Текст книги "Конец ночи (СИ)"

Автор книги: Flikey_ok

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Я бы хотела все изменить, Юрген. Если бы у меня появился шанс, я бы все исправила и не позволила Стефану умереть. А сейчас я могу лишь мстить, – я поворачиваю голову и смотрю на доктора, и он согласно кивает в ответ.

– Понимаю, – отзывается Хиршбигель. – Я постоянно безуспешно пытаюсь понять, отчего я цел, а моя семья погибла. В психологии это называют – синдром выжившего. Мне тоже все время кажется: можно было предотвратить случившееся, но это иллюзии. Мы не виноваты в том что смерть обошла нас стороной и не должны умереть, дабы доказать всем что мы достойны жизни. Укорять себя в гибели близких нормально, ненормально пытаться загладить вину, бросаясь в опасные авантюры, вроде этой.

– Юрген, кто-то должен сделать это, – я бросаю на него короткий взгляд. – Отомстить за Стефана, за твоего сына, жену и убить Крумбайна! Ты ведь сам предлагал мне это, помнишь?

– Да, потому я здесь, с тобой, – соглашается он. – Но один день ничего бы не решил. К нам шла целая армия, Ката, и они готовы были встать под твои знамена. Но ты почему-то выбрала путь одинокого воина. Не потому ли что ты хочешь погибнуть героем и доказать всем, что была достойна выжить?

– А почему ты здесь? – задаю я встречный вопрос и пытаюсь поймать взгляд доктора, но он упорно разглядывает, собственные колени и завеса из волос скрывает от меня выражение его лица.

– Мы с тобой похожи, – усмехается он, так и не поднимая головы. – Чувство вины заставляет нас совершать глупости. Но знаешь, я не хочу умирать, – он, наконец, глядит прямо на меня. – И за это я должен благодарить тебя.

– В каком смысле? – я чуть хмурюсь и снова смотрю на дорогу. Доктор не отвечает, и я ощущаю, как щеки заливает краска смущения. Мне не стоило так сильно сближаться с ним, чтобы в голову не лезли идиотские мысли о чувствах, которым не место на войне. Чуть помолчав, я задаю вопрос:

– Хочешь сказать, я должна была дожидаться подкрепления? Но тогда Петер уехал бы один и погиб, – я понижаю голос до шепота и оборачиваюсь назад, но напарник спит и не слышит нас. Тогда я добавляю: – Я не хочу умирать, Юрген, ты неправильно меня понял. Я лишь хочу убить этого жестокого ублюдка – Крумбайна и уберечь человека, которого могу назвать отцом от гибели.

Хиршбигель тяжело вздыхает, достает термос с кофе, и налив стакан протягивает мне. Не знаю, можно ли считать это знаком примирения, но мне хочется так думать. Допив, я возвращаю ему стаканчик, и наши пальцы соприкасаются на пару секунд. Я замечаю: доктор пристально смотрит на меня, но головы не поворачиваю. Мне неловко, я не привыкла быть настолько откровенной с людьми и, признавшись ему – чувствую себя голой.

– Просто будь осторожна, – говорит он, наконец, и наливает себе кофе.

Минут через двадцать я понимаю: кофе сыграл со мной злую шутку, мочевой пузырь переполнен и мне срочно нужно найти укромное место чтобы облегчиться. Я оглядываюсь по сторонам, но кругом по-прежнему некошеные поля и лишь на горизонте виднеются крыши каких-то строений – возможно заброшенные поселки или фермы. Я останавливаю фургон и в ответ на удивленный взгляд доктора объясняю:

– Схожу проветриться, недалеко.

Он понятливо кивает и предлагает:

– Хочешь, я сменю тебя за рулем, как вернешься?

– Я пока не устала, лучше иди в салон и ложись спать, – отвечаю я и, не дождавшись его ответа, выскальзываю наружу.

За пределами машины звенит лето: в траве стрекочут кузнечики, над полями кружат птицы, бабочки с пестрыми крылышками порхают с цветка на цветок, а воздух такой горячий, словно кто-то включил гигантский фен прямо мне в лицо. Я одета не по сезону: плотные джинсы, рубашка с длинным рукавом поверх тонкой футболки, никакого головного убора. Я не успеваю сделать и пары шагов, как спина покрывается липким потом.

