Текст книги "Грани миров (СИ)"
Автор книги: Baal
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 40 страниц)
Или можно прийти и просто поспать. Тоже хорошая идея.
– Я обойду город ещё раз, – едва слышно сказала Маринетт. – Потом домой. Согласна?
Серьги промолчали. Тикки была не против внеочередной прогулки.
Перепрыгивать с крыши на крышу без Нуара оказалось не так увлекательно. Больше это напоминало настоящий, слишком серьёзный патруль. Никакого супергеройства, никаких акум. Было бы вообще хорошо, если бы Бражник взял себе внеплановый отпуск – Маринетт давно хотела выспаться как следует. Да и подтянуть хвосты по учёбе было бы неплохо.
Но нет, этого не было. Акумы вылетали одна за другой. Иногда Маринетт казалось, что Бражник просто наслаждается тем хаосом, который начинается из-за этих маленьких проклятых бабочек. Иначе какой смысл насылать насекомых на слишком чувствительных людей? Наверняка была какая-то причина.
Да и Талисманы Удачи и Неудачи ему требовались для какой-то очень важной цели. Маринетт несколько раз слышала, как одержимые спорили с Бражником, – тот, видимо, следил за ситуацией через глаза и уши акуманизированных, – и по обрывкам разговоров… информации было слишком мало, но Талисманы требовались Бражнику для чего-то очень важного.
Жаль только, что Маринетт не могла просто взять и связаться со злодеем. Может, они бы поговорили за чашкой чая или что-то такое. Может, он бы рассказал свою историю, как обычно делают в аниме. Они бы что-нибудь придумали. Надо было только поговорить.
Мотнув головой, она выкинула бредовую мысль из неё. Поговорить? С Бражником? Очень смешно, юная Леди, очень.
Патруль она закончила, так и не обойдя город полностью. А чёртова мысль про разговоры продолжала крутиться у Маринетт в голове мягким, ненавязчивым радио. Вроде бы и не думаешь о ней, не слышишь заманчивого «просто позвони», но всё же… в моменты, когда Маринетт оставалась наедине с собой, звонок Бражнику казался всё более заманчивым.
Из-за этой мысли она не могла спокойно спать ночью. Понедельник и вторник мелькнули, как одно мгновение; Маринетт, естественно, не успела доделать футболку для Адриана, так что пришлось дарить заранее связанный шарф. Тот голубой, что Дюпэн-Чэн когда-то дарила юноше, совсем истрепался: Адриан носил его практически круглогодично.
Алья в понедельник, кстати, ожидала горячую исповедь, но так и не получила её. Удивлённая, журналистка воспользовалась шансом и извинилась перед подругой. На вопросы о том, почему Мари такая спокойная и даже не ругается, Дюпэн-Чэн не отвечала. Да и как скажешь админу Ледиблога, что все мысли простой школьницы заняты Бражником?!
В среду Кот на патруль не пришёл. Прождав напарника условленные пятнадцать минут, Ледибаг начала обход самостоятельно. Крыши менялись одна за другой, а бедро Маринетт жгло йо-йо.
А если… если она позвонит Бражнику прямо сейчас? Что будет? Кота рядом нет, так что… наверное, всё будет хорошо? И если… если ей удастся поговорить с Бражником, то, может быть, их противостояние прекратится?
И её панические атаки прекратятся. Нет акум – нет паники.
Маринетт остановилась на одной из крыш и сняла с пояса йо-йо. Раскрыла игрушку как коммуникатор и постучала пальцем по железной поверхности. Она не задумывалась раньше над тем, как именно она связывается с Нуаром – было достаточно обычного желания, чтобы позвонить Коту.
Теперь же она хотела связаться со своим врагом. Ну разве это не глупо? Но ведь это был шанс прекратить неконтролируемую панику. И срывы. Изматывающие, страшные срывы.
Не давая себе времени на размышления, Маринетт зажмурилась и всем своим существом пожелала связаться с Бражником. Ровно три секунды ничего не происходило, но затем…
– Ледибаг?
С приглушённым визгом Маринетт захлопнула йо-йо и сразу же побежала вперёд. Сердце у неё колотилось так, что норовило выскочить из горла, а ноги знакомо подкашивались. Вот только истерики не хватало, честное слово.
