Текст книги "Презумпция невиновности (СИ)"

Автор книги: feral brunette

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

Безысходность и обречённость – это то, что изо дня в день терзало Скарлетт, но чем ей могла помочь Гермиона? Она ведь даже не догадывалась о том, что обрела на муки не только бедную девушку, но и себя. Как смотреть ей в глаза и обещать, что всё будет хорошо? Скарлетт Питерс стала живым отражением всей той гнили, которая жила внутри Гермионы. Ещё одним отражением.

– Я буду рядом, – Гермиона наконец-то прижала к себе Скарлетт. – Прости меня, моя хорошая…

– За что?

– За то, что допустила это, – в горле стал ком. – Я не уберегла тебя от этой тьмы… Прости меня, если сможешь.

Скарлетт не понимала о чём говорит Гермиона, и просто ничего не ответила. И Грейнджер придётся с этим жить – она не сможет от этого убежать, как бы не старалась. Даже если она купит дом в новой стране, в новом городе, на другом континенте – ей никогда не удавалось сбежать от того, что она сделала. Это всегда возвращалось больным напоминанием: безобразным шрамом на теле, ароматом полевых цветов, привкусом беладонны – чем угодно. Гермиона слишком хорошо себя знала, а поэтому крепче прижалась к Скарлетт, чувствуя её учащённое сердцебиение.

Как бы она не убеждала себя в том, что в ней и следа не осталось от былой гриффиндорки, но кое-что не удалось искоренить – это угрызения совести. Да, теперь это всё было присыпано безразличием, равнодушием, мстительностью и горой успокоительных, но факт оставался фактом. Грейнджер отдавала себе отчёт в том, что её поступки – не удел благородных людей. Она – убийца, лгунья и последняя сволочь. Вряд ли сейчас Гермиона уж слишком сильно отличалась от Малфой, возможно, что она даже переплюнула его.

Пока Скарлетт о чём-то рассказывала Гермионе, то в её голове смешались все недавно пережитые моменты. Она вспоминала слова Гарри, глаза Рольфа и мертвецки-бледное лицо Малфоя. Её жизнь давно уже отличалась от того, чего она сама себе когда-то желала. У неё не было той светлой любви, которая бы залечила все раны; не было сил на прощение; не было какого-то иного стимула для существования. В ней не было человечности.

А если и была, то угасала с каждым днём. С каждой горящей красной ниткой.

Она была адвокатом, который изучал психологию преступников, разбирался в их мотивации, разделял психически здорового человека от больного, но не смогла воспользоваться этими знаниями, когда пришло время разобрать себя. Одного лишь понимания, что она – больная, было мало, потому что следовало бы еще отыскать в себе мужество признать это перед другими. Гермиона ступила на троп тех ублюдков, что слепо следовали за своими больными фантазиями, и она ничем не отличалась от тех, на слушаниях которых присутствовала в далёком августе 1998-го года.

– Мне пора уже идти, – Грейнджер прервала болтовню Скарлетт о бабочках. – Прости, что вынуждена тебя оставить опять.

– Тебя что-то тревожит? – она могла поклясться, что сейчас Скарлетт к ней обратилась так же, как это было до Обливиэйта. – Ты же можешь со мной всем поделиться… Мы же сёстры.

А это был удар ниже пояса, который Гермиона сама для себя уготовила. Мало того, что она понимала, что лишила Скарлет всего, чем она жила прежде, так теперь она ещё и была для Питерс той призрачной надеждой. Грейнджер видела, как девушка смотрела на неё, пыталась отыскать в своей голове хоть что-то похожее, но тщетно. Она лишь видела спасение в своём убийце. Ведь с лёгкостью можно приравнять Обливиэйт к Непростительному, приводящему к смерти.

Обливиэйт – это маленькая смерть на каждый день, когда пытаешься вспомнить, что когда-то любил, чем увлекался, о чём разговаривал с друзьями, но в голове лишь пустота. Гермиона это прекрасно осознавала, когда хотела себя лишить всех воспоминаний, дабы дальше жить, но отказалась от этой затеи. Ей было проще жить с болью в груди нежели с пустотой.

