Текст книги "Юная Спасительница (СИ)"

Автор книги: Daria_Snow_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Единственное, что мне удается ответить: «Как скажешь». Краткость очень даже кстати – портить сейчас всем настроение желания нет. В голосе папы отчетливо слышу нотки наигранной печали и неискренности. Прошло около семи или даже восьми лет с момента нашей последней встречи; папа сумел зажить по-новому, обрести верных подданых, неплохой титул и целый гарем красивых женщин. Конечно же, какое ему было дело до пропавшей дочери? И все же, верить хоть в оставшуюся капельку отцовской любви мне хочется.

Без лишних слов вновь принимаюсь за наведение порядка в комнате.

– Если честно, все то время, проведенное с Мэттом, Молли и Пейдж, я считала ужасающим из-за собственных пороков и слабости. Думала, что умру самой первой. Единственная причина, по которой я выжила – дохера людей пожертвовало собой ради меня, – склоняю голову и на секунду отвлекаюсь от работы, так как папа обхватывает мои плечи, прижимает к себе и утыкается носом в волосы.

– Понимаю… Давай-ка лучше о чем-то хорошем. Люсиль не любит грустные разговоры, – поднимает руку с битой и внимательно рассматривает ее, ухмыляясь. – Правда, Люсиль?

– Ты называешь биту «Люсиль»? В честь мамы? – вздрагиваю всем телом, когда до ушей доносится тихий и хриплый смешок папы, а затем и коварное «да». Я не зацикливаюсь на этом, чтобы не заводить диалог в тупик. – А что насчет припасов? У вас действительно всегда их хватает? И обычно нет чрезвычайной нужды в них?

– Этот мир жесток, – с энтузиазмом произносит он. – Все выживают так, как могут. Есть те, кто сильнее, а есть те, кто слабее. Спасители сильные, а Святилище – пристанище сильных. Усекла?

От столь таинственного ответа каждый глоток воздуха становится болезненным. Хочется узнать еще больше всего, хочется заглянуть отцу в душу и разузнать все подробности.

– Вы грабите? Нападаете на другие общины и группы?

Оскал становится шире, а возле глаз появляются складочки морщин.

– Сильные всегда превосходят слабых, разве я не прав? Так зачем же томить бедолаг оттягиванием того, что ждет их в скором времени? Зачем же оттягивать смерть, ведь можно использовать этих экземпляров как ресурсы, не так ли?

Опускаю взгляд и надуваю губы. После долгой разлуки с папой я уже даже, кажется, общаться разучилась. Подступают явные стеснение и отсутствие уюта.

– Как-то я ограбила одну группу. Восемь или девять человек. Мне нужны были припасы, а у них их было полно: консервы, вода, медикаменты… Проблема в том, что там было двое детей и одна беременная, – поглядываю на отца, на время замолкнув, а после снова продолжаю: – Они отказывались отдавать инвентарь, один из них мне угрожал, а у меня на шее был другой выживший, которому срочно нужны были медикаменты. И я поступила, как ты меня учил: подумала прежде всего о себе. Я выстрелила в того, что угрожал мне, после потребовала припасы. Ранения были не смертельны, но не знаю, к чему они привели в конечном итоге.

Отец задерживает на мне взгляд.

– Ты справишься, Челси. Это пройдет. Ладно, мне лучше уйти. Чертовски хочу трахнуть хотя бы одну из своих жен, – заключает в объятия и целует в макушку. – Не скучай.

Не беспокойся, не буду.

Бросаю взгляд вслед уходящему силуэту, усаживаюсь на койку и достаю из пачки еще одну сигарету. Я как тот еще подросток, выжидающий ухода родителей, чтобы ощутить на языке вкус табака.

Поджигаю кончик сигареты с бутаном. В перерывах между выдыханием дыма задумчиво проговариваю:

– Интересно, папа до сих пор помнит, что я курю…

В воздухе вмиг появляются клубки выдыхаемого дыма. Улегшись на постель, я полностью расслабляюсь и решаю всего на секунду сомкнуть веки в попытках проанализировать поступки и слова отца.

