Текст книги "Юная Спасительница (СИ)"
Автор книги: Daria_Snow_
Жанры:
Постапокалипсис
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)
– Я знаю. Мне тоже, – неожиданно прильнув ко мне, Рик прижимает мое тело к сердцу и так же неожиданно быстро отстраняется. – Нам нужно двигаться.
***
Мефистофелевская улыбка светится в темноте. Она, как лампа, – единственное, что разгоняет непроглядную темь. Постепенно я перестаю концентрироваться только на губах неизвестного, и взору предстает целостная картина: в этом черном пространстве стоит папа. Не тот, которого я уже привыкла видеть в рядах Спасителей: по-домашнему одетый, аккуратно подстриженный, с укладкой и без щетины. Однако ухмылка все та же.
– Папа?
Он не отвечает; смотрит куда-то вперед, словно сквозь меня. Странно, вроде вопрос задала достаточно громко. Но стоит силуэту отца начать растворяться на глазах, как я принимаюсь орать. Громче и громче. Чтобы понять, что все мои усилия напрасны – этот голос звучит только в моей голове, когда на деле я не могу раскрыть рот. Громко, но так беззвучно обращаюсь к папе еще на протяжении пары секунд, пока его след стынет.
Мир погружается в кромешную тьму. Я, как всегда, одна. Удушающие слезы стекают по щекам, и, о чудо, губы приоткрываются! Солоноватая жидкость попадает на язык, и я на секунду ощущаю ее вкус.
«Это сон».
Я вновь в шкуре маленькой, беззащитной девочки, потерявшей адрианову нить.
– Выше нос, малая, – раздается уверенный голос из неизвестности.
Поле зрения внезапно расширяется, и я уже не так увлечена фразой, сколько своим телом. Вытаращиваюсь на свои крошечные ручонки, которые, как мне сперва думается, чертовски непропорциональны остальному телу. Но нет же, окидываю взглядом поджатые ноги, так же заметно укоротившиеся.
– Малая, – снова этот голос. До боли знакомый.
Поднимаю глаза, чтобы увидеть девушку своих лет.
– Что… Как… Кто ты?! – тон гораздо нежнее, писклявее ее. Как если бы сорвалось это с языка ребенка.
– Я это ты, но в разы сильнее, – отвечает она, и пазл соединяется воедино.
«Мне снова одиннадцать. Когда пропал отец, когда я осталась одна. Теперь это все объясняет».
Я немало удивляюсь, когда вижу саму себя с другого ракурса. Я действительно очень повзрослела и больше не похожа на ту одиннадцатилетнюю доходягу. Жизнь словно бьет из этой Челси ключом – ее сильные женские руки грамотно держат оружие, что маленькой мне и не снилось. Годами я была уверена, что не смогу стать лучшей версией себя, но все познается в сравнении. Видя себя в разном возрасте, видя колоссальные изменения между этими двумя этапами – детством и взрослением, – мне становится очевиден собственный рост.
Так и хочется понуриться и разреветься от безобразных воспоминаний. Сколько раз меня вытягивал из передряг не кто иной, как Мэтт. И в конце концов он поплатился за свою самоотверженность.
Не складывая крыльев, я беру ситуацию под контроль, поднимаю голову и жажду задать вопросы себе. Но я, тот еще умирающий лебедь, словно теряю голос и могу только безгласно глотать слюну. Взрослая версия меня, как-то загадочно улыбнувшись, идет в обратном направлении и растворяется во мраке. С ее уходом возможность говорить не возвращается. Я потираю лоб, пытаясь разобраться в тревожных картинах сознания. Все, как всегда: сон напоминает какую-то книгу или фильм с заранее прописанным сюжетом, где на импровизацию не осталось места. И если один персонаж уходит, так тому и быть.
Я закрываю глаза, расслабляюсь и мысленно повторяю «проснись». Внезапно напрягаю веки, ничего не происходит. Обычно это помогает проснуться, но не сейчас. Впрочем, я этому рада, ведь когда я вновь открываю глаза, казалось бы, ничего не меняется. Кроме, моей реакции на происходящее. Я облегченно выдыхаю, когда взгляд падает на фигуру в паре метров от меня; фигуру с черными взъерошенными волосами, с той же улыбкой, с теми же добрыми глазами.