Потому что так ты чувствуешь себя живым человеком, у которого было прошлое, были какие-то счастливые воспоминания. Без света не бывает тьмы, и наоборот.

– До потери памяти ты знала, что я – не самый лучший человек, – сквозь ком в горле выдавила Грейнджер. – Я не хочу, чтобы ты обманывалась сейчас. Я – худшее, что с тобой случалось, Скарлетт. Моя душа – это мрак.

К ней снова вернулась боль, которая ненадолго отступила. Внутри снова извергался вулкан боли, что отпечатывалась в каждом дюйме тела. Разболелись шрамы, всплыли записи старого ежедневника, раздался голос Гарри и шёпот Малфоя. Она теряла себя быстрее, чем раньше. Глупо было полагать, что стены в её голове смогут выдерживать весь этот натиск. Она не привыкла быть счастливой и потому не считала счастье чем-то обязательным для себя. Ей было привычно чувствовать удары хлыстов страдания.

– Не говори так, – Скарлет коснулась её плеча. – Возможно, что твоя душа не столь красива, как у других, но ты не думала, что это только оттого, что она изранена? Всем нам нужно немножко добра.

Она продолжала оставаться её психологом, пусть и не помнила этого. И сейчас Гермионе нужен был не рецепт от неё, а простая беседа. Скарлетт – её чистый лист, на котором можно написать всё, что тревожит, но Грейнджер не решалась взять перо в руки. Она раз уже испортила этот лист, и повторение этого ей не хотелось.

– Береги себя, – Грейнджер поцеловала её в лоб, словно на секунду поверила в то, что она – её старшая сестра. – Я обязательно ещё наведаюсь к тебе.

Всё тело пронизывала невероятная боль. Она просто умерла там, на холодном полу Выручай-комнаты, и мир остановился. Гермиона была способна чувствовать только боль – ни прикосновений рук мадам Помфри, ни голоса МакГонагалл, ни запаха множества зелий и мазей. Только искрящаяся, обжигающая и невыносимая боль. Она продолжала слышать смех Монтегю, чувствовала прикосновения Гойла и собственную липкую кровь на лице.

Грейнджер лежала и почти не шевелилась, пока Помфри обрабатывала кровоточащие раны, но ей казалось, что она бежит. Так быстро и так отчаянно, как только могла. Она не обращала внимания на то, что с ног хлестала кровь, что с влагалища вытекала сперма её насильников, а голос был сорван – ей так хотелось убежать из собственного кошмара, но на деле – она просто лежала.

Она до сих пор слышала свой же оглушительный крик, когда Монтегю вошёл в неё. Ей казалось, будто бы разом переломались все кости и разорвалась кожа. Гермиона видела перед собой бесконечную мучительную пустоту, из которой не выбраться. Её чистая и невинная душа осталась навсегда лежать мёртвой на полу Выручай-комнаты. Не было реальности, не было обезболивающих заклинаний Минерва МакГонагалл – это всё было в пустоту.

– Остановите эту боль! – вскрикнула гриффиндорка. – Прошу вас! Просто остановите это всё! Я больше так не могу!

Самое непривычное – это пустота в груди, там где должно биться её сердце. Гермиона просто не чувствовала сердцебиения, будто бы в действительности была мёртвой и только боль двигала ею. Казалось, что к ней прикоснулась тень, пронзила её тысячей мечей, но на деле это были лишь люди – те, которых она ежедневно встречала в коридорах Хогвартса.

Она не помнила, как оказалась над старым надгробным камнем. Это была окраина Лондона, где почти никогда не было людей. Глухая лесополоса, которой было не место тут, и удивительно, что этот квадратный метр давно не превратили в участок дороги. Гермиона знала, что тут есть то, о чём не знала ни единая живая душа – тут была её собственная могила.

– Привет, моя девочка, – Грейнджер наклонилась над старым надгробием. – Прости, что так давно не наведывалась к тебе. Признаюсь, я всё надеялась, что когда-то смогу о тебе забыть.

Самый обычный камень: не гранит, не мрамор и никаких цветов рядом. Это надгробие было таким же простым и обычным, как и то, что покоилось под ним. Простая, невинная и чистая душа гриффиндорки Гермионы Джин Грейнджер. Она похоронила тут сама себя ещё на пятом курсе, когда Гарри думал, что она честна с ним.

Гермиона Джин Грейнджер 19.09.1979 – 10.12.1995

– Остановите эту боль! – вскрикнула девушка и легла на холодную земля рядом с надгробием. – Просто остановите, я вас прошу…

Её не остановили много лет назад, а сейчас было уже поздно что-то менять. В нос ударил аромат полевых цветов, а на языке почувствовался металлический привкус.

Было просто поздно уже что-то менять.

========== Глава 14 ==========

Если бы у нас был шанс – мы бы дышали.

Июнь, 2008.

Она должна сидеть на кровати и чувствовать привкус собственной победы над тем, кого так отчаянно ненавидела. Каждый её шаг, каждый вздох, каждое слово – всё, что она делала на протяжении последнего года – всё это было её одним большим планом. Годы, что убивали в ней человечность и взращивали «новую» Грейнджер – это всё, чтобы в конце она лишь поджигали ниточки в правильном порядке, прикуривала сигарету и наблюдала за тем, как рушится его жизнь. Её победа должна была быть на вкус как нежнейшие битые сливки, густой мёд и сладкая вишня. Она должна была чувствовать запах табака, амбры и немного дерева.

Но вот почти рассвет, она докуривает шестую сигарету, а в сердце ноющая боль.

Грейнджер безвылазно просидела за бумагами почти неделю, лишь изредка прерываясь на сон, когда усталость брала верх. Получасовая дремота всегда обрывалась, когда в сознание опять пытались прорваться кошмары. Гермиона снова превратилась в типичного трудоголика, который отрабатывал свой многотысячный чек – делала всё, лишь бы забыть, чьё дело было расписано на сотнях страниц. Она понимала, что так нужно, что по-другому не получится, но фамилия подзащитного всё равно напоминала о беспощадном прошлом.

Теперь каждый её день можно было охарактеризовать одинаково – она пыталась не умереть. То ли от болей по всему телу, которых на самом деле и не было, то ли из-за собственной глупости. Ни нормального сна, ни нормальных приёмов пищи – Грейнджер изводила себя, как морально, так и физически. Будь всё это несколько месяцев назад, то сейчас бы к ней заявился Рольф, постучавшись в дверь, и отвлёк бы от столь однообразного занятия. Тогда всё было проще, а пока что Гермиона продолжала прописывать свою речь для судьей Визенгамота и иногда вспоминать о Гарри, Роне и Рольфе.

А ещё она больше не решалась включать свет в ванной комнате. Ей хватало того, что события из Хогвартса начали преследовать во сне, и во всех отражениях. Каждый её сон – это просто набор кадров из прошлого, без определённого сюжета и продолжительности. Гермиона потянулась к своему ежедневнику, что лежал на прикроватной тумбочке, и раскрыла на той странице, где остановилась пару дней назад.

14 сентября, 1994 год.

Это было больно. Спасибо, Малфой, теперь я знаю, каково это – быть тобой. Быть отвергнутой и ненужной.

Они вышли из подземелий, оставив позади очередное занятие у Снейпа. Гермиона продолжала возмущаться о том, что профессор несправедливо отнял у Гриффиндора баллы – она пыталась говорить и думать о чём угодно, лишь бы не возвращаться мыслями к тому человеку, что сидел позади неё на занятиях.

Похоже, что возлагать надежды на летние каникулы – это было такой глупостью. Но её рациональное мышление зациклилось на том, что в ней играет лишь юношеский максимализм, что ей достаточно провести несколько месяцев дома, и она вспомнит о том, кто такой Драко Малфой. Иначе Гермиона отказывалась признавать в себе былую гриффиндорку, раз она позволила допустить себе влюблённость в того, кто всячески портил её жизнь в стенах школы.

– Не стоит так переживать, Гермиона, – успокаивал её Гарри. – Я уверен, что ты заработаешь в десять раз больше очков, чем Снейп у нас отнял.

– Ага, – выдохнула гриффиндорка. – Только после того, как напишу этот чёртов доклад. Это ужасно несправедливо! Занятие уже завтра, а тему доклада он дал только сегодня.

– Я могу помочь, если хочешь, – встрял в разговор Рон.

– Спасибо, Рональд, но в этом деле ты мне не помощник. Пожалуй, я сейчас же и пойду в библиотеку, – Грейнджер прижала к себе сумку. – На ужин меня не ждите. Мне предстоит большая работа…

– Но…

– Никаких «но», Гарри Поттер, – она тепло улыбнулась. – Всё, я ушла.

Она набрала столько книг, что её было практически не видно за горой фолиантов и рукописей. Гермиона продолжала изучать параграф за параграфом, вчитываться в каждое слово и делать записи на пергаменте. В какой-то момент она поняла, что у неё разболелась голова и начали слезиться глаза. Девушка подняла голову и осознала, что осталась в библиотеке совершенно одна. Все соседние столы были пусты, и такая мрачная тишина, что по спине пробежали мурашки.

Ей оставалось дописать всего несколько строк, и можно было возвращаться в гостиную Гриффиндора. Грейнджер полезла в сумку, чтобы достать небольшое зеркальце, подаренное ей мамой перед отъездом. Из-за карандаша, который помогал волосам держаться в небрежном пучке, она понимала, что выглядит, как минимум, комично. И если Гермиона собиралась появиться в коридорах или же в факультетской гостиной, то следовало бы посмотреться на своё отражение.

Она начала копошиться в сумке, когда поиски зеркальца ушли на второй план. Кое-что более важное пропало, что заставило упасть сердце в пятки. Гермиона судорожно вытрясла на стол всё содержимое своей сумки, чтобы убедиться в том, что среди тетрадей и учебников не было её ежедневника с золотистой закладкой.

– Потеряла что-то? – перед ней из ниоткуда появился Малфой. – Я могу помочь?

Больше, чем его внезапное появление, пугал только тон, с которым он к ней обращался. Гермиона постаралась вытеснить из головы тревожные мысли, но сердце неистово затарабанило, а в горле стал ком.

– Не твоё дело, – отрезала Грейнджер, и попыталась как можно быстрее собрать все вещи.

– Да ладно, а может я всё же помогу? – Малфой достал из-за спины до боли знакомый ежедневник. – Думаю, что причина твоей паники кроется в этом?

– Я думала, что это ниже твоего достоинства – касаться вещей такой ведьмы, как я, – она попыталась сохранить невозмутимое выражение лица.

– Ты хотела сказать «вещей грязнокровки», – парень самодовольно ухмыльнулся. – Твоё счастье, что ты догадалась наложить на него чары, чтобы никто не смог прочитать твои никому ненужные записи.

– Спасибо за оказанное содействие, – она вырвала у него из рук блокнот. – Тебе зачтётся.

Где-то в глубине души гриффиндорка выдохнула с облегчением, ещё раз поблагодарив себя за то, что не поленилась вычитать заклинание для защиты записей. Девушка быстро собирала вещи со стола, пока Малфой всё так же стоял и наблюдал за ней. Она пыталась отвлечь себя на размышления о том, что больше никогда не вынесет ежедневник за пределы спальни девочек, чтобы не думать о том, что слизеринец стоит так близко и они тут вдвоём.

– Но явно не твоё счастье, что я всё же лучше тебя, хоть ты это и отказываешься это признавать, – глухо проговорил Малфой, когда она направилась к выходу. – Такие примитивные заклинания, что я даже засомневался в том, что ты там пишешь что-то важное. Это больше похоже на защиту конспектов по травологии от Уизела, но ты же там хранишь совсем другие секреты…

– Не понимаю, о чём ты, – Гермиона замерла на месте и нервно сглотнула.

– Серьёзно? – парень вплотную приблизился и практически коснулась губами её уха. – Разве не об этом ты думаешь, Грейнджер? Разве не об этом мечтаешь, пока смотришь на меня из-под ресниц?

Её бросило в жар, а сердце словно остановилось. Не было даже сил на то, чтобы оттолкнуть от себя Малфоя и просто убраться из этой чёртовой библиотеки. Порой ей казалось, что этот человек имел просто неограниченную власть над ней, и прямо сейчас он это доказывал. Девушка потеряла все свои мысли, всю свою смелость и просто была не в силах выдавить из себя хоть слово. Где-то в глубине души кричало её гриффиндорское подсознание и велело оттолкнуть от себя Малфоя, но она не могла. Грейнджер просто погрязла в этих серых глазах с головой.

Это походило на слишком хороший сон, только это было наяву. Гермиона затаила дыхание, отбрасывая в сторону все тревожные мысли. Ей вмиг стало плевать на то, что будет дальше. Ей хотелось жить этим одним мгновением, что переворачивало в ней всё с ног на голову. Девушка буквально чувствовала, как между рёбрами прорастали нежные пионы, которые дурманили рассудок.

У этого человека была такая власть над ней, что ей хотелось сдаваться ему в плен раз за разом.

Хотелось безрассудно отдаться во власть этим кратковременным чувствам, что обязательно отдадутся болью. Она это прекрасно понимала, но не хотела думать о том, что будет потом. Эта пропасть манила острыми скалами и цветущими пионами. Чувствовалась такая дикая невесомость, лёгкость, а ещё то, как на спине расправлялись крылья. С этим человеком было опасно открывать в себе подобные эмоции, но глупая и самонадеянная гриффиндорка не думала об этом.

– Ты любишь меня, Грейнджер, – опять прошептал Драко, касаясь её волос. – А что бы ты сделала, если бы я сказал тебе те самые слова? – он провёл большим пальцем по её губам. – Скажи же мне что-то, Грейнджер?

– Драко…

– Любишь меня? – он буквально вдохнул ей эти слова в шею. – Скажи мне.

Эти прикосновения, этот голос – ему не нужно было её о чём-то просить. Она знала, что никогда не сможет себе простить это безрассудство, это секундную слабость, но ей так хотелось верить. Гермиона просто хотела хотя бы на миг представить, что её первое наивное чувство, что было воспитано в ней слишком красивыми романами и сказками со счастливым концом, может быть реально.

Ей было достаточно того, что она сама себя ненавидит за это чувство, что ругает изо дня в день своё отражение, которое за секунду меняется, стоит ей снова подумать о Малфое. Грейнджер просто хотела, чтобы это чувство расцвело в ней нежными полевыми цветами и сопровождалось весенней свежестью – чтобы это было, как в сказке.

– Да…

Это было столь глупо, столь неуважительно к себе, что подсознание кричало и оглушало её. Гермиона понимала, что за такое ей придётся расплатиться, но было бессмысленно отпираться, когда человек прочитал твои самые сокровенные мечты и мысли.

Ей хотелось сказки, но это была реальная жизнь, и она не была той самой героиней, которой предначертан счастливый финал. И сердце это чувствовало, и душа это чувствовала – ей будет больно, и от этой боли не будет спасения.

– Идиотка! – он грубо толкнул её в спине и громко рассмеялся. – Какая же ты наивная и тупая! Хренова грязнокровка!

А вот и наступил тот момент, когда за один миг из жизни пришлось расплачиваться. Только он наступил гораздо быстрее, чем она ожидала. Сотни ножей пронзили грудь, а злорадный смех Малфоя проникал ядом под кожу. Гермиона почувствовала сильную боль в коленях и ладонях, которыми опиралась на каменный пол, чтобы встать на ноги. Пионы в рёбрах превратились в кроваво-красные колючие розы, что разрывали каждый дюйм тела и впивались во внутренние органы. Девушка продолжала слышать эхо смеха слизеринца, пока сердце вылетало из груди. Она словно действительно падала в пропасть, в которую её так манила близость Малфоя, только вот полёт сопровождался адской болью. Кости хрустели, подступало чувство тошноты и одиночества.

Её просто растоптали на ровном месте, а она как дурочка, улыбалась каждому удару. Ей проводили холодным лезвием по горлу, а она кричала о том, что ей нравится. С Малфоем было опасно, а она отказывалась чувствовать эту опасность.

– Ты – поганая дрянь, и мне придётся ещё долго отмывать руки после того, как я к тебе прикоснулся. Даже не думай, грязнокровка, что ты можешь быть хоть кому-то интересна, а особенно – мне. Ты – самая глупая вещь во всём мире.

Он ушёл, заливаясь громким смехом, пока с её глаз скапывали слёзы на каменный холодный пол. Если бы она только знала, сколько раз ей придётся оставаться вот так сидеть на каменном полу, пока он уходил.

Грейнджер захлопнула ежедневник, вытирая слёзы с лица. Всего две строчки, что отшвырнули её на много лет назад. Она опять почувствовала, как жгли её ладони, словно её опять кто-то толкнул и она упиралась в каменный пол. Те розы по-прежнему цвели в её душе, а она поливала их своими слезами – они впивались во все внутренние органы, напоминая о том, что ей не предначертан счастливый конец. Девушка подняла голову, заметив на одеяле солнечные лучи – воспоминания снова захлестнули её с головой, и она не заметила, как выпала из реальности на несколько часов.

Холодный душ, стакан воды и чёрная кожаная папка в руках – она готова встретиться с Нарциссой, которая явно уже ждала её у Министерства. Грейнджер выбрала жёлтое атласное платье чуть ниже колен, и чёрный пиджак, который не совсем был по погоде. Но казалось, будто бы Гермиона пытается как можно тщательнее скрыть своё тело, которого снова начала стеснять и которое снова начала ненавидеть.

Девушка уложила волосы в строгий пучок и аппарировала из гостиничного номера, не забыв о волшебном зелье Ньюта Саламандера – ещё один флакончик, словно не знала о том, чем это закончится. Но ей нужна была уверенность в том, что сегодняшнее закрытое заседание пройдёт так, как она рассчитывала. И несдержанность в совокупности с накатывающими истериками и больными воспоминаниями – это не то, что помогло бы добиться желаемого.

– Добрый день, – она заметила Нарциссу, которая места себе не находила у здания Министерства. – Готовы? Сегодня нас ждёт первая маленькая победа.

Накатывающая эйфория от мерзкого зелья очень быстро ударила в голову, забирая Гермиону в свою власть. Не было ни боли, ни страданий – ничего. Когда-то она упивалась этим отсутствием каких-либо эмоций, а потом долго за это расплачивалась. Вся её жизнь – это одна и та же пластинка на повторе. Это всегда один и тот же круг ада.

– Здравствуйте, мисс Грейнджер, – женщина тяжело вздохнула. – Я не сомневаюсь в Вашей профессиональности, я лишь сомневаюсь в том, что суд пойдёт на это.

– А Вы не сомневайтесь, – Гермиона задорно подмигнула женщине и уверенно последовала к тому месту, откуда когда-то выбегала, как из пыточной.

Они не спеша спустились в подземелья Министерства и остановились перед Залом №10, где проходили все слушания над Пожирателями. Всё в точности, как десять лет назад, только рядом была Нарцисса, но и Поттер был где-то рядом. Гермионе лишь оставалось надеяться на то, что главного Аврора на это закрытое слушание не пригласили. Или он сам отказался от этого, зная, что снова может разочароваться в своей лучшей подруге.

Она замечала все взгляды – каждый из тех, который был прикован к ней и миссис Малфой. Грейнджер не читала ни одной газеты за всё то время, как вся магическая Англия узнала имя нового адвоката Драко Малфоя, но тут и так всё было понятно. Она – самая главная и самая обсуждаемая новость, которая явно помогла «Ежедневному Пророку» увеличить количество ежедневных тиражей.

Она – адвокат дьявола. Но была ли она хоть чем-то лучшего него?

Двери распахнулись, и Грейнджер с самодовольной улыбкой показалась в зале, пропуская все слова дежурного колдуна о том, что запрещено пользоваться палочкой и любой другой магией. Ей было на это плевать – в ней разгорался такой дикий азарт, что хотелось забраться на трибуну и просто рассмеяться каждому из судьей в глаза. Это была какая-то горькая минута триумфа для неё, потому что последний раз, когда её видели эти стены, то она была растоптана очередным ударом того, кто сделал это своей обыденной привычкой – убивать в ней человечность.

– Здравствуйте, уважаемые коллеги, – протянула Гермиона. – Мы можем начинать?

Было только одиннадцать судьей, она и Малфои. Это было так странно, но так закономерно. Гермиона пробежалась глазами по занятым местам, улыбнувшись от мысли, что Гарри тут всё же нет. Все знакомые лица, что приводило даже в некое замешательство, пока Америка развивалась с каждым днём, то консервативная Англия припадала пылью.

– Закрытое судебное слушание от двадцать восьмого июня две тысячи восьмого года, касательно изменения меры пресечения Драко Люциуса Малфоя, объявляется открытым, – сквозь зубы процедил всё тот же Тиберий Огден. – Мистер Драко Люциус Малфой обвиняется в двойном жестоком убийстве миссис Астории Малфой – супруги обвиняемого, и Скорпиуса Гипериона Малфоя – сына обвиняемого. Прошу Вас, мисс Грейнджер. Суд готов выслушать Ваши доводы в пользу изменения меры пресечения из заключения в Азкабане на магический домашний арест, пока проводится расследование.

Ей казалось, словно Тиберий зачитывал это обвинение специально для неё, чтобы напомнить о том, кого она защищает. Никто не забыл о том, что случилось десять лет назад – такое не забывается. Тогда Гермиона была Героиней Войны, «Золотой девочкой», подружкой Гарри Поттера и одной из надежд магического мира Великобритании. Ей пророчили великое будущее, а некоторые даже видели в ней будущего Министра магии, но всё изменилось в этих самых стенах. Так думали многие, но никто не знал о том, что это лишь был последний удар. Почти никто.

А теперь игра снова продолжалась в этих же стенах, но с другими правилами. Обвинения были выдвинуты, нити подожжены, и только сама Гермиона моментами сомневалась в том, что сможет вывезти эту игру.

– Спасибо, мистер Огден, – она улыбнулась и заняла место за трибуной. – Начнём с того, что Хартия прав и свобод чистокровных волшебников, подписанная в тысяча семьсот сорок восьмом году, говорит о том, что любой представитель чистокровных семей, который оказывается под арестом, имеет право находиться под магическим домашним арестом в собственных владениях, предоставив суду возможность наложить на поместье соответствующие чары…

– Это не наш случай… – перебил её Огден.

– Прошу Вас не перебивать меня, господин верховный судья, – Грейнджер оторвалась от бумаг и посмотрела на мужчину. – Я продолжу. Так же, в соответсвии с постановлением Международного суда над ведьмами и волшебниками от девятнадцатого марта тысяча девятьсот одиннадцатого года, мера пресечения из заключения в тюрьме может быть изменена на магический домашний арест, если есть соответствующее подтверждение целителей, которое указывает на психическое расстройство обвиняемого, что вызвано пребыванием под постоянной охраной дементоров, – девушка достала из папки несколько листов. – Попрошу принять во внимание заключение мистера Энтони Голдстейна – ведущего целителя больницы Святого Мунго, который вчера осмотрел моего подзащитного. Так же в деле имеется соответствующее разрешение господина Министра на посещение мистером Голдейна моего подзащитного.

Тишину в зале нарушило шуршание бумаг, пока вся судейская коллегия изучала предоставленные бумаги. Гермиона лишь ухмыльнулась, встретившись взглядами с Огденом, который явно был недоволен напором со стороны девушки.

– Я продолжу, – Грейнджер перевернула страницу в своих записях. – Кроме этого, не будем забывать о всех судебных прецедентах, которых насчитывается больше четырнадцати за последние сто лет судебной практики магической Англии. Дело мистера Октавиуса Принца от двадцать второго сентября тысяча девятьсот девятнадцатого года, который был обвинён в жестоком убийстве своей кузины, но не удерживался в стенах Азкабана вплоть до вынесения приговора. Таким образом, обвиняемый Принц провёл в пределах своего поместья больше года, пока шло расследования столь простого дела. Дальше, – девушка облизнула губы и набрала полные лёгкие воздуха. – Дело мистера Джека Перевелла от семнадцатого марта тысяча девятьсот двадцать третьего года. Мужчину обвиняли в убийстве собственной дочери, но он точно так же, как и мистер Принц, находился под магическим домашним арестом. Я могу озвучить все четырнадцать дел, мистер Огден, но хотите ли Вы это слушать?

– Вам есть что еще добавить, мисс Грейнджер? – Тиберий заёрзал на месте. – Или Вы ограничиваетесь лишь делами столетней давности?

– Нет, что Вы! – девушка улыбнулась. – У меня есть готовая форма иска, которую я намерена подать в Международный суд над ведьмами и волшебниками, который скорее всего послужит прекрасным поводом для смещения Вас из занимаемой должности, так как Вы и Ваши коллеги нарушили, как минимум семь пунктов, из Декларации о правах и свободах ведьм и волшебников, что была принята шестого февраля тысяча девятьсот семьдесят первого года. С учётом всех изменений, что были внесены туда двадцать третьего декабря две тысячи седьмого года – вы нарушили больше десяти пунктов. А я, как один из независимых членов магической делегации Международного комитета по правам волшебников и ведьм, приложу все свои усилия, чтобы этот иск не затерялся и попал прямо в руки к господину Вальду.

Она посмотрела на Тиберия и мысленно сама себя похвалила. Гермиона узнала это недовольство в глазах судьи, почувствовав на устах вкус победы. Неужели кто-то сомневался в том, что она – лучшая в своём деле? Одно неправильно наложенное заклинание на злосчастный ежедневник научил её, что всегда нужно требовать от себя большего.

– Суд удаляется для принятия решения, – Огден застучал молотком и встал со своего места.

Она даже не прочитала и треть из той информации, которую собрала за эту неделю, но этого было достаточно. Грейнджер не сомневалась в том, что хоть раз их кто-то обвинял в подобном количестве нарушений, и это стопроцентно сработало. Впервые за долгое время она почувствовала себя живой, потому что снова работала, позабыв о том, кто сидел в клетке за её спиной. Гермионе совсем не хотелось поворачиваться лицом к Малфою, который сидел точно так же с опущенной головой, как десять лет назад.

Огден не заставил себя долго ждать, и появился с вынесенным решением спустя десять минут, но даже это показалось для Грейнджер вечностью.

– Суд принял решение изменить меру пресечения Драко Люциуса Малфоя из заключения в Азкабане на магический домашний арест, но учитывая всю тяжесть преступления в котором его обвиняют, суд так же постановил, что Гермиона Джин Грейнджер, как адвокат мистера Малфоя, становится поручителем свободы своего подзащитного, – Огден ехидно улыбнулся и с вызовом посмотрел на девушку. – Мисс Грейнджер, Вы принимаете условие суда?

Девушка молчала, пока все ждали её ответа. Каждый из судей, и в особенности – Нарцисса, которая вряд ли понимала, что означает быть поручителем свободы. Её серые глаза внимательно смотрели на неё, пока в них отчётливо читалась надежда на положительный ответ. Гермиона понимала, что это эдакая месть униженного Огдена, и отказаться – означает признать свою слабость.

– Конечно, – на выдохе произнесла Грейнджер. – Как Вы можете сомневаться во мне, мистер Огден?

– Вот и отлично, – Тиберий захлопнул папку. – Как только суд установит факт Вашего проживания в Малфой-Мэноре, мистер Малфой окажется дома. Судебное заседание объявляется закрытым!