355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Безбашенный » АН -7 (СИ) » Текст книги (страница 11)
АН -7 (СИ)
  • Текст добавлен: 13 августа 2019, 22:00

Текст книги "АН -7 (СИ)"


Автор книги: Безбашенный



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 45 страниц)

7. Пресное море

Обычно пресными морями называют большие озёра – такие, где стоя на берегу, противоположного берега не видишь, а видишь на горизонте только водную гладь, как и на настоящем море. Такими пресными морями являются, например, Ладожское озеро и африканское озеро Виктория, в меньшей степени – североамериканские Великие озёра. На них и шторма бывают вполне сравнимые с морскими, так что и затонуть в них судну так же реально, как и посреди открытого моря. Это ли не конфуз для просоленного морскими волнами моремана – утопнуть в какой-то ПРЕСНОВОДНОЙ луже?

Нам такой конфуз не грозит по двум причинам. Во-первых, мы вообще тонуть не собираемся – ни в пресном море, ни в солёном, так что глазами тут не хлопаем и при любом подозрении на приближение шторма сразу же готовимся экстренно спускать реи с парусами. А во-вторых, мы не в озере, даже не в море, а в самом как есть натуральном океане, то бишь Атлантическом, вполне себе солёном в основной своей части, а пресном только в одном конкретном месте – вот здесь, вблизи впадения в него Амазонки. Все наши мореманы прикалывались, когда попробовали вслед за нами забортную воду и убедились в её полной пригодности для питья. Ну, строго говоря, она не совсем уж пресная, лёгкий солоноватый привкус в ней таки ощущается, но пить – уже можно. Естественно, сдобрив примерно на четверть вином – не столько даже для вкуса, сколько для обеззараживания, потому как низовья этой величайшей из тропических рек – ни разу не её бурные горные истоки, в которых зараза просто не успевает завестись. Мысля обозвать эти уже почти что пресноводные окрестности амазонского эстуария Пресным морем была у нас загодя, но озвучить её перед людьми мы так и не успели – идея прозвучала от самих мореманов по их собственной инициативе, так что нам только и осталось, что пойти навстречу чаяниям трудящихся масс. В результате же к нескольким внутренним пресным морям прибавилось одно внешнее, от океана никакой сушей не отделённое. Ну, мы ж разве против?

Серёга говорит, что его протяжённость – ну, если считать до самых границ, где уже заметно влияние амазонского стока на солёность воды – свыше трёхсот километров, а вода пригодна для питья примерно до двухсот километров от устья. Шутка ли – процентов пятнадцать от всего суммарного мирового речного стока! Куда там до неё тому хвалёному африканскому Нилу, который хоть и длиннее, но по стоку даже не в первой десятке!

Амазонка – опять же, по словам нашего геолога – даже по современным меркам судоходна до самых предгорий Анд, то бишь уже на территории современного Перу, а уж для наших судов – больших баркасов по сути дела – тем более препятствием окажутся не глубина и не ширина, а только сильно возросшая скорость течения, с которым будет уже не совладать. В низовьях же ширина её главного русла в сезон разлива до восьмидесяти километров, а в самый сухой не бывает меньше десяти. Это до впадения в неё последнего крупного притока, а ниже его и до дельты – все пятнадцать, и противоположного берега уже не видать, так что и она на этом участке вполне тянет на пресное море. Ну а остров Маражо – крупнейший в её дельте – является крупнейшим речным островом и во всём мире и по площади способен потягаться с иными европейскими государствами наподобие Нидерландов или там Швейцарии. Ну, точнее, станет таковым к двадцать первому веку, сейчас-то там, конечно, столько ещё не намыто, но и уже намыто, надо думать, один хрен немало. Может быть, даже и поболе половины уже от нашей лузитанской Турдетанщины.

– Так как, ты говоришь, эта вторая река дразнится? – переспрашиваю Серёгу.