– Какого дьявола так жарко, – бурчу себе под нос и оборачиваюсь на фургон.

Он выглядит тут чужеродным, и мне на пару мгновений кажется, что все это нереально и мы, словно Дороти из Канзаса застряли в Волшебной стране, но я встряхиваю головой, отгоняя морок, и делаю шаг в траву. Горячие сладковатые ароматы цветущих полей наполняют нос, стебли неприятно колют открытые участки кожи. Трава тут такая высокая, что когда я отхожу на сотню метров и присаживаюсь, она полностью скрывает меня. Мне живо вспоминаются кукурузные поля моего детства. Они начинались сразу за нашим домом, и в начале осени, когда початки вызревали, а высота стеблей достигала человеческого роста, я любила играть среди кукурузы в прятки, а мать ругала меня, страшась, что я потеряюсь. Отец же никогда не бранился, позже я поняла почему – ему было все равно…

Закончив свои дела, поднимаюсь в полный рост, но не успеваю сделать и шага, как мне в затылок упирается что-то твердое, и я слышу:

–Ни звука, а то прикончу!

Голос у мужчины низкий, с хрипотцой и я почему-то уверена – он сделает то, что обещает, если я не послушаюсь. Мы давно на территории «Безымянных», наивно полагать, что тут могут быть хорошие люди, но все я пытаюсь:

– Эй, слушай, я не из банды и даже не вооружена. Мы ничего не… – я умолкаю, потому что замечаю движение на дороге, там, где стоит наш фургон. Там люди, много людей одетых в чёрное, и я не понимаю, как могла не заметить их раньше? Кто они такие?

– Иди, – мужчина толкает меня в спину. – И без фокусов.

– Что вам надо? – я пытаюсь обернуться, но получаю болезненный тычок в спину.

– Господин сказал привезти тебя живой, женщина, но он ничего не говорил о твоих спутниках. Так что если попытаешься сделать хоть что-то, я самолично прикончу их, ясно?

Желудок сжимается и, несмотря на жару по спине пробегает холодок. Я судорожно сглатываю и выдавливаю едва слышно:

– Я поняла и буду послушной.

– Будешь, куда ты денешься, – судя по всему, мой конвоир усмехается и снова тычет мне в спину пистолетом. – Топай к дороге, медленно и руки держи на виду.

Я делаю то, что он требует, при этом ни на секунду не отвожу взгляда от фургона. Люди окружают его со всех сторон, они готовятся напасть, и я до одури боюсь что Петер, поняв, что происходит, активирует бомбу. Я слишком хорошо знаю своего напарника, он из тех, кто будет сражаться до последнего вздоха.

Ленивую тишину июльского полдня разрывает рокот двигателей мотоциклов и одновременно с этим фургон атакуют. Я обещала не дергаться, но рефлексы тела опережают разум. Я падаю в траву, сгруппировавшись, а потом, сделав кувырок, рывком вскакиваю на ноги лицом к моему конвоиру. Успеваю заметить густую бороду, скрывающую половину лица и холодные глаза-щелочки, а еще дуло пистолета, направленного прямо на меня. Он даже не удивился моему маневру. Ударом ноги пытаюсь выбить оружие у него из рук, но он оказывается быстрее. Не удержавшись, я падаю на спину, он склоняется надо мной и замахивается левой рукой. Кулачище у него огромный словно молот, я отрешенно думаю, что будет очень больно и зажмуриваюсь. За мгновение до того как мир меркнет, а я тону во вспышке боли, слышу сухой треск автоматной очереди. Горечь наполняет сердце, похоже, я снова стала причиной гибели близких людей. Доктор сказал: мы не должны искать смерти, чтобы избавиться от чувства вины, но прямо сейчас я надеюсь, что суровый бородач прикончит меня и на этом все закончится, но знаю – этого не будет. Ведь «господин» приказал привести меня живой…