========== Глава 3. Потерянная надежда ==========

Я словно тот особенный цветок под стеклянным куполом, который никто не смеет тронуть. Папа относится ко мне со всей нежностью и лаской, а его люди обращаются на «Вы» и «Мисс». Мне разрешено почти все; дано все, о чем даже представить нельзя. Но чего действительно не хватает – отцовской любви, его времени и душевных разговоров. Не поймет меня никто неверно, но несмотря на то, что папа старается проявлять заботу, выходит у него плоховато. Раньше преградой служил длинный утомительный рабочий день, а теперь – власть.

Тем не менее Святилище вкратце можно описать так: спокойствие только снится.

Стоит обычный день, ничем, наверное, не отличающийся от остальных. Вот только что-то случилось, и отцу припекло устроить мини-собрание. Все шепчутся и говорят, что настроение у него не очень, так что лучше не гневать самого сатану. Представления не имею, что стряслось, но шумиха поднялась та еще.

Все выжившие собрались снова в окутанном мраком помещении. На этот раз я сливаюсь с толпой, становлюсь наблюдателем.

Папа расхаживает вдоль и поперек, рассматривает молодого, провинившегося парнишу, привязанного к стулу. Рядом стоит огромная печь, то и дело наталкивающая на ужасные мысли.

– Марк, Марк, Марк… – хрипло проговаривает он и останавливается у стоящего в первом ряду Спасителя с отвратительным ожогом на пол-лица.

Дуайт сегодня кажется весьма злым и взбешенным. Может, связано это с тем, что сегодня мой старик открыто флиртовал с его бывшей женой? Шерри ее зовут, если память верна.

– Что же тебя побудило на этот гадкий, омерзительный поступок? Я-то думал, что после той хитрости ты усек урок… Яйца стали стальными? Блять, да мне хватит заставить тебя поласкать киску Люсиль, чтобы ты начал плакаться и обосрался, как младенец! Не слишком ли я добр был к тебе и остальным? – битой приподнимает голову мужчины и смеется тому в лицо. Похотливые огоньки сверкают, перерастая в нечто большее – сплошное пламя, чьи языки весело играют при виде людских мучений.

Марк тяжело дышит, ерзая на стуле.

– Пощадите, сэр, прошу! – мина так и просит прощение, всем видом крича, что ему жаль.

Становится невыносимо жалко юношу. Это же надо так довести людей, ограничив их свободу действия, чтобы, нарушив правила, парень так рыдал и просил пощады.

Но отцу мало. Он меня всегда учил правилу первого впечатления, являющегося самым важным. Поэтому нужно проявить характер и показать всем, что ты не хлюпик!

– Правила для всех едины… Ты знаешь, – проведя битой вдоль коленки Марка, папа закидывает ее обратно и ухмыляется. – Не надо было лезть к моей любимой Эмбер!

Внутри все бешено колотится и бурлит. Самоотверженность и отчаяние бушуют. Еще не поздно все изменить!

Делаю два широких шага к отцу и громко, четко проговариваю, вынуждая того остановиться и посмотреть на себя:

– Прекрати, пап. Мы все уже увидели, какой ты властный человек.

Папа внезапно оборачивается на меня; глаза по пять центов. Но удивление во взгляде исчезает. троит злую гримасу, будто надеясь спугнуть.

– Челси, не лезь!

Запястья уже болят от напряжения, но нервы еще не сдают.

– Это аморально. Посмотри, как ему страшно!

– Аморально? Собственная дочь еще будет указывать мне, что значит «аморально»? Вы поглядите, от такого зрелища у меня аж в паху защекотало, – едва показывает свое удивление от того, насколько я уперта и тверда в намерениях. Закатывает глаза и устало проговаривает: – Мы и вправду разумные люди, Челси. Если узнать нас получше… Стоит пойти навстречу, и все рады и счастливы! Но иногда попадаются неблагодарные скотины, как Марк, и их нужно проучить. Нельзя быть добрым и справедливым одновременно, Челси. Пора бы это уже понять.

Ступаю еще несколько шагов. Приближаюсь медленно и осторожно к отцу. А я неплохо держусь, учитывая, что папа здорово покраснел от гнева, а из ушей вот-вот и пойдет пар.

– Не лезь, кому сказал! Этот жалкий, мерзкий кусок говна заслужил то, что имеет!