– Пара. У них с Амазонкой общая дельта, и вот этот Маражо – как раз их общее творение. Северная часть Амазонкой намыта, а южная – вот этой Парой. И когда говорят, что ширина Амазонки в самом её устье составляет двести километров, так это не совсем точно – это наибольшая ширина их уже общего эстуария с Парой восточнее Маражо.

Обсуждаем мы этот наносный речной остров не просто так, а по поводу. Повод – в том, что нарисовался он – хрен сотрёшь. Производить разведку устья Амазонки мы в этот раз не собирались – как уже говорил, колонизация его дело очень нескорое, потому как не с нашими нынешними смехотворными силёнками на неё замахиваться, а разведка – это ж не просто закоординатиться в зоне прямой видимости с палубы на какой-нибудь характерный ориентир, тут детально надо побережье исследовать, да глубины промерять в прилив и в отлив, а до того ли нам сейчас? Большое оно, это устье Амазонки, и на много дней тут работы, а у нас нет сейчас этих лишних дней. Планы наши поэтому были гораздо скромнее – дойти до пресной воды, закоординатиться и идти примерно по её границе в нужном нам северо-западном направлении, пару-тройку раз повторив закоординачивание, дабы будущие исследователи и просто торгаши между Кубой и Бразилом знали, где тут на всякий пожарный водой пополниться можно, чингачгукам тутошним без необходимости на глаза не показываясь. Но я ведь сказал уже, что серьёзные шторма и на внутренних-то больших озёрах случаются? А тут не озеро, тут открытая Атлантика, которой положено штормить, когда она не в духе, так что какие к ней претензии? Спасибо хоть, не учинила нам настоящего урагана, а так, лёгким – ну, для неё, конечно – штормом нас на вшивость проверила. Проверку наши мореманы выдержали, как и наши корабли, но вот отнесло нас при этом чуток дальше к западу, чем входило в наши первоначальные планы. Не помню, кто из великих стратегов изрёк, что первой жертвой любой военной кампании становятся планы командования по её проведению, но мужик это был определённо неглупый и жизнь знающий. Мы тут, правда, ни с кем пока-что не воюем, а только со стихией боремся, но и с этим делом сплошь и рядом такая же хрень выходит. В данном случае, впрочем, шторм косвенную роль сыграл – мы бы и не подумали к берегу направляться, если бы не герой один красножопый, выловленный нами прямо посреди этого Пресного моря вне прямой видимости ближайшей земли…

Как шторм утих, мы закоординатились и разобрались, куда нас занесло. Ну и плывём мы, значится, на север, дабы на прежний параллельный бразильскому берегу курс примерно выйти, никого не трогаем и никаким первооткрывательским зудом не страдаем. Так бы и проплыли мимо, если бы глазастый наблюдатель с мачты человека за бортом не увидал. Сворачиваем, подплываем – ага, так и есть, сидит чудо потрёпанное – без перьев, но вполне красножопое – верхом на перевёрнутой кверху днищем долблёнке, явно не в силах обратно её перевернуть и воду вычерпать, а отливом его несёт совсем не туда, куда бы ему хотелось, так что повезло незадачливому чингачгуку-мореману, что нам по пути попался. Тот, хоть и не маячили ещё вокруг него плавники не очень-то любящих пресную воду акул, свою незавидную ситуёвину осознать успел уже в цвете и в лицах, так что наше появление в бразильских территориальных водах без соответствующей санкции местного красножопого правительства данного конкретного гойкомитича скорее обрадовало, чем огорчило. Мы приближаемся, а он – всё ещё на своей долблёнке верхом – ладонями грести пытается, разворачивая свой транспорт нам навстречу, да только хреновенько у него это дело выходит – весла-то нормального нет, явно посеял, когда его перевернуло, а ладонями не особо-то потягаешься с океанской волной. В конце концов он и сам въехал, что ну его на хрен, этот сизифов труд, бросил долблёнку и ломанулся к нам вплавь. Протянули ему верёвку, втащили на палубу, а он же ни на одном из нормальных человеческих языков ни бельмеса не понимает, и его тарабарщину никто из наших тоже понять не в состоянии. Ну, есть у нас вообще-то в качестве переводчика уступленный нам Акобалом матрос, метис с Кубы, хорошо владеющий языком кубинских сибонеев и на уровне "моя твоя понимай" – дикарей Малых Антил, но с этим и он объясниться словесно так и не смог, и пришлось нам с ним объясняться знаками. Первым делом, конечно – ага, по инерции мышления – воды ему попить предложили, так он смеялся вместе с нашими мореманами – вода-то ведь за бортом практически пресная. Ну, зато хоть смехом разрядили обстановку и наладили первоначальный контакт.

