Текст книги "АН -7 (СИ)"

Автор книги: Безбашенный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 45 страниц)

Обиженный, ясный хрен, так этого дела не оставил, но что тут могли поделать в Большом Совете его сторонники и родичи со стороны мамаши после хорошо известного и немало нашумевшего прецедента с самим Апеллесом? А тут и прокаченный, хоть и тоже "блистательный", но не с такой крутой родословной, и выбранный общинами вместо него тоже не совсем уж простолюдин, а по отцовской линии – очень даже свой и вполне себе "в отца место", и в этом смысле даже традиция не нарушена. Ну и чем было крыть родне обиженного, когда и мы с нашими сторонниками выбор общин поддержали? А нас кто на поддержку настропалил? Ну, остальных-то наших я, а меня – правильно, Курий попросил. После столь крутых заслуг перед своей общиной его авторитет в ней взмыл до небес, и вопрос, кому быть новым старостой вместо настозвиздевшего старого, отпал сам собой. А у меня в результате и эта община с тех пор в клиентах практически вся, и немало людей в соседних с ней, и вождь ихний новый, потому как надо ж было помогать парню начинать рулить. Ну и вольноотпущенники, которым со своими вопросами кроме бывшего хозяина и обратиться-то больше не к кому. И вопросов у всей этой оравы, покуда я по Атлантике шлялся, накопилось немало.

Не знаю уж, какой там стиль общения патрона с клиентами считается у римлян каноническим, потому как мой собственный римский патрон не фанат формалистики, а у нас тут ещё и не Рим, а Турдетанщина, так что и стиль у меня – свой собственный. У меня, когда я клиентов принимаю, и дети при этом присутствуют – кто уже в состоянии понять, что к чему. Ну, если клиент не просит о строгой конфиденциальности, конечно. Излагает мне клиент свою проблему, а я тут же поясняю детям непонятные для них моменты, они вопросы задают, и я им на них отвечаю. Задаю клиенту уточняющие вопросы по делу и его ответы тоже поясняю мелюзге. Решаю наконец его вопрос, и все реальные варианты решений им разжёвываю с пояснениями, почему другие нереальны или неприемлемы. А разбирая реальные, поясняю им и соображения по каждому из них, да и клиенту, если есть возможность, стараюсь предложить на выбор по вкусу пару-тройку равноценных для него решений. Дети вырастут и начнут собственной клиентелой обрастать, и надо, чтоб знали, понимали и умели с ней работать. Ну и клиенты должны видеть, что смена растёт вполне компетентная и квалифицированная. Млять! Римскому патрону письмо ещё настрочить надо, а то скоро месяц, как из-за океана вернулся, а всё никак не удосужусь – нехорошо это. Ну и вот как тут расслабишься?

А на следующий день – млять, как в воду мы с Хренио глядели! Провёл в школе урок у седьмого класса, базовую ДЭИРовскую подготовку уже освоившего и грызущего теперь основы моих собственных наработок. Самые азы, конечно, потому как опасно это дело форсировать. Ну, в смысле, у кого хорошие врождённые задатки, тем нормально, а у кого среднестатистические, для тех спички детям не игрушка. Главная-то засада в том, что для правильного понимания разработанной мной ещё в ходе собственных занятий техники безопасности современные знания нужны, которые в полноценном виде будут даваться им только в кадетском корпусе, а пока они у них слишком отрывочны и не сведены в единую стройную систему. Не все же такие природные уникумы, что и без этого справятся, а для остальных задача – научиться, а не героически надорваться в стремлении лихо догнать и перегнать имеющих генетическую фору самородков. Короткой пятиминутной перемены только на быстрый перекур и хватает, так что она обошлась без баталий. На втором уроке я вёл старшие ДЭИРовские ступени у шестиклашек – тут проще, поскольку методики и учебники разработаны до меня. А вот на перемене после него, уже двадцатиминутной, Юлька с Наташкой, как я и ожидал, пошли в психическую атаку.

– Макс, ты с Васькиным вчера говорил? – застрельщицей, конечно, Наташка.

