Текст книги "Девятая Парковая Авеню (СИ)"
Автор книги: Deserett
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
В глубине души (как и миокард) Руперт был против моей метаморфозы, но понимал (в отличие от миокарда), что это неизбежно. Я устроился на работу к своему крёстному, шаг за шагом, из его любящих рук, получая знания о новой науке убийства. Ни один мой школьный учитель умением преподавать и в подмётки Шепу не годился. И ни один из тех, кто травил мою душу на военной базе… настоящим учителем никогда не был.
Шеп остался со мной в ночь моего первого настоящего задания. Как на уроке, поддерживал мою руку, сжимавшую пистолет. Помог сделать первый выстрел. Потом второй. Помог убить обоих моих «опекунов». И впитал в себя все мои рыдания после того, как я осознал…
Я убийца. Это единственное моё предназначение на Земле.
Комментарий к 2. Шеппард
¹ Сайт вымышлен! Адреса с доменом четвёртого уровня не существует. Если когда-нибудь зарегистрирую для этой книги реальный сайт – впишу вместо. Спасибо за внимание.
========== 3. Максимилиан ==========
****** Часть 1 – Личности ******
Воспоминания иссякли. Интернет тоже. Я выключил компьютер и собрал рюкзачок с необходимыми инструментами. Пора выходить на охоту.
Девятая Парковая авеню спала крепким сном. Дом №3 был исключением… в некотором роде. В том, что хозяева спят, я был уверен, а вот охранная система… на это надеяться было нечего. Но ведь рюкзачок я прихватил с собой отнюдь не просто так!
Машина осталась за целый квартал оттуда. Я подходил к дому так осторожно, словно двигался в непроходимых джунглях под немигающим взглядом какого-нибудь очень голодного удава. Городской Маугли… кто знает, чего ждать от Шерхана, де-факто властителя Белого Дома?
Стена была высотой почти три метра – гладко обтёсанные куски гранита, очень плотно прилегающие друг к другу. Подумать только: в центре индустриального мегаполиса найден такой заборчик. Сомневаться в том, что со всех сторон этот участок улицы просматривается камерами, не приходилось. Проникать на запретную территорию в качестве обычного злоумышленника (вора, грабителя и т.п.) я не хочу: просто не желаю впутывать в это дело охрану. Я чувствую, Шеппарду нужно в этот раз как можно меньше шумихи. Клиент – слишком влиятельное лицо. А потому едем не как обычно, а по плану «Б». По старому, намеренно стёртому (не до конца, но я очень старался забыть) из памяти плану.
Я спокойно спрыгнул с ветки дерева, росшего на противоположной стороне улицы (там я всё это время сидел, рассматривая в бинокль крепость, которая меньше чем через три минуты будет моей), и размеренной походкой пошёл к наглухо запертым парадным воротам. Пока шёл, расстёгивал свою прозрачную рубашку и стягивал её с одного плеча. Штаны можно и не трогать: они и так словно нарисованы на моих узких бедрах. И держатся на одном честном слове… ну, и ещё кое на чём. Нажал на кнопку звонка возле неприметной на фоне ворот калитки. Подождал немного, придав своему лицу устало-чарующее выражение шлюхи, для которой это не первый и не последний вызов на эту ночь. Знаю-знаю, миокард, прекрасно знаю, как это выглядело. Огромные глаза подёрнуты сладострастной дымкой. В них бьётся такое желание, словно я хочу, чтобы меня поимел целый полк оголтелых солдат. Влажные губы призывно приоткрыты, намекая на всё остальное, что будет приоткрыто, если мне приоткроют дверь… ладно, хорошо, я замолкаю! Если бы ты тоже замолкал всякий раз, когда мне было больно, нам бы легче жилось вместе.
Электронный замок негромко щёлкнул, но никто не вышел меня встречать. Я догадался, что сейчас творится с охранником за непроницаемыми черными стёклами его будки, выразительно глянул прямо в объектив его камеры наблюдения и слегка облизнул губы. Так, едва уловимое движение… язык показался и тут же исчез. Но по не менее выразительным звукам я понял, что бедняге сейчас придется менять запачканные брюки.
