Текст книги "Русуданиани"
Автор книги: Автор неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)
Ехали мы с миром пять дней, а на шестой прибыли к границам царя Пахпура, в страну прекрасную, населенную сладкоречивыми жителями, которые полюбили Гварджаспа, хвалили его, дивились мощи его тела и красе лика и сообщили своему государю: «Прибыл юноша-герой, исполненный красы, еще безбородый, пустившийся в путь из-за любовного недуга. Прибыл он с одним лишь слугой в ваши владения». Обрадовался царь Пахпур, решил, что прибыл жених, и сказал так: «Если это такой добрый молодец, [то он мне подходит], у меня девять дочерей, посажу всех девятерых, пусть выберет себе по вкусу». Повелел он своим вельможам встретить нас и доставить во дворец.
Отвели нас во дворец царя Пахпура, стоящий в саду из роз, щедро угостили. На другой день пригласил нас к себе сам царь Пахпур, встретил так, что лучше не бывает, поднес множество драгоценных и редкостных даров и молвил Гварджаспу: «Отныне мой дом и мои земли принадлежат тебе, и я не пожалею для тебя своей головы». Гварджасп ответил: «С сего дня я буду покорным твоим слугой». На третий день нарядила царица своих девятерых дочерей и пригласила Гварджаспа. Стал я царевича наставлять: «Знаю я, чего хотят царь с царицей, но тебе это не подойдет, твоя судьба ждет тебя впереди, и невеста у тебя уже есть. Если пленит тебя краса этих дев и поймут они, что ты влюблен, или уговорят тебя стать мужем одной из них, плохо тебе придется, ибо царь Пахпур враждует с царем Севера. Он хочет женить тебя на одной из своих дочерей, чтобы ты стал его сыном, управлял его царством, пошел походом на его недруга и отомстил за него. Но поскольку ты пойдешь против судьбы, победы тебе не добиться, и ты сам погибнешь, и всех погубишь». Спросил меня тогда Гварджасп: «Что же мне делать? Я теперь в их руках, вдруг они меня не отпустят?» Я дал ему такой совет: «Ты не говори, что разыскиваешь свою суженую, скажи, что у тебя есть дело и, когда вернешься, дашь царю ответ. Мы же, как рассветет, сядем на коней и поедем.
Если они попытаются нас схватить, мы тоже постараемся не оплошать».
На том и порешили. Повели Гварджаспа ко двору. Как увидел он красавиц, обо всем позабыл. Украшали они дворец, как звезды ночное небо, ланиты их походили на сад роз, а тела их подобны были трепещущему тополю. Во время пира Гварджасп быстро опьянел, и я увел его, вдвойне хмельного, – от любви и от вина. Запер я его и сам лег у дверей. Всю ночь провел он, плача и стеная: «Где еще я найду такую красу! Кто расстанется с ними, должен либо со скалы кинуться, либо утопиться!» В ту ночь ничего больше я не говорил ему.
Дал я ему испить лекарства, чтобы разогнать хмель, а наутро спросил его: «Как ты намерен поступить? Изменишь ли луне, рожденной для тебя господом?» Отвечал он мне: «Не дай господь, чтобы любовь к ней покинула мое сердце! Но что делать, вдруг она не так красива, как дочери царя Пахпура?» Сказал я на это: «Так ли она красива, прекраснее их или хуже – это твоя судьба, сказал ты не то, что следует». Промолвил Гварджасп шутливо: «Быть может, для себя ты этих красавиц бережешь?» Я в ответ проговорил: «Pie это мне на роду написано, чтобы я сам свою судьбу решал. Что станется с моими родителями, если я буду скитаться в поисках супруги!»
Пока мы так шутили, прибыл посыльный от царя и передал то, что поручил ему Пахпур: «Сын мой Гварджасп! Я уже стар, и дни мои сочтены. Нет у меня сына, которому оставил бы я престол и свои владения. Но есть у меня дочери, которых ты своими глазами' видел. Выбери из них ту, что тебе по душе, возьми ее в жены и властвуй над моей землей. Если захочешь – буду я тебе отцом, а ты мне – желанным сыном. Не захочешь – не стану докучать тебе, уйду, скроюсь с глаз твоих, оставлю тебе все свое добро, буду за тебя бога молить».