– Говорил, разобрался и полностью с ним согласен. Куда нам спешить-то, если эпидемия пока только на юге Италии и раньше весны до Испании не доберётся? На уши людей без веской причины зачем ставить, когда за зиму всё можно подготовить спокойно и без квадратных глаз? Вы, бабы, срочную не служили и на плацу по семь раз на дню из-за любой ерунды не строились, а мы служили и строились – знаем, каково это.

– Ну а как насчёт тех несчастных семей, которые он в Бетику высылает? – ага, в бой вступают главные силы, то бишь Юлька.

– А что семьи? Во-первых, не ОН высылает, а МЫ высылаем – это вовсе не его личное, а коллегиальное решение правительства, одобренное и Большим Советом. И моё, кстати, тоже. А во-вторых, мы не первый год семьи преступников и бузотёров в Бетику высылаем, даже не второй – что ж ты тогда молчала, гуманнейшая ты наша?

– Ну Макс, ну тогда же там не было голода!

– А теперь есть. И что от этого меняется? Персоны нон грата от этого перестают быть таковыми? Не мы устроили этот голод, и у нас тоже точно такие же неурожаи, как и там, и наш народ тоже не жирует, а голода у нас нет только потому, что мы предвидели эти неурожаи и подготовились к ним заблаговременно – я не вижу веских причин менять политику, цели которой по-прежнему актуальны.

– Макс, ну ведь дети же!

– Ага, в том числе и дети. Как и в тех семьях, которые мы высылали и раньше. Так это ты видишь только надводную часть айсберга. А ты знаешь хотя бы, сколько семей мы высылаем обратно из наших фильтрационных "концлагерей"? Так во многих из них, представь себе, тоже есть дети.

– Да знаю я об этом, Макс! Но всех же не прокормить всё равно, и те – не наши.

– А эти – наши, но такие, что лучше бы их не было. А вот те – что, не дети? – я указал ей на резвящуюся во дворе школоту, – Так они – ещё более наши. И мои среди них есть, и твои, и всего нашего ближнего окружения. И обезьянышам среди них – не место.

– Ну Макс, ну я же не об этом! Сюда они и не попадают. Что я, сама паршивцев при наборе в первый класс и из младших классов не отсеиваю?

– А я – об этом. Сама же грозишься в самые ближайшие годы выпустить кадры уже и для первых турдетанских школ. Их – кто от таких же приматёнышей оградит? Или раз не наши там дети, так и хрен с ними, пусть в обезьянники превращаются?

– Ну так и там, конечно, тоже надо отсеивать.

– Куда? На улицу? Чтобы уродцы, отделываясь легко, и сами убеждались в том, что их поведение – выигрышное, и нормальных убеждали своим примером, что быть вот такими, как они – это круто и правильно?

– А что с этим можно поделать?

– То, что мы УЖЕ делаем и будем делать впредь.

– Но ведь это же фашизм какой-то получается!

– Ну, раз получается, то ведь не "и вообще", а из конкретных действий. Какие из них не направлены на наши цели и не ведут к ним? Если в результате у нас получается фашизм, так значит, судьба у него такая – быть фашизмом. Ага, обыкновенным – гораздо обыкновеннее того, про который тот старый фильм-агитка. Только тот на самом деле был экстримом, а обыкновенный – получается у нас. Какого будущего мы хотим для наших потомков, ты знаешь – сама в обсуждениях участвовала, и принципиальных возражений у тебя не было. Но вот реальный путь к нему – к сожалению вот такой, через обыкновенный фашизм и кровавую гэбню. Если ты продумала до тонкостей и готова предложить более гуманный, но гарантирующий те же результаты и в те же сроки – и в нашем варианте не маленькие, кстати – показывай, куды слухать, и я хоть сейчас с удовольствием развешу ухи и буду весь внимание…

13. Африканские страсти

– Энушат! Что ты ещё выдумала?! – Мириам впала в ступор, когда шмакодявка, слопав символические три жёлудя и глядя на полные миски пацанвы, протянула и свою за хорошей добавкой.

– Ну мама, ну вкусно же! А почему им можно, а мне нет? – качнула девка права.

– Слушай свою маму, Энушат! – наставительно изрёк ей мой наследник, – Тогда нам больше достанется, – и пацанва рассмеялась.

