Текст книги "Юная Спасительница (СИ)"

Автор книги: Daria_Snow_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

========== Глава 1. Отпусти прошлое, оно ставит крест на будущем ==========

Вспышка. Перед глазами девочка лет четырнадцати. Она среднего роста, имеет густые длинные черные волосы, торчащие во все стороны как пакля, большие карие, как молотый кофе, глаза, которые наполнены недоверием и злобой; нос, кончик которого немного загнут, насупленные тоненькие бровки, с изломом, и волевой подбородок, доставшийся ей от отца. Хрупкие конечности, выпирающие кости и скулы, впалые щеки придают девочке слегка болезненный вид. Кожа бледна как у мертвеца и визуально делает ярче потрескавшиеся губы. Ощущение, что она отказалась от нормального питания, иначе не объяснить причину таких кошмарных внешних признаков.

Это я, еще когда была вместе с Мэттом, Молли, Пейдж.

Юная копия меня сидит на сухой лесной почве, откинув голову назад и находясь в объятиях парня того же возраста. Мэтт…

Те же взъерошенные черные, как смоль волосы, черные, как омут глаза, спортивное телосложение. На лице красуется улыбка. Мэтт мог закадрить любую!

Наверное, в школе не было ни единой девчонки, чье внимание он не привлек. Если честно, не понимаю, как такой, на первый взгляд, популярный, амбициозный и перспективный парень выбрал нас. Однако по его словам, слава ему была ни к чему и только в компании меня и Молли он мог чувствовать себя свободным от каких-либо обязательств. Наверное, если бы ни ситуации в наших семьях, мы бы не были так близки.

– Мэтт, – тихонько, еле слышно лепечет девчушка. – Почему такой, как ты, смог меня полюбить?

– Ты красивая, умная и сильная. А еще ты помогаешь мне бороться с моими демонами. Как тут не влюбиться?

Вспышка. Мэтт и я немного постарше. Нам уже лет пятнадцать. Мы бродим по лесу, и, судя по теплым курткам, это или осень, или ранняя весна.

Мэтт идет чуть впереди, таща меня за собой, а я тем временем еле волочу ноги. Его походка небрежна и ленива – верный признак некоторой скрытности характера.

– Черт, мне так сложно идти! – вырываю запястье из руки парня и, остановившись, притопываю недовольно ногой. – Может, понесешь меня?

– Только если в мешке.

Молодая я обиженно фыркает и с обидой отворачивается, скрещивая руки на груди.

Раздается выстрел. Мы оба забываем о происходящем, оборачиваемся на звук и мчимся сквозь чащу, раздвигая ветви деревьев и кустов.

Неосознанно вспоминается… Тогда-то Пейдж и застрелилась, найдя труп сестры. Всего доля секунды, и еще одно тело пало.

В тот день мы нашли двух наших друзей мертвыми. И это по моей вине…

Вспышка. Меньшая копия меня куда-то бежит, не смотря по сторонам. Глаза покраснели и опухли, а дыхалка дает сбой. Грудь чересчур быстро вздымается, слезы бегут ручьем, сердце сжимается, в горле встает противный ком. Я что-то ворчу, захлебываясь слезами, а после резко останавливаюсь.

Из груди вырывается душераздирающий крик. Больше не удается держаться на своих двух; падаю, сворачиваясь калачиком, тыльными сторонами ладоней вытираю жидкость с лица, сгибаю ноги в коленях и начинаю ими стучать по земле.

– Мэтт! – из оставшихся сил воплю я.

Это тот момент, когда его не стало… Во время вылазки чертового Мэтта укусили, и мне пришлось бежать, оставив парня на съедение. На моих же глазах мертвецы стали разрывать его плоть, отчего крик, кажется, поглощает меня.

Блеск. Картину полностью поглощает яркий свет. В глазах мутнеет и предстают силуэты, разбавленные красками настолько, что все расплывается. Постепенно силуэты приобретают очертания, и у меня получается разобрать в этом «современном искусстве» комнату.

Просторная, с уютным интерьером, гостиная. Посреди комнаты находится диван, а возле него стоит мужчина лет сорока пяти и девочка в возрасте от десяти до одиннадцати.

