Текст книги "АН -7 (СИ)"

Автор книги: Безбашенный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 45 страниц)

– Зато хороший пример для ещё не пойманной сволочи. Они же заботой о своих семьях себя оправдывают – вот и пусть полюбуются, какую судьбу они им готовят.

– Да я ей так и объяснял, как и Володя, но ты же представляешь эту демагогию гуманистов про слезинку ребёнка и про зло, множащее зло? Сколько слёз пролито из-за них – это уже не в счёт, это УЖЕ свершилось, и с этим уже ничего не поделать, а вот этих новых можно ещё не допустить, и значит, нельзя их допускать.

– Ладно, с тобой и Сапронием всё ясно, он – фашист и солдафон, ты – фашист и кровавая гэбня, а Володя-то ейный тут каким боком?

– А он – наш пособник в этих кровавых делах. В Бетике-то ведь я свою агентуру официальной силой поддержать не могу, и там их силовую поддержку осуществляют его разведгруппы. Ну, немножко и наши тамошние друзья помогают, но этого мало, а палить их нельзя, и девчонок без защиты на всякий случай тоже не оставишь – приходится и его бойцов невидимого фронта задействовать…

Я ведь рассказывал уже о прошлогоднем перелаивании с Миликоном по поводу пресечения иммиграции к нам нежелательных элементов? Говорили мы с ним тогда, если кто запамятовал, и насчёт молодых смазливых баб из таких семеек нон грата, для которых есть и альтернатива депортации взад, если бордельными шлюхами работать согласны. Ну, если ни на что лучшее не сгодятся, как Васкес тогда сразу же оговорил. Учитывая же, по какой он у нас части, нужно ли разжёвывать, что он имел в виду? Правильно, именно это и имел в виду – службу в весьма специфической агентуре, готовой и подсадными утками послужить, а при необходимости, если уж никак от этого не отвертеться, и подол задрать, и ноги раздвинуть – ага, исключительно в интересах службы. Как говаривал Джеймс Бонд, чего только не сделаешь ради Англии! Вот и для ловли той сволочи, безобразничающей с иммигрантами, Хренио их задействовал, потому как смазливая баба не совсем уж нищего вида, но и не слишком тяжёлого поведения – идеальная приманка и для вымогательств, и для домогательств. Провокация, конечно, не самый респектабельный из способов взятия коррупционера за жопу, но как его ещё поймаешь с поличным? А ловить надо быстро, и судить показательно, и вешать публично, поскольку проблема – серьёзная.