– Видишь, мама, они всё съедят! – сама-то с трудом сдерживает смешок.

– Всемогущий Баал! – финикиянка, сжевавшая свои три жёлудя с героическим видом жертвы варварского обычая, окончательно выпала в осадок, когда глядя на сестру и принимая за чистую монету шутки детворы, ручонку к желудям обеспокоенно протянул и сидящий у неё на коленях совсем мелкий Малх, – Ладно бы эти испанцы, они здесь все их едят, но вы-то у меня в кого такие? – едва заметно улыбается, наши хмыкают, залп в мою сторону глазами массовый и дружный, я тоже ухмыляюсь и набираю полную ложку каши из желудей каменного дуба, щедро сдобренной соусом из порошка шампиньонов – когда ж это мне правда в глаза колола?

Я ведь рассказывал уже о нашем ежегодном осеннем празднике желудей, когда их едят в стране все без исключения? Вот как раз на подобный случай неурожая зерновых он и внедрялся. Хлеба-то много не нужно, если хватает другой жратвы, так что неурожай пшеницы сам по себе не столь уж и критичен, но из чего прикажете варить кашу, если не уродился и ячмень? Вот тут нас и выручают жёлуди, особенно каменного дуба, которого в наших лесах, хвала богам, достаточно – жёлуди обычных идут в основном на корм скоту.

Мы-то, люди уж всяко не бедные, могли бы в принципе и обойтись без желудей в рационе. Но раз уж у нас обыкновенный фашизм, то он ведь что означает? Сплочённость и солидарность всего народа перед общими проблемами, и мы как тутошняя элита – тоже часть тутошнего народа, и если он вынужден есть жёлуди, то и мы тоже их едим. Не так много и не так часто, пускай даже и раз в неделю, но и это уже достаточно регулярно. Тут ведь принципиально важен сам факт. Продегустировать желудёвую кашу один раз в год на соответствующем официозном мероприятии или даже откушать в разовом, опять-таки, порядке "жёлуди по-легионерски" в близлежащем лагере Первого Турдетанского – это же заведомая агитационная показуха, и все это прекрасно понимают, а вот когда наши слуги готовят аналогичное блюдо и себе, и нам, и поедаем мы его не публично напоказ толпе, а за заборами и стенами наших особняков, да ещё и регулярно – это совсем другое дело. То, что не в падлу богатым баловням судьбы – тем более не в падлу и трудящимся массам. В Бетике ведь отчего голодают? Что там, желудей меньше, чем у нас? Ничуть не меньше, и перебились бы ими, как перебивались и предки в старину, если бы не было в падлу. А в падлу отчего? Оттого, что ни римляне желудей не едят, ни подражающая им собственная элита, глядя на которую и простонародье предпочитает в массе пускай даже и голодать, но "держать марку" приобщённых к передовой античной цивилизации, которая желудями даже рабов не кормит. Забавно наблюдать, как те же самые люди хоть и морщатся, но уже едят желудёвую кашу в фильтрационном "концлагере", где её раз в день ест и стража, а раз в неделю ради показухи и лагерное начальство. Глядя на них – уже как-то не в падлу. Ну, большинству – есть выкобенивающиеся, но недолго, потому как таких первыми же и гонят взашей. Правильно говорят, что разруха – она прежде всего в головах.

С грибами же ситуёвина в чём-то проще, но в чём-то и сложнее. Проще в том плане, что предубеждения против грибов в народе нет – как греки с римлянами собирают и едят их вполне охотно, так и испанские иберы от них в этом отношении не отстают. Не так, как современные испанцы, допустим, те – народ романский, у которого его страсть к грибным блюдам больше от поздней римской имперской кухни унаследована, у иберов их поменьше, и не так они изысканы, и фанатизма такого нет, но собирают и едят их веками. Сложность же в том, в чём и у всех – грибами лакомятся, но как серьёзную жратву никто их не воспринимает. Едят-то ведь их в традиционном виде, то бишь в цельном, в котором они малопитательны, так что правильное в общем-то в народе о них мнение. Ну откуда ж трудящимся массам знать о питательности грибного порошка, если никто из них никогда его не делал? Как знают и умеют, так и готовят, как приготовили, так и съедят, как съели, так и усвоили, а как усвоили – так и оценили пользу. Вкусно, приятно, но если есть одни только грибы, то через некоторое время – что ел их, что не ел.