Усмехнулся Гварджасп и на меня поглядел: «Слышишь?» – «Слышу, – отвечаю, – воля твоя, поступай как знаешь!» Сказал он послам: «Братья, вместо меня скажите царю так: «Не затем я сюда прибыл, чтоб добиться власти и выбрать невесту. Судьба моя в руках божьих и в руках моих родителей. Восседай с миром на своем престоле и не уступай его другому. Впереди ждут меня испытания, в которых я должен показать себя. Пока не испытаю я свою силу и доблесть, не успокоюсь! Когда я буду идти обратно, если пожелаете, буду служить вам, как слуга. Если же не останусь в живых – царствуйте вечно! С этим я ухожу, а вы пребывайте с миром».
Отправив гонцов, мы стали снаряжаться в путь, опоясались саблями, повесили щиты, в руки взяли мечи, за полы заткнули палицы. А царь Пахпур, получив ответ Гварджаспа, собрал визирей на совет: «Если мы станем удерживать их силой – ничего, кроме вреда, себе не принесем. Пусть едут на север – там ждут их Черный дэв и лев, а также драконы и дэвы. Если одолеет их всех царевич и вернется невредимым, может, сам исполнит наше желание. Если же нет – мы к тому времени подготовимся, как следует, чтобы задержать его». На том сошлись царь и визири. Пообещали мы посетить их царство на обратном пути и отправились в дорогу.
Шли мы девять дней и очутились в огромном поле, таком, что взором его не охватишь. Не видно было вокруг ни холмов, ни скал, ни деревьев. Затужили мы, но делать нечего, еще три дня брели без пути, без дороги. На четвертый день увидели белый камень, окруженный зеленью. Подошли ближе, видим – беломраморный бассейн, в который, журча, сбегал чистый родник. Над бассейном возвышалась башня, обошли мы вокруг – ни окон не обнаружили, ни дверей. И тогда царевич сказал: «Что мы даром теряем время! Напьемся лучше воды и отдохнем!» Согласился я с ним; отпустили мы коней попастись, сами умылись, закусили, как подобало путникам, царевич скинул тяжелые доспехи и лег спать. Я сел сторожить у его ног.
Здесь Гварджасп убивает Черного дэва
Улетел соловей и вскоре возвратился, так спешил, что чуть крылья не сломал от быстрого полета. Сел он на плечо Гварджаспу, то с одной стороны подскочит, то с другой, то клювом теребит, но разбудить его не смог. Тогда подлетел он к роднику, захватил воды и окропил царевичу грудь и лицо. От холодной воды Гварджасп вскочил и набросился на соловья: «Будь ты неладен, опять мне спать не даешь! Теперь-то чего ты меня будишь?» Тот отвечал: «Сейчас не время отдыхать, вставай, одевайся!»
Встал царевич, только сунул руку в архалук, прилетел ворон, сел на ту мраморную башню и закаркал. Поглядели мы: идет огромный Черный дэв и носом поводит, принюхивается. Царевич даже одеться не успел и стал соловья попрекать: «Почему раньше меня не разбудил, что я теперь в одной рубашке делать буду!» А соловей в ответ: «Чем все время на меня сердиться, лучше о себе позаботься, метни в него стрелу, а я после расскажу тебе о нем». Делать было нечего, ибо дэв был совсем близко. Опустился царевич возле камня на одно колено, натянул тугую тетиву, выпустил стрелу и угодил Черному дэву в грудь. Тот перевернулся и упал замертво.
Соловей сказал: «За то ты меня попрекал, что я заставил тебя одним выстрелом дэва уложить?! Теперь гляди, этот ворон собирается взлететь, не пожалей и для него одной завалящей стрелы!»
Удивился Гварджасп: «Чем он тебе мешает?» Соловей ответил: «Бога ради, не отпускай его живым!» Пока беседовали они, ворон взлетел и два или три раза каркнул. Нацелился царевич – и даже пуха вороньего не стало видно.