Кое-как знаками выяснили у этого чуда без перьев, что оно с берега материка, что строго к западу от нас живёт – ну, или жило до сих пор – эта тонкость зависела от его дальнейшей судьбы, которая была всецело в наших руках и которой мы на тот момент ещё не решили. Красножопый, как мы поняли, был с напарником, которого перевернувшей их утлую посудину волной смыло за борт, и с тех пор этот выловленный нами везунчик его не видел. Самого его той волной тоже смыло, но не столь фатально – доплыть до своего опрокинутого плавсредства и взобраться на его днище ему таки удалось. По своей ли воле эти двое бедолаг вышли в море под самый шторм или волей долбодятла-вождя, мы по его знакам не въехали, да и хрен его знает, понял ли он ещё правильно наш вопрос, знаками же и выраженный, но вроде бы, на вынужденное отплытие в порядке бегства или изгнания жестовая исповедь горе-мореплавателя не указывала и на поиск политического убежища как-то не смахивала.

Заинтересовали же нас эти обстоятельства их выхода в море как раз на предмет решения его дальнейшей судьбы. Решения, собственно, тут напрашивалось два. Либо мы его, говоря современным языком, интернируем и везём с собой на Кубу, либо доставляем на родной берег и вручаем там в целости и сохранности соплеменникам. Этот вариант мы и выбрали и теперь разглядываем в трубы берег острова Маражо.

Свои резоны имелись у обоих вариантов. Увезя гойкомитича в Тарквинею, где он научился бы говорить по-турдетански, мы обеспечили бы колонию переводчиком для будущих контактов с его соплеменниками, но переводчиком сомнительной лояльности, если он будет увезён против своего желания. Доставив же его к своим, мы теряли время и рисковали ввести дикарей в нехороший соблазн, чреватый кровавой стычкой, но в случае установления контакта спасённый и возвращённый им соплеменник здорово повышал нам шансы наладить с ними сразу же нормальные отношения. Что же до переводчиков, так с этим же сумели как-то знаками объясниться? Ну и с остальными так же для первого-то раза, а на светлое будущее проблема решаемая. На Доминике ведь девок для Тарквинеи на стекляшки меняли? Ну так и тут сменяем пару-тройку, да посмазливее, а замуж отдадим тем, кто переводчиком стать согласен и язык свежеприобретённой супружницы освоить для этого обязуется, и тогда, если повезёт, так сразу двух или трёх переводчиков колония заимеет. Если нет – ну, должно очень уж сильно не повезти, чтобы прямо все до единой оказались дохлячками и окочурились, так и не успев своих мужиков языку научить, и где гарантия, что этот – не из таких дохляков? Так что вероятность получить в выбранном нами варианте хотя бы одного переводчика, да ещё и своего, лояльного – выше во столько раз, сколько смазливых девок у тутошних дикарей сменяем.

