи с мирозданием и Вселенной.

– Предлагаешь всем смириться, позволить и дальше убивать нас как скот, насиловать, пытать, мучить? – я зло усмехнулась.

– Не смириться, Ката, – он отставил кувшин и потянулся за полотенцем. – А стать частью нового мира. Слиться с ним и обрести гармонию. Я даю вам уникальный шанс войти со мной в будущее, быть отцами основателями новой цивилизации.

Я не должна была сердиться, по крайней мере, пару минут назад дала себе обещание не делать этого, но ярость, жгучей волной поднялась к горлу, заставив щеки запылать. Я рывком села и повернувшись к Карлу буквально выкрикнула:

– Ты даешь нам шанс? Неужели?! И как же прости, мы должны войти в твой новый мир? Ногами вперед?! Ты грохнул Стефана, пытался убить Тилля, а твои люди пытают и мучают невинных. Это ты называешь гармонией?!

Я ощущала, как вода с волос сбегает по спине, пропитывая кружева платья, но мне было плевать.

– Уймись, и говори тише, – его лицо даже не дрогнуло. – А то сюда сбегутся все солдаты округи, и мне будет сложно оставаться с тобой вежливым. Не совершай ту же ошибку что Стефан, не давай мне повода убить тебя.

Я выдохнула, закусила губу и села в прежнее положение. Карл обернул мои волосы полотенцем, больно сжал пальцы на плече и горячо зашептал в ухо:

– Стефан сам виноват, я предлагал ему дружбу, но он выбрал вражду. А ведь он искренне нравился мне, но из-за его глупых религиозных фантазий пришлось расстаться!

Крумбайн отпустил меня и добавил уже спокойно:

– Все эти жестокости с мирным населением, не доставляют мне никакой радости, уж поверь, но во времена перемен только грубая сила имеет вес. Я силен, в том числе благодаря своим солдатам. Они боятся меня, верят каждому моему слову, обожествляют меня и убивают во имя моих идей. Большинство байкеров – цепные псы, а им, как ты знаешь, нужно давать корм, чтобы они не вцепились тебе в горло. И потому я закрываю глаза на их маленькие слабости, вроде любви к Рашу и групповым изнасилованиям.

– Ты противоречишь сам себе, Карл, – я поймала его удивленный взгляд, закончила: – Нельзя достигнуть высшего порядка и мира полного гармонии, если твое общество состоит из бешеных собак, готовых порвать тебя при первой возможности. Над животными нужно доминировать, быть их господином. А высший порядок предполагает самоорганизацию, ту самую анархию, о которой мечтал Стефан.

– О, как мило, кажется, ты тоже заразилась его идеями равенства и братства, – Крумбайн жестом предложил мне переместиться в кресло, а сам сел на диван. – А ты знала, что это я посеял зерна этих самых идей в его светлую голову?

Я остановилась на полпути к креслу, но Карл нетерпеливо махнул рукой, приказывая сесть.

– Да, Ката. Мы с бароном Эльбах-фон-Нольменом познакомились задолго до твоего появления. Чудесное знакомство. Стефан оказался крайне полезным, мало того что смог собрать вокруг себя целую ячейку активных революционеров, которые быстро устроили переворот, так еще и дал мне эту прекрасную идею с Антихристом. Без него мне бы и в голову не прошло играть на религиозных чувствах всех этих болванов, изображая из себя всесильного сына Люцифера, – он искренне рассмеялся, похлопывая себя руками по бедрам, а я едва сдержалась, чтобы не кинуться на него с кулаками.

– Ты лжешь, свержение власти давняя идея Стефана, он говорил что она возникла у него еще во времена обучения в Итоне, именно потому он ощущал вину за содеянное.

– Да, в том то вся соль. Барон считал, что это он придумал всю схему, хотя истинный автор именно я, – Крумбайн многозначительно посмотрел на меня, чуть склонив голову к плечу. – Многие считают, что я обладаю супер способностями, и в некотором роде они правы, но мой главный талант – это сеять зерна сорных идей в головы фанатичных глупцов, стремящихся к высшей справедливости. Это крайне занятно, смотреть на идиотов, которые холят и лелеют репьи и колючки, что я им подсунул, считая, что из них вырастет благородные культуры. А когда мои семена приносят плоды, они хватаются за голову и винят во всем себя. Это ли не высшее искусство?

