Текст книги "Юная Спасительница (СИ)"

Автор книги: Daria_Snow_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Приподнимаю марлю и замечаю образовавшиеся на крови пузырьки, которые сразу же лопаются. Стону от боли и пытаюсь привести себя же в чувство. Замершие на месте руки неторопливо убирают от раны просочившуюся насквозь алой жидкостью ткань.

С трудом открываю глаза, мысли вяло ползают внутри черепной коробки, мышцы затекают, а во рту нестерпимо сухо. Я осторожно скашиваю глаза в сторону, к мотку ниток и игле. Даже это минимальное усилие приводит к волне боли по всему телу.

Откинув в сторону уже ненужную ткань, кладу руки одну поверх второй и сжимаю запястья до такой степени, что на них остаются красные следы.

– Почему это, черт возьми, так сложно?! – стуча зубами, всхлипываю я и сразу же вытираю слезы. – Давай, Лоуренс, это всего лишь блошиный укус!

Пронизываю нитку в иглу, и уже от самого вида головокружение усиливается. Ухватываюсь за рассеченные края, стягиваю их и подношу иглу к одному из краев.

– Нужно отдышаться, – устало фыркаю. В груди образуется камень, мешающий не то чтобы кричать, а дышать.

Вздох. Игла протыкает самую малость края кожи, а нестерпимый поток боли уже грозится обернуться потерей сознания.

– Давай же! – продвигаю иглу дальше, пока она насквозь не пронизывает участок кожи. На секунду мир темнеет, уши закладывает, словно в них вставляют пробки. Кричу так, что легкие едва ли не разрываются, но я не слышу этого.

Глубокий вдох. Пронизываю второй край, соединяя его с первым. Пальцы отпускают иглу и она падает мне на ноги. Единственное, что удерживает ее – нитка, торчащая из живота.

В ушах шумит, все вокруг затягивает туманом. Остается лишь торчащая из кожи нить и игла на ее конце.

Прокряхтев, подавляю слабость и подступающую рвоту. Пыхчу в попытках схватить двоящуюся в глазах иглу, делаю еще стежок. Резкая боль пронизывает абсолютно каждый нерв. Кончики пальцев словно сделаны из сплошных нервных окончаний и чем дальше, тем больше ощутимо, что соприкосновения их с иглой отдаются волной ощущений. Начиная с самого ясного – боли, – заканчивая чем-то непонятным и смешанным, вроде страха и омерзения.

Соединив края раневой поверхности, формирую узелок на хвосте нитки и затягиваю его так, что он плоско размещается на коже. С души камень падает, когда я понимаю, что это почти конец. Напоследок беру оставшийся кусок марли, смачиваю его перекисью и заматываю рану. Боль невыносима, однако по сравнению с зашиванием наложить марлю уже не сдается такой уж огромной заботой.

Больше всего болит даже не рана, а голова. Достаточно посидеть еще чуть-чуть на полу, пока тупая боль не ослабнет. Тишина. В ней можно было бы услышать биение сердца и мое обрывистое дыхание, но когда в голове ураган, сложно сосредоточиться на чем-то во внешнем мире.

***

Кручу кран, регулируя подачу. Струйки охлаждающей воды стекают по плечам, ключицам и волосам, смывая с оголенных участков кожи мыло. Грязь постепенно исчезает, а жирные засаленные волосы наконец омываются, приобретая натуральный блеск.

Заворачиваюсь в полотенце и прохожу в гостиную. На стоящей в дальнем углу, около занавешенного окна, кровати лежат голубая футболка и черные шорты, а рядом на полу стоят черные сапоги.

– Папа не поскупился на мой новый образ, – с ухмылкой подмечаю.

Прежде чем зайти к отцу, одергиваю футболку. Встречает он меня, к слову, в довольно воодушевленном состоянии. Рукой ухватывается за подбородок, словно та статуя «Мыслитель», и причмокивает, созерцая мое преображение.

– Вот я тут подумал… Чего-то твоему образу все-таки не хватает. Моя последовательница должна выглядеть не как отщепенка, а как девушка с задатками лидера, – языком проводит по нижней губе и принимается расхаживать по комнате в раздумьях. – Подберем тебе оружие получше, создадим образ крутой, независимой бабехи! – игриво улыбается и захватывает меня в объятия, во время которых целует в лоб. – Как же я горжусь своей дочуркой Челси!