Черта с два! Это же мы с отцом.

Папа обнимает меня за плечи, пока я приглушенно рыдаю в ладошки. Он что-то говорит и единственное, удавшееся разобрать из диалога:

– Она мертва, Челси. Мертва.

Он проговаривает это медленно и сдержанно, стараясь не заплакать. Видно, что папе не безразлична мама и он ее любил. Хотя любовь его еще ни разу не останавливала от измен.

Момент. Обстановка меняется. Меня будто телепортирует. Сперва я не сразу разбираюсь, но когда взгляду предстает нависающий надо мной отец с дробовиком в руке, до меня доходит: я вижу данное деяние глазами того, кто лежит на софе.

Мама!

В самом начале этой чертовщины по телевизору сказали, что людей становится меньше – какое-то неизвестное заболевание забирает жизни совершенно, казалось бы, здоровых людей. Слава богам, мы с семьей жили в окраинах Атланты, где людей было мало, и убедиться на собственной шкуре в правдивости информации не пришлось.

Я не верила телевидению, относилась ко всему скептически. В отличие от родителей, которые запретили выходить на улицу и контролировали каждый мой шаг.

Ах… Каждый день, каждую секунду я наблюдала; наблюдала за тем, как по телевизору показывают массовые смерти, гибель людей от рук им подобных. По крайней мере, мне так изначально казалось. Теперь-то я не такая неотесанная и знаю, что это были мертвецы.

На протяжении месяца наблюдала за тем, как больная раком мама постепенно умирает. Папа отказывался признавать это и надеялся, что она выживет, но я-то знала… знала, что это бредни и она умрет. Так и случилось.

Перед уходом у нее началась лихорадка, и мама попросила привязать себя к дивану, чтобы обезопасить нас. Она умерла. А затем превратилась…

И тогда, для той одиннадцатилетней Челси, гибель матери нанесла еще один урон психике. Поле увиденног крыша совсем поехала.

Папа пытался успокоить меня, хоть и испытывал серьезнейшую душевную боль. Он не нашел в себе силы расправиться с неупокоенным телом супруги, зато та одиннадцатилетняя Челси, перед их с отцом уходом из дома, в этом преуспела. Стоило отцу отвертнуться, как она устремила кухонный нож по самую рукоять в голову обращенной матери.

Хотела ли она этого? Нет. Было ли ей горько? Да, черт возьми!

Я знала, что мамы больше нет и успокаивала себя мыслью, что мне нужно учиться перебарывать себя.

Не знаю, что происходит, но сейчас папе хватает духу не отводить дуло дробовика от назначенной цели. Самое страшное, леденящее душу и кровь то, что я вижу этот кошмар от первого лица – будто голову этой пушкой собираются разнести мне.

Выстрел и!.. Лес. Тяжело дыша, я оглядываюсь. Это был сон.

Стоит раннее утро, часов семь от силы. Скидываю с себя накидку, облегченно вздыхаю и поднимаюсь. На спину натягиваю маленький рюкзачок.

Опоры в ногах ни капли не чувствуется, ходьба дается словно испытание, а утомленные от недосыпа глаза слипаются. Спать больше нельзя: вся эта кинолента кошмаров изматывает до жути, и увидеть еще один триллер я не готова.

Мой временный ночлег окружен целой цепочкой собственно сооруженных ловушек и сигнализаций: консервные банки, пронизанные рыболовными лесками, растяжки и ямы. Под рукой лежат пистолет и кинжал.

И оставлять все как есть – не вариант; мне нужны свежие припасы, вода, еда, патроны… Плевать, лишь бы жизнь помогло спасти.

Пробираюсь через лесную гущу и наконец выхожу на шоссе престижной ширины: шесть полос для движения автотранспорта, на каждое направление по три полосы. Именно к заправке путь мой простирается с большей осмысленностью.

Дует прохладный ветерок. По коже пробегается табун мурашек. Стянув повязанную на поясе толстовку, я мгновенно надеваю ее на себя. По телу разносится тепло. Бездумная игра ветра с копнами моих волос немного утомляет и, чтобы не мучиться, вдобавок натягиваю капюшон. Как раз вовремя!

