Текст книги "Констанция (СИ)"

Автор книги: Finnis_Lannis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Хотя, наверное, такого душевно нестабильного, нет.

Здесь не так уж и плохо. Такой свет приятный, да и интерьер сам тоже ничего.

А еще у нее будет своя собственная комната! Наконец-то цель достигнута, и больше ей никуда не надо идти. Остается лишь ждать, когда сюда придет Лер и как-то убьет боль.

Дверь вновь отворилась. На этот раз она открылась мягче, медленнее.

– Вы готовы? – спросил еще один какой-то человек.

– Да, – ответила Констанция.

– Идите за мной.

Может, это дворецкий? Для особняка это не так уж и удивительно.

Интересно, помимо дворецкого здесь есть еще прислуга? Не похоже, что этот человек может обходиться лишь одним подчиненным.

Фот провел ее по узкому не длинному коридору и остановился у третьей двери слева.

– Ваша комната там. Там все постелено, но свои вещи разбирайте вы, – сказал он.

Констанция не стала говорить, что у нее нет вещей. Её единственный багаж – походная сумка – была потеряна где-то в недрах леса.

Кулаки бессильно сжались от осознания своей никчемности. Если бы она действительно могла что-то сделать! Если хотя бы попыталась исправиться или исправить то, что наделала – на душе стало бы спокойнее.

Забывшись в своих невеселых мыслях, девочка вошла в комнату, оставив дворецкого в коридоре.

«Стоило отпустить его для начала», – раздраженно подумала она, оглядывая комнату.

Она вдруг разозлилась на себя и всю эту обстановку, на дворецкого, на хозяина, имени которого даже не знала.

Опустилась на бежевую кровать. Такая мягкая и приятная. Злость ее сменилась усталостью.

Нужно поспать, да хорошо выспаться, потому что за все ночи, проведенные на земле или на сомнительных постелях, она хочет наконец-то отдохнуть по-настоящему.

Она свалилась спать, даже не раздеваясь. Наплевать на то, что у нее грязное платье. Наплевать на грязные руки и ноги.

Сейчас главное – сон.

Потребности создаются, чтобы их удовлетворять. Причем немедленно.

***

Проснулась она в хорошем расположении духа. Голова уже не гудела, ноги не болели, и сердце не ныло.

Отчасти.

Констанция встала и, как следует, оглядела свою комнату. Все здесь было в стиле недавно посещенного кабинета: деревянная мебель, коричнево-оранжевые стены и темно-зеленый ковер.

Прямо напротив девочки находилось среднего размера зеркало. Она взглянула на себя. Лицо отливало синим (заживающие синяки все-таки были еще заметны), губы потрескались, а глаза покраснели.

Так же щеки были чем-то перемазаны. Кровь?

И в таком виде она была перед хозяином? Неудивительно, что он все время над ней усмехался.

Волосы были всклокочены, красная лента где-то давно потерялась. Больше ничего не было, чем можно было бы перевязать волосы. Больше не было никого, кто мог бы помочь или защитить, взять под свою опеку и командовать, обнажая свою безграничную (но истекающую) власть.

И все казалось таким бессмысленным.

Констанция еще раз оглядела комнату. Теперь она заметила дверь, которую до этого не видела.

Девочка подошла и открыла ее. Едва дверь двинулась, глаза сразу же неприятно заболели от яркого света.

Первое, что отметила девочка, когда глаза пришли в сознание – комната была мраморная. Стены, пол, потолок – все было соткано из белого камня, тщательно обработано и словно даже выбелено, чтобы глаза нещадно резало каждый раз, когда кто-нибудь заходил сюда.

В центре стояла красивая выгнутая ванна, над которой высился винтажный кран. Рядом аккуратным столбиком на резном табурете лежали белоснежные полотенца, сухие и чистые.

Констанция медленно подошла к чугунной конструкции и притронулась пальцами к бортику. Её взгляд бродил по остальным предметам в комнате, среди которых было небольшое зеркало, и стопки душистого мыла.

Разве это не было похоже на сказку?