Никем не останавливаемый, я пошёл по дорожке, выложенной ромбовидной плиткой, к парадным дверям особняка, без преувеличения косившего под настоящий дворец. К входу вели широкие ступени, заканчивавшиеся ещё одним охранником. Сейчас надо будет приложить несколько больше усилий, чем перед этим. Но только самую малость.
– Стоять! – в висок мне упёрлось холодное дуло. Я поднял голову, машинально откидывая длинные волосы назад, и встретился со злобным взглядом ражего детины в армейской форме. Его руки затряслись, едва он заглянул мне в глаза. Не говоря ни слова, я впечатал его в стену дома, прижавшись к нему на мгновение всем телом. Всего-навсего прикоснулся… то есть обжёг жаром ненависти, выданной за желание. И всё, он готов. Пистолет с глухим стуком выпал из ослабевших пальцев. Как же приятно осознавать свою власть над похотью любого, независимо от пола и ориентации… Откуда взялось это во мне? Или злодейски посаженное и взращённое на военной базе семечко порока. Или врождённое проклятье. Предпочитаю ломать голову над вопросами полегче.
Я в доме. Прошло даже меньше трёх минут, однако у меня всё равно мало времени. Подымаюсь на второй этаж (порядок расположения комнат я нашёл в Интернете и запомнил, ровно на одну ночь) и встаю перед дверью в спальню клиента. Здесь тоже повсюду камеры. Но какой телохранитель, обративший внимание на соблазнительного и очень хрупкого на вид мальчика по вызову, решит, что он – киллер? Люди предсказуемо глупы и доверчивы.
У двери дремлет ещё один охранник. Моих кошачьих шагов он, конечно же, не слышит.
– Привет, – шепчу я развязно прямо ему в ухо. – Можно мне дойти до рабочего места?
Через него пропустили 220 вольт. Очнулся от непрошеного сна и смотрит на меня, как на привидение. Потом смысл увиденного и услышанного до него доходит. Охранник расплывается в противной до воя ухмылочке, нагло раздевает меня взглядом и хрипит:
– Сначала проверю, нет ли при тебе оружия.
И слепому видно, что в карманах у меня ничегошеньки нет (у меня и карманов-то нет!). Всё равно этот тип сосредоточенно лапает меня за любые места, предпочитая те, что пониже, и наконец замечает наличие рюкзачка в одной руке.
– Что здесь?
– Только самое необходимое, – выдыхаю я ему в лицо, блестя глазами, и вытягиваю из рюкзака короткую плеть. – Хочешь попробовать на себе?
– О, да… – кажется, он готов меня сожрать прямо сейчас.
– Но только после хозяина, – я осторожно показал головой на дверь. – Чем быстрее он отпустит меня, тем быстрее я… – зная, что это подействует лучше всяких слов, я сжал его ногу между бедрами и тут же отпрянул. Он задохнулся от похоти и посторонился, пропуская к заветной цели. Взгляд мучительно жёг мне задницу ещё секунду, а потом дверь, к моему облегчению, захлопнулась.
*
Максимилиан Санктери, вопреки моим ожиданиям, не спал. Он сидел на кровати с лэптопом, и широкий дисплей, являвшийся единственным источником света в комнате, озарял его лицо. Прежде чем он осознал моё присутствие, я рассмотрел своего клиента. Я видел в Интернете фотографии. Но это, увиденное вживую… когда он не следил за собой, пребывая в полном одиночестве…
Впечатляющая внешность: глубокие чёрные глаза и волосы цвета спелой пшеницы. И это был ещё не самый большой контраст. Верхняя половина лица выдавала острый ум (ну ещё бы, иначе как бы ему удалось подчинить себе Белый Дом?), а нижняя – ужасающую по своей бесконтрольности развращённость. Эго у Максимилиана было не меньше, чем у королей Старого света. Да… он, должно быть, необычайно себя любил, иначе бы не произвёл впечатления человека, привыкшего ни в чём себе не отказывать.
На фото ему нельзя было дать больше сорока лет. Сейчас я понимал, что ему за пятьдесят… и что он прекрасно сохранился: истинный возраст выдавали только глаза. Их удивлённый взгляд, обратившийся на меня, был таким… таким… У меня просто все волоски на коже встали дыбом.