– Это подлость, а вовсе не искусство. И ты прекрасно это понимаешь, – ответила я, хотя не собиралась вступать с ним в спор.

– Подлость высокопарное слово, красивое, звонкое, но слишком пустое, – Крумбайн закинул ног на ногу, и продолжил: – Топить новорожденных котят – подлость, но это меньшая подлость, чем из собственной трусости побояться сделать это, бросить их на произвол судьбы или не бросить, а даже пускай и позаботиться, но лишь затем чтобы обречь их на голод. Человек всегда считал себя венцом творения, но разве не это дает ему право менять мир по своему усмотрению и становиться судьей и палачом? Зачем нам власть, которой мы не пользуемся?

– Ты пытаешься запутать меня, как и других, перевернуть мои представления о добре и зле вверх тормашками, как эти иконы, – я мотнула головой указывая на стену за его спиной, полотенце, удерживающее волосы слетело, а мокрые пряди обрушились на плечи. Откинув их за спину, я продолжила: – Ты мог запудрить мозги Стефану, но не мне. Любое умышленное причинение страданий живым существам – зло, и не пытайся убедить меня в обратном. Я служила в полиции, и таких трепачей как ты видела сотнями. Тут не может быть иных трактовок, твое словоблудие ничего не изменит.

– Мне нравится твоя уверенность, – Крумбайн улыбнулся. – Тогда скажи мне, если взрослый мужчина спит с ребенком, поддавшись низменным желаниям – это зло?

– Разумеется, – кивнула я.

– А если взрослый – приемный отец и единственный опекун? – он продолжал гадко ухмыляться, но я каким-то полицейским чутьем поняла, этот ребенок вовсе не гипотетический, и Крумбайн сейчас говорит о том, что случилось с ним самим.

– Зло, – я снова кивнула, внимательно вглядываясь в лицо Карла.

– Хорошо, но если ребенок вырастает, становиться сильным, и убивает отца? – он приподнял одну бровь и испытующе поглядел на меня. – Кто сейчас зло, Ката?

– Это случилось с тобой, да? – я пыталась найти в его лице хоть тень смущения или отголоски детской боли, но видела лишь насмешку.

– Мне было тринадцать, когда приемный отец впервые трахнул меня, – в глазах Крумбайна снова появился тот лихорадочный блеск, что раньше я принимала за возбуждение, – и знаешь, когда тебя имеет в зад взрослый мужик с огромным хером это чертовски больно.

– Мне жаль что ты перенес все это, – сказала я совершенно искренне, но Карл рассмеялся в голос, и я решила было, что он не поверил, но его следующие слова заставили меня замереть на месте.

– Да, но физическая боль ничто по сравнению с той болью, что испытывал потом мой отец. Всю его оставшуюся жизнь он винил себя в случившемся, даже не догадываясь: я сам залез тогда в его постель, дабы доказать ему – вера пустой звук, а низменные страсти, что он так осуждал, имеют над ним большую власть чем заветы выдуманного Бога.

Я быстро справилась с эмоциями, ведь за годы работы в полиции научилась брать себя в руки в любых обстоятельствах. Виктимблейминг дело обычное, особенно в преступлениях против несовершеннолетних. Убедить ребенка в том, что он сам виноват, довольно просто.

– Что бы он ни говорил тебе, Карл, это лишь уловка. Ты не можешь отвечать за его грязные поступки, – начала было я, но он поднял руку и я умолкла.

– Брось эту чушь! Оставь сочувствие для тех, кому это нужно. Я не жертва, и никогда ей не был. Некоторые здесь думают: я умею читать мысли, но это не так. Чтение мыслей – эзотерическая хрень я же внимателен и у меня развита интуиция, потому мне известны все ваши тайны, все что вы прячете глубоко в своих жалких душонках. Так было и с отцом. Я понял, чего он хочет, и дал ему это. Исполнил сокровенное желание. А потом с любопытством смотрел, как он пытается искупить грехи перед своим вдуманным Богом, – Крумбайн встал и отошел к окну, выглянул наружу, некоторое время задумчиво поглаживал бороду.