Она даже не думала о том, что будет делать, если Бражник ответит! Дура!
Три или четыре квартала она пробежала бездумно. В следующем сбила с ног воришку, который захотел поживиться сумочкой путанки. Выслушав сбивчивые благодарности от ночной бабочки, Маринетт засунула бессознательного парня в мусорный бак, – боги, она сама не знала, зачем она это сделала, честное слово! – и скрылась с места происшествия.
Бражник. Она позвонила Бражнику. И он ей ответил. Ответил!
Абсурдность ситуации не умещалась у Маринетт в голове. Хотелось тупо спросить что-то вроде: «А что, так можно было, что ли?» Язык, распухший и онемевший от ужаса, просто не шевелился.
В смятении Маринетт оббежала город, предотвратила пару мелких преступлений (воришек она больше не засовывала в мусорные баки, а просто вышвыривала под ноги вездесущим полицейским патрулям), добралась до дома и даже сняла трансформацию. Голова у Маринетт была пустой до лёгкого звона в ушах.
Уснуть не было никакой возможности, так что девушка включила свет и принялась расхаживать по комнате туда-сюда.
– Маринетт, – позвала девушку Тикки, – ты в порядке?
– Я позвонила Бражнику, Тикки.
– Да, Маринетт.
– И он ответил.
– Точно, Маринетт. Что-то не так?
– Он не звучал удивлённым.
Тикки махнула крохотным хвостиком и подплыла к столу, где для неё всегда лежало печенье. Квами не особенно вымоталась, но природная ответственность всегда заставляла её пополнять силы в любой удобный момент. Вдруг потом будет слишком поздно? Скольких Ледибаг она потеряла во времена своей молодости из-за недостающей крохи волшебства…
– Ты, может, не помнишь, – медленно произнесла Тикки, отрывая от печенья крошечные кусочки и глотая их, не жуя, – но я тебе уже как-то говорила, что квами не могут причинять зло.
– Помню. Я вообще запоминаю всё, что ты мне рассказываешь про квами, между прочим.
Девушка разложила на столе рядом с волшебной подругой швейные принадлежности, взяла футболку Адриана из тумбочки около кровати и уселась на расшатанный Альей компьютерный стул. Тот издал протяжный, полный скорби скрип, но вроде бы не собирался ломаться под весом владелицы.
– Возможно, – не стала спорить Тикки. – Тогда что тебя удивляет в том, что Бражник ответил тебе сегодня?
– А как это вообще связано с тем, что квами исключительно дружелюбные?
Вышивание умиротворяло, прогоняло из головы нервные мысли и снимало напряжение. Если бы Маринетт могла, она бы носила с собой на ночные патрули и битвы с акумами тревожный чемоданчик, полный ниток, иголок и ткани. И была бы Ледибаг всегда благостная, довольная и очень спокойная.
Жалко только, что во время вышивания особо не посражаешься.
Тикки, не торопясь, съела пару печений. Казалось, что она обдумывает собственные слова, с максимальной аккуратностью подбирая их для Маринетт. Такое уже было не один раз: виной тому был как излишне большой опыт волшебной божьей коровки, так и тайны, что она хранила. К тому же, сама Тикки признавала, что ей довольно сложно говорить так, чтобы Маринетт понимала.
Разница в мировоззрении и мироощущении была особенно заметна в первые пару месяцев после появления Тикки в комнате Маринетт. Маленькая квами выражалась в лучших традициях буддизма: много смысла, мало слов. Общаться с ней было попросту невозможно, Маринетт терялась в кружеве её предложений так же, как мушка пропадает в паучьей паутине.
Со временем они притёрлись. Научились говорить так, чтобы понимать друг друга: Тикки вернула себе частичку детскости, тогда как Маринетт значительно повзрослела, хотя бы ментально и духовно.
Сейчас Маринетт уже не могла представить себе жизнь без Тикки. Квами была для неё близка, как родная сестра. Как близнец. Сиамский, потому что без Тикки Маринетт чувствовала себя неполноценной, обделённой чем-то крайне важным.