Пока я подходил к постели, Макс изучал меня с не меньшим интересом, чем я его. Что-то странное промелькнуло в его глазах вслед за удивлением, какое-то давнее воспоминание. А потом он произнес фразу, которую я меньше всего ожидал услышать:
– Ангел, вот ты и вернулся ко мне.
*
Что это должно было означать? Я не знаю. Я натянул на губы самую невинную улыбку, которую смог припомнить, подошёл к нему вплотную и прошептал:
– Я не знаю, о чём вы. Я вижу вас впервые. Однако если вы не хотите…
Он хотел. Молниеносно свалил меня на подушки и придавил собой. Похоже, моя непосредственная близость совершенно опьянила его. Во взгляде появилась пугающая смесь безумия, радости… похоти, смешанной с тоской и чем-то ещё. Больше ничего я разглядеть не успел: Макс ворвался мне в рот, сметая всё на своем пути, и почти заставил забыть о настоящей причине визита. Господи, я ненавидел секс по принуждению больше всего на свете! Для меня всегда было хуже смерти отдаваться какому-то очередному жирному волосатому козлу. Но он не был ни жирным, ни противным. Тело, что ко мне прижалось, отличалось силой, гибкостью и худобой… такое непросто оттолкнуть. И непонятно каким образом оно сумело пробудить во мне желание, велевшее рассудку умолкнуть. Но сердце… моё сердце ведь не подчиняется даже мне. Не сразу, но у него получилось взять все под контроль. А сначала…
Его резкие поцелуи испепеляли. Рвали меня на части и заставляли кричать. Кожа готова была стенать вместо меня… ногти впивались в ладони, сдерживая возбуждение, которое невозможно было удержать. И меня била мелкая дрожь, как в лихорадке, под действием его жгучих ласк… о да, ласкать он умел! В его руках я извивался, задыхающийся и ужасно беззащитный, как встарь… смутно понимая, что он блуждает губами в районе бёдер, почему-то голых, почему-то горящих… и совсем несопротивляющихся. Макс впился зубами мне в сосок, отвлекая внимание от жадных пальцев, уже добравшихся до попы и бесстыдно проникших в узкое, трепещущее отверстие… не могу припомнить, что они там могли забыть. Было больно… и как-то грязно приятно. Приятно?! Мне никогда раньше не было это приятно! Почему же? Ох, он просто… он… я не могу думать.
Не сдержал стон и облизал пересохшие от нестерпимого желания губы. А потом услышал его глухое рычание. В его тёмных безумных глазах полыхал неукротимый огонь… и беспросветное отчаяние. Удивиться этому сочетанию я не успел, сброшенный на пол и перевёрнутый на живот. Одним рывком сильных рук я был поставлен на колени и тесно прижат к его пылающей плоти. Бешено колотящееся сердце Максимилиана отдавалось гулкими толчками в моей собственной грудной клетке, усиливая моё странное иррациональное желание. Похоже, своё сексуальное напряжение он довёл до предела и теперь собирался снять его. Я был готов к этому… но тут мой миокард поднял бунт на корабле.
И словно в подтверждение справедливости этого бунта вторая дверь в спальню, которую я не видел по причине окружающей темноты, с треском распахнулась и выхватила меня и моего насильника в широкий прямоугольник света. Невысокая фигурка, бросившая на нас расплывчатую тень, открыла было рот… и застыла в немом изумлении.
Я понял, что это единственный шанс. Остолбеневший не менее пришельца Максимилиан просто не заметил, как моя рука потянулась к рюкзачку и вынула из бокового кармана малюсенький пистолет с неестественно длинным дулом. Мой любимый, с интегрированным глушителем…
Негромкий хлопок. Точно посредине лба Макса зияет кругленькая чёрная дыра. Из неё нарочито медленной струйкой вытекает бордовая капля крови. Я смотрю на неё, подымаясь во весь рост и не спеша надевая обратно штаны и рубашку. Смотрю, краем глаза замечая, что незваный гость оседает на пол. Застегнув рубашку до последней пуговки, я расслабляюсь (всё-таки момент был кошмарный) и навожу пистолет на лежащую фигурку. Она неподвижна. Золотистые волосы, навязчиво напоминающие волосы Максимилиана, разлились по полу лужицей нехилых размеров. Очень длинные кудрявые локоны, однако ж. Меня слегка кольнула зависть. Я удобнее взялся за пистолет и положил указательный палец на спусковой крючок. В голове всплыл голос Шепа:
«Запомни самую важную деталь: ты не должен оставлять свидетелей».
