Текст книги "Event Reborn (СИ)"

Автор книги: fifti_fifti

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 35 страниц)

Его бледные сухие губы еле шевелились, выговаривая слова.

Том был рад видеть свою мать живой, но он никак не понимал, за что она обошлась с ним так. Обида жгла его изнутри.

– О, Том, так это правда? Ради него? Все это? – Симона обернулась на растерянного Брайтмана, застывшего на пороге в нерешительности.

– Да, это правда. Билл был для меня всем, моим лучшим другом, человеком, который был со мной тогда, когда больше никто не стоял рядом. И теперь… – Том затрясся, не в силах свыкнуться с этой мыслью, – его больше нет. Из-за меня!

Голос парня дрогнул и сломался, он отвернулся от любопытных глаз Брайтмана и матери и уткнулся носом в подушку, надеясь, что они просто уйдут и оставят его одного. Вряд ли какие-то слова могли теперь помочь.

Даже собственная жизнь стала больничным кошмаром, еще более сломанная, чем до вмешательства. Ни друзей. Ни университета. Ни прошлого. Ни будущего. Лучше ад, чем такая жизнь.

Симона подошла к кровати и села рядом с сыном, не зная, как ему помочь. Плечи его содрогались крупной дрожью.

– Уйди, мам… Просто уйди и оставь меня в покое… Пожалуйста…

Симона беспомощно погладила его по голове. Им с Майком понадобилось много времени, чтобы понять все про механизм перемещений, сопоставить факты, что они знали о Йорге. Ей до сих пор не верилось, что такое возможно, и было трудно представить, насколько надо было любить человека, чтобы пожертвовать всем ради него. Но это должно быть очень большое и светлое чувство.

– Пойдем, Симона, – одними губами проговорил доктор Брайтман. – Мы… Присмотрим за ним.

Миссис МакГрат помедлила еще с секунду, а затем, еще раз оглянулась на сына, что выглядел убитым и сломанным, будто кукла, сброшенная с высоты. Наверное, в такие моменты, как этот, нужно действительно дать человеку немного свободы и времени, а потому мать просто вышла, прикрыв за собой дверь и оставив Тома наедине с его пустотой.

========== Год 2011, 25 февраля, пятница. Измененная реальность. Попытка 4. Неделю спустя. ==========

Время в больнице тянулось для Тома бесконечно долго в процессе рассматривания потолка на смятых и скомканных простынях его койки. Так заканчивалась его история: в итоге он оказался в той же самой клинике, что и отец, как Симона всегда и пророчила ему.

В жизни бывают такие моменты, когда цель просто пропадает, как таковая, заставляя человека бродить, как в тумане. На автомате просыпаться. На автомате открывать глаза. Зачем-то есть, позволять медсестрам осмотр. Зачем-то жить. Для Тома эта реальность оказалась именно такой – необъяснимо бесцельной.

Он и сам не знал, в своем он уме или уже нет. Все, что происходило с ним, казалось ненормальным, сумасшедшим, случившимся не с ним и в каких-то других реальностях.

Ему начало казаться, что ничего не было и даже, что Билл и его светлый образ – всего лишь плод больного воображения, несуществующий призрак, за которым он гонялся в пылу собственного бреда. Все они – Тайлер и Ханна, Гордон, Тревор, Андрэ, Бастер, Аманда и Кристин все персонажи прошлых жизней, возможно, вообще не существовали никогда. В пределах стен больницы все казалось нереальным и призрачным, всего лишь копией реального мира, даже копией, снятой с копии, пустой оболочкой, лишенной красок и звуков.

Реальной осталась только Симона. Она регулярно справлялась о состоянии своего сына и искренне пыталась помочь, заходила к нему два раза в день. Со слезами на глазах она просила рассказать ей все, что Том мог, все, что он хотел бы, чтобы только ему стало легче, однако ответом на ее просьбы и призывы было лишь негромкое: «уйди».