Фокус тут в составляющем клеточную оболочку грибов фунгине, который, как Наташка объясняет, сродни хитину насекомых и прочих им подобных многоножек. Наш желудочный сок переварить его не в состоянии, отчего и усвоение грибных полезностей получается процентов на десять, не больше. Смысл размалывания высушенных грибов в порошок в том, что при этом разрушается фунгинная оболочка грибных клеток, и если их размол достаточно мелкий, то и до девяноста процентов усваивается, как и из мяса. И с мясом тут сравнение грибов не случайное, а вполне по делу, потому как именно мясные белки, то бишь животные по своему составу, мы из грибов и получаем. Вкус разве только не мясной, поскольку в самом мясе он солями калия обеспечивается, но это поправимо – поташа добавить, из обыкновенной золы добываемого, и будет правильный вкус. Труднее всего к сушке и размолу грибов народ приучить. Хоть и нет на это прямых запретов ни в религии, ни в светских обычаях, но традиция есть традиция – ни отцы так не делали, ни деды, и вообще, кто и где так делает? Вот, мы теперь делаем, и способ внедрения в массы – тот же, которым и картофан в России внедрялся. Точнее – внедрился в конечном итоге, потому как поначалу-то он внедрялся петровским указом в приказном порядке с угрозами кар за неисполнение, отчего и исполнялся тот указ чисто для галочки – вот, велено нам было посадить – посадили, растёт, а зачем – то не нам, то государю ведомо, а наше дело подневольное. Никому же никто толком ни хрена не объяснял, и когда народ это ещё и есть заставили, многие ядовитыми ягодами травились, отчего вспыхивали бунты. А вот когда отчаялись преемники Петра принудительно народ к картофану приучить, да и хрен на это дело забили, вот тогда и пошло это дело в массы – где помещик знал, как это едят, там и крестьяне его узнавали от его дворовых слуг, а от них – их соседи, а от тех – дальше знание шло. Поэтому и не сходим мы с ума с правительственными постановлениями, а то ведь, чего доброго, идиоты на местах ещё и мухоморы молоть и жрать людей заставят, а с личного примера сразу и начали – высадили у себя в латифундиях шампиньоны, которым губительное для зерновых дождливое лето – что доктор прописал, ну и сушим их, мелем в порошок, готовим подливу к каше и прочим блюдам, сами их едим и соседей угощаем. И в соседних с нами крестьянских общинах многие уже нашему примеру следуют, а кто не хочет – вольному воля, пусть давятся желудёвой кашей без подливы. У нас ведь свобода, верно? Хочешь – живи, не хочешь – не живи, силой никто не заставляет.

Выращиванием грибов, правда, мало кто пока всерьёз занялся, потому как и в лесу их дождливым летом полно, но это придёт со временем, главное – привыкают сушить и молоть. Дело тут не только в привычке собирать в лесу на халяву, а ещё и в том, что на вкус шампиньон ничем не примечателен, и многие другие грибы заметно вкуснее его. Вот их в основном и собирают целенаправленно, а шампиньоны, как и прочие малоценные – только до кучи. Для нас же собака порылась в аминокислотном составе грибных белков. Самый полный их набор, не худший, чем в мясе, в белых грибах и в шампиньонах. Белый и у турдетан ценится, но вот нормальному окультуриванию он не поддаётся, а много ли его соберёшь в лесу? Шампиньон же растёт на грядках с немыслимой для леса густотой.

