Текст книги "Юная Спасительница (СИ)"

Автор книги: Daria_Snow_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

– Ладно, давай уже начнем это увлекательное приключение, – с разгону запрыгивает на место у водителя.

Чтобы не нагонять гнусавости, молча сажусь за руль. Теперь нас двое в машине, что так непривычно; желудок сжимается, и я болезненно хмурюсь. Кажется, Чарльз замечает это и даже готовится прокомментировать, но будто в ожидании чего-то еще смыкает рот.

Выворачиваю руль, меняя курс на восток. Карта местности настойчиво шепчет мне, что путь выдастся не короткий, но Чарльз прав и отказываться я не собираюсь – все равно спешить некуда.

– Почему ты так легко согласилась помочь?

– Я и не соглашалась, – поправляю зеркало заднего вида. – Возможно, в какой-то момент мне это надоест и я свалю куда подальше. Возможно, дойду с тобой до конца. Я бы не хотела подставляться ради незнакомца, но в то же время моя жизнь сейчас настолько однодневная, что я готова пойти на все, лишь бы встряхнуться.

Чарльз судорожно вздыхает и качает головой.

– Ты не из общительных.

– Угу.

– А что насчет Волков? Помнишь, ты сказала, что встречалась с ними?

– Угу.

– Расскажешь подробности?

Дорога выдается долгой. Пробивающийся из открытых окон бархат чистого и нежного дыхания ветра блаженно прикасается к лицу. Проникает в голову, проветривает череп, высвобождая все тревоги; а чего мне бояться-то?

– Несколько лет назад, когда я была мелкой, они напали на нас с отцом. Вот и все подробности.

Чарльз как-то недовольно мотает головой и стремится прозвучать как можно мягче, хотя доносятся его слова искусственно, пресно.

– А что стало с отцом?

Лениво потягиваюсь, не отрывая левую руку от руля.

– Я тебе что, автобиографию зачитывать буду? А может, мне еще точные дату и время рождения сказать?

Выдерживаю на себе невеселое выражение, явленное в соответствии с природой закомуристых вопросов – беззадумчивое любопытство и дальнейшее сожаление. Правду говорят, истории свойственно повторяться.

– Ничего особенного, – вздыхаю. – Мертв.

Не расхрабривается на что-то еще. И мы замолкаем, думая каждый о своем. Не проезжаем и версты, а меня полонит познабливание. Хочется верить, что я не усну прямо за рулем, но для этого мне нужно отвлечься.

Чарльз смотрит куда-то вдаль. Задумчиво, осмысленно.

– О чем задумался?

– О сестре. Вот ты, Челси, долгое время была предоставлена сама себе. С тобой приключилось, наверное, столько дерьма. Даже больше, чем сам Стивен Кинг описал во всех своих книгах вместе взятых. Мне страшно, что она повидала не меньше твоего, и после всего увиденного спасение так и не наступило. Я не справился.

Не отрываясь от дороги, кладу правую руку поверх плеча парня, чем заставляю его посмотреть на себя.

Хочется сказать, что не все такие же «умные», как я, и его сестра удачливее меня и не стала бы влезать во всякие передряги; она наверняка нашла укрытие, где преданно дожидается брата и не суется в самое сердца творящейся вокруг херни… Просто смиренно ждет.

– Невозможно спасти всех. Как бы грустно ни прозвучало, а это так. Ты пытался ее защитить, был с ней до последнего. Ты клевый парень, которому хватило духу взять такую ответственность на себя.

– Хотелось бы верить в свою клевость. Но этот провал стоил жизни моей семьи, – внезапно его лицо обретает радостные черты, и Чарльз растекается мыслью по древу: – Можно просто Чарли.

Озаряю его легкой, неуверенной улыбкой: после мрачных разговоров позитивные мысли кажутся неправильными.

– У нас пока что не настолько высокий уровень доверия, Чарльз.

Чарльз даже не уходит от прежней тематики; смотрит на меня самым чистым, светлым взглядом и флегматично сотрясает воздух:

– Больше пяти лет назад наши родители погибли у меня на глазах. Были сожраны. С тех пор я единственный, кто о нас обоих заботится. Она была еще совсем ребенком и даже не помнила ни матери, ни отца. Ей едва ли два годика исполнилось. Родителей рядом никогда не было; они ходили на вылазки, пока я сидел с сестрой. В какой-то момент пришлось покинуть наше убежище. Было слишком много ходячих, родители изнемогали от усталости, а я носился с сестренкой. Короче, когда мать укусили, отец пытался ей помочь… Его тоже укусили. А я бежал. Бежал с ребенком на руках, оглядываясь на то, как эти твари жрут наших родителей.

