Текст книги "Девятая Парковая Авеню (СИ)"
Автор книги: Deserett
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
– Ненавижу его. И себя заодно.
– За что?
– Мы с ним были в одинаковом положении. Одного возраста, одного типа внешности, одной комплекции… и одинаково выглядели со стороны. В твоих глазах. Согласись, для тебя мы просто дети. Но я как был, так и остался несмышлёнышем, хотя ты знаешь меня так долго! А Санктери… каким-то дьявольским образом доказал, что достоин большего. Насколько я понял из твоего рассказа, он не дал к себе прикоснуться. Зато заставил изнывать от запрета, заставил себя желать. И до сих пор ты изнываешь. Ты отдал ему своё сердце. Хотя первым его просил я. Он что, намного старше меня?! Лучше? Достойнее?!
– Он младше тебя. На год.
– Чёрт бы его побрал! Как же я вас обоих убить хочу…
– Не ты один. Короче, ладно, я вижу, моя исповедь не произвела на тебя никакого впечатления, так что на этом всё. Хорошенького понемножку. Я усиленно рекомендую тебе пойти домой, повиниться во всём Руперту, записаться к наркологу и перестать страдать фигнёй. Жалкая затраханная блядь, что сидит тут перед тобой, совершенно тебя недостойна.
– Вовсе нет! Не говори так! Кем бы ты ни был, в теперешней или прошлой жизни… и что бы ты ни делал… я буду любить и поклоняться тебе всегда. Ревновать к воздуху, которым ты дышишь. И хотеть тебя. Пусть это глупо и безнадёжно.
– Насчёт «безнадёжно» могу поспорить, – я плавно изогнулся и удобно лёг прямо в его растопыренные руки. – Но если ты выигрываешь этот спор – никогда меня больше не увидишь. Ты понял, о чём я?
– Н-нет…
– Выбросишь из лексикона фразу «хочу тебя» и перестанешь смотреть как затравленный зверь – мы сможем остаться друзьями. Липовыми, конечно, но лучше, чем никакими. Если же нет… Час времени в моей постели стоит ровно один миллион долларов. Но сейчас я готов поработать бесплатно. В качестве актива, а не пассива… впрочем, если ты хотел сам меня потрахать, я тоже не против. Решайся. После этого – ты не заикнёшься обо мне ни отцу, ни случайному собутыльнику, никому. И забудешь дорогу в мой дом. Забудешь моё лицо и имя. Если не сможешь позаботиться о качественной амнезии, я всё устрою. Но потом – не плачь. Теперь всё ясно? Ну? Я жду.
Альфред лишился дара речи на минуту, а может, и больше. Я безучастно скользил глазами по его лицу. Пытка единожды данным согласием хуже пытки вечным отказом? Не ожидал, право. Он не верил и боялся отвечать… Сомневался, раздираемый выбором, кричал про себя, убивался и изнемогал. В его глазах метались тени, происходила страшная кровопролитная борьба. А потом кто-то победил. Пожрал труп проигравшего. И моё сердце иронично хмыкнуло.
Фредди придвинулся, робко погладил мою грудь и прошептал:
– Ты использовал самые гадкие и обидные слова. Но всё же… я уверен, дважды ты это пари не предложишь. Я согласен уйти… с выигрышем. Я хочу провести с тобой хотя бы половину из отведённого часа. Что касается ролей, то, если честно, именно о втором варианте я мечтал. Только я не умею… ничего не умею. Плохо представляю, как это делается. Как вообще должен происходить этот… ну, этот…
– Трах у гомиков, – невозмутимо подсказал я. – Гомосексуальный половой акт, секс между мужчинами. Короче, к делу. Как ты собираешься меня поиметь?
– Что? В… наверное, в самой комфортной для обоих позе… – пробормотал Фредди, густо краснея.
– Тогда рекомендую развернуть меня и положить на живот, свесив с кровати, а самому улечься сверху. Однако, – я подавил гнусный смешок, – перед этим настоятельно советую разогреть меня… возбудить. Иначе не осуществишь ты свой коварный план проникновения ни под каким соусом.
– Ох… хорошо. А что тебе нравится? Где тебя ласкать? И как?
– А что ты сам первым делом вознамерился помучить?