Потом мы сели там же, царевич посадил соловья к себе на колени и начал с ним беседовать: «Почему ты заставил меня убить ворона?» Соловей ответил: «На того ворона я таил досаду больше, чем на дэва. Хоть и был дэв грозен с виду, но на деле был он трусом и очень тебя боялся. Потому и шел он, принюхиваясь, чтобы, почуяв твой дух, избежать встречи с тобой. Завидев дэва, ворон окликнул его: «Эй ты, черный, как и я сам, чего ты принюхиваешься?» Дэв отвечал: «Говорят, пришел богатырь-царевич из страны бедняков, истребитель дэвов и драконов, на него-то и боюсь я наткнуться». А ворон на это и говорит: «Эх ты, негодный трус! Ступай быстрей, царевич лежит в одной рубахе, спящий, он легко тебе в руки достанется. Только дай мне за это его правый глаз!» Он натравил на тебя дэва, хотел, чтобы Черный дэв тебя убил, а твое светлое око ему на съедение отдал!»
Улыбнулся царевич, погладил птицу и сказал: «Даже брат не сделал бы для меня столько, сколько ты, даже самый верный слуга!»
Заметили братья рассказчику: «Брат, получается, что и ты изучил соловьиный язык?» Гив ответил: «Не понимал я птичий говор, но, когда Гварджасп беседовал с соловьем, столь приятны для слуха были их речи, что я не мог оторваться – слушал, а после царевич разъяснял мне все подробно». Вмешалась тут Русудан: «Брат, не прерывай сказа, я жду не дождусь, когда мать с сыном повстречаются». И стал Гив рассказывать дальше.
Ту ночь мы провели там же. Только мы легли, как царевич вскочил и окликнул меня: «Гив, ты спишь?» – «Бодрствую», – отвечаю. «Вставай, – говорит, – я очень странный сон видел. Будто подошел ко мне юноша, у которого только-только борода пробилась, и сказал: «Что же ты, добрый молодец, лежишь тут безмятежно! Я тоже был малый не промах, но погубила меня беспечность. Здесь находился мой город и дворец, осталась одна башня. Надеялся я на свою силу и ничего не страшился, тешился и веселился привольно. Но разгневался на меня господь и наслал на меня льва – яростнее дракона, сильнее дэва, страшнее огня. Напал он на меня спящего и погубил, будто я никогда солнечного света не видывал. Теперь ты сам видишь, во что превратился мой город, ничего не осталось, кроме этой башни, и в ту вход замурован, ибо устроил там лев себе убежище. Вставай, иначе ты погибнешь, как и я, из-за своей беспечности».
Выслушал я Гварджаспа и ободрил его: «Если господь дал тебе такую силу, что ты одной стрелой поразил дэва и одним ударом булавы свалил дракона, что тебе сделает лев?!» Тотчас оделся царевич, облачился в доспехи, подвел я ему коня, дал в руки палицу и копье. До рассвета ждали мы свершения сна.
Здесь царевич убивает льва
Еще не рассвело и солнце не взошло, когда земля содрогнулась так, что мы подумали, будто наступил конец света. На нас двигался лев, величиной превосходивший слона. Царевич вскочил, перепрыгнул через бассейн и оказался за спиной у льва. Когда он заметил нас и собирался прыгнуть, царевич опередил его и вонзил ему в грудь свое копье. Лев лапой сломал рукоятку копья, но наконечник остался внутри, однако он как ни в чем не бывало яростно накинулся на врага. Тогда царевич метнул в него палицу, но не попал в такое место, чтобы сильно его поранить. Тут лев, разъяренный, подскочил, опрокинул царевича и начал терзать его клыками и топтать. Царевич только и успел, что прикрыть лицо щитом, одной рукой размахивал он саблей, и ничего не оставалось ему другого, как положиться на крепость своей кольчуги.
Увидев, что хозяин обессилел, подскочил конь Черная птица и несколько раз копытами ударил льва, но тот не отпускал Гварджаспа. Тут и я подоспел, ударил льва мечом по голове. Гварджасп лежа тоже размахнулся и отрубил ему правую лапу. Черная птица вскочил льву на спину, чуть не переломил ему хребет, но и тогда чудище не выпустило юношу. Только после того как конь впился льву в загривок, разжал он когти. Вскочил царевич, словно тигр, напали мы на льва с обеих сторон, стали рубить его безжалостно, отплатили ему за все.