«Тебе не страшно», – шагая в наступлении на папу, повторяю себе под нос, чтобы хоть на долю секунды утихомирить пробуждающийся страх. – «Тебя ничего не напугает. Ты сильнее этого».

– Еще не поздно остановиться, – оказавшись в миллиметре от отца, оттопыриваю руки вперед. Я готова обороняться в любой момент, но уповаю на то, что у папы осталось хоть немного гуманности. Умоляю его чуть ли не со слезами на глазах: – Пожалуйста, хватит… Это уже ни в какие ворота не лезет!

– Челси, отойди! – совсем холодно предупреждает он, собираясь ополчиться.

Я преодолеваю наконец окрасившуюся в яркие тона черту боязни, возжелав добиться своего сильнее.

– Отойди, сказал! – папа замахивается рукой и со всей силы бьет меня по щеке.

От такого удара я пошатываюсь и валюсь с ног на пол, прижимая ладонь к месту удара. Правая щека жутко болит, словно отец не рукой замахнулся, а ножом, ровно порезавшим кожу. Жжение.

Он ударил меня при всех за то, что я пыталась помочь человеку.

Горячую пульсирующую боль охлаждает слезинка. Взгляд опущен, но боковое зрение все же не упускает из виду притоптывания Спасителей на месте и их бурные перевалы с одной ноги на другую.

– Прости, дочурка, но иногда надо знать меру. Ты, дорогая, сегодня перегнула палку, так что будет наукой. Приступаем!

Шум. Неразборчивые обсуждения и крики…

Поднимаю заслезившиеся глаза на виновника собрания, Марка, и не могу отвести глаз от выражения его лица, застывшего в испуганном предвкушении приближающегося раскаленного до бела утюга. Этот душераздирающий крик, когда утюг соприкасается с нежной кожей на щеке…

После оттягивания раскаленного прибора, кусочки кожи плавно отрываются и остаются на его поверхности. Это вызывает ужас не только у Марка, но даже у меня, видавшую кучки распотрошенных тел.

«Соберись, твою мать! Ты живешь в мире апокалипсиса семь лет, а рыдаешь из-за какой-то пощечины», – сжимаю кулаки и впиваюсь ногтями в кожу, слыша разногласия у себя в голове. – «Но ведь пощечину тебе дал отец! Тот, кто должен любить и защищать».

***

Удар становится последней каплей. После собрания папа не то чтобы не извинился, он вообще ко мне не подошел для разговора, делая вид, что не замечает.

Побег из Святилища не моя идея. Шерри – вот, кто все придумала. Она предложила мне это сделать еще дня два назад, когда я отказывалась и настаивала, что мне здесь нравится. Но в порыве злости я, как всегда, пошла на поводу у эмоций и, что-то утеев, без излишних раздумий иду к цели.

Под покровом ночи выбираюсь из своей комнаты и медленно шагаю в сторону выхода из этого пекла. Темь усложняет положение, но наутро побег стал бы окончательно невозможной и безумной задумкой. Кругом ночные дозорные и патрули, охраняющие территорию общины, но мне удается все-таки пройти мимо них незаметно.

– Шерри не говорила, что ночью у них дозорных больше, чем днем, – задумавшись, ворчу себе под нос.

Притаившись за стеной одного из зданий, выглядываю из-за угла: Спасители тут и там. Кажется невероятным проскользнуть к воротам незаметно.

Мне приходится проявлять ловкость и скрытность, чтобы пробраться через добрый десяток Спасителей, причем это еще не все: на вышках, у входов и выходов в какие-либо мелкие помещения Святилища – кругом дозорные и охранники. Совсем иначе я представляла себе побег.

Пригнувшись, выбираюсь из-за угла здания и принимаюсь бежать к другому углу бывшей фабрики, пока сзади не раздается:

– Мэм, что Вы делаете?

Разворачиваюсь и вижу мужчину со светлыми волосами и ожогом на лице, как у Марка. Дуайт…

– Слушай, – спокойно начинаю, поглядывая себе за спину в страхе, что кто-то еще может меня засечь. – Во-первых, давай на «ты». Во-вторых, я не хочу проблем. Можешь просто помочь мне выбраться отсюда?

– Зависит от того, куда ты пойдешь, с кем свяжешься.

– Это решать уже мне, – сдерзила я. – Так что, окажешь услугу даме? Или дама должна начистить тебе лицо, чтобы потом снова потребовать своего?