Изображаю пародию на улыбку, счастливую и горделивую, отдаляясь от отца.

– Звучит неплохо, – с нотками наигранного упоения изрекаю. – Это все?

Папа задумчиво таращится на меня.

– Позже познакомлю тебя получше с Дуайтом и Саймоном. Прошлый опыт был не очень удачен, но раз я твердо намерен дать своей дочери возможность проявить себя, то сделаю все, что в моих силах, чтобы лидер из нее стал бывалый.

========== Глава 15. Только начало ==========

Ловким движением руки папа проводит бегунок в самый низ и снимает с себя куртку. Ладони незамедлительно оказываются погребенными огромными рукавами кожаной косухи, так что приходится их закатить.

– Моя дочь должна выглядеть брутальной и крутой, а не какой-нибудь прошмандовкой, – садится на колени, мурлыкает себе под нос, ловко погружая руки в «гущу» перебранных одежек. Иногда раздраженно ворчит, высовывая карманы курток наружу и осматривая их содержимое.

– Пап?

– Да? – слегка поворачивает голову. Дергает рукой и наконец движение прекращается; он явно что-то нащупал.

– Ты ведь хотел, чтобы Саймон и Дуайт мне провели экскурсию. Твоя комната не очень-то походит на оружейную, – усмехаюсь самой мысли, как папа еще пару минут назад гнал меня в спину, а сейчас сидит и копошит в шкафу.

Вещи, красующиеся на полу, как погляжу, принадлежат далеко не женам папы. По крайней мере, не этим.

– Ты прихватил платья мамы? – фокусируюсь на одежде, и папа приглушенно угукает.

Я так по ней соскучилась. Отношения с родителями у меня всегда были не очень, но в отличие от отца, мама была более приземленной и легкой в общении. Может, ее взгляды на жизнь уж слишком отдалены от наших с папой, но если быть честной, из нас троих она была самой гуманной; не любила спорить и держалась от конфликтов в стороне. Она всегда заступалась за меня, когда папа был готов замахнуться.

Одной рукой разворачивает потайной кармашек в поясе, а вторую сжимает в кулаке. Извлекает маленький сверточек.

– Ты хотела доказательств того, что я искал тебя? Вот, пожалуйста, – хрипло изрекает он. Разворачивая узел на мешочке, высыпает содержимое на ладонь, и о боги!.. мое сердце грозит расколоться надвое, словно орех.

Зажимает мне в ладошку металлический осколок, который переливается в бликах заходящего солнца, пробивающихся сквозь заколоченные окна. Сжимаю его очень крепко, не решаюсь раньше времени посмотреть. Пальцами другой руки папа стискивает мятую бумажку и неторопливо разворачивает ее.

Рваные края поднимаются, открывая вид на почерневшую, запятнанную, с явными подтеками и местами разлезшуюся от воды фотографию.

Три ребенка. Все одеты в темные футболки и джинсы, с подвесными цепочками. Лица всех троих расплылись в широких улыбках. Слева и посередине стоят парниша и девчушка. Почему-то их фигуры обведены красным маркером. А девчонка справа хоть и обнажила зубы, но по выражению ясно, что это фальш. Нет тех морщинок у глаз, когда улыбаешься; нет тех высоко поднятых бровей – лишь натянутая для виду улыбка, скрывающая за собой океаны боли.

Из горла вырывается клокочущий звук. Пальцы, до боли сильно сжатые, расслабляются. Половинка металлической фигурки потеряла свою былую красоту: краска слезла, фурнитура сломалась да и второй половины по-прежнему не хватает. Раздвинув параллельные края кулона, ахаю от изумления. Внутри остался зажат кусок фотографии, на которой красуется небольшая часть моего тела. Закрываю кулон и смотрю на его поверхность. Несмотря на состояние побрякушки, мне удается распознать почти стертую букву «М».

– Знаю, что тебе нравился этот черт, – сопит папа. – Господи, блять, как его зовут? Постоянно забываю!

Ногтями соскребаю кусочки застывшей грязи с осколка.

– Его звали Мэтт, – голос у меня обычно громкий; я не боюсь говорить то, о чем думаю. Но то, что я выдавливаю из себя в ответ на реплику папы, едва ли всхлипом назвать можно.

– Хрен с ним, – садится на пол, поджимает под себя ноги и протяжно вздыхает. – После потери тебя, я бродил туда-сюда. Ходил из одного угла в другой и возвращался, будто боясь что-то пропустить. Я даже возвращался домой. Трижды. Просто, чтобы убедиться, что после разлуки ты додумалась прибежать обратно. И знаешь, каждый раз видеть на диване разлагающийся труп твоей матери… Блять, я не был готов к такому. И к тому, чтобы вдобавок потерять тебя, тоже.

Голос дрожит. Папа достает из-под кучи разбросанных вещей бутылку самогона, делает глоток и закашливается, мотая шеей. Подхожу к отцу, неотрывисто созерцая, как он хлестает алкоголь за пятерых. Со спины протягивает мне бутыль.

– Будешь?

– Теперь ты хочешь помочь мне наложить на себя руки? – сквозь собственную хмурость выдавливаю пародию на усмешку и занимаю место рядом.

– Ты же не до смерти напиваться собираешься. Иначе понадобится больше, чем одна бутылка, – заметив, как я на миг отворачиваюсь в знак отказа, делает еще один глоток. – Я чертовски жалею, что годами позволял себе разгуливать налево и направо… изменял твоей маме, не заботился о тебе, а теперь даже вынужден втянуть в войну. Челл, знаю, никогда раньше этого не говорил, но черт… – затягивает еще один глоток, не отрываясь, и потягивает носом. – Я был ужасным отцом. И до сих пор ужасный отец. Ты меня знаешь: старый хрен не умеет говорить о чувствах, но это не изменяет того факта, что ты единственный дорогой мне человек. Челси, если бы я мог повернуть время вспять, то сделал бы это. Потому что люблю тебя.

От его жалостливой интонации крутит живот. Внутри что-то скрежещет, словно когти хищника, раздирающего заблудившуюся скотину. Что-то по-животному кровожадное и подлое. Медленно качаю головой, хлюпаю носом и вытираю слезы резким, отрывистым движением.

– Классно, что ты только сейчас об этом вспомнил, – покручиваю кулон и комкаю фотографию. – Не знаю, как ты меня искал, но сомневаюсь, что за день ты смог все это построить. Возведение собственной общины, приведение ее в приемлемое состояние и подчинение воли людей – дела не одного дня. Ты это делал годами.

– Не неси бред, Челл!

– И почему же это бред? – спокойно интересуюсь. – Взять тот же побег из Святилища, которому ты поспособствовал. Любовь… – загадочно произношу, повторно прокручивая в голове последнюю фразу.

– Один чертов раз я допустил такую громадную ошибку! Я уже объяснил, чем думал тогда. Вспомни те же времена, когда ты сбегала из дома, а потом мчалась назад, испугавшись не то пьяницы, не то собственной тени, которую под кайфом приняла за маньяка. В любом случае, нам с мамой приходилось переживать.

– О-о, так мне за это спасибо надо сказать? За то, что переживали за родную дочь!

Мычит и отставляет бутылку в сторону.

– Челл, у тебя есть привычка: если что-то не получается, ты из шкуры лезешь, чтобы это вышло. Если тебе, не дай Бог, предложат помощь, пошлешь всех нахер, ведь ты, дорогая Челсия, слишком самоуверенна в своих возможностях и иногда их даже переоцениваешь. И стоит всему пасть, как границы рушатся, а условности размываются! Ты начинаешь изменять принципам и, недовольно топая ногами, гарчишь, заставая всех врасплох спонтанными заявлениями «помогите мне». Понимаешь? Ты считаешь себя уже взрослой, а на деле являешься ребенком, который не то чтобы еще не разобрался в себе, а напрасно пытающийся убедить в чем-то окружающих. Я же прожил определенно побольше тебя и, может, идеальным отцом не был, но все равно в этом вопросе попрошареннее тебя. Не указывай на мои ошибки так, словно являешься лучше. Я тебе не девочка на побегушках, дорогуша, так что знай свое место.

Выслушиваю спокойно и под конец рассказа киваю в притворном внимании.

– Закрыли тему. Что насчет поисков? Откуда это у тебя? – сую ему под нос кулон и скомканную фотографию.

Он их бережно забирает и оглядывает.

– Фотографию из твоей комнаты стащил. Над кроватью висела. А это, – кивает на обломок и морщится, – в лесу нашел. Не знаю, как мне так повезло. Я пытался найти какие-либо следы или подсказки, куда же ты делась. Тщетно.

Шмыгаю носом, болезненный вздох слетает с моих губ.

– И как же долго ты меня искал?

– Долго. Очень, – натянуто лыбится. – Наверное, года четыре.

Поперхаюсь, заходясь отрывистым кашлем.

– Прости, что?..

– Четыре года. Признайся, ведь ты бы за такое время уже забыла старика, – улыбка расширяется и он наконец поворачивает голову на меня. – Другие женщины никогда не заменяли и не заменят твоей матери. Люсиль была единственной, которую я любил. А они, – лениво махает в сторону двери. – Они пустые попытки развлечься и почувствовать свою манию величия во всей красе.

Устало закатываю глаза и монотонным голосом отрезаю:

– Не имеет значения. То, что было между тобой и мамой, меня не колышет.

Внезапно на улице накатил ветер, громко задувающий. Будто по сигналу, папа измотанно кряхтит.

– Знаю… Просто хочу, чтобы ты знала: я желаю тебе всего наилучшего и, если тебя кто-то хоть пальцем тронет, я не останусь в стороне.

– Кому ты голову морочишь? Ты бы меня выкинул из общины при первой возможности.

– Тогда почему ты до сих пор здесь? – едко ухмыляется.

– Не знаю, – весьма спокойно отвечаю. – Я без понятия, что творится у тебя в голове, – подвожусь с места, отряхиваю шорты и одергиваю куртку.

– Челл…

Смеряю настороженным взглядом отца, а затем и две доски, которыми заколочено единственное в помещение окно. Так или иначе, через щели видно абсолютно все: начиная с занятых Спасителей и заканчивая погодными условиями. Занимается вечер, на небе красуется луна, почти полная. Ее красный свет оставляет на всем розоватую тень.

– Что? Скажи, что я неправа.

– Нет, Челси. Не буду, – скрипит отец. – Думаю, и так ясно, что временами мы оба неправы. И я прекрасно понимаю, как ты себя сейчас чувствуешь. Но в жизни не все происходит так, как хотелось бы. Не знаю, как насчет остального, но в том, что в данном случае я тебе не даю право выбора, вполне верное решение: иногда у тебя случаются вспышки гнева, да и вообще настроение у тебя изменчиво; ты собственническая натура, желающая, чтобы все внимание было направлено на тебя. Признаю, ты самостоятельная, смелая и в принципе боевая девка, но в то же время высокомерная и всегда убеждена, что для тебя нет никаких преград. Опять же, что мы имеем? Из-за всех этих факторов ты иногда настолько иррациональная и воинственная, что сперва делаешь, а потом уже думаешь… если вообще думаешь. Эмоциональность и высокомерие погубят тебя, Челси. Удача не вечна. И если на протяжении всех этих семи лет тебе чертовски везло, не значит, что так будет всегда. Поверь, я знаю.

– Я тоже.

– Тогда не повод ли задуматься? Пока ты не займешься собой, мир не изменится, Челси. Дав повод взять на себя больше ответственности, я также дал тебе возможность поработать над собой. Ты или подчинишься эмоциям и лидером стать не сумеешь, или возьмешься за голову и наконец повзрослеешь. В любом случае, делаю я это, чтобы ты поскорее разобралась в себе, расставила приоритеты и сумела поставить характер.

Разворачиваюсь и неспеша удаляюсь из комнаты, когда меня окликают:

– Челси, погоди! – после длинного пребывания в сидячем положении, словно разучившись ходить, папа на подкашивающихся ногах ковыляет ко мне. – Возьми, – протягивает часть кулона и старую фотографию.

– Зачем? Проку от этого уже никакого, – серьезно произношу, поворачивая голову чуть в сторону.

– Челл… я знаю, что Мэтт был для тебя больше, чем просто парнем. Он был твоей маленькой вселенной, благодаря которой ты чувствовала себя ублаженной и умиротворенной.

– Мы были совсем детьми.

– Каждый раз, когда ты о нем говоришь, глаза у тебя искрятся. У меня то же самое, когда я думаю о Люсиль.

– Повторюсь, мы были совсем детьми.

– Да? Возраст сейчас не играет значения. Мы говорим о парне, который, как ты сама выразилась, был всегда с тобой. И только не ври, что у вас не было всех этих сопливых разговорчиков о вашей «настоящей» и светлой любви.

– Были. Мэтт всегда был достаточно скрытным в плане чувств или жизни вне школы; он надевал маску притворства и всем улыбался. А когда оставался наедине со мной и Молли, открывал душу и со слезами на глазах рассказывал о том, как его мать каждый день становится черствее, и все из-за смерти мужа, который втайне от нее развлекался с молодой барышней. Никого не напоминает?

Чешет подбородок и уставляется в одну точку на стене. Свои находки папа укладывает себе на колени.

– Тот мужик… Дэрил. Он был у меня своеобразным заложником, чью волю я был намерен сломить и подчинить, – без применения каких-либо трюков спокойно переводит тему, скверно ухмыльнувшись. – Но он оказался сильнее этого. Как он поживает?

– Нормально. Наверное.

Вытянувшись, то и дело одергиваю великоватую куртку отца. Краем глаза он это замечает и спешит ко мне. Побрякушки падают, но отец не взирает на звонкий стук кулона о поверхность каменной плитки, которой выложен пол. Ухватывается за бегунок и плавно оттягивает его кверху. В застегнутом состоянии куртка выглядит еще больше, собираясь на боках, плечах и спине складками.

– Угомонись же, – задорно произносит он. – Кожаные куртки как не крути смотрятся отпадно. Особенно на моей дочурке! – глядит на ботинки, усердно разглядывая замшевые подошвы и носок. На секунду он сдается смятенным. – Знаю, что с Дуайтом у тебя за такой короткий промежуток времени сложились не очень доверительные отношения; имею в виду, что ты на него зла. Но это не отменяет того факта, что за языком ты должна и будешь следить. Беспрекословно. Он один из лучших и самых верных Спасителей, а Саймон – моя правая рука, которую ты должна уважать уже за сам статус.

Бросает короткий взгляд на карман шорт.

– Отдай их мне, – вытягивает руку и, не отводя внимания от пачки сигарет, требовательно сверлит взглядом.

Свожу брови на переносице.

– Какого черта? Не собираюсь я тебе их отдавать.

– Челси, черт возьми! – цепляется за плечо и вмиг устремленной в карман рукой грабастает пачку с оставшимися двумя сигаретами.

– Эй! – молниеносно выкидываю вперед руку, стремясь вырвать свою собственность.

Папа даже не вздумывает уклониться; делает широкий шаг назад, перекладывает пачку в другую руку и заносит ее вверх. На секунду теряю равновесие и неловко пытаюсь его восстановить, найдя опору в предплечье отца. Взглядом все так же изучаю пачку.

– Ты только сейчас решил мне на мозг капать своим чтением лекций?

Несмотря на мою сумбурную реакцию, держит курс к комоду напротив платяного шкафа и закидывает туда пачку.

– Да ты!.. – не дав закончить мне предложение, папа ловит мое запястье и насильно выталкивает из комнаты. Его пальцы сжаты так, что наверняка оставят заметные синяки.

Стоит нам оказаться в коридоре, и побледневшая я замираю. Задыхаясь от ярости, папа уставляется на меня стальными глазами.

– Если я говорю, то ты должна повиноваться. Не доросла еще, чтобы такой хренью баловать себя.

Вырываю руку и отскакиваю от отца.

– Я никому ничего не должна! По крайней мере, не тебе!

– Должна, Челси, еще как должна! Поверь, я могу заставить тебя сделать что угодно – дай мне повод! И если я сказал, что будет так, значит, так тому и быть!

***

Иду медленно, не пытаясь опередить отца. Наконец он сворачивает в боковую улочку, где в ряд уставились три забитых досками здания и амбар, из которого разит смолой. Папа снимает с прочных железных дверей пару досок.

– Убьем их всех. Эти колеблющиеся засранцы понесут наказание, как и Александрия. Десять ящиков, не меньше.

– Та-а-ак, – бесстрастно протягивает светловолосый верзила с ожогом. Дуайт… – Хрен с Мусорщиками. Хочешь сказать, что мы отнимем у Александрии десять ящиков оружия? Где они, по-твоему, его возьмут?

– Да мне насрать, пусть хоть на деревьях растят. В прошлый раз они сумели найти.

– С трудом, – перечит Дуайт.

– Да хоть с неба им на руки падало это! Они нашли и дело с концом.

Отец, криво ухмыляясь, переступает через порог, несколько раз стучит мне по плечу и следом указывает на своих людей.

– Видишь этих хренов? – хрипло спрашивает и испускает тихое подобие смеха. – Одного ты знаешь… А второй – Саймон. И оба верные подданные, которые в руках профессионала с легкостью становятся марионетками.

Дуайт поднимает голову от подпирающих стол ящиков и размеренно смеряет взглядом Саймона, который на порядок выше него. Тонкий стан и широкие плечи доказывают крепкое сложение, не побежденное душевными бурями; пыльная футболка слегка задрана, позволяя разглядеть потертые портки; несмотря на значительный массив растительности на теле и лице, голову уже застали залысины.

Перекатываясь с пятки на носок, папа весело посвистывает и развязной походкой подбирается к Спасителям.

– Хочу, чтобы вы устроили короткий инструктаж моей дочери. Саймон, моя доченька только кажется такой спокойной.

На этой ноте взгляд Саймона притупляется; зацикливается сперва на кожанке отца, а затем и новых сапогах, доходящих мне до колен. Вытирает испачканные в масле руки о футболку и поднимает взгляд на отца.

– Саймон, малыш Дуайти… Челси, скажем так, солидная девушка. Вы знаете о ней понаслышке, поэтому поспешные выводы не делайте. И повторюсь: она за языком пока еще плоховато следит. Конечно, оплеуху можете ей дать, если взболтнет лишнего, но если с Челси что-нибудь случится, ручаться за себя я не собираюсь.

– Как скажите, сэр, – с энтузиазмом выдает Саймон.

– Ты ее видел не раз, Саймон, что уже большая честь, учитывая, что она местная звездочка!

Опрокидываю оконфуженный взгляд на отца.

– Не смотри на меня так, Челл. Ты за те четыре дня пребывания здесь успела прославиться. Боюсь представить, какой успешной ты станешь в будущем.

До этого момента стол для разбора и починки оружия был прикрыт спинами Саймона и Дуайта, но сейчас, когда они потихоньку отходят, взору предстает нависающий над винтовкой усмиренный Юджин, чистящий канал ствола. Протирает дуло обрывком полотняного фартука и убирает смазанное оружие в сторону. Ему словно плевать на окружение; есть только он и оружие.

Взглядом прохожусь вдоль краев стола. Кругом снятые рукояти затворов и открытая баночка с оружейным маслом. Рот от удивления приоткрывается, стоит в периферии зрения показаться чему-то, издали напоминающего рацию.

– Пройдемте, мэм, – разглагольствует Саймон.

Дуайт, не сводящий с меня глаз еще с момента моего появления здесь, буравит меня недобрым воззрением, но тем не менее следует за Саймоном. А папа лишь одобрительно лыбится и кивком головы в их сторону подталкивает сделать шаг.

«Держись, Юджин, как только эта дьявольщина подойдет к концу, тебе не отвертеться».

========== Глава 16. Уязвимое место ==========

Ноющая боль в шее заставляет открыть глаза, и я медленно отдаляюсь от стены, на которую опиралась. Не думала, что сомкнув на секунду глаза, провалюсь в дрем.

– Юджин, дружище! Как обстоят дела с протиранием стволов? – подмигивает и спешит подойти впритык, чтобы обнять того.

– Почти готово, сэр, – проводит вдоль полок, заставленных многочисленными ящиками со снарядами. – Я рассортировал патроны, гильзы, затворы и прочее…

– То есть оружие для моей доченьки мы найдем в два раза быстрее? Прекрасная новость, Челси! Выбирай, что душе угодно.

Отлипает от Юджина и радостно гогочет, однако не успевает старик разойтись, как покой его нарушают. Стук. В комнату пожалует очередной Спаситель по имени Жирный Джо. Наверное, не сложно понять, почему его так назвали.

– Сэр, извините, что отвлекаю, но вы оставили Люсиль в коридоре, – боязливо приближается к папе, протягивая биту. Судя по усопшей нервной улыбке, которую он старательно натягивал еще секунду назад, взгляд отца пугает его не на шутку.

Стеклянным взором окидывает фигуру Джо и угрюмится. Укладывает ладонь на заднюю часть шеи и поглаживает ее, будто она затекла, после чего задумчиво поджимает губы и выдает:

– Серьезно? Такого еще не было. Наверное, девчонка в кожаной куртке своим недружелюбным настроем отвлекла, – переводит взгляд на меня. Потирает виски, забирает любимую биту и перекидывает ее, как всегда, через плечо. – Ты был нежен? Был добр? Попрощался с ней как с леди?

Джо бережно переставляет ноги и подходит к отцу еще ближе, когда тот пальцем подзывает его, словно домашнего питомца.

– Да… да, сэр.

– Трогал ее киску как у леди?

С минуту Джозеф колеблется и слегка приоткрывает рот в попытках ответить что-нибудь более-менее адекватное. И отца это забавляет еще сильнее.

– Да, брось! – издает сиплый смешок, чем заставляет Джозефа подыграть и наигранно посмеяться. – Я шучу! У биты нет киски.

Явно переигрывая, Джо заходится более громким и нелепым смехом, что надоедает отцу. Мимика мгновенно меняется.

– Проваливай, – указывает на дверь, пока не сводит с меня глаз.

Повелительный тон и властный жест сделали свое дело, и оторопевший Джо пружиной выскакивает из здания.

– Челл… давай пройдемся и подберем тебе оружие, – наклоняется спину чуть назад и мгновенно притупляет взгляд. – Ох, вот, что я нашел! – подходит к лежащему на полке топору и, подбросив пару раз в руке, протягивает его мне. – Хочешь историю? Именно этим топором Рик должен был отрезать руку твоему Ромео. Но твой папочка хоть и козел, но милосердный козел, – закатывается от смеха и идет дальше вдоль полок.

Воззрением окидываю топор и, вскинув бровями, оглядываю его со всех сторон.

– Тогда мы поставили их на колени и заставили расплачиваться. Это было достаточно рассудительно, ведь уничтожать ресурсы понапрасну очень не выгодно, – показывает на один из ящиков и дожидается. Дуайт снимает его с полки и ставит на пол. Носком ботинков отец подвигает ящик поближе ко мне и кивает. – Выбирай.

Усаживаюсь на колени и копошу руками внутри содержимого. Сперва рука натыкается на что-то колкое и островатое, словно затупленный наконечник копья. Пальцы кружат вдоль холодного металла, ощупывая его, и ухватываются за кончик, после чего тянут наверх. Показывается острие забытого давным-давно охотничьего ножа. Судя по тому, что лезвию не удалось рассечь кожу, ему много лет; и за эти долгие годы его ни разу не точили. Окунаю конечности в ларь повторно и натыкаюсь на нечто, напоминающее разъемную раму.

– А как так вышло, что Дэрил оказался у тебя в плену? – вытаскиваю револьвер и, покрутив его, кладу обратно. Нет, на револьверы меня пока что не тянет: на перезарядку его барабана уйдет больше времени, чем на смену пистолетного магазина.

Отец устало смотрит на потрескавшуюся краску на потолке; щепоть пыли, образованной обваливающейся стукко, падает на подоконник, который в сию же секунду протирает Юджин. Тот, в свою очередь, подмечает ненадежное состояние гипса.

– Юджин, дружище, займись этим.

Кивает. Он уже привык к такому роду деятельности. Что-то обваливается? Юджин все исправит. Что-то поломалось? Мастер на все руки Юджин починит! Естественно, самому Юджину импонирует чувство собственной важности, которое непринужденно подкрепляется изо дня в день. И как мне кажется, без него это место развалилось бы.

Подбираюсь к отцу и бережно обхватываю его ладонь. От столь внезапного маневра того пробивает дрожь. Я, стоящая на две головы ниже своего старика, вынуждаю его опустить голову, чтобы заглянуть себе в глаза. Его воззрение сигнализирует о том, что он чертовски удивлен. Словно говорит: «Давно ты по своей воле не брала меня за руку».