Том лежал и мечтал, запутавшись в своих простынях и в своих желаниях, и хотел бы, чтобы его ноги снова стали рабочими и он смог бы встать и хотя бы закрыть дверь в свою палату, чтобы все прекратили ходить туда-сюда и просто дали ему спокойно иссохнуть, превратиться в пыль на простыни и улететь куда-нибудь далеко-далеко отсюда. Он хотел встретиться там с ним. И выпросить у него на коленях прощение за то, что в каждой жизни, в каждом существовании лишь боль и страдания оставались постоянной величиной, и за то, что они оба так и не нашли заслуженного счастья.

Том ощущал бесконечное давление вины, бесконечно вспоминал тепло Билла, его губы и объятия, его теплые ладони. Его любовь, которой лучший друг, несмотря ни на что, готов был делиться всегда и в неограниченных количествах. Том вспоминал время проведенное вместе и жалел, что эти моменты больше нельзя вернуть.

Когда под вечер в палату, сразу после ухода Симоны заглянул Брайтман, Том даже не повернул в его сторону головы. Он думал о своих дневниках, зачем-то прокручивал моменты что вызвали у него затмение памяти. Его мучила лишь одна мысль: если бы был еще хоть один написанный момент, хоть один провал в памяти, который он еще не закрыл воспоминаниями, немного раньше или где-нибудь между теми событиями, хотя бы один шанс на то, что еще не все кончено. Эта мысль мучила его до боли. Том погибал, представляя, что ему придется провести целую вечность под грузом собственной вины и невозможных желаний.

Брайтман некоторое время стоял и наблюдал за тем, как шевелятся губы парня, словно он бесконечно бормочет что-то, за тем, как едва подергиваются его зрачки. Том похудел за эту неделю, как скелет из лабораторного кабинета в школе, и большую часть времени молчал, изучая пустым взглядом потолок. По виску его катились слезы, они текли по его бледным запавшим скулам без видимых на то причин.

– Привет, Том, – наконец поздоровался Майк, глядя на безжизненное тело. – Как себя чувствуешь сегодня?

Никакого ответа. Мертвые ведь не разговаривали.

Однако, Брайтмана не остановил его протест. Он взял стул и присел рядом, задумчиво изучая парня, которого знал с самого его детства.

Это был самый странный случай в его практике. И Том и его отец представляли собой удивительный феномен, не поддающийся никаким научным объяснениям.

– Я принес твои снимки… – Брайтман помахал распечатками, – не желаешь взглянуть?

Тусклый блеск глаз собеседника указал на то, что Тому абсолютно все равно.

– Нет? Ну как хочешь. Я тебе скажу на словах, дела твои не так уж утешительны. Кровоизлияния, нейронная перестройка, все это свидетельствует о том, что твой мозг подвергся серьезному воздействию во время скачков, это сказывается на твоем психологическом здоровье. Твоего отца это свело с ума, но ты удивительно стойкий парень. На данный момент ты все понимаешь и двигаешься, хотя видимых на то причин уже нет, потому что твой мозг почти мертв. Однако, – Майк указал на парня уголком слайдов, – я уверен, тебя еще можно спасти, Том. Мы можем прописать тебе курс лечения, восстановить структуру коры, если ты захочешь сам себе помочь.

Том слабо шевельнул указательным пальцем, что не укрылось от врача.

– Ты слышишь меня, очень хорошо. Если согласишься на лечение, мне хотелось бы провести на тебе кое-какие исследования, понять, как работает твой мозг. Это могло бы стать колоссальным прорывом для науки, ты ведь сам понимаешь! А мы, в свою очередь, будем знать, как помочь тебе. Для этого мне хотелось бы получить твое разрешение…

Том вяло шевельнулся. Слеза скатилась по его виску и он с трудом скосил на Брайтамна усталые, измученные глаза.

– Где… мои… дневники? – вместо ответа парень с трудом разлепил губы. Голос его был хриплым и тихим, похожим на шуршание наждачной бумаги по дереву, но Майк прекрасно расслышал его слова.

– Том. Твои дневники тут, в клинике, Симона привезла их по моему указанию, чтобы ты больше не мог ими пользоваться. Они заперты в моем кабинете, чтобы я мог их изучать и пытаться найти способ тебе помочь… Но ты не получишь их больше никогда! Мне не стоило говорить тебе их вести, это оказалось моей роковой ошибкой, и за это я прошу твоего прощения. Разве ты еще не понял, как это опасно?