========== Глава двадцатая. ==========

Fürchte kein Unglück keine Qual

Ich bin bei dir und halte dich

Ich halte dich in der Dunkelheit

Первое что чувствую – мучительная боль в правом поврежденном плече, словно тысячи пчел жалят одновременно, она настолько яркая, что на её фоне меркнет остальное: ломота в спине, горячая пульсация крови в разбитой губе и довольно сильное головокружение. Пытаюсь пошевелить рукой и понимаю: не могу – я связана. Сознание возвращается медленно, голова гудит. Я с трудом разлепляю веки, но вижу лишь черноту. Ослепла. Этот ублюдок избил меня так сильно, что я потеряла зрение. Пытаюсь закричать, но от ужаса горло сводит спазмом и мне не удается издать ни звука. Хочу успокоиться, но не выходит. Дыхание жаркое, воздух пахнет гнилью, а во рту привкус собственной крови. Я нервно кручу головой и понимаю – это не слепота, а кто-то завязал мне глаза черной тряпкой. Замираю и прислушиваюсь. Я определенно сижу на чем-то мягком, руки связанные за спиной нащупывают бархатистую ткань обивки сидений. Судя по низкому гулу и вибрации, я в машине, возможно в нашем фургоне, пристегнута и обездвижена. Кроме гула двигателя и шелеста колес слышу тихое сопение справа. Конвоир или другой пленник? В голову словно напихали острых шипов – любое движение отдается в висках, но самое мучительное давящая боль в долбанном плече. Похоже, тот, кто связывал, опять вывихнул мне руку. Закусываю губу, чтобы не застонать и в этот момент машина рывком останавливается. Меня швыряет вперед, но натяжение ремня безопасности усиливается, он вжимает в сидение, и давление на плечо становится сильнее. Я и не думала, что может быть хуже, но оказалось – ещё как может. Вспышка боли пронзает тело. Приглушенный стон против воли срывается с губ. Перед глазами пляшут цветные круги, в ушах шумит, по лбу стекают струйки холодного пота. Несколько секунд ничего не происходит, а потом я слышу, как с лязгом открывается дверь фургона. Дурнота накатывает волнами и каждая последующая все мощнее, я пытаюсь ухватиться за реальность, удержаться в сознании, но это сильнее меня, и я снова отрубаюсь.

А когда открываю глаза, вижу, как надо мной склоняется Христос и понимаю что умерла. Петер был неправ, всю свою жизнь, отрицая возможность существования Бога и загробной жизни и мне жаль, что я не могу сказать ему об этом.

Христос такой же, как на иконах. Тонкие правильные черты лица, рыжеватые волосы, с мягкими крупными кудрями свободно спадающие до плеч, небольшая раздвоенная бородка и непропорционально большие, как у ребенка, голубые глаза с длинными пушистыми ресницами. Но в реальности взгляд у него недобрый, насмешливый, высокомерный. Меня это даже не удивляет, люди ежедневно творят такие зверства, что за пару тысячелетий прошедших с его распятия, Иисус вполне мог разочароваться во всех нас.

– У нас еще остались ампулы Амбене? – спрашивает Христос, и я изумленно хлопаю глазами, осознав, что по-прежнему ощущаю боль, жгучей кислотой, разливающуюся по всему телу. Неужели и после смерти нам не избавиться от физических мучений?

– Да, Господин, но не лучше ли использовать Раш? – отвечает грубый мужской голос.

–Нет, мне не нужно, чтобы она превратилась в зомби, – усмехается Иисус, неожиданно обнажая остро заточенные клыки. – Я хочу, чтобы наша гостья пришла в себя, а не отправилась в мир грез.

Мое сознание постепенно проясняется. Я уже слышала это название. «Раш», так в научных кругах называли новый синтетический наркотик, тот самый, формулу которого выкрали Стефан и его друзья, который используют главари банд, чтобы их солдаты не ощущали боли и обрели бесстрашие. Главари банд… В голове всплывают слова Юргена, сказанные о Крумбайне: «Красавчик: смазливое личико, чувственные губы, глаза как два бездонных озера. Ангельская внешность, за которой скрывается демоническая сущность», и все становиться на свои места.

Это вовсе не райские сады, а этот смазливый парень не Иисус. Я попала в плен к тому, кого собиралась убить. Зная о патологической жестокости Карла Крумбайна, понимаю, ничего хорошего меня тут не ждет и лучше бы мне сдохнуть прямо сейчас. Но я без сил, не могу даже пошевелиться, поднять руки и вцепиться ему в глотку, попытаться задушить и вынудить убить меня быстро. Я прикрываю веки – не хочу больше видеть этот насмешливый взгляд.