Приступ душевной боли стягивает мышцы лица, Чарльз перекашивает губы

– Ты все равно молодец, Чарльз. Сумел собрать волю в кулак, взять ответственность о ком-то, кроме себя, и все еще не сдался. Не думаю, что смогла бы поступить так же.

– Да… Ладно, давай о чем-нибудь позитивном. Что планируешь делать потом?

– Потом?

– Ну, когда поможешь мне. Поедешь и дальше странствовать по миру?

– Не знаю и знать не хочу. Я люблю импровизировать, – внимание привлекает указатель расхода топлива, который вдруг загорается. – Кстати, надеюсь ты не против, если мы для начала подзаправимся.

– Валяй.

Останавливаемся возле магазина на заправке. Выхватываю из-под сидения свой рюкзак и прежде, чем открыть дверцу авто, зачитываю жирную черную надпись на входе магазинчика.

– Не мертвые, открывать внутри, – удивленно приподнимаю брови, словно сама задаюсь вопросом, что только что прочитала.

– Не открывать, мертвые внутри, – поправляет меня Чарльз, довольно усмехаясь.

Пропускаю мимо ушей исправление и достаю нож.

– Можешь залить топливо в бензобак, пока я осмотрюсь?

Чарльз недовольно причмокивает, когда я пытаюсь взломать дверной замок при помощи найденной скрепки.

– Погоди, серьезно? Там могут быть ходячие или чего хуже.

Не отрываюсь от замка, и когда скрепка гнется под моим напором, изрекаю гору брани. Но нехватку терпения я стараюсь держать при себе, чтобы не сорваться на Чарльза.

– И что?

– Идти туда одной… Ты бы стала так рисковать?

– Я скажу тебе больше: я постоянно рискую. Наверное, поэтому все еще жива.

– И как это взаимосвязано?

– Привыкаешь постоянно находиться на грани смерти, учишься выворачиваться из любой ситуации.

Чарльз лишь хихикает, подходя к ряду бензоколонок.

– Выкрутилась. Ладно, какая у тебя марка бензина?

– АИ-95.

– Первая колонка, девяносто пятый, двадцать литров… – тараторит, снимая заправочный пистолет. – Может, лучше постоишь со мной и посмотришь, как настоящие мужчины «заводят» таких красоток, – до непристойности дико ухмыляясь, бросает взгляд на тачку.

Не могу сдержать смеха.

– Настоящий мужчина боится не справиться с заправкой машины, что просит меня проконтролировать?

– Переживаю, чтобы тебя не загрызли ходячие. Иначе я не доберусь до своей цели.

– Будь уверен, я могу за себя постоять.

Внутрь захожу медленно, втягиваю носом запах пыли и гнили продуктов. Ремни ранца натирают подмышки, затекшие ноги болят от каждого шага. Проходя по торговому залу, внимательно осматриваю стены в поисках термометра.

– Двадцать шесть градусов. Я-то думаю, чего мне так жарко, – похлопываю по свисающим с плечей рукавам кофты, которыми усердно прикрываю оголенные участки.

Я всегда ненавидела свою прихотливую кожу: быть бледной значит быстрее остальных обгорать. Иногда приходится не думать о том, как же стягивает кожу от двухминутного нахождения под солнцем – не могу же я в сорокаградусную жару ходить в накидке.

Внезапно вздрагиваю, когда по руке вместе с мурашками пробегает нечто маленькое. Приглушаю девичий визг и мигом размахиваю руками, словно окунула их в ведра с топленой смолой. Покуда сильнее нервничаю, чем при встрече с другими выжившими. Это же чертов паук! Чего греха таить, если бы у меня был выбор: оказаться взаперти с толпой ходячих или безобидным паучком, я бы выбрала первое.

С детства ненавижу арахнидов. Родители никогда не понимали моей фобии, считая ее нереальной. Она это делает для привлечения внимания – говорил папа и не раз пытался вылечить меня: приносил пауков в дом, садил их на меня, отказывался снимать со стены, когда я его умоляла на коленях. В итоге страх лишь укрепился в мозгу.