Наверное, это было неправильно. Но в психологии в паре Нуар-Ледибаг больше разбирался Кот.
– Дело в том, Маринетт, что квами не творят зла. Никогда, – Тикки принялась за новое печенье. – И носители квами этого тоже никогда не делают.
– Разве акумы – не зло?
Делая стежок за стежком, Маринетт вспоминала все их с Котом бои. Сумасшедшие одержимые, превращавшиеся в опасных тварей, совершенно не тянули на «добрых». Нет, они были по-настоящему страшными, отвратительными, противоестественными. Злыми. Приносили с собой разрушение и хаос, смыть которые могло только Чудесное Исцеление.
Насылал акум Бражник, это было точно. Маринетт не один раз видела, как злодей общается со своими подчинёнными: голографическая бабочка на их лицах в эти моменты светилась очень ярко. Иногда акуманизированные соглашались с требованиями или просьбами Бражника, иногда тому приходилось как-то воздействовать на одержимых. Судя по тому, как люди выгибались, когда Бражнику что-то не нравилось, злодей мог управлять своими марионетками хотя бы через боль. Метод кнута и кнута. Пряник – это сами силы, которые получали одержимые.
Однако Маринетт признавала, что всё это выглядит слишком… слишком по-анимешному. Или в духе комиксов. Понятный злодей со своей армией и Высшей Целью, два отважных героя с возможной любовной линией – такой тонкой, что её можно вести в течение всей истории. Злодей будет побеждён, его Высшая Цель окажется неисполнимой по каким-то причинам, герои поцелуются на фоне заката.
Но. Было одно «но».
Бражник ответил на звонок.
Это царапалось. Не было идеальной глянцевости осознания, когда всё встаёт на свои места и кажется ясным, как день. Занозой стал Бражник, который ответил на вызов коммуникатора. И мужской голос был уставшим, а не удивлённым. Может быть, самую капельку хриплым, потому что Маринетт могла вырвать носителя квами мотылька из сна.
Конечно же, она вырвала его из сна – на часах была половина пятого! Наверняка его разбудил его квами. Тикки, к примеру, всегда сообщала Маринетт, когда Нуар пытался связаться с Ледибаг по коммуникатору.
От роя мыслей у Маринетт не было ни капли сна в глазах. Значит, спать она будет на физике. Или на физкультуре. Опять словит головой все волейбольные мячи, какое расстройство.
Ну, зато с вышивкой не было никаких проблем: на волне нервного возбуждения Маринетт планировала закончить цветы как раз к утру. Жаль только, что наступал четверг, а не очередной волшебный вторник, полный магии и счастья Адриана. Хотя никто не мешал Маринетт устроить себе свой собственный вторник.
Была же у Робинзона вечная Пятница? Или не была? Маринетт не помнила…
– Ты намекаешь на то, что хранитель квами мотылька может быть… ну… не злым?
Тикки собирала лапкой последние крошки печенья.
– Да, именно это, Маринетт. Я не считаю, что Бражник злой.
– Но ты в этом не уверена.
– Жизнь показала мне, что я никогда и ни в чём не могу быть уверена. Сейчас ничего не изменилось, к сожалению. Я пойду спать?
– Да, конечно. Спокойных снов, Тикки.
Квами подлетела к лицу Маринетт и потёрлась своей щёчкой о её – совсем так, как делал иногда Нуар, если ему требовался тактильный контакт. Кот делал так в моменты смятения или же когда у него было плохое настроение. Он говорил, что этому его научил квами.
Поэтому Маринетт была немного сбита с толку тем, что этот же жест повторила её Тикки. За всё время совместного проживания они обнимались, щекотали друг друга, подбадривали словами и поглаживаниями. Много чего было, но этого – ни разу.
– Так квами выражают поддержку, – улыбнулась Тикки. – Всё будет хорошо, Маринетт, не волнуйся. Добрых снов.
– Вряд ли я усну.
– Тогда доброго утра, Маринетт.
Стежки ложились идеально. Маринетт делала их совершенно бездумно, позволяя лишь крохотной части своего сознания отслеживать аккуратность исполнения и не допускать брака. Ей хотелось, чтобы Адриан носил только самые-самые лучшие вещи.