Расстояние пока-что великовато и для трубы, и что там на берегу творится, с уверенностью не скажешь, но спасённый показывает правее, мы сворачиваем туда, а там виднеется песчаный пляж, на котором, вроде, что-то вытянутое просматривается и что-то совсем уж мелкое мельтешит. Подплываем ближе – правильно, несколько долблёнок типа той выловленной нами, что мы тащим на буксире, а мельтешат – люди. Метров на двести подходим к берегу, спускаем паруса, выдвигаем вёсла и начинаем мерять глубину – как-то не хочется сесть сдуру на мель. Чудо наше без перьев своих уже тем временем опознало, кричит им чего-то, подпрыгивает, руками размахивает, те в ответ чего-то кричат, тоже руками машут, один куда-то вглубь суши побежал – явно в селение своих созывать, а этот уже колеблется, не сигануть ли за борт и пуститься к берегу вплавь. Мы подали ему знак, чтоб успокоился – один хрен не просто ж так к берегу плывём, а будем высаживаться, так что, сами высадимся, а его на палубе забудем, что ли? Ясный хрен, сойдёт вместе с нами как белый человек. На всякий пожарный, естественно, мы облачаемся в поданные слугами бронзовые кольчуги и шлемы, набрасываем перевязи мечей, пристёгиваем к поясам цетры и кобуры револьверов. Это его успокаивает – если бы не собирались высаживаться, так не выряжались бы в парадные на его взгляд цацки. Из-за постоянных промеров глубины мы движемся медленно, на берег уже куча народу высыпала, наш спасённый нас нетерпеливо поторапливает. Показываю ему сложенные лодочкой ладони, затем горизонталь и пальцем за борт указываю – типа, поверхность воды, потом снова одну ладонь лодочкой, а другой рукой осадку ему типа замеряю и пальцем в палубу тычу, после чего показываю рукой чуть выше своего роста и опять пальцем в палубу. Тот задумывается и кивает – типа, не дурак, дошло, затем показывает мне ещё немного правее и описывает рукой дугу – типа, вот так тогда надо. Осторожно движемся указанным фарватером, и меряющий глубину матрос докладывает, что не соврал дикарь – там в самом деле глубже. На сотне примерно метров останавливаемся и встаём на якорь – если и добьёт с берега длинный лук, то уже неприцельно, а вот ближе – опаснее. Два других наших корабля заякориваются рядом, а мы спускаем на воду лодку и перецепляем теперь уже к ней буксируемую долблёнку. С других кораблей тоже спускают лодки – причаливать они не будут, а просто подстрахуют нас вблизи. Винтовки тутошним чингачгукам, конечно, неизвестны, но и несколько луков вполне наглядно демонстрируют нежелательность опрометчивых решений…

На полпути лодок к берегу от стоящей там толпы отделились и убежали бабы с детьми и подростками, метрах в двадцати – больше половины мужиков, оставив встречать нас десятка полтора, не больше. У самой отмели остановились две подстраховывавшие нас лодки, наша пристала к берегу. Высаживаемся, киваю спасённому на встречающих – типа, иди к своим, киваю им – принимайте своего. Наши подтаскивают и отвязывают от лодки туземную долблёнку и указывают на неё красножопым – забирайте, нам чужого не надо. Двое из тех по знаку старшего принимают утлое судёнышко и вытаскивают на песок подальше от волн прибоя. Спасённый лопочет со встречающими что-то на их непонятной тарабарщине, они оборачиваются вместе с ним к тропе, по которой уже ретировались их соплеменники и жестами приглашают нас. Хрен к носу на предмет риска мы прикинули ещё на палубе. Вероятность нападения, строго говоря, ненулевая, и заявись мы сами по себе – пожалуй, и процентов в пятьдесят можно было бы её оценивать. С одной стороны, видок наш гойкомитичам непривычен, да и чуют дикари, что неспроста это, когда ты их не очень-то и бздишь, но с другой – по нам хорошо видно, что с нас очень даже есть чем поживиться, и это для голопузых дикарей весьма соблазнительно, а повод, чтоб правыми себя при этом чувствовать – да хотя бы сам факт появления чужаков на их земле без их приглашения. Чем не повод? Так что тут ситуёвина неустойчивого равновесия, которое любой пустяк в ту или иную сторону опрокинуть может. И в этой ситуёвине спасённый – наш важнейший козырь, как раз повода-то их и лишающий. Спасли ведь? К ним живым и невредимым доставили? Плавсредство их утлое – и то в целости и сохранности вернули. И как им теперь – ага, вот прямо сразу после этого – враждебно с нами обойтись? Западло! Чувства справедливости ведь и дикари не лишены, и высадка наша на их земле уже самим возвратом им соплеменника замотивирована и оправдана, и даже не пригласить нас к себе в селение, чтоб угостить, они теперь не могут, потому как западло, а пригласив – теряют повод даже для притянутых за уши претензий к нашему появлению. Нет, ну если целью задаться, то можно повод и спровоцировать, но это ж сперва задаться такой целью надо их вождю, да обмозговать, да прецеденты хоть какие-то в обычаях припомнить и к нашему случаю за уши их притянуть, да с людьми авторитетными сговориться, да от шамана ещё обоснуй идиологический получить, а ему ж ещё хотя бы для вида покамлать надо, чтобы волю богов или духов "разузнать", а потом же ещё и до масс текущую "политику партии" довести и разъяснить – это время нужно, сутки, а то и двое, а кто же им их даст? Уж всяко не мы – таких дураков среди нас нет. Так что переглядываемся, обмениваемся кивками и следуем за ними по тропе. Тропа за кустами идёт в гору с плоской вершиной, на которой и располагается селение красножопых, и плоскость практически идеальна, что наводит нас на подозрения об искусственной насыпи. Присутствует и фортификация в виде частокола – не замкнутого, но проходы прикрыты выдвинутыми вперёд укреплениями с бойницами для лучников. Стоят за ними и сами лучники, но немного и воинственного вида не имеют, явно просто на всякий пожарный или вообще для показухи, что типа бдят, хоть и не бздят.