Усмотрев, что паука я успешно смахнула, «почтительно кланяюсь» полу и готовлюсь грохнуться на него. Пока не прихожу в себя. Ладони липкие, щеки горят. Господи, какой бы был позор, если бы Чарльз увидел, как я выплясываю. И все из-за какого-то паучка.

Не желая думать об этом, прохожу в конец ряда. Очередные стеллажи с журналами и газетами, которые в свое время украшали мой рабочий стол и кровать. Готова поспорить, что Rolling Stones завалены мужскими журналами. Расчищаю полку и наконец нахожу один выпуск.

– Бинго! Хоть ненадолго окунусь в прошлое, где есть хорошая музыка и нет мертвецов. Пятьсот величайших альбомов всех времен? А менее нашумевшей хрени нет?

Откуда-то снаружи, наверное, слева от моей машины, раздается приглушенный грохот. Отрываю глаза от журнала и впадаю в ступор, из которого меня выводит мужской крик.

Выбегаю на улицу, чтобы увидеть поваленного у дороги ходячего. Тротуар и дорога отделены рассыпанными поребриками. Повсюду торчат железные штыри. Мои зрачки бегут в сторону, узревая застывшего на месте Чарльза. Правая штанина залита кровью, а парень смотрит прямо перед собой, как если бы и не замечал этого.

Наконец Чарльз чувствует, как что-то острое ткнулось в лодыжку. Глядит на ногу и видит, что к ноге «жмется» кусок ржавой арматуры, прошедшей почти насквозь – так, что только окровавленный кончик виднеется. Поначалу он виду не подает, но уже через пару мгновений начинает шататься. Он вот-вот упадет, и кусок арматуры порвет конечность!

Продевая одну руку Чарльзу под спину, а вторую – под раненную ногу, снимаю с торчащей железяки.

– Давай, Чарльз, помоги же мне.

Сперва кажется, что он меня не слышит, его сознание предает нас обоих, и я молюсь, чтобы мне не пришлось тащить его на себе. Внезапно, выдохнув воздух из груди, Чарльз отталкивается здоровой ногой.

Он может истечь кровью. Но вследствие полуобморочного состояния сердцебиение замедляется. Как мне видится, Чарльз не отдает себе отчета в происходящем, боль ему не досаждает. Время есть.

Судорожно сглатываю при каждом шаге и бегом бросаюсь к стоящей в метре нашей машине, волоча за собой калеку. Еле открываю дверцу авто и укладываю его на заднее сиденье. Чарльз принимается болезненно рычать и лепетать попробуй разобрать что. В явном смятении вороча головой, он пытается понять, где находится, и подняться. Но я его останавливаю.

– Я понимаю, ты не в себе от боли, но потерпи, – срываю с себя кофту и ножом надрезаю шов рукава. Рву ткань и перематываю ею ногу Чарльза. Так крепко, что оконфуженный парень выгибает грудь кольцом, дергается и мешает мне. – Потерпи, прошу! – затягиваю узел потуже, а саму кофту подкладываю парню под голову.

Тяжело вздыхаю, пялясь на заляпанный кровью руки, и спешу сесть за руль.

На карте местности примечаю красный крест на юго-западе от нас.

– Держись, Чарльз, я спасу тебя.

========== Глава 25. Я никогда не… ==========

Смутно, как будто через пелену, вижу движение. Я в дороге уже несколько часов, и усталость берет свое, но эти идущие вдали точки мне точно не мерещатся. Заставляю себя расслабить лежащую на педали газа ногу. Состояние Чарльза ухудшается, голень набухла. И если это люди, у них могут оказаться припасы.

– Господи, Чарльз, как можно было налететь на штырь, – ворчу под нос и разглядываю черные точки, приобретающие очертания. Я прекрасно знаю, что сейчас доверять никому нельзя. Но если притаиться в кустах на обочине, то можно рассмотреть их поближе, а заодно подметить наличие припасов и оружия. Может, выйдет договориться. – Придется пройтись. Но ты не переживай, я скоро вернусь…

Высовываю голову из ольховника, чтобы в очередной раз посмотреть в сторону машины. А затем на идущих впереди выживших. Даже издалека зрением застаю висящую на плече одного из них крошню. Остальные семь фигур вяло плетутся рядом.