За окном медленно светлело. Сначала наступили хмарные предрассветные сумерки, наполнив улицу серыми оттенками. Они до ужаса напоминали Маринетт о зрении Ледибаг, когда мир наполнялся тенями, но терял свой цвет.
Потом в небе вспыхнули оранжевый и красный. Следом добавилась капля жёлтого и лёгкий зеленоватый оттенок, бывший обещанием голубизны. Облака оставались ярко-рыжими, словно нарисованные.
К тому моменту, как Маринетт сделала последние стежки, она практически успокоилась и смирилась с мыслью, что Бражник может быть… нет, она всё-таки не могла назвать его «хорошим». Что он может не быть плохим – это будет правильнее и честнее.
Это осознание неожиданно сильно волновало Дюпэн-Чэн. Не плохой Бражник, насылающий на город плохих, чертовски опасных акум. Интересно, как он себя чувствовал, глядя на все разрушения, что оставляли его бабочки? Маринетт не смогла бы спокойно жить, зная, что творят её же создания.
В полусне она собрала швейные принадлежности, выкинула обрывки ниток и разобрала стол. Спустилась на кухню, чтобы съесть хоть что-то и обязательно наполнить тарелку свежим печеньем для Тикки. Вместо того, чтобы по-быстрому набить желудок какими-нибудь бутербродами, Маринетт встретила родителей и осталась на ранний завтрак.
Она старалась ловить моменты, проведённые вместе с матерью и отцом, потому что их стало слишком мало в последнее время. Учёба, домашняя работа, Нуар, Адриан, ночные патрули, бесконечные акумы и отходняк после боёв с ними… а ведь были ещё и друзья, обычная подростковая жизнь и проклятые гормоны, которые били в голову в самые неподходящие моменты.
Тяжела жизнь девочки-подростка, если она ещё и супергероиня. Права была Усаги Цукино, она же чудесная Сейлор Мун.
– Что тебе сделать на завтрак, милая? – спросила с улыбкой Сабин.
– Чего-нибудь сытного. И побольше.
– Значит, традиционный английский.
– А потом – традиционный французский! – подхватил Том. – В итоге получится нормально.
Маринетт засмеялась, прикрывая рот кулаком. Отец обожал еду почти настолько же, насколько любил маму. Не было ничего удивительного в том, что фигурой Том Дюпэн больше напоминал медведя, чем обычного человека. Ему бы квами – и ни один Бражник не смог бы терроризировать Париж. Слишком бы отец Маринетт стал бы идеальным героем.
При мысли о Бражнике настроение Маринетт упало, что не осталось незамеченной Сабин:
– Мари, детка, всё в порядке?
– М, да? Да, нормально.
– У тебя есть время, пока готовится завтрак, чтобы собраться с мыслями, дорогая. А потом я хочу тебя услышать.
Почти забытое «услышать» разлилось в душе Маринетт мягким теплом. Это было их с мамой секретное волшебное слово: стоило только Маринетт или Сабин произнести его в разговоре, как все проблемы чудесным образом решались.
Том называл это магией разговоров. Не важно, что было у тебя на душе и как тебе плохо, после того, как тебя услышат, тебе всегда будет легче.
Яичница пожарилась слишком быстро. Маринетт даже не успела собраться с мыслями, как Сабин поставила перед ней тарелку с завтраком. Три идеально ровных желтка влажно блестели, хрусткий тост, наоборот, был идеально высушен. Маринетт давно не ела вместе с родителями, ведь обычно она вставала позже, чем они.
Сабин села напротив дочери и нежно погладила её по щеке.
– Мам… может ли хороший человек делать плохие вещи? И остаётся ли человек после плохих поступков хорошим?
Если родители и удивились вопросу Маринетт, то вида не подали. Но девушка всё равно заметила, как они тревожно переглянулись.
– У тебя всё-таки что-то произошло, – нахмурилась Сабин. – А ты даже рассказать не хочешь.
– Скорее, не могу. Это не мой секрет.
Том принялся за еду, но было видно, что яичница его интересует намного меньше, чем застольный разговор. Сабин задумчиво проткнула желтки своей яичницы и оторвала приличный кусок багета, чтобы собирать хлебом растекающуюся желтизну.