– Потерпи, сейчас я сделаю тебе укол, и станет лучше, – говорит Крумбайн ласково, и касается рукой моей щеки. Я вздрагиваю, ожидая удара, но он лишь мягко поглаживает меня ледяными пальцами и шепчет, склонившись к самому лицу: – Тебе нужно как можно быстрее выздороветь, ведь нас с тобой ждут великие дела, Ката.

Я ощущаю его горячее дыхание на коже, пытаюсь повернуть голову, но он не позволяет сделать этого, удерживая второй рукой за волосы. Я открываю глаза и, увидев это, Крумбайн целует меня, проникая языком в рот. У меня нет сил, чтобы оттолкнуть его или крепко сжать челюсти. Колючая борода неприятно царапает мое израненное лицо, а острые зубы больно покусывают за губы. Когда Карл отстраняется, его огромные глаза влажно блестят от возбуждения. На его бороде и усах виднеются следы моей крови. Заметив мой взгляд, он стирает кровь пальцами, медленно облизывает их и улыбается. Этот человек совершенно безумен и меня охватывает ужас.

– Не нужно меня бояться, Ката, рядом со мной ты нашла свое предназначение, – мягким жестом он убирает волосы с моего лица и отступает.

Теперь я вижу над собой высокий свод куполообразного потолка. С круглой фрески на меня взирает Бог, в окружении пухлых херувимов и мне кажется, что в его взгляде та же холодная насмешка, что у Крумбайна. Я усмехаюсь ему в ответ и снова теряю сознание.

Пытаюсь вырваться из зыбкой пелены небытия, но все тщетно. Я воспаряю над землей, нарушая все законы гравитации, но даже в этом состоянии ни на минуту не могу отключиться от боли, пронзающей тело. Вижу себя со стороны: обнаженная я лежу, раскинув руки, посреди идеально круглого озера. Распущенные волосы, похожие на щупальца гигантской медузы, опутывают белое тело, а вода кишит мелкой рыбёшкой. Серебряные тельца блестят на солнце их здесь тысячи, и каждая хочет отхватить от меня кусок. Они жалят, впиваются острыми, как иглы зубами и на тонкой коже выступает кровь и растворяется в прозрачной воде. Одна из рыб впивается в предплечье, я ощущаю её укус сильнее остальных и пытаюсь скинуть с себя, но у неё бульдожья хватка. Я хочу ударить по ней рукой, но пальцы запутались в волосах и у меня ничего не получается. Рыба вгрызается в мясо, кровь хлещет из раны и вода вокруг меня постепенно окрашивается в алый. Я кричу и просыпаюсь.

Первое что вижу – низкий деревянный потолок, покрытый побелкой. Обвожу глазами помещение и не узнаю его. Крохотная комнатка в незнакомом сельском доме: грубо окрашенные стены, простой деревянный комод, платяной шкаф с золочеными ручками, занавески в горошек на единственной узком окошке, лампочка в бумажном абажуре, потрёпанное кресло-качалка у стены. А в кресле спит молодая светловолосая женщина, одетая в короткие джинсовые шорты и футболку на тонких бретелях. Я разглядываю ее, отмечая яркий узор татуировок на стройном бедре, и предплечьях, крупные серебряные кольца на тонких пальцах, тяжелые, не по сезону армейские ботинки, покоящийся на коленях пистолет, и пытаюсь понять – друг она или враг. За окном темно, но периодически вижу мелькающий свет фонариков и слышу приглушенные голоса.