На грубость он никак не реагирует. Впрочем, этого я и ожидала. Ведь нужно же вести себя подобающе с дочерью такого властного лидера, как мой отец.

– Не могу освободить тебя просто так. Ниган меня прикончит, Челси. Постарайся войти в мое положение.

Закатив глаза, облокачиваюсь о стену и надуваю щеки.

– Ты же знаешь, каково это – желать свободы. Просто помоги мне, об этом никто не узнает. Клянусь!

– Не узнает? Ты шутишь, надеюсь.

– Отцу на деле плевать на меня, Дуайт! Все эти годы он даже не пытался меня найти, иначе бы уже давно нашел! Все это время он спокойно трахал других женщин и не вспоминал ни о маме, ни обо мне. Думаешь, ему есть какое-то дело до того, что очередной спиногрыз уйдет?

Дуайт, постояв и подумав секунды две, достает из кармана джинсов ключи и идет к забору. Спасителей в поле зрения нет.

– Черта с два! Давай быстрее, пока никто не увидел тебя.

Расположенные по периметру ходячие для дополнительной безопасности и устрашения чужаков тянут к нам руки, но, к их сожалению, не могут отойти ни на шаг от забора. Умно, папа, умно. Расплавлять железо для ходячих, выливая его над их головами, чтобы они никуда не отходили от забора, хорошая задумка. Мне бы ни за что не пришла такая затея в голову.

Дойдя до забора, Дуайт начинает ковыряться в замке.

– Запомни мою доброту, поганка, – придерживает для меня дверь и ехидно улыбается.

– Несомненно, – переступив порог, мгновенно обвиваю своего героя наигранным благодарным взглядом и натягиваю улыбку.

Не оглядываясь, удаляюсь из виду долой, скрываясь за кустами ежевики и соснами.

Итак, на этот раз путь мой простирается в одну общину, о которой довелось услышать от бывшей жены Дуайта. Когда за мной приглядывала Шерри, она объяснила, что если выйти на шоссе и идти вдоль него, то в какой-то момент наткнешься на общину. Александрия. На небольшой срок может сгодиться в качестве укрытия, а дальше – как пойдет.

***

Близится вечер. Я очень устала. Не знаю, где нахожусь; почти сразу же сбилась с назначенного пути и вконец заблудилась. Ноги ноют и молят о минуточке отдыха, но не могу разрешить себе отдых. Ни на секунду. Я обязана хотя бы на ночь найти укрытие.

Интересно, папа заметил пропажу? И поднял ли он Спасителей на ноги, когда понял, что его дочь пропала?

Внезапно сзади слышится очень знакомый щелчок – снятие пистолета с предохранителя. Не успеваю даже перепугаться. Оглядываюсь и вижу девочку лет десяти, держащую меня на прицеле. Руки неуверенно трясутся, ноги тоже, но мину старается делать серьезной.

– Имя, – начинает она.

– Что за херня происходит? – еле сдерживаю смех, ведь вся эта ее серьезность – маска, под которой прячется неуверенность в собственных силах. Без сомнений могу заявить, что девочка не особо умелая, да и пистолет держит под наклоном, что его легко выбить. Я сама в ее возрасте ничего тяжелее ножа не держала, а тут огнестрел, с которым помучайся, перезаряди и нацелься.

Усмехаюсь от одной мысли об этом, но весь позитивный настрой искажается под напором наигранной серьезности этой малявки.

– Молчи! Или соизволь ответить, или слови пулю в лоб.

– Черт, – ругаюсь я, торопясь назваться. Эта девка держит меня на мушке. Даже ее возраст не играет в данный момент никакой роли, потому что развернуться и выстрелить первой, так или иначе, я не успею. – Челси… Меня зовут Челси. Довольна?

Девочка опускает оружие и толкает меня в спину. Колени подгибаются, грозясь обернуться мне падением, но удается выдержать напор.

– Выворачивай карманы!

– Шутишь? Не собираюсь я повиноваться! Сейчас бы потакать какой-то мелкотне!

Прижимает дуло к спине, угрожая пристрелить, и стукает разок по наплечному мешку за моей спиной.