От его слов волна жара пробежала по спине. Том уставился на Майка зло, словно акула, учуявшая кровь. Врач настороженно выпрямился в кресле.

– Это… личные записи… ты не имеешь права их забирать! Отдай их мне!

Брайтман устало протер лицо руками.

– Для того, чтобы спасти твою жизнь, понять, как тебе помочь, это мелочь, поверь мне. Твой отец в свое время не смог получить такого рода помощь, мы так и не понял, что с ним было. Но в твоем случае все встало на свои места!

Том скрипнул зубами. Экспонат для научных исследований – вот что он теперь был такое. На содержании в клинике для буйных, где вся мебель привинчена к полу, пахло хлоркой и лекарствами, а свет проникал сквозь зарешеченное окно, тень от которого полосами падала на замызганный, покрытый линолеумом пол.

– Брайтман, ты не получишь мое разрешение. Выпусти меня отсюда… Я не сумасшедший, я могу процитировать тебе сто учебников по психологии на память. Ты знаешь, что я не псих!

Врач поджал губы.

– Сожалею, Том. Это невозможно. Любое, даже малейшее воспоминание не вовремя может вызвать вспышку, твое нежелательное перемещение и твою смерть. Твой мозг не восстановится после еще одного скачка.

– Ты не можешь меня держать тут насильно, сука! – шепот сквозь сжатые зубы.

В палате на мгновение воцарилась очень напряженная тишина. Брайтман мягко смотрел на своего пациента, словно видел перед собой очень больного человека.

– Я все понимаю, тебе больно, – наконец изрек он. – Ты в один миг потерял все, что у тебя было, думая, что станет лучше. Нам нужно помочь тебе, Том. Отпусти свой страх. Мы сможем тебя вытащить, если ты расскажешь, как тебе помочь!

– Меня не нужно вытаскивать! Как ты не понимаешь! Это не жизнь – то, что вы сделали со мной! – взорвался парень дернувшись в сторону врача и заставляя того отпрянуть. – Я хочу вернуть его! Он должен жить, никто из них не должен был уходить по моей вине! Никто не должен был уходить, ты понимаешь?!

– Том, мне сейчас придется позвать медсестру… успокойся! – Брайтман опасливо приподнялся со своего кресла. – То, что было не возвращается. К сожалению…

– Брайтман! Отдай дневники! Вернись сюда! – Том слабой рукой дотянулся до тумбочки и схватил первое, что попалось под руку. Этим предметом оказалась небольшая миска с яблоками, которую Симона подсунула ему, чтобы сын съел хоть что-нибудь.

Майк попятился, легко уворачиваясь от летящего в его сторону предмета. Он не стал заключать Тома под особое содержание, как Йорга, парень был парализован и до того момента, как вернулся, был относительно в себе. Но сейчас в его глазах горело первобытное бешенство.

– Том… Ты вынуждаешь меня…

– Выпусти меня отсюда! – изо всех сил выкрикнул молодой человек, продолжая биться. Еще никогда он не чувствовал себя таким беспомощным и слабым.

– Медсестра! Нам нужно успокоительное в восемнадцатую палату!

– Брайтман! Брайтман, вернись сюда! Ты не имеешь права!

Глаза врача были грустными и полными сожаления.

– К несчастью, я имею право, твоя мать подписала все документы. Еще давно. Она хотела сделать как лучше, чтобы тебя не постигла участь Йорга.

– Твари, – прохрипел Том.

В его палату широкими шагами вошла высокая темнокожая женщина, которой Брайтман что-то быстро сказал. Она, кивнув вышла и через минуту вернулась с подносчиком, ампулой и шприцом.

– Не трогай меня, – заорал Том, из последних сил пытаясь защититься. Он не хотел, чтобы эти люди трогали его.

– Это лекарство. Тебе станет полегче, – пообещала женщина и схватила парня за запястье, дергая на себя его руку. – Это будет совсем не больно, просто не двигайся!

