Текст книги "Моряки Зелёного Моря (СИ)"

Автор книги: Deuscreator

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)

Но птичка физически не могла спать. Она была истощена намного сильнее, чем вы можете себе представить; она не чувствовала ни боли, ни страха, ни желаний, ни надежд, ни сна, ни бодрствования. Лишь бесконечное исступление и рыдание, когда в голове не осталось ничего, кроме гудящих голосов, что перестали хоть как-то восприниматься.

Даже ощущение “я” оставалось тоненьким как нить, на которой повис выбитый глаз, свисая из разбитого черепа.

И всё же она не давала демону себя сломить; она всё равно крутила вокруг себя мысли, что могли её защитить. Те, что напоминали, что она такое. Что это тело – её. Что Дорианна – всё ещё её богиня, ибо она шла с ней всю её жизнь. И что отдаться демону – не то, чего хотела бы великая богиня природы.

Но не на Дорианне сосредоточилась Сова, ибо та была далеко; намного дальше плоти, намного дальше неба и даже для мысли порой очень далеко. Она сосредоточилась на том, чьё касание представляла, сжимая вместе руки.

Мир вокруг казался настолько колючим, агрессивным и безжалостным, что мысленно она уже не могла в нём оставаться; она обращалась к чему-то светлому, к чему-то хорошему. Всю свою физическую жизнь она готовилась убивать, и после убивала. Больше так нельзя. Это невыносимо, ибо требовало сил, а сил не осталось.

Её наставники будто всё ещё ходили вокруг неё: высокие, отстранённые в жизни и очень яростные в бою. Одетые в боль, одетые в белёсые ткани, обёрнутые окровавленным саваном, снятым с чужих тел. Высокие как скалы, страшные, как ночной приступ, сжимающий сердца.

Но вдруг на своих руках она ощутила грубую кожу, смешанную с чешуёй. И ей стало хорошо; прекрасные пытки, лёгкие страдания. Замечательный светлый кошмар.

А потом, когда ей становилось чуть лучше, она делала рывок обратно, в черноту, где демон, пользуясь её отсутствием, продолжал бесноваться. И она вновь ощущала своё выкрученное переломанное тело. Невыносимую боль, будто череп просверливали иглами, начиная с кончиков зубов.

И она держалась, закованная в пытки, внимая тому, что обрушивалось на её плечи, лишь бы удержать это в себе. Пока она помнила себя – её стремлением было лишь держаться.

Однако силы не вечны; очередной невыносимый удар, и она снова почувствовала, что уже не может без того маленького света, который ещё держался внутри. У которого хорошо, безопасно; у которого она вспоминала, кто она такая, пока её выворачивало наизнанку, заставляя острыми когтями вытаскивать изо рта свои же внутренности.

Свет; почему именно свет? Разве надежда не похожа на живительную водную прохладу в знойный день? Разве надежда не похожа на вкусное мясо на голодный желудок? На ослабевшего врага, что истекает кровью? Почему она тянулась именно к маленькому кусочку света, который хотела сокрыть в своих когтистых ладонях?

И чувства тела ушли, осталась лишь боль и воспоминания о боли. Понятия снова вернулись. Она тяжело дышала без лёгких и горла, и даже голоса отступили, хрипло перешёптываясь глубоко в памяти. И с каждым разом даже мысль о том, что нужно вынырнуть назад, становилась всё менее и менее привлекательной.

Она просто хотела смотреть на маленький свет, сокрытый от невзгод среди её переломанных пальцев, держать его поближе к грудной клетке, развороченной грубой безжалостной силой. Смотреть на него… всю вечность.

Сколько она томится тут? Может быть годы? Помнят ли о ней? Или может её тело уже идёт по пустыне с их останками в зубах? Может быть, уже нет никакого смысла сражаться? Демон сильнее её; возвращаться нет смысла. Демон – архихищник. Демон победил…

И всё же она вновь глубоко вдохнула, отключая мысли о боли. Она не боялась страданий, ибо она и есть страдание. И она сделала очередной рывок в небеса, взмахнув крыльями. Вернувшись к жжению, проволоке и бесчисленным ударам. К секундам, что заставляли саму смерть казаться прекрасным избавлением.

Ибо она сильнее этого. Ибо она сильна, словно само солнце.