Я молчала, позволяя ему высказать все, что он хочет. Несмотря на его слова, в тот момент я еще не верила что ребенок без веской причины может захотеть совратить взрослого мужчину, пускай из этого ребенка и выросло чудовище.

– После той ночи он шарахался от меня, избегал, и все вечера проводил за молитвой. Он даже есть перестал, похудел сильно, еле на ногах стоял – соблюдал аскезу, – Карл вновь посмотрел на меня и сверкнул глазами. – Я тоже затаился на время, делал вид, что боюсь его. Но самом деле, ждал удачного момента. И он наступил через пару недель. Я снова сделал это с ним. Он даже плакал, но не смог устоять. Я играл с ним, подманивал как несмышленого зверька, и наслаждался его мучениями. Отец всегда был гомосексуалистом, но стыдился своей природы. Он выстроил крепость вокруг грязных желаний, ушел в религию, чтобы оградить себя от искушения. Религия табуирует телесность, и он мог бы долго прятаться в собственных иллюзиях, но я заставил его крепость рухнуть. О, как он был жалок в те моменты, когда страсть брала верх и как смешон, когда понимал, что сотворил. После секса я мог вить из него веревки, но это быстро наскучило. Приелось, и я стал искать иных развлечений.

– Зачем ты убил его? – глухо проговорила я.

– Он был страшно ревнив, а мне хотелось узнать границы его терпения, – Карл равнодушно пожал плечами. – Я сделал так, что он узнал: я трахаюсь не только с ним. Я думал, будет забавно, а он взбесился и кинулся меня избивать. Пришлось его успокоить. Но знаешь, тогда я совершил самую свою страшную ошибку, позволил системе упечь меня за решетку. Я ведь был уверен, что меня отпустят. Оказалось все не так просто, даже если твой отец насиловал тебя пару лет, и у тебя есть доказательства, это не освободит от наказания за его убийство.

– Ты попал в лечебницу, это не совсем тюрьма, так что, считай – сработало, – отозвалась я, обдумывая слова Крумбайна. Теперь я уже не так верила в его невиновность. – А за что ты убил Вешке? Он ведь тебя не насиловал.

– Не помню, но кажется, он был занудой, – отмахнулся Карл и взяв со стола гребень направился ко мне. – Хватит о прошлом, я должен рассказать тебе о том, что ждет нас в будущем. А пока буду это делать, расчешу твои красивые волосы. Наверное ты уже догадалась, – у меня трихофилия, тащусь от волос.

Я вздрогнула, но не сдвинулась с места, когда он подошел и склонившись к самой макушке некоторое время обнюхивал волосы, а потом принялся расчесывать их медленными движениями.

Я и раньше это понимала, но теперь сомнений не осталось, Карл Крумбайн —чудовище, бешеный зверь и мне следует пристрелить его. Только сначала нужно вытащить Юргена. И потому, я терплю его странную ласку, от которой мороз по коже и жду, когда Карл объяснит, что его от меня нужно, и о каком совместном будущем идет речь.

1 – демографическая и экономическая теория, созданная в конце XVIII века английским учёным Томасом Робертом Мальтусом. Согласно этой теории, население, если его рост ничем не сдерживается, увеличивается в геометрической прогрессии, тогда как производство средств существования – лишь в арифметической, что неминуемо приведёт к голоду и другим социальным потрясениям.

========== Глава двадцать вторая ==========

Я вхожу в двустворчатые двери обеденной залы под руку с Карлом. Если бы Тилль или Мартен видели меня сейчас, то наверняка решили бы, что я предала их, струсила испугавшись за собственную жизнь и оказались бы наполовину правы. Я беспокоюсь, но не за себя. Прежде чем отправиться на ужин Крумбайн ясно дал мне понять, жизнь доктора полностью зависит от моей уступчивости и желанию помогать ему. До последнего я думала, Карл захочет спать со мной или делать какие-то мерзости, но оказалось ему нужно совсем другое. То, что он предложил, оглушило, и я до сих пор не могу уложить в своей голове, как этот парень, которого считали безумцем, смог провести всех вокруг пальца? Возможно Крумбайн – социопат, я не сильна в психиатрии, но прежде всего он стратег, который идеально подстраивается под обстоятельства.