– Твой живот. Татуировки… они притягивают меня, как магнит. Ну и пониже, там… хотел бы взять в рот. А ещё посмотреть на твои ноги. Погладить их… замучился гадать, какие они. А ещё, прости… соски. Шея. И, конечно, твои губы.
– Мне нравится всё перечисленное. Начинай.
Я шлюха. Говорю, что люблю Ксавьера, а сам… Но миокард не ругается на моё новое дурацкое приключение. Залёг на дно, наблюдает из тины через бинокль. Я вздыхаю, поворачиваясь и мысленно уходя сквозь стену.
Сначала скромно, а потом всё смелее и смелее, шершавый язык Альфреда танцевал на моём теле, порождая неясное томление и дрожь в ногах. Целовал спину, щекотал дыханием, холодившим на мокрых пятнах от слюны, водил пальцами вдоль торчащих позвонков, поглаживал и тёрся щекой, замирая и останавливаясь с ласками… будто всё ещё не верил. Снимать с меня штаны он не решался долго, предпочитая просто лежать сверху. Закончив со спиной, вылизывал и покусывал меня за шею и грудь, покрывался густым румянцем, шептал «о Господи», дрожал и тянул зубами мои бледные соски. Они краснели и выпирали, мягко исчезали у него во рту, сминали его губы, не поддаваясь на нажатие… а он лизал их и крепко сжимал свои ноги, сдерживая стоны. Я тихо вздыхал, возбуждаясь слишком медленно, не помогал ему, но и не отвлекал. Я люблю осторожные прикосновения и посасывания, но предпочитаю ощущать их пониже. А Фред никак не спускался ниже. И я понял почему. Уже полностью раздетый, вызывающе белый, с похотливо торчащим и достающим почти до пупка достоинством, я вызвал в мальчике такой экстаз и прилив адского желания, что он едва не кончил, чуть-чуть потершись об меня своим членом. Сдержав каким-то чудом семяизвержение, он утомлённо упал на меня и тихо прошептал в ухо:
– Я не знал, что это так ужасно больно. И приятно, одновременно… ну, там… между ног. С девушками это происходило не так. Наверное, они не влекли… так сильно.
– Эрекция. Твой дружок болит от слишком сильного прилива крови, – спокойно пояснил я, слегка пошевелившись и раздвинув себе ягодицы. Впустил его в себя. Его мужское достоинство толком не выросло, я почти ничего не ощутил. – Тебе кажется, что он вот-вот лопнет от перенапряжения, но не волнуйся. Сейчас получишь облегчение. Войди в меня… так глубоко, как позволит совесть.
– А дальше?
– Просто делай со мной то, что тебе хочется больше всего. То же, что ты делал с проститутками. Движения совсем просты.
– Как?!
– Дурачок… твоё тело лучше тебя знает. Поймёшь, когда нормально вонзишься. Максимально.
– Мне страшно. А если тебе будет больно?
– Я давным-давно привык. Скорее, больно будет тебе. Ну, не дрейфь, малыш! Это ведь такое наслаждение. Слиться в экстазе со вторым телом…
*
В принципе, мне понравилось, жаловаться было не на что. Только длился секс недолго, всего тридцать-сорок секунд: милый подросток, жертва спермотоксикоза, Фред был так возбуждён, что кончил слишком быстро. Постанывал от удовольствия… чуть ли не повизгивал. Исступлённо покрыл новыми поцелуями мою спину и шею сзади… а потом, по-моему, часа два в себя прийти не мог. Лежал на мне, гладил плечи, шептал сладкий любовный бред, цеплял скрюченными пальцами мои волосы, расчёсывал и тёрся об меня время от времени. А когда он прекратил и тихо позвал меня по имени, я сел и властно рванул его к себе. Обсосал мягкий сморщенный член, освобождая крайнюю плоть от остатков спермы, она была ужасно горькой и тёрпкой, я кашлянул, проглатывая с отвращением, и ответил на вопрос в его встревоженных глазах:
– Героин. Завязывай с этой дрянью, понял? Иначе всегда будешь на вкус как разложившийся птичий помет.
Альфред кивнул и виновато спрятал исколотые руки. Я проверил его яички, мимоходом взвесив в ладони – пустые, он больше не хочет, я угадал: одного раза для сброса этой тяжести хватило. Погладил его по опущенной голове и ушёл принимать ванну.