Поправляя пустую портупею, я заглядываю себе через плечо – на машину. Чарльз умрет или от потери крови, или от ее заражения. Томить нельзя. Но как бы подступить?

– У них нет оружия, – определяю, оказавшись почти вплотную к людям.– Хотя у того мужчины в руках вроде молоток…

Повторяю каждый их шаг, стремясь не отставать. Неконтролируемое дерганье коленок и рук притормаживает. На долю секунды останавливаюсь, чтобы перевести дыхание и взять себя в руки. Доносится вопрос, выводящий меня из оцепенения. Я всячески стараюсь вникнуть в суть их разговора.

– Сколько еще идти?

– Не знаю. Тот преследующий нас псих забрал у меня карту.

Мужчина с молотком, – тот, которого я приметила самым первым, – сдерживает зевоту, после чего на выдохе выпаливает:

– Казалось бы, все произошло пару лет назад, а он и его дружки никак не успокоятся.

Он и его дружки – они точно бежали от кого-то. Не шибко сердечная беседа заставляет меня оглядеть всех выживших с ног до головы. Двое из них дети, одна – беременная. Полыхающее алым пламенем сердце остановится, если я пойду на это. Я не могу. Не могу навредить детям и беременной.

Смотрю на удаляющуюся группу исподлобья. Чарльз нуждается в медикаментах для поддержания стабильного состояния. Переплетающиеся между собой ветви сознания образовывают клубок противоречий, в котором я вязну.

Осторожно покидаю укрытие. Пытаясь показать свою предрасположенность к мирной беседе, поднимаю руки вверх.

– Эй, ребята? Мне нужны марганцовка и йод для моего друга. Он проткнул насквозь ногу, если не обработать и не перевязать рану, может начаться гноение. У вас не найдется?

Держащая то, что мне нужно, светловолосая женщина заметно напрягается. Ее торчащие клоками волосы, как если бы из-за лишая, колышутся на ветру. Краем сознания подмечаю скорую непогоду; слишком много нахожусь в дороге, чтобы по ветру распознать надвигающуюся грозу.

– Нет, – отчеканивает мужчина лет сорока. Маленькие серые глаза, обрамленные толстым шаром морщин, сужаются.

Сколачиваются в полукруг. Теперь спаянная толпа потихоньку отступает; все, кроме мужчины с молотком посередине. Остальные находятся в нерешительности.

– Ты понятия не имеешь, чего нам стоили эти припасы, – хватаясь покрепче за рукоять, он делает еще два твердых шага в мою сторону, отчего я начинаю побаиваться.

Мужчина слегка отшатывается в раздумьях и поворачивается к своим людям.

– Дай девочке что она хочет, – проговаривает беременная женщина, пряча за спиной двоих детишек лет четырнадцати. Затем она глядит на меня и с добродушной улыбкой отвечает: – Может, мы поможем ему? Покажи, где он, и мы…

– Мы не будем помогать ни ей, ни ее другу! Мы их не знаем, нас больше, и нам эти припасы нужнее!

Убежденный в своей правоте мужчина не отступает от принятого ранее решения, но я на многое и не рассчитывала.

– Я смогу ему оказать помощь, но не без медикаментов, – гляжу в землю, медленно качаю головой и щурю влажные глаза. – Мы доберемся до ближайшего медпункта не скоро и инфекция ждать не будет!

– Это не наши проблемы, – сквозь зубы цедит он, снова надвигаясь на меня. – Проваливай!

Осматривая выживших за его спиной, словно стараясь вызвать у них жалость, подмечаю, что выглядят они нехило для тех, кто днями напролет ходит из одной точки в другую. Обувь кажется совершенно несношенной, а одежда без дырок и пятен грязи: как если бы ее только недавно сменили.

– Но она ребенок.

– Мне плевать! В наше время никому нельзя доверять. То же самое говорили Мэри, Гарет… дали нам вещи убитых ими выживших, накормили мясом этих же убитых, а потом чуть не отправили на убой! Следом за теми выжившими! Я еле догнал вас, пытаясь прихватить с собой эту сумку, и не собираюсь ничего отдавать незнакомой девке!