– Это сложный вопрос, Мари. Практически философский.
– Любой человек делает и хорошее, и плохое, – добавил Том. – Иногда даже не понимая, что именно он делает. То есть, например, ты помнишь, как украла у Альи телефон?
Маринетт кивнула. Это было давно, решение было необдуманным, и она тысячу раз успела пожалеть о том, что осмелилась даже подумать о воровстве у собственной подруги. Сейчас её уже не охватывал стыд от прошлого поступка, но вспоминать о нём было всё ещё неприятно.
– Это плохой поступок, – заметила Маринетт.
Том кивнул.
– Верно. Но стала ли ты после него плохим человеком?
Маринетт подумала о том, сколько раз она спасала после этого Париж, сколько выловила акум, предотвратила убийств, краж, грабительских налётов. Сколько она пролила слёз, пота и гипотетической крови, – потому что у Ледибаг крови не было вовсе, – во время сражений.
Она смела надеяться, что после всего этого она может считать себя хорошим человеком.
– Нет. Но это всё равно был плохой поступок.
– Значит, разобрались: ты поступила плохо, но ты всё ещё моя любимая и хорошая девочка. Люди делают хорошие и плохие вещи, милая, порой необдуманно.
– Но если этот человек делает плохие вещи постоянно?
Взгляды Сабин и Тома стали ещё более обеспокоенными, и Маринетт устало потёрла лицо.
– Послушайте, – сказала она, – со мной правда всё в порядке, я не в беде. Просто… просто Алья вчера рассказывала мне про свой Ледиблог, про Ледибаг и Кота Нуара, про их противника – Бражника… и я подумала, зачем он делает своих одержимых? Неужели он такой плохой человек?
Взгляды потеряли часть напряжения, но всё равно оставались слишком внимательными. Словно родители пытались рассмотреть за словами Маринетт настоящую причину её беспокойства; для этого было нужно взглянуть не за её слова, а за маску Ледибаг. Но Сабин и Том, к счастью, даже не догадывались насчёт тайной геройской жизни их дочери – Маринетт была уверена в этом.
– Про Бражника мы знаем слишком мало, чтобы что-то о нём судить, – заметила Сабин, тайная фанатка супергероев и постоянный посетитель Ледиблога, – поэтому вопрос ещё сложнее. Единственное, что парижане о нём знают – он точно старше и Ледибаг, и Кота Нуара.
– С возрастом проблем только добавляется, – невнятно сказал Том. – Может, он потерял смысл жизни, и теперь просто хочет, чтобы всем вокруг было плохо?
Заметив недовольство жены, пекарь улыбнулся в усы.
– Ну, или же у него какая-нибудь супер-цель, как в комиксах, – сказала Маринетт. – И ради неё он готов на что угодно.
– Может, он сам одержим? – предположила Сабин. – Это бы объяснило всех этих акум, нападения. Ох, детка, если бы мы с папой могли бы уехать из Парижа… не для того я тебя рожала, чтобы теперь беспокоиться о твоей безопасности, когда ты выходишь из дома.
– Жить вообще опасно, – заметила Маринетт. – Если забыть про акум и Бражника, то есть ещё автоаварии, несчастные случаи, контрольные в школе и миз Менделеева с её опасными растворами. К тому же, Ледибаг всегда всё возвращает на свои места, разве нет?
Сабин вздохнула так тяжело, что Маринетт показалось, будто на плечи её матери положили целый небосвод. Том тотчас взял жены за руку и нежно погладил тыльную сторону ладони большим пальцем.
Маринетт прикипела глазами к этому жесту, как заворожённая. Нуар постоянно хватал Ледибаг за руки и делал точно так же при любом удобном случае.
– В мире много опасностей, Мари, – сказал Том успокаивающим голосом, – не стоит напоминать маме про них, она у нас нервная. А что до Бражника… неужели ты думаешь, что он может быть хорошим человеком, если он человек, конечно?
Маринетт, всё ещё смотря на руки родителей, неопределённо передёрнула плечами.