Сверкает молния, через несколько секунд невдалеке пророкотал гром, подтверждая, что вот-вот на землю обрушится ливень. Поначалу моросит освежающий, но в то же время, холодный дождик, капли которого мгновенно и без следа поглощаются пересохшей землей. Но постепенно капель становится все больше, и под ногами стремительно появляются лужи.

Провожу руками вдоль мокнущей толстовки, разглаживаю образовавшиеся складочки одежды, а заодно прощупываю, сколько времени ей понадобится для сушки.

Приближаюсь к стоянке, возле которой припаркована одна тачка. Неподалеку расположен магазинчик для дальнобойщиков. Подхожу к его стеклянной двери и всматриваюсь внимательно внутрь. Неплохо: много полок и картонных ящиков на полу. Может, смогу найти в них что полезное.

Сплюнув на землю, достаю из кобуры пистолет и навостряю уши. Если мне удастся хоть что-то обнаружить, то я чертов победитель по жизни. От одной мысли о том, как в руки попадает консервная жестянка или фляга с водой, моих губ касается теплая улыбка.

– Я что-нибудь найду, – укладываю пятерню пальцев на урчащий, молящий хоть бы о кусочке хлеба, живот и поглаживаю его с обнадеживающими словами.

Зайдя внутрь, мгновенно веет затхлостью давно непроветриваемого помещения, в нос ударяет запах гнилой плоти, если не похлеще. Такого запашка я давненько не унюхивала.

Внимательно озираюсь по сторонам. Наставляю прицел на любые точки, словно желая выпустить на случайно попавшемся под руку предмете всю злость.

К счастью, все чисто.

Ни намека на припасы. Покрытые пылью полки пустуют, те самые картонные ящички, которые удачно привлекли мое внимание больше остальных предметов, содержат в себе максимум, – так это пыль, паутину, мелких жучков и паучков, ползающих внутри. В общем, – ни то, чем наешься или напьешься, ни хотя бы зарядишь огнестрел.

Когда мне надоедает «наслаждаться» видом пустых полок и пола, на котором оставлены грязные следы чьих-то сапог, я уверенно шагаю к кассе. На ней кроме ненужных бумажных купюр, нет ничего. Захожу с другой стороны кассового аппарата, чтобы обыскать стол. Может быть, хоть там дела не будут столь скудными и разочаровующими.

Открываю один, следом второй, третий, четвертый… Ничего!

Захлопываю один из ящичков и сжимаю кулаки до побеления костяшек.

– Ну как так-то?! Ничего? Серьезно? Я не для этого перлась сюда километров двадцать, чтобы уйти ни с чем!

Гнев перерастает потихоньку в нечто большее. Тело дрожит, конечности немеют, дыхание сбивается. Прикрываю глаза и громко вздыхаю, стараясь нормализовать свое самочувствие. Глубоко дышу, чтобы переключиться на посторонние объекты и забыться.

Становится достаточно подышать так еще две секунды, пока вставшие дыбом волоски на руках и ногах опускаются, мурашки на коже постепенно исчезают и разум проясняется.

Я целеустремленно направляюсь вновь к главному залу с надеждой, что упустила нечто.

Встав на носочки, начинаю водить рукой по поверхности самой верхней полки в поисках хоть чего-нибудь, но единственное, на что натыкается ладошка – мертвое тело бабочки. Такое маленькое, хрупкое, засохшее тельце когда-то прекрасного и вызывающего восторг насекомого, и эта былая прелесть вынуждена сейчас гнить в затхлом помещении.

Подхожу к кладовке и дергаю ручку вниз со всей силы, но кто бы еще меня просветил, что когда вся эта чумовая история только началась, люди баррикодировались как могли. Со всей дури бью по двери ногой, не жалея ни себя, ни преграду на пути. Разочарование и удручение берут мое тело под контроль, заставляя прижаться спиной к стене и сползти по ней на пол.

– Разве я многого прошу?! – поднимаю голову на потолок, сдерживая слезы. – Чертову воду! Патроны! На худой конец консервы! Хоть что-нибудь!

