Текст книги "Презумпция невиновности (СИ)"
Автор книги: feral brunette
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)
– Замолчи! Просто замолчи! – она рванула к двери, чтобы поскорее скрыться отсюда. – Ты – ублюдок, Малфой! Ты будешь гнить тут, а после – в Аду, где тебе и место! Ты не заслуживаешь жизни!
Теперь она была уверена в том, что приняла верное решение – ей нужно было бежать отсюда. Будет сложно и невыносимо больно оставаться в том городе, где осталось столько напоминаний о боли.
– Подойди ко мне, – Драко говорил спокойно, и она просто не могла противиться. – Я прошу тебя. Я скажу тебе последнее из того, что хотел, и больше я не рассчитываю на то, что когда-то ты позволишь мне обратиться к тебе.
Она ненавидела его, но в ней было и другое чувство к этому человеку, которое брало верх. Всегда. И сколько бы лет в ненависти не прошло, но она всегда будет его любить больше, чем ненавидеть, потому что она знала его. Гермиона любила Драко, зная то, каким человеком он был, и раз это чувство не перекрыло даже то, что простить нельзя, то тут ничего и никогда не изменится.
Извращённая, больная, патологически неправильная и злокачественная, но это любовь. У каждого она разная, и Грейнджер не повезло вляпаться именно в такую, у которой не будет никогда счастливого конца и совместной фотографии в конце – это не сказка.
Девушка послушно села за стол, не отрывая заплаканных глаз от Малфоя. Он говорил с ней искренне – и это случилось именно сейчас и именно здесь, но даже сейчас она была ему благодарна за эту искренность.
– Ты всего лишь мечта, сон мой, – она расплакалась, а холодные руки коснулись её подбородка. – Ты – мой самый лучший сон, от которого я всегда убегал.
Малфой знал, что она ненавидела прикосновения, но позволил себе эту неосторожность, потому что не знал, встретятся ли они когда-нибудь ещё.
Он поцеловал её, оставив привкус мяты на её губах, от которого она будет содрогаться ещё не одну ночь и не один год. Так целует Смерть.
И вот, спустя столько лет они всё же встретились, пусть это и было частью её плана. С того самого дня ничего не изменилось, и её любовь продолжала оставаться такой же неправильной и злокачественной, но у неё не было сил бороться с ней. Гермиона уже поняла, что это ни к чему не приведёт – будет только больнее, и она только быстрее сойдёт с ума.
– Такой идеал тебе нужен был? – она смогла кое-как успокоиться. – Скажи мне, Малфой, зачем ты тогда мне это сказал?
– Потому что это всё так нелепо, Грейнджер, что хочется смеяться.
– Обхохочешься, – Гермиона попыталась вырваться из крепкой хватки Драко.
– У нас с тобой никогда не было просто, – он сжал её руку ещё сильнее. – У нас всегда было сложно, и даже спустя так много лет.
– Поболтали и хватит.
– Позволь мне аппарировать, пожалуйста.
– Это против закона, Малфой, да и это невозможно.
Он был заключённым, пусть и под домашним арестом. Вся его свобода ограничивалась простым передвижением по дому, по владениям Малфой-Мэнора. Малфой был лишён палочки и магической силы – он был обычным человеком.
– Но ведь возможно, – он вскинул бровь. – Я буду готов вернуться даже в Азкабан, если ты позволишь мне перенести тебя в одно место.
– Что за место? И как ты собираешься это сделать? Я тебя никуда переносить не собираюсь.
– Вот ключ-портал, – Драко показал свою цепочку. – Он необычный и был сделан на заказ. Если ты позволишь им воспользоваться, то я буду очень благодарен тебе.
Грейнджер покосилась на парня, и отрицательно покачала головой. Их лимит на пребывания столь близко был исчерпан, пусть её и не трясло сейчас. Она довольно странно себя чувствовала, будто бы стало как-то легко, хотя возле Малфоя обычно ей было невыносимо тяжело находиться.
– Прячь свою игрушку, – девушка освободилась от рук Драко. – Мы с тобой сегодня перегнули с воспоминаниями и совместным времяпровождение. Пора меру знать. А эту вещицу вообще стоило бы отобрать у тебя. Ты хоть понимаешь, во что это может вылиться, если в Министерстве узнают об этом?
– Я хочу тебе показать это место, – он неожиданно закинул на её шею цепочку. – Прости.
Земля под ногами растворилась, а ванная комната сменилась улицей, а точнее лужайкой. Гермиона не успела даже понять, как порт-ключ перенёс их, как её карие глаза устремились вперёд. Ноги онемели, а сердце перестало биться – она была готова оказаться где угодно, но только не тут и не с этим человеком.
– Нет! – вскрикнула Грейнджер, повалившись на землю. – Нет! Нет! Нет!
Перед ней был огромный гранитный памятник с двумя именами и одной общей датой.
Томас Грейнджер Хизер Грейнджер 10.03.1998 Там, где встречаются Солнце и Луна.
Она не была тут ни разу после их похорон – не могла себе позволить вернуться сюда, не могла смотреть на место, где были похоронены самые близкие сердцу люди. Боль снова наполнила её грудь, пока Гермиона заходилась в слезах, а крепкие мужские руки прижимали её к себе.
Не то место, не тот человек, не те чувства.
Извращённая, больная, патологически неправильная и злокачественная, но это любовь. Даже спустя столько лет.
========== Глава 22 ==========
Комментарий к Глава 22
Я уверена, что эта глава стоит вашего отзыва.
Вот такие откровения начались у наших героев.
А сколько времени нужно, чтобы вывести безнадёжную любовь из организма?
Август, 2008.
Это было больно, и она чувствовала, как все внутренние органы успели пропитаться новым ядом, а все восстановленные клеточки организма теперь навсегда умерли. Её поражало то, насколько велик арсенал был у Малфоя, чтобы снова и снова причинять ей боль. Порой Гермиона усмехалась, представляя, что у него где-то тоже была стена с множеством красных нитей, которые вели к одной фамилии: «Грейнджер».
На самом деле, она бы не удивилась этому, потому что с каждым днём убеждалась в том, как сильно они похожи.
А самое ужасное в этом сходстве было то, что они оба были безумными, и оставалось только догадываться, знал ли о своём безумии Малфой. Гермиона сидела на кровати в своей спальне, вспоминая то, когда впервые увидела эту болезнь в серых глазах слизеринца. Видел ли он тогда что-то в её глазах? Наверное, да.
– Ты хоть понимаешь, как вы рисковали? – Гарри сидел в кресле. – Уже в который раз тебе так везёт. Ты же не глупа, Гермиона, но так подставляешься. Как бы ты оправдала не своё, а его отсутствие, если бы в Мэнор заявился кто-то другой? Ты понимаешь, что на меня уже и так смотрят с подозрениями, потому что я – твой друг.
Ей было всё равно на слова Поттера, потому что меньше всего на свете её сейчас волновало положение Малфоя, да и собственное положение ей уже тоже было неинтересно. Эта история так затянулась, скрывала столько правды и преподносила столько лжи, что Грейнджер сама терялась среди того, чему можно было верить, а чему – нет.
Она нуждалась в помощи от которой всегда отказывалась, потому что ситуация достигла точки кипения – теперь Гермиона не могла справиться с этим одна. Больше сомнений не было – она была больна, и уже очень давно, а теперь эта болезнь начала прогрессировать чрезвычайно быстро, потому что возбудитель этой хвори был рядом. Девушка точно знала, что аналогично себя чувствовал и Малфой, который не сошёл с ума до сих пор, потому что смог найти своё лекарство в семье, но теперь остался без него.
– Понимаю, – наконец глухо ответила Гермиона. – Я даже представить себе не могла, что у него есть этот порт-ключ. Видимо, Малфой отвалил немало денег за такой артефакт.
– С тем учётом, что защитные чары с лёгкостью вас пропустили, а Министерство не получило никакого сигнала, то артефакт весьма мощный.
– Или защита Министерства – та ещё дрянь, – девушка пожала плечами.
– Он мог в любое время покидать Мэнор, а ты даже не подозревала…
– Не мог, Гарри! Я чувствую его мысли, если ты забыл об этом!
Ей не хотелось срываться на лучшего друга, но она теряла самообладание над собой с каждой минутой. Перед глазами всё ещё виднелся памятник с именами родителей. Теперь снова казалось, что жизнь была поделена на «до» и «после», уже в который раз.
Гермиона повернула голову и посмотрела на Гарри, который не сводил с неё глаз всё это время. Он видел, как она разбита, но ему было необходимо проговорить сложившуюся ситуацию, потому что своей выходкой Малфой поставил под угрозу всю продленную работу своего адвоката. Они всё ещё оставались теми лучшими друзьями, и Грейнджер так хотелось броситься в объятия парня: расплакаться, рассказать о том, что болит и просто услышать слова о том, что он всегда будет рядом. Она так нуждалась в этом сейчас.
Девушка вспомнила, как её посетило неожиданное облегчение в ванной комнате перед тем, как Драко накинул ей на шею цепочку. Это было так странно и так неправильно, потому что совсем не вписывалось в реалии её жизни. Была одна истина, которой Гермиона почему-то начала пренебрегать, когда попала в Мэнор, хотя тут стоило быть всегда на чеку, но ведь хотелось верить в лучшее. Вера не была уделом мисс Грейнджер, а зря.
Если вы вдруг почувствуете, что в вашей душе начинает завязываться боль, помните, что завязь эта скоро распустится пышными цветами облегчения.
Гермиона ждала, пока кроваво-красные розы между рёбрами снова сменятся нежными пионами.
Сад, который был удивительным и таким цветущим, совсем не вписывался в пейзажи владений Малфоев. Прекрасный вид из окна начинал раздражать Гермиону, словно пытался вытеснить весь мрак из её души. Всё вокруг начало меняться не в пользу Грейнджер или же она только начала это замечать, что месть – это совсем не то, ради чего стоило жить столько лет. Ради чего стоило возвращаться не только в Англию, но и в далёкие воспоминания.
– Мне очень плохо, Гарри, – она встала с кровати и подошла к креслу, опускаясь перед другом на колени, и положив голову ему на ноги. – Я чувствую, как сгораю от пожара в своей душе.
– Давай уйдём отсюда, – он погладил её волосы. – Тебя никто тут не держит, Гермиона. Я обещаю, что тебя никто не тронет и никто даже не посмеет посмотреть в твою сторону, если ты захочешь просто уйти. Я не позволю кому-то причинить тебе боль.
– Я сама себе её причиняю.
– Позволь мне уберечь тебя от самой себя. Пожалуйста, Гермиона… Ты же знаешь, что я рядом.
Она была готова рассказать ему правду, потому что была готова к тому, что он может уйти. Наверное, сила боли внутри неё была настолько велика, что теперь Грейнджер была готова уже к любому удару – даже к уходу Гарри.
– Ты бы мог сказать, что я – зло? – девушка всё так же продолжала сидеть, не пошевелив головой. – Я – зло, Гарри?
– Ты просто разрушена, Гермиона. Обстоятельствами, воспоминаниями, сжигающими чувствами. Возможно, что среди них затерялась и злоба, но ты – не зло.
– Зло – это всегда разруха. Похоже, что я начала с себя, а потом пошла по головам других.
Она не говорила прямо, но ей так хотелось, чтобы Поттер читал и слышал между строк. Гермиона говорила достаточно, как ей казалось, для того, чтобы её услышали и наконец-то остановили, потому что сама она была не в силах. Вроде готова рассказать всё, впервые за много лет вранья, но что-то внутри упиралось. Но игра оказалась сильнее создателя – нужно была закругляться, ведь пушки – детям не игрушки.
– Мне хочется складывать журавликов за твою душу, Гермиона, – Поттер накручивал на пальцы её локоны. – Я чувствую, как тебя затягивает во тьму, и мне хочется вывести тебя из неё, пока не поздно.
– Не затягивает, – глухо ответила девушка. – Меня туда уже затянуло, когда я решила молчать. Это молчание меня затягивало. Много лет подряд.
– Поговори со мной, не молчи, я прошу тебя. Я же всегда готов тебя выслушать, потому что я знаю тебя.
– Я всегда высмеивала Стокгольмский синдром, потому что считала, что его жертвой могут стать лишь по истине слабые люди, но как оказалось, я ничем не лучше них. Стокгольмский синдром – пассивная психологическая реакция на нового хозяина, важнейший инструмент выживания. Либо приспособишься к тому, кто тебя поймал, либо тебя съедят. Я приспособилась.
– Ты о чём? – она услышала, как голос Поттера вмиг пропитался волнением. – Что случилось, Гермиона?
– Среди всех моих диагнозов, этот занимает не последнее место, – девушка подняла голову. – Я смирилась с тем, что Малфой – мой насильник, мой убийца, мой враг, но я приспособилась к этому и даже начала его защищать. Пусть и от самой себя.
Гермиона смотрела на Гарри с мольбой в своих карих глазах, будто бы умоляла его услышать её, чтобы ей не пришлось озвучивать всё самой. В этот момент всё выглядело так, будто бы она пришла на исповедь к своему самому близкому человеку, который навсегда прочно засел в её сердце. В ней было что-то неподдельное – это её слова о том, что она любит его.
– Расскажи мне, моя хорошая, – он говорил аккуратно и тихо. – Чего ты боишься? Что тебя гложет?
Гарри много раз спрашивал её об этом, но она всегда выбирала в ответ либо молчание, либо враньё, но не сейчас. Игра больше не стояла свеч.
– Я совсем одна…
– Ты боишься одиночества? – парень пытался нащупать правильную нить этого диалога.
– Я боюсь боли… А одиночество – это ноющая боль. Разве нет?
– Но у тебя есть я, – он присел на корточки, коснувшись рукой её подбородка. – Я прошу тебя – не забывай никогда обо мне, не забывай о том, что у тебя есть я.
– Любовь требует забытья в чувствах, а ненависть – концентрации для просчета действий. А что делать, если я запуталась в том, чего во мне больше?
Зелёные глаза Гарри потемнели. Он снял очки и потёр переносицу, а Грейнджер поняла, что наконец-то смогла озвучить хоть каплю того, что скрывала, а Поттер начал её понимать. Она была уверена в том, что её лучший друг, который знал её с детства, различал все оттенки её настроения, и сам давно догадался, но отказывался в это верить. Порой это было слишком очевидно, чтобы отрицать это.
Ей предстояло озвучить ещё много из того, о чём он догадывался, но от чего отмахивался.
– Ты любишь его, – протянул Гарри. – И всегда любила.
– Да, – по щеке скатилась слеза. – Эта любовь уникальна своей болью и абсурдностью. Её не должно было быть, потому что она – порождение всего самого наихудшего, что может быть в нашем бренном мире.
Откровение – это пытка. Откровение с самым близи человеком – это смерть, а точнее её касания, которые на минуту останавливают сердце, но потом снова запускают его, чтобы повторять это бесконечное количество раз. Это ни разу не просто, но пришла пора открыть гнилые дверцы своей душонки для того человека, который действительно всегда был рядом.
– Ты жалеешь о том, что любишь его? – Гарри достал с кармана платочек, аккуратно вытер слезы с её лица. – Это должен был быть кто угодно, но не он.
– Любой выбор порождает возможность сожаления. Жизнь без сожаления – это не жизнь. Сожалеешь не о том, чего не сделал, а о том, что мог бы сделать, – девушка прикусила губу. – Это было необратимо, потому что коснулось не только меня, но и его тоже.
Каждое слово, каждая фраза – это кричащий ответ на главные вопросы этой грустной и жестокой истории.
– Раньше я боялась потерять память, но теперь была бы счастлива кое-что забыть. Память – как фреска в моей голове. Она делает события вечными, но забывчивость дарит умиротворение. Нужно забывать, а я не могу, – продолжила Гермиона. – Я лгала тебе слишком долго, Гарри, но ты же и сам это видел. Ты чувствовал каждую мою ложь, но продолжал в ответ лишь обнимать меня, защищая нас обоих от правды. Ты боялся ранить меня, а боялась ранить тебя, потому что то, что скрывается за хрупкими стенками моих мыслей – это Ад. Я прошла его ещё в Хогвартсе, но только сейчас готова тебе это рассказать.
– Я рядом, чтобы бы там ни было, – парень притянул её руку к своей груди. – Ты в моём сердце, Гермиона. Ты – мой самый близкий человек, самый родной, и я всегда буду на твоей стороне. Я до последнего буду рядом, потому что я обещал тебе.
Острые слова крутились у неё на языке, но она продолжала молчать. Ладони вспотели, руки задрожали, а лицо снова блестело из-за слёз – это было гораздо сложнее, чем могло показаться.
– Я просто шла в гостиную, – Гермиона набрала полные лёгкие воздуха, но говорила совсем тихо. – Они вышли мне на встречу, но я даже не придала этому значение… Сколько учеников можно было встретить в коридоре? Много. Он окликнул меня, а я даже не помню, что ответила ему, потому что в следующий миг почувствовала, как меня ударили по голове… Я бы отдала всё на свете, чтобы не приходить в себя, но им так было неинтересно…
Грейнджер одёрнула руку, почувствовав отвращение от прикосновений Гарри. Ей снова стало противно от того, что кто-то касается её, что снова кто-то находился столь близко к ней. Она вспомнила, как можно умирать от боли после того, как чьи-то чужие руки без спроса коснутся её бледной кожи. Именно в этот самый момент Гермиона вернулась на много лет назад, чувствуя, как по спине пробежал холодок каменного пола Выручай-комнаты.
– Не нужно, – прервал её Гарри. – Не говори, если тебе больно говорить об этом.
– Они меня изнасиловали! – выкрикнула девушка и подорвалась на ноги. – Они просто использовали меня, как игрушку! Они просто решили, что со мной можно так поступить – просто поразвлечься, оставив на теле больные напоминания об этом, а потом оставить умирать, словно я – уже мертва. А я хотела быть мёртвой, Гарри… Я не хотела больше жить, потому что знала, что навсегда запомню весь тот ужас…
Вот она – та самая болезненная часть скрываемой правды. Гермиона столько лет вынашивала её в себе, наивно полагая, что когда-то станет терпимо, но с годами становилось только хуже. Всего на минуту она задумалась о том, как бы сложилась её жизнь, если бы ей хватило смелости признаться в этом тогда? Возможно, что всё было бы иначе – она могла стать счастливой, преодолев боль тогда, но нет. У неё был шанс, совсем мизерный, но был.
Поттер встал, но Грейнджер отмахнулась, не позволив ему прикоснуться к ней. Она не хотела, чтобы он случайно задел те шрамы, которые вновь начали гореть под одеждой. Это больше не было прошлым – это было просто частью её жизни, недописанной главой, к которой она снова вернулась, как писатель-неудачник.
Гермиона плакала, срывая голос, вцепившись ногтями в бёдра. Ей хотелось снова ненавидеть весь мир, желать смерти Малфою, оправдать все свои поступки тем мраком, в который превратилась её искалеченная душа. Она снова пыталась вернуться в начало, когда сил ей предавало желание отомстить и увидеть отпечатавшееся горе в серых бездонных глазах, но Грейнджер просчиталась. Столько лет собирала пазл воедино, связывая всё красными нитями, чтобы вот так глупо проиграть.
Всё плыло перед глазами, а земля уходила из-под ног, готовя Гермиону к тому, что сейчас её опять ждёт очередной приступ адской боли, но тёплые цепкие руки отрезвили. Гарри всё же обнял её, прижимая к груди, как можно сильнее и не давая выпутаться. Он что-то шептал ей на ухо, а девушка пыталась оттолкнуть его, пока кости не успели превратится в пепел. Она могла поклясться, что просто начала гореть в костре собственных тёмных и кровожадных надежд.
– Он был там, Гарри! – снова закричала Грейнджер. – Он нашёл меня, но просто ушёл! Он оставил меня там, пока я лежала и умирала, а после продолжал издеваться надо мной! Я плакала! Я плакала, пока он уходил, оставляя меня!
– Прости меня, Гермиона, – он всё так же крепко прижимал её к себе. – Я оставил тебя один-на-один с этим, и даже не постарался узнать, что с тобой случилось… Я так виноват перед тобой, моя хорошая… Я обещал, что буду рядом, а оказалось, что я был так далеко от тебя…
Сил в руках становилось всё меньше, а она перестала вырываться их рук Поттера. Теперь эти касания казались спасительным кругом, потому что они были тёплыми – они были родными, совсем не такими, как те касания чужих рук в Выручай-комнате. Возможно, что именно таких ей не хватило в своё время, чтобы приостановить процесс ужасного преображения.
– Ты не виноват, – прошептала в ответ Гермиона. – Никто не виноват, Гарри. Я все эти годы винила его в том, что он сделал меня такой, но нет. Я сама с собой это сделала, он лишь подтолкнул меня к этому безумию.
– Они остались безнаказанными…
– Они поплатились за всё, Гарри, – девушка отстранилась от него. – Ты просто услышь меня, а потом скажи – есть ли в тебе ещё хоть капля желания остаться со мной?
Гермиона внимательно посмотрела на него, продолжая дрожать, но знала, что в этот раз дала другу чётко понять, что он должен услышать её. Не просто обнять, упустив всё сказанное или снова увидеть в ней лишь жертву, а услышать, потому что она сказала достаточно, чтобы Поттер навсегда ушёл, а если и захотел вернуться, то лишь с аврорами. В Мэноре был один-единственный преступник, которому полагалось отправиться в Азкабан без суда и следствия.
– Чтобы понять художника, нужно изучить его творчество, – спустя несколько минут ответил брюнет. – Я буду с тобой до последнего, Гермиона. И да, я всегда видел проблески этой правды, но мне хотелось верить в то, что ты говоришь.
Их дружба была настоящей – от самого конца и до этого момента. Они верили в образы друг друга, хотя видели настоящие тени, которые были искажены. Между ними не было клятв на крови или Непреложных обетов, но было что-то гораздо сильнее и важнее – родство душ и сердец. Поттер мог бесконечное количество раз срываться на неё, говорить в порыве злости болезненные слова, но всегда возвращался к ней. Грейнджер лгала много лет, оправдывая это благими намерениями, считала, что может справиться и без его поддержки, но в конечном итоге плакала, стоя перед ним на коленях.
Если её любовь к Малфою была извращённой и патологически неправильной, то и чувства к Гарри были тоже не особо здоровыми. Такой была жизнь: без идеально продуманных сценариев, фальшиво красивых картинок и исключительно положительных исходов. Они все были живыми людьми, которые способны на любовь, месть, верность, предательство и искренность.
Искренняя любовь. Искреннее желание отомстить. Искренне собачья верность. Искренность во всём – от начала и до самого конца.
– Ты просила дать разрешение на визит в Мэнор тех, с кем встречался Малфой на кануне смерти Астории и Скорпиуса, – монотонно и ровно сказал Гарри. – Тео и Пэнси. Дафна Гринграсс. Терри Бутт. Ты не подала ещё одно прошение, Гермиона.
Теперь она понимала, что Гарри действительно знал и видел куда больше, но просто продолжал наблюдать за этим со стороны. Он просто хотел её спасти, несмотря ни на что, потому что обещал ей это спасение, даже ценой собственной жизни.
– Ты знал, – она сглотнула и опустила глаза.
– Я сомневался до сегодняшнего дня, – Поттер протянул ей руку. – Все наши действия имеют свои последствия, но ничего с этим не поделать. Иногда я делаю вещи, которые не должен.
– Тогда тебе не обязательно протягивать мне руку. Я пойму тебя, Гарри. Я бы не протянула себе руку.
– Поэтому это делаю я, Гермиона. Мы всё ещё можем уйти.
– Когда много думаешь о нём, видишь его, живёшь с ним, начинаешь вроде чувствовать его изнутри, – томно начала Грейнджер. – Перестаёшь постоянно его ненавидеть, как ни трудно в это поверить. Потом даже начинаешь беспокоиться, хочешь уделить ему внимание. Возможно, что именно это и есть любовь, а возможно, что это моё безумие вырвалось наружу. Я не уйду, Гарри.
Это было тяжело, но они поговорили. Столько недосказанностей ещё осталось, но они уже казались не столь важными, потому что Гермиона рассказала то, с чего всё началось, и на чём закончилось. Единственным не угасающим чувством, которое у неё было – это любовь. Очень своеобразная, почти такая же, как и у самого Малфоя, но это была она. Их любовь должна была быть с ароматом полевых цветов и весенней свежести, но всё было иначе. Там были слёзы, кровь, шрамы, ссадины и постоянная душная боль – у них никогда не было просто и легко.
– Я бы хотела побыть одна, если ты не против, – Гермиона снова посмотрела ему в глаза. – Я очень устала.
– Конечно. Тебе стоит отдохнуть.
Он мог сейчас уйти навсегда, прислушавшись к шёпоту совести, но Грейнджер знала, что он послушает сердце, потому что это – Гарри Поттер. И нет, она вовсе не собиралась пользоваться его добротой, потому что готова была сдаться хоть сейчас. Возможно, что когда придёт время, то ей ещё придётся уговорить Гарри сделать последний ход в этой партии.
Двери закрылись, а Гермиона осталась наедине с образовавшейся внутри пустотой. Ею овладело странное безразличие – она больше ничему не удивлялась. Вокруг была лишь звенящая тишина, как на дне самого глубокого океана. Девушка села в кресло, где сидел Гарри, тупо уставившись в одну точку, проведя в неизменной позе несколько часов. В голове не было никаких мыслей, сердце не вырывалось из груди, а руки больше не дрожали. Лишь разгорячённые шрамы напоминали о том, как было больно во время разговора с Гарри, но и этот пожар вскоре потух.
Осталась только Гермиона, которая смогла принять свою боль. Не то, чтобы теперь можно было переворачивать страницу, заявляя, что дальше всё будет хорошо, но и это чувство было ново. Казалось, что в неё спустили целую обойму пуль, но они не прошли навылет, а остались внутри, затыкая дыры. Будто бы сами же спасали от смертельных ранений – сомнительный, но всё же способ выжить.
Она просидела так до позднего вечера, после чего переоделась и посмотрела на себя в зеркало. Было видно, как изменилось её лицо – это было вовсе не из-за возраста, это была постоянная боль. Пустые карие глаза, сухие искусанные губы, тёмные круги под глазами, слишком выпирающие ключицы и неестественно мертвецки-бледная кожа. Если бы Гермиона уделяла себе намного больше внимания, как это было в Америке, то и сейчас бы она выглядела лучше. Девушка сосредоточилась на том, что чувствовала, а не на том, как выглядела.
Красное атласное платье ниже колен на тонких бретелях. Лакированные чёрные лодочки и серебряная цепочка на шее с кулоном в виде полумесяца. Так не одеваются для того, чтобы спуститься на первый этаж семейного поместья чужой семьи, но Гермиона знала, куда направляется. Она сжала палочку в правой руке и выдохнула, когда оказалась перед большими запертыми дверями. Не было дрожи в ногах, только левое предплечье немного побаливало – оно и не удивительно, ведь тот кинжал не был простым. И даже, если бы Грейнджер когда-то решилась убрать все шрамы со своего тела, то один бы всё равно остался навсегда.
В Англии на неё вывалились все воспоминания, но оставалось ещё одно, которое странным образом покорно дожидалось своей очереди в самом углу настежь открытого шкафа. Гермиона решила не дожидаться, пока и оно решит внезапно выползти, оглушив битой по голове. Раз вся игра теперь шла наперекосяк, то что мешало ей играть не по правилам, тем более, что Грейнджер сама их прописала.
Белые деревянные двери распахнулись, открыв её взору ту самую гостиную Малфой-Мэнора, в которой точно так же остался кусочек её души. Ещё один незапланированный крестраж, который не смог прижиться в этом мире, как и все предыдущие.
Тут сделали ремонт, и уже ничего не выглядело так, как в тот день, но этого и не требовалось. Гермиона и без этого всё отлично помнила, и казалось, что до сих пор видела лужицу собственной крови посреди комнаты. На потолке была новая люстра – намного меньше, чем та, которую Добби обрушил на Беллу, но тоже весьма красивая. В камине не горел огонь, и скорее всего, что сюда даже никто не заходил – слишком пусто тут было. Гостиная казалась стерильной и необжитой.
– Я знал, что ты рано или поздно придёшь сюда, – за спиной появился Малфой. – Обычно эти двери были закрыты, но я попросил эльфов больше не закрывать их с тех пор, как ты переехала в Мэнор.
– Почему ты тогда нас не сдал? – она не повернулась к нему, приблизившись к камину. – Ты точно знал, что это мы.
– Я не сдал тебя, Грейнджер, а на твоих дружков мне было плевать.
– Я так ждала этих слов от тебя тогда. Всех этих слов, что были сказаны мне потом, Малфой, – Гермиона почувствовала, как глаза защипало от слёз. – Я стою сейчас тут, в гостиной, где твоя тётка вырезала на моём предплечье гнусное напоминание о том, кто я такая. Спустя много лет после всего, что со мной случилось. В платье ненавистного цвета, с кулоном на шее в виде полумесяца, потому я – красива, как луна.
– Ты смело можешь считать себя победительницей.
– Нет, – она провела пальцами по белой пустой вазе. – Это совсем не так, Малфой. Жизнь для ненависти коротка, но я всё равно тебя ненавидела. Мне говорили, что нужно видеть свет в конце тоннеля, а я видела лишь адское пламя. Я летела в ад и наслаждалась этим полётом. Ты всё ещё уверен в том, что я – победительница?
– Того, кто способен любить всё ещё можно спасти, Грейнджер. Твоя душа очень красива, несмотря на то, что изранена, – Драко подошёл к ней вплотную. – Я не хотел, чтоб это случилось с тобой. Я презираю грубость.
– Тоже, но разве совершать убийства – это не грубость?
– Я всегда буду виноват. Не перед небом или законом, а перед тобой. Но и ты лучше остальных знаешь, что любое убийство совершается во имя чего-то.
Она задала этот вопрос не ему, а себе, но Малфой снова принял всё на свой счёт. Гермиона повернулась к нему лицом, чтобы в очередной раз утонуть в омуте его серых глаз, давая своему сердцу свободу, в которой оно так нуждалось. С ней случилось уже достаточно всего, что доказало никчёмность жизни и желания ненавидеть – времени осталось слишком мало для того, чтобы перечить своим чувствам.
Суд, который должен был стать ключевым звеном в её плане – станет последним, а после она уедет в Америку и сделает то, на что не решалась все эти годы. Гермиона так боялась лишиться своих воспоминаний, но убедилась в том, что лучше не узнавать своё отражение, чем всё время ждать нового удара в самое сердце. Ей больше не нужна эта память.
– Боюсь, что оправдать убийство собственных родителей я не смогу, Малфой, – она сжала руки в кулаки. – Для этого нужно то, чего у меня нет.
– Что бы ты сделала, если бы перед тобой была моя мать, а где-то остались твои родители, связанные прочными нитями. Жизнь на жизнь, Грейнджер. Выбрала бы ли ты мою мать, пустив своих родителей в расход?
Тишина. Гробовая тишина, в которой можно было расслышать крики гриффиндорки, над которой нависала безумная Беллатриса. Малфой внимательно смотрел на неё, а она даже не могла отвернуться, всё ещё слыша его голос.
– Я убил только твою мать, потому что она попросила меня, Грейнджер, – глухо выдал Драко. – Она знала, что ей не выжить. Она боялась, что с ней поступят так же, как с твоим отцом – будут пытать, отрезая по живому пальцы, выдирая зубы и ковыряясь ножом в животе. Я сделал это быстро – она падала уже мёртвой. И нет, я не пытаюсь оправдать себя в твоих глазах. Выбор есть всегда, но не всегда этот выбор лёгкий. Прости, но я выбрал жизнь своей матери.