– Не знаю, папа. Но мне начинает казаться, что он может оказаться неплохим. В смысле, не таким плохим, как про него думают.
– Позволь разбираться с Бражником Нуару, детка, – посоветовала Сабин.
Маринетт подняла на неё глаза и улыбнулась.
– И Ледибаг, конечно. Так и поступлю.
Улыбка Сабин была блёклой, несмотря на то, что Том сильнее сжал её ладошку в своей.
– Конечно.
Заканчивали завтракать в молчании. Том пытался было пошутить или как-то разрядить обстановку, но Сабин оказалась слишком взвинчена вопросом Маринетт, и мужа не поддерживала. Сама же девушка так глубоко ушла в свои размышления о Бражнике, что не замечала ни тревожности матери, ни неловкости отца.
В комнату она возвращалась такой же загруженной, как и выходила из неё. Тикки уже не спала: едва Маринетт закрыла люк, как квами вылетела из шкафа и поприветствовала подругу.
– Хочешь ещё печенья? – предложила квами Маринетт. – Вроде бы свежее.
– Я не голодная, спасибо. Но ты могла бы взять с собой парочку на всякий случай. Вдруг придётся сражаться с акумами?
– Ой, вот о чём не хочу думать, так это об акумах, – поморщилась Маринетт.
Но печенье с собой всё равно положила. Тикки была права: лучше иметь запас сладостей, которые могут спасти жизнь.
От одной печеньки Тикки всё-таки отказаться не смогла. Завтракая, квами наблюдала за тем, как Маринетт собирается в школу: складывает тетради в рюкзак, заворачивает футболку для Адриана в подарочную бумагу, выбирает одежду, в которой пойдёт. Обычно Маринетт не слишком долго думала над собственным гардеробом, выбирая любимые розовые джинсы и какую-нибудь футболку, но сегодня девушке, видимо, хотелось чего-то новенького.
– Тебе идут платья, Маринетт, – похвалила подопечную Тикки. – Жалко только, что ты их не часто носишь.
– С моей ловкостью…
– Ты хотела сказать «неуклюжестью»?
– …мне только платья и носить. Упаду, задерётся подол – и всё, привет позор.
– Но иногда-то можно, – заметила Тикки. – К тому же, у тебя есть отличные белые лосины, или как ты там называла штаны. Их можно надеть под платье, разве нет?
Маринетт одобрительно хмыкнула и полезла в шкаф за нужной вещью.
– Это отличная идея, Тикки!
Квами выглядела польщённой.
– Я видела это в тех мультиках, что мы смотрели, про японских школьниц. Юбки слишком короткие, так что там одна девочка носила шортики внизу.
На самом деле, Маринетт любила носить платья и юбки, только боялась это делать. Несколько провальных попыток заканчивались тем, что Дюпэн-Чэн падала и показывала окружающим расцветку своих трусов. Подол всегда задирался крайне неудачно, и Маринетт быстро перешла на шорты, бриджи, лосины, штаны и джинсы.
Белые лосины оказались как раз впору. К тому же, их совсем не было видно под платьем, что определённо придавало Маринетт уверенности. Даже если она запнётся о собственную ногу и упадёт, то никто не увидит её нижнего белья. Маленькая, но победа.
До начала занятий оставалось ещё целых полтора часа. В руках у Маринетт был подарок для Адриана, календарь говорил о том, что наступил четверг.
Но ей было настолько плохо, так хотелось ненадолго забыть про Бражника, акум, сражения, про всю супергеройскую тематику, что Маринетт решила: сегодня для неё будет вторник.
========== Глава 5 ==========
Комментарий к Глава 5
1. В одном предложении нет точки. Не ошибка.
2. Я хотела флафф. Я хотела комфорт.
Я опять ушла в расчленёнку. Ей-богу, не хотела же! (ну не так. Думала про акум, но так – точно нет).
Ладно, дальше будем гладить Адрикинса по всем доступным поверхностям. И про Бриджит ещё будет позднее, больше подробностей.
Алоха, ребят.
Как и всегда в последнее время, Маринетт заявилась в коллеж одной из первых. До неё, пожалуй, приходили только работники: охрана, уборщики и повара. Даже учителя редко появлялись на рабочем месте раньше, чем того требовал трудовой договор.