После этих слов мужчина будто свирепеет, чем напоминает вспыльчивого отца. Я не церемонюсь вновь поднять на него пистолет и пригрозить.

– У меня огнестрельное оружие. Еще шаг и я не поколеблюсь воспользоваться им.

Сердце тяжело стучит, проступают капли пота. «Остин, прекрати!» «Чувак, она ребенок». Их голоса сливаются воедино, но он не отступает. Медленно идет ко мне, смотря на своих товарищей. Будто дожидается от них какой-то реакции. И последующая фраза подкашивает его: грубое и пренебрежительное выражение сменяется чистым испугом.

– Кишка тон…

Остальные смотрят на роняющего свой вес мужчину, из брюха которого вытекает поток красной жидкости. Все прикрывают рты, сдерживая возгласы ужаса. Господи… неужели я его убила?

«Не раскисай, Лоуренс! Он сам виноват».

– Дайте мне блядскую сумку, пока никто больше не пострадал! – злобно декларирую и опускаю оружие.

… Покуда не появляется другой смельчак.

– Ты не можешь просто забрать наши сбережения!

Рука дрогнет и я вновь поднимаю пушку. В голове всплывает образ Чарльза. Сочащаяся из раны кровь, набухание тканей вокруг. Пока я пытаюсь добиться своего мирным путем, ранение не исцеляется. Чарльзу становится только хуже, а я все оттягиваю оказание медицинской помощи.

Что меня переполняет, тяжело сказать: злость или страх. Но оба фактора вынуждают меня пойти на это. Произвожу еще один выстрел в ногу мужчине, ощущая, как по венам вместе с кровью течет сильнейшая ненависть, нетерпение, страх за жизнь напарника.

– Я сказала: «Дайте мне блядскую сумку!»

Женщина шаг за шагом подходит ко мне, остальные бездвижно стоят позади, не отрывая от меня глаз. Зарываюсь руками в содержимое набитой сумки и забираю только необходимое.

– Так бы и сразу.

***

Переступив через рычаг переключения передач, рухаюсь на водительское место. После оказания медицинской помощи, колотящееся сердце замедляется, хотя меня по-прежнему сопровождает неприятный осадок после конфликта.

– Ты не говорила, что у тебя есть столько добра, – выталкивая из-под сидения банку пуддинга и прижатую ею бутылку вина, Чарльз сосредоточивает взгляд на последней. – Может, отпразднуем мое «восстание»?

– Молись, чтобы лекарства помогли. Нога выглядит не очень, по правде говоря.

Еще пару часов назад Чарльз был едва ли в сознании, пыхтел, как паровоз, и просто корчился от боли, и уже сейчас он такой ретивый.

Взбалтывает бутыль и протягивает ее мне, оголяя зубы в улыбке.

– Но благодаря тебе я протяну еще часик-второй. Так что, выпьем?

От чего я не отказываюсь. Первый глоток делаю как та, кому принадлежит вино: глубинно и нагло. Далее – Чарльз, чья алчность также не имеет пределов. Высасывая изнутри не только содержимое, но и воздух, парень давится.

– От жадности, – усмехаюсь и забираю напиток. На этот раз глоток скромнее; окружение плывет, темнеет – вот он, долгожданный эффект. Прочищаю горло и крючусь. – Жжет… Но вкусно.

– А ты чего ожидала? Это алкоголь, так и должно быть, – пара зырков на меня, бутылку, и очередной глоток.

– У меня в планах было выпить, а не напиться.

Ударяю себя по лбу, выбивая из головы остатки здравого смысла. Язык отказывается кооперировать с мозгом, и я замечаю за собой неотчетливую речь.

– Знат… знаешь, что нам надо поробыв… поробо… попробовать?

Чарльз нагибается к ногам, почти складываясь в гармошку, и мученически потирает лицо.

– Уже страшно.

– Мы с друзьями играли в… как ее там… «Я никогда не». Говоришь, чего не делал, и если другие делали это, выпивают.

Башка трещит. Кое-как промычав правила игры, я откидываюсь на сидение и закрываю глаза.

– Я никогда не… не натыкалась на огромный кусок арматуры.

Чарльз заливается смехом. По реакции и не скажешь, что его рана настолько серьезная. Кажется, что он и вовсе не замечает ее, хотя изредка он понуро посматривает на нее.