– Мэтт…
– Я скучал по тебе, – заявляет он, обволакивая теплом своих ладоней. Его лучезарная улыбка отзеркаливается на моем лице.
Сквозь слезы мне удается выдавить из себя подобие голоса:
– А я-то как скучала.
Мне хочется прижаться к нему, раствориться в воспоминаниях о нас. Я уже не выдерживаю: кругом сплошная смерть.
– Я так выгорела и устала, – обращаюсь к Мэтту.
Почему именно он? После стольких лет каждый раз, когда мне нужно найти ответ на вопрос, появляется именно он. Я выросла, чувства к нему в прошлом. Но это чувство ностальгии по тем эмоциям, которые он заставил меня испытать, не дает мне возможности оставить его позади, как остальных. Не может он просто кануть в Лету, он особенный.
– Я знаю, Челли, – ласкательно отзывается он, прижимая меня к груди. Все такой же высокий, ну, или это я слишком низкая.
– Я прошла через столько дерьма, разве этого не достаточно? – На пальцы накручивает мои волосы, гладит по голове – как мне не хватало этих тактильных ласк. – Я всего лишь подросток, а не боец! Я не хочу сражаться, выживать. Я не хочу терять дорогих мне людей.
Мои руки опущены вдоль тела, и словно в поиске опоры ухватываются за широкие плечи Мэтта, затем поднимаются и наконец окольцовывают его шею.
Запах одеколона – тот самый, которым от него вечно веяло в школе: так он пытался перебить запах выкуренных с утра сигарет.
– Знаешь, почему ты мне понравилась? Почему это была не Молли или кто-то другой – только ты, – выдерживает паузу, заглядывая в мои опухшие глаза. – Потому что ты оптимистка. Ты сама этого не понимаешь, но дай-ка напомню, как искренне ты веришь в доброту и порядочность попадающихся тебе на пути выживших; как искренне веришь в светлое будущее, хоть иногда у тебя и опускаются руки. Я знаю, что тебе есть за что бороться – за такое будущее и таких людей. Это сложно, но ты справишься, и однажды проснешься с мыслью, что правильно поступила, когда не сдалась. Ты сильная, – испускает вздох, намереваясь сказать что-то еще. Одним словом, в воздухе застывает недосказанность, которая мигом исчезает. Мэтт набирается сил и выдает: – Ты иногда называешь ее лисенком: такие же острые черты лица, рыжие волосы и проворная, как этот зверь. У нее есть все задатки, чтобы вырасти в сильного выжившего. И я прекрасно знаю, что ты не упустишь возможности воспитать ее, показать ей, как можно оставаться человеком в таком мире. Ты должна бороться, если не для себя, то для нее. Сделай все ради нее, ради той маленькой девочки.
========== Глава 35. Не забывай про меня ==========
В руках из ниоткуда появляется баночка пива «Run Wild IPA». Первый глоток. Крепкий алкоголь обжигает горло.
Кажется невероятной такая реакция на вкус пива после пойла покрепче. Я пробовала самогон Дэрила, так что знаю, о чем говорю.
Однако еще более невероятным кажется вкус чего-либо во сне.
«Сны сменяют друг друга со скоростью света. Безумная ночка».
В том, что происходящее – сон, сомнений нет. И мне очень хочется понять, с каких пор сны стали такими осознанными, и вместо того, чтобы наблюдать за театром абсурда, я пытаюсь понять, когда наконец очнусь.
«Лоуренс, самое время проснуться».
Но нет же, у моего мозга на этот счет другие планы.
Очередной глоток пива вряд ли затуманит сознание, тем более во сне. Я подношу банку ко рту, как вдруг:
– Я всегда думал, что тебе пора завязывать.
Тихо. Снова тишина, темнота. Мозг снова рисует картины маслом, где я главная героиня, на которую можно посмотреть со стороны. И когда я говорю «посмотреть со стороны», я подразумеваю, что вижу все от третьего лица.
Я нахожусь в сплошном небытие, сфокусированная на напитке, и отрываюсь от него только, когда знакомый голос снова донимает меня.
«Челсия, ты в своем репертуаре».
В сердце что-то неприятно колет.
– Твои вредные привычки сведут тебя в могилу быстрее, чем любая война.