Аккуратно положив свёрток на стол, Маринетт вдруг вспомнила, что забыла написать хоть что-то. Да и никаких сладостей для Адриана она не положила – только футболку.
Ладно, допустим, можно жить и без сладкого. Но записка? Нет уж. Это был единственный для Дюпэн-Чэн способ хоть немного пообщаться с человеком, в которого она была влюблена без памяти. К тому же, Маринетт считала, что дарить что-либо без открытки как минимум невежливо.
Поэтому она вырвала лист из своего скетчбука, который носила с собой постоянно, и задумалась над посланием для Адриана.
Ей хотелось написать столько всего разного, что не хватило бы не то что листа – целой книги. Десятитомника. В её сердце и в её душе жило так много чувств, мыслей, надежд насчёт любви, что Маринетт сама пугалась глубины всего этого. При этом Дюпэн-Чэн даже не надеялась когда-либо рассказать Адриану обо всём, что она переживает, только посмотрев в его сторону. Не без оснований она считала, что любовь всей её жизни попросту испугается той лавины, что готова была обрушить на несчастного парня Маринетт.
Поэтому – никаких признаний. Ну, может, почти никаких. Но совершенно точно не стоит выливать на белый листок всё.
– Просто напиши о самом важном, – подсказала из сумочки проснувшаяся Тикки. – Обычно это работает лучше всего.
– Самое важное, да?
– Поверь моему опыту.
Маринетт кивнула и занесла ручку над бумагой. Поколебавшись пару секунд, – всё-таки шаблонов букв у неё с собой не было, а изменять свой почерк у Маринетт получалось прескверно, – девушка аккуратно вывела первую литеру. За ней пошла вторая, третья, они сложились в слово, рядом с ним возникло другое. В конце концов, послание было написано. Состояло оно всего из трёх строчек:
«Ты мне нравишься.»
«Ты помогаешь мне оставаться»
«Спасибо.»
Зря она беспокоилась: почерк оказался неузнаваем даже для самой Маринетт. Больше её беспокоило то, что вышло у неё из-под ручки.
«Ты мне нравишься» – это, ясное дело, не вызывало никаких нареканий. Хорошая, не слишком точная фраза. Не описывает всех тех эмоций, что переживала Маринетт, но вполне подойдёт. По крайней мере, это было безопаснее, чем «Я люблю тебя», которое девушка хотела поначалу написать.
«Спасибо» – тоже просто и понятно. Маринетт была благодарна Адриану за все его улыбки, за смех, за весёлые взгляды зелёных глаз. За то, что Адриан был Адрианом. Вежливым, солнечным мальчиком, в которого оказалось просто невозможно не влюбиться. Добрым, чувственным, сочувствующим, в конце концов.
«Ты помогаешь мне оставаться». Вот, что беспокоило Маринетт.
В смысле «оставаться»? Оставаться собой? Оставаться в живых? Оставаться в своём уме? Оставаться на месте? Оставаться ЧТО?
Маринетт прикусила кончик ручки и сосредоточенно нахмурилась. Исправлять или не исправлять?
Впрочем, каждый из этих вариантов подходил. Маринетт оставалась собой, юной мадемуазель Дюпэн-Чэн, потому что могла вернуться в реальную жизнь и не раствориться в личности Ледибаг; помогали в этом воспоминания об Адриане. Оставалась одним из верных друзей Агреста, хотя жгуче желала, чтобы тот посмотрел на неё по-другому. Как на девушку, а не как на надёжного друга.
Она оставалась в живых, потому что в бою не раз и не два ей придавали силы мысли о её любви. О том, что, если она проиграет, Адриану тоже будет угрожать опасность. И совсем не шуточная. Некоторые акумы были достойны того, чтобы про них снимали фильмы ужасов.
Она оставалась в своём уме, потому что во время нервных срывов её сознание цеплялось за воспоминания о безопасности. За зелёные глаза Кота, которые порой слишком напоминали глаза Адриана – о, она чувствовала себя последним человеком, когда поняла это. Кот был её лучшим другом, её дорогим напарником, и сравнивать его с Адрианом Маринетт быстро себе запретила. Это было попросту неправильно. По отношению к ним обоим.
