Текст книги "Мой личный пейзаж страха (СИ)"

Автор книги: EminEfendi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Ответом ему служит напряженное молчание.

– Это шутка? Мы что, должны зайти и просто перестрелять всех, кто там находится? – от одной из Урожденных слышать такой вопрос было по меньшей мере странно. Как будто до этого с нами шутили.

– Да, это приказ, – спокойно отвечает Эрик.

– Мы будем стрелять в живых?! – в дрожащем голосе Урожденной слышится подступающая истерика.

– А ты хочешь стрелять в мертвых? – спрашивает один из Бесстрашных, а его товарищи заходятся громким хохотом. – Бля, я боюсь эту девку, она извращенка.

– Ты еще живой, поэтому ей не интересен, расслабься, – и снова ржач.

– Они вооружены? – на удивление спокойно интересуюсь я у Эрика.

– Не должны, – морщится он. Значит, маловероятно, но возможно.

На Эрика посыпался град вопросов.

– Мы будем стрелять в заранее согнанных туда безоружных людей?! Это, вообще, законно? Что за бессмысленная жестокость?

– Это приказ! – рявкнул Эрик так, что все вопросы отпали сами собой, оставив место лишь недоуменным переглядываниям.

– А если нас убьют там?! – на голосящую Урожденную начинают уже неодобрительно оглядываться.

Эрик язвительно усмехается и, стараясь делать это серьезно, отвечает:

– Тогда мы пойдем и отомстим за вас, – ответом ему служит громкий ржач Бесстрашных и побледневшие лица новичков.

Неодобрительно покосившийся на Лидера Марс громко поясняет:

– Во-первых, как сказал Эрик, это приказ, не подлежащий обсуждению, – видя наши унылые лица немного смягчает голос, – а люди, запертые там – трупы в любом случае. Они обвиняются в работорговле – таких как вы, молодых девок в бордели сдавали. Не буду вдаваться в подробности, что с ними там делали, как издевались и калечили. Приказ понятен?

Ненамного, но все же стало легче. Эти ублюдки и правда не заслуживают жизни.

Просматриваю вместе со всеми план здания, обсуждаем технику и тактику штурма, но в голове гвоздем засела одна мысль – я командир отряда зачистки. Палачей, карателей, убийц, в общем, обычных Бесстрашных. Судя по всему, отряд разведки загнал изгоев в тупик, но не стал добивать, а оставил их нам на сладкое – надо же натаскивать зеленых новичков. Это напоминало обучение котят кошкой – та тоже, поймав мышь, немного придушивает ее, а затем отдает ослабленную жертву котенку на растерзание.

Наконец, Марс с Эриком, ухмыляясь, раздают нам оружие.

– Проверить автоматы, – командую я ребятам, тут же принявшимся за дело. Вынимаю рожок своей винтовки – полный магазин. Краем глаза замечаю, как Эрик закатил глаза; ну да, ты свои шутки два раза не повторяешь.

Надеваю шлем и поправляю закрепленный у рта микрофон, пытаясь успокоить лихорадочно бьющееся сердце. Подошедший Марс спокойно протягивает руки и потуже затягивает ремешок под подбородком.

– Какой солдат не мечтает стать генералом, правда? Ты справишься.

В этот момент я не мечтала ни о каком генеральстве. Пределом моих желаний в данную минуту была должность агронома, с упоением подрезающего цветущие помидоры. Но пришлось лишь сильнее сжать зубы и кивнуть – справлюсь.

Стоящий неподалеку Эрик, скривившийся при виде этой сцены, рявкает:

– Что встали? Вперед!

И добавляет стоящим рядом Бесстрашным:

– Вы, пятеро – за ними. Цель – исключительно наблюдение.

Выходим из здания, затем, низко наклонившись, перебегаем неширокую улицу и останавливаемся перед отрядом Бесстрашных, удерживающих изгоев внутри. Они любезно уступают дорогу, и вот, мы, ощетинившись автоматами, врываемся в темное пыльное помещение. Реальная жизнь в Бесстрашии началась именно сегодня.

POV Эрик

Грохот, короткие приказы, снова грохот, не смолкающий уже дольше. Потом отчаянный крик Карми, от которого наушник в моем ухе начинает резонировать:

– Эсти, цель сзади! Стреляй! Ну же!