Сама я лежу на постели, стоящей в центре комнаты, укрытая по подбородок толстым колючим одеялом. Судя по ощущениям, я совершенно голая и, что важнее, не связана. Медленно, чтобы не разбудить женщину шевелю пальцами рук, ног, чуть повожу плечами. Кажется я в порядке, немного ноет правый локоть, саднит лицо и в голове все еще туман, но в остальном чувствую себя живой. Чуть повернув голову вправо, вижу дверь, она закрыта, но изнутри нет замков или других запоров. Кроме этого замечаю одинокий стул, на котором аккуратно разложено черное кружевное платье с бордовыми вставками в районе лифа. Что-то среднее между готической принцессой и главой вампирского клана. Странный наряд, словно для бала маскарада и в этой комнате с бедным убранством он смотрится чужеродно. До двери не больше трех шагов и я решаю попытать счастья, едва заметно сдвигаюсь вправо, спускаю на пол одну ногу, чувствуя под босой ступней ворсистый ковер. Кровать низкая и мне удается спустить обе ноги без проблем, но как только я пытаюсь сесть – девушка просыпается. У неё темные глаза и холодный взгляд профессионального убийцы, теперь я не сомневаюсь – она мне не друг и никогда им не станет. Рука с пистолетом угрожающе поднимается, кресло издает неприятный скрип, незнакомка делает едва заметный жест, свободной рукой приказывая мне лечь обратно, и я покоряюсь. Сейчас рисковать жизнью глупо – для начала стоит узнать, почему я еще жива, где нахожусь, кто это девушка и какие у неё на мой счёт планы.

Я медленно ложусь на спину, убираю ноги под одеяло и поворачиваю голову к незнакомке.

– Где я и кто вы такая?

Она не отвечает, глядит зло и продолжает целиться в меня с таким видом, словно никак не может решить куда лучше выстрелить, в голову, чтобы убить сразу или в тело, чтобы я подольше помучилась.

–Где Крумбайн? – пытаюсь снова, но она лишь усмехается и все же опускает руку с оружием, а потом рывком встает и идет к двери.

Я могла бы попытаться выбраться из постели и броситься на неё, но мне кажется, она только этого и ждет, и потому медлю, если она выйдет наружу, я тут же побегу к окну и попробую выбраться через него. Но девушка не собирается покидать комнату, распахнув дверь, она громко кричит:

– Клаус, ты здесь?

– Да, – отзывается мужской голос.

– Она пришла в себя.

– Понял, – отвечает невидимый Клаус, и девушка захлопывает дверь, а потом поворачивается ко мне и произносит:

– Я не знаю, зачем ты ему нужна, и почему мы не можем бросить тебя к остальным, и меня это нервирует, поэтому не зли меня. Я могу сказать, что ты попыталась сбежать и пристрелить тебя, пока он не пришёл.

– Он, это Карл?

– Называй его – Господин. У Великого нет имени.

– А у тебя? Кто ты такая?

Она не отвечает, внимательно разглядывая меня чуть сощурив глаза и наклонив голову к плечу.

– Где мои друзья? – пытаюсь снова и вглядываюсь в её лицо, надеясь прочесть по нему хоть что-то, но она лишь ухмыляется. В голове возникает внезапная догадка, и я спрашиваю: – Ты ведь Розалин, да? Девушка Тилля?

Она вздрагивает, по лицу пробегает тень, но быстро берет себя в руки, тряхнув головой, откидывает волосы со лба и отвечает:

– Я твоя Госпожа! Это единственное что тебе следует знать, сука!

В пару шагов, преодолев разделяющее нас расстояние она замахивается для пощечины, но я перехватываю её руку до того как она опускается на мою щеку. Плечо пронзает новая вспышка боли, но я стараюсь её не замечать, сильнее сжимая пальцы на тонком запястье девушки. Дуло пистолета тут же утыкается мне в висок.

– Не смей меня касаться, – шипит Рози.

– Пристрели, – выдыхаю я ей в лицо. – Пристрели или сломаю тебе руку!

Я жду выстрела, молюсь, чтобы он прозвучал, но Рози не успевает. Дверь распахивается, и она отшатывается, а на пороге появляется мой самый жуткий кошмар: чудовище с лицом Христа. Карл Крумбайн собственной персоной, одетый в просторное мужское платье до пят, как носят арабы, а на шее болтается амулет с пентаграммой на толстой цепи. Заметив, что я удерживаю руку его девушки, он на мгновение замирает на пороге и хмурится, а потом лицо его озаряет широкая улыбка.

– Моя милая Ката, не нужно насилия, – говорит он елейным голосом и идет прямиком ко мне. – Мы твои друзья, пусти её.

Я не хочу отпускать, но пальцы против воли разжимаются и Рози тут же отступает за спину Крумбайна.