План стать во главе страны возник у него задолго до эпидемии. Еще в лечебнице, от доктора Вешке, Карл узнал об экспериментах, что проводили над ним в раннем детстве. Уж не знаю, почему психиатр решил рассказать пациенту всю правду. По словам самого Карла, они прорабатывали детские травмы – в этом была уникальная метода покойного Вешке, но доктор добился неожиданных результатов. Крумбайн решил, что благодаря своим способностям может стать новым Гитлером и принялся разрабатывать план. Первым делом ему следовало выбраться из клиники, что он и сделал, жестоко убив врача и изобразив безумца. Он понимал – его станут искать, потому нашёл приют в закрытом мужском монастыре, где идеально сыграл роль глухонемого дурачка. Он мог бы жить так довольно долго, но ему стало скучно. Вообще, судя по его словам, он постоянно умирал от скуки и искал новых и новых развлечений. Монашки, доведенные до самоубийства стали лишь одним из многочисленных зверств в его длинном списке. Он покинул монастырь, и скрывался от полиции, примкнув к анархистам и изображая жертву системы. Тогда же Крумбайн нашёл Стефана и прилип к нему, словно пиявка, а узнав, что наследник еще и адепт сатанинского культа, Карл решил использовать это в своих интересах. Как и эпидемию. Чем грязнее река, тем проще спрятать в ней крокодила, а после смерти канцлера вода в реке потемнела от крови. Крумбайн все продумал, только не ожидал что Стефан откажется помогать ему. Мой муж оказался человеком чести, и погиб за свою идею. И все бы ничего, только к тому моменту Карл уже успел раззвонить своим безумным сторонникам идею Антихриста и великого воина, что должен стать по правую руку от него и уберегать от опасностей. Все ждали Стефана как брата, а он вместо того чтобы присоединиться к банде, попытался убить Крумбайна. Сказки что Карл рассказывал своей пастве, сыграли дурную службу, даже самые тупые байкеры стали сомневаться в своем лидере, ведь он уверял: для победы должны быть соблюдены все условия древнего пророчества. И тогда Карл придумал другую легенду, последний воин в роду не Стефан, а его жена. Бывшая полицейская отрекшаяся от прошлого, и узревшая истину. Теперь они ждали меня, и верили, что с моим появлением Карл обретет такое могущество, что никто не посмеет выступить против него.

– Но разве не ты подослал тех байкеров на дороге, чтобы убить меня? – спросила я, когда он закончил рассказ. К тому времени он оставил мои волосы в покое и вернулся за стол.

– Нет, – Карл покачал головой. – Я отправил их, чтобы они привезли тебя ко мне, а вовсе не убивали.

– И что же пошло не так? – я чуть приподняла брови.

– Ты мне скажи, ведь никто из моих людей так и не вернулся, – он чуть склонил голову и сощурился. – Что там случилось, Ката? Почему они все умерли?

Я вспомнила пылающий джип, раскаты грома, парня, что влетел в меня на полной скорости и другого, что пытался застрелить. Правду ли говорит Крумбайн или лжет, чтобы завоевать мое доверие? Те парни выглядели агрессивно, но хотели ли они убить меня до того, как я сама открыла по ним пальбу?

– Но как ты узнал, что я буду там? – я проигнорировала его вопрос и задала свой.

– У меня кругом глаза и уши, – он ухмыльнулся, пригладил бороду и поднялся. – А теперь нам пора, я голоден и думаю, ты тоже.

Я и правда ощущала тянущее чувство в желудке, но предпочла бы остаться голодной, вместо того чтобы ужинать в компании безумцев. Но тогда я ещё не представляла насколько все плохо.