Ослепительный свет закрыт от Совы плёнкой из тьмы. Руки и ноги плотно сжаты, когти втиснуты в кожу и не способны шевельнуться, словно все её руки и тело из камня. Но самое главное: ей не так больно. Лицо будто облили кислотой, ногти вырвали и в пальцы всунули лезвия, тело швыряли об землю раз за разом, оставляя синяки. Сковали горящими цепями, лёгкие изнутри проткнули ржавыми иглами с крючками. И всё-таки те неописуемые муки были сравнительно меньшим, чем то, что она испытывала всю вечность секунды назад.

“Верёвочку сквозь косточки протащу-протащу, оскоблю-оскоблю их острыми краями. Тереть буду, пока песком не станут”.

Её тело всё ещё боролось само с собой; оно жглось, оно дёргалось, оно пыталось достать весь мир и уничтожить его, только позволь такую возможность. И Сова удерживала “это” – сущность, которую считала сестрой, и которая оказалась самой болью, никогда не желавшей ей добра.

“Хрусть-хрусть-хрусть, я рву твои волокна. Хрясь-хрясь-хрясь, камнем забиваю череп”.

И это ощущалось глотком свежего воздуха, сошедшим с головы туманом. Это пробирало на такие эмоции, что она не смогла сдержаться; пересохшие, болящие глаза заслезились с новой силой.

“Ничтожество! Ничтожество! Никто тебя не любит! Умрёшь, умрёшь ненавидимая! Все тебя ненавидят! Отдай мне тело; плевать мне на то, что думают другие, ты, слабачка! Кровавая сопля!”

Каждое её движение было диким порывом – сердцем, что не могло вырваться наружу. Она не понимала, что именно происходит: жгучий свет, но каменные стены и холод по коже. Отдалённые голоса; постоянный их бубнёж. Чьи-то крепкие незнакомые руки не давали ей двигаться, поддерживали её. Да и впереди фигуру никак не разглядеть.

Она почувствовала панику, ей тут не нравилось. Она чувствовала, как дрожь пробежала через её тело, вместо боли принося холод. Как из трещин на неё смотрели тысячи глаз.

“Несут, несут, уносят… Смерть-смерть-смерть…”.

Это был культ; она чувствовала это всем сердцем и всей спиной, а она скована цепями. От неё избавились. Её “товарищи” – она оказалась права, она оказалась во всём права – они сплавили её, отдали.

“Они уже не с тобой! Они избавились! Бросили тебя, бросили! Они боятся когтей моих! Дай мне вонзить когти во всех! Я буду жить! Я буду жить!”

Но вдруг она почувствовала на своей руке чью-то ладонь; она инстинктивно, против воли, дёрнулась, попытавшись оторвать кусок от тронувшего её, раз он оказался у лица, но не смогла дотянуться. Крепкие руки сжали её так, что даже дикими порывами, способными сокрушить человека, она не смогла избавиться от их хватки.

Пальцы на её руке сжалась; жёсткая обветренная, с одним-единственным куском чешуи ладонь. Вдоль всего тела Совы словно пробежал электрический разряд, боль отступила, прекратив штурмовать её разум.

Её горло сипело сорванными связками, но она сосредоточилась, чтобы сказать вслух, пытаясь повернуться и удержать голову, глядя на силуэт, что шёл рядом.

– М-мар… М-м... – Горло сдавило тисками, в гортани почувствовалась исцарапанная наждачная бумага, но ей вдруг стало легче.

И она дёрнулась вперёд, и её горло вне её сил закричало на тонких частотах, посылая ему угрозы и проклятья, крича, что лицо его она и раньше считала хуже подтирки. Что самое красивое в нём – это его будущая смерть. Что он – жалкий-жалкий проклятый демонами доходяга, который обманул её. И что в этой пещере он найдёт свою смерть, когда она вырвется из цепей, чтобы оторвать ему голову и изуродовать до неузнаваемости.

Каждое слово ранило Сову и внутренне и физически. И как бы ни рвалось её горло, внутри эта боль была сильней; её слова не подчинялись ей. Её слова разбежались на маленьких мерзких жучков, прячущихся от пристального взгляда, кусающих при любой возможности.