На соседей она производит впечатление, но нас самих не радует, потому как это только для дикорастущих лесных грибов она немыслимая, а для шампиньонных теплиц нашего современного мира – млять, разорились бы они на хрен при такой урожайности на единицу площади, как у нас. Во-первых, диких шампиньонов в Испании несколько видов, и Наташка не уверена, что мы ввели в культуру именно тот, который был окультурен и в нашем реале. Она говорит, там есть свои тонкости, по которым и у спецов по грибам нет единого мнения. Во-вторых, мы разработали и применяем упрощённую технологию, и не оттого, что не можем осилить навороченную, а оттого, что разрабатывали её специально для крестьян – то, что они наверняка смогут, когда дозреют до осознания исторической необходимости, без особого труда перенять у нас и воспроизвести у себя. А в-третьих, и это главное, наибольшую урожайность культурный шампиньон даёт на конском навозе. На коровьем и свинском, не говоря уже о птичьем помёте, она у него уже ощутимо ниже, а мы его выращиваем вообще на грунте. Я ведь упоминал уже, как мы давеча с Наташкой этот момент обсуждали? Да, урожайность аховая, но выращивать жратву прямо на говне, жрать её такую самим и предлагать другим – нас просто не поймут-с. Да и что нам за теми рекордами-то гнаться? Мы же не в осаждённой крепости, где народу набито как сельдей в бочке, а каждый квадратный метр площади на счету. Есть земля, неплохо удобряемая и нормальным перегноем из листьев и травы, есть долгий период тепла субтропического средиземноморского климата и есть эти нескончаемые дожди, которых никто не просил, и которые губительны для зерновых, но для грибов они просто идеальны – какие проблемы?

– Вы прямо как к осаде готовитесь! – у Мириам, на североафриканской родине которой таких дождей не бывает, а те, что есть, урожаю только на пользу, даже в башке не укладывается, что где-то может быть иначе, и мотивацию нашим мероприятиям она видит только одну – сугубо милитаристскую, – Это Карфагену запрещено воевать, и если дикари подступят к самим его стенам, осада и голод будут неизбежны. Но вам-то чего бояться с вашим войском?

– Мириам, да разве же в дикарях дело? – попытался урезонить её Фабриций, у которого мы и собрались, – Здесь другая страна и другой климат. Ты видишь эти дожди?

– Ну так осень же – дожди и должны уже быть.

– И всё лето были такие же.

– Ты преувеличиваешь, Фабриций. Не бывает таких дождей летом, – убедить её было нереально, – Отец говорил, вы не увеличиваете ваше войско, чтобы соседство с вами не пугало римлян, но я же видела, как вы его обучаете, – привёзший её с детьми Арунтий кроме показа Оссонобы устроил ей и экскурсию в лагерь Первого Турдетанского, дабы у неё не возникало вопросов, чем это мы тут таким заняты, что даже и на короткое время в Карфаген вырваться не можем.

Это тесть меня таким манером выгородил, если кто не въехал. Она ведь Малха родила весной прошлого года, на лето которого у нас как раз пришлась командировка в Вифинию. Можно было в принципе и по пути туда заглянуть навестить, и на обратном пути, но как раз это-то Арунтий и запретил строго-настрого. В силу политически весьма рискованной специфики нашей миссии никто и ни под каким соусом не должен был даже косвенно связать этот наш вифинский вояж с Карфагеном, так что палиться в нём было категорически противопоказано. Я ведь рассказывал уже, чем мы там занимались и КОГО оттуда втихаря вывезли? Так что рисковать спалиться было никак не можно, и особенно в Карфагене. Тем более это касалось дружественной Риму Утики, так что Мириам как жена большого и важного в Утике человека быть в числе посвящённых в это дело не могла по определению. Ребёнка ей слева заделать – это одно, а вводить в курс сверхсекретнейшей операции, никак её не касающейся – совсем другое. Знала она только, что посланы мы её отцом куда-то на Восток по какому-то страшно важному и страшно тайному делу, которое ни Карфагена, ни Утики не касается, так что и незачем никому в них о нём знать. Причём, Арунтий так сформулировал скормленную ей версию, что о тайной операции по доставке в Средиземноморье какого-то жутко ценного персидского, а то и вовсе индийского товара она уже догадывалась сама и гадала только, на Родосе мы с отцовскими контрабандистами это дело проворачиваем или в самом Египте. В общем, сумел тесть напустить тумана, а в качестве компенсации за недопущение нашей тогдашней встречи прихватил её с собой в Оссонобу теперь. Официально – для сопровождения Энушат, которую предстояло отдать в нашу школу с тем, чтобы после неё здесь же и замуж её выдать в перспективе. Мириам – не без отцовской помощи, конечно – убедила наконец мужа, что новое государство этих испанцев хоть и варварское, конечно, но вовсе не эфемер наподобие баркидского, а очень даже всерьёз и надолго, так что связи с ним для Утики лишними не будут. Шмакодявка, естественно, о столь высоких материях не думает, но наш визит двухлетней давности она помнит хорошо и рада возобновлению знакомства с моими пацанами, с которыми было так интересно общаться в тот раз…

– После Утики, а особенно после Гадеса я боялась увидеть большую варварскую деревню, – смеётся её мать, – Но у вас тут очень даже прилично. Не Карфаген, конечно, но для Испании – не ожидала.