Девочка включила воду и вдруг обратила внимание на свою одежду. Ее платье было в очень, очень плачевном состоянии. Подол был разорван в клочья, на груди имелось пару дырок, весьма неряшливых. Плащ выглядел все так же громоздко, но уже менее красиво – капюшон был наполовину оторван, а подол, как и у платья – превратился в бахрому.

Но во что же переодеться?

Констанция вышла из ванной комнаты, чтобы осмотреться в поисках чего-нибудь подходящего.

Она вовремя заметила шкаф, стоящий слева от зеркала. Там висело лишь одно старое платье грязно-белого цвета, а рядом, в самом низу, стояла пара интересного вида сапог. Фасон этой обуви напоминал готический, но тут ему явно досталось что-то и от паропанка. Эти сапоги не были слишком высокими, лишь немного превышали щиколотку. Цвет был непонятный. Грязно-коричневый, почти черный.

Наверное, сойдет.

***

Девочка, одетая и тщательно причесанная решила, наконец, выйти из комнаты. Там она просидела почти весь день (по ее меркам) и вечер.

Голод давал о себе знать.

Судя по тому, как много тут комнат, у хозяина бывает много посетителей. Есть ли у них хоть капля боли?

Констанция со своими способностями могла бы излечивать душевную и телесную боль не хуже.

Ядовитый запах послышался из одной из комнат. Девочка, медленно шла на него, пока не подошла к какой-то двери. Запах явно был слышен именно оттуда.

Констанция не стала долго размышлять и просто втянула фиолетовую дымку в себя.

Сердце вдруг заныло от какого-то странного чувства, ныне неизвестного ей.

Горло будто сдавило невидимой цепью, задушило и поработило, заставляя неосознанно корчиться. А сердце ныло и сжималось до невообразимых размеров, – и словно бы умирало. Стучало то медленнее, то быстрее, этот непонятный ритм заставлял дрожать и кричать в бессильном гневе. Становилось жарко, а потом тело будто обдавало холодом. В животе же словно случился водоворот.

У этого человека ведь никто не умер. Так почему же боль такая странная и сильная?

Констанция опомнилась, когда услышала торопливые шаги за дверью. Она отскочила от двери и сделала вид, будто проходила мимо.

Из комнаты вылетела молодая женщина и чуть не сбила Констанцию.

– Он наконец-то сделал это! Все прошло! – она полезла обнимать девочку. – Как это прекрасно.

Та, не в силах что-либо сказать, попыталась мягко, а затем более грубо отстранить незнакомку от себя.

– Вы даже не представляете, как мне только что полегчало. Ах! Я полна свежести и энергии!

И она убежала. Точнее, ускакала куда-то вперед.

Констанция испуганно глядела ей вслед. Это она так среагировала на то, что девочка поглотила ее боль?

Интересно, как на это отреагирует хозяин? Похоже, не один он такой всемогущий.

– Вот вы где, – воскликнули немного позади.

Констанция вздрогнула. Со стороны было незаметно, но внутри нее как будто что-то взорвалось. Это был все тот же Фот.

– Прошу, на завтрак, – сказал он и повел девочку куда-то вперед.

Завтрак? Разве сейчас не ночь?

Пройдя коридор, он остановился у маленькой дверцы. Открыл ее, пропуская девочку вперед.

Она вошла, не поверив своим глазам.

Комната, довольно просторная, была очень ярко освещена, наверное, за счет больших окон по всем стенам и приятному бежевому цвету на стенах, полу и мебели.

Неужели, не коричневые стулья и стены! Этот цвет, цвет топленого молока, приятно успокаивал глаза. Хотелось бесконечно долго рассматривать эти три прекрасные стены, хотелось наблюдать за миром через огромные окна, вообще, хотелось остаться в этой комнате и забыться.

И почему эта комната так разительно отличается от остального интерьера дома? Неужели хозяин постарался сделать такой сильный контраст, чтобы жители особняка не чувствовали себя так одиноко? Было трудно в это поверить, но, наверное, так оно и есть.

На полу был ковер. Цвет был тоже бежевый, но немного темнее основного. Выглядит мягче, чем темно-зеленый в комнате хозяина.

За столом уже сидело несколько человек. Все они были по-своему угрюмы.

Констанция присела за первый попавшийся стул и напряглась. Здесь столько людей. И все они пахнут болью. Каждый человек источает этот мерзкий, но в тоже время притягательный аромат мучений.

Каждый, кто сидит здесь – несчастен. От них исходит целый спектр болевых ощущений, каждый из которых вкусен по-своему. Констанция впилась ногтями с стул, на котором сидела, пытаясь совладать со своими мыслями и чувствами.

Пока она не могла говорить, поэтому сидеть среди этих людей – очень сомнительная идея. Если кто-нибудь попросит ее рассказать о себе, она точно не сможет ничего им ответить.

Такова роль «избавительницы».

Хозяину здесь нравится.

Он наслаждается, когда видит, как люди медленно умирают от пожирающей их боли. Она не закаляет, она оставляет шрамы, при касании к которым начинаешь захлебываться в собственных слезах. Отвратительно.

Девочка смахнула наваждение и попыталась расслабиться.

Выходило плохо.

Вся комната уже пропитана этой мерзостью, этой отвратительной болью. Она не сгорит и не утонет, ее не выведешь, как пятно на платье, на нее не действует ни нож, ни яд, ибо она – последнее испытание человечества.

Констанции стало дурно. Почему они спокойно что-то едят, когда внутри них все гниет?

В комнату влетела девушка, которую Констанция недавно освободила от боли. Единственная счастливая девушка.

Она весело опустилась на стул и с улыбкой оглядела присутствующих.

– Почему вы такая веселая? – спросил какой-то мужчина, сидящий напротив нее.

– Сегодня утром моя боль покинула меня, – задыхаясь от счастья, сказала она.

– Что, вот так сразу? – удивилась женщина рядом с ней.

Девушка просто кивнула.

Констанция опустила голову и принялась есть.

Еда была вкусная, но не сытная.

Ее мысли вертелись вокруг судеб этих людей. Что же их привело сюда? Кто они и почему страдают? Специально ли хозяин тянет с их избавлением или действительно пытается сделать все возможное?

Сколько еще ждать, когда кара небесная снизойдет до того, кто сам ее и наслал – до отца-дьявола, первого и последнего предателя этого мира?

– Сколько вы уже здесь? – послышался вопрос.

– Почти неделю. Какой быстрый результат! – воскликнула все та же дама.

– Да, и вправду. Наверное, зря я не доверял этому месту, – задумчиво проговорил мужчина.

– Сегодня-завтра уже уеду, – ее счастью не было предела.

Констанция стала мрачнее тучи. Вид счастливых людей ее бесил.

– О, я рада за вас, – сказала женщина, сидящая рядом с Констанцией.

Они еще много говорили и обсуждали, что произошло, а Констанция с тяжелым сердцем направилась к себе в комнату.

В комнате намного спокойнее.

Скоро ли придет Ронк и как долго ее ждать?

Пока не стоит отсюда выходить, ведь боль еще не выветрилась. Как только Констанции можно будет дышать, она сразу же выйдет на разведку.

Стоит узнать больше о жителях особняка. И о хозяине, в первую очередь.

Кто он такой? Почему его голос так знаком Констанции? Чувствует ли он, что девочка способна поглощать боль?

Сам по себе этот особняк довольно странный. Здесь все пропитано болью. Каждая дощечка, каждый миллиметр на ковре.

Сразу ясно, кто управляет этим особняком.

Но этого никто не чувствует. Никто, кроме Констанции и хозяина.

Ей бы хотелось, чтобы страдания навсегда ушли из жизни людей, из ее собственной жизни. Зачем жить, если не чувствуешь ничего, что могло бы тебя развеселить?

Удовольствие – действительно роскошь, а страдания – часть повседневной жизни.

Стоит ли заботиться о том самом мире, который впоследствии все равно заболеет и умрет? Утопия не будет существовать, пока люди живы. Пока жив мир.

Люди сами создают проблемы и трудности для себя и друг друга. Они готовы делать больно, готовы предавать и командовать, подчинять и подчиняться – чтобы быть живыми.

Но, разве человек не самое кровожадное существо на Земле? Разве есть кто-то или что-то, что готово убить ради удовольствия или разорвать эту выжженную на роду всего живого симбиотическую связь?

И, тем не менее, когда ее мир окутает дистопия – она вполне может буйствовать с этими ужасными людьми.

Разделять и властвовать, подчинять и манипулировать, растить и губить.

Создавать и убивать.

Мысли девочки прервались. Сейчас кто-то постучался или ей показалось?

Она замерла. Было тихо. Настолько тихо, что девочка слышала биение своего собственного сердца.

Стук повторился. Он был громче первого? А может, так просто показалось?

Сейчас девочка не могла ничего сказать, а потому лишь подошла к двери и открыла ее.

– Есть вещи, которые нужно постирать? – спросила какая-то девушка.

Констанция лишь кивнула и отдала сложенное платье с плащом.

По лицу горничной было непонятно, удивлена ли она или расстроена. Ее лицо выражало что-то среднее.

Кстати, ее лицо было очень неприятным. Раскосые глаза цвета гнилого миндаля; тонкие бледные губы; пухлый и сгорбленный нос; заметная родинка под левым глазом. Единственное, что в ней было прекрасным – роскошные пушистые волосы цвета какао. Но, или по указу хозяина, или по личным соображениям, она прятала эти волосы в неаккуратный хвостик.

Констанция закрыла дверь, и вновь села на кровать.

Сколько же она не сможет говорить? Судя по тому, как та девушка радовалась, когда боль ее исчезла, она мучилась долго.

Что ж, никто ее никуда не торопит, и она спокойно может посидеть здесь, пока все не пройдет.

Констанция легла на кровать и уставилась в потолок.

Перед ее взором проносились какие-то картинки из прошлого, ситуации, в которые она никогда не попадала, но могла бы, если поступила по-иному.

Все зависит друг от друга. Цепь бы не была цепью, если бы звенья не цеплялись друг за друга.

Мир действует также. Все события, мысли и слова связаны, как связаны узлы на веревке.

Если ты поступишь так – цепная реакция потечет по одной дорожке и приведет тебя к финалу. Выберешь другой вариант – дорога заведет тебя в другое место, а финал будет совершенно другим. И ведь выбор поменять нельзя.

Если ошибся – выпутывайся, как можешь, а если поступил верно, то не расслабляйся, впереди еще один выбор.

И как вообще понять – поступил ты верно или нет? Для кого-то, может, выбор и очевиден, а для кого-то – нет.

Констанция задремала. В последнее время все, что ей хотелось – это спать и думать. На действия совершенно не оставалось никакого желания.

Она вновь подумала о Фреде. Тогда ее поведение ей казалось вполне обоснованным, а сейчас чересчур глупым.

Он умер, так зачем его оплакивать? Он ее друг. Так надо. Это прилично.

Но не в тот момент. Тогда от нее требовалась холодность и выдержка, а она расплакалась, как маленькая девочка. И даже сейчас удушливый ком подступает к горлу и не дает здраво мыслить.

Почему Фред не сказал своего настоящего имени? Он что, действительно думал, что правда никогда не всплывет наружу?

И зачем он вообще об этом сказал? Констанция могла бы до конца жизни остаться в неведении – пережила бы. А теперь мучайся, размышляй.

Он хотел, чтобы после его смерти между ними не оставалось никаких секретов. Да и что же это за секрет такой, утайка настоящего имени?

Девочка никак не могла смириться с тем, что все это время называла Фреда по кличке его собаки. Возможно, он хотел этого.

Но ему ни капли не нравилось это имя. Зачем тогда? В память об умершем друге?

Было непонятно, а от этого еще досаднее.

Теперь всё, что у него осталось – его глупые сожаления.

И труп на холодной, израненной битвой земле.

Констанция заметила, как слезы превратили обзор в месиво из цветов и бликов света. Она моргнула – и слезы побежали по ее щекам.

Плакать нормально. Вспоминать мертвого – прилично.