Пока мы с ним не расправились, Гварджасп не чувствовал боли, но он был сильно помят и изранен львом. Я раздел его и увидел, что его белое тело похоже на синьку и страшно распухло, грудь и шея растерзаны. Потемнело у меня в глазах, и отчаялся я вернуть его к жизни. «Что ты печалишься, брат? – спросил меня Гварджасп. – Скажу тебе правду: ни с дэвом, ни со змеями мне так туго не приходилось. Немного недоставало мне, чтоб испустить дух. Если бы не конь, быть мне покойником! Теперь же хотя опасность миновала, но все кости у меня перебиты и весь я измят так, что шагу ступить не могу».
Возродилась в моем сердце надежда, сказал я: «Ты скоро оправишься, ты не ранен, а ушибы быстро заживут. Хоть бы скорей набрался ты сил, чтобы поглядеть логово льва». Ответил Гварджасп: «Сегодня я не могу, а завтра постараюсь!» Но я знал, что назавтра царевичу станет хуже, ибо был он сильно изувечен: раны от львиных когтей зияли, будто отверстия от гвоздей. Потому я сказал: «Попытайся, может, сегодня ты поднимешься. Если и завтра мы останемся здесь, слишком задержимся». […]
Пять дней провели мы там, царевич оправился, и мы снова пустились в дорогу. Десять дней мы благополучно шествовали и прибыли в Северное царство. Оказывали нам гостеприимство в той прекрасной стране, восхищались Гварджаспом, восхваляли его, расспрашивали, куда мы идем. Узнав же, что мы направляемся за красавицей, стали говорить нам: «Если желаете себе добра, сейчас же возвращайтесь туда, откуда пришли, иначе погибнете, а красавицы все равно не добьетесь». Обиделся Гварджасп на такие речи. «Что это за люди, которые не признают человека, а верят в силу дэвов и колдунов!» Я успокаивал его: «Не гневайся на слова недостойных людей, откуда им знать, что готовит тебе движение планет».
Достигла молва царского двора: «Прибыл просить руки царевны такой юноша, равного которому нет на земле. Ни дэвы, ни драконы перед ним не устоят, а из смертных никто не в силах сразиться с ним!» Царские звездочеты давно предсказывали, что прибудет такой герой, и царь понял, что Гварджасп и есть суженый его дочери. Послал он нам навстречу знатных вельмож, и встречали нас с великими почестями, но мы знали, что еще не одна битва ждет нас впереди. Целый месяц шли мы по Северному царству. Наши спутники ничего не говорили о дэвах и драконах, но мы еще от Белого змея знали про них, а соловей улетал спозаранку и приносил нам вести о том, что должно случиться вечером.
Подошли мы к обиталищу красавицы. По пути расставлены были недремлющие стражи – дэвы и драконы. Когда нам оставалось одолеть расстояние в три дня пути, увидели мы вдали такое пламя, что сказали: земля горит! Полетел туда соловей, вернулся и сообщил: «Сначала встретил я девятерых дэвов, столь страшных и грозных, что способны они поглотить всю землю и от их рева вот-вот небо обрушится на земную твердь. На другой дороге стоит семеро драконов, изрыгающих пламя, которое вы отсюда видите, от их шипения можно оглохнуть. Город страдает от их рева и свиста. Все пребывают в страхе».
Огорчили нас эти вести, но делать было нечего, кроме как положиться на господа и виду не подавать. Шли мы два дня к тому городу. На третий день, на заре, встал царевич, облачился в доспехи, надел на палец кольцо, что Белый змей ему дал, взял с собой восемнадцать стрел, а мне велел: «Ты подожди меня здесь, если бог помилует меня, я скоро вернусь, если же не приду – не мешкай, ступай своей дорогой!» Отвечал я на это:
«Я раньше тебя знал, как сложится твоя судьба. Отчего говоришь пустые слова? Ступай, я последую за тобой, зачем мне оставаться здесь!»
Здесь бой Гварджаспа с дэвами
Когда мы приблизились настолько, что увидели дэвов и до нас донесся их рев, подобный грому и наводящий на людей ужас, Гварджасп соскочил с коня и велел мне оберегать его, а сам пошел пешком. Змей нам, оказывается, сказал правду: перстень делал царевича невидимым. Спрятался Гварджасп за большим деревом, выпустил первую стрелу, выбил одному дэву оба глаза, размозжил ему череп, и тот свалился замертво.
Стали дэвы по сторонам оглядываться – никого не обнаружили. Повернули своего убитого товарища, увидели стрелу и сказали: «В этом городе такой стрелы ни у кого нет, никто вроде не приходил, так что же с ним случилось?»