И, как если бы кто-то внезапно включил свет, пространство становится светлым-светлым, как морской жемчуг. Напротив меня повстает широкоплечая фигура Карла. Того самого… Таким я его и запомнила.
Эта дурацкая улыбка, выглядящая совершенно не к месту; ниспадающие из-под шляпы волосы, легкий живой румянец. Вспоминая, каким бледным он был в последний раз мне становится устрашающе не по себе.
Услышать голос Карла, как бальзам на душу – самое то, что мне нужно было.
– Карл! Я так скучала, – бросаюсь ему на шею прежде, чем он моргнет. – Мне тебя так не хватает…
Карл отвечает на объятия, и мне вдруг становится жутко от того, какие же у него холодные руки. Как у мертвеца.
«Точно, тебя больше нет».
– Я тоже скучал, дурында, – ах, эти прозвища, про которые я на секунду забыла.
В голове столько мыслей, на языке столько слов вертится, которые я хочу ему сказать, но не знаю как. Глаза жжет, обжигает – я бы сказала. Слезы оставляют после себя пламенный след, попадают в рот, превращая его в ад. Как же горячо, больно.
Всхлипывая, отдаляюсь и снова отпускаю его.
– Не плачь, – вытирает мое мокрое, надутое лицо. Я уже не замечаю низкой температуры его тела.
«Хоть это и сон, но очень правдоподобный».
– Ты не со мной, не здесь. Ты мертв. Это сон. Я проснусь и буду одна, – произношу это, заикаясь, давясь эмоциями.
Отвожу взгляд в сторону, чтобы снова убедиться, что мы стоим посреди некой пустоты.
Карл делает шаг навстречу, подхватывает меня за талию и ловким движением рук подтягивает к себе.
– Ты права. Меня больше нет, но у тебя есть Дэрил, Клэр, твой папа…
– Не напоминай о нем.
– Он не заслуживает смерти.
В этот же момент мне хочется пнуть его ногой по яйцам.
– Он как никто другой заслуживает смерти! Муж Мэгги, Дениз, Спенсер, испортил столько жизней, и моя не исключение!
Да нет же, вру я. Говорю я это на эмоциях, а в случае чего переживаю за своего старика больше, чем за себя. Какой бы тварью он ни был, я люблю его. Люблю своего отца и не позволю ему умереть.
– Он может исправиться, – трещит Карл.
Все превращается в ночной кошмар, в котором я вынуждена прикрывать уши и орать от чего-то очень противоречивого, разъедающего уши, мозг.
– Ты даже не настоящий! Это мое сознание! Ты бы не говорил такого! – вырываюсь из объятий Карла, не даю ему приблизиться к себе ни на шаг, истерю. – Карл бы ни за что на свете не защищал подонка, убившего его друзей!
Защищал бы. Еще как. Я узнала Карла достаточно. И, несмотря на расхождение собственных мыслей, я прекрасно понимаю, что Карл бы любой ценой хотел остановить войну, при этом не проливая крови. Он всегда верил в то, что люди меняются. А еще он верил, что мой папа не плохой человек, и он все еще любит меня: ему понадобилось время, чтобы убедиться в своеобразности наших семейных отношений.
– Дай ему шанс, как когда-то дала его мне.
Втягиваю сопли и вопросительно смотрю на него.
– Какой шанс?..
– Я же знаю, что нравлюсь тебе.
– Но я… ты…
– И ты мне нравишься, Челл, – подходит к моей остолбеневшей фигуре, берет за руки. – Я забочусь о тебе и желаю тебе всего наилучшего.
«Нет, он бы этого ну уж точно не сказал».
– У тебя была девушка, – уголки глаз становятся влажными, малюсенькие капельки соленой жидкости грозятся скатиться по щекам, и я жалостно скулю. – Я была для тебя не больше, чем подругой.
– Ты была моей лучшей подругой, – его губы так соблазнительно близко. Шевелятся, манят; он опережает мой порыв.
Прильнув к моему лицу, пленяет остатки разума. Тело послушно поддается каждому движению, отвечает на каждое касание. Отстраняюсь, чтобы захватить немного воздуха – автоматическая реакция на длительный поцелуй срабатывает даже во сне.