Он лишь крепче сжал её предплечье, и когда ей вновь возвращался контроль, она лишь слабо скалилась окровавленными зубами. Он знал, что не она управляла тем штормом, вырвавшимся из неё, и всё равно доверял ей.

Доверие. Всё основывалось на доверии, на чувстве, о котором она даже и не думала, но за которое теперь всё равно цеплялась. Её доверие было простым, слепым, диким и глупым; она чувствовала, что оно останется даже после того как было и будет преданным. И что возможно, однажды он и сам научится ей доверять; она бы этого хотела.

***

По ту сторону безжалостно гремел шторм, а над их головами мерцало защитное поле. Ворчун развернул машину, устроив её поудобнее у выхода, головой наружу.

Смотрел и чувствовал себя полным дураком оттого, что не догадался раньше достать свои сварочные очки, чтобы защитить глаза от частых вспышек молний. Впрочем, раньше и времени-то не было, всё случилось слишком быстро и не останавливалось.

Он посмотрел на оставшуюся МНИЦевскую лабораторную крысу в бронежилете, которая вместо того чтобы заняться чем-то полезным или скрыться с глаз долой, продолжала топтаться в Исследователе и исследовать его.

– Как это попало вам в руки? – спросила она, сощурив глаза.

– Мы построили его на средства Дома Славы, – ответил Ворчун, подняв на неё глаза и стянув сварочные очки на лоб. – И мы отправляемся на ней в само Зелёное Море.

Она внимательно посмотрела на Ворчуна, потом ещё раз прошлась.

– Ничто не выживает в Зелёном Море. Это ещё большая пустошь, где воздух от отравы кажется зелёным, а когда он оседает, зеленеют даже камни. Люди сходят с ума, когда находятся там, и даже костюмы полной защиты помогают частично.

Молчун довольно хмыкнул; ему всегда нравилось знать, когда ему врут. Даже когда ему соврали давно, и он заглотил мясо с крюка, ну так и быть, но когда он встречал подтверждение своим догадкам, что его обманули, то становился невероятно довольным.

– Ага, а твои дружки из Великой Пустыни заверяли меня во все заверялы, что костюм выдержит. Хе-хе, именно поэтому я сидел с каждым из них и перепрошивал.

– Нынешние костюмы справятся с токсичными осадками и фильтрацией воздуха, однако Море известно своим излучением, что временно разгоняется лишь жреческой магией последователей Утереса, – заметила сержант-исследовательница. – Или же десятимиллиметровым защитным покрытием, чего не может позволить себе костюм на человека… Впрочем, на данной машине, я полагаю, это проблем не составит. Учитывая, какие бронесоставляющие я увидела, этого покрытия может быть около полуметра, вместе с остальным. Как вы всё это передвигаете?

– Жуткой десерийской магией, мисс иномирка. Старый проверенный рецепт пустошей; фыркнуть, плюнуть и перевязать всё жучиной жилой. Ну и помолиться дьяволу было бы нелишним.

Женщина неприязненно хмыкнула, отвернув голову в сторону, и собралась уйти вглубь машины, как Ворчун её остановил.

– Эй. Дальше тебе нельзя. Будь здесь, чтоб я тебя видел.

– Мне нужно приглядывать за капитаном, – сказала она, смерив его холодным взглядом.

– Его осмотрел и стабилизировал чёртов всея-франгирская легенда, – протянул Ворчун устало, – Что ты вообще можешь там сделать? Потому сиди и жди, пока наши вернутся, и никуда не дёргайся.

Та взвесила за и против, вдохнула и всё-таки села в правое кресло. Достала бумажную упаковку с сигаретами, аккуратно отрезала белый фильтр ножом и закурила.

– Что вы ищете в “море”? Сканы показывают, что на много километров там нет ничего, кроме пустоши. Теоретически потом оно обваливается во впадину, которая была океаническим дном. Выбраться оттуда вы не сможете.

Ворчун посмотрел на неё, на то как она зажато села, сложив руки вместе – не из страха, нет, из общего неудовольствия ситуацией, и представления, что команда Исследователя всего лишь группа искателей-идиотов. Невероятных в своих сферах, да, но тупорылее пескожуков в своей общей идее.

– Кобра сказал, что там есть ещё одни Врата. И что-то вроде плацдарма, через который Озума Рагный хочет повести войска своего мира в наш.

– Ты веришь в “бога-императора”? – подняла она бровь. – Мне казалось, сказка про Озуму и его вознесение – не более чем сказка.

– Пх, нет, не верю, – фыркнул Ворчун. – Но Кобра умеет убеждать, и он достал предсказывающий дьявольский шар. В своё время доказательства были очень важными. Достаточными для того, чтобы я бросил семью, построил эту машину и решил, что она будет последним моим стоящим достижением.

– И ты сам это спроектировал? – удивилась Нирман.

“А ты думала, кто? Дед жучило?”, – с раздражением подумал Ворчун. – “Или может твои коллеги-придурки, не способные два слова связать, не наговорив тридцать терминов?”

– Да. И все оставшиеся чертежи теперь тут, – Ворчун показал на свою голову. – Это шедевр. Ему суждено быть единственным в своём роде.

Сержант удивлённо приподняла брови.

– И ты решил угробить его вместе с собой?... Люди обычно стремятся оставить после себя что-то.

– Ой, поверь мне, двух детей я уже после себя оставил и чему мог, научил целых троих. Следов после меня достаточно, да и не это меня волнует, – отмахнулся Ворчун. – Во всяком случае, теперь.

– Почему ты на это пошёл? У тебя была семья.

– А почему ты сюда сунулась? – перевёл тему Ворчун, сощурив глаза. – Вам, иномирцам, это пятно песка на теле Франгира нужно обходить как чумной нарост, но вы сюда лезете как тараканы. Сколько тапками не бей, наберётся даже больше.

Она пожала плечами и выпустила табачный дым. Устало посмотрела на молнии, морщины проступили на обветренном лице. Она снова затянулась; Ворчун хорошо знал это чувство. Она не хотела говорить сердцем и считала, что нужно подольше подумать.

– Без понятия. Там меня ничего не ждёт и нигде во Франгире тоже. Но я не боюсь Десейры, и тут мне хотя бы чаще остальных мест говорят, что я делаю всё правильно. Там же мне каждая ворона указывала, как правильно нужно жить и осуждала за то, что я жила как могла.

Ворчун пожал плечами, усмехнувшись.

– Добро пожаловать на помойку. Надеюсь, вы готовы здесь остаться.

– Более чем, – болезненно усмехнулась мисс Нирман, поправила волосы и стряхнула сигарету о пепельницу.

– У меня тут есть вторая пара очков. Лучше надень, иначе потом свою ладонь не разглядишь, – фыркнул Ворчун и полез за сумкой с инструментами.

***

Пентаграмма на стекле выжжена резцом: двенадцать кругов краями своими пересекались с центральным, большим кругом, на который они уложили одержимую.

Пентаграмма Колеса взывала ко всем богам сразу: к их закону, замыслу и силе. Возможно, даже не столько к богам, сколько к силам, находящимся внутри Франгира. По символу на каждый мир.

Оплавленные свечи аккуратно стояли, готовые сжечь магическую эссенцию и тёмный дух; уж не им освещать освещенное ярким кварцевым столбом.

На каждом крайнем “мире” лежала частичка своего элемента: белый мрамор, кусочек золота, аркенстоун, пламенный лёд и так далее, на каждый из миров Франгира.

Кобра отставил автомат и сумку, размял плечи. Его задача как Проводника была самой опасной из всех. Ему нужно было достучаться до Совы и уцепиться за неё, удерживая в материальном мире. Если он провалится, после экзорцизма у них останется лишь её полая оболочка.

Остальные страховали уже его. Молчун, Эвелина – их задача была удержать одержимую на случай, если та постарается оторвать Кобре лицо. Одна оплошность и Кобру могли потерять, а с ним скорее всего и Сову.

Голди и Хэнку было сказано остаться сторожить их покой от возможных посетителей. Всё равно если допустить их ближе, то они начнут скорее мешать процессу, чем помогать. Крепкий кахашир и камбионша были достаточно страховкой.

– Отто, а что делать мне? – спросил Алекс Мур, подойдя и отряхивая шляпу. В его глазах готовность, в его руках магические искры, но Отто кое-что знал об этом искателе.