– Ну, Нового Карфагена мы ещё не переплюнули, – посетовал Фабриций, – Но ты бы видела, что здесь было раньше! Старая финикийская Оссоноба была здесь центром цивилизации, а далеко ли она ушла от того, что ты боялась здесь увидеть?

– Не слишком. Такой же тесный, шумный и пыльный гадюшник, как и все эти мелкие городки. Вы правильно сделали, когда решили строить свой город на голом месте. Не Карфаген, конечно, но ведь и он не сразу стал таким, как сейчас Какие ваши годы? Эх, Карфаген, Карфаген…

– Тяжело там сейчас?

– Ну, ты же помнишь и сам. Утика – захолустная дыра по сравнению с ним, и я поначалу тосковала в ней, но насколько же в ней меньше шума и дрязг! После неё Старый Город приводит в ужас своей неустроенностью, а ведь мы же и жили не в нём, а в тихой, просторной и благополучной Мегаре. Все эти старые кварталы, особенно Котон – там же находиться подолгу невозможно!

– Шумные толпы черни?

– Не то слово! Всемогущий Баал! И наша-то коренная карфагенская чернь была не подарок судьбы, но она хотя бы работала, а не толпилась на площадях и перекрёстках улиц так, что даже пешком не пройти. А уж эти беженцы с Великих Равнин – как будто бы мало было городу таких же из Эмпория!

– И работы нет, и народу прибавилось, – кивнул я, – И демагоги, конечно, всё так же баламутят толпу?

– Ещё как! Тем более, что кое в чём они правы – ведь в самом деле никогда ещё не творилось таких безобразий, как сейчас. Сама видела – да что я, я только мельком всё это видела и краем уха слыхала, а вы вот послушайте-ка, что вам Анния расскажет! – и Мириам указала на прибывшую с ней из Карфагена спутницу, с которой уже беседовал Васькин, явно выпытывая какие-то неизвестные ему подробности.

– Та самая "как бы ничейная ливийка"? – спросил я его.

– Именно, – подтвердил мент, – Тебе тоже было интересно, где такую откопали – вот послушай, она как раз рассказывает, "как докатилась до такой жизни"…

– Ну, вот я и говорю, наши кто разве с порядочной девушкой или женщиной так поступят? Ну, разве только с ливийкой, да и то, если она из наших, то только по согласию. А я – вы не смотрите, что я на ливийку похожа, мало ли кто на кого похож, а я по линии отца самая настоящая ханаанка, между прочим. Тирийцем был его предок настоящим, с самой Дидоной из Тира прибыл. Любого из наших с Малого Лептиса, если только не из порта, спросите – все знают. Портовые – те могут и не все знать, там много и пришлого сброда, но коренные наши знают все. Были, конечно, и ливийские предки в роду, я разве спорю? А у кого их не было? Покажите мне из наших хоть одного такого – даже не ищите, уж я-то знаю, и наши все тоже знают. Но наши ливийские предки, между прочим – это вам не дикие гетулы, которые только коров с козами и умели пасти. Наши и гончарное дело знали, и ячмень возделывали, и рыбу ловили, и железо у них своё было – это вам не какие-то гетульские дикари. Любого из наших спросите, все знают. А я ещё и ханаанка настоящая, говорю же, предок отца – из самого Тира…

– Ну, не так уж ты и похожа на ливийку, – заверил её Хренио, прерывая поток "доказательств" финикийского происхождения этой "тоже типа финикиянки", что было её явной идеей-фикс, – Кончики ресниц у тебя вполне ханаанские, нижние краешки мочек ушей тоже, – мы с немалым трудом удерживали серьёзное выражение на мордах лиц, пока он ей перечислял в том же духе все признаки, по которым от финикиянки и негритянку-то хрен отличишь.