Не оставлять свидетелей… свидетелей… свидетелей. Но я хотя бы должен знать, кого убиваю.
– Подыми голову, – я не узнал собственный голос.
Пришелец повиновался. Я увидел детские пухленькие губки, в этом не самом лучшем освещении казавшиеся цвета сладкого полураспустившегося розового бутона, нос, в точности повторявший такую же часть тела Максимилиана, и большие глаза… зелёные, как глаза Кирсти. Прозрачный цвет наркотического абсента. Притягательный и пугающий одновременно.
Проклятье! За что на мою голову еще и это?!
*
Я чувствую, у меня вспотели обе ладони. И виски. Пытаюсь нажать на спусковой крючок и не могу. Эти несравненные глаза просто не дают мне сделать это. Еще целую мучительную минуту я слушаю своё хриплое дыхание, а потом с трудом выговариваю:
– Беги. Прячься в свою комнату. Скажешь утром полиции, что ничего не слышал и не видел.
Золотоволосое чудо медленно качает головой:
– Я не хочу. Убей меня.
– Зачем?
В зелёных глазах мелькает недоумение:
– Но ты же убил моего отца.
Я зажмурился, внутренне корчась от нестерпимой боли (тупая козлина! ну как же я не понял сразу?!), и выстрелил.
========== 4. Ксавьер ==========
****** Часть 1 – Личности ******
Моя рука судорожно дёрнулась – пуля попала в плечо и прошла навылет, раздробив ему левую ключицу. Но это я узнал потом. Абсолютно не понимая, что делаю, я схватил его на руки и сиганул из окна второго этажа на землю. Понёсся через сад к стене, совершено не заботясь о том, видит меня кто-нибудь или нет, с легкостью перемахнул через трёхметровый забор (я под пытками не вспомню, как я это сделал) и бросился к «Феррари». Только положив добычу на заднее сиденье, я осознал, что натворил.
«Что, испугался, мозг? А мне до лампочки всё, ха-ха-ха! Я делал что хотел, и мою кашу расхлёбывать придётся тебе! Вот и занимайся, умник недоделанный».
Как мило, миокард. Я всегда подозревал, что ты очень заботливый. Но времени препираться нет. Делаем ноги.
Через десять минут я уже дома. Мысли и чувства пришли в причудливую мешанину – живой шевелящийся клубок, перекатывающийся с боку на бок в моей внезапно опустевшей голове. Мне нельзя сейчас думать. Я сам себя не понимаю. И сам себя боюсь. Я боюсь, я так боюсь… только не знаю, чего конкретно.
Сколько я стою в мучительном ступоре? Оказывается, недолго – минуты четыре-пять. Что ж, если пришёл в себя, значит, пора расхлёбывать густую кашу, заваренную сердцем. Неугомонное ты моё…
Вызвать 911 нельзя было. И вообще никого вызвать нельзя было: то, что я сделал… это не просто неправильно – это нарушение инструкций, совершено недопустимое! И почему моя рука дёрнулась? Я попадаю в красное яблочко мишени с закрытыми глазами девять раз из десяти, а тут… промазал на добрый десяток дюймов. Где была моя голова? И как всё это случилось со мной помимо собственной воли? Помимо разума?!
«Нарвался, дружок, на неприятности. А всё потому, что не надо меня всё время в задницу засовывать. Всё сделано правильно и по моему желанию».
А не провалиться бы тебе в канализацию? Там, среди дерьма, миокард, ты, возможно, поймёшь, какую чудовищную ошибку совершил. Однако… стоп! А почему я мучаюсь? Малец без сознания, никто о том, что я прихватил его с собой, не знает. И сейчас я могу всё исправить…
Я вытащил пистолет, осмотрел его (пули на месте, затвор не клинит), взвёл курок и прицелился. Сын Максимилиана лежал на моей кровати совершенно неподвижно. Прийти в сознание с такой раной он и не мог. До сих пор в толк взять не могу, какого хрена я тащил его с собой. Что мной двигало?..
Ну всё, хорош размокать. Я переложил внезапно ставший скользким и неудобным пистолет в левую руку и ещё раз прицелился. С глухим нарастающим отчаянием я уже понимал, что не выстрелю. Что толку стараться и уговаривать себя? Я. Не. Выстрелю. Мне уже плевать на причину, я просто НЕ МОГУ.
Отбросив оружие, я помчался в холл, нашарил аптечку и инструкцию по перевязке, мимоходом поразился методу перевязывания человеческих ключиц и попортил половину запасов бинтов. С третьей попытки у меня получилось перевязать рану. Едва я это сделал, с плеч свалилась огромная тяжесть. Подумать только: чтобы успокоиться, мне всего лишь нужно было увидеть ровно вздымавшуюся худенькую грудь малого!
Я стащил с него носки и окровавленный белый блейзер, оставив лежать на моей кровати в джинсах. Накрыл одеялом. Крайней заботливости собственных рук не замечал… точнее, заставлял себя не замечать. Укутав его по самый подбородок, я вспомнил, что весна уже вступила в права, и сдёрнул одеяло до талии… обратив особое внимание на кулон, висевший на шее. В длинной платиновой цепочке запутался изумруд на двадцать карат, не меньше, искусно огранённый в форме умопомрачительной греческой буквы ξ (кси). Интригующий и слишком дорогой аксессуар для мальчишки. Я отпустил цепочку и растянулся рядом.
*
Утром раненый проснулся. Разбудил меня тихим возмущенным возгласом:
– Твою мать, куда это я загремел?!
– В задницу Аллаха. Как твоя ключица?
– Хреново. Что я здесь делаю?
– Мешаешь мне дрыхнуть сладким сном, сопляк.
– А ещё что?
– Никак не можешь заткнуться.
– А какого чёрта ты дрыхнешь в моей постели?
– В твоей?! ЭТО МОЯ ПОСТЕЛЬ! И ты лучше бы спросил, что сам в ней делаешь!
– Ладно. Что я забыл в твоей постели?
– Здоровье. Ты кофе будешь?
– Лучше какао.
– У меня нет какао. А кроме него?
– Я больше ничего по утрам не пью.
– Ну и катись ко всем чертям со своими капризами!
– Между прочим, раз уж оставил меня в живых, мог бы хотя бы ради приличия поменять несвежие простыни…
Я выбежал из спальни, не чувствуя под собой ног. Щёки заливала краска: до чего же он нахальный, этот непрошеный подарочек судьбы! Маленький раненый мерзавец. Он, видите ли, кофе не пьёт! Ему, видите ли, простыня показалась недостаточно… белой?
Не-ет… Этот щенок просто издевается надо мной! В моей постели застелены чёрные шёлковые простыни.
Я ворвался в собственную кухню, до смерти перепугав повара (да, по разным независящим от меня причинам я заимел в доме повара). Вообще Франциск невозмутим, как озерная гладь в летнюю жару, но когда я влетел в его святая святых в таком «разобранном» виде, он ответил на мой грозный взрыв эмоций звоном разбитой посуды.
– Простите, месье, – бесстрастно и очень тихо сказал повар, хотя в его карих глазах плавали островки страха. – Я заплачу из своего кармана.
– Незачем, просто подмети здесь, – я нарочно наступил на острый осколок фарфора босыми ступнями. От боли дёрнулось почему-то лицо Франциска, а не моё. Он быстро схватил меня и бросил на кухонный диванчик за столом.
Потом моих окровавленных ног коснулись его деликатные пальцы, а укоризненный голос с лёгким прононсом вымолвил:
– Не надо себя мучить, Анжэ. Что бы ни случилось… оно не стоит твоей крови.
– Возможно, – я вздрогнул от неожиданности: Франциск приложил к моим подошвам лёд. – Однако я хотел бы знать, нет ли у нас какао?
– Где-то видел. Какао-порошок, – повар полез в свои шкафчики и тумбочки. – А что? Сварить?
– Свари одну чашку. Для моего… моего нового друга.
– Хорошо. Я готовил десерт и смешивал крем. Ты хочешь сам заправить трубочки?
Я молча киваю. Уголки рта сами ползут вверх: славный усатый толстяк знает, что меня успокоит и без вопросов поднимет настроение. Беру большой кондитерский шприц, доверху наполненный шоколадно-ванильным кремом, и сажусь на пол перед духовкой – трубочки как раз испеклись. Меланхолично выдавливаю в них, ещё горячие, крем и слушаю краем уха, как Франциск подметает бренные останки посуды. Оглушительный лязг – это повар шмякнул осколки в металлическое мусорное ведро и произнёс у меня за спиной:
– Я съезжу в торговый центр. Куплю новый кофейный сервиз.
Я удивлённо вскинул брови, перевернув трубочку в расслабившейся руке (уже выдавленный туда крем весьма нелепо шлепнулся мне на штанину), и наклонил голову назад, глянув на него вверх тормашками:
– Новый? Кофейный?! Что за причуды…
Теперь уже Франциск проявил признаки оживления, недоуменно возразив:
– Но ведь разбилось блюдце из-под твоей любимой кофейной чашки. Теперь сервиз безнадежно испорчен и…
– Да забудь ты об этом сраном сервизе! Иди лучше купи ещё какао и как можно больше, – я почесал левое ухо. – Купи две упаковки.
– Зачем так много?
Я ядовито усмехнулся:
– Боюсь, вредоносный субъект, который будет по утрам хлестать этот грёбаный напиток, слишком уж надолго задержится в моем доме.
На это повар ничего не ответил, а я невольно дал себе пищу для размышлений. А ведь верно! Куда я дену свидетеля своего преступления? Убить его мне мешает сердце (сволочь ты! чтоб тебя инфаркт сразил!), отпустить я его не могу по вполне понятным причинам (интересно, успею ли я посчитать до десяти до того, как он наберёт полицию и сдаст убийцу своего отца?), значит… о Боже, придётся держать его своим пленником до конца его (и своих) дней. Но ведь это просто ни в какие ворота не пролазит никаким боком! Как я смогу его держать тут? Свяжу, рот заткну и буду по стеночке в туалет водить?
Повар ушёл, но я вначале не заметил, полностью поглощённый открывшейся безрадостной перспективой. День за днём, год за годом… держать его в своей комнате, поить по утрам какао, водить на прогулки, крепко прижав ему между рёбер пистолет, сидеть напротив него за ужином и видеть в наркотических зелёных глазах смертельную ненависть. Быть всегда на взводе, держать оружие наготове, каждую секунду ожидать от него подвоха, ножа в спину, попыток бегства, самого бегства. Зачем мне это? Если я не могу его убить, то должен как-то всё равно избавиться.
Как?
*
Я сидел на полу, раскачиваясь из стороны в сторону и в диком отчаянии пытаясь найти выход, ещё целую вечность (что-то вроде четверти часа). Горка фаршированных кремом трубочек росла на глазах (только не на моих – я смотрел куда-то под плинтусы), пока крем (и трубочки) не закончились. Ещё минут пятнадцать я не мог осознать тот факт, что шприц укатился под стол, что он пуст и что моему (тоже пустому) желудку не мешало бы поесть. А когда осознал, осознал также и то, что на плече у меня лежит чья-то мокрая рука.
– Я имел наглость принять душ, – произнёс чуть дрожащий тенор. Певучесть его высокого голоса, которую я не мог заметить ночью по причинам, никак от меня не зависящим, сейчас больно резанула слух. – Мало ли кто спал на твоих простынях. Не хочу чем-нибудь заразиться. Было довольно тяжело не упасть и не поскользнуться… учитывая, что меня шатает от температуры, и орудовать я могу лишь одной верхней конечностью. Надеюсь, ты не делал мне никаких уколов. А если делал – надеюсь, что стерильным шприцом.
– Не делал. В ванной мог бы и помощи попросить.
– Ещё чего… Могу я поинтересоваться, почему до сих пор хожу без пули в виске?
– Потому же, почему на ключице у тебя бинты, – побоявшись, что это прозвучало слишком мягко, я кровожадно добавил: – Я собрался откормить тебя и съесть.
– В каком смысле? – спокойно спросил мальчик, подобравшись ко мне ближе и начав лениво перебирать мои волосы, немногим короче его собственных. Делал он это бессознательно или с каким-то тайным (и, без сомнения, подлым) умыслом, я не знаю, но ощущение, рождавшееся от этих прикосновений, мне ужасно не понравилось. – На каннибала ты не похож.
– В прямом. Собрался высосать из тебя кровь и все соки, но для начала должен тебя ими наполнить. Буду откармливать к Рождеству, а потом зарежу, как обыкновенного гуся.
– Я что, домашняя птица?! – чистый мелодичный голос наполнялся весельем. – Может, страус?
– Нет, ты… – я помедлил, пытаясь сравнить его хоть с кем-нибудь. В голову лез только Кирсти, – ты – цыплёнок. Такой же жёлтенький, пушистый и маленький.
– Да? – я почувствовал, что задел его за живое. – Между прочим, к твоему сведению, мне …..надцать лет.
– А мне двадцать пять. И, как твой хозяин, несвоевременно вспомнивший о вежливости, хотел бы представиться. Анджелюс Инститорис, чистильщик класса Z-13-AR, работаю в «чёрном» отделе подпольной корпорации “Compare2State”. Думаю, название говорит само за себя. Мы с твоим отцом находились во вражеских лагерях подполья. Вели войну, как полагается – с предательствами, переговорами, перестрелками и трупами парламентёров. Но рано или поздно мой босс отправил бы меня или кого-то другого из отдела убрать Максимилиана. К счастью или несчастью, – это как и на кого посмотреть, – всё случилось «раньше». Поскольку я всё равно тебя убью, почему бы тебе не узнать правду?
– Какая откровенность, – он фыркнул, – что ж… Меня зовут Ксавьер. О моём отце ты, кажется, отлично знал даже то, о чём я лишь начинал догадываться, а обо мне… Как ты сам справедливо отметил, всё равно я буду убит. Зачем тебе знать что-то ещё сверх?
– Твоя правда, – я был разочарован, но постарался искусно скрыть это. – Однако кое-что я имею право знать. Моё задание чуть не сорвалось из-за твоего внезапного появления. Ты что, всегда так врываешься… врывался к отцу среди ночи?
– Нет, конечно, – его рука зарылась в мои волосы ещё глубже, мешая думать. – Просто тебе в некотором роде не повезло. Когда папа оставался на ночь дома, то рано ложился спать – он вообще сильно уставал на работе… пропадал на ней неделями. Вчера у него чудом выдался выходной, который он по возможности провёл со мной, я ради этого даже пропустил школу. Но вечером меня позвали на гулянку, я просто не мог от неё отказаться: меня позвала сама Рашель… а я её так обожаю… – он запнулся.
– Кто?!
– Рашель. Знаешь такую? Прелестная афроамериканка на какую-то половину или четверть, из группы “Fortune’s child”, сейчас поёт самостоятельно. R’n’B, soul, рэп… ты что, не слышал никогда её песен? А хит “Love’s amnesia”? Она же самая популярная!
– Ну-ну… – мои брови скептически сдвинулись, правда, Ксавьер не мог этого видеть. – Я такой отстой не воспринимаю и предпочитаю готику и блэк из Европы. Из Северной Европы. Но музыку ладно, проехали. Эта девка позвала тебя на вечеринку, ты пошёл. Что было потом?
– Да ничего. Я хочу сказать, на вечеринке всё было отпадно. А дома… папа никогда не спал, ожидая моего возвращения с гулянок. Он очень волновался за меня всегда. С тех пор как мама умерла… Короче, он не мог заснуть, беспокоясь, пока точно не знал, что я уже вернулся. Вторая дверь в его спальню никогда не запиралась на ключ, для меня. Чтобы я каждый раз мог зайти к нему, рапортуя, так сказать, что всё в порядке, я целый, невредимый и протрезвевший на ночном воздухе. Зашёл и вчера. Увидел тебя. С ним. И тут, по-моему, всё оборвалось.
Я до боли сжал веки. Значит, мне действительно не подфартило. Будь отпрыск Максимилиана дома в эту ночь, он бы ни за что… ни за что не стал следующим в списке смертников. Господи, что за злая судьба? А ещё будь его папаша чуть менее заботливым… Да, Макс бодрствовал в ожидании маленького сынишки. Маленького? Ну, не то чтобы совсем маленького. Почти сформировавшийся юноша, выглядящий невинным подростком. Созревший мальчик. Звёзды американской попсы успели проявить к нему живейший интерес. Красивый, юный, богатый, с положением в обществе… Интересно, насколько в действительности он был не в курсе работы Максимилиана? Да, ему можно было только позавидовать до сегодняшнего утра. А теперь? Что теперь?!
Его жизнь принадлежит мне. Он. Весь. Со всеми потрохами. Принадлежит мне. Какое-то странное чувство возникло от этой мысли. «Обладание»… да разве я обладаю им? Ну, нет… может, свободой его передвижения, да и то… Нет, я обладаю чем-то другим. Тем, что принуждает его сейчас стоять за моей спиной и перебирать мои волосы. Вот только принуждение ли это?
– Они у тебя такие мягкие и душистые… – прошептал Ксавьер мне в макушку, будто в сладком забытьи (честно говоря, мои глаза округлились от нелогичности его поведения), – волнистые, но одновременно гладкие как шёлк. Блестящие, пружинистые… Мне бы такие.
Я чуть не поперхнулся от удивления. ОН хочет МОИ волосы?! Да это же уму непостижимо! У него самого ведь… Что на него нашло? Помутнение рассудка? Всё, я больше не могу это терпеть!
Вскочив, я отбросил его руку… постарался не делать это грубо. И выпрямился во весь рост. В его зелёных глазах засквозило что-то похожее на уважение – видимо, он осознал, что я действительно взрослый. И довольно-таки высокий, если сравнивать с ним.
– Послушай, Ксавьер…
– Можно просто Кси.
– Что?
– Кси – это сокращённо Ксавьер, – он многозначительно потрепал свой кулон. – Не знал?
– Нет. Почему ты на меня так смотришь?
– Как? – он улыбается вполне невинно одними кончиками губ.
Я не могу ответить как. Я просто не понимаю, что с ним происходит. Это от жара? Его рана так серьёзна? Я же не врач, я… Господи, я просто хочу понять. Почему в его взгляде нет ни ненависти, ни злости… только затаённая грусть и какой-то сдержанный интерес. Если он и переживает смерть отца, то очень глубоко внутри себя. Рискнуть ли? Забыть на секунду весь свой прошлый горький опыт и поверить (всего лишь на секунду!), что он и правда так чист, как кажется? Кроме того… понятно теперь, зачем Максимилиан распорядился повесить изумруд на его грудь. Потешить раздутое родительское эго. Воспеть имя, спрятанное столь хитроумно в причудливых изгибах зелёных граней. Почти таких же зелёных, как и его глаза. Бллин, я, кажется, очарован ими даже больше, чем гляделками Кирсти Лайта. Однако хорошенького понемножку. Я нехотя отвел взгляд:
– Не важно. Я чудом выкопал для тебя какао из старых закромов. Не гарантирую, что не просроченное. Пить будешь?
– Да, – что я вижу… В зелёных омутах радость. И стыд. – Конечно да. Прости, что нагрубил там, в спальне. Я… – он глянул в окно, нервно потрогав свою вторую, обездвиженную, руку, потом вздохнул и договорил: – Я просто ожидал, что не проснусь. Или проснусь в аду. Или где-нибудь ещё в похожем месте. И совсем не подготовился валяться на твоих странноватых чёрных простынях. Более того – я никогда в жизни не спал на таких… ну, в общем, я так смутился, что должен был…
– Хватит, хватит, – я подтолкнул его к столу и рывком усадил на диванчик. – Жди свой завтрак.
Отвернувшись к плите, я уже знал, что буду делать. Сердце сжималось (теперь ты понял, миокард?! всё стало только хуже из-за твоих бестолковых игр) и разваливалось на куски от боли – откуда она взялась? Когда это я успел привязаться к пареньку? Почему всё происходящее настолько неправильно и нехорошо? И почему, несмотря на это, оно происходит?
Я налил из кофейника какао в чёрную чашку с мордашкой Кирсти времён альбома “Mystic Shadows & Diamond Glow”. Открыл сахарницу и послушал как будто со стороны свой ровный голос:
– Сколько тебе ложек?
– Три с половиной. Можно четыре.