Да и чего им бздеть-то, если они уже и сквозь бойницы увидели, что луков при нас нет, потому как все наши лучники остались на берегу и в лодках? Догадываются, само собой, по нашему уверенному виду, что не всё так просто, но это же ещё знать надо, на что способны наши винтовки и револьверы, а откуда им знать? Никто ещё пока ни здесь, ни поблизости не шмалял из огнестрела и не шарахал гранатами, кроме нас ведь и некому, а мы на всём южноамериканском материке только один раз и пошумели немного. Я ведь рассказывал, как нас в проливе из озера Маракайбо тамошние гойкомитичи на вшивость проверяли? Так где то Маракайбо и где устье Амазонки? Да и сам-то случай тот с нашими "громом и молниями" пока-что единичный, а я ведь упоминал о тамошних постоянных грозах – настоящих с настоящими громом и молниями? Куда там до них нашей стрельбе!

В целом селение смахивает на селения тупи, как нам их описывал Серёга – по кругу почти сразу за частоколом здоровенные шалаши-бараки на много семей сразу, а в центре – большая площадка для всяких собраний, ритуальных плясок и тому подобных общественных мероприятий. Это, конечно, не значит ещё, что именно вот эти конкретные красножопые – непременно предки тех тупи. Быт – он ведь во многом от образа жизни зависит, и вовсе не факт, что предки тупи свои жилища и планировку своих посёлков сами с нуля изобрели, а не у предшественников практически один в один собезьянничали, но нам не один ли хрен? Для нас они просто дикари, с которыми нам, раз уж выпал для этого удобный случай, предстоит установить первоначальный контакт, который пригодится в будущем если и не нам самим, то нашим колонистам с Кубы и Бразила, и устанавливать его нам придётся без переводчиков, которых у нас ещё нет, но которыми не мешало бы на то светлое будущее обзавестись. Во-первых, промежуточный пункт между этими обеими нашими колониями, во-вторых, высока вероятность того, что на и бразильском выступе напротив Бразила население родственно тутошнему и понимает его язык или хотя бы есть среди него понимающие, а в-третьих, как уже сказал, по Амазонке можно подняться почти через весь материк хоть до самых предгорий Анд, что автоматически включает её устье в число перспективных пунктов колонизации. Ну, скажем, когда возможности подрастут до соответствия желаниям…

– Так, а вот это мне уже не очень нравится, – заметил Володя, – Взгляните-ка вон на те колышки, – на кольях, скреплённых в решётчатую конструкцию привязанными к ним поперечными жердями, торчали украшенные пучками перьев человеческие черепа, – Все остальные части, как я понимаю, сожраны? Вот угораздило, млять, попасть к людоедам!