Ее острые когти, покрытые зеленым лаком впились в кожу, и Том закусил губу от боли. Игла от его движений прошла криво и женщине пришлось крепко мотнуть его в свою сторону.

– Не дергайся, парень, потерпи, сейчас отпустит! У него повышенная нервная возбудимость, – эти слова были уже адресованы врачу, который стоял прямо за ее спиной и наблюдал, как распущенные, немного спутанные волосы мальчишки мечутся из стороны в сторону по белоснежной подушке, как его зубы сжимаются, а плотно прикрытые веки расслабляются через секунды после того, как игла вышла из-под его кожи.

– Это побочный эффект его возвращения в новое сознание, он пережил слишком много, один бог знает, где он был и как менялась его жизнь, – Брайтман пригладил выбившиеся негустые волосы, растрепавшиеся от их небольшой перепалки, – нам просто нужно держать его под контролем.

Том выгнулся на кровати, тихо застонав. Ему было больно, но не от лекарства, которое жгучим ядом текло по его венам, сковывая, будто цепями по рукам и ногам. Ему было больно от того, что он сам загнал себя в эту ловушку.

– Билл, – тихий шелест, на последнем выдохе, перед тем, как окончательно вывернуться и упасть на лопатки.

Рука парня безвольно соскользнула на покрывало. Медсестра, наконец, отпустила его, вытирая запястьем пот со лба. Пустые безжизненные глаза парня, снова погрузившегося в спокойствие, бессмысленно уставились в потолок.

– Ну, что теперь? – женщина убрала надломленную ампулу и отставила на тумбочку поднос. – Он будет спокойным еще несколько часов, но мы не можем колоть его вечно, это очень сильное лекарство.

– Я надеюсь, что он больше не будет так себя вести. Это первое время, он сейчас потерян. Приведем его в порядок и потом начнем терапию, чтобы поставить на ноги, – Брайтман пожевал губу. – Не факт, правда, что в его состоянии все не станет еще хуже. Его мозг сейчас похож на пропущенный через мясорубку фарш, на восстановление могут уйти годы.

Медсестра кивнула, опуская глаза и поправляя одеяло. Зрачок парня дернулся, когда она случайно коснулась его руки.

– Пойдемте, – Майк взял ее под руку, – Я поговорю завтра с его матерью и мы обсудим все перспективы.

Том тихо заскулил. Он беспомощно смотрел на спины удаляющихся медиков и хотел только одного – просто закрыть глаза и больше никогда не проснуться. Это было хуже, чем кошмарный сон.

Carelessness is growing more every day

I can’t fight this on my own

I can’t make it go away

Oh, when darkness is fighting the light

I will be reaching out to you

I will be screaming out your name

No matter how far I wall away I’m promising

I will reach for you

Because I’m nothing without you

(Spoken – Nothing without you)

========== Год 2011, 26 февраля, суббота. Измененная реальность. Попытка 4. ==========

Симона получила сообщение от Брайтмана, в котором было сразу две новости. В одной из них говорилось, что ее сын наконец-то пошел на контакт после недели молчания. А во второй то, что этот разговор закончился транквилизатором.

Миссис МакГрат примчалась в клинику тут же, как только пришли известия. Мрачный Брайтман рассказал ей о перспективах и ухудшении общего и нервного состояния Тома, подробно расписав всё в красках, а также о минусах лечения, если придется постоянно применять успокоительное. Не утаил и о возможности дальнейшей госпитализации с последующим пожизненным вмешательством психологов, невропатологов и других специалистов соответствующей направленности. Произошло то, чего он боялся – Том выражал все признаки безумия.

Под конец беседы Симона чувствовала себя высушенной. Это было мгновение, которое ей хотелось бы остановить, не потому, что оно прекрасно, а потому, что каждый следующий день виделся еще более ужасным, чем предыдущий. Отчасти она начала даже понимать Тома, стремящегося останавливать минуты просто, чтобы не наступало завтра. Ей сейчас хотелось поступить так же.

Миссис МакГрат двигалась по направлению к его палате, произнося про себя как заклинание: «Почему все так… Ну почему, почему?»