Говоря о прошлогоднем наплыве и о текущем, мы разделяем их чисто условно, а реально он как начался в прошлом году, так и не прекращался даже зимой. Правда, зима на юге Испании по нашим-то русским меркам и не зима, а осень, плавно перетекающая в весну, снег только в горах и задерживается, не стаивая сразу же, так что пути из Бетики к нам вполне проходимы круглый год. По зимней слякоти народу шло, конечно, поменьше, чем в прошлогодний пик наплыва, но уже по весне поток набрал прежнюю мощь, обещая к лету переплюнуть и её. Соответствующих этому эксцессов хватало и тогда, а теперь они должны были значительно участиться, отчего наш испанский мент и не мог вырваться с нами ни на ту сторону Атлантики, ни даже на Азоры – сложившаяся обстановка требовала его постоянного присутствия. Так оно, собственно, и вышло. Как мы и ожидали, это лето тоже выдалось дождливым – какой уж тут урожай традиционных культур? Меньше на сей раз повезло и с закупкой африканского зерна – италийские хлеботорговцы хоть и не имели нашего послезнания, но умели сравнивать текущий год с прошлым и складывать два плюс два. В этом году соперничество наших закупщиков с италийскими шло на равных, даже с уступками им, поскольку портить отношения с Римом, срывая его снабжение хлебом, не стоило. Естественно, это не могло не сказаться на объёме наших закупок, не достигшем и половины прошлогоднего. Хотя сказалось-то на нём не только это, но и меньшие поставки зерна Карфагеном. Масинисса – он ведь тоже наших ожиданий не обманул и на Великие равнины в долине Баграды вторгся исправно, а ведь они за последние годы успели уже стать главной житницей Карфагена. Будь год урожайным для Италии – римские крестьяне неплохо поправили бы свой достаток на резко подорожавшем из-за сокращения подвоза из Карфагена хлебе, но и им с собственным урожаем не повезло – нечего продать, самим бы только прокормиться. Хвала богам, в наших амбарах ещё осталась кое-какая часть от прошлогодних закупок, и это смягчало ситуёвину для нас, хотя и не избавляло от проблем полностью. В Бетике же творился полный звиздец. При таком же точно неурожае, как и у нас, там никто не озаботился закупкой зерна на стороне, а ведь поставок зерна римлянам никто не отменял и в неурожайный год. Более того, его принудительные закупки в том же размере по твёрдой цене римляне теперь производили без поблажек в полном объёме – каков бы ни был урожай, зерновое пайковое довольствие Пятого Дальнеиспанского и его вспомогательных войск, не говоря уже о римской администрации провинции, оставалось неизменным. Как перебьётся туземное население – никого не волновало. А дорога к нам давно проторена, и хотя многих мы в прошлом году завернули обратно, но многих ведь и приняли, и никто ещё из них не вернулся обратно, жалуясь на ещё худший голод. Стоит ли удивляться осаждающим вербовщиков и заполнившим до отказа наши приграничные фильтрационные лагеря полуголодным и готовым на всё от отчаяния толпам? Странно было бы при подобных обстоятельствах иное…

На коррупции в среде нашей иммиграционной службы Васькин акцентируется оттого, что эта проблема – новая. Не в том смысле, что в прошлом году её не было совсем, идеала в жизни не бывает, но то были единичные случаи, топорно проворачиваемые и ещё топорнее конспирируемые, и пресекались они в основном сходу самим непосредственным начальством нарушителей. Ещё не сориентировались, не просекли фишку и не вошли во вкус. Теперь – почуяли власть, которая мало кого не испортит, сговорились, обнаглели от прежних довольно мягких наказаний и начали откровенно беспредельничать, а такое разве можно спускать? Конечно, Хренио прав, на все подобные должности порядочных людей хрен напасёшься, а значит, и полностью это безобразие хрен искоренишь, но хорошенько проредить эту сволочь, зашугать и заставить знать меру – можно и нужно. Иначе, если не бить сразу же и очень больно по загребущим рукам, то глядя на них и завидуя их умению брать от жизни всё, скурвятся и те, кто пока ещё тащит службу честно. Начинать чистку от обезьян нижних слоёв социума так скоро мы исходно не планировали, тут от чистки верхов шекспировские страсти ещё не до конца улеглись, и уж меньше всего нам нужны гражданские беспорядки, но раз уж удобный случай представился, и повод для расправ – железобетонный, то и нехрен его упускать. В традиционном же социуме особенно важен фактор прецедента, и если нужного прецедента нет, то создавать его с нуля желательно с большой оглядкой. И именно сейчас, когда суровость наказаний оправдана и объяснима чрезвычайной обстановкой и массового возмущения не вызовет, самое время означенный прецедент создать. Ещё не пришло время для широкомасштабной чистки всего социума от ярко выраженных макак, не готов он пока к подобным пертурбациям и не поймёт их, но рано или поздно это время наступит, и тогда создаваемый сейчас прецедент сыграет свою роль, значительно облегчив нелёгкую и непростую задачу.

Но основные-то жертвы, конечно, не среди наших коррумпированных обезьян, хоть и не миндальничают с ними теперь, а как и в прошлом году, среди пришлых. Кто-то психанёт, спалившись с поддельным или с прошлогодним жетоном, да так, что схлопочет копьё или меч в брюшину. Кто-то словит стрелу или дротик в бок при попытке перелезть через стену лимеса, кто-то – меж лопаток, успешно миновав лимес, но не уйдя от конной погони. Кто-то, миновав и этот этап, но не имея возможности легализоваться, спалится на воровстве или попрошайничестве, а поскольку он нелегал, и попадаться ему нельзя – тоже даст повод применить оружие. Кто-то, успешно скоммуниздив или отобрав правильный жетон, спалится на опознании, которое стало обязательным после прошлогодних попыток, а за это у нас тоже петля полагается, как и за хулиганство в фильтрационном лагере – ну не любят приматы, когда их гонят взашей, и некоторые из завёрнутых взад психуют, хоть и предупреждают при входе всех, что здесь им – не тут. Впрочем, учитывая неурожай и голод в Бетике, не психанувшим и избежавшим петли или железа тоже не позавидуешь – ну кому они там нужны? Для многих из завёрнутых отказ в приёме – тоже смерть, только отсроченная и не от наших рук. Но ведь всем же и объясняли ещё вербовщики на старом месте, каких примут с удовольствием, а каким просьба не беспокоиться – как говорится, ты-то куда лезешь? Если мы не готовы ещё вычистить всех своих обезьян – это не значит, что мы рады таким же пришлым. И если это не до всех доходит, то кто им доктор?

– Мне даже в Карфаген пришлось нового вербовщика посылать, – сокрушённо посетовал Хренио, – Прежний абсолютно утратил берега – не продержался и сезона!

– И тоже по части баб?

– Естественно! Ты же представляешь, что там сейчас происходит?

Я представлял. Некоторые моменты – даже в цвете и в лицах. Я ведь упоминал уже о наших планах по вербовке в Карфагене преимущественно молодых девок из числа понабежавших в город провинциалок? Там и без них-то, как я вам, наверное, все ухи уже прожужжал, с работой и жильём дело обстоит весьма не ахти, потому как народу в город отовсюду понабежало много, а Карфаген хоть и большой, но тоже ни разу не резиновый. А тут ещё и Масинисса об очередных территориальных претензиях к Карфагену "вдруг вспомнил". Я ведь рассказывал о его прежнем захвате карфагенского Эмпория? Римский сенат был настроен потакать дикарю, и с этим даже возглавлявший сенатскую комиссию Сципион Тот Самый ни хрена поделать не мог – через инструкции сената не переступишь. Но что мог, он тогда сделал – признав официально "законность" нумидийского захвата, частным порядком и с глазу на глаз он на правах патрона взял с Масиниссы слово, что пока он жив, тот воздержится от новых территориальных претензий к Карфагену и новых захватов его земель. Этот разбойник на тот момент был рад без памяти уже и тому, что его авантюра с Эмпорием прокатила, и о большем даже не помышлял, так что и слово своему римскому патрону дал охотно. Потом-то, конечно, войдя во вкус и нагуляв новый аппетит, наверняка не раз о том данном слове пожалел, но – дело чести, как говорится. Дикари – они такие. Могут пообещать и то, что от них не зависит, и в таких случаях их слову верить нельзя, но такие моменты надо понимать и самому не быть дураком. В том же, что в его полной власти и всецело зависит только от него самого, слову дикаря верить можно – на этом у них пунктик. Поэтому пока Сципион был жив, Масинисса своё слово держал, и на это никак не влияло ослабление позиций патрона в Риме и его последующее добровольное изгнание. Мелкие частные набеги формально подвластных царю, но реально не очень-то его слушающихся вождей – другое дело. Запретить им их пограничное хулиганство, а тем более карать их за нарушения запрета он не мог – не было у него по обычаю такой власти над ними. Но мелкий разбойничий набег – это ведь не война и даже, говоря современным языком, не пограничный военный конфликт, и отражать такие чисто бандитские наскоки Карфаген имел полное право, не нарушая этим условий мирного договора с Римом. Я ведь рассказывал, как мы сами участвовали в отражении одного из таких набегов? Главное – на своей территории разбойников на ноль помножить, потому как границу с Нумидией при их преследовании пересекать уже нельзя. Но прошлогодняя смерть Сципиона освободила Масиниссу от данного ему слова, а вторжение самого царя – это уже война, запрещённая Карфагену строго-настрого. Охреневшие от безнаказанности дикари вытворяют всё, что им только вздумается, запретить им этого Масинисса, опять-таки, не может. Особенно же нумидийцы охочи до молодых смазливых финикиянок – и просто нравятся, и престижно по их обычаям. И тем из них, кого такой вариант не устраивает, а он мало кого устраивает, приходится брать ноги в руки и бежать во весь дух в безопасное место, то бишь в столицу, защищённую крепкими стенами. Убежать от конных нелегко, но некоторым удаётся, и со всех Великих равнин таких набралось немало. Но спастись – спаслись, а дальше как быть?

Бесхозная баба, зарабатывающая себе на жизнь сама, для Античности – скорее исключение, чем правило, так что и в лучшие-то для Карфагена времена найти для бабы нормальную работу было задачей не тривиальной, а теперь и времена не из лучших. А они же из захолустья, где нравы не в пример строже столичных, и звиздой торговать – это уж совсем до крайней степени отчаяния докатиться надо. У кого в Карфагене родня, в приюте родственнице не откажут, и пускай в тесноте и впроголодь, но пропасть не дадут. Но не о них речь, а о тех, кто никому в Карфагене не сестра, не кузина, не племянница и даже не свояченица – им-то как в чужом городе жить? Продаст такая свои недорогие украшения вообще за бесценок, потому как много их таких, и предложение превышает съёжившийся из-за безработицы спрос, и надолго ли ей хватит этих жалких грошей? А жить и дальше на что-то надо, и окромя звизды больше ведь им предложить нечего, да ещё и конкуренция нехилая, потому как безработица зашкаливает, и денежный клиент в большом дефиците. Собственно, на этом мы и строили свои расчёты, планируя вербовку карфагенских невест для наших колонистов. При других обстоятельствах поди ещё уломай городскую девку из крутого мегаполиса на "замуж за бугор" в какой-нибудь глухой мухосранск, но теперь эти вот понабежавшие и сами из достаточно глухих дыр, и мегаполис означенный их ни разу не привлекательным лицом, а весьма неприглядной задницей встретил, едва ли лучшей, чем та родная дыра, да и просто-напросто – куда им вообще деваться?

– Это же ливофиникиянки, многие вообще без финикийских предков, а только культурно ассимилированные и воспитанные по-финикийски, – добавил конкретики наш испанский мент, – В Карфагене у таких даже намёка на гражданские права нет, и их можно вообще похитить и в рабство продать, чем подлецы и промышляют. Заманивают дурочек предложением нетрудной и не слишком низкооплачиваемой "честной" работы, а те и уши развесят на радостях, что услыхали боги их мольбу. Ну и попадают в результате вместо несуществующей "честной" работы кто-то на корабль иноземного работорговца, кто-то в караван к тем же нумидийцам, от которых, казалось бы, спаслись, а кто-то и в дешёвый портовый бордель для матросни. Наш ухарь поначалу только "честную" вербовку через смотрины нагишом с последующей "проверкой" приглянувшихся в постели практиковал, но потом разобрался в ситуации и сообразил или кто-то подсказал, что можно же заодно и подзаработать на продаже в рабство бесправных и беззащитных ливиек…

– А ты откуда об этом узнал? – поинтересовался я.

– Дешёвые бордели ударили по доходам храма Астарты, верховная жрица тут же "озаботилась судьбой несчастных" и пожаловались на эти безобразия сразу в Совет Ста Четырёх, где о них и услыхал твой тесть, а мне уже передали с голубиной почтой его безопасники. Хулиган-то ведь – в нашей юрисдикции. Ну, я согласовал с коллегами той же почтой план операции и послал в Карфаген нового вербовщика, а за компанию с ним – судейскую "тройку", а они тем временем подыскали и наняли "подсадную утку". Тут вся сложность-то была в чём? За этих проданных в бордели "ничейных" ливиек, за которых и вступиться-то законно некому, нашему ухарю реально только штраф грозил, а для тяжкой статьи требовалась настоящая финикиянка с родственниками в городе, но в окрестностях порта никому не известная и внешне похожая на чистопородную ливийку. Сам-то посуди, легко ли найти среди относительно благополучных горожан недавно приезжую красотку, согласную не просто прикинуться на какое-то время, а реально поработать проституткой, да ещё и через похищение с продажей в рабство и "пробами"? Вот, пока мои люди были в пути, карфагенские коллеги как раз такую и подыскивали…

– А они-то где такую найти исхитрились? – он меня неподдельно заинтриговал.

– Мне об этом не докладывали – сам теряюсь в догадках и думаю, что история слишком длинная для голубиной почты. Вернутся наши, привезут её – сама расскажет.

– Ты решил сюда её забрать?

– Приходится. Там такое дело раскрутилось, что пострадали и работорговцы, и владельцы борделей, в том числе и с немалыми связями, так что в Карфагене оставаться ей теперь никак нельзя.

– Верно, и карфагенский Совет Ста Четырёх – не римский сенат, и она сама – не Фецения Гиспала, – это я припомнил то давешнее маразматическое постановление сената о защите и "восстановлении репутации" прожжённой шлюхи, донёсшей о Вакханалиях.

– Ничего, раз там сработала хорошо, то и у нас я ей полезное применение найду – как раз сменит одну из спалившихся в Бетике, – пояснил Васкес, когда мы отсмеялись.

– Так погоди, она же по-турдетански наверняка ни бельмеса. Ни за турдетанку не сойдёт, ни за бастетанку, ни за бастулонку. Кто же в Бетике турдетанским не владеет?

– А мы и не будем её ни за турдетанку, ни вообще за испанку выдавать. Так и будет африканской финикиянкой, только не из Карфагена, а из малоизвестной дыры, но какой-нибудь дальней родственницей переселяющейся к нам бастулонской семьи.

– Но ведь бастулоны же обычно морем к нам перебираются, а не сушей?

– Да, морем. Есть жалобы и на нашего вербовщика в Малаке.

– Млять! Куда ни плюнь, всюду сволочь!

– В том-то и дело.

– А с тем-то нашим карфагенским уродом что?

– Уличили, судила наша "тройка", приговорили к лишению нашего гражданства и выдаче карфагенским властям для суда и кары по их законам. На косом кресте они его распяли, камнями побили или львам скормили – я не интересовался. Я сперва хотел к нам его вывезти и у нас судить, но в Карфагене такой скандал по этому делу был, что сам твой тесть через Фабриция – ну, он на нас не давил, но очень просил о выдаче преступника. Ты бы видел, сколько там всего всплыло! Работорговцы – не наши, правда, а те, карфагенские – обнаглели настолько, что для продажи за море или нумидийцам начали похищать уже и коренных горожанок. Среди проданных нумидийцам обнаружились очень даже непростые девицы – например, внучатая племянница верховной жрицы Танит. Было ещё несколько, я не запомнил, откровенно говоря, степеней их родства с членами Совета Трёхсот, но тоже что-то вроде этого. Хоть и седьмая вода на киселе, но всё-таки – сам понимаешь…

– Нехило! – я аж присвистнул, – Танит, говоришь? – мало того, что в Карфагене она почитается побольше самой Астарты, так вдобавок, она ещё и богиней-девственницей у фиников числится, а ейные жрицы в этом смысле – своего рода финикийским аналогом римских весталок, так что цинизм расшалившихся работорговцев невольно внушал.

– Именно – я поэтому только и запомнил. Представляешь, какой скандал? Наш безобразник там и десятой доли всего этого не наворотил, но тоже попал в стремнину, а страсти кипят шекспировские – это же Карфаген! Наш суверенитет они уважают и силой нашего сукиного сына не отбивают, но выдачи на суд и расправу требуют настоятельно. Ну и твой тесть частным порядком уже как бы от себя. Мы с Фабрицием тут подумали и поняли, что официальный отказ нашего правительства его тоже устроил бы, главное – он попытался и уже этим очки себе в Совете заработал. Но пока мы размышляли, я раскопал, что у подсудимого здесь есть влиятельные родственники, так что под виселицу его у нас подвести с высылкой семьи в Бетику было бы нелегко. Я доложил об этом Фабрицию, подумали мы с ним, да и решили в выдаче карфагенянам не отказывать. А раз дело уже международный и внешнеполитический характер приняло, то и за семейку покровители вступиться уже не рискнули – у них самих теперь таким родством репутация замарана. Вот, на днях высылать будем – опять буду этой… как её?

– Кровавой гэбнёй, – машинально подсказал я, – Ничего, зато доходчивее будет для прочих ущербных уродов, раз по-хорошему не понимают. Так что крепись и держись – работа у тебя такая.

– В том-то и дело. Так это ещё, заметь, нам мозги выносятся только временами, а каково им? – испанец имел в виду Володю, которому Наташка проедала плешь и дома, ну и Серёгу, потому как и Юлька тоже периодически включала недовольную "античным зверством" современную гуманистку, – Знал бы ты только, как я рад тому, что сам женат на уроженке этого мира и этих времён!

– Так ведь прекрасно знаю. Сам рад тому же самому и по той же самой причине, – и мы с ним рассмеялись.

Дома – нагляднейшая иллюстрация нашей с ним правоты. Велии, конечно, пока она свои уроки в школе вела, Юлька с Наташкой все ухи на переменах прожужжали, дабы на меня в "правильную" сторону повлияла, но хроноаборигенка есть хроноаборигенка. И даже не в патриархальном воспитании тут дело, а больше в общем менталитете эпохи. Что спешка хороша только при ловле блох, моей супружнице объяснять не нужно, и довода о достоверном обнаружении означенных блох пока-что только на юге Италии по вопросу о бездействии Васькина в карантинных мероприятиях оказалось вполне достаточно. В ладах она у меня и с географией и прикинуть, где тот юг Италии, а где мы, вполне в состоянии. Мнительности же повышенной, для некоторых баб характерной, у неё в роду не водилось, так что и ей самой подобной дурью страдать было просто не в кого. Ну а по депортациям семей безобразников обратно в Бетику у неё и раньше вопросов не возникало, потому как резоны для античного менталитета самоочевидны, и никакой нынешний голод в Бетике их не отменяет. Поэтому и теперь вопрос у неё возник только один – каким боком суровость принимаемых мер связана с сапёрным делом. Это – по самому обсуждаемому делу, а до кучи – почему Юлька с Наташкой ей на него внятно не ответили, а развизжались на тему античной жестокости и почему-то всеобщей чуть ли не поголовной занятости сапёрными фашинами, гы-гы! Я поржал от души, представив себе всю эту картину маслом в цвете и в лицах. Фашио, фасция, фашина – технически одно и то же, но ассоциации они вызывают разные. И хотя дуче в нашем историческом реале, говоря об итальянском национальном единстве развесившим ухи макаронникам, имел в виду скорее уж фашину, чем римскую ликторскую фасцию из розог, в которую на войне или в чрезвычайной ситуёвине ещё и секира вставлялась для рубки провинившихся голов, для самой своей партии, от которой требовалась знаменитая римская дисциплина, он ставил в образец именно фасцию, сделав её партийной эмблемой. А уж с учётом того, что хоть и обошлись его чернорубашечники без этнических чисток и концлагерей, ни с политическими противниками, ни с уголовной шантрапой они не миндальничали, ассоциация жёстких расправ с той античной римской фасцией для Италии вполне логична, оправдана и правомерна. Но то для Италии, а мы-то тут каким боком? Мы на другом полуострове вообще-то обитаем и не романизированы ни разу, и римских магистратов, которым ликторы положены, среди нас как-то не завелось, так что абсолютно не в ходу у нас по этой причине и ликторские фасции, а в ходу только фашины у нашей лёгкой пехоты, когда она на сапёрных работах задействована.

Отсмеявшись, я объяснил супружнице, "при чём тут сапёры", а когда уже и она нахохоталась вволю, мы с ней прикинули, что ведь и дети в школе наверняка хоть краям уха, но услыхали, а нет, так услышат уже в ближайшие дни от услыхавших, и непонятки среди молодняка нам как-то тоже ни к чему. Поэтому я велел позвать и их и ввёл их в курс – не об итальянских фашистах, конечно, а исключительно в пределах их текущей "формы допуска", то бишь об ассоциации жёсткого обращения с провинившимися не с фашиной, а с римской фасцией как с символом карательной функции носящих её римских ликторов. В этом смысле ликтор сродни палачу, и именно так я и объяснил это детворе – что фашист, то бишь ликтор, носящий и применяющий по прямому назначению фасцию – принятый у гуманистов иносказательный ярлык для любого, кто по их мнению слишком жесток. Пока для нашей нынешней школоты этого достаточно, а те, кто дорастёт до "формы допуска" повыше, поступив после школы в кадетский корпус, в котором будут изучать и "историю ещё не предрешённого будущего", на лекциях по ней узнают больше…

Если кто-то полагает, что вечер в кругу семьи для простого античного олигарха – отдых от праведных и неправедных дневных трудов, то прав он будет лишь отчасти. Ну, от рутинных-то домашних хлопот я свободен, слуги на то имеются, но млять, в прежние времена, будучи простым турдетанским солдатом-наёмником, а затем простым гадесским и карфагенским гангстером, я был вечерами – ну, в те вечера, когда не моя очередь была тащить службу – куда свободнее, чем теперь, когда "вышел в люди". Слово "клиентела" никому ни о чём не напоминает? Она не только у римлян, она и у греков, и у фиников, и у нас, и хотя называется иначе, суть абсолютно та же самая. У всех "больших и уважаемых" она заводится, потому как без неё в античном мире никак. До бога высоко, до царя далеко, как говорится, и маленькому простому человечку от не жалующего его царского псаря нужна защита поближе, желательно – в шаговой досягаемости. Да и если в хозяйстве беда какая, и деньги нужны позарез, то не к ростовщику же идти, который закабалит по самое "не балуйся", потому как живёт он и кормится именно с этого, верно? Ну а большому и уважаемому человеку, у которого и проблемы иногда возникают не маленькие, не будет лишней опора в окружающем социуме – и тоже не где-то вдали, а желательно бы прямо под боком, чтоб только свистнуть, и она тут как тут. И социальный механизм образования нашей турдетанской клиентелы – тот же самый, что и у римлян. Крестьяне-соседи, хоть и организованы они в общины со своими старостами во главе, и вождь у них свой тоже есть, но в жизни ведь всякое бывает, и там, где не всегда помогут ни староста, ни вождь, ну или могли бы, но не хотят, и управа нужна как раз на них, может иногда помочь влиятельный и вхожий в высокие инстанции сосед-латифундист.

Например, мой старый знакомый Курий – мужик толковый и в своей деревне авторитетный, но уж очень по характеру прямой и из-за этого не ладивший с тогдашним старостой общины, парочку раз обращался ко мне за поддержкой в конфликте на правах сослуживца по военным кампаниям – тоже, кстати, действенный механизм. А к кому ещё обратиться в случае чего бывшему солдату, как не к бывшему начальству по службе, и чем это отличается от чисто соседской клиентелы? Ну, теперь-то он уже и центурион, и новый староста общины, и об этом я, кажется, уже упоминал, а вот как он в те старосты выбился, я не рассказывал? Ну, значит, не пришлось к слову. Прежний-то староста – ну, совсем уж гнидой он, конечно, не был, раз уж люди его выбрали, и в целом был на своём месте, но где-то в чём-то, особенно с неугодными ему, говнюк был ещё тот. Обломавшись на Курии, он переключился на других, в числе которых оказался и один из друзей Курия – то на общественные работы не в очередь распределит, то налог в неслужебный год не по справедливости разверстает, то в законной помощи откажет, а того куриевского другана ещё и на службу повадился отряжать не через два года на третий, как у нас уже успело в стране устаканиться, а через год, и управы на самодура не находилось, потому как старый вождь его поддерживал. Я того бедолагу и не знал-то толком, разве только мельком его и видел, а по делу пересечься как-то ни разу и не довелось, но когда Курий попросил меня принять мужика и выслушать, то как говорится, скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Пришли оба, я их принял, выслушал, обезьяной куриевский друг не выглядел, да и по делу не просил большего, чем положено по справедливости. Ну, за нормального человека отчего же и не вступиться, когда возможность есть? Но порядок есть порядок, и хорошо ли при живом и трезвом вожде прыгать через его голову? Поэтому я сказал им, чтоб они требовали суда у вождя, а как тот назначит день для разбора дела, так известили меня. Ну и подъезжаем мы с Васькиным в назначенный день к назначенному времени, дабы на суде поприсутствовать – ага, мы типа просто так в качестве простых зрителей, никаких чинов, мы тут просто посидим и послушаем, что умные и справедливые люди скажут, так что не обращайте на нас внимания и чините правосудие как исстари заведено. Чинов-то никаких, да только кто ж не знает, откуда мы взялись, и что мы за птицы? Да и помимо нас народу в общественный дом собраний набилось немало, от всех окрестных общин представители были, и вид у старого вождя при выносе справедливого приговора был довольно кислым. Ему ли не понимать, что мы же ещё и проверим, как вынесенный приговор исполняется, а пожаловаться нам – и уже не "без чинов" – на ненадлежащее исполнение найдётся кому?

Впрочем, своего любимчика старосту вождь тогда отмазал от уже неминуемых, казалось бы, перевыборов достаточно ловко и умело. Там, правда, сказалось и то, что и у самой общины не было ещё единого мнения, кого выбрать вместо него. Но тут в прошлом году старый вождь помер, а с новым вождём скандальчик небольшой вышел. Я о нём тоже не рассказывал? Так и не о чем было особо-то. Но про случай со смещением Апеллеса и скандалом по этому поводу в Большом Совете я ведь точно рассказывал? Дело давнее, ну так оно того стоило, а это – пустяки по сравнению с ним. При выборах нового прокатили, короче говоря, представители общин традиционного наследника, а предложили общинам выбрать совсем другого – тоже сын старого, что самое-то интересное, да только вот не от законной жены, а от наложницы. Формально тоже типа "блистательный", но уже второго сорта, обычно не котирующегося, но тут общины кандидата рассмотрели и решили, что не беда это, раз третий сорт – не брак, то второй и подавно, а парень хороший и им нравится, ну и выбрали хорошего парня новым вождём. Но это уже в конечном итоге так вышло, а сперва ещё интереснее кино наметилось – я аж в осадок выпал, когда те представители ко мне зарулили и меня попросили в их новые вожди баллотироваться.

Отказался я не оттого, что в "блистательные" меня это не выводило, потому как для этого надо быть потомком древних тартесских царей по прямой отцовской линии. Да и хрен ли мне та "блистательность" хвалёная? Чего я не имею и без неё? "Блистательных" и без меня как грязи, если и второй сорт считать вместе с третьим, который тоже не брак. Тут честь стать вождём нескольких близлежащих к столице общин гораздо серьёзнее, и не могу сказать, если начистоту, что отказывался совсем уж без сожаления. Но когда же мне теми общинами рулить? Член правительства, главный буржуин-промышленник, включая и хайтек, не главный, но один из главных сельскохозяйственных латифундистов, препод в школе, вояка на войне и путешественник-колонизатор в мирные для метрополии годы – ну и куда мне тут ещё и этот груз? Вездесущий я, что ли? Так что прикинул я хрен к носу, да и отбрыкался от этой чести, посоветовав ходокам выбрать кого-нибудь "подостойнее", то бишь из родни "блистательного" покойничка. Вот тогда-то, перебирая варианты, о том хорошем парне и вспомнили. Молод? Неопытен? В "блистательном" кругу недостаточно известен и авторитетен? Ничего страшного, всё это – дело наживное, а в первые трудные годы – и поможем, и поддержим, говно вопрос.