И вот сейчас, отпив нехилое количество вина, Чарльз ненадолго задумывается и артикулирует:

– Я никогда раньше не пил.

Приподняв брови, улыбаюсь с услышанного.

– Уж какой-то ты слишком смелый был, когда предложил выпить. Врешь…

Мотает головой. Его приспущенные веки, тупой взгляд и молчание в ответ подают бесшумный сигнал; он тоже пьян. Хороший знак: теперь-то веселье обеспечено.

– Да брось. Я встречалась с людьми, которые никогда раньше не пили. Их от одной капли алкоголя воротило.

Чарльз сверлит меня каким-то загруженным, тяжелым взглядом. И я отвечаю ему тем же. Втихомолку пялюсь на него, выводя на чистую воду.

– Ладно, прикладывался однажды к горлу бутылки спиртного. Но не больше одного глотка!

– Ну да, верю. Теперь мы оба обязаны выпить.

И мы выпили. Припав к бутылке, как к единственному источнику жизни, сделали по несколько глотков: так, что почти ничего не осталось на дне. Но нам хватит на еще один раунд.

Красные, как плод граната, щеки и шея знаменуют о том, что он тушуется. И я даже не нахожу логического объяснения этому, хотя оно мне не нужно. Сознание уже настолько взбаламученное, что гадать я не в силах.

В конце концов Чарльз собирается с мыслями и вполслуха бормочет:

– Я никогда не целовался.

– Серьезно? Ни разу?

Мотает головой.

– Да и когда бы успел? В начале этого всего я был ребенком. У меня никогда не было отнош… – и он заткнулся. Наконец-то. Я слетаю с места, примыкая к его губам с такой скоростью, что сама на секунду задумываюсь о том, что творю. Чарльз не думает отстраняться, углубляя поцелуй. Съезжает чуть ниже… закусывает мою нижнюю губу и почти мгновенно распахивает глаза. Мы возвращаемся по местам и утираем рты.

– Извини, я перегнул палку.

– Вроде того. Но мне понравилось, Чарли.

Он даже не улыбается, но приподнятых бровей и раздутых ноздрей хватает, чтобы я поняла. Поняла, что ему поцелуй пришелся по душе. В принципе, как и мой ответ.

– Значит, наш уровень доверия возрос, Челси?

– Можно просто Челл.

– Можно просто Челл, Дэрил, – улыбаюсь Диксону, стараясь казаться как можно дружелюбнее.

Похваливший меня за старания Дэрил не ожидал, что я возьмусь за предъявы по поводу клички. И его реакция обескураживает.

– Малая, я буду называть тебя или малой, или занозой в заднице – не иначе.

Игриво закатываю глаза и толкаю его в локоть. Мы идем по тихому, наверное, даже мертвому лесу. Не слышны ни отдаленное пение птиц, ни рыки и клацанье зубов ходячих, ни выстрелы или другие признаки жизни. Все такое другое. Не как в Святилище.

Выйти за его стены – чудо, которого я не ожидала! Поэтому при виде ворот Александрии я ринусь вперед. Обеими руками толкаю их, но усилий оказывается недостаточно, что меня ничуть не расстраивает. С обратной стороны мне помогают, и от одной мысли, что сейчас я смогу забежать в свой новый дом и уснуть, на лице играет улыбка. Облегченная и радостная улыбка, которая смывается вместе с желанием двигаться. Замираю на месте, услышав крик изнутри.

– Карл!

Длинные каштановые волосы вьются на ветру, когда девушка проносится мимо меня, рвется в объятия Граймса и чуть не сносит его с ног. На щеках играет багровый румянец, из глаз стекают слезы. Она так рада… чего не сказать обо мне.

– Энид, – Карл больше ничего не произносит, утыкаясь в ее темные волосы.

Ни слова не могу произнести. Внутренние органы, кажется, перестают функционировать, и я потихоньку умираю.

«Что это за чувство?!»

Со стороны общины выходят еще несколько людей: Аарон и, как мне помнится, женщина по имени Тара.

– Вы вернулись!

Рик умиленно зыркает на Карла.

– Да, нам после такого продуктивного дня не мешает плотно поужинать.

Все смеются, улыбаются, радуются. И удаляются толпой куда-то вперед. Но я не рыпаюсь и даже не удосуживаюсь проследить, куда же простирается их путь: мне все равно.