– Сильная и такая красивая, даже с разбитым лицом ты вызываешь желание. Не зря Стефан выбрал именно тебя, – он опускается на край моей кровати и начинает мягко поглаживать по волосам, при этом взгляд его прожигает насквозь, и я не могу отвернуться, хотя хочу только этого.

Свободной рукой он стягивает с меня одеяло, обнажая грудь, и я понимаю, что Крумбайн каким-то невообразимым способом лишил меня воли, и я не могу оказать ему сопротивление, даже если он прямо сейчас станет насиловать меня. Но он, кажется, не собирается, потому что его ледяные пальцы ложатся на мое плечо и он, движениями профессионального врача, начинает прощупывать его.

– Тут больно? – спрашивает он, когда я чуть морщусь. Я крепко сжимаю челюсти и шумно дышу через нос, не собираюсь отвечать. Но ему и не нужен мой ответ. Карл убирает руку и, обращаясь к Рози требует: – Дай шприц, сделаю ей ещё укол.

– Не нужно! – хрипло прошу я, и Крумбайн удивленно приподнимает одну бровь.

– Не бойся, это не наркотик. Ходропротектор и обезболивающее, у тебя старая травма руки, которая требует лечения, – он берет протянутый Розалин шприц и показывает мне: – Вот смотри, Раш голубоватый, ты же знаешь. Это не он. Тебе даже больно не будет, обещаю!

Я не понимаю, почему Крумбайн так ласков и терпеливо объясняет мне все, словно хочет, чтобы я решила: он мой друг. Зачем ему моя дружба? Карл может взять все что хочет, заставить меня, сделать своей куклой, но вместо этого он уговаривает. Он вводит иглу чуть ниже локтя и впрыскивает лекарство, это и правда совсем не больно, а может дело в его чертовом гипнозе. Он по-прежнему пристально смотрит мне в глаза, и я не в силах отвести взгляда.

– А теперь следует одеться, нас ждет торжественный ужин, где я представлю тебя всем, – он отдает использованный шприц Розалин, и поднимается. – Рози, помоги ей собраться, а потом проводи ко мне в кабинет. Перед ужином нам с Катой следует поговорить, я полагаю у неё много вопросов.

Крумбайн бросает на меня еще один рассеянный взгляд, а потом уходит, плотно заперев за собой дверь. Его чары рассеиваются, и ко мне возвращается подвижность.

– Теперь ты видела его величие, тупая шлюха, – Рози смотрит на меня презрением.

– Я не знаю, что я видела, но он прав, у меня куча вопросов, – отзываюсь и, скинув одеяло, сажусь на постели, спустив ноги на пол. – Где моя одежда?

Розалин окидывает меня презрительным взглядом, фыркает и указывает на стул: – Вот твой наряд, одевайся!

– Нет, это я не надену, – я с сомнением разглядываю кружева на подоле чудовищного платья.

– У тебя нет выбора, или это, или ступай голой! Твоя старая одежда уничтожена.

Я тяжело вздыхаю.

– А мое белье?

– Все что нужно на том стуле, – отрезает она и отходит к окну.

Под платьем я нахожу игривый кружевной комплект, словно из секс-шопа. Терпеть не могу кружева, но выбора нет. Пока я медленно одеваюсь, борясь с накатывающей волнами дурнотой, Розалин равнодушно глядит на меня из своего угла. Я не хочу разговаривать с ней, но не могу не спросить:

– Зачем ты с ним, Крумбайн чудовище и убийца. Неужели ты не понимаешь?!

– Это ты не понимаешь. Он – лучшее, что случилось с этим миром, за две тысячи лет.

Я чуть покачиваю головой, но не спорю. Какой в этом смысл. Тилль был прав, его девушка потеряла разум, а спорить с безумцами себе дороже. Закончив с платьем, я пытаюсь расчесать волосы пальцами левой руки, но те слиплись от крови и грязи. Розалин глядит на меня с нескрываемым презрением, у неё самой блестящие кудри приятного ячменного цвета, чуть ниже плеч, да и выглядит она явно лучше меня: ни разбитых губ, ни синяков под глазами, ни крови запекшейся под обломанными ногтями. В конце концов, я бросаю свое бессмысленное занятие и требую:

– Веди меня к Крумбайну, я готова!

– Господину, человеческое имя осталось в прошлом, – поправляет Рози.

– Он мне не господин, – огрызаюсь я, она закатывает глаза и машет рукой в сторону двери.

– Топай!

Видно ей тоже не хочется тратить время на беседы, что, впрочем, меня ничуть не расстраивает.

За дверью широкий коридор, тускло освещенный парой светильников. Здесь странно пахнет сыростью и мокрой землей. Чуть поодаль, прислонившись к стене, стоит всклокоченный мужик с густыми усами, который провожает меня недобрым взглядом. Видно тот самый Клаус, впрочем, мне нет до него никакого дела. Интереснее понять, что это за место и как из него выбраться, а еще где Петер и Юрген. Я боюсь слишком долго думать об этом, надеяться, что Крумбайн пощадил их и отпустил глупо, а поверить, что оба мертвы – невыносимо.

Только пройдя несколько метров в новом платье, я понимаю, почему меня вынудили надеть эту мерзость. Узкий подол сковывает движения и лишает меня возможности драться ногами. С таким же успехом они могли сковать мои щиколотки цепью, только выглядело бы это иначе. Карл сказал что хочет представить меня всем, но в качестве кого? Пленницы? Рабыни? Сексуальной игрушки? Тогда к чему весь этот цирк с показной заботой и дружелюбием? Ведь Крумбайн не идиот, он не может не понимать, я не стану помогать ему по своей воле и убью при первой возможности.

Коридор выводит нас на улицу, я с любопытством оглядываюсь по сторонам. В лицо дует жаркий ветер и доносит до меня запах дыма и жареных сосисок. На высоком черном небе золочеными пуговками горят звезды, а тонкий серп луны прячется за дымкой облаков. На пару мгновений мне кажется: я снова попала в штурмовой лагерь горных туристов, восходящих на Ухуру Пик: кругом небольшие палатки, костры, приглушенный разговоры, а у меня кружится голова от нехватки кислорода. Наверное это действие того лекарства, что вколол Крумбайн, но я несколько секунд на полном серьезе ищу глазами худую фигуру Стефана, и сержусь что его нигде нет, когда он так нужен. Я даже останавливаюсь, но идущая по пятам Розалин, довольно грубо подталкивает меня в спину, не позволяя окончательно провалиться в иллюзию, и я продолжаю путь, стряхнув с себя прошлое. Оно осыпается ранящими сердце осколками, и всю дорогу до храма я буквально физически ощущаю как саднят новые порезы.

У входа в храм дежурят двое, я делаю шаг к дверям, но Розалин хватает меня за плечо и шипит:

– Стой, куда! О тебе должны доложить.

Я безропотно останавливаюсь и равнодушных взглядом провожаю охранников, скрывающихся за тяжелыми резными дверями. Нужно что-то делать, пытаться бежать, или броситься на пистолет и вынудить убить меня, но вместо этого я словно застыла, потеряла волю и желание сражаться.

– Ты сказала, что знаешь Тилля? – внезапно спрашивает Рози приглушённым голосом.

Я медленно поворачиваю к ней голову и смотрю в темные глаза, пытаясь уловить там истинный смысл её вопроса.

– Мы виделись, в прошлом, – осторожно отвечаю я. Мне не хочется чтобы из-за моих слов у людей в бункере возникли проблемы.

– Давно?

– А что?

– Я думала, он мертв и рада, что ошиблась, – чуть слышно отвечает Рози.

На пару секунд кажется: под маской безумия я вижу нормальную девушку, переживающую за своего бывшего бойфренда. Но один из охранников возвращается, и её лицо принимает прежнее выражение тупого равнодушия.

– Господин ожидает гостью, – говорит охранник и Рози берет меня под руку, чтобы идти со мной, но следующая фраза мужчины останавливает её: – Только её, Госпожа.

Розалин недовольно фыркает, отпускает мою руку и, не сказав больше ни слова уходит, а я шагаю в темноту дверного проема, зная, что внутри меня не ждёт ничего хорошего. Но теперь, когда я осталась без вооруженного конвоя, могу хотя бы попытаться сделать то, ради чего притащилась сюда – убить Крумбайна, пускай и ценой собственной жизни.

========== Глава двадцать первая. ==========

Man sagt mir nach, ich wäre charmelos

So herz-und lieblos und frivol

Man meint, ich hätte sie gezwungen

Nein, die Wahrheit liegt dazwischen wohl

***

Я сижу на низком табурете спиной к Крумбайну, который расчесывает мои еще влажные волосы гребнем, и каждый раз, когда он дотрагивается до них, все внутри сжимается от ярости и ужаса. Я хочу убить его, сломать чертов гребень, воткнуть ему в шею и с наслаждением глядеть на то, как этот ублюдок истекает кровью, но лишь скрежещу зубами от злости. Не зря его называли сыном Сатаны, этот человек знает все твои болевые точки и надавливает на них очень умело. Хотя, я сама виновата. Знала ведь – мне нельзя заводить друзей, нельзя привязываться к людям, чувства делают меня слабой, но все равно позволила доктору пойти с нами. Глупая! Глупая Ката!

Он встретил меня посреди комнаты, которая явно служила кабинетом кому-то из клириков. Если бы не перевернутые вверх тормашками иконы на стенах, и кресты, я бы могла решить что нахожусь в самом обычном офисе: рабочий стол, торшер в углу, шкаф полный книг, цветы в горшках на подоконнике, кресло на колесиках, стулья для посетителей вдоль стены. Крумбайн сидел за столом, склонившись над стопкой бумаг, но, услышав меня, поднял голову, широко улыбнулся, предложил чая и стул. Я отказалась, осталась стоять перед ним, потребовала ответов, и Карл дал их мне.

– Твои друзья живы, – сказал Крумбайн, пряча усмешку в усах. – Вернее один из них, насчет старика не знаю. Он скрылся, и при побеге его ранили, возможно, издох где-то в канаве. – Видимо я побледнела, потому что Карл попытался успокоить меня: – Я не собирался его убивать, не вини меня, этот старик оказался таким прытким, никто не ожидал от хромого ничего подобного. Он ранил моего человека, и то, что ребята стреляли – объяснимо.

– Где доктор? – спросила я хрипло.

– Доктор в безопасности, и если мы с тобой найдем общий язык, то возможно я подумаю над тем, чтобы отпустить его. Парень мирный и я не вижу причин убивать его или удерживать силой.

– Отпусти сейчас! А иначе разговора не будет! – я против воли крепко сжала кулаки, и Крумбайн заметив это, чуть покачал головой.

– Ты не в том положении, чтобы приказывать, – он поднялся, вышел из-за стола, подошел вплотную, склонился к самому моему лицу и некоторое время внимательно разглядывал, а потом сказал задумчиво: – Твои волосы испачкались в крови, их нужно вымыть. Нельзя приходить на ужин в таком виде, нас не поймут.

– Плевать, – я дернула головой, когда Карл попытался дотронуться до меня.

– Нет, это важно, – Крумбайн вскинул руку, схватил меня за волосы, а потом со всей силы дернул, заставив запрокинуть голову. Во взгляде его голубых глаз я видела любопытство, так смотрят на занятного зверька, которого ничуть не боятся. – Я вымою их, сам. У тебя болит рука, не так ли?

Он облизнул полные губы, улыбнулся, оголив остро заточенные клыки, а потом осторожно выпустил меня, и, кликнув одного из охранников, потребовал принести горячей воды, таз и мыла. Крумбайн не угрожал, не пытался лишить воли, но, несмотря на это, опасаясь за жизнь Юргена, я стала покорной.

Карл наслаждался происходящим. Усадив меня на низкий стул, спиной к себе, он приказал опустить голову в таз, стоявший на возвышении. Я подчинилась. Крумбайн погрузил пальцы в мои спутанные волосы и принялся с нарочитой осторожностью намыливать их, а по его лицу блуждала хмельная улыбка. Его дыхание сбилось, глаза лихорадочно блестели, и мне казалось, что все это возбуждает его покруче порнографии. Чертов извращенец. А еще, хотя я не просила, но он принялся рассказывать мне свою теорию и чем больше он говорил, тем страшнее становилось. Мы все ошиблись, считая Крумбайна сумасшедшим. В нем не было и тени безумия, он осознавал реальность и использовал заблуждения других в своих интересах.