– Конечно, Алекс, у тебя очень важная миссия, – хмыкнул Отто. – Тебе нужно будет сейчас вернуться к Исследователю и удостовериться, что оставшиеся там в порядке. Но при этом ты будешь нести это. – Отто достал кристалл, который обычно использовал как красивый светильник. – Он поможет демону выбраться от столба подальше, потому тебе нужно стоять с ним посреди прохода. Если что-то случится, Хэнк и наёмница тебя прикроют.

Алекс неуверенно повертел кристалл в руках.

– Я конечно никогда не принимал участия в экзорцизме…

– Ничего, Алекс, я выбрал одну из самых безопасных для тебя задач, – Отто ободряюще хлопнул мага по плечу.

– Уверен, что тебе не нужно помогать удерживать демона магией или…? – Алекс разгладил усы.

– Нет-нет, это плохая идея. Ты не до конца овладел своими силами, а это работа тонкая. Я думаю, тут мы сами справимся, но мне нужен кто-то с твоей сильной душой, чтобы ходить с камнем. Восприми это серьёзно, Алекс и отправляйся, нам пора начинать.

Тот немного попыхтел, покрутил кристалл в руках, видно чувствуя подвох, и всё-таки отправился в тёмную пещеру, неся перед собой небольшой магический ночник, который наверняка не мог распознать на местном магическом фоне.

Отто повернулся к остальным и глубоко вдохнул. Каждый раз это было сложно, каждый раз он рисковал всё сильнее, отправляясь в пучину с меньшим количеством информации, даже несмотря на подготовку.

Представьте рыцаря, что отправился сразиться с драконом. Сейчас Отто отправлялся в логово лишь в куртке, сжимая в руке нож; но он делал это раньше. Делал раньше много-много раз, и пришло время спасти ещё одну душу.

– Господа, дамы, начинаем.

Книга в его руках – клинок. Слова на его языке – рвение и хитрость. Пальцы – проводник.

Воззвав к силам Франгира, он заставил воздух загудеть.

Одержимая завопила от боли и издала последний воинственный клич, но её плотно удерживали. Она рвалась, её зубы призрачно удлинились, обращаясь в клюв; она пыталась вырваться, но хватка камбионши была безжалостна, как цепи Инфернума.

Отто произносил магические слова, и от них по стенам бежали разряды молний. Найротская наёмница тяжело задышала, посматривая в сторону ритуала. Хэнк крепче сжимал оружие.

Закон. Стимтур, Десейра, Райточ. Нерушимые принципы, которые незыблемы даже тогда, когда все остальные понятия крошатся в порошок.

От переполняющей энергии комната затряслась, и сухая крошка посыпалась с потолка.

Перед Отто вспыхнула картина, будто всё помещение с костным хрустом и каменным грохотом обвалилось. Он сам придавлен обломками, и боль застлала мир вокруг, но ему не повезло, выжил и в этой ситуации.

Демон погибал под обломками и вопил болью, злорадством и отчаяньем. Судьба остальных неизвестна, но сам Отто точно знал, что не сможет выжить с колом в теле и без ног. Он истекал кровью, неспособный даже вдохнуть, пока камни дробили его тело.

Наваждение. Отто отодвинул его рукой, и всё вернулось в норму. Он крепче сжал амулет Колеса, и ещё громче продолжил свой речитатив, чеканя каждое слово. Слово, второе, третье – вспышки сияний; голубой как молния, алый как геенна огненная, белый, словно благословение. От закона задребезжали в воздухе хрустальные цепочки, пронизывающие пространство.

На самом деле демон вопил намного громче, и от крика его кровоточили перепонки. Внутри шеи появился зуд, и если начать расчёсывать, то не заметишь, как ногтями начнёшь скоблить плоть.

В какой-то момент Отто показалось, что в этом вопле он расслышал разные голоса, будто радиошаман рассказывал о том, что услышал по ту сторону вуали. Но Отто не давал звукам сбить его с пути, не давал боли и крику помешать ему шептать изгоняющие мантры, которые он помнил наизусть, вплетая туда подходящие заговоры под каждый элемент.

Экзорцизм – это обращение ко всему миру. И как любая встреча или договор, обращение это должно отражать всю суть. Неправильно оценишь ситуацию, скажешь не то слово, и всё посыпется.