Губы Карла красные, как спелая, сочная вишня. Он притягивает меня ближе и убаюкивающе проговаривает:
– Я правда забочусь о тебе. И я верю, что ты станешь счастливее, когда научишься слушаться зова сердца, – по-доброму улыбается мне – радуется маленькой победе. Это в его стиле.
– Я попробую.
– Горжусь тобой, дурында.
Отпряну от него, и постепенно все силуэты начинают блекнуть. Не теряя времени, Граймс снимает шляпу и натягивает ее мне на голову. Она великовата на меня, спадает, так что приходится придерживать ее за края, чтобы взглянуть в лицо Карла еще раз.
Видение продолжает ослабевать, но я умудряюсь разглядеть довольную улыбку Граймса.
– Прощай, Карл.
За доли секунды все обрывается, и меня охватывает паника. Вскочившая с постели я вся в поту, до боли стискивая руками простыню. Кругом стоит тишина, тонкие лучи света пробиваются в комнату через закрытое жалюзи окно. Кое-как ощупываю лицо, чтобы понять, проснулась ли я или это очередной сон во сне. Что же, я ощущаю прикосновения, а когда пальцы доходят до саднящих шрамов, я даже охаю от боли.
Руки поднимаются к голове, натыкаясь на что-то мягкое. Шляпа шерифа. Из легких вырывается крик. Неужели я свихнулась? Неужели я все еще сплю? Сколько можно?!
– Что случилось? – в комнату влетает Мэгги, и я подавляю вопли.
– Я… я проснулась, – удивленно гляжу на медленно, еле перебирающуюся из коридора в мою спальню малышку Джудит.
Мэгги аккуратно кладет руку мне на плечо, чем несомненно успокаивает, и я нахожу в себе силы ткнуть пальцем в шляпу.
– Ах, Джудит оставила тебе сюрприз. – «Точно, Карл передал перед смертью шляпу Джудит». Мэгги выдавливает улыбку, которая уже через секунду смывается волной огорчения. – Кошмар?
Догадывается, что после вчерашнего, мне навряд ли хорошо, но усердно избегает темы.
– Вообще-то впервые за долгие годы это не кошмар, – уставшие даже не знаю от чего глаза опускаются на Джудит, которая не отличается особой жизнерадостностью; ее едва оторвали от брата, и она его больше не увидит… – Эй, Джудс, как ты?
Девочка как-то испуганно отводит взгляд.
– Ей хотелось бы посидеть с кем-то из родственников. Она обычно нервничает, когда слишком долго не видится с ними. С ночи не видела отца, брата, мачеху…
Раздосадованная я выдыхаю воздух и возвращаю девочке шляпу.
– Как Энид?
Не знаю, зачем интересуюсь ею, если мне и без того больно, а воспоминания о девушке Карла причиняют еще более неистовые страдания.
Мэгги тяжело вздыхает, как бы готовится сказать что-то, что мне точно не понравится. И когда до ушей доносится ответ «ужасно» с красочными описаниями всего, через что она проходит, я не нахожу в себе сил злорадствовать. Господи, мне так стыдно, что я вообще хотела потешаться над ее страданиями.
Голова забита тоской и дискомфортом. Я уже успела привязаться к своему дому в Александрии, к белоснежной, как в снегу, комнате. Каждый раз, когда я моргаю, а затем открываю глаза, ожидаю увидеть знакомый вид, но вижу только чужую кровать и другую не менее непривычную мебель.
– Только почувствовала себя как дома, пришел любимый папаша и все разрушил, – ворчу, не сводя глаз с Мэгги. Тема моего отца вызывает у нее ничего, кроме борозд на лбу и в уголках губ. На собрании она была более буйной. – Ты выглядишь слишком спокойной.
– Я пытаюсь не срываться на тебе или остальных. Всем сейчас тяжело.
Комок подступает у меня к горлу. Я вспоминаю о небольшом подарке Карла, который я запрятала под кровать. Я его уже просмотрела раз сто. Чувствую себя не в своей тарелке, и сюрприз от Граймса лучший способ отпустить все тревоги на неопределенный срок.
Я достаю сложенное втрое письмо и черный материал, гипотетически, кожу, с застежкой. Я ему частенько капала на мозги своей любовью к мрачной атрибутике, и всякие подвески и браслеты мне только в радость. Сердце так щемит, что в этом месте хватает судорога. Шмыгаю носом, стоит мне развернуть бумажку и узреть почерк Карла. Не очень разборчивый, но писал он не второпях – видела пару его заметок вроде списка дел или выписанных из комиксов реплик героев, которые он считал слишком крутыми, чтобы оставлять без должного внимания; я уже тогда приметила, как грязно он пишет. Так что письмо еще слишком аккуратно написано.