Она оставалась на месте из-за Адриана. Во всех смыслах: оставалась в Париже, около акумы, на парте позади Агреста, хотя сердце при взгляде на него билось слишком сильно.
Слишком много значений, слишком много за этим «оставаться». Маринетт не смогла даже поставить точку для этой строчки, оставляя предложение незаконченным. И она чувствовала, что попросту не сможет дописать хоть что-то.
Признание, выраженное в трёх строчках, выпило из Маринетт все силы. Её едва хватило на то, чтобы закрепить бумагу с помощью одной из липучек на обёртке. Затем Дюпэн-Чэн просто села за свою парту и прилегла на неё. Всего на секундочку!
Проснулась она от мягкого поглаживания по спине – Алья будила её потому, что начался урок.
– Адриан пришёл? – первым делом спросила Маринетт.
Алья хмыкнула.
– И тебе доброе утро. Нет, он ко второму уроку подойдёт. Сегодня же четверг, – она выразительно стрельнула взглядом на свёрток, который Нино убрал с парты и положил на скамью.
– Я немного потерялась во времени.
– Да я уж заметила.
Урок прошёл как на иголках. Взгляд Маринетт то и дело соскальзывал на яркую упаковку подарка для Адриана. Идея нарушить привычное расписание уже не казалась такой уж прекрасной. Вот вечно она сначала делает, а потом жалеет!
Стоит сказать, что и её одноклассники тоже были заинтересованы внеплановым подарком для Агреста. За время, прошедшее с начала года, все как-то привыкли, что Адриан получает свои сюрпризы по вторникам или в какие-то праздники. Маринетт слышала, как Натаниэль обсуждает с Джулекой, не могли ли они забыть какую-то важную для Адриана дату. Вдруг даритель знал что-то, чего не знали они?
Класс у них всё-таки собрался дружный. Дни рождения и важные даты были записаны практически у каждого: у кого в ежедневниках, у кого в телефонах. Маринетт знала, что даже спесивая Хлоя точно в курсе, когда у её «идеологической соперницы» Дюпэн-Чэн день рождения – а это чего-то, да стоило.
Но не объяснишь же одноклассникам, что Маринетт решилась на внеплановый подарок просто из-за того, что у неё было плохое настроение и она заранее закончила футболку?
Урок тянулся, как резина. Маринетт нервно смотрела то на подарок, то на часы над доской. Секундная стрелка ползла слишком медленно. Алья сбоку то и дело тыкала подругу, чтобы та ответила на вопрос учителя или же обратила внимание на саму Сезер: ей явно не нравилось, что подруга была такой нервной.
Звонок Маринетт встречала с облегчением и ещё большим нервным напряжением. Как такое было возможно, она и сама не знала.
Алья, едва учительница отпустила подопечных на перемену, сразу же нависла над Маринетт растрёпанным коршуном:
– Ну, что случилось?
– Я…
– Даже не думай говорить, что ты «в порядке», потому что это явно не так! «Потерялась во времени»! Ага, как же!
Маринетт прикусила язык – именно это она и хотела сказать Алье, но после подобного замечания она просто не могла использовать эту формулировку. К тому же, Сезер неплохо знала свою подругу, а Маринетт совсем расклеилась этой ночью…
Чёртов Бражник.
Было бы отлично схватить Алью за руку, вывести из класса и, может быть, из школы. Завести в какое-нибудь кафе, где очень много народу, – или же где была только одна несчастная, уставшая официантка, – и признаться, наконец, что Ледибаг и Маринетт Дюпэн-Чэн – это один человек.
Сразу бы стало легче. Маринетт была в этом уверена.
«Я Ледибаг», – кричала она Алье в своей голове. «Мне плохо, потому что я – Ледибаг, и мой заклятый враг может оказаться не самым плохим человеком в мире! Все мои убеждения рушатся, я ничего не понимаю, я боюсь акум, мне страшно, плохо, одиноко!»
– Плохой сон, – вместо этого сказала она Алье, прямо смотря ей в глаза. – И плохие мысли.