========== Глава 26. Первое занятие ==========

Костлявыми пальцами придерживаю банку пива. Сдавливаю слезы, посербывая алкоголь на ночь. Свободной рукой обхватываю свое запястье, подхожу к развешенные шторам. За годы у меня развилось некое подобие никтофобии, из-за которой в сумерки я всегда начеку, ожидая, как отовсюду полезут мертвецы. И сейчас я тоже вздрагиваю от еле уловимого шороха.

– Малая, – Диксон заступает на пост охранника спокойствия, стараясь «заразить» своей смиренностью.

Я даже не заметила скрипа дверных засовов и грядущего силуэта.

Проявлять явную заботу Дэрилу неловко – это я уже вразумела, – вот и уставляется на меня, как на зеркальное отражение, бесшумно рассматривая.

– Не знал, спишь ли ты, но был уверен, что на голодный желудок не ляжешь, – ставит на кухонный стол миску с едой.

А я даже не озираюсь, утомленно потягивая пойло. Дохожу до дна и комкаю жестянку. Аккомпанирующие этому неприятные звуки заставляют Дэрила поежиться.

– Это твоя порция, – спокойно отрезаю и смотрю в окно.

С чего бы мне чувствовать себя так неловко: нежность со стороны Дэрила или минутная слабость – один хер знает.

– Твои кости трещат, и этот звук говорит мне, что тебе эта порция нужнее.

Наконец удосуживаюсь посмотреть на сюрприз от Дэрила. Заглядываю в миску. Тем временем Диксон устало рухает в кресло. Кажется, я даже немного вспотела.

– Его нет…

Оконфуженный Дэрил засматривается издалека на скромный ужин и ищет предмет моего недовольства. О чем это ты – слышу его бормотание.

– Подвоха. Его нет. Серьезно, Дэрил, почему ты вдруг стал таким заботливым?

Пожимает плечами, словно сам задается этим вопросом.

– Без понятия. Может, я настолько бестолковый, что трачу время понапрасну. А может, мне просто жаль тебя и твою семейку. И все-таки, в чем проблема? – голос Дэрила всегда чуть сдавлен, как у того, кто держит все внутри; но сейчас он выдает полную озадаченность Дэрила.

Его обмякшее в кресле тело говорит о том, что он устал как собака, но при виде капающих в еду моих слез напрягается.

Поджимаю губы и безмолвно поддаюсь к окну, сглатываю, и только тогда Дэрил прекращает томить себя предположениями.

А я устремляю взгляд на место, где сегодня застала Карла и Энид вместе. Слезы становятся напористее, и Дэрил кукожится при виде рыдающей меня. Не знаю, чем обусловлена такая реакция со стороны Диксона, но знаю касательно моей.

Еще не так давно мне казалось, что у нас с Граймсом особенная связь, а теперь откуда ни возьмись берется его девушка, о которой он не заикнулся. Взял ее за руку, повел куда-то и забыл обо мне…

– Ревнуешь?

Дэрил и я стоим очень близко. Сокращенная дистанция между нами позволяет услышать недовольное урчание его желудка.

Холодок по спине. Рука Дэрила ложится мне на плечо, насильно придвигает к себе, и я не выдерживаю. Вжимаюсь в его грудную клетку. Крепко, не желая отпускать.

– Я уже не знаю, что происходит… Ощущение, что мне лгали, хоть это и не так. Наши клички, валяния дурака, ролики!.. А он даже не рассказал о своей девушке.

– Поэтому ты расстроена?

– Нет, – отчеканиваю кратко и без раздумий. – Эти две недели были насыщенными. Даже очень. Встреча с отцом, побег, каннибалы, снова побег, война с отцом, еще один побег… Я устала бежать. После стольких лет одиночества я отвыкла от ежедневного колорита; отвыкла думать не только о себе, но и других, близких мне людях. Это все усложняет.

Дэрил молчит. Легким движением вдоль щек вытирает слезы и смотрит в окно. А я и глаза поднять боюсь, чтобы вновь не видеть того места и не вспоминать той картины…

– Я не умею красиво говорить, но все нормализуется. Обещаю.

– Угу, нормализуется… – сама в это не веря, спешу откачнуться от Дэрила. – Все же, почему ты возишься со мной?

– Сказал же, не знаю, – холодно отвечает он.