– Как Дэрил оказался в плену? – голос мой холоден, однако стоит рассеять крупицы недопонимания; даже несмотря на спокойствие, напористым взглядом, направленным на переносицу отца, я заставляю его быть искренним и на миг подчиниться моему доминированию.

– Когда настало время расплаты, я убил одного из них. Ну знаешь, чтобы эти черти поняли, с кем связались. А этот реднек набежал на меня, вздумав, что он всесилен. За его наглость я его запроторил в клетку, пытался сломить, но… он оказался сильнее, – хватка уплотняется, слегка прессуя кисть руки, подушечками пальцев поглаживает костяшки. – В общем, Жирный Джо забыл закрыть клетку, и из-за этого мой любимый Дэрил сбежал, а заодно чуть не убил самого Джо. Ему, можно сказать, повезло. Я мог его наказать как-нибудь по-банальному: утюгом или чего хуже… но не стал. Потому, как, уже оговорившись, ресурсы нельзя тратить понапрасну. Прости еще раз за то, что втягиваю тебя в эти гребаные разборки.

Пропускаю мимо ушей раскаяние и свободной рукой зажимаю ноздри. Резко ударивший в нос приторный запах мужского одеколона, исходящий от наклонившегося к лицу отца, ударяет в нос с новой силой.

– Прости, что не смог быть достойным отцом, ведь такой дочери, как ты, нужен кто-то погораздее меня.

Скольжу взглядом вскользь папы, зацикливаясь на дверном проеме. Тени приближающихся Спасителей замечаю не сразу, не говоря уже о шагах. Они замешканно останавливаются у двери, будто оценивая ситуацию.

– Ты пригласил еще Спасителей, чтобы обдумать план нападения на Мусорщиков?

Отец весьма сообразителен. Хотя какие весьма? Человека смышленее мне еще не доводилось встречать! Тем не менее заданный вопрос обескураживает его настолько, что заставляет настороженно попятиться.

– Ах, ты про тех васильков, затаившихся снаружи? – задирает нос кверху и недвусмысленно показывает в сторону черных точек, скопившихся у входа, словно стадо диких птиц.

Дуайт распахивает двери и приглашает нескольких притихших Спасителей.

– Сэр, – смотрят на отца, а затем на меня, медленно проговаривая: – Мэм… Что насчет собрания?

– Помню. Челл, – обращается ко мне, – скорее выбирай оружие и пойдем уже наконец.

– Подождите меня на месте, – демонстративно вытаскиваю пневматический пистолет, отсоединяю магазин и проверяю наявность баллона СО2.

Отец спешит недовольно вскинуть бровями, но я опережаю его негодование:

– Мне нужно еще немного времени, чтобы определиться. Начните как-нибудь без меня, а я потом присоединюсь, – для большего реализма не отвожу взгляда от оружия. И я могу быть довольна своей актерской игрой, ведь папа купился.

На удивление мягко он отрезает:

– Иногда я сам не понимаю, кто из нас двоих тронулся умом. Хер с тобой, Челл, как закончишь, подойдешь.

Почему-то когда отец со Спасителями, не оглядываясь, покидают помещение, бурлящее чувство беспокойства заполняет каждую клеточку организма. Я ловлю себя на мысли, что вызвано это совершенно не папой. Ощущаю на себе чей-то обвиняющий взгляд. Прячу пистолет в кобуру. Пора зевать и глядеть в потолок для меня заканчивается.

– Хей, – качнувшись немного в сторону, поворачиваюсь к смотрящему впритык Юджину; тот лишь отчеканивает «хей» в ответ. Наступает неловкая пауза, во время которой Юджин поднимает с пола ларь и ставит на вершину шкафа.

Перед тем, как занять место на краю стола, подвигаю оружие к середине, а рацию – поближе к себе.

«Хорошая ли это идея? Любой человек заметит пропажу… С другой стороны, чем черт не шутит? Обвинять дочь Нигана в «краже» рации, которую он мог просто забыть где-то, будет рискованно. Не говоря о том, что Портер по натуре рассеянный растяпа».