Текст книги "Презумпция невиновности (СИ)"

Автор книги: feral brunette

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

– Я люблю тебя, Гарри, – она обняла его, хотя до последнего не планировала этого делать. – Прости меня, пожалуйста.

– Видит Мерлин, я хочу, но не могу, – он обнял её в ответ. – Помни, что я всегда рядом. Я не отказываюсь от тебя. Я просто хочу дать тебе время, моя хорошая. Ты же помнишь, что ты навсегда в моём сердце… Разберись в себе, я прошу тебя, Гермиона…

Эти слова, как острые ножи по её оголённой душе. Она могла бы сейчас снова обещать, но она не хотела больше врать – не хотела говорить слова, в которые он поверит. Гарри всегда ей верил – что бы она ни говорила и кем бы не являлась. Так пусто на душе давно не было и столько жизненных нитей в ней давно не обрывалось, как в этот самый момент. Золотое Трио – это лучшее, что случалось с ней.

– Я люблю тебя, – прошептал ей на ухо Рольф. – Только одно твоё слово, Гермиона…

– Вот моё слово, мой дорогой, – она закрыла глаза. – Отпусти… Дай мне уйти. Ты знаешь, что я не остановлюсь. Ты уже пытался когда-то.

Они просто прощались. Поттер отпустил её, зная то, кем она была. Возможно, что его бы осудили за это, но по-другому он не мог. Парень понимал, в кого превратилась Гермиона, и что она может совершить ужасные поступки, но всё, что он мог – это просто попрощаться. Может быть, что именно он станет тем человеком, который когда-то направит в неё палочку и запустит Непростительное, что навсегда остановит её сердце. А может быть, это будет кто-то другой, кому он отдаст такой приказ. Он шагнул через край, позволив ей воплотить свой план, но ведь он никогда не лгал, – он до последнего будет на её стороне, каким бы человеком она ни была.

Она навсегда в его сердце, и это ничего не изменит.

***

Старый ветхий дом на Эбби-Роуд, который так и не продали десять лет назад. Её карие глаза полные слёз, пока всё тело жжёт от воспалившихся невидимых ран. Гермиона опустила голову и всё, что увидела – это свои руки в крови. Они выглядели точно так же, как десять лет назад. Она почувствовала боль в коленях, как в тот день, когда ползала по полу родительского дома, собирая останки своих родителей. Сегодня она наконец-то вернулась в свой Ад, в свою клетку, где всегда было невыносимо жарко, где адское пламя обжигало сердце, превращало в пепел человечность и поджигало ярость.

Девушка разворошила уже все страницы своего мрачного прошлого, осталось только переступить порог старого дома. Эти стены хранили очень много секретов, и не хватило десяти лет, чтобы эти воспоминания померкли. Пятна засохшей крови были всё такими же пёстрыми, липкими и холодными, а кошмарный запах гниющих тел чувствовался от распущенных волос. Гермиона ощущала, как кровь замерла в жилах, лёгкие отказывались нормально работать, и болью отдали швы на левой руке. В этом доме была её камера, в которой она провела все эти годы, пока думала, что убежала так далеко. Пока новая Гермиона Грейнджер строила блестящую карьеру за океаном, то та самая гриффиндорка иссыхала в этих стенах.

Она верила в то, что родители наблюдают за ней, и именно в этот момент испытывают гордость за то, что она нашла в себе силы аппарировать сюда. Ведь это было единственное, за что можно было испытывать гордость. Все остальные поступки их дочери вызывали только отвращение. Гермиона помнила, как мечтала, чтобы мама и папа гордились тем, что их дочь – Министр магии, но на деле всё вышло совсем иначе.

Старенький дом, что сдерживал в себе самые большие ужасы прошлого, что навсегда разделил её жизнь на «до» и «после». Четыре шага длинною в вечность, как по раскалённым углям – она заставляла себя преодолеть это расстояние к дверям, чтобы убедиться в том, что затеянная ею игра не напрасна. Она снова была той девятнадцатилетней гриффиндоркой, прошедшей все круги беспощадной Войны – загнанная в угол, раненная, но с полной грудью надежды. И единственным отличием сейчас было только то, что теперь надежды не было – были только шрамы на сердце, которые кровоточили.

Гермиона до сих пор помнила, с каким трепетом в груди бежала к белой двери родительского дома и как сильно стучала окровавленными кулаками, но не никто не открыл. Она надеялась на то, что почувствует теплоту материнских рук и услышит смех отца, но её встретила гробовая тишина и пронизывающий холод. Девушка пропустила мимо ушей все опасения лучших друзей, и, несмотря на риски, прибыла в магловскую часть Лондона – Гермиона хотела получить свой стимул бороться дальше, но получила лишь кол в сердце. Она получила болезненный укол в мёртвое сердце – это был адреналин, что заставил жить дальше – желание отомстить.

Она не успела спасти тех самых близких и родных людей, которые были её смыслом жизни – она даже не узнавала в тех останках, что были разбросаны по всей гостиной. Это были отдельные части тела, которые начали гнить и превращаться в мусор – вот во что Пожиратели превратили её жизнь. Грейнджер почувствовала, как начинает гнить в момент, когда её тонкие пальцы коснулись отрубленной руки мистера Грейнджера. Небесно-голубые стены были в кровавых отпечатках небольших ладоней – миссис Грейнджер пыталась бежать от убийц, но дальше прихожей ей не удалость убежать.

Гермиона открыла глаза, замечая на полу царапины от ногтей. Пятна крови стали практически чёрными, а вся мебель покрылась толстым слоем пыли, только она не могла скрыть весь ужас, отпечатавшийся в гостиной. Девушка провела пальцами по холодной стене, пока внутри каждый орган разрывался на части, а в ушах слышались отчаянные крики отца и матери. Все десять лет она в своих кошмарах пыталась спасти их, хоть и понимала, что это лишь иллюзия и обман.

Каждый дюйм её тела горел в адском пламени, пока слёзы обжигали бледное лицо. Она стояла в эпицентре того урагана, в котором жила последние годы – её душа разлетелась раз за разом на миллиарды осколков, и когда наступал момент, что приходило осознание – вот-вот и всё закончится, но нет. Пытка крутилась на старой пластинке, что была на повторе, но она сама же её и поставила. Гермиона буквально прикасалась к дверям своей клетки, что была построена из костей родителей, а под ногами валялся кожаный ковёр с извилистыми узорами, повторяющие её карту шрамов.

Казалось, что даже солнечные лучи, которые проникали через большое окно – были холодными и облучали тело радиацией. Этот дом был ядовитым, был пропитан горем и отчаянием, и лучшим решением для него было просто снести, сравнять с землей, чтобы больше никто сюда не вошёл. В камине не горел огонь все эти годы, а на кофейном столике лежала разбитая рамка с семейной фотографией. Гермиона посмотрела на картинку, где они были все втроём – счастливые, беззаботные и живые, а теперь была только она. Она даже не смогла их нормально похоронить и ни разу не была на той могиле, где стоял памятник без даты. Девушка не знала в какой день сердца самых любимых людей прекратили биться.

Она поднялась в свою спальню, где её интересовала лишь одна вещь – старый потёртый ежедневник с золотистой закладкой, который она прятала за книгами на нижней полке. Быстрыми шагами девушка перемещалась по дому, стараясь не задерживаться и не осматриваться вокруг. Гермиона затаила дыхание, когда достала то, что искала, а сердце больно сжалось. На обложке была приклеена фотография, на которой она стояла в обнимку с Роном и Гарри после второго курса. Девушка попросту уже не обращала внимания на слёзы, которые бесконтрольно срывались с глаз, оставляя мокрые отметины на старом ежедневнике.

Открыла первую попавшуюся страницу, а сердце остановилось.

… всегда говорила. Но что я могу с этим поделать? Кому мне пожаловаться на то, что меня тревожит? Хорошо Гарри, который максимум, о чём задумывался – это отработка у Снейпа. Он может этим со мной поделиться, а я не могу ему рассказать о том, что тревожит меня. Ни ему, ни Рону, ни даже Джинни. Они неправильно меня поймут, потому что даже я себя не понимаю.

Как можно понять девушку, которой нравится Драко Малфой? Вот и я не понимаю себя, как бы ни хотела. Я очень глупая гриффиндорка. И я очень надеюсь, что это быстро пройдёт. Это должно пройти.

Она действительно тогда была глупой, потому что даже не догадывалась, к чему всё это приведёт. Ничего не прошло, как бы она на это не надеялась. Одна-единственная её оплошность привела к огромной чреде ошибок и сплошной болезненной цепочке, что с каждым днём всё сильнее затягивалась узлами на шее. Гермиона вообразила себе, что сможет изменить кого-то любовью, но вместо этого этот человек изменил её.

И далеко не любовью.

Сейчас она понимала, что готова была простить тому человеку всё. Абсолютно всё и прощала, а он в ответ лишь продолжал наносить глубокие раны острым ножом. Каждое его действие, каждое слово, каждый взгляд и насмешка – он плевал на те самые светлые чувства, на которые была способна Гермиона Грейнджер. И Гарри даже не догадывался о том, что каждую ночь перед сном, пока они кочевали с палаткой, она молилась за троих людей, которых мечтала увидеть живыми. И даже не догадывалась о том, что третий убил первых двоих. Так было ли ей за что мстить этому человеку?

Гермиона спрятала ежедневник в расшитую сумочку, а фотографию, что лежала все эти года на старом столике закинула в камин, в котором впервые за десять лет загорелся огонь. Она вышла из дома, оставив разожженный камин и яркое пламя. К сожалению, она не могла так же поступить со своими воспоминаниями.

========== Глава 13 ==========

Комментарий к Глава 13

13 глава – очень важная глава во всём повествовании.

Я не буду снова вам напоминать метках, вы и так всё прекрасно сами знаете.

Просто хочу сказать о том, что эта работа нацелена вызвать у читателя не чувство отвращения или ненависти к автору, а лишь поднимает социально важные темы.

Я хочу, чтобы каждый читатель понимал, к чему может привести буллинг/психологическое насилие/физическое насилие/проблемы доверия. Эта работа написана с целю поднять такие важные вопросы и осветить то, как важно говорить о своих проблемах и разговаривать с близкими о том, что с вами случается.

Берегите себя, мои хорошие. ❤️

Прошлое не уходит навсегда. Оно лишь прячется до поры до времени.

Июнь, 2008.

Она посмотрела свои туфли, что совсем не вписывались в её привычный образ. Никаких чёрных лодочек, правильного макияжа и дорогих украшений. На ней простая белая хлопковая рубашка, а поверх простой джемпер ненавистного тёмно-красного цвета. Никто, кроме самой мисс Грейнджер не знал о том, как сильно она ненавидит этот цвет. Каждый раз, когда на ней появлялось что-то красного цвета – это был вызов самой себе, немое наставление на то, что нужно продолжать бороться.

Сейчас она была полной противоположностью себе вчера. Явно к ним с Нарциссой было слишком много внимания, когда они вместе появились в стенах Министерства. Гермиона очень плохо помнила, что было после её визита в родительский дом. Знала, что обменялась с Кингсли несколькими словами холодного приветствия, и потом прозвучали заурядные фразы в качестве потенциального адвоката мистера Малфоя. Гарри был прав, когда сказал, что это станет главной новостью. Кажется, она успела даже утром заметить какую-то статейку в «Ежедневном Пророке».

Но прямо в этот момент она думала совершенно о другом.

Сегодня ей подыгрывала даже погода, которая позволила надеть обычные чёрные брюки вместо классической юбки. Гермиона была одета так, словно сошла с одной из своих старых школьных колдографий. С той самой, где она ещё не знала, что такое боль. Не хватало только безобразной копны волос на голове и блеска в карамельных глазах, но ведь он погас в тот самый день. В тот злосчастный день, когда она возвращалась из библиотеки, будучи одетой практически так же. Она потом выглядела так каждый день, раз за разом напоминая себе об одном и том же. Грейнджер закрыла глаза, пока внутри вскрывались давно гниющие раны, о которых знала только она одна.

Это были те страницы её жизни, которые ей всегда хотелось сжечь, но рукописи не горели.

Гермиона знала, что один шаг отделял её от того, чтобы окончательно сойти с ума, чтобы вспомнить всё, что пряталось в сознании. Или попросту было заперто там. Она сама себя привела сюда, но не думала, что боль спустя долгие годы будет точно такой же – ядовитая, горькая, с металлическим привкусом.

– Добрый день, – холодно кинула девушка дежурному Колдуну. – Меня зовут Гермиона Джин Грейнджер, и у меня встреча с моим подзащитным.

Внутри всё переворачивалось. После всего своего кошмара она оставалась жива, вот так – она дышала. И самая большая её мечта осталась несбыточной: чтобы Малфой подох, а она наконец-то ожила по-настоящему. Но вместе этого Грейнджер шла его отмазывать.

– Проходите, – мужчина сделал шаг в сторону.

Всего несколько шагов и одна дверь отделяли её от теней прошлого, которое казалось давно забытым, но нет. В её жизни никогда не наступал момент, когда бы она могла хотя бы на миг выдохнуть спокойно – это всегда был мираж. Её сердце вылетало из груди, пока она дрожащими руками тянулась к двери. Назад пути уже не будет. Это будет больнее, чем когда-либо.

Она закрыла глаза, а в следующий миг, когда открыла, то увидела перед глазами Малфоя.

Он сидел за столом, опустив голову и потупив взгляд в одну точку. Он выглядел мёртвым, словно от него осталась только одна оболочка, как когда-то и говорил Грант. Гермиона сглотнула, пока всё тело парализовало от страха – она должна ликовать, ведь видит побеждённого врага, но вместо этого ей хотелось просто убежать. Откинуть в сторону папку с документами, закрыть лицо и просто бежать. Спотыкаясь, сбивая ноги в кровь, но только подальше отсюда – подальше от живого напоминания всех своих кошмаров.

Её сердце остановилась, а внутри всё сжалось. Она чувствовала, как кости больно хрустели, пока все стены в голове превращались в обычную пыль. Все эти годы Гермиона выстраивала вокруг своих кровоточащих ран толстые бетонные стены, чтобы скрыть все свои слабые места от врагов, но Малфою даже не понадобилось на неё смотреть. Одно его присутствие в нескольких шагах переломало в ней всё, что она пыталась выстроить.

С ним так было всегда, и она помнила об этом. Словно у этого человека была над нею неописуемая власть, но ведь прошло столько лет. Гермиона пыталась быстро возвести назад свои ментальные щиты, но тщетно – обнаженная, израненная и хрупкая, как и всегда. Как можно было говорить о победе, когда твой враг и был тем одним-единственным оружием, чтобы способно уничтожать тебя раз за разом?

В горле стал ком, пока глаза наполнились слезами. На теле разом болью отдал каждый из шрамов, что она нанесла себе на протяжении этих долгих лет, ведь в каждый была вложена боль, что причинил этот человек. Горели и те шрамы, что нанесли ей чужие руки. Она знала, что он виноват, что он сделал всё для того, чтобы сломать её. Гермиона стала такой, потому что когда-то её к этому подтолкнули – её втянули в очень жесткую игру, где было всего два варианта конца. Либо сломаться, либо сломать своих обидчиков в ответ.

Ей понадобилось много лет, чтобы наконец-то ударить в ответ.

– Здравствуй, – прошептала Гермиона.

Миллион осколков битого стекла разлетелось по душе, превратив ту в кровавое месиво.

– Здравствуй, мисс Грейнджер, – Малфой поднял голову, и они встретились глазами.

Всё те же серые глаза, которые были зеркалом всех её бед. Даже сейчас ей казалось, будто в них проносится вся её жизнь, вся её боль, которую в ней взрастил когда-то юный слизеринец.

– Я – твой адвокат, – Грейнджер небрежно швырнула папку на стол, но сама так и не решилась сесть напротив. – Я изучила твоё дело. Тебе есть что добавить к тому, что изложено на бумаге?

– Я не виновен, – глухо, почти безразлично, ответил Драко. – Я этого не делал.

– Для меня эти слова ничего не значат, – выплюнула Гермиона. – Мне нужны факты.

Она почувствовала, как под рёбрами, с правой стороны запульсировал старый шрам. Чувствовала, как «луна» снова горела под грудью. Левая рука интуитивно прижалась к месту старой раны, а из глаз вырвалась первая слеза. Девушка боялась, что сегодня он впервые закровоточит, как свежая рана, как это было много лет назад. Грейнджер не была готова к этой встрече, как бы она не убеждала себя в обратном. И дело было далеко не в том, что она слабая или боялась. Нет.

Всё было куда хуже, и она просто не могла этого отрицать. Перед глазами снова всплыли старые страницы потёртого ежедневника, и захотелось тут же отмахнуться.

Она просто видела в глазах Малфоя себя, только шестнадцатилетнюю – глупую, наивную и раненую. И, кажется, готовую бежать за этим человеком, пока тело покрывалось новыми ранами. Ведь такой он оставил её тогда в Выручай-комнате. Он думал, что она не видела его, а Гермиона до сих пор помнила, как лежала на холодном полу и молила Мерлина о смерти, пока Малфой просто ушёл, оставив её в таком виде.

Каждый новый удар, который преподносила судьба, был с привкусом Малфоя, его издевательского тона, холодных серых глаз и равнодушия. Ей хотелось, чтобы хоть кто-то понимал всю силу её ненависти к нему, чтобы поняли, что ей есть в чём его винить. Он – один большой ледовитый айсберг, в который она когда-то втаранилась в разбега, и этот лёд проник в самое сердце.

Ей хотелось кричать о ненависти, но не получалось – что-то внутри этому противилось, а от этого хотелось ненавидеть уже себя.

– Ты всё ещё ненавидишь меня, но зачем-то нанялась ко мне в адвокаты, – протянул Драко.

Не так должна выглядеть их встреча, но иной она быть не могла. Это не встреча двух старых друзей, и даже не встреча врагов. Это была встреча жертвы и палача, но они должны были поменяться ролью. По крайней мере, Гермиона рассчитывала на то, что уступила место жертвы Драко, но на деле всё выглядело так же, как и много лет назад. Возможно, что Малфой больше не держал её ногой, но гильотиной по-прежнему управлял он.

– Ты думал, что я тогда тебя не видела, – она скрестила руки на груди и закрыла глаза. – Но ты ведь там был, не так ли? Ты видел, что со мной сделал Монтегю и Гойл?

Так много раз Грейнджер прокрутила в голове момент, когда задаст ему этот вопрос. Сколько вопросов ей ещё предстоит задать этому человеку, чтобы получить в ответ удар? Когда впервые он ударил настолько сильно, чтобы она поняла, что прощать нельзя? Кажется, что именно с того дня, когда они встретились впервые за завтраком в Большом зале. Гриффиндорка хотела кричать во всё горло, чтобы каждый мог услышать, насколько Малфой ужасный, но вместо этого вынашивала этот вопрос до сегодняшнего дня. Ей было плевать, что кто-то узнал бы её историю позора, что кто-то увидел бы её израненную душу – Гермиона хотела вскрыть его душу, будто бы ему было не всё равно.

Сейчас уже было плевать. Наверное.

Чтобы рассказать ей эту историю, следовало бы начать повествование ещё с четвёртого курса, но ведь тогда было не так больно. Тогда Малфой лишь искромсал её наивные детские чувства, а ей так хотелось, чтобы он понял, когда был нанесён первый серьёзный удар. Гермиона хотела, чтобы он смотрел на неё с такой же болью, как и она на него – чтобы он видел в ней отражение своих мерзких поступков. Гермиона Грейнджер – живое напоминание о том, что Драко Малфой может быть виновным, что ему есть за что ответить, но об этом просто промолчали.

Она промолчала об этом.

Он поднял голову и затаил дыхание. Гермиона провернулась к Малфою, встретившись с ним взглядами. Он только сейчас понял, а она только сейчас впервые позволила себе об этом не то, что думать, а говорить вслух. Драко даже не догадывался, что нанёс ей удар ножом в спину задолго до суда в августе 1998-го. Гермиона на тот момент знала, какая на вкус боль, которую доставлял Малфой.

Ей было за что мстить этому человеку, но она отказывалась от этой мести. Всегда отказывалась.

Она прощала, тем самым делая его удары ещё более болезненными.

– Тогда ты тоже был не виноват? – её бледное лицо блестело из-за слёз. – Почему я не могу отыскать у себя в голове хотя бы одну ситуацию, чтобы ты не был виноват передо мной? Ты же всегда старался меня ударить побольнее.

– Я не…

– Я просто нуждалась в помощи, а ты сбежал. Ты знал, что они сделали, но продолжал надо мной издеваться, – Грейнджер сделала шаг к нему. – Ты думал, что я слабая, но смотри, что с нами стало.

– Они были моими друзьями…

– А я была обычной грязнокровкой, – перебила его Гермиона. – Ведь именно так ты меня назвал через неделю во время совместного занятия у Снейпа. Да, я грязнокровка, а ещё я – обычный человек. Ты мог просто позвать кого-то на помощь, просто чтобы кто-то мне помог, если не хотел сам марать о меня руки!

Шрам на боку больно горел, отшвыривая девушку в далёкое прошлое, напоминая о том дне, когда она заработала себе первое болезненное напоминание о том, что навсегда останется в её голове. И на её теле. По сравнению с этим, все выходки и унижения Малфоя сходили на нет.

Её губа разбита, волосы спутаны, а вся одежда разорвана. Из-за слёз она не могла рассмотреть собственные руки, что болели из-за ссадин и глубоких порезов, которыми её наградили часом ранее. Грейнджер лежала на холодном полу, чувствуя под собой собственную засохшую кровь и слюну. Она попыталась пошевелиться, но тут же вскрикнула из-за жгучей боли между ногами.

Девушка потянулась правой рукой к своей промежности. Одно лёгкое касание принесло ей такую боль, что по телу прошёлся электрический разряд. Тонкие холодные пальцы вмиг измазались в липкую кровь в перемешку со спермой. В горле встал ком, а через секунду она опустошила свой желудок, содрогаясь от боли. Каждый дюйм тела был ей отвратителен – ей хотелось снять из себя кожу, чтобы наконец-то перестать чувствовать тепло от чужих прикосновений.

Те, кто затащили её сюда, скрылись полчаса назад, но она продолжала чувствовать отвратительное горячее дыхание на своей шее. Гермиона поджала ноги, преодолевая адскую боль, и надеялась лишь на одно, – что сейчас станет легче, что она просто умрёт от накатывающих волн агонии и боли. Девушка обращалась в молитве к самой Смерти, чтобы вся эта пытка прекратилась. Но секунды превращались в минуты, в минуты – в часы. Гриффиндорка на своей шкуре чувствовала, что такое вечность в муках.

Внезапно послышались отдалённые шаги. Гермиона повернула голову, переступая через жгучую боль в теле. Она не могла сфокусироваться на силуэте, который приближался к ней.

– Помогите… – еле слышно прошептала девушка. – Пожалуйста…

Звуки шагов затихли.

Неужели кто-то смотрит на неё?

Грейнджер пришлось приложить титанические усилия, чтобы поднять голову, но всё, что она увидела – это удаляющийся силуэт Драко Малфоя. Это точно был он – Гермиона узнала бы его из тысячи, из миллиона, даже находясь на пороге смерти. Он просто посмотрел и ушёл, оставив её на том же месте, где её оставили Монтегю и Гойл.

Лишь частично девушка помнила, как дотянулась к окровавленному осколку зеркала, которым один из слизеринцев наносил ей порезы на бёдрах и руках. Гермиона всадила себе осколок в правый бок, чуть ниже рёбер, и закричала от боли. Только так она могла убедиться в том, что всё ещё жива, что это не ад, а всего лишь её жизнь.

Серые глаза Малфоя ни на секунду не отрывались от неё, пока она продолжала молчать. Единственное, что смогло перекрыть это воспоминание – это смерть родителей, к которой так же был причастен всё тот же человек. Хотя Гермиона простила ему его безразличие, и снова бежала к нему на встречу, натыкаясь на острые скалы. Она бесконечное количество раз стучалась в его закрытые двери, выводила на них своей кровью обращения, но он продолжал бить в ответ. Когда-то она пыталась спросить у себя: почему ей суждено испытывать боль только от руки одного и того же человека? Но никто та к ей и не ответил.

– Почему это всегда ты? – тихо спросила Гермиона. – Почему каждый мой шрам носит твоё имя?

Но он молчал, а она и не ждала ответа на этот вопрос. Её неспособность прикоснуться к собственному телу, и долгие годы, которые она пыталась не дёргаться из-за прикосновений других мужчин – это заслуга друзей Малфоя, что решили развлечься с мерзкой грязнокровкой. Но и Малфой был в этом виноват не меньше, потому что знал, что с ней случилось и кто это сделал. Он продолжал ходить в коридорах, бросать едкие комментарии в её адрес, и вряд ли его преследовал образ полумёртвой гриффиндорки. То, что он увидел в Выручай-комнате ни на миг не смягчили его отношение к ней. Она продолжала оставаться для него второсортным мусором.

– Мне жаль, что всё так случилось, – он опустил глаза. – Но я не мог тогда поступить иначе.

– Ты всегда не мог поступить иначе, – девушка смахнула слёзы с лица. – Я хочу, чтобы ты знал, что я тут только потому, что твоя мать готова за это платить. Я – первая в очереди из тех, кто желает тебе смерти, Малфой.

– Я бы не стал сопротивляться, если бы ты пришла ко мне с ножом, – он сидел всё так же с опущенной головой.

– Я думаю, что мы поговорим о том дне, когда были убиты Астория и Скорпиус, когда тебя переведут под домашний арест, – Гермиона села напротив него, сложив руки в замок. – Если всё пойдёт по плану, то надеюсь, что уже к концу следующей недели ты окажешься в Мэноре.

Она пыталась побороть в голосе дрожь, но ей даже не удавалось совладать со своими руками, которые ходили ходуном. Единственное, чего не могла объяснить Гермиона, это то, что её сейчас одолевали совсем иные эмоции нежели она себе представляла. Не было гнева, ненависти или всепоглощающей злости – была просто жгучая боль, жалость к себе и желание расплакаться. Пусть она и видела в Малфое отражение всех своих бед, но вместе с этим там были ещё и те эмоции, которые она запретила себе чувствовать по отношению к себе много лет назад. Она была слабой перед ним, и даже ненависть не помогала.

– Ты должен быть со мной честен, – прокашлялась Гермиона. – Я – твой адвокат, и я должна быть в курсе каждого твоего вздоха в ту ночь.

Она разлеталась на миллион осколков с каждым словом, но понимала, что так нужно. Ей нужно быть его адвокатом, а иначе не получится. Малфой молчал, не произнося не слова, пока Грейнджер продолжала слышать все его слова, сказанные ещё в школе. У неё не получалось сдерживать своё больное подсознание, и она понимала, что для первой встречи этого достаточно – она поняла свой допустимый порог, свою силу самообладания.

У неё не было козырей перед этим человеком. Почти.

– Я тебе не верю, – произнёс Драко. – Неужели тебя теперь интересуют только деньги? Ты действительно готова защищать меня только из-за того, что моя мать достаточно тебе платит?

– Меня не интересует: веришь ты мне или нет, – девушка направилась к двери. – Меня лишь интересует: веришь ли ты сам себе, Драко Малфой?

Она буквально выбежала, прямо как десять лет назад, когда услышала правду из уст слизеринца. Опять так же жгли бёдра, бесконтрольно стекали слёзы и внутри зияла невозможная пустота. Грейнджер была буквально в шаге от того, чтобы отказаться от этого дела, отказаться от своего плана – отказаться от всего, и снова вернуться в Америку, в свою квартиру. В сердце было так тихо – гробовая тишина, как у мёртвого человека, коим она на самом деле давно и была.

Улицы сменялись одна за другой, пока стеклянные глаза Гермионы смотрели сквозь толпу волшебников. Возможно, что кто-то её узнал и даже поздоровался, но она не обращала на это внимание. Ей снова казалось, что она пробирается через огромную тучу студентов, которые толпятся у дверей Большого зала. Опять слишком много мерзких прикосновений, что вот-вот спровоцируют её на очередную паническую атаку и болезненный приступ. Грейнджер просто вмиг перестала видеть в себе взрослую девушку – она снова маленькая девочка, которая вынуждена выживать один-на-один со своими сжигающими чувствами.

Ей так хотелось сдаться в плен всем этим воспоминаниям и принять заслуженное наказание, хоть она и не понимала за что. Душа высохла, а в горле постоянный ком. Гермиона не обращала внимания на боль в левой руке, но швы, что снова начали расходиться – продолжала идти прямо, чтобы исчезнуть посреди улицы.

– Мисс? – перед лицом появилась низенькая рыжая девушка, что явно испугалась неожиданной гостьи. – Я могу чем-то помочь?

– Мне нужен мистер Тики, – монотонно ответила Гермиона. – Скажите ему, что к нему прибыла мисс Грейнджер.

– Да, конечно.

Даже зная, что Скарлет ей не поможет – она подсознательно пришла к ней. Гермиона нуждалась в помощи, хотя прекрасно понимала, что стоит кому-то протянуть ей руку и она отвергнет эту попытку. Она привыкла быть жертвой, а ещё привыкла быть сама себе лекарем, который способен залечить раны. Временно и весьма извращённым методом, но способен.

– Моя дорогая мисс Грейнджер! – радушный голос Януса Тики заставил её содрогнуться. – Рад Вас видеть.

– Добрый день, – она постаралась улыбнуться. – Я нагрянула, чтобы встретиться со Скарлетт. Это возможно?

– Конечно, – мужчина указал ей на дверь. – Она только вернулась с прогулки. Думаю, что Вы можете с ней поговорить. Возможно, что это позитивно скажется на ней, потому что она отчётливо произносит Ваше имя и несколько раз спрашивала о Вас.

– Да? – она затаила дыхание. – А что спрашивала?

– Мисс Дагворт несколько раз спрашивала, почему Вы к ней не приходите, – Янус открыл дверь. – Я оставлю Вас ненадолго.

– Спасибо, – Гермиона кивнула и закрыла за собой дверь.

Скарлетт стояла у окна, наблюдая за тем, как расходятся грозовые тучи, сменяясь солнцем. Было так странно видеть её со спины – никакого пронзительного и понимающего взгляда и привычного добродушия. Гермиона в этот раз пришла ни к своему психологу, которая была готова всегда выслушать и помочь – она пришла к своей жертве, которая не заслуживала этого.

На миг она почувствовала себя Малфоем, но тут же загнала эту мысль в угол. Хотя по-хорошему, Грейнджер ничем не отличалась от неё – причинила боль близкому человеку, незаслуженно и очень жестоко.

– Скарлетт? – Грейнджер прикусила губу, словно боялась увидеть её глаза, и осуждение в них. – Ты узнаёшь меня?

– Ты – Гермиона, да? – девушка заинтересовано оглядывала её с головы до ног. – Мистер Тики мне много рассказывал мне о тебе, и показывал мне твои воспоминания обо мне, – Скарлетт подошла к ней вплотную и резко обняла. – Что со мной случилось? Кто это сделал со мной, Гермиона?

Она чувствовала в каждом слове своего психолога такую боль и отчаяние из-за непонимания того, что с ней случилось. Эта девушка лишь понимала, что у неё было прошлое, которое кто-то беспощадно отобрал, а ещё она видела в Гермионе единственного близкого человека. Её крепкие объятия говорили вместо неё – говорили о том, как она ей верит, как рада видеть и как хочет чувствовать от неё поддержку. Грейнджер боялась прикоснуться к Скарлетт, чтобы не почувствовать всю эту боль.