– За реальными историческими тупи такое водилось, – припомнил Серёга, – Но у них каннибализм был чисто ритуальным, да и тут этих черепов на повседневное бытовое людоедство как-то не набирается – более-менее свежий видок только у одного.

– Ну спасибо, ты меня утешил! – хмыкнул спецназер не без сарказма.

– Да ладно тебе! – урезонил я его, – За НАШИМИ, что ли, гойкомитичами этого не водится? – я имел в виду наших кубинских сибонеев, – Даже и похлеще, помнится…

– Так ведь не факт ещё, что и эти не такие же, – возразил Володя.

– Всё может быть, – задумчиво проговорил геолог, косясь на черепа.

Хвала богам, он не в первый раз уже в Америку с нами плывёт, а второй, а то некрасиво сейчас вышло бы, если бы он блеванул, как и тогда. Я об этом не рассказывал? Да там и не о чем, собственно – ничего примечательного и не было. Когда обследовали окрестности ещё только строящейся Тарквинеи, то зашли вместе с сопровождавшими нас нашими сибонеями в их деревушку, а они там как раз шпиена из враждебного им племени поймали и порешили, ну и – правильно, не пропадать же зря хорошему мясу. О том, как в окрестностях финикийского Эдема в наш первый вояж – ещё без Серёги – мы с тамошними союзниками угодили в небольшую заварушку, когда охотились, я ведь точно упоминал? Ну, как там они нам тогда предложили откушать вместе с ними мяса убитых вражин, так и в той деревушке. Тоже чисто из вежливости, потому как знали уже, что прибывшие из-за Большой Солёной Воды белые человеческого мяса не едят, но не предложить-то ведь они не могли, а разделка-то ведь с поджаркой на костре прямо на глазах производилась, и не в той обстановке сразу после боя, как тогда у нас, а в тихой и мирной, так что впечатления для него оказались покрепче – он и нормальную-то жратву есть тогда с нами не смог. За спиной бойцы тоже по-турдетански увиденное меж собой обсуждают и возмущаются, так что пришлось им даже замечание сделать, чтобы очень уж явно не галдели и пальцами не тыкали – мы не у себя на Турдетанщине, здесь другой народ, и у него другие обычаи, и не нам их судить, покуда они нас не затрагивают.

– А вот это у них, кажись, как раз и есть та самая маниока, – Серёга кивнул нам в сторону сидящих под навесом баб, которые растирали в труху на шероховатых досках высушенные белые ломти здоровенных клубней, – И это значит, что скорее всего мы таки не ошиблись, и кукурузы они ещё не знают.

– С чего ты взял? – полюбопытствовал спецназер, – Может, мы её у них просто ещё не увидели, только и всего.

– Маниока. Бабы же её растирают в муку не просто так – работа не такая уж и лёгкая, и что им, делать больше нехрен? Значит, не из чего больше лепёшки печь, кроме как вот из этой горькой маниоки.

– А не может у них быть так, как в реале у кубинских араваков на тот момент, как их застал Колумб? – поинтересовался я, – Кукурузу знали и выращивали, но не знали, что тоже высушить и смолоть в муку можно, и лепёшки будут вкуснее, чем из маниоки.

– Не думаю. Араваки ту кукурузу могли только у майя случайно затрофеить, а научиться у них молоть её и лепёшки печь было некому – сам же понимаешь, чего те майя с чужаками делали.

– Ага, у них боги голодные, кормить надо, а тут – чужаки попались бесхозные, – подхватил мысль Володя, – Смотрели же "Апокалипсис"? За пленниками хрен знает куда пёрлись, чтоб богам их скормить, так что если кто не свой попался – марш на жертвенник сразу и без разговоров.