Очнувшись, Том сразу же увидел ее заплаканные глаза. Как и всегда немой укор, очередное напоминание о бессмысленности существования и о том, что он причинял людям, которые любили его только боль и страдания.

Он тихо застонал. Это было все, что он мог. И вот к чему они с матерью пришли – просто сидели вдвоем, немо глядя друг другу в глаза и понимая: все зашло так далеко, что спасать это уже не было никакого смысла.

– Том… Поговори со мной, пожалуйста, мне тебя не хватает, – со слезами в голосе попросила Симона, желая взять своего мальчика за руку.

Том отодвинулся от нее и отвернулся в сторону. Его голова снова гудела, после транквилизатора приходить в себя было очень непросто.

– Какой в этом смысл… Что бы я ни сказал будет все равно использовано против меня, – тихо буркнул он.

Слезы по новой хлынули по щекам миссис МакГрат.

– Том… пожалуйста не надо. Я хотела как лучше для тебя, я… Не знала, что делать, когда нашла твою записку, – ее голос дрожал. – Я сначала думала это шутка, но когда умер Билл ты вел себя странно будто…

– Будто я спятил? – резко спросил Том, все тем же незнакомым матери, чужим голосом. – Знаешь что? Ты не хотела потерять меня, но ты сделала это, отдав меня в больницу, как подопытного кролика. Это – хуже, чем смерть! Что же, наверное это был бы оптимальный вариант, для нас обоих, мама!

Прошло минут пять, прежде, чем Симона смогла унять чувства.

– Ты просто должен знать, что бы ни случилось, я люблю тебя и хочу как лучше! Я на твоей стороне, малыш, мне очень жаль, что ты потерял того, кого… – она сделала паузу, собираясь с мыслями, чтобы договорить, – любил… Но ведь жизнь не кончается на этом. Ты должен быть сильным! И вместе, мы с тобой справимся, со всем!

Том горько хмыкнул, поворачиваясь к ней. В глазах его отражалась просто пугающая пустота.

– Да, мама… все будет хорошо. Брайтман получит меня на лоботомию. Ты будешь счастлива, и тебя наконец перестанут окружать психи.

– Не говори так, Том! – воскликнула Симона, вытирая тыльной стороной руки слезы. – Я хочу, чтобы ты был рядом. Я не понимаю, как ты мог так просто бросить все, сломать свою жизнь!

– И не поймешь. Никто не поймет, – зло отрезал Том.

В палате воцарилось молчание, пока мать тяжело смотрела на своего мальчика. Она не думала никогда, что можно поддаться чувствам настолько сильно, чтобы поставить все на карту ради них. Она уже очень давно перестала узнавать Тома. Даже сейчас перед ней был словно другой человек – в разы старше и насмерть запутавшийся в себе. Она с ужасом видела в нем то, что однажды нашла в своем муже – безумное, хлещущее отчаяние, безысходность на грани с отсутствием рассудка. По словам Брайтмана человек перед ней обладал памятью восьмидесятилетнего старика, и опытом, который под силу пережить не каждому взрослому.

– Я не пойму, малыш, наверное, никогда. Но в любом случае, все, что ни делается – к лучшему. Время… оно вылечит все твои раны, и те люди, что ушли от тебя безвозвратно – ты еще встретишься с ними. Когда-нибудь. Может, не в этой жизни. Но, поверь мне, Том, – это еще не конец.

– Мам… Я не хочу это обсуждать, – Том, вымученно развернулся к ней. – Принеси мне водички?

Симона крайне удивилась такой внезапной смене тона разговора. Она осмотрелась, не обнаружив на столике ни графина, ни стакана.

– А почему у тебя ничего нет? Я же просила присматривать за тобой! – её брови сошлись на переносице.

Том пожал плечами. Он не сильно задавался подобными вопросами до этого. Просто именно сейчас в его глотке стояла Сахара и он действительно хотел пить.

– В коридоре, я видел автомат, когда меня с утра везли на процедуры.

Мать кивнула. Она раскрыла свою сумку и достала кошелек по которому Том скользнул вялым взглядом. Однако, его тут же пробило будто током. Под рамочкой, в прозрачной пленке, сверху кредиток и каких-то дисконтных карточек, он увидел его – их с матерью фото, сделанное Симоной в день приезда в Эверетт, чтобы отметить новую жизнь.