Сердце стучало в груди как в последний раз, сжимаясь; плечи казались невыносимо тяжёлыми. Силы будто покидали его, когда он переступил от Закона к Телу. Тогда он воззвал к Сильенсуру, к Гекутии и Ньярхтепу. Природе, Адаптации, Дикости.

И тут началось самое сложное…

***

Это как палкой гонять жука – нет ничего сложного. Когда прут окажется в руках, ты сам вспомнишь, что нужно делать.

Кобра пересекся взглядам с Молчуном и пламенными очами камбионши. Они уверены, напряжены и надеются сделать всё, что в их силах. Голос Отто почти тонул в вопле Совы; она перекусила тряпошный кляп, освободив голос, но соратники не давали ей освободить тело от оков.

Она смотрела только на него. Её чёрные глаза впились в чешуйчатую кожу. Её зубы иногда стучали, а иногда кривились в болезненной страшной улыбке. И всё же он продолжал повторять:

– Всё скоро закончится. Держись, Сова. Мы вытащим из тебя демона. Всё будет хорошо.

Он повторял это как заведённая игрушка. Символы на её теле горели пламенем и истекали чёрной кровью, а она этого не замечала. Под её кожей словно ползали когтистые лапы, пытаясь вырваться наружу; она лишь немного жмурилась.

Когда он на неё смотрел, казалось, реальность становилась страшнее, где-то на грани его взгляда её одежда рвалась, показывая пернатую монструозную пасть с зубами, похожими на осколки птичьего клюва.

– Ко-обРа-а… – Ему показалось, будто в её рту пророс хрипящий динамик, звучащий в унисон вместе с иногда агоническим криком, рвущимся из-под её кожи. – К-о-о-оБ-р-р-а…

Что-то рядом не то хлопнуло, не то взорвалось. Символ от Отто засиял ярким-ярким светом, потом свечи начали вспыхивать разными цветами: ослепительный белым сиянием, обжигающе золотым пламенем, синим кристаллическим отсветом.

Отто что-то говорил о законе, взывал к мировому порядку и принципам, по которым действовали миры. Говорил о законе тела, проскочило что-то, кажется, о ножах. Но Кобра не различил большинства слов, они тонули под толщей оглушающих звуков. Кобра сосредоточился только на Сове.

“Кобра”, – вдруг услышал он голос, почувствовал на своём лице невидимые стальные когти. – “Я… Я огонь, выжатый в пустоте. Потерянная между верхом и низом, зажатая меж тьмой и светом, сознанием и забытьём”.

– Я знаю. Я вижу твою боль, я слышал твои крики, – кивнул он, медленно прошептав ей слова, крепко сжимая её руку. – И я рядом с тобой. Даже если ты не знаешь где ты. Я рядом, Сова.

“Боль. Я не знаю, сколько я смогу её терпеть, прежде чем она снова заставит меня уйти. Но я стараюсь…”

– Не уходи, – прошептал он, не зная, что вообще говорить в таких ситуациях. – Оставайся со мной. Мы скоро уже закончим, и тебе нужно быть в твоём теле. Держаться всеми силами, слышишь, Сова?

“Тепло. Твои слова текут теплом”, – прошептала она, сдерживая слёзы. – “Я не хочу. Но под кожей моей течёт проволока. Кости мои сжимает моя собственная плоть. Чувства мои играют против меня. Как болезнь, чума. Как слабость”.

– Ты уже говоришь со мной, пожалуйста, не прекращай.

«Тогда тебе придётся за неё побороться!» – внезапно вскрикнула она, а Сова внезапно дёрнулась, во вспышке её тень показалась огромной. Она изогнулась.

– Я убью тебя! Вырву твои глаза! Разорву артерии! – завопила Сова. – Иди! Иди ко мне, если ты так хочешь! Я вызываю тебя! Сразись со мной! Я убью тебя!

Цвета вспыхнули по-другому. Зелёный, словно яркие деревья с картинок. Пляшущий фиолетовый, звенящий светом иных миров. Холодный белый, что дул столетней стужей, закаляющей плоть.

Ему показалось, будто тень потекла из Совы, из её глаз, заполняя пространство. Кобре показалось, что он провалился в темноту. Молчун что-то крикнул прямо над ухом, но Кобра не разобрал…

Всё провалилось в глухую, оглушающе тихую пустоту.

Он остался совершенно один. Почувствовал, что больше нет под ним твёрдого стекла. Лишь легкое тепло её истощённых израненных рук с когтями и твёрдой птичьей кожей. Но и оно исчезло, словно утекший из рук песок.

Ничего.

Лишь холодный медный вкус, царапающий язык. Потом появились звуки.

Кап. Кап-кап. Кап.

Он поднялся на ноги и обнаружил, как живой силой под его голыми ступнями текла вязкая холодная жидкость, прилипающая к коже. Как его тело двигалось, а мышцы перекатывались под чешуёй. Он чувствовал себя маленьким, словно камень, брошенный в пропасть. Но решительно вдыхая и выдыхая, он чувствовал себя сильным, словно линворм, вырвавшийся из-под земли, готовый проглотить путника.

Он сделал всего несколько шагов, и ему показалось, что он покрутился на месте, проносясь сквозь пространство. Он сжал кулаки, поднес их к лицу, глазами напряжённо вглядываясь в темноту. Он всем своим естеством знал, что приближается бой – важный бой, решающий бой. И проигрывать его он не собирался.

Здесь нет света, но Кобра чуял, как давил на него потолок, с которого капали горячие масляные капли, остывающие, стоило им только коснуться его. Как пол гудел и вибрировал, словно вода, в которую кинули камень.

Оно вышло из темноты; сначала когти, потом перья, потом лицо, искажённое радиоаппаратурой. Провода, воткнутые в кожу, проволока, до крови стянувшая многочисленные лапы. Динамики глубоко в клюве и чёрные, светящиеся маленькими красными светодиодами, глаза.

– Ты оч-ч-чЧень яРостНо Ц-ц-цепляеш-шься за т-тело, – демон изогнул голову, перевернул её и приоткрыл клюв. – Нра-аВвится.

– Не могу сказать того же. Ты покинешь Сову и больше никогда к ней не вернёшься. Ни к ней, ни к остальным.

– Он-на стТ-ан-ет обуз-ззЗой, – прошипел демон, хрипя десятками динамиков. – Н-нет сиЛ. Н-нет яр-рости. Пул-ля сраз-З-ит п-п-П-плоть.

Шея совиного отродья с хрустом перевернулась. Красные светодиоды гуляли во тьме, когда демоница обходила его кругом.

Она резко бросилась; её движения пугающе быстры. Подняла лапы. Кобра увидел, что их не две и не четыре – их десятки, растущие у неё под брюхом, ощетинившиеся когтями и готовые разорвать его на кусочки.

Он кинулся в сторону, уходя с линии прыжка, и перекатился, чувствуя, как в голову ударила кровь. Как же с ней бороться? Здесь нет ни винтовки, ни пистолета, ни даже но… Ножа?

Он почувствовал в толще воды, в которую опёрся рукой, твёрдую рукоять. Схватив, потянул, выуживая ярко-алый, словно водянистый, клинок, истекающий жидкостью.

Стоило хоть одной капле с него упасть, как по чёрной поверхности сразу же побежали алые круги. Клинок был монструозен, подобен самому демону, и всё же более привычен. Надёжен, как продолжение руки.

Кобра никогда не был мечником; он мог закуситься с противником ножом, мог колотить его кулаками, ногами, локтями и коленями. В крайнем случае пустить в ход зубы, хвост и рога. Но теперь, возможно в самом сложном бою, в руках его оказался именно меч.

Совиный демон повернулся, пригнувшись и протянув длинную шею, сплошь покрытую белыми перьями. Как странно: света нет, а его видно во всех пугающих деталях, вплоть до подвижных жил и прячущихся в мускулах зубастых пастях.

Демон был опасен со всех сторон; можно ли его вообще победить?

Кровавое чудовище стало клювами отстукивать ритм, словно заранее пробуя плоть Кобры. Примеряя силу, с которой захрустит его костями. Её перья задрожали, растопырились. В воздухе удушливо запахло жжёной канифолью.

Она подскочила ближе и почти вплотную совершила ещё один прыжок; а он снова попытался увернуться, и на сей раз совершил разрез. Они обменялись ударами: её когти обжигающе оцарапали его плоть, заставив согнуться от боли, а его клинок лишь чуть-чуть окрасил её перья в красный.

Кобра отскочил назад, чувствуя, как его тёплая кровь расползлась по ладони. Он панически глотал воздух; храброе сердце быстро-быстро билось, выталкивая дух. Он чувствовал, как внутри него поползли змеи, обвивая кости. Как их чешуя закрыла собой раны изнутри. Как горьким медным ядом потекли его клыки.

– Мне не нужно тебя убивать, – выдохнул Кобра, отойдя ещё на шаг. Ещё один дикий рывок, он снова отпрыгнул в сторону, но коготь вспорол ему спину. Кобра перекатился назад, вскочил, пока опора под ногами не стала мягкой, проваливаясь вниз, а стена не начала осыпаться слизистым горящим потоком на его спину. Дальше отступать было некуда.

– Снач-Ччала разорву дуУ-У-Уш-у-У-У! – завопил совиный демон, вдохнув поглубже, вжимая когти в кровь. Она пугала, не спеша приближаться, понимая, что Кобра загнан в угол.

Как быстро идёт время тут? Так же как и в реальном мире? Ведь то, что происходило – призрачно, и он понимал, что боль ненастоящая. Где он вообще находился? Действительно ли он мог просто дождаться момента, когда Отто закончит ритуал? Может ему нужно что-то другое? Найти здесь настоящую Сову?

– Сова! – прокричал он.

– Кр-рРич-чи…, – издал демон низкий утробный рык.

Ещё один прыжок. Кобра кинулся вперёд, после на землю, надеясь, что демон перепрыгнет его, и выставил клинок над собой. Глупый ход, но других у него не осталось; рывок в сторону, и он скорее всего соскользнёт в тёмную кровавую неизвестность. Сможет ли его душа там выжить? Неизвестно.

Но это оказалось ошибкой. Клинок поранил совиную плоть, отрубил некоторые конечности, полилась кровь, посыпались отсечённые части, однако в следующую секунду множество когтистых лап схватили его за плечи.

Демон разорвал его кожу, вонзил в мышцы острые оплавленные когти. Впился в его спину пастью из множества острых осколков клюва, рвущих его.

Кобра издал глухой крик, захрипел, чувствуя, как толчками выходила из него кровь. Как рвались мышцы, как сбилось дыхание. Глаза уже ничего не видели, руки ничего не чувствовали; всё стало тьмой, а тьма стала всем.

Ему показалось, что с него содрали плоть вплоть до костей, будто щипцами крепко подцепили жучиную лазанью и потянули вверх, заставив расплавленный зелёный сыр растянуться на лоскуты.

Смерть. Смерть. Смерть.

Мысли начали зажигаться далеко не сразу. Осознать собственную смерть бывает очень сложно, мысли разбегались по сторонам, а в голове и сердце, вернее там, где те должны быть, царствовала зияющая гудящая пустота. Время текло, но не было даже возможности за него зацепиться.

“Ты ещё не умер”, – прошептал на ухо знакомый голос. Вместе с этим голосом Кобра почувствовал, как стальные когти крепко обхватили его плечо. Как он вновь что-то цельное. Что-то собранное.

– Демон… Она меня убила. Т-только что, – Кобра никак не мог собраться. Он казался разбитым витражом.

– Ещё нет, судьба моя. Ты ещё не умер. Тебе просто показалось. Смерть нам только кажется, встретить её мы не можем.

– Она разорвала меня на части…, – дрогнувшим голосом сказал Кобра, вспоминая страшную боль.

– Плоть моя разорванной бумагой была в её руках. Раз за разом она поджигала, травила, изворачивала, рубила, резала, рвала… И всё же я ещё здесь. И ты ещё здесь. Вставай. Бой не закончен. Я с тобой.

Он открыл глаза, она была рядом, держа его за плечо. Её кожа казалась смятой старой бумагой, по которой ползли трещины, как по камню. Но стоило ему моргнуть, Сова приняла свои черты, настоящие черты, такие, какими он её представлял изначально.

Она крепко обняла его, и её руки сначала впились ему в спину, но после он почувствовал, как они сжали ткань его куртки. Жадно, словно в последний раз.