Не произнеся ни слова больше, сажусь на быльце кресла. Дэрил не выдерживает молчанки и произносит:

– Ты сейчас заснешь.

– Не отрицаю, – вяло отвечаю и лениво вскидываю плечами. Раздается некий хруст, и я облегченно вздыхаю. – Суставы болят, башка чувствует себя еще хуже…

Диксон бесцеремонно падает в само кресло и аккуратно, словно побаиваясь, кладет руку мне на плечо. Притягивает к себе, заставляя положить голову на него, и я не могу отказать себе в удовольствии.

– Дэрил-мать-его-Диксон проявляет заботу, поэтому погода и испортилась.

Крепче вцепившись в рукав кожаной куртки, глядит куда-то вниз на пол, будто избегает моих глаз. Чувствую укор совести за сказанное: раскошелиться на заботу для Дэрила – редкое явление, а я его еще смущаю. Прикусываю язык, чтобы не усугубить ситуацию. С улицы доносится раскат грома. Снова оглядевшись на окно, обозначаю бегущие наперегонки капли дождя. Редкая погода для июня или июля – давно не заглядывала в календарь, – в другой день я была бы не рада капризам погоды, но не сейчас.

– Идем завтра в лес… – как-то мечтательно резонирую, чем застаю Диксона врасплох.

– Зачем?

– Ну как зачем, поохотиться, насладиться дикой природой, пострелять из арбалета, – поднимаю на него глаза и улыбаюсь. – Ты обещал.

Внезапная вспышка молнии заставляет подскочить нас обоих. Нервно посмеиваюсь, и Дэрилу передается мой позитивный настрой.

– Может, после плотного завтрака.

Прикрываю глаза. Реальность будто отдаляется. И я засыпаю.

***

– Дэрил, проснись, – наклоняюсь к его лицу с улыбкой до ушей. – Дэрил…

Кряхтит и медленно, неуверенно распахивает глаза.

– Какого хрена.

– Ты обещал научить меня стрелять после плотного завтрака. Не хочу хвастаться, но кое-какие базовые умения у меня есть.

Разносящийся по гостиной запах омлета со свежими овощами заставляет Дэрила сощуриться.

– Ты серьезно?

Бодро киваю и подпрыгиваю на месте.

– А теперь живо на кухню.

Диксон подводится и следует туда с таким лицом, будто без подвоха не обойтись. Наверняка ждет, что я напортачила. Впрочем, не виню его в этом.

– Ты точно приготовила завтрак? Это случаем не запах горящих занавесок или расплавившейся посуды?

Искренне рассмеявшись, беру Диксона за руку и веду к тарелке с выложенной кормежкой.

– Поверить не могу, что после тебя кухня осталась цела, – по-доброму улыбается мне, усаживается.

Я еще не закончила мытье посуды после готовки, поэтому первым делом бреду к мойке и принимаюсь чистить сковороду от не успевшего остыть подсолнечного масла.

Дэрил, не скрывая чавкающих звуков, засовывает в рот очередной кусок жареного яйца и запивает его горячим кофе.

– Диксон, тебя манерам не учили? – тихо посмеиваюсь, видя, как Дэрил ненароком роняет по всему столу мелкие остатки своего завтрака.

– Прекрати болтать, малая, и три эту чертову сковородку усерднее, – не отрываясь от еды, проговаривает он. А если точнее, то это едва ли говором назвать можно, скорее – невнятное чавканье. – Но свое слово сдержу. Как разберешься с посудой, поведу тебя в лес.

***

Глаз оказывается дальше глазного расстояния, в поле зрения получается круговое затемнение. На краях окуляра пляшут лунообразные тени. Дэрил дотрагивается до моего затылка, надавливает на него, и теперь затемнение равномерны.

– Теперь поставь ноги на ширине плеч, наклонить к носкам… Нет! Лоуренс, мать твою за ногу, совсем немного прогни спину, а не стань дугой! Так ты компенсируешь вес.

Слушать наставления Диксона уже нет сил, но я серьезно намерена научиться хоть чему-то. Даже несмотря на недовольное ворчание учителя.

– Ты так ничему не научишься, – бубнит Дэрил, когда я в очередной раз совершаю ошибку: снова спина недостаточно изогнута.

Приклад касается правого плечевого сустава, голова прямо, без наклона.