«Йорг не расставался со своим фотоальбомом…»

«Никаких фотографий… Все твои дневники надежно заперты»

«Том… фотография на память, за нашу новую жизнь!»

«Ты еще встретишься с ними. Когда-нибудь. Может, не в этой жизни…»

Тома словно парализовало второй раз. Мысли, одна за другой, пролетели в его голове. Фотография могла и не помочь – это был не провал в памяти и не запись в дневнике, к которым он привык. Но если Йорг мог перемещаться так…

А ведь это был как раз тот самый день, когда он только познакомился с Биллом. И не было никакой собаки. Никакой аварии. Никаких шрамов… не было ничего!

Внутри ожила будто бы целая стая бабочек и Том, моментально проанализировав ситуацию, побледнел и застонал, хватаясь за голову.

– Черт, моя голова! Больно…

Симона от удивления выронила кошелек. Глаза ее округлились:

– Малыш! Что с тобой! – она подлетела к нему, хватая сына за плечи.

– Врача… Мам… Или медсестру… Пожалуйста… – тихо дышал Том, внутренне сжимаясь и надеясь, что его молитвы исполнятся. Ему нужно было всего ничего.

Симона кивнула. Ни на что больше не обращая внимание, она побежала прочь, а Том, тут же прекратил фальшиво загибаться и свесился с кровати, с трудом дотягиваясь до кошелька. Тот отлетел слишком далеко и парню понадобилось приложить усилия, чтобы достать кожаный прямоугольник. Миг – и фото быстро исчезло под матрасом его кровати.

Том надеялся, что в панике, мать не сразу хватится такой мелочи. Сердце его билось в горле, глухими ударами отстукивая миллисекунды.

Он торопливо бросил кошелек обратно на пол и быстро лег на кровать.

Это было очень вовремя, в палату, напуганная и белая, влетела мать, за ней – такая же напуганная, та самая темнокожая медсестра с железной хваткой и зелеными ногтями.

Том вымученно посмотрел на них.

– Я… Что-то в голове стрельнуло, но уже все прошло!

– Мне нужно позвать врача, чтобы он тебя осмотрел! – медсестра склонилась над парнем, проверяя его глаза, – Это может быть микрокровоизлияние!

– Нет. Все уже в порядке, – Том слабо кашлянул и с трудом сел. – Это просто, что-то вроде остаточного шока. Я буду жить.

– Голова не кружится? Звездочек нет?

– Нет. Я… Прошу прощения, я просто устал. Можно я немного отдохну?

– И все-таки, я схожу за врачом, – медсестра уперла руки в бока. – Я думаю, вам пора идти!

Эти слова были адресованы Симоне.

– С учетом общей слабости, ему пока нельзя напрягаться.

– Я все понимаю. Только принесите ему воды!

– Конечно. Идемте, я вас провожу, – Том смотрел, как Симона быстро подбирает с пола рассыпавшееся содержимое сумки. Оглядывается на него, в последний раз. И уходит.

Парень сел на кровати. Его слабое и больное тело умирало до этого, но сейчас в нем будто зажегся новый огонь.

Том судорожно вздохнул. В палату могли войти в любой момент.

– Пусть все получится! – он достал из-под одеяла фото. – Пожалуйста, пусть все получится! Только один раз, боже, клянусь я больше не возьму в руки свои дневники! Только пусть я смогу сделать его счастливым!

Было сложно сосредоточиться. Воспоминания роились в голове – множества разных жизней и реальностей, перепутавшихся, слившихся воедино. Бесконечные лица и улыбки друзей, родных, тех, с кем, возможно, уже никогда не сведет жизнь. Теплые летние деньки в Эверетте, первая школа, учителя, объясняющие материал. Затем драка и разбитая губа, недовольная Симона, которая прикладывала к ней ватку с перекисью. Злой Тайлер, шипящий и изрыгающий проклятия на полу общежития. Потом его лицо, добрый взгляд и объятия. Тревор, который поднимает дневник высоко над головой, какие-то слова срываются с его губ, но их уже невозможно разобрать, поскольку они остались в прошлой жизни. Билл. Безумно красивый, в клубе, улыбаясь, склоняет голову набок и говорит, что он согласен жить вместе. Его глаза блестят, как два глубоких темных озера, в которые можно бесконечно погружаться. Симона на больничной койке, аппарат искуственного дыхания делает за нее вдохи. Гордон, трусливо поджимающий губы и молящийся о пощаде. Собачий лай, гудок машины и пронзительный визг… Пальцы Йорга на горле… Том никак не мог найти среди них то самое, нужное воспоминание в день, когда они с Симоной разбирали коробки в новом доме.