Пока дэвы рассматривали стрелу и судили-рядили, что это, Гварджасп направил свой лук, несущий им погибель, и выпустил вторую стрелу, которая вонзилась второму дэву в грудь и вышла через лопатку. Третьему [дэву] оторвало руку, четвертому он угодил в шею. Удивленные дэвы попрекали друг друга, ссорились, не понимая, в чем дело. Он ранил всех девятерых так, что они не могли сражаться. От их рева и стона содрогался весь город, казалось, небо обрушилось на землю. Выбежали горожане и дивились, как запросто истреблял Гварджасп чудищ. Дэвы колотили друг друга с криком: «Ты это был, нет, ты!» А царевич кого мечом поразит, кого копьем, кого булавой, словно они были [слабыми] людьми, а он – [богатырем]-дэвом. Потом сложил он свое оружие, сел на коня, и мы отправились туда, где поджидали нас драконы. В тот день царевич удовольствовался тем, что совершил, и драконы против нас ничего не замышляли, так как переживали за дэвов. К вечеру мы увидели, как впереди занялось пламя, которое изрыгали драконы, и услышали рев и ужасный крик. Царь и все горожане вышли на крыши домов, чтобы наблюдать за битвой. От драконов исходило такое пламя, что можно было подумать, будто в городе пожар, и от огня факелов было светлее, чем днем. Царевич сказал мне: «Не подходи близко, иначе они тебя увидят!» А сам вышел вперед. По ту сторону собралось семь драконов, шипели они, яростно свистели, гневались игрозились: «Пришелец жалкий, ничтожный, явился и дэвов истребил, но с нами ему не справиться! Пусть хоть шаг сделает – мы растерзаем его! Никто не унизится до битвы с ним». Они были очень обижены за дэвов.
Здесь сказ о том, как Гварджасп истребил драконов. Слава господу!
Тем временем обрушил царевич, победивший дэвов, на драконов дождь стрел и всех семерых тяжело ранил. Они не поняли, отчего это произошло, упали в огонь и погибли.
Поднялось в городе веселье, раздались звуки музыки. В ту ночь не произошло более ничего. Наутро явились визири и царские советники, передали поздравления царя, поднесли дары. В тот день царевич был утомлен и не смог посетить государя. Вымылся он в бане, [хорошенько] отдохнул, а назавтра облачился в те одежды, что ему пожаловали в Белом городе, вычистил коня своего Черную птицу и его сбрую, взял чоган и вышел на площадь. Государь и его приближенные наблюдали за ним с крыши. Послал к нему царь человека: «Тебе следовало ко мне явиться, а после уже с моего позволения на нашей площади играть в мяч!»
На это Гварджасп возразил: «Таково мое правило – я должен или воевать, или охотиться, или в мяч играть. Соперников я не обнаружил, чтобы с ними сразиться, охотиться в городе нельзя. Спозаранку к царю являться не след. Чем же мне заняться? Если есть у вас добрые витязи, пусть схватятся со мной, а я не пленник, чтобы сидеть взаперти и без вашего приказания никуда не выходить!»
Передали царю эти слова, выслушал он их и сказал: «Что поделаешь? Мне не справиться с тем, кто ни одного дэва и дракона не упустил! А кто может состязаться с ним в силе? Лучше пусть поступает по-своему, может, хоть в игре в мяч кто-нибудь превзойдет его!»
Было у царя три сына, закаленных и мужественных, искусных в игре в мяч. Призвал он их, избрал двадцать других знатных юношей, тех, что половчее, и приказал им: «Если вы не победите его и не унизите его гордыню, не будет мне покоя. Покажите, на что вы способны. Постарайтесь не уступать ему мяча».
Вышли они, снаряженные для игры в мяч, с чоганами в руках, поклонились Гварджаспу и начали игру. Обратился к ним царевич: «Ежели я буду играть по-своему, вас обижу, а если вам буду уступать, себя осрамлю». Те юноши, уверенные в себе, отвечали: «В игре не заботятся о любезности. Каждый должен показать, на что способен». Гварджасп засмеялся: «Раз вы намереваетесь играть в полную силу, как же мне себя показать!» Я сказал ему: «Ты очень утомлен и измучен битвами, не трать силы, знаешь ведь, что не одолеешь их в игре».