– Предок твоего, наверное, ещё раньше из Тира прибыл? – спрашиваю Мириам вполголоса, едва заметно ухмыляясь.

– Да, род мужа из первых поселенцев Утики, а она основана раньше Карфагена, – перехватывает мой взгляд на детей, сама на них глядит, тут до неё доходит, и от смешка она удерживается не без труда, – Не знаю, можно ли верить тому, что почти на триста лет, но со старожилами Утики эту цифру оспаривать не рекомендуется, – сдержать улыбку она не сумела, но её обоснуй замаскировала грамотно – ну, для тех, кто не в курсе…

– Ну, вот я и говорю, мы вам тут не дикари какие-то, – продолжала "тоже типа финикиянка", – Хвала Баалу и Танит, я ещё малолеткой была, когда на Эмпорий нагрянули эти дикие гетулы Масиниссы. Поэтому огулять они меня не огуляли, как многих наших, кто постарше, но раздевали, пялились, лапали и даже в кости меня разыгрывали, кому я достанусь, когда подрасту. Представляете, какие мерзавцы?! Особенно молодые сопляки – огуливалка ещё не выросла, а всё туда же! Гетулка я им дикая, что ли, или их овца? Да простит меня Хаммон, конечно, за то, что я так об овцах, но ведь это же правда – любого из наших спросите, все знают. Сперва, когда поняли, что наши войска не защитят, почти все хотели уходить, но глашатаи Масиниссы объявили, что сам царь берёт ханаанцев под свою защиту и бесчинств не позволит, многие поверили. А как же иначе, если вдуматься? Друг с дружкой дикари могут вытворять всё, что им вздумается, а нас-то за что? Только дикари – потому и дикари, что порядка у них нет. Убивать в самом деле стали меньше, но грабить и охальничать продолжали, как и прежде, а к гетулам ещё и местные ливийцы присоединились, особенно взбунтовавшиеся рабы – эти лютовали хуже всех. Ну, их-то нумидийцы иногда всё-таки наказывали, но на них самих никакой управы было не найти. Когда старшая сестра попалась им на глаза, и её огуляли по очереди сразу пятеро, и это сошло им с рук, наша семья, как и многие, бросила всё нажитое и ушла в Гадрумет. Но кому мы там были нужны? Родни-то у нас не было ни там, ни в других городах. У дяди родня жены в Карфагене жила, так он с семьёй туда и подался, а отец кое-как перебивался случайными заработками. Надеялись вернуться домой, когда дикари уйдут, но проклятые римляне так и оставили Эмпорий Масиниссе…

– Многим вашим тогда пришлось зарабатывать на жизнь телом? – направил её Васкес ближе к основной тематике опроса.

– Были такие, а куда деваться? Даже сестре вот пришлось – хоть и повезло ей, и от тех дикарей она не залетела, но слух-то ведь всё равно разнёсся, да ещё и преувеличили болтуны бессовестные, будто тех дикарей аж пятнадцать было. Болтают ведь не подумав, а попробовали бы сами пятнадцать охальников выдержать, посмотрела бы я на них после этого! Какие пятнадцать, когда только пять? Любого из наших спросите, все знают. Но ей же замуж надо было, а никто не брал, и как ещё на хорошее приданое заработаешь, когда работы и мужчинам не хватает? Хоть и заброшен этот старинный обычай, но ведь был же он у наших предков. Если так было угодно богам тогда, почему не угодно теперь?

– И ты тоже, когда подросла, и время пришло?