Тяжелое дыхание – видимо, бежит. Очередной звук выстрела, отдающийся неприятным тревожным царапаньем за грудиной. Оружия у изгоев быть не должно, но мало ли где проглядели. Да и разжиться автоматом в бою, просто отобрав его у криворуких идиотов – раз плюнуть. Удивлюсь, если все выйдут сами. Шлем и бронежилет не дадут сдохнуть, но руки-ноги…

Снова стрельба, приказы, грохот – и так нескончаемо. Стоило, наверное, пойти вместе с группой одним из наблюдателей, нежели закуривать здесь пятую сигарету и гадать, прострелят этой командирше ногу или нет. Ну, Марс, блядь. Дружба дружбой, а за свою девку я тебе яйца оторву.

Голос Карми с каждой минутой звучит все увереннее и звонче – девчонка входит в раж. Я точно знаю, как это бывает, когда, врываясь в помещение с находящейся в нем потенциальной жертвой, ты становишься подобен дикому зверю – явственно ощущаешь запах страха и липкого пота; даже сквозь грохот взрываемых гранат слышишь бешеный стук сердца и сбитое натужное дыхание потенциального трупа. А потом этот сладкий будоражащий миг, когда вскидываешь оружие и нажимаешь на курок, за долю секунды преодолевая границу между жизнью и смертью – в глазах живого изгоя мелькает очень характерный, уже не раз виданный, смертельный ужас, и вот уже через мгновение уставившиеся в потолок глаза мертвы.

Дальше снова всем телом врезаешься в плотную атмосферу паники, ужаса и боли, ощущая лишь стучащее где-то в голове сердце и пальцы рук, сжимающие автомат. Азарт растет в геометрической прогрессии, и остановится уже очень сложно. Кровь бурлит, отдаваясь в висках, голове, сердце – адреналин зашкаливает и, разливаясь по каждой жилке, по каждому сосуду, подталкивает действовать, бежать, убивать. И Карми убивает.

Напряжение отпускает, когда она появляется в дверях нашего импровизированного штаба одной из последних. Резким нервным движением отдает автомат и, снимая на ходу шлем, приближается к нам с Марсом. На лбу бледной как полотно девушки испарина, губы трясутся, но голос твердый, а глаза лихорадочно блестят от рвущего кровеносную систему адреналина. Старательно отводя взгляд в сторону, докладывает:

– Задание выполнено, объекты уничтожены. Потерь личного состава нет, но есть один раненый.

Киваю и не могу сдержать любопытства.

 – Сколько?

Карми судорожно сглатывает и хрипло отвечает.

– Трое.

Один из стоящих рядом наблюдателей кивком подтверждает, что девушка сегодня собственноручно застрелила троих изгоев.

– Ну надо же, – едко усмехаюсь я, – с дружелюбной хренью в башке, значит, покончено?

Карми, поджав губы, кивает, но тут же подхватывает под руки стоящую рядом покачнувшуюся Эстель и отводит ее в сторону. Убогая, сумевшая добить изгоя только с четвертой или пятой пули, еще долго и мучительно блюет в углу. Оглядываюсь – не она одна – еще трое подпирают стену, отхаркивая всю душу наизнанку. Я же обещал, что все будет до блевотного рефлекса жизненно. С почином вас, недоноски.

После доклада у Макса иду в свою квартиру и с приятным удивлением вижу ну прям-таки умилительную картину – у моей квартиры прямо на полу коридора сидит уставшая, поникшая Карми. Поднимает на меня сонный взгляд своих невозможных глаз и хриплым от выдавшейся неспокойной ночки голосом произносит:

– Я сегодня не могу… не хочу спать одна.

Ночью, ощущая всем телом прижавшуюся ко мне неспокойно спящую и часто вздрагивающую девушку, думаю о том, что такая идиллия не может длиться вечно.

Как в воду глядел.

PS: Я сломала систему фракций, но Кейт тоже заслуживает счастья, правда?

PPS: Решила перед финальной бугагашкой немного описать будни свежеиспеченных Бесстрашных))))

====== Глава 41 ======

.