Столовая располагается позади храма, в одноэтажной деревянной постройке, которая раньше могла служить хозяйственной пристройкой. Сейчас в центре помещения, освещенного подрагивающим светом масляных ламп, закрепленных на стенах, разместился прямоугольный стол, накрытый грубой льняной скатертью. Перед тем как войти внутрь Крумбайн подает мне руку, и я вынуждена взяться за неё. Мгновение он глядит на меня с усмешкой, а потом склоняется к самому уху и шепчет:

– Что бы ты там не увидела, не вздумай возмущаться или играть в героя. Иначе твой дружок не доживёт до рассвета.

Я молча киваю, и, когда Карл толкает дверь, расправляю плечи и вхожу в столовую вместе с ним…

Здесь стоит гул голосов, но стоит Крумбайну сделать пару шагов вглубь помещения, как все затихает и присутствующие – их тут не меньше тридцати – поворачивают к нам головы. Пахнет жареным мясом и кислым вином. На столах стоят блюда с угощением и глиняные кувшины, но все тарелки и стаканы пусты. Видимо, не принято начинать пиршество, пока не появится лидер. Крумбайн уверенным шагом идет к дальней стене. Во главе стола я вижу Розалин. Она сидит на одном из двух стульев и пристально глядит на меня, Карл тоже замечает её и делает короткий жест рукой, приказывая девушке пересесть. На пару мгновений её глаза вспыхивают ненавистью, и я думаю, она откажется уходить, но Розалин опускает глаза и безропотно выполняет приказ, занимая единственное свободное место между бородатым детиной в косухе и лысым парнем с татуировкой со свастикой на пол-лица. И пока мы идем к своим местам, Рози прожигает меня взглядом полным ледяной ненависти. Карл галантно отодвигает стул, и я занимаю почетное место по правую руку от него. Деревянное сидение хранит тепло только что ушедшей Розалин, и хотя это довольно глупо, но мне неприятно, словно я села на что-то грязное.

На меня обращены десятки глаз. Некоторые смотрят с любопытством, некоторые со страхом, а некоторые, в том числе и Рози, со злобой. Карл поднимает руки и произносит:

– Дети мои! Свободные люди нового свободного мира! Этот час настал и вот та, приход кого я предрекал все эти дни и о ком пророчествовали. Катарина Эльбах-фон-Нольмен, последняя из рода хранителей тайного знания Люцифера. Великая воительница, что принесет смерть всем нашим врагам. Теперь, когда она с нами, до последней битвы остались считанные дни!

Помещение наполняется гулом одобрительных выкриков, кто-то аплодирует, кто-то начинает топать ногами. Но Карл делает легкий жест рукой и всё снова затихает. Он ждёт пару секунд, а потом продолжает:

– Наши враги, те, кто не желает жить в справедливом мире и мечтают погубить нас, хотели убить и Катарину. Один из них застал её врасплох, связал и пытался забить до смерти, но сила что оберегает меня, помогла и ей. Злодей мертв, а Катарина с нами!– он вскидывает руки и в ответ на это, байкеры свистят и топают ногами. Когда крики чуть смолкают, Карл продолжает: – Вы знаете, я не люблю долгих речей. Раз все мы тут и у нас есть повод радоваться, то, я объявляю пир!

Слушатели отзываются радостными криками, и почти одновременно с этим я замечаю их – абсолютно обнаженных девушек с ошейниками на тонких шеях. Все время пока Крумбайн обращался к пастве, они прятались в соседнем помещении, а сейчас выходят на свет и устремляются к столам. Я оторопело смотрю на ближнюю к нам – тоненькую блондинку с растрепанными волосами до плеч. На её бедрах и груди темнеют синяки, а взгляд опущен в пол и я не могу увидеть её лица. Она берет со стола кувшин и принимается наполнять бокал Карла. Он же, заметив мою реакцию, чуть склоняется к моему уху.

– Не вздумай возмущаться, помни про своего друга доктора.