Мэгги будто парализована, ничего не спрашивает, просто ждет моих дальнейших действий.
– Рик тоже получил такое?
– Не совсем, у него только письмо.
– А Энид?
– Тоже только письмо, – она мнется, не зная, как бы корректно узнать. Однако прямолинейность, как мне кажется, почти всегда лучший вариант. И я рада, что Грин не терзает меня своим молчанием: – Что он написал?
Просить дважды не приходится.
«Дорогая, Челси.
Прости, что не сказал сразу. Я не мог. Не знал, как. Не хотел тебя расстраивать. За то время, что мы знакомы, ты стала мне родным человеком. Хотя бы из уважения к тебе я должен был признаться, но оказался слишком слабым. Я сам не знал, как справиться с этой болью. Мне было страшно, но я уверен, если бы ты узнала раньше, то, как всегда, поддержала бы. И, может, то время, что я пытался смириться с собственной кончиной, было бы менее напряженным. Наверное, мне было бы не так страшно, а заодно у нас было бы больше времени.
Ты сильная, вероятно, самая сильная выжившая, которую я когда-либо встречал. Ты воспитаешь Клэр, позаботишься о том, чтобы Дэрил хотя бы после войны помылся, и вы доживете до мирных времен. Сейчас тебе нелегко, но ты сама прекрасно понимаешь, что так будет не всегда.
И еще кое-что… Тебе может показаться, что Ниган ужасный человек. Но это не так. Знаю-знаю, дурында, сам когда-то был другого мнения, каюсь. Каким бы плохим, безалаберным отцом он ни казался, он любит тебя. И поверь, все еще есть надежда достучаться до него. Просто попробуй. И дело не в том, что он мне так запал в душу. Я вижу, как он тебе дорог. Несмотря ни на что, ты переживаешь за своего отца, и не отрицай этого. Ты делаешь хуже только себе. Прости его. Не держи зла, отпусти все плохое и прости.
Спасибо за то, что ты такая отличная подруга. Спасибо за поддержку и время, проведенное вместе.
С любовью,
Карл».
Изнутри вырывается сдавленное рыдание. Смыкаю веки, зарываясь в горе. Меня поглощает не только хандра, но и тепло от объятий Мэгги, успокаивающе поглаживающей меня по спине. К ноге также примыкает что-то, заставляющее выйти из отчаяния. Джудит.
Лед на сердце тает, когда я вижу, как девочка тоже обвивает меня руками. Выходящая из глаз в виде жидкости досада перетекает в умиление, которое я не знаю, как выразить. Усаживаю девочку себе на колени, прижимаю к груди и не могу избавиться от чувства, что частичка Карла сохранилась во всем окружающем; не только в письме, браслете или шляпе – Джудит, его сестра, его кровь… она еще совсем ребенок, но так напоминает Карла. Наверное, своей непоседливостью: даже в такой трогательный момент не может спокойно посидеть на коленках и пытается найти удобное положение.
Я про себя улыбаюсь и думаю, что не позволю девочке забыть брата. Кто-кто, а он тоже участвовал в ее жизни, не меньше Рика.
«Рик».
Не долго думав, я решила поговорить с Риком. Узнала, что сидит он под деревом на холме, возле того самого поля. Не встает и перечитывает письмо сына по десятому кругу.
Тяжело представить ту боль, охватившую Граймса-старшего. Потерять ребенка почти для любого родителя – трагедия на всю жизнь, и с ней не справится ни одно лекарство. Мне всегда казалось, что Рик слишком непробивной, его темперамент не позволял ни единому ранению стать у него на пути, а как же быть с душевными ранами? Сейчас этот человек припал к земле и растирает сопли по лицу.
Подхожу к нему. Рик морщится, чувствуя себя побежденным, бессильным, виноватым. Мне самой не хватает Карла, но сравнивать свою боль с той, что испытывает отец погибшего ребенка, бессмысленно.
– Я хотела узнать, что, – запинаюсь. – Что Карл написал. Если это как-то касается моего папы…
– Нет, – говорит он лаконично.