Поджимаю нижнюю губу и разъяренно ударяю по деревянному полу, чуть ли не в кровь разбивая кулак… Бросаю короткий взгляд на стенд с журналами возле себя и замечаю нечто интересное – почти полная пачка самокруток, вызывающая на моем хмуром лице кошачью улыбку.

Очередная пачка медленно убивающего изнутри наркотика вынуждает меня радостно сорваться с места в поисках зажигалки. Я рыщу, словно крыса в куче хлама, проверяю каждый ящичек, словно бешеный параноик, который убежден, что за пару секунд высшие силы наколдуют ему припасы. Ничего.

Делаю пару грозных шагов к стенду с газетами и без труда опрокидываю его, издавая при этом звериный рык. Где-то в глубине души я все же ликую от того, что хотя бы предприняла попытки не остаться сегодня голодной, однако этого мало. Самодовольство свое я-то подкормила, а вот желудок – нет.

Толкнув дверь ногой, отчего та открывается нараспашку, выхожу из магазина. Теперь моя цель – машины на заправке. Держу кулачки, чтобы хоть одна завелась.

Недолгосрочный дождь вот-вот и угомонится. Из-за серых, напыщенных туч виднеется солнечный диск.

Багажник одной из машин, к слову, открыт, так и заманивая заглянуть. Но ожидания всегда отличаются от реальности: содержимое намного хуже того, что я имею при себе – то есть ничего. Железная проволока, веревка, садовые ножницы. В пути это пригодится разве что, чтобы угрожать всем, что их тела я буду использовать в качестве удобрения для своего сада, который вскоре обустрою с этими приспособлениями.

Не долго раздумывая, прохожу к дверце автомобиля и сажусь за руль. В попытках завести транспорт жму один раз на педаль газа – машина выпускает пару выхлопных дымок и продолжает стоять на месте. Повторяю операцию еще раз – результат тот же. Понятное дело, что завестись нормально она не сможет, но в чем же дело?

Конечно, первое, о чем я думаю, когда замок зажигания заедает, нельзя печатать в приличном обществе. Несмотря на вставленный ключ, руль остается заблокированным. Иногда достаточно подергать руль и ключ одновременно вправо-влево, без фанатизма естественно, поэтому мои вспотевшие ладошки принимаются за кропотливую работу.

И некий звук, напоминающий трещащее стекло, застает меня врасплох. Это так пугает, что я подпрыгиваю на месте и подвигаюсь поближе к дверце позади себя, хватаясь за сердце.

Уродливый, вонючий, с кучей открытых ран ходячий бьется всем телом, в особенности руками, о машину. Из вскрытого живота тварюки торчат свисающие кишки, где-то в тонне гнили я умудряюсь разглядеть давно неработающие органы, как, например, печень. Под давлением туловища мертвеца дверца начинает прогибаться, на стекле появляется пара трещин.

Достаю нож и, не церемонясь, распахиваю дверцу авто, сбивая ходячего с ног. Наступаю ему ногой на грудную клетку или, скорее, ее остатки. Ходячий «облапывает» мои ботинки, медленно, но верно поднимая руки выше – к голени. Он пытается дотянуться до плоти гнилыми зубами, вкусить ее… Но не может.

В этих прогнивших насквозь глазах я даже вижу что-то старое; представляю и воспроизвожу то, что наполняло их еще при жизни; полные радости и энтузиазма, что вызывает у меня лишь жалость.

Все так же не позволяя встать, вонзаю кинжал в мозг упыря. С губ слетает целая гора ругани, которая прорезает наступившую тишину, словно нож.

– Черт… Мне что, придется петлять на своих двух в поисках припасов? – обращаюсь к себе. – Завести, наверное, все равно не выйдет, так что лучше не терять времени зря.

Напоследок изучаю полностью салон авто и открываю бардачок. Дела обстоят так же скудно, но, к своей великой потехе, краем глаза замечаю зажигалку.

Проверяю есть ли огонек и… о боги, она даже в рабочем состоянии!

Поспешно достаю сигарету, зажимаю между зубов ее основание и подношу к кончику зажигалку.

Блаженство… За весь месяц я первый раз ощущаю такой кайф и умиротворение. От одной мысли, что наконец-то я закурила, чувствую прилив энтузиазма и воодушевления.