Больше она не останавливала себя и продолжала плакать, пока слезы ее не закончились.

Когда сожаление прошло, а мысль погибла, в ее разум вторглось новое воспоминание.

Человек.

Или, существо, которое когда-то избило ее, подчинило себе и, вместо того, чтобы растить – сгубило.

Откуда он мог знать Сэма? Почему так остро отреагировал на девочку и ее молчание? Все это как-то путалось, смешивалось в один большой ком и в то же время расплывалось, расходилось на маленькие крошечные звенья, из которых следовало собрать одну единую цепь.

Констанция открыла глаза и задумчиво уставилась в потолок. И он тоже деревянный.

Отдыхать и выжидать ей уже не хотелось, и она медленно поднялась. Что толку думать об одном и том же, если от этого ничего не изменится?

Констанция взглянула на себя – вид был не слишком хорош.

Заплаканное лицо, опухшие губы и глаза, красные белки и щеки.

Пришлось провести пару минут под ледяной водой из-под крана.

Приведя свое лицо в порядок, девочка вышла из комнаты. Какая же сильная боль, она не проходит уже довольно долго. И так ведь не поговоришь ни с кем.

Видимо, той девушке было действительно нелегко. Так и не ясно, что у нее случилось, но боль действительно не из легких.

Констанция прошла коридор и вновь оказалась перед дверью в столовую.

Зайти ли? Знать бы, который сейчас час, что бы понять, есть ли время для обеда. А может и ужина.

Констанция чувствовала себя так, словно ее прокрутили в мясорубке, а затем попытались слепить из получившегося месива ее обратно.

«Вот, что бывает, когда спишь днем, да еще и как зря», – подумала она.

В итоге, девочка решила все же зайти.

В столовой было, как всегда, светло и уютно, если сравнивать с основным интерьером и гаммой комнаты.

Здесь Констанция могла бы провести бесконечное количество времени, независимо от того, темно сейчас или светло. Ей просто нравилось это помещение с большим общим столом и мягким светлым ковром, с бежевыми стенами и светлыми окнами, с ярким освещением и вкусной едой.

Некоторые уже сидели на стульях и что-то обсуждали.

Констанция заметила ту девушку, у которой сегодня утром отобрала боль и села как можно ближе к ней. Она сидела, окруженная вниманием и глубоко польщенная этим вниманием, говорила:

– Ах, если бы вы знали, как я любила его! Все мысли постоянно вертелись вокруг него, все тело словно обдавало холодом, когда его не было рядом. Но стоило ли подумать о нем, так сразу же все внутри меня загоралось адским пламенем и сжигало все дотла. И знаете, когда он со мной говорил, я готова была плакать и смеяться одновременно, а в животе порхали тысячи бабочек, которых я была не вправе переловить. А потом он сказал мне, что я просто какая-то фифа, готовая бросаться на шею каждому встречному.

В ее голосе не было слез или насмешки, она говорила спокойно, словно бы вела речь не о себе, а о двух совершенно чужих людях.

У Констанции все сжалось внутри. Она сидела, уткнувшись в стол, когда медленно до ее сознания доходило, что:

– Я люблю его, – одними губами прошептала она, теряя под ногами землю.

– О, как мне было больно, как долго я мучилась! Я не спала по ночам и вздрагивала каждый раз, когда слышала голос, похожий на его, или имя как у него.

А теперь я свободна. Меня больше не мучает та боль, которую я носила в себе аж семь лет.

Семь лет! Эта боль становится опасной. Констанция еще никогда не глотала боль, которая сильна настолько, что выветриться из легких может через три дня в лучшем случае.

– Семь лет? И вы так долго терпели? – спросил кто-то.

– Да, я ведь тогда еще не знала о господине Бливиллисе.

Это она о хозяине? Так это его имя? Оно ему подходит.

Кажется, это имя напрямую связано с синим цветом, таким ядовито-глубоким, затягивающим в себя полностью и бесповоротно.

Констанция не помнила, какого цвета его глаза. Забыла его внешность и голос, потеряла всю информацию о нем, словно кто-то стер ее невидимой, но, увы, властной рукой.

– Ох, скорее бы и нам он уже помог! – сказала какая-то старушка. – Я здесь всего два дня, так что все у меня может еще впереди.

– А что у вас случилось?

– У меня умер сын.

– Ого, сожалею, – сказала девушка, погрустнев, – А как давно?

– Около года назад. Я очень скучаю по нему, – старушка тяжело вздохнула.

Констанция вспомнила Фреда. Зачем, ну зачем она постоянно его вспоминает?!

Сердце заскулило. Девочка попыталась унять дрожь в коленях и подавить всхлипы. Ей нельзя сейчас дышать.

Как бы она хотела сложить свои чувства в железную коробку и так глубоко запрятать ее, чтобы сам Бог не смог ее достать и открыть. Но, увы, это не возможно, ведь коробку уже давно вскрыл ее товарищ и заклятый враг, господин Дьявол.

– А я здесь уже чуть больше недели, но результата никакого нет, – пожаловалась какая-то девочка.

Хотя, наверное, уже девушка. Она казалась маленькой только на первый взгляд, но на самом деле ей было уже около двадцати.

– Не волнуйся, скоро дойдут и до тебя, – мягко улыбнулась «свободная» девушка.

После обеда они по-прежнему так и остались сидеть, обсуждая свои болячки и чудодейственное лечение господина Бливиллиса. Констанция же вышла, не в силах больше слушать этот разговор.

Каждый раз, когда девушка, которую Констанция «очистила», открывала свой рот, девочке становилось больно, и эта боль такими сильными взрывами клокотала в каждой частице тела ровно до той степени, когда эта девушка заканчивала говорить.

Она куда-то шла, не замечая дороги и обстановки вокруг.

Только сейчас поняла, что это платье для нее слишком короткое и теперь оттягивала его подол.

Сколько же ей еще здесь мучиться, когда придет Ронк? Почему она не может прийти пораньше, чтобы Констанция уже смогла, наконец, отплатить этой боли всем, чем сможет?

Как долго девочка сможет прожить здесь, пока хозяин, господин Бливиллис, не поймет, что она – избавительница?

Девочка и не заметила, как пришла к выходу. Коридор хоть и был длинный, но все-таки он тоже имел свой конец. И концом была эта самая дверь.

Девочка подошла к ней впервые и как-то не особенно была уверена, что эта дверь ведет наружу.

Слегка приоткрыв ее, она убедилась, что по ту сторону самая настоящая улица.

«Стоит прогуляться по городу» – решила она и вышла.

Отдыхающим можно было свободно покидать свой «санаторий» и прогуливаться вдоль города, осматривая окрестности.

Констанция шла, обращая внимание на деревья и дома, на мимо текущую речку и каменные дороги. Это действительно какое-то прекрасное место.

Здесь было много людей, и она спокойно могла затеряться в толпе.

Когда на тебя не обращают пристального внимания, когда совсем забывают, кто ты такая и что здесь делаешь – это ли не тот самый великолепный повод, чтобы насладиться жизнью?

Люди есть, люди рядом с тобой, но даже они – ничто, ноль в квадрате, Абсолютная Пустота. Это действительно прекрасно.

Особенно пристальное внимание девочка обратила на черного кота, сидящего около стены какого-то собора.

Он мрачно оглядывал улицу, пока звучали колокола, переводил свой взгляд с девочки на других людей и обратно. Его усы были не такие длинные, но издалека выглядели вообще рывками, белым пунктиром, так как в некоторых местах почернели.

Констанция подошла ближе, оглядывая животное.

«От него исходит злая аура», – вдруг подумала Констанция, замирая.

Кот выглядел вполне обычно, но в глазах его искрились такие огоньки, что девочка мысленно ослепла.

Она все же решилась, отогнав всякие левые мысли и погладила его. Тот никак не сопротивлялся.

Шерсть его была жесткая, короткая, но поразительно чистая, словно он и не уличный кот вовсе. Девочке стало не по себе.

«И почему этот кот меня так пугает?» – подумала она и поспешила отойти от него подальше.

Какой-то он был неправильный. Все его существо говорило, чтобы люди не смели приближаться к нему, потому что с ним что-то не так. Констанция исподтишка наблюдала за этим животным, когда двигалась в обратную сторону.

Больше гулять по городу не хотелось, и Констанция поспешила вернуться обратно. В особняке все-таки уютно, несмотря даже на то, что это территория врага.

Господин Бливиллис хоть и разрешал выходить из своего дома, но оставаться за пределами двора можно было не более суток. Что случалось с людьми в противном случае, Констанция не знала.

Да и не хотела знать. Ей нравилось оставаться в полном неведении, не знать ни о чем и ни о ком и не переживать по пустякам. Наверное, остальные отдыхающие рассуждали точно так же, ибо с лишними вопросами никогда не привязывались.

Двери приветливо распахнулись и девочка вошла. Ее опять встретил этот мрачный интерьер, поэтому девочка сейчас же поспешила в столовую.

Вечером столовая выглядела все так же свежо и чисто, даже при искусственном освещении.

За окном исчезало солнце, на целую ночь уходило под землю.

Констанция до боли в глазах смотрела на закат и вновь о чем-то думала.

Чуть позже будет ужин.

Народ уже потихоньку скапливался за столом и постепенно зал наполнялся шумом. Шум, даже когда комната была полностью заполнена людьми, никогда не перерастал в крики или вопли.

Здесь было во всех смыслах спокойно и уютно.

Люди принимали позицию друг друга и говорили учтиво, стараясь не задевать за живое. Может быть, конкретно в этой комнате, всегда была утопия в том самом чистом и непорочном виде, в каком ее описывают мечтатели. Хотелось бы в это верить.

«Где же ест хозяин, если не здесь?» – подумала Констанция, усаживаясь за свое привычное место.

У себя в кабинете? Может, за одной из сотен дверей есть персональная столовая?

Интерес каким-то странным образом стал заполнять ее.

А может, он ест здесь, когда никого нет? А что, если он не ест вообще?

Ронк говорила, что он само воплощение боли. Что, если он ей питается так же, как и Констанция?

– Сегодня произошла какая-то странная ситуация, говорят, – вдруг сквозь поток голосов отчетливо послышался голос какой-то девушки.

– Да, та счастливая девушка, которая сегодня стала обладательницей счастливого конца, вдруг узнала от господина Бливиллиса о том, что к ее «выздоровлению» он не имеет никакого отношения, – сказал сидящий по другую сторону стола мужчина.

– Но, кто же тогда это сделал? – спросила еще одна женщина.

– Не знаю. Может быть, прошло само.

– Да ну. Семь лет мучиться, чтобы в один день, в один миг вся боль исчезла – бред!

Констанция чуть не вздохнула и чуть не подавилась.

– Для кого как. Моя дочь справилась с влюбленностью довольно быстро.

– Да, но здесь речь идет уже не о влюбленности. Она любила его семь лет!

– Любые чувства могут рано или поздно исчезнуть.

– Но не в один миг.

– Что за глупый спор мы устраиваем? Ясно одно, это был не Долор.

– Но кто?

– Неизвестно.

На некоторое время все замолчали. Констанция не любила эту комнату только из-за того, что в ней происходили такие разговоры. Все-таки, иногда они действительно задевали за живое.

– Я бы отдала все на свете, лишь бы этот неизвестный отнял у меня боль, – с горечью сказала какая-то дама.

«Тогда отдайте Фреду жизнь», – с раздражением подумала Констанция.

Какой смысл говорить такие пафосные речи? Она же не сможет дать ничего из того, чего хотела пожелать бы Констанция.

Жизнь Фреда стояла на первом месте в ее списке. Немного далее жило желание уничтожить боль и создать настоящую утопию, ну, а в самом конце были ее собственные потребности, которые она, конечно же, могла бы подавить и сама.

– Я тоже не прочь был бы отдать что-нибудь взамен за такую помощь, – сказал мужчина.

«Этот будет уже скромнее», – заключила девочка удовлетворенно.

– Все были бы не прочь, – задумчиво изрекла старушка, сидящая напротив Констанции.