Вернувшись после, я заснул. Пожалуй, сработал рефлекс: я ведь днём всегда заваливаюсь баиньки. Что дальше делал Фредди, я знать не могу в принципе, но когда проснулся, обнаружил себя одетым в короткие летние шорты и заботливо укрытым одеялом. Мальчишки давно след простыл. А на соседнюю подушку была аккуратно приколота лаконичная записка:
«Прости меня»
Комментарий к 15. Ревность
¹ Ангел их вовсе не собирался пить, это Марк подсуетился, чтобы он большую часть времени в больнице дрых и ни о чём не думал.
========== 16. Гонка с временем ==========
****** Часть 3 – Шаги к безумию ******
Смутно, точнее, почти совсем не помню, во что оделся, когда ещё раз проснулся вечером, кажется, в спортивные джинсы, довольно свободные, с четырьмя большими карманами. А ещё обнаружил в гардеробе загадочную рубашку, неизвестно кем купленную и подозрительно смахивавшую на женскую блузу, с дырчатыми рукавами, из-за которой у меня плечи были голые. Хорошенько причесавшись и с трудом найдя пробор (нашёл, правда, не на своем месте), я привёл себя в нормальный вид – ну, то есть в обычный вид жутковатой узкобёдрой и плоскогрудой девушки-утопленницы. После чего осмелился выползти из спальни и отправился на ловлю завтрака, который у нормальных людей называется ужином.
– Когда ушёл Фред? – довольно равнодушно поинтересовался я, устраиваясь на своём обычном месте в столовой.
– Ещё до полудня. Поблагодарил меня за всё и сказал на прощание, чтобы я ни в коем случае не будил тебя. Сказал, что идёт домой… и что ты вдохновил его на свидание с Анни.
– С кем?!
– С его бывшей девушкой. Альфред расстался с ней как раз перед тем, как ты попал в больницу.
– Я рад просто безмерно за них обоих. Положи-ка мне ещё моркови со сливками…
*
Мне никогда не нравился перекресток 73-й и 18-й улиц. Место ничем не примечательное, казалось бы на первый взгляд, но стоит тут походить и подышать… Специфическая атмосфера, совсем как на базе в Аризоне. Но если там воздух жёсткий, напрочь лишённый влаги и лишающий человека воли, то здесь он на вкус как чистейшей воды разложившаяся мерзость, пропитан какой-то противоестественной гнилью… очень старым злом, успевшим несколько раз умереть и всё равно остаться, отравляя живых. Не знаю, как Ламарка угораздило купить тут квартиру. Может, это идеальная атмосфера для написания картин?
Мои рассеянные раздумья время от времени прерываются звонками с рабочего номера Шепа, но разговаривать с ним у меня нет ни желания, ни лишних рук: болтать за рулём без гарнитуры запрещено. Конечно, я издевательски подстраиваюсь под правила только тогда, когда мне это нужно. А в остальное время плевал я на их соблюдение.
Швейцар меня узнал. Ещё бы не узнать…
– Добрый вечер, сэр. Мистера Ламарка нет дома, уехал в галерею. Просил передать, что вернётся поздно, пополуночи.
– Спасибо. У тебя есть ручка?
Я на всякий случай набросал Руперту записку на фирменном бланке корпорации, сел обратно в «Феррари» и покатил в «Silver Circus» – выставочный арт-центр. Но, как я и предполагал, художника там не оказалось.
Уже через минуту после неприятного открытия я обозвал себя последними словами (за непроходимую тупость и мозговую медлительность) и позвонил Ламарку на мобильный.
– Руп, ты где? Что?.. А в своей галерее ты был? Заезжал просто ради новой стенки? А-а, понятно… Так где ты сейчас? В “Compare2state”?! С какой радости Хардинг так на работе засиделся? Что, серьёзно? Вот ведь бллин, я и не знал. Большой приём? Гостей много? Ох, всё ясно, увидимся в другой раз. Что? Как это? Не, не горю желанием… Он? Он сам, лично?! Ну, просто скажи, у меня настроение не для званых вечеров. Это приказ, видите ли?.. Он сам так сказал? С чего бы это вдруг… О’кей, о’кей, дай ему трубку, – я нервозно прижал мобильник к другому уху, порывисто вздохнул, заставив себя улыбнуться, и открыл рот. – Привет, шеф. И слышать не хочу. Отвык, что кто-то хамит и не берёт трубку? Ну, привыкай обратно, что ли, я тебя этим блюдом ещё не раз накормлю. Не трудись уговаривать, Меркурий непреклонен. Решил надавить на слабое место? Да ну?! А он-то что там забыл? Ага, специально пригласил для того, чтобы заманить меня, ведь так? Конечно, конечно… А сильно старые? Старше?! Ну, крестник, трахнутый тобой, всё равно не сможет отказаться. И вовсе я не издеваюсь. Если в перерывах между танцами нагишом и сидением всё так же нагишом в твоих объятьях смогу поговорить с Ламарком, тогда да. М-м, неужели?.. Посмотрим. Тогда я помчал.