Он пытался изо всех сил. Смотрел на их с матерью улыбающиеся лица, еле поместившиеся в кадр и представлял… Тот день.

Их старая машина. Заднее сиденье, заваленное коробками. Легкий ветерок влетает в окно, донося до него сладкий аромат последних, уходящих в даль деньков лета 1996 года – того самого, когда все это началось.

– Ну же, – Том отчаянно стиснул пальцы. Голова его нещадно раскалывалась и это отвлекало от основной задачи.

В коридоре раздались шаги.

– О нет… только не сейчас… – Том похолодел. Он представил свой дневник и начал читать, как если бы видел перед собой текст: – Мы с матерью едем на машине, это наш старый ржавенький пикап, у которого все время что-то грохотало справа. Мама снова курит, я ненавижу, когда она курит, потому, что от этого дыма мне тогда хотелось кашлять. Я играю в игру, которую проходил уже сто раз, даже на самом сложном уровне, мама отворачивается в окно и говорит мне, что все к лучшему, что наша жизнь навсегда изменится теперь, когда мы переезжаем.

Реальность дрогнула, откатываясь знакомыми волнами.

– Получается… Черт, Билли, помоги мне, – Том вытер набегающие слезы, от головной боли он уже не мог даже смотреть прямо. – Я… мама остановила машину перед нашим новым домом и я подумал тогда – зачем было переезжать, если он ничем не отличается от того места, где мы жили с отцом…

Реальность снова покачнулась и Том уже не разбирал, где пол, а где потолок. Он не понимал, получается ли у него на самом деле или его сознание плывет от боли.

Дверь в палату открылась внезапно и на пороге появилась все та же медсестра. За ней стоял доктор Брайтман, который что-то говорил людям в коридоре позади него.

– Нет! Этого не может быть! – воскликнул он, когда повернул голову и понял, что его пациент ускользает от него. Глаза его округлились.

– Я говорил матери, чтобы она не поднимала тяжелую коробку… Моя новая комната показалась мне чем-то похожей на предыдущую и я посмотрел в окно, когда…

– Том! НЕТ! – крик, донесшийся словно сквозь плотную вату.

Лицо врача в сантиметре, его пальцы выхватывают фотографию…

Рывок.

It well may be (Быть может, мы не встретимся в этой жизни)

That we will never meet again

In this lifetime.

So, let me say before we part: ( Но позволь сказать, прежде, чем мы расстанемся:)

So much of me

Is made of what I learned from you. (Все во мне создано тобой)

You’ll be with me

Like a handprint on my heart. ( И ты будешь со мной, как отпечаток на моем сердце)

And now whatever way our stories end

I know you have rewritten mine

By being my friend. ( И не важно, как пойдут наши пути. Ты переписал мою историю, будучи моим другом)

(Nick Pitera ans Sam Tsui – For Good)

– Мама сделала снимок, мы стоим у подножия лестницы! – крикнул Том, отчаянно прижимая фотографию к себе.

Он не должен был ее отпускать – она была его последним шансом! Но Том ощутил пальцами лишь пустоту, он прижимал к груди пустой кулак и чьи-то ладони все так же лежали на его плечах.

– Нет, я не отдам вам ее!

– Малыш! Что с тобой! – кто-то с силой развернул его к в сторону, заставив открыть глаза. На пол упало что-то тяжелое и Том резко хватанул ртом воздух.

– Мама, – прошептал он, в удивлении увидев перед собой лицо Симоны, которая так же обеспокоенно смотрела на сына, как это было только что, в палате.

Она помолодела, на ее лице не было ни единой морщинки и рыжие волосы без проседи топорщились непокорными кудряшками, обрамляя миловидное круглое лицо.

– Том! Ты будто отключался, неожиданно закричал, – она присела на корточки, заглядывая в лицо своему семилетнему сыну.

– Мама… Все в порядке, мама! – Том выдохнул. Он осмотрел свое тело, свои детские руки, и старую одежду. – Не могу поверить… Ты уже сделала нашу фотографию?

– Да, только что… Я только уронила фотоаппарат, но надеюсь, что он не пострадает, – женщина все еще пытливо всматривалась в лицо сына. – Ты напугал меня!

– Мам, я правда в порядке… Я… мне только хочется побыстрее осмотреть… задний двор. Можно мне?

– Погоди… Ты ведь собирался в свою комнату, – женщина удивлено отвела с лица рыжие волосы.

– Нет, – Том, казалось, уже не слушал ее. Взгляд его был направлен на заднюю дверь, поверх плеча матери. – Мне надо… Я увидел качели, через окно… Хочу покачаться!

Брови женщины поползли на лоб.

– Если ты так хочешь…

– Я помогу тебе, мам. Коробки таскать… Позже! – Том уже выкрутился из ее объятий и на полпути к двери обернулся, – Я… я вернусь!

– Хорошо, – Симона все еще сидела на корточках, не понимая, что нашло на ее сына.

Зато Том прекрасно понимал.

– Черт побери, как же я по вам скучал, – он отошел на безопасное расстояние и с удовольствием попрыгал, ощущая, что его ноги снова ходят. Он снова ощутил силу своего тела, своей души. Ему больше не нужно было умирать, сдаваясь в палате госпиталя. Наконец-то ему не надо было вертеть под собой колеса неповоротливой конструкции, которая заменяла ему существенную часть опорно-двигательного аппарата.

– Если все получится. Когда я вырасту, я буду любить физкультуру, честно. И к Грекам запишусь главным спортсменом. Только пусть все получится, пусть все получится… – Том сложил руки словно в молитвенном жесте.

Его горло сжалось, когда он вспомнил, зачем снова перевернул весь мир. Он закусил губу.

Возможно, ни одна реальность и не одно изменение сознания не были такими тяжкими, как-то решение, что Том принял сейчас. Он вспомнил одну важную вещь, сказанную однажды его лучшим другом – «а ведь я оставался здесь только ради тебя». Том помнил об этом всегда, но возможно именно сейчас эти слова показались самыми важными и самыми значимыми.

Том вытер рукой набегающие слезы. Это не он переписал историю Билла, а Билл переписал его. Все, что Том имел сейчас, все, что он мог и помнил было создано благодаря тому, чему он научился у лучшего друга. У лучшего друга и на своих ошибках. Но в этой жизни им было не суждено быть вместе, Том понял это за то время, что провел в больничной палате, думая о новом смысле жизни.

Иногда, приходится чем—то жертвовать, пусть даже это будет то, что однажды заменяло воздух. Несбывшимися мечтами. Сладкими надеждами. Самыми лучшими моментами в жизни… Просто ради того, чтобы сохранить жизнь тому, кто ее заслуживал больше, чем кто-либо другой на этом свете.

Он надеялся, что у него легко получится это последнее задание и надеялся, что на нем все наконец закончится. Больше прошлое никогда не вернется, чтобы водить его бесконечными лабиринтами времени и темными закоулками ошибочных идей о том, как сделать жизнь лучше.

То, что он собирался сделать, было ясным, как божий день. У Тома больше не было других мыслей.

А потому он унял бесконечно душащие его слезы. И решительно пошел по направлению к забору, что отделял их участок от участка Мерфи.

– Гав!

Ну, конечно, Бастер, как и всегда, летел в его сторону, весело помахивая хвостом и свесив розовый язык чуть ли не до земли.

– Привет, малыш, – мальчик грустно потрепал его по холке, оглядевшись по сторонам и давая себе последний шанс попрощаться со старым другом. – Ты отличный пес, я буду по тебе скучать.