Не понимая, к какой части своего предложения принимать отказ, жалостно киваю и извиняюсь, что потревожила.
– Нет… Это касается не твоего папы, – утирает нос, глаза. – Спасителей в целом.
– Если он попросил не убивать их всех до единого, я поверю… Поверю, что писал он это еще не в бреду. Это так на него похоже. Но если ты чувствуешь, что должен, я пойму. И поддержу.
– Ты хочешь, чтобы я убил твоего отца?
И прежде чем призадуматься над его словами, я механически отвечаю:
– Нет. Не буду врать, я этого безумно боюсь. Но он этого заслуживает, и я в любом случае на твоей стороне.
Рик смеряет меня недоверчивым взглядом и напрягается. Первое, что мелькает в голове, когда он встает на ноги, вцепившись в рацию, – он ее разобьет! Граймс не изволит объяснить своих намерений, но мне это и не нужно, когда наперекор ожиданиям он настраивает частоту. «Позови Нигана», – после этой фразы все становится на круги своя.
Рик сплевывает кровь вытекающую из разбитой губы, которую он никак не может перестать кусать. На его руках и лбу распухают валики в виде вен, стоит голосу отца донестись до ушей.
– Рикки, не ожидал твоего звонка. Может, скажешь, где ты? Поболтаем лично.
Отец в хорошем настрое, весь такой задорный, в отличие от нас с Риком. Сперва Граймс вытаращивает на меня голубые глаза, будто ожидает, что я захочу отнять рацию и донести до отца все сама. Я вновь вспоминаю о Карле, не находя в себе сил отвести взгляд от светлых, как у его сына, радужек. На собственные глаза накатывают слезы, и опустошенная я прячу лицо в ладонях. Рик громко и с заметным усилием затягивает воздух в легкие, чтобы испортить настрой и моему отцу.
– Карл мертв. Он написал прощальные письма. Одно он написал тебе. Он просит тебя остановиться.
Голос отца не звучит потрясенным. Он берет момент, чтобы поверить в это; ждет, когда же раздастся: «Шутка!» А этого не происходит.
– Просит меня остановиться?
– Он просит нас о мире, – поясняет Рик, делая три шага вперед. Останавливается, поворачивается ко мне и следит за реакцией. – Но для этого слишком поздно. Возможности договориться меня не интересуют. Я убью тебя.
Не знаю, как реагировать. Его слова не вызывают у меня пока что беспокойства. Я ожидала, что буду встревожена или зла на такое скорое решение, но нет же. Я совершенна спокойна и скорее заинтересована в дальнейшем развитии диалога.
Папа понурым тоном вопрошает:
– Как это произошло?
– Что?
– Как он умер? Это были мы? Он погиб при взрыве? Или от пули?
Рик хмурится, закрывает глаза и беззвучно шепчет какие-то ругательства.
– Нет, не вы! – резко парирует он. – Карл пошел помочь человеку, и его укусили.
Папа снова задумывается, не произносит ни слова, и я слышу его сопение.
– Черт побери. Рик, мне жаль. Знаешь, у меня были на него были планы. Он был нужен мне… нужен этот парень. Он был нашим будущим.
Глаза Рика плотно закрыты. Он корчит сердитую гримасу, и я понимаю, что если бы беседа состоялась лично, то Рик бы без зазоров совести врезал папе.
– Смерть – вот твое будущее!
– Что ты творишь, Рик? – он звучит действительно удрученно, и я начинаю испытывать тоску с пущей силой. И дело уже не только в Карле, но и в том, как же отец переживал и все еще переживает за чужого ребенка, не заботясь ни капли о своем. Мне казалось это несправедливым с того самого момента, как я увидела взаимодействие Карла и папы. Но сейчас мне кажется еще более оскорбительным, несправедливым и лицемерным. – Зачем ты все усложняешь? Карл умер из-за тебя; из-за того, что ты решил гнуть свою линию. Хотя он мог уйти любым другим способом. Да любой из нас может улететь на тот свет в любой момент! Но в данном случае в его смерти виноват ты, потому что тебя не было в тот момент, когда он решил совершить глупость. Ты сам задал этот курс, Рик. Кто следующий?
– Следующий ты, – произносит он эти слова, как нечто прочно обдуманное.
– Нет, но кто-то им будет. Видишь ли, я помогаю людям не умереть. Я нужный ответ. Понимаю, тебе тяжело, но пришло время, и ты должен кое-что усвоить: не позволяй ни одному из своих паршивых решений стоить жизни людей, которых ты любишь. Этот груз он всегда будет с тобой. Всегда. Как и Карл. Черт, даже я его ощущаю. И еще долго буду ощущать. Ты можешь дать мне возможность спасти всех вас, именно поэтому я убил всех твоих друзей. Ты можешь сидеть где-то там и кричать, что убьешь меня, но не сможешь. Ты облажался. Облажался как лидер. Но главное, Рик, ты облажался как отец. Пришла пора сдаваться. Сдавайся, Рик, ты уже проиграл.
На секунду в глазах Рика вспыхивает зверский огонь, он смотрит на меня и кивком головы в сторону подзывает к себе. Я повинуюсь, но не тороплю события.
– Хочешь сказать, ты не облажался как отец? Твоя дочь не хочет возвращаться к тебе. Она не хочет знать тебя и, если понадобится, убьет тебя!
– Это она так сказала?
– Да, – цедит сквозь зубы Граймс.
– Где она сейчас? С ней все хорошо? – мне даже кажется, что его судорожный тон вполне реален, и он волнуется обо мне.
Рик протягивает мне рацию. Это возвращает меня к действительности, оттягивая от анализа папиного поведения.
– Я тут, – отзываюсь я. Нелегко разговаривать с ним после всего услышанного и собственных наблюдений, но я пытаюсь держать планку хладнокровия.
– Моя дочурка…
– Ты ничем не лучше Рика, – отрезаю я. – Ты никогда не был рядом, когда я совершала ошибки. Иногда ты им даже способствовал. Не смей говорить, что Рик виновен в смерти Карла.
Рик сдвигает брови, внимательно слушая. И я полностью отдаюсь общению с папой.
– Мне жаль, Челл, поэтому я хочу все исправить. И я сделаю все, чтобы наша семья воссоединилась, – ему явно трудно выговорить последнее предложение, как если бы он знал, что это нереально; семья разрушена и пути назад нет.
Но мне не составляет труда сорвать спектакль и свести его тираду на нет.
– Мы не семья.
– Я знаю, что сейчас ты тоже очень подавлена смертью Карла, не делай поспешных выводов. Ты на эмоциях, и я это понимаю. Понимаю, потому что мне самому жаль парня. Но я хочу, чтобы ты поняла, что твой старик пытается. Помнишь, когда на нас напали бандиты? Я спас тебя. Я спасал тебя неоднократно, потому что люблю тебя. И, может, мои воспитательные меры не всегда тебе понятны, но я вижу насквозь тебя, Челл. Я знаю тебя как никто другой.
– Нет, не знаешь.
– Знаю, уж поверь. И ты сама слышала, что я готов остановиться. Рик единственный, кто хочет убить меня в любом случае. Это его выбор. Но знай, я никогда не наврежу тебе. Я люблю тебя, Челли…
Я сама под гнетом эмоций и его голоса чуть ли не отвечаю тем же, почти произношу «и я тебя», но останавливаю себя вовремя.
– Я ненавижу тебя.
Связь прерывается. Я возвращаю Рику рацию, и мы с ним обжигаем друг друга взглядами. Мы оба злы, но не друг на друга, поэтому держим эмоции в себе.
«Не все Спасители плохие люди».
Я продолжаю слышать твердящий об этом голос Карла, представляю, как бы он надрывал связки, чтобы я увидела что-то хорошее в них и в отце.
«Я люблю тебя, пап».
Его последние слова.
Община была разрушена. Спасители сделали свое дело и уехали. Рик и Мишон тащили на себе Карла сквозь догоревшие останки Александрии. К счастью, пошел сильный ливень, постепенно потушивший огонь. Большая часть домов хоть и сгорела, но подлежат реконструкции. У меня хорошо отпечатались в памяти пейзажи разрухи некогда славной и процветающей общины.
Я бежала впереди, расчищая дорогу от ходячих. Почти не оборачивалась, страшась вида Карла. Он повис на своей семье, не способный перебирать ногами. Он был полностью обессилен.