Сняв рюкзак с плеч, я делаю вид, что роюсь в нем в поисках чего-нибудь. Достаю оставленный про запас и подтаявший шоколадный батончик, о котором я мечтала ночами напролет, и протягиваю его ребенку. Тянется в ответ. В момент, когда она уже притрагивается к целлофановой обертке, отскакиваю назад. Второй рукой наношу удар, который приходится точно в солнечное сплетение, и не ожидавшая такого девочка теряет контроль над ситуацией.

Она падает на землю и сгибается пополам; почему-то я уверена, что удар о твердую почву она не чувствует – все мысли наверняка поглощены болью в солнечном сплетении, и я вынимаю из-за пазухи пистолет.

Склонившись над ней, таю под гнетом округленных жалких, грустных глазок. Я не могу выстрелить и убить ребенка… нет.

– Я не мо… – обрываюсь на полуслове, заметив, что у моих ног лежит оружие девочки.

Носком ботинка швыряю оружие куда подальше и обращаюсь к девчонке.

– Брысь отсюда, пока не застрелила!

Мелкая, не оглядываясь, сверкает пятками, но все же попутно прихватывает оружие.

Окинув скрывающуюся фигуру ребенка пронзительным взглядом, застегиваю рюкзак и продолжаю путь.

С трудом перебираю ногами, иногда поднимаю голову и озираюсь, полностью погружаясь в себя; мысли забиты двумя вещами: общиной, в которую я направляюсь, и папой. Не хочется осознавать, что в такое время даже семье нельзя верить. Внутри сейчас творится переполох, отчего у меня едва живот не скручивает.

Выхожу к маленьким хижинам и домикам, выстроенным в ряд, как в летних лагерях. Ветер носит брошюры, открепленные от стен домов, и заголовок одной из них гласит следующее: «Мертвые ходят».

– В общем, очевидные вещи написаны, – тихо отчеканиваю я.

Достаю ствол и двигаюсь в сторону одного из нескольких домиков. Вход сопровождается скрипом дверных засовов и пола. Ну что же, теперь о моем визите все оповещены. Прикрываю дверь и иду вдоль длинного коридора. Затем сворачиваю налево и оказываюсь в столовой.

В первую очередь обыскиваю столешницы и шкафчики, но ничего не нахожу. На кухонном кафеле висит овальное зеркальце, в которое я заглядываю.

Щека после удара слегка покраснела, и неудивительно. Жжет нехило. Потрескавшиеся губы кровоточат, криво подстриженные волосы доходят уже до плеч, а под глазами заметные синяки, благодаря которым я сама бы себе дала лет этак тридцать.

Снимаю толстовку и разглядываю майку, залитую потом. Мало того, что пожелтевшую, так еще и насквозь провонявшуюся. Будь моя воля, я бы ее сменила, но чистые вещи, которые мне выдал отец, я решила оставить в Святилище в знак протеста, а найти неплохую одежку где-то в лесу почти нереально.

Я вообще редко выхожу в город, и если иду на риск, то беру вещи первой необходимости и уношу ноги прочь. До сих пор держу в памяти слова более-менее адекватного на тот момент отца: «Постарайся избегать городов и больших селений. Там всегда полно опасности».

Сзади раздается шорох. Навостряюсь и возвращаюсь в реальность. Я следую на звук, держа оружие наготове и не теряя бдительности. На втором этаже показывается полноватая женщина в возрасте. На руках у нее пеленки, поэтому на ум приходит мысль, что где-то здесь обитают дети.

Тут-то даже мастерство быть хладнокровной и эгоистичной не заставят меня изменить один принцип – я никогда не спущу курок при виде ребенка.

– Кто вы? Вы не одни? – опустив дуло, обеспокоенно спрашиваю я.

Женщина пошатывается и с дичайшим воплем мчится за угол.

– Эй! – окликаю незнакомку. – Да не причиню я вам вреда! Вернитесь! – двигаюсь к лестнице, ведущей на этаж выше, но оступаюсь. Нога цепляется за проволоку и уже в секунду я лежу на полу. Пистолет отлетает метра на три, ударяясь о стену.

И вот опять я попадаюсь на крючок рыбака.

«Охрененно», – проносится в голове. Разум и кровь взбудоражены, заставляя гадать, кто же навис надо мной.

– Так-так-так, кто тут у нас… Это она, Дженна?