«Ох уж мне этот Шеппард… Мозг, ты правда собрался туда ехать?!»
А что ещё остаётся делать? Там Руперт и Энди – Шеп нарочно всех собрал под одной крышей. Вечер полуофициальный: и друзья, и партнёры, и подчинённые… Всех смешал и сдобрил хорошей порцией алкоголя.
«Вот гад. А в честь чего приём, конкретнее?»
Русские понаехали. Заказ на убийство президента. Или премьер-министра… что-то в этом роде. Да мне, собственно говоря, плевать. Мне, главное, вытрясти из хорька МакЛахлена новости о Кси. И посоветоваться с Ламарком о дальнейшей стратегии.
«Какой такой стратегии?!»
Я не имею ни малейшего представления о том, как дальше мне вести себя рядом с Ксавьером. Мне нужна помощь кого-нибудь из старших. Босс в этом деле не товарищ, а соперник. И всё, как всегда, сводится к моему единственному другу Руперту. Дай Боже или Люцифер, чтобы он меня правильно понял…
«А со мной ты посоветоваться не хочешь?!»
А чего с тобой советоваться? Затащишь Ксавьера в постель и всё испортишь. Заставишь меня его трахнуть, а потом будешь причитать, почему детка опять от меня сбежал. А я вовсе не такой сексуальный маньяк, каким ты меня всё время пытаешься выставить.
«Что? Маньяк? Ха-ха, насмешил… да ты даже не мужчина! О каком маньяке говоришь, в толк не возьму. Я постоянно пытаюсь сделать из тебя хотя бы отдаленное подобие мужчины, но ты и такому мягкому давлению противишься. Ртуть чёртова. Меркурий недоделанный…»
Молчал бы уже, ободранный кус мяса! Ты по форме даже приблизительно сердце не напоминаешь!
«Подумаешь. Зато работаю получше твоих рисованных бумажных сердечек. Вот перестану сокращаться на хрен, что ты будешь делать, компаньон? Загнёшься без меня!»
Напугал. А без меня ты будешь сокращаться ещё секунды три, не больше. Потом остановишься помимо собственного желания и закопают тебя глубоко-глубоко в сырую землю.
«Как только закончим дела, позабочусь, чтобы тебя инсульт прихватил».
Загнёмся вместе в дружном харакири.
«Я пока живу без бляшек атеросклероза в аорте и помню, бллин! Умник нашёлся. Может, прекратим тогда ссору?!»
Прекратим… ну нет. Мне надоело без конца откладывать на потом. Пора с ней разобраться по-взрослому. Когда мы наконец помиримся?
«Э-э… а напомни, из-за чего поссорились?»
Спросило у больного о здоровье. Без малейшего понятия. Это было так давно…
«Тогда, может, я повспоминаю, а ты выгружайся у офиса – мы ведь уже приехали – и занимайся своими делами».
Хорошо. Но учти: если не вспомнишь, вспомню я и всю вину свалю на тебя.
*
– Почему так долго?! – недовольно прошипел Шеппард, срывая с меня одежду и хватая на руки. – Гости заждались обещанного лакомства!
– Три или четыре? – я картинно вытянул ноги и застыл в напряжённой позе.
– Чего «три или четыре»? – он немедленно сунул мне в пупок свой язык. Фетишист…
– Три или четыре десятка стариков сегодня используют меня не по назначению?
– Ты просто невозможен, – Шеп укусил меня за живот и легонько шлёпнул по заднице. – Энджи, за такие разговорчики тебя убить мало. По-твоему, я избавил тебя от позорной службы, чтобы опять возобновить, но уже по своей указке, а не указке правительства? Танцы сугубо добровольные! Не хочешь – не выходи к ним. Я пригласил тебя только потому, что знаю: ты не откажешься показаться нагишом. В своём эксгибиционизме ты чудо как хорош…
– Почём я знаю, чего ты там надумал делать со мной! Сейчас, может, пристроишь к стеночке, за бёдра поднимешь в воздух и воткнёшь в меня свой мощный ударный инструмент…
Я тут же получил пощёчину и крайне жалобный шепот в ухо:
– Пожалуйста. Ну, пожалуйста. Милый, нежный, сладкий, циничный, бесчувственный и жестокий выросший ребёнок-киллер… доверяй мне как прежде. Неужели я не заслужил?! Доверяй мне, умоляю. В больнице я сорвался. Ты открыто соблазнял меня, а против такого невозможно устоять. Любимый мой, крестник… твоя красота зашкаливает за все известные измерители. Она чудовищна по своей силе и не поддаётся никакому оцениванию вообще. Я подозреваю… точнее, уверен на все сто: ты единственный в мире человек. Такой человек. Эх, блядь… язык коснеет называть тебя человеком. Люди такими не бывают. Поставить рядом с тобой любого человека, любого пола, глянцевых моделей или детей. Всех, кто официально признан красивым, сексуальным и так далее, или просто юным и привлекательным в силу своей свежести и невинности… и понять, что красота или искусственна, или преходяща. И всё время словно чего-то не хватает. Что, так или иначе, дети вырастут и потеряют львиную долю привлекательности, окунувшись в нелёгкую взрослую жизнь. Что модели, проснувшись поутру после дикой попойки, глянут на себя в зеркало, ужаснутся и поймут, что глянец ночью был спущен в унитаз. Они и красота – вещи несовместимые, не имеющие друг с другом вообще ничего общего. А ты… сколько себя, в смысле тебя помню…
– У меня щека разболелась, сволочь, – проворчал я, прерывая его дифирамбический монолог. – Будет синяк, скорее всего. Свои кулачищи, бллин, ты вообще должен сдавать в гардероб перед тем, как лапать людей из другой весовой категории.
– Я едва коснулся тебя, малыш, так что не придуривайся, – тем не менее он довольно нежно и настойчиво вылизал мне щеку и вынес в зал.
Нас встретили почему-то аплодисменты и восторженные возгласы. Из-за банкетного стола Хардинга, который я обычно лицезрел пустовавшим и который сейчас был щедро накрыт по старым добрым русским традициям
(«насколько я понял из количества бутылок коскенкорвы¹»),
поднялся какой-то седобородый (и лысый) делегат и радостно залепетал на исковерканном английском:
– Бриллиант! Жемчужина Америки! Чтоб мне провалиться, Шеппард, где вы взяли это чудо?!
– Оно сошло ко мне с небес, – небрежно ответил Хардинг и с лёгкостью подбросил меня в воздух. Не успел вздох ужаса прокатиться по залу, как он меня уже поймал и бережно поставил на пол, быстро шепнув на ухо: – Танцуй, мой Ангел. Музыка – твоя любимая…
Ну, само собой. Знаменитейшая песня “Venom” в исполнении Кирсти-дьявола с альбома 2000-го года. Под этот шедевр я забываю, что стою вообще-то голышом, что на меня все смотрят и что на меня смотрит Руперт. А самое главное – на меня смотрит паскуда Энди, никакого понятия не имеющий о том, насколько привычно для меня это дело. Он уже, небось, в отупляющем травматическом шоке…
Изящно пролетая мимо Шепа, я взял у него из рук пару салфеток и, присаживаясь по очереди на колени всем делегатам, аккуратно вытирал слюни, заливавшие им подбородки. Я бы и рад добавить, что приукрашиваю их реакцию, но, увы… Их голодные глаза, не привыкшие к подобным шоу, жгли мне тело довольно приятным согревающим образом, поэтому, добравшись до МакЛахлена, я находился в прекрасном расположении духа. Дразнясь, повилял перед ним задницей, отошёл, поклонившись всем, и с нескрываемым облегчением оплёл ногами тощие ляжки Ламарка.
– Рад тебя видеть, – доверительным голосом сообщил я художнику, бессовестно целуя его в губы и ярко блестя чуть обезумевшими синими глазами. – Как дела?
– Не знаю… – честно ответил Руперт, сосредоточенно рассматривая белые шрамы на моих запястьях. – Ты здоров?
– Физически – да. Психически… ты же сам видишь, в каком я состоянии.
– Вижу.
– И понимаешь?
– Понимаю.
– В таком случае без всяких предисловий к делу. Через сутки, максимум, я найду того, ради кого дважды чуть не расстался с жизнью, и…
*
– Вот и всё, – взгляд Ламарка внезапно стал очень печальным. – Надеюсь, у тебя получится. Пугливую лань приручить легче, чем в данных обстоятельствах твоего возлюбленного, но ты ведь тоже не лыком шит, дорогой мой. Справишься…
– Спасибо, Руп. Ты не очень зол на меня за это развратное представление и посиделки нагишом у тебя на коленях?
– Злиться бесполезно. Кроме того, это ведь невинная забава, вроде сегодняшнего утра, когда Фредди занимался с тобой любовью.
Миокард упал с жёрдочки и остался лежать на дне своей клетки без движения. Я поднял голову художника за подбородок и осторожно заглянул в глаза. Они были сухими и холодными. Но лучше бы Руперт заплакал. От его взгляда мне стало страшно.
– Он сам тебе рассказал?
– Нет. Уверен, так же, как и ты, он предпочёл хранить эту тайну до гробовой доски. Но я же его отец. Я видел, в каком состоянии он сбегал из дому, а в каком вернулся. Его сияющие удовлетворением виноватые глаза. Его оживление и ни намёка на прежнее суицидное настроение. Его старательное принужденное молчание и, как снег на голову, заявление вернуться к Анни. Могла быть лишь одна причина всех этих аномалий.
– А ты говорил Альфреду, что обо всём догадался?
– Нет, само собой. Пусть думает, что перехитрил меня. Подержу в неведении ещё пару дней, пока буря чувств в нём не уляжется. Подожду, пока со лба у него не исчезнет надпись: «Я совращён Ангелом, и это было огромное-преогромное наслаждение!»
– Осуждаешь меня, да?
– Ну куда мне… да ещё и тебя. Я старый человек, сильно отставший от жизни, я утратил понимание с сыном, когда ему только-только стукнуло двенадцать, но теперь, благодаря тебе, я хоть немного начинаю вникать в его беспокойную тинэйджерскую жизнь. Возможно, после того, как я объясню Фреду, что всё знаю и не считаю страшным преступлением против морали, этики и тому подобное, сын перестанет воображать меня дегенератом, трухлявым пнём и «твою мать, какой древний отстой мой вонючий старик втыкает по вечерам в зомбоящике! Трухлявый пенёк! На мыло его, кореша!», – последние предложения он сказал таким механическим голосом, что…
Мне пришлось ухватиться за шею Ламарка, чтобы не сверзиться со стула в приступе смеха.
– Ты долго учил эту фразу, Руп? – я смотрел на его спокойную, грустную улыбку и просто подыхал в истерике.
– Полчаса, если честно. Видно, да, что я не понимаю, что сказал?
– Да уж, заметить можно, – я вытер слёзы, невольно выступившие в порыве веселья. – А он правда зовёт тебя трухлявым пеньком?
– И не только. Я остальные выражения не помню. И вообще, я должен благодарить тебя за то, что ты сделал. Просто, как ни крути, но… для меня это дико. Я могу вольно рассуждать о взаимоотношениях людей, давать дельные и крайне необходимые советы, как сегодня в случае с тобой, но… как только я вспоминаю, что именно вы делали в постели, я впадаю в столбняк.
– Ты такой правильный, что застрелиться можно. Ладно, Руп, я пополз к объекту номер два.
*
– Смотри-ка, из тебя же вышла потрясающая блядь! – голос упившегося Энди «слегка» не гармонировал со словами, поэтому я пропустил их мимо ушей, соблазнительно улыбнувшись.
– И тебе доброго вечера, мудак, – сладко промурлыкал я так, как некоторые не смогли бы произнести заветное «я люблю тебя», и поцеловал его в лоб. МакЛахлен обалдел и тупо уставился в мои большие, то невинные, то распутные глаза. – Присесть можно?
Не дожидаясь приглашения, я лёг на стол и по-кошачьи извернулся на бок, скрестив ноги. Энди затравленно огляделся по сторонам и придвинул свой стул поближе:
– Что всё это означает?