Спустя две недели

POV Эрик

– Поздравляю, Эрик. Всего пять страхов. На данный момент – это рекорд!

Эти слова Макса, объявленные удивленно-восторженным тоном на финальном тесте, вызвали шквал аплодисментов. Всего пять – это так мало. Но, как оказалось позже, это до разрывающего душу бешенства на один больше, чем у проклятого Итона. У него – четыре, у меня пять. При прочих равных способностях только благодаря этой ничтожной разнице он занял первое место в рейтинге, получив возможность стать Лидером. И лишь величайшее слабоумие отказавшегося Убогого позволило мне занять этот высокий и такой желанный пост, но не позволило избавиться от ненависти к нему – навечно первом, с барского плеча швырнувшему мне лидерскую должность.

По физическим показателям, технике и тактике боя, а также прочим дисциплинам мы шли с ним наравне, даже количество баллов было практически одинаково, незаметно колеблясь то в его, то в мою сторону. А вот финальный тест решил все. Ненавижу.

Итон сумел преодолеть все свои четыре гребаных страха. Я – четыре из пяти. Первые три были стандартными и нормальными для человека со здоровой психикой и наличием инстинкта самосохранения – страхи смерти. Я умирал от ножевых ранений, наносимых мне толпою сотен и тысяч изгоев, сгорал заживо в тесном помещении без окон и дверей и отчаянно искал способы самоубийства в ловушке неподвижного парализованного тела. Избавиться от этих страхов невозможно, но я нашел способ усмирить панику – как мог, прибегал к логическому мышлению; пульс успокаивался, и меня выбрасывало в следующий, четвертый страх – страх отчуждения. Я находился внутри огромного стеклянного купола, по другую сторону которого была толпа знакомых и незнакомых людей. Я кричал, звал их, но меня не слышали и не видели. Избавиться от этого страха было проще всего – за годы детства мой мозг проделывал такие трюки не раз – я отлично умел убеждать себя, что одиночество среди людей – мой сознательный выбор.

Пятый страх я не смог преодолеть ни разу. Ни логикой, ни действиями – ничем, потому, что он был не таким как все – этот страх был эфемерным, нерациональным, лишенным какой-либо конкретики.

Каждый раз это был тот самый чердак родительского дома, в котором меня запирала безмозглая Сьюзан. Все то же лишенное света, пыльное, захламленное помещение, в котором можно было двигаться лишь наощупь и только мелкими шагами, чтобы не разбить себе башку. Но в пейзаже страха чердак был нескончаемо, неправдоподобно длинным, тянущимся, наверное, на всю длину улицы. И каждый раз я брел по этому бесконечно вытянутому коридору, отчаянно пытаясь догнать и ухватить нечто. Я понятия не имел, что притягивало меня так сильно, что заставляло с таким рвением и безнадежностью, до боли в висках от плотно сжатых зубов, до глухого стука отчаянно бьющегося сердца бежать, идти, карабкаться, тянуть руки к непонятной, неосязаемой, постоянно ускользающей дымке, изредка появляющейся впереди в неверном лунном свете.

Я спотыкался о разбросанный по полу хлам, раз за разом натыкался и опрокидывал на себя какие-то остатки мебели, но поднимался и с упорством параноика снова шел вперед. В какой-то то момент дымка начинала на моих глазах принимать форму чего-то осязаемого, и, казалось, еще секунду-две, и я наконец разгляжу свою цель. Взревев, вскакивал на ноги и бежал, и снова спотыкался, падал, сдирая колени в кровь, но пелена тумана рассеивалась, и за ней оказывалась все та же ночная пустота. Я недоуменно оглядывался, пытаясь вновь найти такое желаемое, такое бесконечно нужное и дорогое. Клубы тумана опять обретают какие-то контуры, неясные очертания, и я вновь, в который уже раз бросаюсь к нему, зная наверняка, что опять впустую, но не переставая надеяться до последнего.