Хитрое хихиканье и противное «да».

Знакомый голос… Поворачиваю слегка голову и узнаю ту бандитку, пытающуюся меня ограбить.

– Ты?!

Девчонка нахально улыбается и здоровается так, будто это наша первая встреча, и мгновенно переводит взгляд на женщину, что еще секунду назад держала пеленки.

– Будем надеяться, ты вкусная, – цедит сквозь зубы она, потирая ладошки. – А то дерзить и бить ребенка не против, а как сразу оказаться наедине с семьей бедняжки, так язык проглотила!

«Они, что, собираются слопать меня?» – думаю про себя и молюсь, чтобы мои догадки оклеветали и сказали, мол, это очередная неудачная шутка из рода черного юмора.

Вожу головой в пределах возможного, разглядывая каннибалов. Их десятка два. Вытаращили на меня голодные глаза и пускают слюни.

Но ничего, не впервой мне натыкаться на всяких людоедов.

Растеряться мне не дает жажда мести. Как же я зла на то, что отпустила гадину! Знала бы – пристрелила бы ее, чтобы отыграться хоть на ком-то!

Женщина хватает меня за шкирку, насильно поднимает и, стянув рюкзак, швыряет в объятия здоровенного, накачанного мужика.

– Отведи ее в подвал. Смотри без фокусов, – обращается она ко мне. – Мы быстро приструним твой искристый нрав, хочешь проверить?

Громила обхватывает мой локоть огромной ладонью и, не став сюсюкаться, ведет за собой следом.

Я бы могла воспользоваться кинжалом, запрятанным под майкой и повязанной на талии толстовкой, но вовремя вспоминаю, что они превзошли меня в количестве. Требуется тактика.

Идем вдоль длинного коридора. Рука сжата с такой силой, будто сейчас будет расплющена. Остается только гадать, как и когда со мной решат расправиться. От того на душе становится еще неспокойнее.

– Эй, мужик, – обращаюсь к отморозку, не показывая дикий испуг. – Может, договоримся? Вы меня отпускаете, а взамен – остаетесь живыми.

Одернув меня за руку, мужчина шипит в ответ:

– Неужели ты считаешь меня настолько тупым?

– Я тебе Америку открою, но ты тупой, как пробка, если не хуже, – язвительно отвечаю.

Мужчина толкает меня вперед, и я с грохотом падаю на пол. Не обращаю должного внимания на тупую боль, которая сразу разливается по всему телу от соприкосновения с жестким полом; в первую очередь меня озадачивает отсутствие способов освобождения из плена.

Заломив руки за спину, наносит удар с ноги мне по лицу. Недовольно соплю и взглядом свирепо сверлю этого ушлепка. Внезапно он поднимает меня вверх. Я оказываюсь оторванной от пола. От резкой смены положения боль становится значительно острее, однако ни один мускул на моем лице не дергается.

– Прям блошиный укус, – выкрикиваю я.

– Мало? – никак не унимается он в попытках спровоцировать меня, но единственное, что получает – смачный плевок в лицо.

Его мина искажается от гнева. Бросает меня на пол, как сумку с припасами. Единственное оставшееся при мне оружие падает на пол, и теперь я полностью беззащитна.

Очередной удар, который приходится в живот, и я гнусь пополам. Будто получила удар током, но болью это не назвать – скорее, сильное жжение, после которого пощечина от отца кажется цветочками. Легкое прикосновение к месту удара вызывает немыслимые муки и страдания.

Не теряет времени зря и продолжает приводить в исполнение поставленную задачу: закидывает меня на плечи, словно мешок, и несет на себе. Я стараюсь вырваться: бью по спине, кусаю, пинаю, но… Ему хоть бы хны! Кажется, он не чувствует этого и, как машина, продолжает двигаться к цели.

Наконец кидает меня в заточение, подходит и наклоняет голову так, что наши лица отделяют несчастные два-три сантиметра и решетка.

– Только посмей опять закатать истерику – прирежу, – уже готовится уйти, как вдруг раздается мой обеспокоенный возглас:

– Я заражена!

Оборачивается. Непритворное волнение в глазах говорит о том, что этот имбецил повелся. Прекрасно, у меня есть возможность обвести его вокруг пальца и спастись.

– Ты бы превратилась.

– Задери правую штанину и убедись сам! Я кусала тебя, и теперь ты тоже заражен!

Ублюдок подходит к железным прутьям клетки, на левом боку висит связка ключей. Просовывает руку, чтобы схватить меня за ногу и проверить достоверность преподнесенной информации – в этот же момент я хватаю гада за палец, заламываю его назад и раздается хруст костей. Второй рукой тянусь к свисающей связке ключей, и когда цель почти достигнута, он отскакивает от клетки.

– Сучка, я хотел по-хорошему!

Пылающий ненавистью мой взгляд переключается со связки ключей на ублюдка, и я продолжаю вещать тираду:

– Слушай сюда, кретин, сейчас ты пойдешь к своим друзьям и скажешь им, что девка по имени Челси чуть не оторвала тебе палец. Я все равно не жилец, пожалуй, как и ты теперь, поэтому у вас есть небольшой, но все же выбор: или отпустить меня, или я вас всех тут погрызу, даже не успев превратиться.

Рассмеявшись, мужчина усаживается передо мной на колени, скалится и шепотом произносит:

– Будь ты заражена, не держалась бы так за жизнь. До завтра, Челси.

Не обращая ни доли внимания на краткий мой визг и попытки убедить его остаться с собой еще на немного, уходит.

– Эй! А ну вернись и выпусти меня! Ты не можешь бросить меня умирать здесь! – ударяю кулаком по клетке. – Эй, мудак! Эй, говнюк! – удары учащаются, как и сердцебиение. Становятся напористее, сильнее; дергаю прутья в попытках сломать их. – А ну вернись! Мы еще не закончили!

Наворачиваются слезы безысходности. Злобно соплю. Иного пути нет: или делаю все, что скажут людоеды, или умру здесь и сейчас. И у меня есть малое представление о том, как отсюда сбежать; нужно лишь подождать.

Комментарий к Глава 3. Потерянная надежда

Если бы вы знали, как я обожаю The Last Of Us… Вдохновение било ключом, когда писала это :‘0

========== Глава 4. Побег ==========

Распахивается дверь, яркий свет ударяет в глаза, заставляя зажмуриться и прикрыть глаза рукой.

По ту сторону двери стоит никто иной как мой «любимый» надзиратель. Палец его замотан бинтами и, скажем так, не вывернут наизнанку, как вчера.

– Ну что, подлатали? Пальчик на место поставили? – через силу насмехаюсь я.

По правде говоря, мне уже тысячу раз пришлось пожалеть, что я не подстрелила ту мелкую поганку в лесу.

Безмолвно выпускает меня из клетки и выводит из подвала. Он не замечает колкостей в свою сторону и на все вопросы умело отмалчивается.

Ведет на кухню, где все началось.

Один каннибал сидит за огромный круглый стол, приготовив столовые приборы. На одной из столешниц лежит окровавленный топор, а в руке той самой женщины, которая встречала меня с пеленками, – нож для разделки мяса. На рубильной доске лежит человеческая рука, которую она режет на мелкие кусочки, и следом кидает в миску. С трудом удается сдержать рвотный позыв.

Готовятся к обеду, но где остальные?

– Да у нее одни кожа и кости! – вопит тот, что за столом. – Тут мяса не хватит и на одного.

– Успокойся! – вопит женщина. – По-быстрому разберемся и хватит с нас на сегодня!

Оглядываюсь по сторонам, оценивая ситуацию еще раз. Осматриваю этих одичалых. Ноги и руки напрягаются, вены пульсируют. Они думают, что я чересчур робкая, чтобы нанести первый удар, но выброс адреналина в кровь делает все за меня. Замахиваюсь и бью громилу по челюсти, отчего тот пошатывается и корчится от боли. Подбегаю к столешнице, где лежит топор, и спешу вооружиться.

Меня окружают, и я могу лишь поднять руки, держащие топор, и клясться, что сейчас им поотрываю конечности.

– Отпустите меня! Не то зарублю вас всех до единого! – пригрожаю как можно тише, чтобы не разбудить остальных.

– Брось, дорогуша, – женщина, которая, по-видимому, является главой семейства, медленно приближается ко мне.

Делаю широкий шаг ей навстречу и замахиваюсь. Лезвие вонзается в голову, и ноги женщины смыкаются, как два складных ножика. Истекая кровью, вытаращивает на меня потускневшие глаза.

– Ах ты… скотина! – шипит она, теряя равновесие. Глаза разбегаются в комичном косоглазии.

Все стоят в шоке, пока я предпринимаю попытки вытащить неподдающийся топор. Громила быстро отходит от оцепенения и наваливается сзади.

– Отпусти! – брыкаясь, кричу я.

Пока один не дает вырваться, второй неприятель подходит ко мне. Забирает со стола нож и подносит к моим пальцам.

– Сучка! Хочешь поиграть?

Обрываю того на полуслове ударом ниже пояса, и он сгибается. Подмечая удобную позу, прилагаю ему с размаху еще раз, прямо по голове, в область темечка. Он рухает на стол, обеими руками хватаясь за скатерть.

Громила слишком громоздок, чтобы обладать рефлексом, позволяющим уклониться от серии быстрых ударов. Во время размахов и брыканий мне удается попасть ему по коленной чашечке, отчего тупица болезненно ойкает, но не размыкает «объятий». Располагаю ладонь на его предплечье и впиваюсь в кожу ногтями так, что пускаю кровь.

Громила расслабляет руки и бранится под нос, а я вырываюсь и пользуюсь шансом сбежать.

Примчавшись в прихожую, дергаю ручку двери, однако она назло не поддается. Чертова задвижка! Каждая секунда на счету, а у меня возникают проблемы с треклятой дверной задвижкой!

Двери комнат наверху распахиваются. Только проснувшиеся каннибалы потирают уставшие веки, и какой же шок их охватывает при виде ломящейся наружу меня и кричащих друг на друга друзей.

Тот, чью голову я обогрела мощным толчком, потирает макушку и, словно слепой, ощупывает пол. Пальцы забредают под лохмотья трупа, пока в периферии зрения не появляется Кольт Питон. Остальные мигом спохватываются и принимаются спускаться по лестнице.

Удача на моей стороне! Задвижка вовремя отодвигается, и я выскакиваю на улицу, как угорелая. Следом несется толпа сонных и напуганных каннибалов, один из которых вооружен. Эти твари почти не уступают мне в выносливости и продолжают бежать с той же скоростью на протяжении минуты.

– Нужно подбить ее!

Выстрел, еще один, и еще. Над головой летают пули, не задевая меня, но везение вечно длиться не может, и в какой-то момент в глазах мутнеет… Несмотря на резкую и жгучую боль в плече, я продолжаю бежать и не оглядываться, пока семейство людоедов не отстает.

Если бы не излишняя самоуверенность и глупость этих каннибалов, живой бы от них я не сбежала! Но сбежать теперь – полбеды. Все осложняется пронзительной болью в плече.

***

Распахиваю широко веки и глубоко вздыхаю. Почувствовав, как ноет плечо, прогибаюсь дугой и опять стону. Прикладываю руку к месту боли, поднимаю голову и вижу засохшую кровь.

– Что произошло? – всхлипывая, проговариваю я самой себе и надеюсь, что вспомню все до мельчайших деталей, хронологию событий.

Вывод напрашивается сам. Помню, как сопротивлялась и убегала. Один из каннибалов достал ружье и попал прямо в плечо, но я продолжала бежать… Пока не выдохлась.

Мне нужны перекись и бинты. Желательно, извлечь пулю, ибо чувствую, что она глубоко засела. Самой мне ее не вынуть.

Страшно подумать о том, что будет, если в скором времени не оказать медицинскую помощь. Так можно заработать воспаление.

С немалым трудом поднимаюсь на ноги. По телу разливается волна боли, ослепляющая и лишающая сил. Жжение и страх – единственное, что я чувствую. Глаза слипаются, но нельзя поддаваться слабостям! Нужно быть сильнее этого…

Солнце заходит за горизонт. Сумерки накрывают лес, заслоняя путь и обозрение. Все скитаюсь по лесу в поисках помощи, а результата ноль. В один прекрасный миг мне чертовски везет: выхожу на долгожданную широкую трассу. Она ведет куда-то вдаль и дарит надежду на то, что где-то там мне удастся найти вполне адекватных выживших. Тех, о которых Шерри рассказала.