– Ну, вот ещё! Мне-то это зачем было? Думаете, если сестре пришлось, так и я, значит, такая же? У меня жених и так был, между прочим, и невинность я с его помощью Астарте пожертвовала – любого из наших спросите, все знают. Но видели бы вы, каковы эти гадруметцы! Ведь свои же, не дикари ливийские, что в любой праздник Астарты к её храму стекаются в надежде телом ханаанки попользоваться – должны же понимать, что если девушка пришла в храм, это не значит ещё, что она готова служить Астарте с первым же попавшимся! Говорю же, наши разве так поступят? Ну, если только с блудницей какой известной, у которой всё равно чести нет, или там с чужачкой какой ничейной, которую никто в городе не знает. А эти гадруметцы – ни стыда, ни совести! Мало того, что сразу же подкатываются и шекель свой суют, даже не спросив, не ждёшь ли ты кого, так иногда ещё и не по одному! Представляете? Ко мне двое подкатились! И кто! Шелупонь какая-то желторотая! Говорю им, что жених есть, и жду его, так не слушают же, жребий тянут, кто первый, а по обычаю ведь как? Если поймала монету подолом, то отказать уже нельзя, а ведь не встанешь же и не уйдёшь. Представляете, каково мне было уворачиваться, сидя на месте, чтобы мимо подола промахнулись? А они же подбирают и снова пытаются – хвала Астарте, жених вовремя подоспел и пинками этих сопляков разогнал. А то чего захотели! Блудница я им, что ли? Так они, представляете, тут же к соседней девчонке прицепились, да ещё и третий к ним добавился. А она тоже не из таких и тоже жениха ждала, но то ли растерялась, то ли ловкости не хватило увернуться и не поймать монету, но одну словила у нас на глазах, так что первый из них её точно огулял. За других я не поручусь, мы-то с женихом ушли Астарте служить, и чем там кончилось, мы не видели. Ну ни стыда у этих гадруметцев, ни совести!

– Ужас! – прокомментировала Мириам по-гречески, – Да, там такое не редкость – дикое отсталое захолустье! Ведь чего проще – сразу жертвуешь храму приготовленный заранее шекель из кошелька и не идёшь даже на эту аллею ловить подолом монеты всякой швали, а идёшь сразу домой. Сами же страдают от этого замшелого обычая, сами от него уклоняются, как только могут, но отменить даже в голову не приходит! Как же, священная старина, предки так не делали, да что же люди-то скажут! А скверную болезнь из-за этого дурацкого благочестия подцепить или залететь от кого попало – лучше, что ли?

– Африка! Как есть Африка! – констатировал я на том же языке.

– Пять лет назад это было, а перед этим столько же в Гадрумете уже прожили и успели уже убедиться, что нечего в нём ловить, – продолжалась тем временем исповедь по-финикийски, – Так ладно бы только сама жизнь, притерпелись уже как-то за пять-то лет, но эти гадруметцы! Вышла замуж, пора бы уж и отстать, так куда там! Стоило мужу отлучиться куда по делам, так подкатываются со своими грязными домогательствами один за другим, и всё больше шелупонь всякая непутёвая. Наши так разве поступали? С чужачками если только, а со своими – никогда. Любого из наших спросите – все знают. Год мы прожили в этом кошмаре, и тут как раз всемогущие боги услыхали наконец нашу мольбу – богатенькие на Великих равнинах земель себе по дешёвке нахапали, да не всех подряд, а лучшие угодья на выбор, и между ними остались бесхозными такие участки, что хорошей земли на них – ни два, ни полтора. Они же на продажу в основном свой урожай выращивают, и им большие поля нужны, а не такие клочки, где механизму с упряжкой на пару волов не развернуться. За деньги такую землю никто из толстосумов брать не хотел, и она не возделанной оставалась, ну и предложили её тогда потерявшим всё горемыкам вроде нас. Не совсем даром, конечно, кто ж даром-то даст, а давали в аренду, но дёшево и с правом выкупа в рассрочку. А нам как раз в Гадрумете житья уже никакого не стало, ну муж и соблазнился, и много нас таких было. Земля нам досталась возле Сикки, в полудне пути на запад, к притоку Баграды. Хорошая земля, плодородная, даже не так уж и мало, мы с мужем худшего боялись, но ведь на ней не было вообще ничего! А у нас только и было скота, что один осёл, а на осле разве вспашешь поле? Мотыгами сперва всю землю обрабатывали, с соседями друг другу помогая, а иначе разве справились бы? Ну и жильё, конечно – в родном Малом Лептисе я и войти-то в такое постыдилась бы, лишь немногим лучше лачуги согнанного с этой земли и проданного в рабство за долги ливийца…