Текст книги "Девятая Парковая Авеню (СИ)"
Автор книги: Deserett
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
– Любишь сладкое?
– Очень.
Я насыпал сахар – три ложки с горкой. Нет, всё-таки четыре. Должно хватить. Потом выдвинул ящичек стола, не глядя пошарил рукой и вытащил маленький пакетик с тремя овальными синими таблетками. Это набор под названием «скупой Морфей», припрятанный на особый случай. Галлюциногенное снотворное без цвета и запаха, но с характерным горьковатым привкусом. В составе несколько очень сильных алкалоидов. Сущий яд. Потом малышу будет очень плохо. Но выбора нет. С отсутствующим выражением лица достаю одну таблетку и бросаю в какао. Со стуком мешаю ложечкой. Эта гадость полностью растворилась.
Разворачиваюсь и замираю почти в испуге: голова Кси лежит на столе, обхваченная одной бледной рукой, а всё его тело сотрясается в ужасных беззвучных рыданиях. Не в силах смотреть на это, я просто поставил чашку на стол и пулей вылетел из кухни. Нет… Господи, нет! Зря я похвалил его за выдержку. Он ведь всего лишь маленький мальчик.
Стою на балконе. Ещё минут пять пытки и можно возвращаться. В доме тишина. Да, Ксавьер всё выпил и уснул. Пора приниматься за дело.
*
Я надел на него свою рубашку и носки. Еле-еле обнаружил обувь нужного размера, в подвале, из числа древних невыброшенных коробок: у юного сорванца нога меньше, чем была у меня в его возрасте. Уложил спящее тело в машину и привез на Девятую Парковую авеню, к знакомой до отвращения калитке. Увидев незнакомое лицо охранника, я вздохнул с облегчением. Сценарий с пьяным другом-оболтусом в деле, ещё не все потеряно.
– Здравия вам, – сказал я, придав лицу как можно более беззаботное выражение. – Привёз вам тут мальчика… Я Эндж. Кузина Рашель просила позаботиться о нём. Он так упился ночью, что не соображал, где находится. Подрался, пристав к чёрномазым… получил пулю в плечо. Но, к счастью, всё обошлось без полиции. Надеюсь, я привёз его по правильному адресу?
– Да, – отрывисто бросил секьюрити и забрал Кси с рук на руки. – Большое вам спасибо.
Калитка захлопнулась. Я сел в «Феррари» и поехал домой. Самочувствие просто омерзительное.
Проснувшись ближе к вечеру, Кси почувствует убийственную головную боль. А ещё обнаружит странные провалы в памяти и целый калейдоскоп нереальных видений о прошедшей ночи. Большинство из них будет вымыслом его растревоженного таблеткой сознания. Возможно, он будет помнить о смерти отца… и не будет в этом уверен на все сто. Он вообще ни в чём не будет уверен даже наполовину. Важно лишь одно – меня он помнить не будет. По крайней мере, не должен: в инструкции к «скупому Морфею» чёрным по белому говорилось о стирании воспоминаний за последние восемь-десять часов.
Отчего же мне так плохо, а?
========== 5. Ангел ==========
****** Часть 1 – Личности ******
Мне не хватает воздуха. Все окна в доме широко распахнуты, гуляющий повсюду сквозняк заставляет Франциска оглушительно чихать, но я всё равно задыхаюсь. В горле застрял комок или несколько, ощетиненные злыми иглами. Острое давление, уже просто невыносимое. На глазах, вопреки всем тренировкам по оперативной мимике, выступают слёзы. Да откуда эта адская боль? Онемевшими от длительного напряжения пальцами сжимаю (уже не один час сжимаю) его белый блейзер – высохшая на нём кровь кажется почти чёрной.
Что со мной? Почему с моим телом происходит столько странных вещей? Миокард… эй, дохлый миокард? Почему молчишь? В кои-то веки ты ведёшь себя так тихо?
«Я всё понял. И ошибку, с которой ты нависал, и всё остальное тоже. Прости, Ангел. Прости за всё то плохое и несносное, что я тебе делал. Похоже, пришло время расплачиваться за нашу шизофрению. То есть за мою чрезмерную свободу и непокорность. Прости. Ведь я больше не принадлежу тебе. И, что гораздо хуже, я не принадлежу себе».
Ни тебе, ни мне. А кому же? Ответ на этот вопрос я знаю. Знаю великолепно. И безжалостно гоню от себя прочь. Не желаю, не желаю, не желаю знать! НЕТ. Как же это возможно? Когда я успел так сильно привязаться к золотоволосому любителю какао? Ведь никаких объективных причин не было. Мы не перемолвились ни единым сколько-нибудь значимым словом. Наоборот… Сплошные подколы, грубости и полушутливые издевательства.
«А ещё его худосочная рука в твоих волосах. И голос, смирно произносивший «прости». Запамятовал?»
Нет, ничего не забыл. Но этого что, оказалось достаточно?
Разумеется нет – это я и сам понял. Если бы у него было только это, то точно не хватило бы, чтоб завязать меня узлом. А что тогда ещё? А, инфарктный?
«Тебе охота копаться в причинах? Ты педофил. Продолжать?»
Да, продолжать. И шутки у тебя дурацкие.
«Ладно. Глаза… глаза Кирсти. Только не совсем глаза твоего финна. Это были всё-таки ЕГО, больше ни на что не похожие глаза. Но что-то невыразимо прекрасное и притягательное таилось не в одних лишь глазах. Ты неравнодушен к блондинам, верно? А у него шикарные золотые волосы. Пребывают в разительном несходстве с волосами Максимилиана. Может, это от матери? И что насчёт…»
Я резко распахнул собственные глаза, прижатые к побелевшим рукам. Максимилиан! Вот где разгадка. В зелени глаз Кси крылось наследство, маленькое зернышко того безумия, которое жило и сгорало в неистовых чёрных глазах его отца. Его папочки, который ухитрился пробудить во мне животную чувственность. Обнажил яростно рвущееся на волю желание… я не подозревал, что оно найдётся у меня… И выбил из всегда молчаливого рта стоны и крики страсти. Дьявол бы меня побрал, да неужели?.. Я хочу его из-за Макса? Подспудно жду продолжения той сладкой ночки, но уже не прерываемой ничьим выстрелом?
«Думай что хочешь. Я собрал вещи и ушёл к Кси. И вместе со мной ты тоже свалил. Понятно? Ты принадлежишь ему. Прости, конечно… Ангел, я не хотел. И не предполагал, что всё так обернётся. Он чудо как хорош собой. Плоть от плоти Максимилиана. Просто сама нежность, утончённость и крепкие не по возрасту ругательства».
Неправда. Ты паясничаешь, прикрывая цинизмом растущее чувство. Это… не могу я этого допустить. Миокард, что ты натворил?
«Всё – правда. Я утонул в его пьяных глазах. В двух сумасшедших озёрах абсента… и мне нужен там собутыльник. Ты не отвертишься и не отсидишься. Это чувство, заполонившее меня, алкоголикам не снилось. Требуешь от меня серьёзности? Ладно. Это – воплощенное безумие с заранее обеспеченным провалом. Высшая точка самоотречения, на которую способны разум и сердце вместе. Ты и я, впервые, как единое целое. Ты… нет, мы. Мы, которые «я». Мы влюбились по уши. Посуда вымыта, пол подметён, чемодан в прихожей. Могу идти?»
Да вали уже. А мне куда спрятаться? Куда сбежать от всего этого? Ведь он, миленький лапочка, ненавидит меня не просто смертельно. А как-то по-особенному страшно. Если помнит меня, конечно. Я разрушил его жизнь на этом этапе. И я же… я посмел приклеиться к нему сердцем. Я знаю, нечего и стараться – в голове это не уложится ещё долго, слишком долго.
«Не надо изводить себя так. Мозг, вспомни. Тебе тоже сломали жизнь. Причём гораздо раньше, чем ему. И так же, как и он, ты ни в чём не был виноват. Сначала был он, вломившийся в ваш дом, неизвестный подонок. Непритворный педофил, в отличие от тебя. Зарезал родителей, зарезал в тебе ребёнка…»
Нет, это не оправдание. Я не должен уподобляться зверью, надругавшемуся надо мной. Дьявол… я ведь просто выполнял свою работу! Шеппард велел: «Убей». И, как всегда, я пошёл и убил. И это не моя боль. Моя боль осталась в прошлом. Я бросил её в той тёмной ночи, когда, изнемогая от боли, выполз из своей комнаты и увидел в конце коридора окровавленные тела Дайаны и Сэмюэла Инститорисов. Язык не поворачивается назвать их мамой и папой. Иначе слёзы потекут с новой силой.
Как же я умудрился сквозь толщу стольких чёрных лет пронести свою неиспорченность? Остаться ранимым, стыдливым, чувствительным. Как я всё ещё могу плакать? Как смею… Не иначе, миокард, я действительно должен простить тебе все глупости и промахи. Вот хотя бы во имя первозданности собственной души, которую ты сберёг для нас обоих. Ты чудом бываешь… но иногда! Не всё время. И вообще, не слушай меня, я не хвалил тебя.
Ладно, жизнь на проваленном задании ещё не закончилась. И после обеда я обязан прийти в штаб-квартиру к Шепу. Выслушать все его замечания по делу, имевшему место в доме №3 по Девятой Парковой авеню… Проклятье. Как я не хочу к нему идти. Если его всевидящие серые глаза хоть на мгновение заподозрят даже самый слабый намёк на те чувства, что меня сейчас обуревают, то безжалостно пролезет в самое нутро. Вытряхнет всю правду. И тогда мне не жить. Он любит меня, но один чёрт знает, что он скажет на всё, что откроет. Ничего хорошего, это уж точно…
Хочу или не хочу, а собираться надо. С большой-пребольшой неохотой выпускаю из рук блейзер, брызгаю слезами на пол своей спальни, одеваюсь во все чёрное (сегодня у нас траур, миокард, а Шеппард пусть поломает голову), прикрепляю к штанам цепи и выхожу из дома.
Жалко, что моя прекрасная машина не чёрного цвета. Или хотя бы тёмно-фиолетового. Сейчас её краснота раздражает мои глаза и напоминает о реках крови.
*
– Что-то ты неважно выглядишь, – небрежным тоном бросил Шеп, разглядывая тонкие чёрные круги у меня под глазами, – не иначе плохо спал перед заданием. И тебя сильно утомили. Что-то пошло не так?
– Всё так, – безразлично ответил я, беря у него из лапищи стакан виски со льдом. – Я просто… я действительно устал. Пришлось ублажать слишком много народу. Ты что-то ещё хотел мне сказать?
– Да, в общем-то. Ты знал, что у него есть сын?
– В Интернете об этом ничего не написано, да и ты не удосужился просветить, – я пожал плечами с как можно более равнодушным видом. Я врал, в заметках Макса сын был! Но не названный по имени. Но голос, спасибо настороженным нервам, вроде бы меня не выдал. – А что, его сосунок имеет какое-то отношение к делу?
– Да нет, – Шеппард, которого до этого момента как будто что-то тревожило, расслабился. – Его этой ночью, как выяснилось, даже дома не было. Утром привёз какой-то приятель с вечеринки. Он до того упился, его сынок, что был без сознания. И ранение в ключицу успел получить. Перевязку ему сделали хреновую, но домашний врач всё перебинтовал. А ещё, когда очнулся, малец ничего понять не мог. Как в амнезии. Ну и вот… подхожу ближе к теме. Моё начальство решило через сыночка добить Максимилиана и в аду.
– Каким образом? – я закурил с откровенно скучающим видом, хотя сердце забилось так, что чуть не сломало мне позвоночник.
– Никто, кроме таких, как мы и наши оппоненты в правительстве, не знает, какой важной персоной был Максимилиан Санктери. Широкая общественность вообще даже имени его никогда не слышала. Потому сегодняшнее исчезновение Санктери-младшего прошло без сучка и задоринки, абсолютно незамеченным – наша корпорация в этом участия как бы не принимала. Не хотелось ни мешать, ни помогать.
– О чём ты? – кажется, моя затяжка была слишком быстрой и нервозной.
– Правительственные агенты забрали Ксавьера на базу. Ту, где ты провёл двенадцать лет. Заступиться за него уже некому. А на его смазливую мордашку давно уже облизывался начальник твоего бывшего департамента. Бэзил Варман, помнишь его? Ты и не мог забыть. Максу уже много раз предлагали добровольно принести сына в жертву национальной безопасности. Он всё никак не желал… по-моему, по вполне понятным причинам. И огромная власть, которую он держал в своих руках, позволяла ему это. А потому его лучший, как он считал, друг – всё тот же начальник твоего оставшегося в прошлом департамента – очень хитро и расчётливо прибегнул к помощи нашей конторы, чтобы убрать единственное препятствие на пути Ксавьера в его постель. Убрать так, что и комар носа не подточит. Никто, абсолютно никто, кроме сторон, ещё только позавчера подписывавших злополучный контракт, не знал об этой договорённости. И всё… теперь уже всё. Наш заказчик Варман, сам, своими руками (об этом пункта в договоре не было) получил долгожданную добычу. Теперь он будет таким же учителем для Кси, каким был для тебя. А зная, каким монстром был Макс, я боюсь, что Ксавьер станет нашим врагом номер один… ну, со временем, после того, как его сломают, а затем – обучат. Мне мнится, что это случится очень скоро. И что вы на своих заданиях столкнётесь лицом к лицу. Всё, я предупредил. А теперь хотел бы поздравить тебя – ты блестяще справился со сложнейшей зачисткой. Гонорар будет соответствующим.
Шеппард пододвинул ко мне тёмно-коричневый чемоданчик.
– Сколько? – мои бескровные губы едва шевелились, но голос хранил спокойствие: я ещё не до конца переварил полученную информацию.
– Здесь два миллиона. Ты хорошо поработал, Энджи. Даю тебе три дня выходных. Потом…
Дальнейших слов я не услышал. Меня поглотил сильнейший шок. Густая давящая чернота, в которой высокими волнами на измученную душу набежала, накрывая с головой, боль. Какие жуткие видения она рождала..
Не взрослый… ребёнок, жалобно кричащий и безуспешно вырывающийся из стальных лап Бэзила Вармана. И всё тот же ребёнок, с промытыми зелёными озёрами глаз, не имеющими никакого выражения. Ни кровинки в лице. Только безграничная покорность и готовность в любой момент раздвинуть длинные ноги. Малыш, сломанный… как кукла, как ненужный предмет. Малыш, превращаемый в существо без головы, без нервов, без принципов и без совести. Мёртвая душа в забитом теле. С красным ярлычком между ног: «Специально обученная шлюха. Трахайте, пока сперма не потечет у вас вспять». Малыш, в котором не осталось ничего от малыша. Но это – в «радужной» перспективе. А сейчас?
Мой мальчик с трижды проклятым исчадьем, украденный и запертый в клетке, привязанный, оглушенный, возможно, с зашитым ртом. И всем плевать, о Господи… я слишком хорошо знаю этого «учителя». Так хорошо, как предпочёл бы не знать. И так хорошо, как не пожелал бы узнать его моему заклятому врагу. Впрочем… как это ни смешно, Бэзил и есть мой самый заклятый враг. В своё время он ломал меня. И если бы я не был уже тронутым и необычайно сильным духом в своём сумасшествии, он бы точно своего добился. Предполагаю, останься я в его лапах ещё на год… и он сломал бы даже меня. Да, я тщательно притворялся, так, что сумел обмануть его водянистые голубые глаза без единого, самого слабого намёка на присутствие души. Но вечно обманывать я бы не смог, не выдержал бы, сдался. Почему?
Он обламывал ВСЕХ. Обламывал так, что мальчиков, моих собратьев по несчастью, приходилось месяцами держать в смирительных рубашках, с перебитыми руками… чтобы они не сразу кидались кончать с собой.
Мой хрупкий заложник не выдержит и часа его пыток. И когда сдастся, Бэзил заставит его давать снова и снова. Ксавьер подчинится, выбора у него не будет. А аппетиты Вармана будут только расти. Вширь и вглубь. И тонкое тело моего разбалованного возлюбленного
(«Ого, я не ослышался?»)
не выдержит. Он просто умрёт, не снеся такого обращения. Его затрахают до смерти меньше чем за сутки. Бэзил ни в чём не знает меры. Сожжёт моего мальчика в своей постели за одну ночь. Пожрёт его, проглотит. Дьявол… у меня же совсем нет времени!
«Так, бери себя в руки. Дыши размеренно, мозг, говори медленно и равнодушно. От твоего дыхания и голоса сейчас зависит целость и сохранность души и тела Кси».
– Спасибо, Шеп, – холодно поблагодарил я босса за заботу, заметив, что он умолк. Мои глаза застлала плотной пеленой ненависть, но за ней прячется безумный страх… тревога, глубоко проткнувшая сердце. Надеюсь, Шеппард ничего не понял. – Я могу идти?
– Да, дорогуша. Отдыхай, – судя по безмятежному тону, Хардинг и правда ничего не заприметил. Моё лицемерие переплюнуло самое себя. Надеюсь. Я на слишком хорошем счету, меня в принципе невозможно подозревать ни в чём.
Однако я могу ещё всё испортить, если, едва выйдя из здания, помчусь сломя голову на выручку Ксавьеру. Сейчас, когда я встал, спокойно наклоняюсь к сидящему Шепу, получаю от него привычный поцелуй в щеку, беру успевший стать ненавистным чемодан
(«Мозг, с ТВОЕЙ помощью Кси загремел в лапы к Бэзилу! И ты ещё берешь за это деньги?»)
и иду прочь из его кабинета. Вызываю лифт. Спускаюсь на первый этаж. Лицо неподвижно, каменная маска безразличия. Как во сне ищу Феррари на стоянке, нахожу и, ни разу не превысив скорость (такое бывает очень редко), попадаю домой. Франциск купил какао (несмотря ни на что, оно мне пригодится) и сейчас готовит ужин.
После трапезы настанет время моего внеочередного задания. Задание, которое я даю себе сам, и вознаграждением за которое будут впервые не деньги и не кровожадная месть. А сокровище… своенравное, диковинное и не предназначенное для хранения в сейфе. Но еда ещё не готова, у меня есть время подумать и разработать план действий. Для начала надо вспомнить базу.
*
Не самый приветливый уголок земного шара. Пустыня из красного песка, глубокие каньоны, несколько огромных кратеров метеоритного происхождения и ни одной живой души вокруг. В этом диком краю, похожем на поверхность Марса, построена самая ужасная тюрьма в США. Тюрьма для избранных. Тех, кому суждено стать подстилками и игрушками сластолюбцев во славу великой Америки. Полигон на выживание для шпионов, работающих не головой, а… короче, для таких, каким был я.
Нет, я ничего не забыл. Аризона… благословенное и проклятое Богом место. Не думал, что когда-нибудь придётся вернуться в школу боли и медленной агонии, особенно после своей отлично разыгранной Шеппардом «смерти». Я мёртв для Бэзила Вармана уже более пяти лет. И тем большим сюрпризом для него стану. Этаким призраком справедливости и мести с того света. Ведь он единственный из моих оставшихся в живых мучителей. Самый главный и самый ненавидимый. Я не мог его достать и прикончить, мне мешал глубоко укоренившийся, ещё детский, страх перед его тёмной чудовищной сущностью. Но теперь, когда я в яростном исступлении, когда мне есть что терять… я больше не боюсь. У него много шансов сегодня же отправиться в ад, прямиком в пасть заждавшемуся дьяволу.
========== 6. Бэзил ==========
****** Часть 1 – Личности ******
Я прилетел на вертолёте – своём вертолёте – глубокой ночью. Пилотировать научился с подачи Хардинга (он всегда хотел сделать из меня универсального солдата). С собой я взял мотоцикл, ведь садиться в районе базы равносильно самоубийству. Выбрал удобный, но не самый ближайший к цели кратер, приземлился и заминировал вертолёт по обычному протоколу, на случай провала операции. Погрузил на мотоцикл некоторое макроколичество оружия, которое также взял с собой. Пока перетаскивал его, думал о том, что не подхожу по всем параметрам на роль Арнольда Шварценеггера из фильма «Коммандос», а ещё о том, до чего же всё это смешно. Было бы смешно, если бы не…
Я встряхнул головой – хватит думать! Вспомним по дороге все свои навыки, и старые, и новые, а пока натягиваем шлем, прячем под него длиннющие волосы, седлаем Ducati и мчимся… мчимся… навстречу ужасу. Все мои детские иррациональные фобии сосредоточены в быстро увеличивающейся жёлтой точке на горизонте. Всё, что зажило, уснуло, так или иначе покинуло меня, сейчас возвращается, вскрывается, нарывает и гноится с новой силой. Боже, помоги мне! Миокард, тебе тоже не мешало бы помочь мне, а не скулить в углу и причитать. Без вас, вас обоих, я не справлюсь.
«Да выруби уже мост¹, соединяющий со мной! И передача импульсов страха прекратится. Делов-то…»
Понял, да. Сознание очищается от паники, я начинаю замечать декорации к своему боевику. Небо – ясное, а ночь – безлунная. Никакой романтики, зато мне на руку. На базе, разумеется, избыток освещения, но всё окружающее пространство по периметру погружено во тьму. Они не ждут гостей извне, слишком уверены в своей неуязвимости. По-своему они правы: ореол страха и фатальности обнимает это место более полувека. Явиться сюда по доброй воле – означает даже не наглость и не дурость, и не смертный приговор. Этого просто никто никогда не делал. Я первый. Наверное, избранный. Я хочу испытать судьбу и везение. Уже через минуту, когда меня притормозят перед зубчатыми воротами и длинным чёрным шлагбаумом.
Итак, на что же я рассчитываю, открыто подъезжая, поравнявшись с окошком КПП и снимая шлем? Есть брешь в защите, о которой они сами не подозревают. Брешь, основанная на их непоколебимой уверенности в собственной секретности, а также на том, что отсюда добровольно живыми не выходят и не заходят. Только насильно и под конвоем. А рабы, запрограммированные на вечное услужение, угрозы не представляют. Значит, вслед за выключенным мостом к миокарду, я должен выключить лампочку души. Глаза должны быть широко раскрытыми и пустыми, в точности такими, как на моём старом рабском удостоверении. А рот – закрытым. Куклы не разговаривают, их отучили.
– Вечер добрый, милашка, – в окошке показалась рожа сонной рептилии. Оживилась при виде меня, но самую малость. Потом высунулась рука в требовательном жесте. Серый рукав армейской формы испачкан кофе и крошками табака. Я задерживаю на одном коричневом пятне немигающий взгляд и вкладываю в протянутую лапищу прямоугольник пластика 2,5 x 4 дюйма. Момент истины. Этой ксиве шесть лет. Если они изменили регламент и форму документов… – Проезжай.
Я проехал, но не выдохнул и спину не разогнул. Каким бы сонным и ленивым он ни был, его мозги должны сейчас скрипеть. И вспоминать всех смазливых ребятишек, которые тут работают задницами. Неужели не вспомнил? Не окрикнет, не остановит?
Шлагбаум опустился на опору. Окошко закрылось с резким щелчком. Выдох. Слабо верится, однако сработало. За пистолет пока хвататься рано. Я надел шлем обратно и начал медленный круг почёта по базе.
За прошедшие годы тут ничего не изменилось. Ну, перекрасили пару казарм и сделали для головного административного здания новый фасад под антик. Зато атмосфера все та же – сухой горячий воздух, вызывающий резь и боль в носу. Концентрация страха и фатальности достигает апогея, но не убивает, а будто низко пригибает к земле. В ушах звенят приказы, гимны покорности и полного подчинения. Хочется кашлять, но я не издаю ни звука. Припарковываю мотоцикл, снимаю с него один автомат и крадучись подбираюсь к своей старой казарме. Почему-то я уверен на все сто, что Ксавьер именно там. Туда помещали самых маленьких и самых многообещающих…
На улице почти нет народу: комендантский час в деле, все спят. Простые солдаты несут караул группой вчетвером или впятером, и они только что скрылись за углом. Вернутся прочесать это же место не раньше чем через час. А у входа в здание стоят и громко разговаривают двое офицеров. Они явно навеселе. Я прислоняюсь к стене буквально в шаге от них и прислушиваюсь, пытаясь вникнуть в суть разговора:
– Нет, ты просто обязан попробовать его утром! Бэз заверил, что он необыкновенная конфетка. Аристократ! Голубая кровь! – он громко икнул.
– Да враньё всё это, Риччи, аристократы сюда не попадают! Небось, ужрался в дымину перед процедурой, а чего не привидится с пьяных глаз…
– Рэй, сходи проспись! Бэзил ради него даже кокаин сегодня у меня не одалживал!
– Чего-чего?
– Того! Бэз говорит, что сопляк действует похлёстче красной дури. Такой сладенький, клубничка в чистом виде. Да ещё и с характерцем. Пряная клубничка, это ж просто сказка. Несмотря на кажущуюся анемичность, вмазал Варману пару раз по яйцам. Но ты же понимаешь, старого быка это только раззадорило ещё пуще. Он в малого так засаживал… любо-дорого было посмотреть. А кровищи-то сколько было! Красота… – Риччи поцокал языком, а в следующее мгновение получил пулю в висок. Его дружок Рэй отстал всего на долю секунды, нужную для того, чтобы ещё раз нажать на спуск.
Я с шумом выдохнул воздух и смахнул выступившие во внутренних уголках глаз слезы. Я оторвусь с бешенством и истерикой по полной программе. Сломаю стулья, разобью себе костяшки, поору и попроклинаю кого-то равнодушного на небесах. Но это будет потом. Главное – не думать сейчас. Ни о чём. Совсем ни о чём.
В казарме мёртвая тишина: затраханные (в прямом смысле намного больше, чем в переносном) дневными трудами желторотики спят сном покойников. Судя по более-менее живым лицам, это недавно отобранный взвод ещё не до конца обкатанных шлюх. Они мало принимали… мало поработали подстилками для своего начальства. Не сломленные и не знающие, что ещё их ждёт впереди, но уже лишённые наивности и радостной мечты о нормальном существовании.
«Как мило. Ты переживаешь за них?»
Я безуспешно включаю коридорное зрение, я не хочу заниматься подсчётом чужих царапин и разрывов.
«Помню как сейчас, как это было с нами. Что ж, удачи им… на славном поприще».
Ехидный миокард, как всегда, в своём репертуаре. Не пробирайся ко мне по разобранному мосту, я слышать не хочу твой гаденький шёпот. Я пересёк общую комнату и толкнул дверь в Ширхеллаз² – так я мысленно прозвал пыточную, где Варман и компания его подручных годами пытали меня всеми мыслимыми и немыслимыми в природе способами (вторые преобладали). Сейчас там никого не было. По всей видимости, Бэзил отдыхал после изнурительных «занятий». Включив верхний свет, я понял, что ошибся: здесь кто-то был. И этот кто-то…
Внутри все оборвалось, когда я увидел. Увидел…
«Господь, я проклинаю тебя! За что, ну за что было так мучить его?! Он ведь такой маленький, такой беззащитный… статуэтка из хрусталя. Если пальцы дрогнут и выпустят его хоть на мгновение… всё разлетится к чертям собачьим на миллионы осколков, которые потом не собрать. Кроме того, он же ранен! Его ключица! Мозг, ну и какого хрена ты застыл столбом?!»
Ксавьер, лапочка… Я подхожу к пыточному ложу и пытаюсь сообразить, ты ли это. Беспомощная детка… тебя накрыли простынёй, и я не могу понять, есть ли ты под ней. Неужели ты такой худющий?! Или же… стал таким в конце этого дня?
Плевать. Сдергиваю грубую белую ткань и, подавляя отчаянный вопль, впиваюсь себе в нижнюю губу, до резкой боли, до невротического спазма в желудке… пока не чувствую отчётливый привкус своего мяса. Не кричать… не кричать. Кси, мамочки… даже меня так не разукрашивали в первый же день после «поступления». Чем же ты так досадил Варману? Похоже, простыми ударами по яйцам тут не обошлось. Началось, наверное, с них, но ими не закончилось.
Робко, очень робко касаюсь его кожи. Не вижу ни единого участка, оставшегося белым. Всё в чёрных синяках и багровых кровоподтёках, колотых и резаных ранах… О, вот и знакомые глубокие следы от зубов… красно-коричневые и синюшные, на бёдрах, шее и талии. А я даже не подозревал, что талия у тебя такая тонкая. Почему я это вижу только сейчас, когда хочется упасть на пол и завыть, разрываясь между проклятьями и рыданиями?
Осторожно я переворачиваю Кси на живот. Глаза машинально закрываются. Да, я отлично могу представить, что там, но смотреть не хочу. Не хочу и не буду! Видеть необязательно. Мои руки ощупали каждый сантиметр тела и беспомощно опустились. Да уж, открыть глаза – означает сойти с ума, не сходя с этого места. Но мне достаточно и того, что с пальцев капает его кровь, смешанная с клейкой, загустевшей спермой. Они сами тянутся ко рту. Пробовать не надо, но всё же я делаю это и сжимаю веки еще плотнее. Этот омерзительный вкус и запах я узнаю даже на краю могилы.
«Бэзил, клянусь… боги преисподней устроят тебе роскошный приём. Восхода солнца ты не увидишь».
Кладу Кси опять на спину и приоткрываю глаза. Поддавшись моему дурному примеру, золотистые ресницы лапочки тоже тяжело, очень тяжело приподымаются. Зелёного абсента не вижу: он практически полностью исчез за расширенными зрачками. Они расширены от такого безграничного ужаса, который не мог остаться даже после всего случившегося. И уж точно его не могло напугать моё присутствие, ведь я ничего плохого не делаю. А это значит, что всё.
Я попался. За моей спиной стоит сам василиск.
*
Кровь враз отхлынула от лица. Я развернулся и сразу же наткнулся на ищущий хищный взгляд. Не изменился, ни капли не изменился. Те же холодные водянистые глаза с якорем осознанного и контролируемого психоза, помноженного на бесчувствие. Те же три морщины на высоком костлявом лбу. Тяжёлая ухмылка садиста… сахарная ирония палача, знающего, что жертвам некуда прятаться. Он изучает меня с нескрываемым удивлением и интересом. Но первое быстро гаснет. Он обработал моё появление и принял как дань своему беспредельному могуществу, он чутко вдыхает флюиды моего страха… адреналин, гулко стучащий в моих висках. Потом грубо хватает за плечи и притягивает к себе.
– Привет. Маленькая шлюха, – шепчет он мне в ухо, заодно и упершись туда мокрым языком. – Рад, что ты воскрес и вернулся на службу. Рад… – он выдернул из мочки одно кольцо, выплюнул и провел окровавленным языком по моей щеке. После первого же прикосновения я застыл, примёрз к полу. Его руки намного хуже глаз василиска… обращающие в камень, рождающие обвал воспоминаний, за каждым из них прячется боль и унижение, уже не прячется – выползает на свет. Но изо всех сил я пытаюсь побороть оцепенение и сбросить этот жуткий гипноз. – Тебе понравился бледный новобранец?
– Не особо. Он не в моем вкусе.
– Да? Жаль. А мне померещилось, что ты за ним и пришел, – одна его рука уже лежит в моих штанах. Сколько раз я терялся, не понимая, как он это делает… моя голова, вжавшаяся в плечи, медленно поднимается вверх. Каждый шажок сознания прочь из кошмарной ауры Бэзила продвигает меня на какой-то жалкий миллиметр, а тянущийся шлейф ужаса весит тонну. Ну же!
– Тебе неправильно мерещилось. Сегодня я пришёл за тобой, – голос прозвучал твёрдо, но в себе я этой твёрдости так и не почувствовал. Он слишком крепко впился костистыми пальцами в мои бёдра. А, ну да, повынимал из карманов все пистолеты и патроны. Автомат ногой отшвырнул через всю комнату. Боеприпасы пропали вместе со штанами.
«Почему ты всегда беззащитен против него один на один? Неужели не существует способа справиться с этим ужаснейшим психопатом?!»
– Нет, это я пришёл за тобой, – он увлекает меня на пол. Согнул и распластал на бетонных плитах, сильный, как минотавр… и такой же отвратительный. За ним власть, годы инквизиторства, шантажа и психологического давления… и полная уверенность в своей безнаказанности. Выжать и порвать, растоптать и уничтожить. А я… куда девалась вся моя уверенность и злость? Страх остался, как и всегда, я не смог его изгнать. Страх и тягучее, болезненно-горькое ожидание вторжения.
Он вошел в меня с размаху, не особо целясь, желая размозжить на месте. Я едва успел сгруппироваться и подставиться… но вскрика сдержать не смог. В голове гул, панический бег всего живого, чувствующего и теплящегося, красный фон в трещинах, падение… мышцы разрываются под неистовым напором. Если бы Бэзил не был так силён… Я сделал выдох и тут же пожалел об этом. Он дернул меня вверх, чуть не сломав позвоночник. Гнусно рассмеялся, смял и грохнул моими костьми об пол. Вынул член, размазал вытекшую кровь по моей спине, мазал красиво и старательно… он любит рисовать картины на согнутых спинах. Кресты и круги… иногда – улыбки. Мне сегодня досталось чьё-то лицо.