Наслаждаясь сигаретным дымом, продолжать путь значительно легче; даже на философию пробивает.

Обычно во всех страшных историях лес вырисовывают темным и таким, что ни одна душа туда не сунется. А мне нравится, что через густые кроны клена и дуба едва ли можно разглядеть слабые проблески солнечных лучей. Кусты брусники и шиповника манят бабочек и мошек, еле заметных, если не приглядываться. Вскоре вся прелесть лесных чащ и лугов сменяется степью и колючей травой, выцветшими под солнечным диском.

– Похоже на то, что в душе я тот еще романтик, – грустно улыбаюсь с этой мысли.

Где-то на холмах начинают виднеться прочные стены, кажущиеся издалека маленькими и узкими. Они привлекают взор, и с поднятым пистолетом я медленно прокладываю дорогу к общине.

Мне катастрофически надо найти что-то съедобное, так что я толком не задумываюсь о существующей угрозе и иду наперекор страхам.

Кажется, неделю или полторы я питалась исключительно ягодами и опавшими фруктами, типа: яблок, ежевики… Живот крутит. Он урчит и сбивает постоянно с мысли. К недоеданию привык каждый выживший, но все равно приятного мало в вечной нехватке сил. Из-за чертового недоедания на прошлой неделе я была на той тонкой грани, когда обессиленный организм решил возобновить работу с новыми усилиями, и как же не вовремя такие напасти апатии случаются!

В данный момент мне плевать, что за теми воротами ждет. Бандиты или толпа ходячих – все по барабану. Я справлюсь.

Община окружена забором с металлической сеткой, а также расположенными по периметру ходячими. Подхожу ко входу и наставляю ствол на ворота. Глаза вмиг бегают вдоль линии стен, когда за ними слышатся многочисленное шарканье подошв. Несколько стоящих в качестве надзирателей мужчин наставляют на меня винтовки и один из них окликает:

– Ни шагу больше. Что тебе нужно? – опрокидывает взгляд на местность, словно убеждаясь, что нет закаты, и спрашивает: – Как ты нашла нас?

Настороженно оглядываю этого типа и опускаю оружие, изумляясь тому, что тот не застрелил меня сразу при встрече.

– Мужик, мне трудно идти. Я уставшая и голодная. Какая разница? Шла по дороге и нашла… – перевожу взгляд на ворота. – Что за община? Вас много? А еда есть?

– Ответь на вопрос: кто ты? – настаивает он на своем, но жаждой избавиться от меня поскорее от него не веет.

– Это имеет значение? Чувак, по мне разве не видно, что я ребенок! Что, по-твоему, семнадцатилетняя девка сделает вам? Опусти пушку и дай поговорить с вашим лидером.

Ни один мускул не дернулся на лице надзирателей, но оружие они все же опускают.

– Может, ты тоже опустишь оружие? – с явной колкостью в голосе интересуется второй.

Показав средний палец, я демонстрирую свою коронную улыбку; улыбку, которая якобы говорит: «Вы меня не знаете, и никогда не сможете заглянуть мне в душу, но если что не понравится – я вам глотки погрызу, как бешеная псина».

– Разбежались, – только крепче сжимаю оружие в руках. – Ну так что, позволите побеседовать с лидером или мне сперва станцевать надо?

Надзиратели оглядываются куда-то назад и начинают кому-то отчитываться.

– Сэр, она одна. Как скажете.

Ворота медленно открываются. По обе их стороны располагаются люди, вооружившиеся автоматами и ножами, а посередине… Не может быть…

Мужчина с приличным массивом растительности на лице, суровым, отрешенным взглядом, одетый в черную кожаную куртку и заправленный за ее воротник красный платок, закидывает на плечо биту, обмотанную окровавленной проволокой. Поморщившись при виде моей фигуры, он командует людям:

– Опустить оружие! Челси? Это ты?

Нижняя челюсть в секунду отвисает, а сигарета падает на шоссе и моментально гаснет. Единственное, что мне удается выдавить:

– Папа?

========== Глава 2. Старые знакомые ==========

«Черт возьми, это мой старик!» – проносится в голове, и в этом голосе нет ни капли отчаяния или разочарования.

Мне просто сложно дается поверить, что это он! Папа живой! Я не нашла его обглоданный труп или в образе ходячего, не нашла его умирающим или застрелившимся!

Подбегаю к папе и обнимаю его так крепко, как могу. Он не отвечает; лишь стоит в ступоре, не понимая, сон ли это или встреча вполне реальна. Руки плавно начинают путешествовать по моей спине и ползут то вверх, то вниз, пока папа не сводит их вместе.

– Я думала, ты умер… – наворачиваются слезы, глаза краснеют. Я выдыхаю и вдыхаю воздух так, словно делаю это в последний раз.

– Боже! – радушно восклицает он, обнимая еще крепче. Его горячее дыхание заставляет почувствовать себя такой счастливой среди осколков нормальной жизни. – Где же ты, дочурка, пропадала все эти годы?

Выступают слезы радости, сердце забилось быстрее, отчего дыхание становится обрывистым, а руки легонько трясутся. Нехотя отлепившись, я протираю глаза и тепло улыбаюсь.

Папа отходит в сторону, открывая вид на общину. Меня застает врасплох ее величина: за все то время, проведенное в мире, где царит эпидемия, мне ни разу не доводилось встречать огромных поместий, которые при всем этом не были разрушены.

Эта община более чем простая фабрика, которая после эпидемии стала чем-то вроде штаб-квартиры для рейдеров. В ней есть сады, курятники и рынок.

Открыв было рот, чтобы хоть что-то высказаться по поводу долгожданной встречи, как папа опережает меня.

– Пойдем, кое-что покажу, – подталкивает меня вперед, и я от неожиданности едва не падаю. Сохраняю равновесие, а папа только тихонько посмеивается. – Нас ждет долгая беседа, дочурка, – звучит это чертовски загадочно и придает непредсказуемости дальнейшему его поведению.

Заводит меня в какое-то плохо освещенное помещение и мы оказываемся на голову выше других выживших. От них нас отделяют несчастные три-четыре метра и железная ограда.

Люди толпятся внизу, словно дожидаясь чьих-то приказов и отчетов. Когда громкий голос отца разрезает тишину, стоявшую ранее, они все в унисон садятся на колени.

– Спасители! Сегодня триумфальный день. Моя дочь, Челси, вернулась к изначальным корням… К своему папочке! – зал гудит, аплодисменты, искаженная радость и скрытый испуг…

«Папочка?» – проносится в голове, изумляя пуще прежнего. – «Раньше бы он никогда не назвал себя так».

– Эта девчонка опасна! – продолжает папа. – Каждый, кто ей сильно насолит, получит бонусный подарочек от меня.

Осматриваюсь. Бедолаги прячут лица. Их взгляды уткнулись в пол. У пары-тройки я разглядываю ожоги на лице.

Папа, кажется, чересчур изменился. Прошло всего-ничего с момента нашей встречи, а мне с трудом удается его узнать.

– В честь столь радостного события все получат свежие овощи без утраты очков!

Люди выражают наигранный и поддельный восторг, хлопают, делают вид, что все хорошо, а затем покидают помещение.

Меня не на шутку настораживает фраза «каждый, кто ей сильно насолит, получит бонусный подарочек от меня». Неужели эти люди представляют угрозу? Может, они и вовсе бывшие преступники, а мне с ними на «ты».

– Что с этими людьми? – без доли стеснения интересуюсь я. – Они твои подданные?

Обводит меня снисходительным взглядом и ухмыляется.

– Во-первых, не порть сюрприз, дорогая. Во-вторых, не… – прерывается; наверное, потому что не хочет об этом говорить. Или не знает, как оправдаться? – Как насчет пойти ко мне? Поесть, обсудить прошлое и настоящее. Правда, я так давно тебя не видел и уже забыл, как из маленькой слабой и противной девочки, ты выросла в такую красивую и прекрасную… Цыпочку.

Сведя брови на переносице, стискиваю зубы и даже не выясняю, был ли это эдакий стеб или он серьезно глобально изменил манеру речи на эти хамские и неприемлемые высказывания вроде той же «цыпочки» в мой адрес.

Хотя, в конце концов, все мы изменились, пожалуй, как и наши повадки. Я просто постараюсь пока особо не буянить и прислушаюсь к последней просьбе Мэтта перед смертью – всегда верить в лучший исход событий.

Очень надеюсь, что это не обернется мне боком.

***

Со скрипом открывается дверь. Заходим в большую, просторную комнату, выполненную в приличном, даже роскошном для этих времен стиле, хотя и в преобладающе пастельных оттенках. Прикусываю внутреннюю часть щеки, пальцы крепко удерживают поднос с некой субстанцией, которая, предположительно, является кашей.

Отец показывает рукой на кресла, окружающие деревянный журнальный столик, и предлагает сесть. Я слушаюсь и молча сажусь, поставив пищу на стол.

– Нравится? – усевшись напротив, скрещивает пальцы в замок и заглядывает мне в глаза так, словно гипнотизирует.

Немного помедлив с ответом, хмурюсь. Конечно, Святилище являет собой хорошую защиту и крепость, учитывая метод ее обороны и всех этих людей, называющих себя «Спасителями». Жизнь в ее пределах, которая не потеряла ровным счетом ничего – все те же обязанности, способы пропитания жителей, который действует за правилом «делаешь работу – получаешь награду», диктатура. Несмотря на все эти правила и сохранение на первом месте прежний ритм жизни, остальные Спасители, кроме их лидера, имеют очень посредственный вид и кажутся рабами на побегушках у своего хозяина.

– Почему у твоих людей шрамы и ожоги? Почему они напуганы? – делаю ударение на последнем предложении и искренне удивляюсь собственной настойчивости в этом плане. Меня редко волнуют судьбы посторонних людей, так что не в моем репертуаре допрашивать отца о том, что меня, в принципе, не должно колыхать.

Папа наклоняет корпус вперед и чешет подбородок. На его лице ясно видна злоба. Походу, я его уже успела доконать кучей вопросов, но тем не менее, вопреки напряженному выражению лица, он отрезает куда спокойнее:

– Не поймешь. Не доросла еще.

Скольжу взглядом по стене, позади папы, на которой висят откровенные картины и фотографии женщин, светящих своими формами в кадре. Я старательно не замечаю этого и смущенно отвожу взгляд. Заправляю выпавшую прядь волос, которая ни с того ни с сего начинает мешать и отвлекать; обычно я редко задумываюсь о своем внешнем виде. Такие мелочи, как неопрятная одежда, растрепанные волосы и синяки под глазами, не донимают меня.

– Мне семнадцать, – охотно возражаю, поднимая вопрос о том, в курсе ли он вообще, что детям свойственно расти.

Суровость как рукой снимает, и папа округляет глаза. Его лицо расплывается в волчьем оскале, не находит в себе сил удержаться и не съязвить по поводу моей реплики. Вопрос лишь в том, неужели сейчас у него это настоящее проявление эмоций, а не сплошная актерская игра? Неужели его образ дьявола с битой, приводящий всех в ярость и одновременный ужас, уже даже не образ, а истинный облик?

– Боже… Я столько пропустил.

На этой ноте словно впиваюсь в него взглядом в надежде испепелить, но на самом-то деле меня грызут двоякие чувства и неопределенность. Папа успевает шуточно пригрозить мне, мол, «выбирай правильный взгляд при разговоре со мной».

– А мне казалось, что тебе пятнадцать… Слава Господу, что ты предотвратила анорексию. Моя девочка, да ты немного поправилась!

Вообще он прав: раньше я была чертовски худой, но с возрастом метаболизм ухудшился и я действительно слегка набрала в весе, чему несказанно рада.

– Черт побери, да я в шоке от того, насколько ты выросла! Обогнала тех кусков дерьма, которые в школе тебя сравнивали с мусором! – по-озорному улыбается, поглаживает биту. – Всем тем жалким микробам ты бы шеи свернула! Если бы они были живы и встретили тебя, ты бы им точно посворачивала яйца!

– Ты так и не ответил на вопросы.

Этот хитровымаханный черт отмахивается и заливается истеричным смешком, взбесившим меня куда сильнее. Узнаю своего старика… Чертов засранец никак не хочет отвечать. Как же выбить из него все ответы?

Кладет руки со сплетенными между собой пальцами на стол, его глаза выражают интерес. Дайте угадаю, сейчас последует каверзный вопрос.

– Докладывай, принцесса: где и с кем была? Чем занималась? Как выживала без своего папочки?

Его воодушевление страшит, но я убеждаю себя, что мне на это как-то все равно. Единственное, что меня волнует – не может же он на ровном месте так и сяк избегать вопросов. Значит, есть причина. Но какая?

Опускаю голову и стараюсь рассказать все, как есть.

После смерти мамы мы пустились на поиски лучшего места. Так как жила наша семья вблизи леса, туда-то мы с папой и направились – в самую чащу.

В основном, все время мы с ним блукали по лесу, но, так или иначе, дорога всегда приводила нас в город, где есть магазины с залежами припасов, дома, гостиницы и ночлеги. Во время одного из таких выходов в город на нас с отцом напали головорезы. Мы разделились.

Для того, чтобы выжить, приходилось из шкуры вон лезть в поисках временного укрытия и придумывать разнообразные способы его обороны. Приходилось учиться бороться со страхами, убивать и быть более ожесточенной. К счастью, чисто случайно во время охоты я наткнулась на старых друзей, благодаря которым сейчас жива.

Это была моя подруга, Молли Уилсон. Она отвела меня в лагерь, где обосновались ее старшая сестра Пейдж и Мэтт, который еще со школьных времен нравился нам с подругой обеим.

Мы выживали вместе на протяжении двух лет: веселились, вели себя, как кучка подростков из фильмов, несмотря на конец света. Два адских года с ними пролетели как один. Но дальше все было только хуже. Оставшись снова одной, дни перетекали в недели так долго и томительно, что я уже и не надеялась встретить знакомые лица.

В одну секунду глаза слезятся. Повторяя изгибы щеки, маленькая слеза скатывается по скуле.

– Мне жаль, – пытается отвертеться папа. – Забыл, что не стоит заводить подобные темы. Ты же влюблена была в того самого… этого… Мэтта, во!

Ничего не отвечаю. Подвигаю к себе поднос и начинаю тыкать вилкой в подобие еды, напоследок прошептав отцу:

– Забудь об этом.

***

Комната. Недалеко от окна стоит стол в светло-бежевых тонах, окна занавешены серой тюлью, а у противоположной стены – неплохая койка.

– Вау, – еле слышно выпаливаю я, проходя вперед. – Это… Это потрясающе!

Помещение, которое отец выделил для проживания, представляет из себя довольно обширную комнату, похожую стилем и исполнением на его. Всюду угнетающая атмосфера, но тем не менее в ней можно найти что-то свое. Напоминает мне мою прошлую комнату.

Следом за мной заходит и сам отец. Он закрывает дверь. Становится довольно темно, что даже та настольная лампа, которая стоит при входе на тумбе, почти ничего не освещает.

Я подхожу к койке и начинаю стелить постельное, от которого веет свежестью.

– И все-таки кое-что не дает мне покоя… как у моей дочурки дела? Как жилось без меня в плане… ну знаешь, приспособления.

Смотрю на отца через плечо и томно вздыхаю.

– Наверное, не сложно догадаться, что было очень трудно, – огрызаюсь в ответ. – Пап… ты что, даже не пытался меня найти? – оборачиваюсь и поднимаю покрасневшие глаза на отца. – Я все это время думала только о тебе и мертвой маме, а ты даже не вспоминал обо мне?

– Что ты несешь?! Конечно же, я искал тебя! Искал месяцами, ждал годами! Ты никак не объявлялась, так что в какой-то момент мечты и надежды превратились в тлен.

Папа шагает по направлению ко мне. Приблизившись, поднимает мой подбородок кверху и вынуждает посмотреть себе в глаза, а затем аккуратно тычет битой в мой живот.

– Челси, ты никогда не была такой, как все. Ты всегда действовала, исходя из собственных принципов, была по натуре бунтаркой и поступала так, как сама того пожелаешь. Я верил, что где-то там такая упертая и целеустремленная девка, как ты, выживает. Мне жаль, что я пропустил большую часть твоего взросления, не был рядом и даже в какой-то момент начал считать тебя мертвой.