– То-то и оно. Кто из тех кубинских араваков имел возможность увидеть, как та кукуруза мелется и как из неё тортильи пекутся, тот уже домой на Кубу не возвращался и рассказать своим не мог. А тут – Амазония, хоть они и жрут друг друга иногда, но не всё же время, а массовые человеческие жертвоприношения у дикарей не в ходу, так что у них и шансов перенять друг у друга полезные навыки гораздо больше. И раз мы кукурузу тут у них не наблюдаем, а наблюдаем только вот этот бурный и продолжительный мазохизм с маниокой, значит – не добралась ещё до них, скорее всего, та кукуруза.

Собственно, для нас это хороший признак – ну, если уж по большому счёту про это рассуждать. По мелочи и вот прямо сей секунд это, конечно, неудобство, потому как именно этой маниокой нас и будут сейчас угощать, а она горчит и сильно на любителя. Но это мы как-нибудь уж переживём. Главное – когда у нас появятся силёнки колонию здесь устроить, так как раз кукурузой наши колонисты тутошних дикарей и снабдят, а уж вкус кукурузных лепёшек в сравнении с маниоковыми те и сами заценят и выводы сделают для себя соответствующие. Типа, хоть и есть от белых некоторые неудобства – тесновато тут с ними, например, стало, по сравнению со старыми добрыми временами, ну так и ништяков зато с ними сколько появилось, которых ни у кого больше не достать! Тем более, что мы их к этим правильным мыслям уже и сегодня приучать начнём…

Чем мне нравятся кубинские сибонеи и им подобные охотники-собиратели, так это простотой своих обычаев. Редко какая деревушка у них сотню человек насчитывает, да и то, исключительно на побережье, где к обычной лесной охоте добавляется и морской промысел, без которого столько народу в одном месте банально не прокормить. Чаще же людей в них гораздо меньше – от трёх до шести десятков, часть которых на месте почти всегда по тем или иным причинам отсутствует, да и присутствующие тоже хоть чем-то, а заняты, так что пышные китайские церемонии устраивать у них и некому, и не перед кем. Совсем иное дело в многочисленных земледельческих общинах таких же красножопых дикарей. Неолит есть неолит – один хрен каменный век, и в плане повседневного быта не так уж и далеко они ушли от охотников-собирателей. Но млять, до чего же они обожают собираться всем скопом на митинги, пляски или шествия! Поважнее дел нет, что ли?

Эти – как раз наглядная иллюстрация к указанному правилу. Буквально только что все были заняты тем или иным делом, а если кто и хрены валял, так ведь по обычаю же, иначе кто б ему позволил? Нет, ну поглядывали те же лучники у укреплений и те же бабы из-под навесов, выглядывали на вопли наших провожатых из входных проёмов всех жилых шалашей, но не толпясь и чаще всего не отрываясь от своих занятий. Но стоило только в одном из входов показаться их главному чуду в перьях – млять, что тут началось! Заняты, не заняты – все бросили всё. Он, значится, только из шалаша выходит, и тут же несколько дюжих мужиков, на которых вполне пахать можно, принимаются шаманскими погремушками трясти. Он всего несколько шагов наружу, а бабы бросают свои занятия, хватают пальмовые листья и сигают подметать перед ним площадку – ага, склонившись в гордой позе рака и глотая поднятую собственным усердием пыль. Мужики же, как только появилось место позади вождя, так гуськом за ним и тоже пригнувшись – ага, глотая ту же самую поднятую бабами пыль. Причём, её столько, что достаётся и главнюку ихнему, и какой ему кайф от именно такого способа оказания ему почестей – его самого спрошайте, если язык ихний знаете. Кстати, помимо перьев одёжки никакой ни на них, ни на нём, даже набедренные повязки отсутствуют как явление, отчего на наш неискушённый в их обычаях взгляд шествие выглядит, мягко говоря, весьма двусмысленно.

