Текст книги "Презумпция невиновности (СИ)"
Автор книги: feral brunette
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)
Её сердце начало пропускать удары, но она продолжала смотреть в его глаза. Малфой не лгал ей, потому что всегда был искренним с ней. И в ненависти, и в гневе, и даже в любви. Гермиона вспоминала свою мать, которая недавно ей приснилась – она улыбалась и говорила, что понимает её. Ей должно было быть сейчас невыносимо больно, как в тот момент, когда Драко перенёс её к могиле родителей, но вместо этого было просто пусто на душе. Такое чувство, будто бы её душу уже выпотрошили до такой степени, что ничего больше ранить не сможет.
Или дело было в том, что это оправдывало Малфоя в её глазах. Он был прав – выбор есть всегда, но простым он бывает крайне редко. Гермиона тоже выбрала бы смерть Нарциссы или кого угодно, лишь бы сохранить жизнь своих родителей. Она была готова на всё, ради мести за них, а что уже говорить, если бы дело коснулось сохранности их жизни?
– У меня должна была родиться дочь, и мы с Асторией знали, какое имя у неё будет – Хизер Малфой.
– Я знаю, Драко, – она оттолкнула его в сторону. – Хизер Джейн Малфой.
Она не знала, что делала тут. Он оставил ей записку с просьбой прийти, а Гермиона не могла отказать. Тогда она ещё не знала, что он попросит её о встрече дважды: сегодня и через год, когда суд признает его виновным, а он не станет отрицать того, что причастен к убийству её родителей. У них никогда история не будет простой, потому что так было предначертано.
– Ты – человек очень твердый, не правда ли, Грейнджер? – он появился у неё за спиной, держа руки в карманах. – Всё же пришла.
– Не кремень.
– И тебе ненавистна мысль, что ты такая же, как все. Это тебя уязвляет. Еще бы! Нет, ты совсем не как все, Грейнджер. Ты только боишься быть такой.
– Зачем ты мне это говоришь, Малфой? Зачем позвал сюда? Я думала, что у Слизерина есть дела куда поинтереснее в первый день в Хогвартсе, чем посиделки с грязнокровками на квиддичном поле.
– При свете луны, – учтиво добавил Малфой.
– Я ненавижу луну, – грубо ответила Гермиона. – Так что тебе нужно?
– Когда-то ты появишься передо мной, облачённая в красное красивое платье, и скажешь, что ты красива, как луна, потому что сможешь перешагнуть через всё это, а я снова буду тобой восхищаться. Ты не такая, как все. Точно нет.
– Отлично поговорили. Спасибо за минуту философии, – она встала с трибуны и отряхнула джинсы. – Буду считать, что ты был просто слишком пьян.
– Любовь требует забытья в чувствах, а ненависть – концентрации для просчета действий, – продолжил блондин. – Я не знаю, что будет дальше, но уверен, что у тебя всё получится, Грейнджер.
Ей не хватило сил для того, чтобы сконцентрироваться, и она забылась. Похоже, что они действительно были похожи больше, чем думали. У каждого из них сегодня был своеобразный «день правды». Она приоткрыла завесу тайны для Поттера, а Малфой решил рассказать ей немного правды.
Гермиона могла оправдывать убийц, но в своё время не смогла оправдать Малфоя. А вот для неё оправдания не существовало, и вряд ли бы Драко смог когда-то его найти. Пока что на стороне Грейнджер был лишь Поттер – на нём список начинался, на нём он и заканчивался, потому что другого адвоката у неё никогда не было, нет, и не будет.
Она появилась перед ним в красном платье и с луной на шее, а он действительно восхищался. Только тут следовало опасаться и бежать от того безумия, которое горело внутри Гермионы, уничтожая всё на всём пути.
Никто не может досконально знать человека, не будучи разве что в него влюбленным. Благодаря этой любви мы видим потенциал в своих любимых, благодаря этой любви позволяем своим любимым увидеть в себе этот потенциал. В выражении этой любви потенциал наших любимых и реализуется. Эти оба видели потенциал в друг друге, но не могли распознать очевидного. Гермиона все эти годы не видела очевидного, а ведь стоило просто допустить, что Малфой мог оказаться заложником ситуации, потому что в то время заложниками были все. А Драко не видел в той, кем почему-то продолжал восхищаться, всей этой тёмной порочности.
Психопаты не безумны. Они прекрасно знают, что делают и какие от этого будут последствия. Вот и Грейнджер знала, что будет дальше и что её ждало, пусть и облажалась по многим пунктам своего собственного плана.
========== Глава 23 ==========
Комментарий к Глава 23
Мы можем обсудить с вами главы в моём тг-канале.🤍
https://t.me/feralocean
Тебя влечет в сторону тьмы, но тебя влечет и ко мне.Август, 2008.
Малфой ждал начала судебного заседания в камере, от которой успел отвыкнуть, а Гермиона и Нарцисса сидели у дверей Зала №10. Иногда всё это походило на плохую шутку, когда дороги вновь приводили её снова сюда, чтобы снова вспомнить переломный момент истории, но как оказалось, история эта была переломана вдоль и поперек. Её бы ничего уже не могло спасти или исправить, но Грейнджер продолжала на что-то надеяться: как не на силу мести, так на то, что отступить ещё можно.
Она просматривала свои записи, пытаясь принять в голове очень важное решение для себя, но пульсирующая боль в висках не давала сосредоточиться. Ей не удалось вчера взвесить все «за» и «против», будто бы Гермиона ждала, что всё разрешится само. Миссис Малфой всё утро была на нервах, ежеминутно боролась с желанием поговорить с адвокатом своего сына, но их разговор ограничился лишь утренним приветствием. Женщина переживала, но вряд ли догадывалась, что куда сильнее переживала сейчас Гермиона, которая не знала, как взять все свои эмоции под стальной контроль. Вчерашний разговор с Гарри, а потом и с Драко, опустошили её до предела, оставив лишь малость сил для сегодняшнего дня.
Мимо проходящие министерские служащие кивали ей, узнав к ней ту самую Гермиону Грейнджер, а она в ответ лишь улыбалась, не проронив ни слова. Только за улыбкой этой скрывался какой-то душевный надлом. Новый.
Колдографии и статьи с упоминанием её имени были частым явлением в Америке, да и в Англии она успела прославиться, взявшись за дело Малфоя, но вот сегодня ей хотелось стать безликой – слиться с толпой, скрыть своё лицо и перестать быть Гермионой Джин Грейнджер. Она хотела просто на миг узнать, каково это – быть кем-то другим, с другой судьбой и совершенно нормальной жизнью. Но ей такая роскошь была непозволительна, потому что всё уже было давно известно.
Когда-то эти таблетки точно убьют её, но она подумала об этом, когда уже выпила три сразу, запив это глотком холодной воды. Вряд ли они ей помогали, но Гермиона продолжала закидываться ими, как паршивый наркоман, который без дозы света белого не видел. Девушка подождала десять минут, а после вышла со спальни, прижав к груди блокнот – ей не требовалось записывать показания Малфоя, но это помогало немного отвлечься от закрадывающихся в голову мыслей.
– Ты снова меня удивляешь, – тихо проговорил Драко, когда она без стука зашла в его спальню. – Я думал, что ты видеть меня не захочешь, а ты решила снова провести допрос. Ну что же, давай поговорим.
Ей действительно было всё ещё не по себе после того, как она увидела могилу своих родителей, но Грейнджер не хотела думать о том, почему Малфой перенёс её туда. Она не стала искать в голове ответы на волнующие вопросы, решив, что и Драко она их не задаст. Её уже не должно было хоть что-то удивлять, потому что они оба были безумными в своих решениях и действиях. Разница была лишь в том, что Гермиона начала принимать своё безумие, а Малфой ещё не догадывался о своём. Наверное.
– Я не знаю, почему слушание перенесли, но считаю, что всё, что случается – не просто так, поэтому нам действительно стоит поговорить, – Гермиона говорила через ком в горле. – Очередное судебное заседание ничего не даст, кроме того, что дело снова затянется. Веские доказательства Визенгамота просто развалятся после заключения Януса Тики.
– Хорошо.
– Ты говоришь о том, что пытаешься закрыть свои воспоминания о той ночи в самый дальний ящик, но при том тебе абсолютно всё равно на исход этого дела.
– А чего ты ждала, Грейнджер? Что я буду с бубном плясать и в волшебный шар заглядывать? Я рад, что есть люди, которые верят в мою невиновность, но мне от этого не холодно и не жарко – мне всё равно.
– Пустовато внутри, да? – девушка села на кровать, чтобы быть подальше от Малфоя. – Я знаю это чувство.
От простыни чувствовалось тепло – он встал с кровати буквально за миг до того, как она вошла в спальню. Его тепло было другим: леденящее душу, острое и немного болезненное. Гермиона одёрнула руку, положив её на колено, чтобы избавиться от зарождающегося чувства былой ностальгии, которую сложно было назвать приятной. Обычно, когда она чувствовала тепло Малфоя, то в след за этим прилетала очередная стрела в сердце – очень ядовитая, и далеко не от Амура.
– Очень жалкое, но весьма уничтожающее чувство, – Малфой достал из вазы белую розу. – Ты не любишь цветы?
– Ненавижу, – коротко ответила Гермиона. – Астория любила гортензии, а не розы.
Драко посмотрел на неё, а она отвернулась, когда поняла, что сказала кое-что неуместное. Это было слишком неаккуратно и глупо.
– Ты любила полевые цветы, – он оторвал несколько лепестков от бутона. – Говорила, что самый верный способ заставить кого-то улыбаться – это подарить букет полевых цветов.
Она молча вышла с его спальни, так ничего и не записав в рабочий блокнот, а когда вернулась к себе, то достала из-под кровати старый потёртый ежедневник.
19 сентября, 1993 год.
Это был не Рон, и не Гарри. Они даже не помнят о том, что я люблю полевые цветы, но этот букет так прекрасен.
Она совсем не смотрела на Нарциссу, а только себе под ноги, продолжая думать о том вечере, будто бы в нём было что-то слишком важное. Никто, возможно, и не увидел бы в этом диалоге чего-то невероятного, но вот Гермиона и Драко сказали друг другу значительно больше в этот вечер, чем за всю свою жизнь. Они признались друг другу, не сказав ничего конкретного.
Грейнджер встала за трибуну, пропуская мимо ушей какие-то вопросы судей, и совсем не обращая внимания на волнение миссис Малфой, которая побледнела до предела, снова оказавшись в зале суда.
– Закрытое судебное слушание от девятого августа две тысячи восьмого года в связи с новоявленными фактами в деле Драко Люциуса Малфоя, объявляется открытым, – звук молотка вырвал её из воспоминания и ступора. – Мисс Грейнджер, прошу Вас.
В голове было пусто и помогало лишь то, что под руками были её записи, с детально прописанной речью. Гермиона была трудоголиком до мозга костей, даже когда дело было таким складным и шитое белыми нитками. Сегодня даже Огден был, на удивление, весьма вежливым, будто бы прибывал в нужном расположении духа – всё было так неправильно: начиная от милого старика-судьи и заканчивая тем, что Грейнджер пыталась до сих пор оставаться адвокатом Малфоя вместо того, чтобы просто бесследно исчезнуть из Мэнора, словно её там никогда и не было.
– Спасибо, господин судья, – прокашлялась девушка. – Двадцать первого июля я получила разрешение от Министра на привлечение к делу мистера Януса Тики, который является ведущим специалистом больницы Святого Мунго в области чар памяти и разума. В присутствии мистера Гарри Поттера – главного аврора, мой подзащитный был введён в состояния гипноза.
– Не считаете ли Вы, мисс Грейнджер, что гипноз – это не совсем подходящая процедура для магического мира? – раздался женский голос одной из судей. – Я понимаю, что было получено разрешение, что присутствовал мистер Поттер, и уж тем более, я не сомневаюсь в компетентности мистера Тики. Я сомневаюсь в том, что гипноз может тягаться с сывороткой правды.
Кто бы мог сомневаться в том, что чересчур консервативная и параноидально правильная Англия не усомнится в столь магловском способе достучаться до правды. Гермиона улыбнулась, перевернув страницу в своих записях, где имелись записи самого Януса. Мужчина любезно согласился более подробно проконсультировать девушку касательно вопроса гипнотерапии, потому что сам не раз сталкивался с непониманием со стороны магического мира.
– Гипноз – это временное состояние, характеризующееся резкой фокусировкой внимания на определённых моментах жизни пациента, – её голос почему-то начал дрожать. – Вопреки распространённым заблуждениям, состояние гипноза не похоже на сон. Это состояние не может быть вызвано против воли, о чём мистер Малфой был предупреждён, и позволил мистеру Тики провести сеанс гипнотерапии. Гипноз увеличивает вероятность проявления ложных воспоминаний, коими и являлись те, которые мой подзащитный дал, будучи под воздействием сыворотки правды.
– Вы могли внушить правду своему подзащитному, мисс Грейнджер, – подключился Огден. – Сыворотка правды оттого так и называется, потому что предназначена для выявление правдивых показаний.
– Могла, но не делала этого, мистер Огден, – её голос становился тише, а по телу начала разливаться странная усталость. – К делу приобщены все мои воспоминания о беседах с мистером Малфоем, чтобы судейская коллегия могла убедиться в том, что ничего компрометирующего и ложного я ему не внушала…
Она пыталась дочитать до конца, но во рту стало сухо, а глаза начали медленно закрываться. Гермиона облизала губы, решив, что сказала достаточно. Несколько пар глаз внимательно наблюдали за ней, ожидая такого же явного напора со стороны адвоката, как во время первого слушания, но Грейнджер молчала. В зале стало так тихо, что девушка слышала собственное учащённое сердцебиение, а ещё она чувствовала, как в спину пристально смотрят серые глаза Малфоя, который заметил, как Гермиона пошатнулась.
– Да, Ваши воспоминания были изучены, мисс Грейнджер, – протянул Огден. – Так же мистер Поттер предал суду свои воспоминания с того дня, когда был проведён сеанс гипнотерапии.
– Судебная практика Европейских магических судов принимает практику использования гипнотерапии, – Гермиона говорила так медленно, что теперь на неё пристально уставились все, кто был в зале. – Если позволите, то я не стану зачитывать все судебные прецеденты, но они приложены к материалам дела. Международная конвенция о мирном сосуществовании маглов и магов утверждает гипноз, как «один из методов извлечения правдивых показаний».
– Мы ознакомились с дополнительными материалами, мисс Грейнджер, – процедил Огден. – Допустим. Что-то ещё?
– Да… – она изо всех сил уцепилась руками в трибуну. – Кроме этого…
– Мисс Грейнджер? – Тиберий привстал со своего места. – Вы в порядке? Возможно, нам стоит прерваться?
Только вот она не успела ответить – Гермиона повалилась с ног, смахивая с трибуны все свои записи. Всё, что девушка успела почувствовать – это облегчение, как будто бы Смерть наконец-то смогла крепко ухватиться за её грудь, выдирая острыми когтями сердце. Не было каких-то туманных образов и ярких воспоминаний из прошлого, абсолютно ничего. Только пустота, лёгкость и чувство свободного полёта. Это было то, за чем она так гналась много лет – желанное облегчение, которое наконец-то выкорчевало острые розы из лёгких, а все шрамы на сердце смогли затянуться.
Тот жестокий март, поселившийся в её душе десять лет назад начал отступление, пропуская тепло и первые солнечные лучи на окраины. Снова поднималась вечерняя благодать, танцуя с сердцем, нежно зазывая в полёт, только вот Гермиона не могла протянуть ей руки. Откуда-то издалека пытался пробиться родной и встревоженный голос, и она разрывалась между желанием остаться тут навсегда или пойти на зов. Всё зашло снова настолько далеко, что Грейнджер чувствовала, как под ногами трещал тонкий лёд, но всё же продолжала бежать, потому что так было неправильно, а это о всей её жизни.
Вся её исковерканная судьба была неправильной: скользкие дорожки, постоянный нервный трепет в груди и желание увидеть одни и те же глаза. Она оправдывала это желанием мести, пока дело было совсем в другом.
Это была история не о месте, не об жестокости или о преступлении и наказании за него. Это история была о любви, которая переплелась с ненавистью, поселившись в двух юных сердцах. Называйте это сказкой, если так угодно, а может, это притча о том, как делать не стоит. Совсем неважно, как это будет когда-то растолковано – важно лишь то, как эти два сердца справлялись с этими чувствами когда-то, и как справиться сейчас, когда стало уже настолько сложно.
***
Гермиона открыла глаза, но тут же взвыла от боли в мышцах. Казалось, что они задеревенели, а сама она пролежала в одном положении не один год. Она попыталась поднять руку, но смогла только вскрикнуть от боли, почувствовав, как начало саднить в горле.
– Ты как? – Малфой схватил её за руку, приподнимаясь со своего места так, что она смогла заметить перед собой силуэт. – Я сейчас позову целителя.
Боль, которая возрастала с каждой секундой возвращала её в реальный мир, где не было места лёгкости и покою. Она закрыла глаза, наивно полагая, что это поможет снова вернуться назад, где не болели шрамы, а каждое движение не приравнивалось к пытке. Гермиона всё ещё не понимала, что с ней произошло и как долго она так пролежала, но осознание того, что рядом сидел Малфой, успокаивало её.
Ей хотелось усмехнуться из-за абсурдности всей сложившейся ситуации. Можно было с лёгкостью поверить в то, что они уже давно умерли, а то что проживали сейчас – это их личный Ад. Так неправильно, но так желанно. Возможно, Гермиона однажды в баре всё-таки продала дьяволу свою душу за бокалом вина?
Если так, то почему она всё ещё болела?
– Не нужно, – прохрипела девушка. – Я долго так? Что случилось?
Когда сил хватило на то, чтобы сфокусировать взгляд на Драко, то она поняла, что они в Мэноре, а сам парень выглядел довольно уставшим. Внутри что-то трещало, как ей казалось, и это было похоже на звук сломанных костей. Гермиона не успела ничего сказать, как расплакалась. Стало всё равно на боль, что сопровождала каждое её микродвижение и на старания Малфоя успокоить её. Так долго и так тщательно она скрывала свою истинную боль, от которой можно было давно уже умереть.
Больше не хотелось касаться блокнота с расписанными подробностями дела бывшего однокурсника; не было сил на то, чтобы отыгрывать свою роль и говорить заранее заготовленные слова. Она устала, и при чём, очень давно, но почему-то пыталась кому-то что-то доказывать.
В первую очередь – себе.
Грейнджер посмотрела на взволнованного Драко, который вытирал платочком слёзы с её бледной кожи, и вдруг, поймала себя на странной мысли.
Ей уже давно не снились кошмары. Она находится в доме, который всплывал в её снах на протяжении многих лет, а рядом сидел человек, которого она так желала ненавидеть, но жизнь менялась совсем в обратную сторону. То, что с самого начала могло показаться ей попыткой самоубийства, теперь больше походило на психотерапию.
Когда-то она изучала имплозивную терапию, считая, что такое мог придумать только самый настоящий мазохист, который на самом деле, никогда не испытывал ничего из того, что могло его травмировать. Гермионе нравилось рыться в мозгах своих подзащитных, применять к ним хитро придуманные психологические приёмы, но теперь было пора применить их к себе. И это пугало её, потому что воображение и мозг искалеченной Грейнджер был куда безумнее, чем все те, что она когда-либо встречала.
Она была самым опасным человеком из тех, кого когда-то встречала, и только сейчас решилась принять эту свою сущность. В ней уживалась не одна Гермиона, а когда они наконец-то решили жить и руководить все вместе, то получилась слишком ядовитая смесь.
– Тебе можно было бы податься работать к Янусу Тики, – она, сцепив зубы, приняла полусидящее положение. – И кажется, что я бы задолжала тебе много денег.
– Ты о чём? – Малфой продолжал держать её за руку, словно это было правильно. – Суд одобрил дальнейшее расследование дела, сняв с меня основную часть обвинений.
– Поразительно, – Гермиона покачала головой. – Я вижу, что ты даже нашёл в себе силы обрадоваться этому.
– Ты восхищаешь, Грейнджер. У тебя хватило сил не только переубедить судей Визенгамота, но и меня.
Глаза снова защипало от слёз, а девушка крепко сжала руку Малфоя, будто бы пыталась таким образом передать ему часть своей боли, чтобы он наконец-то понял, что нечем в ней восхищаться. Всё, благодаря чему она ещё остаётся живой – это сжигающие чувства, которыми её душа наполнялась много лет. Вся желчь, что образовалась в закоулках её внутреннего мира теперь не подталкивала Гермиону к действию, а начинала медленно отравлять.
– Ради чего всё это, Драко? – всхлипывая спросила девушка. – Почему ты мне сейчас говоришь всё то, что я так хотела услышать от тебя много лет назад?
Существовало несколько видов имплозивной терапии. Первый – это в воображении, и Гермиона не смогла с его помощью себе помочь. Такая терапия заключается в том, чтобы в намеренно погрузится в травмирующие воспоминания с целью реинтеграции подавленных эмоций, но Грейнджер так себя только ещё больше травмировала. Из раза в раз, вспоминая о прошлом, ей хотелось вскрыть вены себе или Малфою. Кажется, она выбрала второе.
Возможно, что теперь пришло время испытать второй вид – в реальности. Гермиона же смогла открыто, на сколько это было возможно, поговорить с Гарри. Так может пришло время откровений с Малфоем?
– Я не мог. Я струсил.
– Я любила тебя, Малфой! – она вскочила на ноги, и пошатнувшись вцепилась за прикроватную тумбочку. – Я так сильно и так отчаянно тебя любила, что прощала тебе всё! Блять, да я и сейчас люблю тебя! Да! Да, Малфой! Это херово чувство ни разу меня не отпустило, как бы я не пыталась его перекрыть каким-то другим! Я ненавидела тебя, желала тебе смерти. Я хотела, чтобы ты сдох в муках, но по итогу я стою тут, перед тобой, готова чуть ли ни на колени опуститься, и снова признаюсь тебе в своих чувствах!
Искренность во всём. От самого начала и до самого конца.
– Грейнджер…
– Нет! – Гермиона перебила его. – Сейчас я говорю, Малфой! С нашей самой первой встречи ты научил меня, что такое «быть ненавистной». Каждое твоё слово, каждое твоё движение, каждая твоя ухмылка – ты уничтожал меня. Ломал меня снова и снова, будто бы ждал, пока от меня и мокрого места не останется, а я продолжала идти вперёд. Не просто идти, я бежала по тончайшему льду. За тобой!
Как долго эти слова томились на дне её души? Похоже, что целую вечность, а теперь она не просто кричала, она выплёскивала все свои эмоции, что когда-либо пробуждал в ней этот человек. На её теле и душе было слишком много отпечатков этого человека – она была его местом преступления, за которое Малфой ещё не ответил.
– Правильная любовь не заканчивается смертью и слезами, Гермиона, – его голос был по-прежнему тихим и спокойным. – У неё должен быть утончённый финал, так чтобы у обоих сторон потом остались красивые воспоминания. Наша любовь не может таким похвастаться, потому что никогда не была правильной.
Наша любовь.
Их любовь.
– Но ведь ты не дал даже шанса ей, Малфой, – она села у тумбочки, зарываясь в свои волосы. – Почему? Ты в тайне приносил мне букеты полевых цветов и говорил со мной на квиддичном поле при свете луны, признавался в своём восхищении после признания в том, что убил моих родителей… Почему у нас не было так, как у нормальных людей? Что вообще между нами?
– Любовь – это когда радость и удовольствие, а у нас с тобой зависимость. Это когда страх, нервы и боль. Любовь для нас – это всего лишь жалость к себе, а мы ведь не привыкли себя жалеть, не так ли?
В его словах часть правды, и Гермиона не смела с ней спорить, потому что понимала, что Драко понимает в их взаимоотношениях не меньше, чем она сама. Они оба имели полноценное право на эту зависимость, так что же было постыдного в том, что каждый распорядился ею, как считал нужным? Да лишь то, что своими поступками делали больно друг другу.
Теперь их зависимость, что воспринималась как любовь, покоилась на чувстве обиды, унижения, жалости, ненависти и привязанности. Это адская смесь, но похоже, что против никто не был, потому что оба подливали масла в бушующий огонь.
Она – несчастная на протяжении многих лет, видела в Малфое причины всех своих бедствий и печалей. Долгие годы составляла идеальный план мести, переступая через собственные больные раны, жаждущая настолько сильно ранить своего обидчика, что даже решила не жалеть себя. Гермиона сидела на полу и понимала, что загнала в тупик не Драко, а себя, в первую очередь, потому что именно она сейчас не могла сдержать слёз и снова признавалась в любви своему палачу. Она так долго искала причину, чтобы наконец-то отпустить гильотину над его шеей, что увлеклась, и заняла место жертвы. Опять приняла удар на себя.
Свой же.
Он – человек, утративший свою семью, но почему-то стоящий перед ней, сдерживая порывы обнять ту, которую так долго ломал. Малфой не собирался оправдываться и говорить о том, что их ждёт прекрасное светлое будущее, потому что знал, что это не для их истории. Он не особо отличался счастливой участью в этой жизни, если так кому-то вдруг показалось. Его жизнь пошла не по плану в тот самый момент, когда Драко смог себе признаться в слабости к этой веснушчатой всезнайке с Гриффиндора, но вот отец уготовил для него совершенно другую участь. Всё его существование – это клетка, с которой выбраться он не смог: сначала из-за уважения и любви к отцу, потом – из-за собственной трусости и загнанности в угол, а после – свыкся со своим положением.
Вот таким бракованным дуэтом они и стали много лет назад, и оставались им и сейчас.
– Я не заслужила всего этого, – прошептала девушка. – Ничего из всего этого, Малфой… Мы не заслужили.
– Я любил тебя не меньше, – Драко опустился перед ней на колени. – Я так же готов стоять перед тобой на коленях, но это уже ничего не изменит. Ты знаешь не хуже меня, что при самых лучших раскладах эта любовь не выжила бы. Она бы даже не дожила до утра, я даже не стану заикаться за всю жизнь.
– Но мы же вот… – она протянула ему руку. – Мы же рядом… Ты и я…
Чужие голоса в её голове становились всё громче, перекрикивая её жалкие всхлипывания. Гермиона хотела замолчать, только вот говорило само сердце. Она понимала, что это самая абсурдная минута всего её существования – сделано слишком много ходов в этой жестокой игре, и никакого «ты и я» уже быть не могло.
Грейнджер ждала, пока Малфой протянет руку в ответ. Она пыталась себя убедить в том, что ещё можно переиграть сценарий, что они могли бы убежать вместе с этого города и от этой жизни. Ведь каждый человек заслуживал счастье, так чем они хуже? Пройдёт много лет, много жизней, но Гермиона всегда будет бежать за Драко, сколько бы терний на пути к звёздам ей не встретилось. Всегда останется аромат полевых цветов на её руках и навязчивая весенняя свежесть, но и её чувства к этому человеку останутся такими же неизменными.
И он протянул ей руку, но стало только больнее.
– Это безумие, – тихо сказал Драко. – Но ты же и сама это знаешь.
За его спиной мелькнул женский силуэт, а лёгкие девушки сжались до предела. Было ещё то, что хранилось где-то в подсознании, а теперь его сдержать уже было невозможно.
– И в нём нет дна, потому что внутри годами идёт война, – Гермиона вырвала руку и встала с пола. – Я пыталась тебя ненавидеть, но не смогла. Это так неправильно, так сложно…
Её руки стали липкими, ладошки вспотели, но её бросило в жар. Грейнджер посмотрела на свои руки и с криком выбежала из комнаты. Пока Малфой видел лишь страх на бледном лице, то Гермиона видела кровь на своих руках. Им действительно не светил счастливый конец, потому что она самолично его перечеркнула несколько месяцев назад.
Девушка аппарировала туда, где ей бы могли помочь, если такое возможно. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, а что, если ты уже утонул? И теперь нужно вытаскивать твоё тело со дна глубоко океана разрывающих чувств и эмоций.
– Гермиона? – Гарри кинулся к девушке, которая появилась посреди гостиной, рухнув с ног. – Что случилось? Я думал, что ты ещё спишь. Я же попросил Малфоя, чтобы он мне написал, когда…
– Это я их убила, Гарри! – её крик сочился сумасшествием. – Малфой не убивал свою жену и ребёнка, потому что это сделала я!
Брюнет крепко обнял подругу, поглаживая её волосы, пока та продолжала истерический кричать. Её разрывало на мелкие части, на миллионы атомов, но только вот боль не угасала. Все стены, все перегородки – всё, что выстраивалось годами, что её сознание нагородило под коркой головного мозга – всё это разрушалось. Оно просто обваливалось, как после мощного землетрясения, не давая шанса хоть чему-то уцелеть. Все её личности метались со стороны в сторону, не зная правильного ответа на главный вопрос: «А кто теперь за главную?»
Её тьма обрушилась на последний лучик света, который дарил мизерную надежду. Ей действительно стоило бежать тогда, когда Поттер предлагал, но она понадеялась на этот лучик, но тьмы было гораздо больше. Жизнь превратила её в жестокую, бездушную, алчную и мстительную машину, которая была готова на убийство. Это был сокрушительный удар, после которого оправиться уже было нельзя. Даже дементору не под силу причинить ей боль своим поцелуем – скорее всего, что тот сам познает смерть, как распробует вкус её души.
Когда на неё обрушилось насилие, она думала только о том, чтобы спастись. Но, дойдя до последней черты, когда жизнь начала уплывать между пальцами, после суда 1998-го, словно лодка от берега, Гермиона начала хвататься за смерть, как за спасательный трос, в котором и было её избавление: просто уцепись покрепче и дай унести себя далеко-далеко от того места. Ведь она хотела, а потом решила уцепиться за смерть тех, кто мог бы быть дорог её обидчику.
Грейнджер уцепилась за смерть Астории и Скорпиуса. Много долгих ночей потратила на то, чтобы выстроить идеальное убийство – ей ли не знать всё об правильном преступлении, а на утро не могла разобрать связь красных нитей на стене. Ей бы стоило уже тогда прислушаться к Скарлетт, а теперь было слишком поздно.
Жизнь – это сплошная, а Гермиона то и дело её пересекала в неположенные местах, но оставалась безнаказанной. Так могло бы показаться.
Гарри продолжал её обнимать, не проронив ни слова, а Грейнджер боялась хоть что-то услышать из его уст. Где-то глубоко внутри она точно знала, что Поттер уже и не сомневался в её вине – так много всего было сказано и сделано, что её вина была очевидной. Возможно, что Гермиона могла бы получить титул той, что была последней, кто умела лгать. Так искусно и мастерски, что её до сих ещё не обвинили в этом жестоком убийстве, потому что идеальным оно точно не было.