Кровать в доме была не в том состоянии, чтобы класть на нее Карла. Я не придумала ничего лучше, чем взять пододеяльник и расстелить его на полу. Хотя самочувствие Граймса было безумно скверным, и мне показалось, что ему вообще плевать, где и в какой позе находиться – одинаково плохо.
Но держался молодцом: не сетовал на состояние, не корчился от боли – достаточно смиренно лежал, рассказывая о временах, которых я не застала. Как они укрывались в тюрьме, защищали ее от Губернатора, приказал не сдаваться и дать отпор Спасителям. Но не убивать всех до единого.
«Среди них остались хорошие люди», – его излюбленная фраза.
Я сидела по правую сторону от него, держала за руку и плакала. Он не уставал повторять быть сильной ради него, ради Дэрила, Клэр. Невзирая на слабость во всем теле, он умудрялся шевелить пальцами, кое-как поглаживая мою ладонь. Именно тогда я почувствовала некий электрический заряд, завевший мое окаменелое сердце по-новой. Я вновь поверила в то, что все не так уж и плохо, и у нас есть будущее. Но это только на время.
Потом настала тишина. Рик и Мишон всхлипывали, и Карл, видимо, решил их добить.
– Я хочу уйти как герой, – с этими словами его рука потянулась к кобуре.
Нет, мы не были готовы к этому. У нас было в запасе еще немного времени. Ведь так?
– Нет… – приговаривает Рик. – Нет, нет, нет.
– Пора. Я готов.
Он настаивал. Сквозь слезы и злость на судьбу мы вышли из дома. Рик не простоял бы на ногах ни секунды дольше, завалившись на порог дома. Он подпер руками голову и дал волю чувствам. А потом, буквально через секунду, раздался глухой выстрел.
Меня передернуло от ужаса. Сокрушенная трагедией Мишон завалилась на колени. А я стояла с глазами на мокром месте, лицезрея, как некогда сильные люди ломаются.
***
Укладываю сорванные два белых цветка на земляную насыпь – лилии, которые росли у Карла под домом. Я не сдержалась от соблазна окинуть Александрию новым взглядом; узнать, какие чувства испытаю, когда увижу могилу за домом Рика.
Мы ее выкопали только ночью. Она свежая, но выглядит такой бледной и теряющейся на фоне разрухи, что кажется, стоит она уже давно. Надгробием служит самодельный крест из прибитой одна к другой досок. Мне неприятно смотреть на могилу. И не только из-за того, кому она принадлежит, но и из-за ее тусклости. Такая яркая, светлая личность, как Карл, заслуживает лучших поминок.
Я сплела венок из полевых цветов. Они, конечно, все одной палитры и не такие светозарные, какими бы хотелось, чтобы они были, но все же лучше, чем ничего.
Вешаю венок на надгробие и не произношу ни слова, глотая слезы и вспоминая все наши совместные моменты. То незабываемое катание на роликах, ужин с отцом, когда мы с Карлом переглядывались, и я радостно ловила каждый его взгляд. Или побег из Святилища. Я была измазана кишками ходячих, из-за чего он не хотел обниматься. Я его не виню, от меня действительно несло трупаниной.
Сквозь слезы умудряюсь улыбнуться. Но внезапные шаги позади побуждают меня схватиться за пистолет.
– Клэр?
Девочка, одетая в дутые штаны и кожаную куртку поверх них, на глазах превращается в пятно. Неудивительно: пелена слез не дает разглядеть ее получше. За последние два дня она очень изменилась. Взгляд стал отчужденнее да и сама она выглядит взрослее.
Мои зубы обнажаются в гримасе отчаяния – в этом мире не так уж много людей, с которыми я не боюсь показаться слабой. Я позволяю себе снять маску черствости, спрятать оружие и всем видом показать, что не готова возвращаться в Хиллтоп. Клэр не киснет, в отличие от меня и слегка отрешенно выдает:
– Дождь собирается.
– Ты следила за мной? —заведомо знаю ответ, но все равно вопрошаю в наигранном недоумении.
Над макушкой затягиваются тучи, на которые мне плевать. Правду говоря, я не ожидала, что Клэр рванет за мной. Возможно, мне было бы легче от этого. Не хочу, чтобы на нас снова напали и мне пришлось думать не за себя одну, а за нас обеих.