Хвала богам, их дипломатический этикет всё-же предусматривал и некоторую дистанцию, на которой главное чудо в перьях и остановилось, так что нужда в подметании его пути отпала, и нам той пыли досталось гораздо меньше, чем мы начали уже опасаться. Дальнейшее было предсказуемо. Главнюк выкрикнул какое-то одно слово, явно не нам, а своим, те подхватили и заскандировали – ага, его же. Видимо, в как раз этом "единстве" и заключался основной смысл озвучки. Потом, дождавшись, пока сей верноподданнический галдёж трудящихся красножопых масс стихнет, он толкнул пламенную судя по интонации речь уже нам, о содержательном смысле которой мы, естественно, могли догадываться лишь в самом грубом приближении. Впрочем, какая разница? Дипломатический протокол – он же и в Африке дипломатический протокол. Я не остался в долгу и тоже толкнул ему в ответ речугу таким же напыщенно-торжественным тоном – о мире во всём мире, о судьбе мировой цивилизации, о бремени белого человека и о принципиальном непересечении параллельных прямых в бесконечности пространственно-временного континиума нашей Вселенной. Эту часть я озвучивал, само собой, на русском. Затем, уже на турдетанском, но всё тем же тоном, я уведомил его, что в своём перьевом прикиде он здорово смахивает на попугая ару, из чего вывел попугаистый же уровень и его мозгов, а следовательно, и мозгов тех, кто выдвинул его такого в вожди и продолжает терпеть над собой эдакое чудо не только в перьях, но и с птичьими мозгами. Я ещё планировал рассказать ему о благах передовой античной культуры, включающих птичий и свинский грипп, триппер, оспу с корью и свинкой, загон в резервации и хронический алкоголизм подобных ему и всем его соплеменникам красножопых чуд в перьях, но по сопению за спиной едва сдерживавших смех наших понял, что пора закругляться. Поэтому я торжественно ткнул пальцем в того, спасённого нами, и объявил, что нам чужого не надо, у нас и своих таких девать некуда, после чего перешёл к основной протокольной процедуре. По моему знаку мне подали свёрток, из которого я извлёк и протянул главнюку маленькое бронзовое зеркальце. Его тут же подхватили бабы, а вслед за ними кинулись и мужики, мигом образовав кучу-малу.

Нет, ну схватили-то ништяк, ясный хрен, для почтительной передачи вождю, и пусть будет стыдно всякому, кто подумал иное, гы-гы! Но как же при этом не поглядеть и не пощупать блестящую диковинку! Поэтому путешествие зеркальца из моих рук в руки вождя пролегло не через одну пару посреднических рук, а через добрый десяток, а кое-кто и на зуб попробовал. Впрочем, какая-то из баб, кажется, даже успела сообразить, для чего сия блестяшка предназначена, что заметил и главнюк, но заметить-то мало, надо же ещё и понять. А вот с этим оказалось труднее, судя по тому, как он с умным и всё понимающим видом пялился в тыльную сторону зеркальца. Впрочем, с точно таким же видом он слушал и мою ответную речь, даже кивая в такт – типичный профессиональный начальник всюду одинаков. Так или иначе, блеск предмета он заценил, его редкость в их стране – тем более, и для начала этого вполне достаточно, а назавтра он разберётся в его предназначении или через месяц – то уже его личное дело. Он же не учит меня правильному глотанию пыли, поднятой перед ним его соплеменницами, верно?

Заключительным номером дипломатического протокола стало вручение ему – ага, опять через тех же посредников – трёх ниток стеклянных бус, которые он в конечном итоге все три на себя и напялил – видимо, оттого, что они были разного цвета, и каждое из ожерелий оказывалось таким образом уникальным. А разве ж можно выпустить из своих загребущих начальственных рук уникальную вещь? На этом мы с халявой и закруглились, потому как нехрен их баловать. Презентация презентацией, но она ж не самоцель, а типа рекламной акции для будущего бизнеса, и не к халяве их надо приучать, а к бартеру типа "дашь на дашь". Главнюк их, кажется, тоже въехал, что презентация окончена, поскольку снова разродился торжественной речугой на своей дикарской тарабарщине и сделал нам приглашающий жест, а толпе – вернуться к прерванным занятиям.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю