Текст книги "Девятая Парковая Авеню (СИ)"
Автор книги: Deserett
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
– Мона Лиза, – прокомментировал Варман в ответ на мой приглушенный вздох и припечатал спину кулаком. Засунул член обратно, глубже… двигается во мне, как ковш экскаватора в песчаной почве, я труп, я робот… нет, не помогает. Больно. Больно… больно на самой грани нового рассудка.
«БОЛЬНО!»
Заткнись. Бесконечность многократно повторенных «больно»… но я ещё жив. Труп не смог бы поднять голову.
Но когда я поднял голову, стало в сто раз хуже: Ксавьер полностью пришёл в себя и увидел. Всё, что вытворял Варман со мной. Его гримаса боли на исполосованном плетьми личике была уже просто выше всех пределов. Я больше не могу…
Зашёлся в диком крике. Бэзил рычит и вторит от удовольствия, слушая меня. Усиливает атаку, ускоряя темп и стараясь причинить как можно больше боли. Вцепился зубами мне в шею и вонзил свой член так, чтоб я почувствовал, что же изменилось за пять лет. Появился тонкий металлический стержень… изогнутый на конце прут, вставленный посередине его пениса, вшитый, вживленный какими-то безумными хирургами или им самим, не знаю… это выдвинулось из его плоти. И он вогнал это в мои внутренности туда, где не было никакого прохода. Порезы, борозды, вырывание мяса с клочьями… любые развлечения, только изменить слегка угол проникновения. Он ставил раны, ещё и ещё… Я умолк. Я прокусил себе руки. Но почему я не могу просто сдохнуть на месте?
Пытка продолжается ещё немного… минут пять, наверное. Я не могу знать, я почти без сознания. Поневоле вспомнил, как защищался раньше от любого, самого страшного изуверства – отключался полностью, как поломанный механизм. Я должен сделать всё опять, должен вспомнить как. Чтоб все сенсорные системы засбоили и погасли. Миокард?
«Да. Слушаюсь. А ты – раскуси капсулу в нижней правой семёрке».
Всё, вспомнил. Парализующий нейромедиатор введён. Я превратился в неживую куклу для траха. Слежу за собой будто со стороны из последнего убежища. Где-то сбоку остался голый агонизирующий мозг. А сердце вырублено. Горькое дело, но такое обычное для меня. Если б ещё не Кси…
Его умытые горем детские глаза следят за происходящим в немой панике. И не пропускают ни одной, даже самой омерзительной детали. Вот Бэзил сжимает мой член и улыбается мне в лицо с безумной садистской улыбочкой. Требует новые крики, музыку… выжимает её, хочет слышать, как я захлебываюсь в боли. Но я только хриплю. Вот он хорошенько подминает меня под себя, ударяя об каменный пол, и впивается грязными ногтями в мои бёдра. Кровь брызжет в стороны, попадая на личико Кси. Я отвернулся бы, но не могу, зажат в тисках. Вот он вжимается в меня со всей имеющейся яростью, направляя сталь острия, торчащего из его члена, вверх. Он пробил мою плоть изнутри и жадно ловит теперь единственный жалобный всхлип. Добился-таки, вырвал его из моей раздавленной груди. О-о-о, эта тварь, полностью потерявшая человеческий облик, наконец-то кончила. Что же теперь?
А теперь… на меня снизошло короткое злое откровение. Со слабым мучительным стоном я соскользнул с кола, на который был посажен, выполз кое-как… выбрался из-под его исполинского тела. Вывернутые ноги волочились по земле. Отдышался, глядя в потолок… секунды три, не больше, больше нельзя, как бы больно мне ни было. Я развернулся к Бэзилу, примеряясь. Мне хватит сил? Нет, но пистолеты слишком далеко. Ксавьер смотрит, это всё ради него. Мне хватит сил! Хватит…
Я обнял шею Вармана ослабевшими руками. Обнял, да, обнял. Его глаза от изумления открылись. Вперились в меня с очевидным вопросом. Сейчас, сейчас, будет тебе ответ… только соберу себя из ошмётков и остатков. Отчаянным усилием я улыбаюсь, до предела напрягая плечи и кулаки… и сворачиваю эту бычью шею. Да. Да… Из чего только решимость родилась? Он успел замычать в бешенстве… но позвонки коротко и сухо хрустнули. И всё. Из его рта вытекло что-то… Мне плевать, я больше не бросил на него ни единого взгляда. Кси… ты ещё тут, детка, ты не умер? А я умер, с меня довольно.
Простившись с последними крохами рассудка, я растянулся на полу и остался лежать так без движения.
~~~~ Конец первой части ~~~~
Комментарий к 6. Бэзил
¹ Варолиев мост – отдел головного мозга, передающий информацию из головного в спинной мозг. Но миокард говорит о его «вырубании» фигурально, потому что прямое повреждение моста приведёт к его параличу, поражению лицевых нервов, спазму мускулатуры лица и прочим болезням.
² Sheer hell arse: буквально «сущий ад в задницу» (англ.)
========== 7. Штиль (Часть 2) ==========
****** Часть 2 – Чувства стихий ******
Сладостное ощущение покоя. Откуда взялось? Ах да, всё кончено. Я освободился от пытки. Но теперь на меня накинулась другая, может, не такая явная, но она болезненнее всех предыдущих. В тысячу раз.
Ксавьер.
Что делать теперь? Его приковала ко мне та ночь убийства Максимилиана. Меня приковала к нему эта ночь убийства Бэзила. Мы связаны неразрывно одной цепью. Но совершенно друг друга не знаем. Помнит ли он, что я… или думает, что впервые увидел только сегодня? Считает ли меня убийцей? Или, может, своим спасителем?
Шорох сползающего тела. Понимаю – он слез с пыточного агрегата и ползёт ко мне. Интересно… я, наверное, получу сейчас удар ниже пояса. Возможно, даже в прямом смысле. Хотя, если он измучен именно так, как выглядит, силёнок ему явно не хватит и особой боли я не почуст…
Нежный поцелуй в шею.
Поцелуй?!
Моего изумления достаточно для того, чтобы с усилием поднять голову и вытаращить на него глаза. ПОЦЕЛУЙ?!
– Не смотри на меня таким тяжёлым взглядом, – маленький нос сморщился, засохшие кровоподтёки на его щеках треснули и отслоились. – Мне от него больно…
– Тебе не может не быть больно, – разве это мой глухой и хриплый голос? Я содрал с его личика сухую кровь и вздрогнул, думая о том, сколько ещё предстоит сделать. На его губах чёрную корку я тронуть не осмелился… они в дразнящей близости, не отстраняются. Почему?
– Я говорю не о физической боли, – его тихий шёпот ещё больше сбил меня с толку.
– Прости, – я отвёл глаза, не оправившись после его первого робкого поцелуя. В благодарность за спасение? Или я совсем ничего не понимаю? – Мне кажется, все разговоры можно пока отложить. Сейчас нам позарез необходимо выбираться отсюда.
– Я знаю, – он судорожно сделал выдох и зажмурился. Господи, если у него повреждены легкие или другие внутренние органы… – Не бойся, – добавил он, прочитав тревожную мысль, бившуюся в моём новом взгляде. – Я пока не могу ходить, но я ещё живой. Всё будет в порядке. В квалифицированной медицинской помощи я не нуждаюсь. То есть… я не хочу, чтоб меня видели врачи. Понимаешь? Никто… Ты и сам справишься.
Понимаю. Доверие в его последней фразе заставило задуматься о последствиях приема «скупого Морфея». Неужели таблетка подействовала так хорошо? Он правда меня не помнит?
– Не надо дышать с таким облегчением, – в его голосе зазвенел металл. Пока ещё слабо, но… – Скоро ты ответишь мне на пару вопросов. А пока я забуду о кое-каких твоих преступлениях. И десяток раз успею переменить о тебе мнение.
Я чуть не поперхнулся. Насколько же я устал, если совсем не слежу за выражением своих глаз? В них что, сейчас с лёгкостью можно прочитать всё что угодно?!
– Ты сейчас как на ладони, – лёгкая улыбка тронула его запёкшиеся в крови губы. – Но всё так запутанно… килограмм мыслей-эмоций в секунду. И все разные, все очень яркие. Такого я ещё не видел. Я пока не знаю, что и думать о тебе. И прежде чем мы начнём спасаться, ответь на один вопрос. Только на один.
– Какой?
– Что это за человек, столь любимый тобой, которого я тебе назойливо напоминаю? Его образ каждый раз встает в твоей голове и не даёт тебе меня убить, заставляя наоборот… влезать в неприятности и вытаскивать меня из разных передряг.
Вот чёрт. Такой обширной проницательности я не ожидал даже после того, как понял, что он читает мои мысли. Но бллин… бллин, бллин… Я же не могу признаться!
– И не пробуй увильнуть от ответа, – его улыбка стала заметней. – Иначе я никуда с тобой не пойду.
– Ты его не знаешь. Судя по тому, какую дрянную музыку ты любишь, ты вряд ли о нём слышал даже краем уха.
– Допустим. Как его зовут?
– Кирсти Лайт, – всё, имя вырвалось. И как у меня язык смог повернуться…
– Знаменитость? – убийственно-прекрасные глаза прищурились.
– Да. Европейская знаменитость.
– Из Северной Европы, – раненые губки Кси сжались, но зелёные омуты глаз смеялись теперь надо мной в открытую. – Не так ли?
– И всё-то ты помнишь…
– Не ворчи. Встать можешь?
– Да, как ни странно, – я поднялся на дрожащие ноги. Они отказывались слушаться ещё пару секунд, потом примирились. Я с облегчением походил туда-сюда, ощущая, что нестерпимая боль в заднице нехотя притупляется. Да, Бэзил раскромсал мне внутренности своим тупым ржавым гвоздём, но что с того… Главное, не кривиться слишком часто и не показывать, что меня к такому насилию долго и планомерно приучали. Я остановился над телом Ксавьера, подавил вздох боли и присел на корточки. – Можно приступать к операции по твоему спасению?
– Валяй, – он повернулся на бок. – Только сначала оденься.
*
Моя рана практически перестала кровоточить. Хотелось вскрикнуть, когда продевал ноги в штанины, но долгий испытующий взгляд малыша удержал. Я железный, я должен быть железным… ради него. Кажется, моё тело под давлением произошедшего вспомнило давно забытую функцию – умение быстро восстанавливаться. Неделя, от силы две… и я снова смогу сидеть на попе ровно.
Полчаса продержал Кси под прохладным душем, осторожно поворачивая с боку на бок. Пытался водить мочалкой по его телу как можно бережнее и всё равно шипел и ненавидел себя, когда он дёргался и стонал «убери, больно…» Оставил его лежать ничком на толстом полотенце, прокрался в казарменную спальню поискать какую-нибудь одежду. Нашёл рубашку и джинсы. Те самые, в которые одел его утром. Вчерашним утром, потому что уже давно за полночь… чёрт, это было только утром?! А такое ощущение, будто миллион лет прошло. И во мне столько всего переменилось за какие-то несчастные сутки…
– О чём ты задумался? – его тонюсенькие руки крепко обвивают мою шею, голова покоится на плече. Я несу его наружу. Золотые волосы, поддразнивая, щекочут мою растревоженную кожу.
– Что, уже не можешь определить сам? – я крепче сжал его заморенное тело. До чего же ты исхудавший и невесомый, любимый мой. Почти прозрачный…
– Нет, не могу. У тебя ширмочки на глазах, – голос настолько серьёзный и тихий, что я невольно приостанавливаюсь и наклоняю голову, вплотную приближая к нему своё лицо.
– Какие ещё ширмочки?! – с беспокойством смотрю в два неподвижных озера горького абсента. Они блестят.
– Синие такие. Синие-синие… – он вздыхает и глядит на меня в упор. – Я никогда не видел такой небесной синевы, как в твоих глазах. Она кажется мне очень глубокой. Такой как…
– Как что?
– Как космос, скрывающийся за озоновым краем неба. Или глубины океана под спокойной синей гладью. Как… ну… нет, не сердись! Я заглянул в лицо ужасу, от которого, думал, поврежусь рассудком. Он сказал, мне не спастись, он… успел много чего наговорить и сделать, чтобы я почувствовал себя поломанной и выброшенной вещью. А ты пришёл и убил его. И теперь я, переживая посттравматический шок, могу нести любую околесицу. Твои глаза – это целая стихия. Еще одна стихия. И сейчас эта стихия скрылась за плотным туманом. А я хочу увидеть опять. Её.
– Её?
– Да, её, – Кси увидел полное непонимание и добавил, – твою душу.
– Какой ты нахальный…
– Уж какой уродился, – розовато-коралловые губы, всего пару минут назад отмытые мной от крови, на мгновение выпятились в шутливом поцелуе. – А куда ты меня несёшь, если не секрет?
– К зданию администрации.
– Зачем?
– Мстить. За тебя и за себя.
*
Всё оказалось проще, чем в кабинетных дискуссиях и масштабных планах на картах. Я приоткрыл входную дверь и бросил в здание несколько бомбочек собственного приготовления. Шеф-повар взрывного искусства из меня вообще неважный, но это блюдо моему бывшему начальству однозначно должно было понравиться. После этого я нашёл на стоянке свой мотоцикл, аккуратно усадил израненного Кси (он почему-то всё время норовил упасть на левый бок), взобрался сам и мы благополучно укатили с базы.
– И сколько часов мы проедем по пустыне прежде, чем закончится бензин или ты уснёшь? – меланхолично спросил Ксавьер, в очередной раз усаженный мной прямо после очередного неудачного крена влево.
– Минут пятнадцать. А там два часа на вертолёте, обратно в Лос-Анджелес.
– Вертолё-ёт?! Где?! – он начал вертеть головой. Тихо пискнул от боли.
– Сиди спокойно… – я произнёс последнюю фразу срывающимся голосом, поскольку зарылся носом в мягчайший шелк его волос и едва не задохнулся до полусмерти. Чёрт меня возьми… как эти кудрявые локоны пахнут! Свежевымытые, ещё влажные, чуть выпрямленные под собственным весом… тонкий, сладкий и пьяный аромат. Перебираю губами отдельные пряди. Целую… и почти физически ощущаю, как едет моя крыша.
Рукой неосознанно прижимаю его к себе за тонкую талию. Чувствую слабое сопротивление, но сразу подавляю его. Я не садист, просто хочу его ближе, как можно ближе… и теперь Кси очень близко. Мечтаю заползти под его (мою) рубашку и ощутить под пальцами горящую после побоев кожу. Нежно убаюкать его боль… снять прикосновениями, немножко жадными… и поцелуями, немножко горькими. От ненависти, к его (и моим) мучителям. Знаю, сделай я это – ему стало бы легче. Но я лишь крепче сжимаю зубы и чуточку ослабляю объятье. Ксавьер отвечает мне тихим вздохом, который унёс бешеный ветер (мотоцикл едет на скорости под 130 миль/ч), и откидывает голову мне на плечо. Прижавшись щекой к его белоснежному лбу, любуюсь огромными глазами, сейчас весьма напоминающими чёрные изумруды. Замираю от удовольствия. Как жаль, что кратер уже виден, через полторы минуты я вернусь к своему вертолёту и эта идиллия закончится.
*
– Свернись поудобнее по мере сил, – коротко скомандовал я, ссаживая его с мотоцикла. – Я кладу тебя рядом с местом пилота.
– А ты что, не будешь садиться?
– Сначала закончу задание.
Первым делом я обошёл геликоптер и снял с хвостовой части бомбовый механизм. Закинул его подальше в песок. Потом завёл Ducati в грузовой отсек и задвинул наглухо дверцы, предварительно забрав оттуда маленький пульт управления. И потом только присоединился к Кси.
– Пристегнись, малыш, – я натянул ему на голову, сильно примяв волосы, наушники с микрофоном, потом надел то же самое на себя. Пропеллер начал медленно вращаться.
– Знаешь, я эту переговорную штуковину раньше только в боевиках видел, – его восторженный голосок в ушах приятно разошёлся по всему телу, отдавшись в каждой клетке.
– Дальше всё будет в пределах фирменного сюжета, – едва вертолёт набрал дежурную высоту, я нажал на кнопку пульта. – Оглянись.
По тихому боязливому возгласу я догадался, что взрыв на базе был просто колоссальный. Шокированный до глубины души, Ксавьер долго не мог вымолвить ни слова, а потом едва слышно спросил:
– Это всё из-за меня?
– Это для нас обоих. И только для нас.
– Почему?
Я промолчал. Слишком долго рассказывать. Придётся открыть ему всю позорную жизнь. Открыть свою боль, страхи и желания. А я пока ещё не уверен, что он примет это… как и всё остальное. Мы ведь не доверяем друг другу. И вряд ли когда-нибудь начнём.
========== 8. Пожар ==========
****** Часть 2 – Чувства стихий ******
Наконец-то мы дома. Восемь часов утра. Геликоптер привычно сел на крыше моего особняка, где нас уже ждали Франциск и завтрак у небольшого бассейна. Кси продолжает изумляться:
– Когда ты успел распорядиться обо всем? Ты же ни разу никому не позвонил! У тебя и телефона не было!
– Просто мой повар знает, что я никогда не опаздываю к утренней трапезе. Не так ли, Франциск?
Франциск чопорно поклонился и отчеканил:
– Если месье уходит на ночную работу и не говорит, когда вернётся, я подаю сытный завтрак ровно в восемь и он каждый раз приходит вовремя. Независимо от того, в Африке он был или на Северном полюсе, месье всегда с большим аппетитом съедает сковородку омлета с ратундой, телячьи котлеты и морковь, тёртую со сливками.
Повар отодвинул стул и жестом предложил Ксавьеру сесть. Поколебавшись, тот спросил:
– Могу ли я… отказаться от… всего этого? Я просто не хочу есть.
– Хочешь, – я мимоходом поразился жесткости собственного голоса, рванул Кси к себе (он буквально упал в мои объятья) и сел за стол. Как можно аккуратнее посадил его себе на колени. Его попа осталась висеть над стулом. Надеюсь, не соприкасаясь ни с чем, он не чувствовал боли. – Ты мой маленький гость. Инфант, балованный ребёнок, которого я с удовольствием угощу сам. Твоё дело – брезгливо помотать головой или, скривив капризные губы, съесть с ложечки предложенное лакомство. Давай. Неужели откажешь себе в роскоши покомандовать мной? Как своим слугой.
Ксавьер недоверчиво глянул на кусок котлеты, повисший на вилке у его рта, и застыл в раздумьях. Похоже, запах был слишком аппетитный. Его маленькие ноздри затрепетали. Как же сильно ты, наверное, голоден, гордый малыш…
Он закрыл глаза и проглотил первый кусочек. Губы порозовели сильнее и заблестели, покрываясь тонким слоем масла. Обворожительное зрелище. С трудом я сдержался, чтобы не сжать его судорожно в слишком тесных и грубых объятьях. Это был бы не порыв нежности, а чистое зверство. Мне осталось дрожать, отдыхая после изнурительного усилия воли, и слегка одичавшим от страсти взглядом следить, как двигаются маленькие мышцы на израненной шее. Кси… только не открывай глаза. Не смотри, я не хочу, чтобы ты видел. Я не могу сейчас поставить «ширмочки» и скрыть своё желание. Тебе просто нельзя знать, как я тебя обожаю.
*
– Я объелся, – меланхолично сообщил Ксавьер, растянувшись на свежезастеленных чёрных простынях. – Если я засну прямо сейчас, ты не зарежешь меня до того, как ответишь на все интересующие меня вопросы?
– Нет, – я не знал, смеяться мне или плакать в ответ на эту тираду. – Я не люблю марать кровью собственную постель.
– Правда?
Я кивнул. Кси чуть улыбнулся, сладко зевнул и пролепетал, сворачиваясь в клубок и, как я понимаю, уже проваливаясь в сон:
– Полечи меня, пожалуйста. Я чувствую себя заражённой вирусом компьютерной программой. Вылечи мою шкурку, хакер. Мне так больно…
Шатаясь как пьяный, я выбрался из комнаты. Нашёл в аптечке мазь для заживления синяков и порезов и бездумно взял. Пока втирал её в измученное тело Ксавьера, пытался понять значение последних слов. Может, он учится на программиста? Шкурка… забавное, не к месту, слово. И к нему совсем неприменимое. Ему гораздо больше подойдет «Белоснежка».
Я нахмурился. Белой и снежной эта изуродованная кожа станет не раньше чем через две недели. А его обесчещенную попу я смогу полностью восстановить в правах сидения на стульях и креслах… мм… через месяц – это минимум. И до того времени я не хотел бы отвечать на его вопросы. Пусть сначала выздоровеет. Я найду способ увильнуть от неприятной темы. А пока я должен придумать, как сделать ему один довольно эротичный массаж. Умение подобной хренотени когда-то входило в мои прямые шлюшные обязанности.
Вечером, после ещё одной процедуры по втиранию мази, когда я понял, что синяки понемногу бледнеют, а раны начали затягиваться, можно было бы восстановить (или пробудить?) чувствительность его кожи. Я не хочу, чтобы после этого ужасного «приключения» он стал духовно и физически невосприимчив к ласке. Но я не решился. Это первый его вечер в моём доме. Я не посмею. Это не будет частью гостеприимства. Если он проснётся, то не поймёт… зачем я раздел его. Зачем прикасаюсь. Зачем вообще пробую что-то делать с его несчастным, чудом выжившим телом… И я, смирившись с валом аргументов, свалился на кровать в соседней комнате.
Лежал некоторое время без сна, обдумывая, во что мы оба влипли. И какие последствия ещё выползут на свет божий. Моё состояние меня не волнует. Я отделался стандартными травяными ваннами и специальной подушкой под задницу. Регенерация идёт полным ходом, на мне всегда всё заживало как на кошке. Не думаю, что я с рождения такой: на базе меня обрабатывали специальными препаратами, пичкали химической дрянью, что там было в составе… я уже всё равно не узнаю. Но Ксавьер – не такой. И ему ещё долго мучиться от боли при каждом движении.
Следующий день он проспал целиком, отдыхая во сне. Моя детка… я заходил несколько раз, садился у изголовья, брал его руку, выпростанную из-под одеяла, и легонько сжимал за пальцы. Они сжимали меня в ответ. Иногда поглаживали. Его губы шевелились во сне, я прислушивался… хотя ни слова так и не услышал. Я втирал мазь ещё и ещё, но каждый раз избегал трогать самое деликатное и болезненное место. Готов ли он к этому новому, возможно, неприятному испытанию? Даже если не готов, я должен сделать чёртов массаж, но без мази – она слишком груба – а с горячим полупроводниковым бальзамом. Мне нужно преодолеть последний барьер… неизвестно откуда взявшуюся стеснительность.
«Неизвестно? А по-моему, от меня. Он же спит! Ты хочешь подло воспользоваться его беззащитностью во сне?!»
О нет, нет… миокард, это же глупо. Если ты воображаешь, что я посмею… Я что, чёрт подери, похож на идиота?
Я хорошенько вымыл руки (уже в третий раз за один час), разделся по пояс (не скажу, что с рубашкой расставался охотно, но пачкать её в жирном бальзаме у меня было ещё меньше охоты) и приступил. То есть ещё не приступил, а зашёл в спальню и застыл растерянным изваянием перед собственной кроватью. Массаж… его попа… массаж.
Еще не поздно отступиться. Может, не стоит?
«Вот ещё, сомневаться и отговаривать – это моя прерогатива. Смелее, мозг! Можно подумать, ты кусаться собрался. Или трахать его, грубо ткнув носом в подушку».
Меня передёрнуло. Фу, миокард, я не помню ни единого случая, чтобы кого-то принуждал спать с собой!
«Ага, особенно если учесть, что таких прецедентов было гораздо-гораздо меньше, чем обратных».
Да, я прекрасно понял: меня имели раз в сто чаще, чем я сам кого-нибудь. Правда, в последние годы унизительной службы правительству я всё реже занимался основной работой, всё больше поглощаемый организационными вопросами… и Бэзилом.
Он называл меня сахарным шпионом-андрогином и самой маленькой «замочной скважиной», с невинным видом на все сто. Или двести. Или четыреста… в зависимости от того, что он собирался надо мной учинять. В самый последний год службы я был его любимой блядью. Не скажу, что это делало его мягче или человечнее (само понятие человечности не имеет с ним ничего общего), но, по крайней мере затрахав меня за добрую половину моей жизни, он неожиданно понял, что можно получить удовольствие не обязательно избивая жертву каждый раз до комы. И совсем уж не обязательно превращая её в бесформенный кусок окровавленного мяса. Мне странно об этом думать, но семь лет назад, когда он поставил меня во главе нашего презренного отдела, Варман начал проявлять какое-то жуткое подобие нежности. Изнасиловав в очередной раз, он втихаря утаскивал меня в свои богатые апартаменты вандала и на пару дней запирал ото всех. Там, умелыми руками прирождённого врача, ставшего по злой иронии судьбы извращённым палачом и просто садистом, он расслаблял и успокаивал моё полумёртвое тело… вот этим самым массажем, который я сейчас сделаю Кси. Если, конечно, из транса воспоминаний выйду.
Миокард, может, всё-таки ну его на хрен?
Но отступить я уже не могу. Ксавьер спит в идеальной позе, так и требующей моего вмешательства: точно посередине кровати, повернувшись на живот и сбросив с себя одеяло. На голой спине уже заметна ослепительная белизна: проглядывает то здесь, то там, маленькими пятнышками, пробившись сквозь багровые полосы ран и синих кровоподтёков. Соблазнительная кожа, соблазнительная даже в своём заживлении… детка, не дай мне сорваться.
Под столиком стоит ведёрко с остывающей водой. Из него я вынимаю малюсенькую бутылочку с бальзамом пронзительно-красного цвета, проливаю несколько капель на тело Кси и замираю. Пара секунд, нужных для того, чтобы задержать дыхание, прежде чем ринуться в глубокий омут…
*
Я совершенно перестал себя осознавать. Под моими руками чувствительная и очень нежная плоть, загорающаяся всё сильнее от прикосновения к прикосновению. Я блуждаю по ней, не пропуская ни единой клеточки, вливая в них медленно, крошечными дозами, ароматный бальзам. И ощущаю напрягшимися подушечками пальцев, как благодарно эта атласная кожа отвечает мне. От Кси исходит столь ощутимый жар, что уже бессознательно дую на горящую спину, сбрызгиваю новыми порциями тягучей жидкости… и продолжаю нежное давление, через минуту заставляя пылать всё ещё сильнее. Неровностей от царапин и укусов уже нет – исчезли, бальзам разровнял кожу и довершил славное дело лекарственной мази. Теперь кожа ровная, гладенькая и блестящая… новая. А старый омертвевший слой я снял ватными дисками. Синяки совсем побелели. Но что-то мне сложно верится в такие чудеса Востока. Где подвох? Смотрю этикетку на бутылочке: “Made in Japan”. А я думал, там на конвейере только механические животные и караоке…
Мои стеснительные не к месту и не ко времени пальцы ещё немного целомудренно походили по спинке и шее малыша и наконец после долгих и нудных упрашиваний осмелились заползти пониже. Я вступаю в очень опасную игру. Но его попа пострадала слишком сильно, а я обязан полечить его от всех недугов. Значит, и от этого тоже.
Со сдавленным вздохом я стянул с Ксавьера тонкие трусы и нерешительно запрыгнул в постель. На весу заниматься такими деликатными вещами не полагается, но со стороны это теперь так выглядит… Одна надежда на то, что он спит слишком крепко, ничего не почувствует и не проснётся.
«Я не понимаю, ты что, боишься доставить ему удовольствие?»
Нет, не это. Мне наплевать на всё, кроме одного – того, что он подумает обо мне… Нет, и это больше не имеет значения. Начинаю нежно гладить его ноги, от полудетских острых коленок вверх. Реакции нет. Но кожа подрагивает… загорается… и начинает почти светиться. Моя голова склоняется ниже, чтобы рассмотреть этот любопытный феномен, а руки, сами не зная, что делают, перемещаются по ноге вглубь… на внутреннюю сторону бёдер. Здесь кожа ещё нежнее и притягательнее. Послушно поддаётся бессовестному давлению пальцев… только лишь пальцев. А я так хочу впиться в неё, помять, неистово всосать ртом…
Мои волосы скользнули по коленным впадинкам. Ксавьер шевельнулся… о, кажется, понял почему: он боится щекотки. Нечаянно раскрыл его маленькую слабость. Она означает две вещи: во-первых, он ревнивый, а во-вторых, проблемы бесчувствия ему не угрожают. Можно продолжать без опаски.
Едва ощутимо касаюсь губами бедра на самой кромке с попой. О массаже давно и думать забыл. Я хочу его, я так его хочу… Руки, правда, продолжают массировать. Один палец, обильно смоченный бальзамом, решившись, вошел в его сомкнутое анальное отверстие. Израненное, да, рассечённое палкой или каким-то другим тупым предметом… но всё равно желанное. Осторожно втираю бальзам по краям кольца мышц, разорванных ужасным натиском. Сам я ничего не задел, но внутри у Кси открытая рана. Чёрт… за два прошедших дня она не затянулась. Лекарство медленно течет наружу в бордовой струйке с кровью. А я… я теряю голову, от вида и запаха. Похоже, я сам стал извращенцем: годы длительных выворачиваний моего естества под прессом всевозможных девиаций сделали своё чёрное дело. Это так выглядит, заводит… уютно ложится в мои ладони и дразнит мои оголённые нервы вкупе со всей анатомической непривлекательностью. Я забыл, что нуждаюсь в дыхании, и плотно ткнулся туда лицом. Погрузил в его анус язык, блуждаю им внутри, глубоко и всюду, куда могу дотянуться. Ласкаю и лижу его болезненную рану… и молюсь, чтоб это помогло хоть чему-то. Солёный вкус его крови пополам с горечью бальзама… но я ведь не сплю, и мне не мерещится? Раздвинул ему ноги, совсем чуть-чуть, лёг поудобнее. Вытер подбородок, облизал розовеющие пальцы и залез в его тело снова. Господи, я стараюсь, стараюсь не причинять боли! Это не враг, а тёплый спящий подросток, раскрытый мной в самых интимных местах… и изо всех сил я пытаюсь не впиться в него зубами. Губы дёргаются, скулы сводит… я в последний раз вылизал его тесный проход, зацепил кончиком языка твердый сгусток крови и проглотил. Облизал губы. Я проклят. Это – кайф, хуже наркотиков… лишь бы он не очнулся и не увидел, не здесь, не сейчас. От преступного наслаждения и кислородной голодовки в глазах темнеет, но я не смею лишний раз вздохнуть, чтобы не спугнуть это своё перевёрнутое счастье. До чего же Ксавьер возбуждает… сладкий, раненый, невинный, с разведенными в стороны ногами, в красных и бурых потеках… я слизал и их, что не смылось языком – обтёр ватой.
Не смею больше тревожить его. И, обессиленный борьбой с самим собой, растягиваюсь рядом с Ксавьером на постели. Успокаивающе поглаживаю его горящее тело. Моё, распалённое безумным всплеском вожделения, уже не успокоить таким способом. А потому беру ртом несколько прядей его длинных волос и провожу рукой по собственному колом стоящему члену. Только одно резкое скольжение вспотевшей от желания рукой, и зубы сжались, вскрик утонул в плотном золоте локонов… а судорогу тела без звука приняла постель. О-о-ох, да… из меня это буквально вырвали… заставили кончить. Брызги запачкали пол и долетели до противоположной стены. Не забыть бы смыть, потом, утром, не забыть бы.
Бальзам незаметно закончился. Всё содержимое бутылочки отправилось прямиком в… нда, это звучит почти смешно. Но малышу уже гораздо лучше, выглядит он… живее, что ли. Вопреки всем опасениям, он так и не проснулся. Стонал тихо, но отчётливо, и всё равно не очнулся ото сна. Надеюсь, не все эти стоны были от боли.
Уставший и более чем удовлетворённый диким экспериментом с массажем, я заботливо укрыл Кси одеялом, подоткнул по краям и отправился в душ. Чуть позже я снова присоединюсь к нему. Надеюсь, он разрешит мне поспать рядом и обнять его за шею.
*
Утром у него началась лихорадка. Я не мог сделать абсолютно ничего, чтобы облегчить его страдания: просто ничего не помогало, ни сыворотка, ни уколы, предложенные медицинским справочником. А врача вызвать по-прежнему нельзя. Мне некому доверить эту щекотливую тайну. Ведь он просил. Не посвящать никого в позор и бесчестье. И вот…
Уже целую неделю он мечется в постели, изредка приходя в сознание. Вскрикивает, плачет, отбивается… переживает во сне ужасную ночь своего похищения, в сотый и тысячный раз. Моя бедная детка… Шок был для него слишком силён.