Я вздрагиваю и крепко сжимаю челюсти. Когда девочка подходит ближе, чтобы наполнить мой бокал я чувствую кисловатый запах её пота и тепло идущее от тела. Я не хочу, чтобы она прислуживала мне, но сижу не двигаясь, с каменным лицом и молча позволяю ей делать, то, что от неё ждут. Кроме меня и Розалин за столом еще только пара женщин, обе выглядят как разбойницы из старых сказок – грубоватые лица, неряшливые волосы, одеты в какие-то бесформенные тряпки. Остальные – мужчины, и появление голых официанток у многих вызывает бурный восторг. В дальнем углу стола один из бородатых байкеров щипает девушку за грудь, пока та накладывает ему мясо в тарелку, справа усатый толстяк с глазами навыкате просовывает руку другой девушке промеж ног и под улюлюканье дружков принимается грубо массировать её гениталии. Девушка лишь натянуто улыбается и даже не пытается отступить.

– Даже если они начнут убивать их, ты не скажешь ни слова, – шепчет Крумбайн мне на ухо.

Я молча беру высокий стакан и делаю глоток. Кислое вино не лезет в глотку и мне с трудом удается не выплюнуть все обратно. Несчастная рабыня накладывает мне мясо, от него поднимает пар и запах еды, но теперь это вызывает лишь рвотный рефлекс. Крумбайн требует от меня невозможного. Я не Далай Лама и мне непросто дается смирение. Все внутри кипит и клокочет от ярости. Я искоса поглядываю на Карла, который расслаблено, потягивает вино и смотрит на меня поверх стакана и представляю, как беру вилку со стола и со всей силы вгоняю её ему в глаз.

– Ешь, Ката, иначе все они подумают, что ты брезгуешь нашим гостеприимством, – едва слышно произносит Карл, а потом добавляет обычным голосом: – Эти блюда приготовили наши пленники, среди них есть пара профессиональных кулинаров. Мы, в отличие от других банд, спасаем от гибели на улицах не только молоденьких девочек, но и всех остальных. У нас имеется два врача, пара медсестёр, повара, бухгалтер, школьный учитель, химик и даже бывший полицейский.

– А еще куча несовершеннолетних? – я снова смотрю на пленницу, могу поклясться, девочке нет и восемнадцати. – Школу собираетесь открывать?

– Хочешь, я подарю тебе одну такую, – Крумбайн хватает девчонку за руку и она, вздрогнув, покорно замирает. – Хотя бы эту, она тебе понравилась?

Я с ненавистью гляжу на Крумбайна, но он словно не замечает и продолжает:

– Её зовут Карина, – он дергает девочку так, чтобы та повернулась ко мне лицом и мне, наконец, удается рассмотреть бедняжку. На вид ей лет шестнадцать, мелкие незапоминающиеся черты лица, полные потрескавшиеся губы, потухший равнодушный взгляд светлых глаз. – Говорят, Карина неплоха в постели: послушна, находчива, умела и терпелива к боли, не так ли, девочка?

– Да, Господин, – она кивает, не смея посмотреть на Карла.

– Она с нами уже пару месяцев, но до сих пор пользуется спросом у моих ребят, – Карл смотрит мне в глаза. – Но я могу приказать ей обслуживать только тебя одну.

– Нет, – я готова вцепиться Крумбайну в глотку, но он ничуть не напуган.

– Почему же? – он отпускает руку Карины, позволив ей отступить на шаг.

– Предпочитаю мужчин, – отвечаю я и отворачиваюсь.

– Мертвых мужчин? – в его голосе явная насмешка, но я уже справилась с собой и не поворачиваю головы, вместо этого беру вилку, и хотя кусок в горло не лезет, заставляю себя съесть немного жаркого.

Крумбайн некоторое время молчит и видимо смотрит на меня, но потом тоже берется за столовые приборы и с аппетитом принимается за еду.

Глуп был тот человек, который уверял: горе можно утопить в вине. Алкоголь лишь усиливает то, что у тебя внутри, срывает тормоз, отпускает на волю беспокойные мысли, и они изливаются пьяным бредом или горючими слезами. Но я еще держу себя в руках, даже сидеть ровно получается, лишь изнутри поднимается горячая волна, и я знаю еще пара стаканов, и она принесет забвение и сон. Крумбайн лениво общается со своей паствой, почти не смотрит на меня, не замечает что за последний час я накидалась так, что вряд ли смогу дойти до выхода, не упав.