– Что именно?
– Всё – твоё внезапное появление, танцы и… вот это, – его дрожащая рука прошлась по моей талии и застыла на пресловутой и всеми облизанной тазовой косточке.
– Поговорить надо, – я стал серьёзным и частично прикрыл тело длинными волосами, убрав его руку. – Ты в состоянии или надрался в дребодан?
– В дребодан… но уже трезвею, – Энди нахально отбросил несколько прядей с моих бёдер и опять вцепился в торчащую тазовую косточку. – Что интересует?
– Последнее задание. Как продвигаешься?
– А какое твоё дело?
– А вот такое… – я очень нежно подтянул его к себе и ещё нежнее обнял за горло. – Будешь говорить или предпочитаешь быть задушенным в кратчайший срок – скажем, за минуту?
– Ты… ты… Шеппард!.. – вскрик заглох мгновенно, не успев набрать силы. На нас никто не обращал внимания, а ревнивые глаза Хардинга, по всей видимости, воображали, что я деловито ласкаю несчастного придурка МакЛахлена.
«Если это действительно так, я не премину чуть погодя поделиться с Шепом гениальной догадкой о том, что он тоже придурок, причём безнадежный…»
Да, а я помогу. Ну а пока я слегка придушил Энди, с удовольствием послушав его булькающие хрипы, и отпустил. Сладко шепчу на ухо:
– Созрел для серьёзного разговора? Или ещё пообнимать?
– Нет… я ничего не скажу, – вместе с этим чуть живым шёпотом у него изо рта показались белесые пузыри. Только от него мне не хватало слюней по столу.
– Ну и зря, – мягко заметил я, вытирая его губы оставшейся салфеткой, и ударил по яйцам. Сложившись пополам, Энди свалился под стол, а я, недолго думая, полез за ним следом. – Как самочувствие?
МакЛахлен почему-то не ответил. Я пожал хрупкими плечами
(«И как таких слюнтяев ещё Земля носит?! Фу, он позорит славное племя киллеров…»)
и вывернул его карманы. Нашёл электронную записную книжку, а в ней – ответы на свои вопросы.
*
– Энджи, ты что делаешь?! – Шеппард попытался отобрать у меня носки, но получил по рукам и сильно оторопел от удивления. Моё поведение не нравится? Ну-ну.
– А что, не видно?! Одеваюсь! – я надел носочки и поправил свою в высшей степени сексапильную блузку. – Мне пора сваливать с вашей вечеринки.
– Куда?! Гости только проснулись, требуют тебя на танцы, я уже распорядился поставить “Devil Whore”, “World on fire” и “Deep pandemonium” твоего проклятущего финского Ice Devil, ты не имеешь права уехать и сорвать мою сделку с русскими, ты на меня работаешь, ты…
– Пожелай мне удачи, крёстный, – устало сказал я и чмокнул его в щёку.
– Нет, ни за что! Знаю, знаю, куда ты едешь, так что и не надейся, что я…
– Удачи, Энджи. Будь предельно осторожен, – непреклонным, холодным и благословляющим тоном произнес Руперт Ламарк, художник-сюрреалист из Иллинойса и мой ангел-хранитель, который стоял за Хардингом и крепко приложился к его ошалевшей башке отнятым у официанта подносом с пудингом. Сердечно улыбнулся и добавил: – Время по-прежнему работает против тебя, но кое в чём ты умудрился обогнать даже его. Прежде чем расстанемся, должен открыть тебе одну вещь. Я буквально только что вытряс из Шеппарда пренеприятнейшую тайну, но говорить тебе не собираюсь. Ты узнаешь её из первых рук. В связи с ней вот тебе мой самый последний совет: отпусти Ксавьера, даже если будешь сто процентов уверен, что он хочет остаться… но не может. Ты властен его удержать, ведь Кси любит тебя, но в итоге ты лишь сильнее заставишь мучиться вас обоих. Сейчас никакой любви у вас не выйдет и выйти не может в принципе. И что куда страшнее – может не выйти никогда. Отпусти его без надежды на то, что он вернётся, отпусти в головокружительную даль, где его не достанет правительство Соединенных Штатов, и заставь себя остаться здесь. Спаси его. Но не для себя. Сделай это. А потом, если хочешь, пусти себе пулю в лоб от неизбывного горя. Но сначала приди ко мне и скажи, что единственный человек, которым ты дорожишь, вне опасности. Иди.
– Господи, Руп… – внезапно отлаженный механизм вышел из строя, и я шлёпнулся на землю в приступе плача. – Я не смогу! Не чувствую в себе никаких сил вообще! Увидеть малыша и опять его лишиться… моё сердце больше такого не выдержит! Руперт, Руперт… ну почему я в него влюбился, и почему наша любовь обречена гнить на свалке?!
– Может, ещё и не обречена, – бесстрастно ответил Ламарк и поднял меня, засовывая в каждый кармашек на штанах по пистолету. – Как известно, стерва по имени надежда сдыхает последней… когда беспощадно прикончит всех остальных. Ангел, замочи её и воскреси этих самых остальных. И тогда Господь Бог смилостивится и вернёт на эту зажравшуюся планету потасканную шлюху любовь.
– Ты веришь в это? – я коротко шмыгнул носом и послушно высморкался в подставленный, сильно надушенный платок.
– Верю, – твёрдым голосом сказал Руперт и опять улыбнулся – самой тёплой из своих улыбок. – Пусть пребудет вера, старейшая из этих корыстных дамочек, и с тобой.
Комментарий к 16. Гонка с временем
¹ Koskenkorva Viina – финская водка.
========== 17. Откровение ада ==========
****** Часть 3 – Шаги к безумию ******
Если говорить честно, то в записной книжке МакЛахлена ничего не было. Именно это меня и успокоило. Он, а также правительственные агенты не только не нашли Санктери-младшего, но даже приблизительно не знают, где он сейчас. А все многочисленные приблизительные места они пытаются охранять, ведут наблюдение за людьми, с которыми он общался (исключая меня, разумеется), держат связь с Белым домом, разослав всем заинтересованным лицам фотографии и необходимую информацию. Каждый полисмен Лос-Анджелеса рыщет по улицам, в жадном поиске анорексичных подростков в капюшонах, сулящих миллионы хрустящих зелёных бумажек. И только я знаю, где прячется Кси. Ну, то есть не знаю, а догадываюсь.
Как догадался? Миокард подсказал.
А откуда он знает? «Потасканная шлюха» подсказала.
А откуда любовь знает?! Вы уж извините, но спросите у неё самой…
«Это синдром навязчивого состояния, мозг. Мои догадки не подкреплены ничем, кроме чувства собственного сцепления с твоим золотоволосым мелким».
*
Итак, я снова лезу в дом №3 по Девятой Парковой Авеню. Да-да, не надо таких больших удивлённых глаз, мой возлюбленный прячется здесь, вне всяких сомнений. Это самое опасное и одновременно самое надёжное место. Даже каждый день переворачивая особняк вверх дном, никто не сможет отыскать здесь Ксавьера. Это его дом, он лучше всех знает, как тут прятаться. Сволочи, его ищущие, тоже это знают (они всё-таки не дураки), а потому просто усиленно охраняют дом в ожидании, когда у ребёнка сдадут нервы и он, вернувшись, сам себя выдаст. Покамест мой любимый проявил способность к маскировке в боевых условиях, необыкновенную силу духа и стойкость не по годам. Ведь сойти с ума в одиночестве – плёвое дело. Особенно когда ты затравленная лиса в норе, которую постоянно пытаются оттуда выкурить.
Вот за этими глубокомысленными рассуждениями я сам не заметил, как вывел из строя всех наполовину дрыхнувших охранников особняка и остался на поле боя в гордом одиночестве. Меня окружает шестьдесят три комнаты. И я должен с первой попытки определить, в которой из них Кси, пока Белый дом не почуял неладное из-за продолжительного радиомолчания и не прислал подмогу. В запасе двадцать минут между дежурными позывными. Надо сесть и подумать.
«Помочь?»
Валяй.
«Постарайся вспомнить всё, что знаешь о нём. Вспомни ваши немногочисленные и недолгие разговоры. Вспомни его манеры и хоть что-нибудь, что узнал о его привычках, вкусах и желаниях. Что-то из того, что мало кому известно и совсем неизвестно его охотникам».
Ну… он любит Рашель.
«Неплохо для начала, но ответ неправильный. Дальше».