«Все так нуждаются во мне, – девочка окончательно растаяла. – Тогда я попробую помочь хоть кому-нибудь».

Чтобы боль прошла быстрее, нужно было всего лишь вздохнуть раньше, чем она выветриться. Констанция сделала так однажды и в итоге чуть не умерла от дикой боли, пронзившей ее тело. Стоит лишь потерпеть ради этих людей.

«Сомневаюсь, что господин Бливиллис их действительно лечит», – подумала девочка, выходя из столовой.

Ей уже окончательно разонравился этот хозяин. Он держит здесь людей, которые годами мучаются от боли и все ради чего? Что бы почувствовать себя Богом и издеваться над ними.

Он просто не знает, что на самом деле эта роль принадлежит лишь Дьяволу.

Но может, он делает это ради собственной подпитки? Констанция лишь пешка, односторонне владеющая тем даром, который в Бливиллисе был с рождения.

Девочка вспомнила смутные очертания его лица – по-настоящему аристократичная внешность и речь.

И всем было плевать, чем были его внутренности. И хоть лицо его было прекрасно, и мысли его были душевны, – но нутро, увы, порождало за собой только гниль.

«Я вылечу их. Всех до единого», – решила Констанция.

Она дошла до своей комнаты и остановилась.

Так ли нужно это ей самой? У нее своих проблем хватает, так зачем ей губить себя ради тех, кого она никогда больше не встретит?

Плевать.

Погубит себя, возможно, умрет, но сделает хоть что-то полезное для людей.

Констанция вошла. Ее комната по-прежнему никак не поменялась.

Девочка зажмурилась и сев на кровать, вздохнула.

Воздух проник в ее легкие, выбивая из нее последние силы и опрокидывая ее тело на кровать.

Боль.

Ее конечности словно сковало цепями. Она не чувствовала ни рук, ни ног, ни даже головы. Все это было словно не ее. Они лежали отдельно от нее, поломанные, ненужные.

Внутри происходило что-то ужасное. Все раздирало от боли, легкие горели и ныли, покалывали и щипали. Желудок словно лопнул, а потом опять воссоединился, чтобы лопнуть вновь.

Кости растягивались и трескались, ломались и стягивались, нещадно вопили о своей беспомощности.

Констанция корчилась, пытаясь закричать, но голосовые связки словно вырезал кто-то невидимым ножом и выкинул в мусоропровод.

Она извивалась, хватаясь чем-то за простыни, смяла зубами подушку и вдруг ее затошнило.

Вставая, она еле добежала на ватных ногах до ванной.

Выйдя оттуда через какое-то время, она легла на кровать и расплакалась.

Как можно выносить столько боли разом? Прежде, чем ее вывернуло наизнанку, она испытала всю боль во всех ее аспектах.

Чертова боль.

Чертов хозяин.

========== 10 глава. Тошнота ==========

「Люди. Людей надо любить. Люди достойны восхищения.

Сейчас меня вырвет наизнанку」

Тошнота

Когда она проснулась, не поверила тому, что ей так хорошо. Страдая вчера вечером, сегодня она действительно хорошо себя чувствует.

Сегодня она спасет еще одного человека.

Но для начала надо узнать, кто есть кто, и сколько здесь уже находится. Так будет соблюдаться простая очередность.

Констанция села за стол и стала разглядывать присутствующих: вот старая дама, сидящая напротив Констанции, она вроде бы вчера о чем-то говорила. Рядом с ней по левую руку сидел мужчина средних лет, довольно-таки симпатичный. Следом за ним было пустое место, а через него – девушка, боль которой Констанция вчера поглотила.

Дальше стулья пустовали.

По правую руку от Констанции расположилась женщина средних лет со странным, ядовито-оранжевым цветом волос. Рядом с ней сидела молодая девушка с длинными, очень длинными каштановыми волосами. Дальше был какой-то мужчина, следом стулья оставались пустыми.

Разговора пока никакого не велось, поэтому девочка принялась есть. Еда совершенно не забивала чувства голода, но ей приходилось это делать, чтобы не казаться подозрительной.