«Что же, будет ему сюрприз», – думаю я со злорадством, но почти сразу возвращаюсь мыслями к Юргену, и чем больше думаю о нём, тем тревожнее становится.

Последние годы у меня почти не было друзей. После ранения я как-то незаметно исключила из своего круга общения всех подруг. Мы взрослели и все они, рано или поздно обзаводились потомством, а мне, несмотря на сеансы с психотерапевтом и поддержку Стефана, были слишком больно видеть чужое материнское счастье. До той операции я и детей то особо не хотела, но лишившись репродуктивной функции, внезапно осознала: где-то в глубине души я всегда мечтала о ребенке от Стефана. Но меня лишили этой возможности раз и навсегда. И я отдалилась от всех тех, кто мог напомнить мне об этом, отказывалась от встреч под разными предлогами, уходила с головой в работу, пропускала званые обеды, и вечеринки, куда приходили семьи с детьми. Моим единственным другом стал Стефан. Он понимал мою боль, но чем глубже увязал в своей анархистской организации, тем меньше времени уделял мне, а к тому дню, когда мы вернулись в Берлин, и я потеряла его, мы слишком отдалились друг от друга чтобы быть друзьями. И вот теперь, я нашла человека, которого готова назвать своим другом. Не Тилля, мы были достаточно близки, чтобы спать, но не достаточно, чтобы делиться сокровенным, а Юргена. Я доверяла ему и ощущала себя рядом с ним так, словно мы были знакомы тысячу лет. А теперь должна предавать собственные идеалы, чтобы не позволить Крумбайну казнить доктора. А ведь я так близка к цели, ближе, чем когда либо, нужно лишь взять со стола нож и…

Крумбайн внезапно умолкает и поворачивает ко мне лицо. Он будто бы прочел мои мысли, хмурит брови, бросает короткий взгляд на столовый нож, на своей тарелке и снова глядит мне в глаза.

– Тебе следует остановиться, – мягко говорит он и отбирает у меня стакан с недопитым вином. – Ты устала и хочешь спать. – Его голос обволакивает, успокаивает и вот я уже не в силах пошевелиться, а он продолжает: – Сейчас ты пойдешь в свою комнату и ляжешь спать, а наутро будешь чувствовать благодарность, за то, что я не дал тебе совершить глупость и сохранил жизнь твоего приятеля. И, как и обещал, я позволю тебе навестить доктора.

– Когда ты его отпустишь? – слова даются с трудом, в голову будто напихали шуршащей бумаги и мне крайне трудно собрать мысли.

– Когда все закончится, – он улыбается мне и делает жест рукой, я хочу повернуть голову чтобы понять, кому он предназначен, но не могу отвести от Карла взгляда.

– Что именно должно закончиться?

– Я расскажу тебе позже, а пока ступай к себе и отдохни. Ты еще слаба и тебе требуется сон, – он касается пальцами моего больного плеча, и крепко сжимает его, но я не чувствую боли, то ли дело в выпитом вине, то ли в уколах. Карл разрывает зрительный контакт, и я ощущаю облегчение.

– Проводи нашу гостью и будь вежлива, – приказывает Крумбайн, обращаясь к кому-то позади меня, на пару секунд я решаю, что это Карина, но обернувшись, понимаю – за моей спиной стоит Рози.

– Охрану оставить? – спрашивает она едва слышно.

– Нет, только запри, – отзывается Карл и добавляет с улыбкой. – А потом возвращайся, я буду тебя ждать.

Глаза Рози вспыхивают, и лицо озаряет счастливая улыбка. А ведь она и правда любит этого извращенца, хотя он и обращается с ней как с прислугой. Неужели все дело в его чертовом гипнозе? Тилль сказал, что Розалин сильно изменилась рядом с Крумбайном, и я была уверена, что дело в наркотиках, но теперь вижу: Раш ни при чём. Становится не по себе, когда я понимаю: меня может ждать та же участь. Но нет, я не стану такой же как Рози, лучше уж сдохнуть, чем искренне полюбить это чудовище и быть послушной куклой в его руках.