Этот кошмар вводил в ступор даже повидавших многое Эрудитов. Никто не мог объяснить наверняка, что это значило, лишь выдвигали массу предположений, основанных на имеющихся кратких сведениях о моем детстве. Одни умники предполагали, что я гонюсь за родительской любовью и вниманием, другие – что за признанием и властью. Все эти тупые, не имеющие отношения к реальности, доводы, облаченные в высокопарные заумные слова, вызывали лишь презрительную усмешку. Но в глубине души мне было не смешно – невозможно преодолеть страх, если не знаешь, чего конкретно боишься. Я и не смог, потому что так и не понял к концу обучения, что он значит.

Как сказал тогда Амар, наш инструктор – поймешь позже. И я понял только сейчас, восемь лет спустя. Понял, потому что то же самое чувство нечеловеческой беспомощности и тянущее тревожное ощущение невосполнимой потери я испытал наяву, в тот день, когда пропала Карми.

Спокойно вышла за ворота фракции и будто бы исчезла.

Оказывается, моим личным пейзажем страха, самым мучительным и невозможным, был именно страх потерять ее.

Тот день начался как обычно – мы проснулись вместе, выпили кофе, занялись легким утренним сексом, а потом разошлись по своим делам. Тогда все казалось обычным, но сейчас, по прошествии времени, я понимаю, что достаточно было лишь приглядеться и задуматься, чтобы увидеть явные признаки – за пару дней до исчезновения Карми нервничала, была рассеянной, невнимательной. Тогда я списал это на начало не самого простого блока обучения, но, похоже, в очередной раз проявил невнимательность и недальновидность. Ведь пару раз даже казалось, что Карми есть что мне сказать, но девушка молчала, а лишь чаще хмурилась.

В этот день у Карми был выходной – второй, за все время ее пребывания в нашей фракции. В первый она ездила в Эрудицию к калеченной подруге и вернулась через несколько часов радостная, умиротворенная и спокойная – видимо, новоиспеченная Эрудитка со своим Гиппократом неплохо устроились. Во второй выходной, ровно через неделю, Карми намеревалась поехать в свое долбанное Дружелюбие.

Судя по камерам слежения и рассказам выходивших вместе с ней очевидцев, девушка спокойно дошла до станции, прыгнула вместе со всеми в поезд. После того, как основная часть Бесстрашных вышли по своим делам в разных районах города, она поехала дальше одна – до конечной, находящейся недалеко от дружелюбного, мать его, квартала. И, похоже, не доехала. Потому что никто из опрошенных той же ночью дружелюбных уродов ее не видел.

Именно тогда, стоя посреди бывшей фракции Карми, я почувствовал, как недавно начавшие затягиваться уродливые рубцы в душе начали расходиться, вновь выпуская зверя, демона, настоящего дьявола. Я матерился на всех, клялся оторвать яйца и выпустить кишки каждому бойцу, если мне сейчас же не приведут чертову суку. Что я намеревался сделать с ней – страшно вспоминать. В своем ослеплении тревогой, яростью, бешенством и сводящим с ума бессилием я обещал ей самые суровые наказания, самые жестокие пытки и бесчеловечные мучения. Да как она, тварь, посмела довести меня до такого состояния.

Встревоженная шумом, из своей убогой избушки вышла сама Джоанна. Ее медленный, успокаивающий голос, размеренная тихая речь и рука, заботливо положенная на плечо, сразу взбесили до невозможности.

– Эрик, пожалуйста, успокойся. Здесь ее нет и, похоже, не было. По крайней мере, никто из нас ее не видел. – А потом, видимо в сердцах, горько добавила, – как же вы так не уследили? Где сейчас наша девочка?

– Она должна быть здесь. Из-под земли достану, понятно? Я хочу обыскать дом.

Джоанна лишь поджала губы и недоверчиво покачала головой.

– У тебя нет такого права.

Молча обхожу женщину, чуть не толкнув ее плечом, и иду в дом, чтобы лично убедиться в отсутствии там пропавшей сучки. Если найду – пристрелю на месте. Или нет – притащу обратно во фракцию, и там, после недели сплошной боли и насилия, она сама будет умолять о смерти.

Быстрыми шагами обхожу оба этажа просторного, полностью открытого дома, и, убедившись в отсутствии каких-либо следов беглянки, выхожу. Даже не подумав извиниться, тут же отдаю приказ выдвигаться в Эрудицию. И плевал я на то, что сейчас уже глубокая ночь. Девка должна быть найдена. И уже не как моя любовница, а как предатель и дезертир, в случае, если скрывается по своей воле. Если пропала по другой причине – тем больше поводов рыть носом землю, ведь в таком случае ей жизненно необходима помощь. Это стало моим пунктиком, главной целью, единственной установкой на ближайшие дни.

Топча грязными берцами стерильно-белые коридоры Главного здания Эрудиции, толпа Бесстрашных целенаправленно движется в сторону жилых корпусов. Не обращая внимания на появившуюся будто из ниоткуда и что-то раздраженно выговаривающую мне Мэтьюз, хватаю за грудки какого-то умника и приказываю отвести нас к калеченной. Но и тут – ничего. Пустышка – о Карми здесь тоже не слышали, а своим рычанием я довел до слез даже такую кремень-бабу, как эта Кэтрин. Та была уверена, что Карми попала к изгоям, и ревела в голос, чуть ли не на коленях умоляя найти ее. Без тебя знаю, идиотка.

Наутро, сумев относительно успокоиться, я понял, что в своем ослеплении паникой и яростью вел поиски слишком хаотично, бессистемно. Дальше начал действовать уже более обдуманно. Для начала перебрал по кирпичику все Бесстрашие, хотя камеры, установленные на каждом входе, ясно дали понять, что Карми не возвращалась.

За сутки я сумел опросить каждого, с кем она общалась, жила в одной комнате, враждовала, пила и виделась даже мимолетно. Ничего, ни единой зацепки. Вся полученная информация была мне уже знакома – Карми собиралась в свою бывшую фракцию, навестить друзей и знакомых, которые уже были опрошены ранее и также не раскрыли тайну исчезновения девушки.

Рассматривались все возможные версии – несчастный случай, нападение своих же. Но из врагов у Карми был только Катон, но он сразу после своего выздоровления был сослан на работы на самый дальний кордон за Мичиганом, и, по донесениям, не отлучался оттуда ни на минуту. К врагам можно причислить еще и Пита, но парень был допрошен мной лично – когда спрашиваю я, соврать невозможно. Версия несчастного случая тоже пока не находила подтверждения.

Через два дня из каждой фракции пришли официальные ответы, основанные на показаниях очевидцев и камер видеонаблюдения – девушка не появлялась нигде.

Оставались два самых тошнотворных варианта – изгои и мои личные враги, желающие таким способом отомстить. И третий – Карми убежала по своим, собственным причинам, скрываясь в городе, за Стеной или у изгоев. Эти версии не выдерживали более-менее серьезной критики, но требовали тщательнейшего рассмотрения.

Четвертый, пятый, шестой день – Карми по-прежнему нет, а поиски продолжаются. Я разрываюсь, раненым зверем мечась между допросами во фракции, обследованиями изгойских территорий и собирая информацию по всему городу. Все эти дни я спал по несколько часов, урывками, одержимый маниакальным желанием, уже давно перешедшим в идею фикс, найти девушку. Сжирающая душу тоска и страх за ее судьбу, но еще больше вызов, брошенный мне обстоятельствами, заставляют ни свет ни заря вставать и снова погружаться в эту загадочную историю. История тем запутаннее, что не поступало никаких требований о выкупе, что делало версию похищения с целью шантажа неправдоподобной.

Карми точно выходила из фракции с оружием – на камерах отлично виден вложенный в висящую на поясе кобуру пистолет, плюс нож, который она при мне вкладывала за голенище. Без хотя бы минимального боя она бы не сдалась, а значит должны были остаться следы. Но нет ничего. Да и предположение, что именно мою девку забрали в бордель, тоже маловероятно, ведь чаще всего там оказываются свои, изгойские женщины, не умеющие оказывать никакого сопротивления.

Следующие два дня мы перетряхивали весь изгойский гадюшник, везде и всюду оставляя информацию об огромном выкупе за любые сведения о Карми. Афракционеры готовы сдать друг друга даже за коробок спичек, что уж говорить о хорошем вознаграждении. Но и это не помогло – никаких следов, ни единой улики или зацепки. Озверев окончательно, я спровоцировал драку, в ходе которой получил несильное ножевое ранение, заставившее меня несколько часов отлеживаться в стационаре, ожидая окончания действия какого-то чудо-лекарства, заживляющего неглубокие раны, и скрипя зубами от бессилия.

Люди не проваливаются сквозь землю. Кроме Карми.

– А ты не охуел?! – Макс орет так, что бутылка виски, которую я держу в руке, начинает резонировать. Какая по счету? Хер знает – вместо того, чтобы поспать несколько часов, я пью бутылку за бутылкой, не чувствуя вкуса и не ощущая никаких следов спасительного опьянения. Оглядываюсь в зеркало – видок еще тот – запавшие глаза, обведенные темными кругами, и осунувшееся опухшее лицо, уже несколько дней не знавшее, что такое бритва. Красавчик.

– Нападение на дом Джоанны и незаконный обыск, – Макс орет мне в лицо, швыряя на стол какие-то бумаги. Жалобы, что ли? – Вторжение в Главное здание Эрудиции, противоправные действия на территории изгоев. А что ты сделал с Питом?!

– Ничего, – я не могу оторвать взгляд от черных пальцев Старшего Лидера, так резко контрастирующих с белоснежным листом бумаги, которым он трясет перед моим лицом, – нормально, мило с ним побеседовал. Выйдет из реанимации – подтвердит.

На Макса стало страшно смотреть.

– Из-за этой гребаной дружелюбной суки ты идешь на должностные преступления, в очередной раз получаешь ранение и калечишь людей, – голос мужчины переходит в змеиное шипение, – и если она ушла сама, то пусть только попробует хоть раз еще появиться на моем пути – ей не жить. Пристрелю, как и обещал.

Зря он это сказал – как первый день меня знает, ей богу. Дичайшее напряжение нескольких дней, тревога, взвинченные нервы, бессилие, остервенение, бешенство – все смешалось в моем одурманенном алкоголем мозгу в отвратительный кипящий коктейль, а последние слова послужили детонатором, заставив меня тут же вскочить на ноги и со слоновьей яростью попереть на Макса.

– Без тебя разберусь, – ладони сами складываются в кулаки, а перед мутным хмельным взглядом лишь перекошенное лицо человека, посмевшего угрожать моей девке.

Завязавшаяся драка была на удивление короткой – по паре ударов в лицо, затем я умудрился выкрутить руку Макса и, похоже, сломать пальцы на левой руке перед тем, как кулак правой отправил меня в нокаут. Последнее, что я услышал, прежде чем провалиться в уютную несознанку, был злой рык Макса:

– Проспись, сопляк.

На следующий день, окончательно придя в себя, я сумел переговорить с уже успевшим остыть Максом и, хмуро извинившись, пообещать не нарушать ни единой буквы закона. Только хотел продолжить поиски, но один-единственный телефонный звонок, прозвучавший как гром среди ясного неба, перевернул в моем сознании все.

И я нажрался так, как не нажирался никогда в жизни. И мало не показалось никому.

Особенно ей, вернувшейся на следующий после звонка день.

PS: Neofit_ki – твоя логика, последовательность и рациональный взгляд очень помогли мне при написании главы! Спасибо, друг!)))

Спасибо также замечательным девочкам Pozitifa и Ксения_Китенко за информацию о количестве страхов Эрика и способах их преодоления! Да, в оригинале у Эрика двенадцать страхов, но я решила сделать его посмелее, а то тоже мне, Бесстрашный, называется…))))))

====== Глава 42 ======

«Не отрекаются, любя…»

POV Карми

Боль в поврежденном колене, отвратительная слабость и уже привычные за последние несколько дней садняще-режущие ощущения внутри – ничто, по сравнению с болью душевной. Тягучая печаль, тоска и чувство безысходности не оставляют ни на минуту, не давая забыться даже во сне. Глаза за последние дни ни разу не высыхали от жгучих, душивших слез, и не давал покоя один вопрос – за что? Почему это должно было случиться именно со мной? Но я как могу гоню от себя эти мысли, чтобы не впасть в черное уныние окончательно. Мозг старательно думает о всякой ерунде – вы, например, знали, что если плакать лежа, то слезы стекают в уши? В последние дни у меня там были целые озера…

Позднее утро в Бесстрашии – глухое время. Утренние разводы уже закончились, бойцы уехали по своим заданиям, а вернувшиеся с ночных смен еще не проснулись. Захожу через Главные ворота с залитой солнцем улицы в темные прохладные лабиринты, понимая, что сегодня оглушающая тишина, пустота и мрак как нельзя лучше подходят моему нынешнему состоянию – солнечный день выглядит злой насмешкой.

– Карми! – поворачиваюсь на голос и не узнаю хмурого выражения на лице всегда достаточно приветливого Фора.

– Привет! – мой тихий хриплый голос звучит потерянно.

Инструктор кивает, а потом, отведя взгляд в сторону, говорит:

– Эрик ждет в тренажерном зале. Иди как можно быстрее, – и, посмотрев на меня с сочувствуем, вздыхает, – удачи тебе!

Поворачивается и уходит. Мне кажется, или тут меня считают виноватой в чем-то? Надо срочно идти и поговорить с Лидером – изначально нужно было все рассказать. Хотя, возможно, это все равно ничего бы не изменило.

Каждый шаг отдается несильной, но навязчивой болью во всем теле, но я практически не замечаю ее, полностью погруженная в свои мысли. Какой будет реакция? Или он лишь пожмет плечами и равнодушно скажет, что так даже лучше? Тяжело вздыхаю и ускоряю шаг – что гадать и думать, надо просто пойти и все спокойно обсудить.

Приоткрываю дверь в тренажерку – в помещении работает лишь аварийное освещение, от чего всегда такой яркий зал утопает в тенях и желтоватом полумраке. Безлюдный и темный, с одиноко стоящими, будто бы брошенными тренажерами и спортивными снарядами, он выглядит пугающе.

Оглядываюсь – никого нет, что ли? Делаю шаг вперед, но тут же вздрагиваю от неожиданно прозвучавшего хриплого презрительного голоса за спиной:

– Долго шла.

Не успеваю даже толком повернуться на звук, как сильнейший удар кулаком в лицо заставляет меня, крутанувшись на месте волчком, отлететь на пару метров и рухнуть на пол. Ничего не понимая, задыхаясь от боли, все же пытаюсь со стоном приподняться на локтях, но в ужасе замираю на месте – на меня движется огромная черная фигура, в которой практически невозможно узнать Эрика. На небритом осунувшемся лице – ледяная маска одуряющей ярости, побелевшие губы плотно сжаты в одну линию, желваки бешено двигаются, а горящие неистовой злобой глаза… В глаза смотреть страшнее всего – таким Эрика я не видела ни разу, даже в самые отвратительные моменты наших тет-а-тетов. Сказать, что его снова накрыло то самое древнее, лишающее разума зло, заставляющее стирать с лица земли все живое – ничего не сказать. Сейчас передо мной сам Дьявол, да еще и до крайности разозленный. Крылья носа мужчины раздуваются, грудь тяжело подымается и опадает, а кулаки сжаты так, что костяшки на них побледнели чуть ли не до синевы.

Выставляю ладони вперед в попытках остановить надвигающееся на меня чудовище.

– Эрик, да я же… – резко наклонившись, мужчина хватает меня двумя руками за ворот куртки и рывком поднимает на ноги.

– Да послушай же…

– Заткнись, сука, – от звонкой пощечины голова дергается в сторону, а все объяснения застревают в горле. С замиранием сердца понимаю, что и раньше в таком состоянии Эрик не слышал и не воспринимал ничего, а уж сейчас – тем более. Отчаянно вцепляюсь в его напряженные руки, но мужчина, развернув меня к стене, с силой впечатывает спиной в бетон, тут же прижимая своим телом. Горячее дыхание обжигает лицо парами алкоголя.

– Тварь, – Эрик отрывает меня от стены, но только для того, чтобы тут же приложить о нее затылком еще сильнее, – да как ты посмела…

Огромные ладони с сильными длинными пальцами впиваются в шею, с каждой секундой сжимая все сильнее и сильнее. А я не могу оторвать взгляда от темных, почти черных глаз, в которых сейчас плещется все самое темное, мерзкое, потустороннее.

– Ты убила его и сама чуть не сдохла… сейчас исправлю, – цедит мужчина сквозь плотно сжатые зубы и давит, душит все сильнее. Отчаянно пытаюсь сказать хоть слово, ведь я не виновата, абсолютно не виновата, но стальные давящие пальцы не дают мне это сделать. Тогда, из последних сил, начинаю яростно царапать руки Эрика и отчаянно мотать головой в стороны – я не делала, не делала этого. Перед помутневшим взором – лишь бешено сверкающие глаза мужчины, которые постепенно стираются, отдаляются, покрываются белесым туманом. Горло сдавливается все сильнее, и я начинаю судорожно хватать ртом воздух. Грудь разрывается – лишенные кислорода легкие рвутся на тысячи частей, перед глазами уже только мутная пелена, а нарастающий шум в голове перебивается оглушающим стуком крови в ушах.

В последний момент Эрик резко одергивает руки – мое тело, находящееся на грани обморока и больше ничем не удерживаемое, падает на пол, но пронзающая колено боль тут же приводит в сознание. Опираясь на ладонь, сижу на полу и, схватившись за грудь, хриплю, пытаясь судорожными рывками сквозь кашель схватить больше, еще больше живительного кислорода. Как же здорово просто дышать.

Краем глаза вижу, как Эрик отходит в сторону, зло сжимая и разжимая кулаки, то ли давая мне время отдышаться, то ли, чтобы успокоиться. Но вот он опять приближается – пытаюсь, не переставая хрипеть и кашлять, подняться на ноги или хотя бы отползти от него, но мужчина стальным хватом берет за подбородок и резко задирает голову. Начинаю снова отчаянно мотать головой в попытках вырваться, и сквозь слезы прошу:

– Послушай меня, пожалуйста… так само получилось!!!

– Само?! – издевательски протягивает мужчина, приподнимая бровь, и снова оглушающая пощечина, от которой я, не удержавшись, падаю на бок.

Эрик, зло выдохнув, вновь отходит к спортивным снарядам и несколько раз со злостью бьет грушу. Мне бы хватило одного такого удара, чтобы больше не встать никогда. Но, похоже, он начинает успокаиваться.

Медленно, стараясь не привлекать внимания, встаю на ноги и вытираю слезы, но тут резко распахивается дверь зала – влетевший Макс выбивает ее чуть ли не с ноги. Пальцы его левой руки – в бинтах, а правая держит направленный на меня пистолет.

Эрик оборачивается, а затем, мгновенно оценив обстановку, в два шага подходит ко мне.

– Какого хрена ты… – начинает он, но Старший Лидер перебивает его злым выкриком.

– Отойди от нее.

Я начинаю инстинктивно пятиться назад, не отрывая взгляда от направленного на меня дула.

– Отвали, Макс, я сам разберусь, – злое утробное рычание Эрика может напугать кого угодно, но не Макса.

– Ты уже доразбирался. Пошел вон, я сказал.

Эрик начинает медленно идти в его сторону, будто невзначай вставая на линию огня и прикрывая меня своим телом. Спокойно дойдя до Макса, берет его чуть выше локтя, перехватывая пистолет, и не без усилий выводит из зала. В дверях завязывается небольшая борьба, но Эрику все же удается выпихнуть Макса в коридор.

– Выйдем на пару слов, никуда эта сука не денется, – последнее, что я слышу, прежде чем дверь за ними с грохотом захлопывается.

Я остаюсь одна в полумраке огромного помещения – избитая, дрожащая, еще толком не отдышавшаяся и окончательно ошарашенная реакцией Эрика. И что он несет? Ведь я не убивала…

Только успеваю восстановить дыхание, как дверь снова распахивается – Эрик влетает в нее один, тут же хватает меня за руку и, не давая опомниться, тащит за собой. Молча, глотая слезы, почти бегу за ним по коридорам, выходя, наконец, на Главную площадь. И вновь знакомый до боли джип, куда Эрик бесцеремонно усаживает меня – с силой надавив на голову, заставляет пригнуться и буквально вталкивает на переднее сиденье. Сев рядом, нервным движением выворачивает руль, и внедорожник срывается с места.