Когда началась игра, Гварджасп сразу завладел мячом, а они могли только смотреть [на мяч]. Жители города дивились его ловкости. До полудня противники тщетно гонялись за ним. Прислал царь человека с наказом: «Довольно играть, теперь пусть предстанет предо мной». Спешился Гварджасп и, поигрывая чоганом, явился к царю. Тот пригласил его сесть и устроил достойное пиршество. Ночь отвели мы отдыху.
Утром вызвал Гварджасп вельмож и отправил их к царю просить руки его дочери. Пошел и я с ними, доложили мы царю обо всех злоключениях Гварджаспа и о том, от каких колдовских чар избавил он его дочь и все царство. Отвечал нам царь: «Три сына у меня, но больше всех дорожу я единственной дочерью. Ежели заболеет она и для ее исцеления понадобится мне поступиться сыновьями, не пощажу я всех троих. Она – утеха моего сердца, душу мою просветляющая. Так легко не уступлю я ее никому!» Я возразил: «Нелегко достается Гварджаспу царевна. Вот уже год, как покинул он своих родителей и поныне не знает, живы ли они. Бросил без присмотра царство, ни днем, ни ночью не знал отдыха, не расставался с оружием, сражался с дэвами и каджами и весь изранен в битвах. Освободил он вас и вашу дочь от нечисти поганой, им бы вы не смогли отказать. Так кому же лучше отдать дочь – им или Гварджаспу, герою несравненному?»
Молвил государь: «Разве я порицаю зятя? Весьма по нраву он мне, и люблю я его больше родного сына, но здесь он не останется, и я его не стану удерживать, ибо ни он моим сыновьям не подчинится, ни они ему не покорятся, и зародится меж ними вражда. А если уедет с ним моя дочь Тумиан и будет вдали от меня, на расстоянии целого года пути, жизнь мне будет не в жизнь!» Сказал я на это царю: «Не говори так! Гварджасп не уйдет, не добившись своего, и меж вами возникнет раздор».
Услышав от меня такие дерзкие речи, сказали визири: «Негоже деве без мужа оставаться, а лучшего зятя нам не сыскать!»
Царь отказывать нам не стал, а молвил так: «Я без своей дочери решить не могу, завтра покажу ей жениха, если полюбит она его – соглашусь, без ее же согласия и воли замуж ее не отдам!»
Удовлетворились мы таким ответом, знали, что такого жениха они не отвергнут.
Вернулись мы к Гварджаспу, и со смехом сказал я ему: «Завтра красавица поглядит на тебя, постарайся ей понравиться, чтобы она тебя не отвергла, иначе все труды твои пропадут даром». Ответил царевич: «Не понимаю! Смотрины невестам или женихам устраивают в этой стране? Все одно – приглянусь я ей или нет, никуда ей от меня не уйти».
На следующий день приготовились царица с дочерью и устроили пир в своем дворце, пригласив нас и многих, вельмож. Я еще раньше предсказывал, что его отравят, и теперь не отлучался от него в страхе, чтоб его не погубили. Начали из рубиновых чаш пить прекрасное вино, слушать певцов и музыкантов. Гварджасп так понравился царевне, что она глаз с него не сводила. А царевич опьянел от вина и любви. Просил я его и на арабском и на индийском языке, но не мог уговорить его уйти. Когда подали фрукты, захмелевший царевич, заглядевшись на красавицу, поранил себе руку, нарезая апельсин. Потекла кровь, но он ничего не замечал. Увидела это девушка, вскрикнула и бросилась к матери: «Хочешь убей меня, хочешь в живых оставь, но я за этого невежу не пойду. Он даже не замечает того, что с ним происходит, так чего же мне от него ждать!» Никак не могли ее успокоить. Потом царица стала ей что-то нашептывать на ухо, успокаивать, а Гварджаспу послала чашу вина: «Не обижайся, царевна – совсем дитя, капризна и своевольна, не удивляйся ее выходкам». Я был так раздосадован [поведением девушки], что не понял, какое вино подали царевичу, а он был так хмелен, что даже не заметил гнева красавицы, а к вину и вовсе приглядываться не стал. Выпил и тут же упал без чувств. С помощью слуг принес я его в наши покои, закрыл за собой дверь, кинулся к нему и увидел, что он не проявляет никаких признаков жизни. Стал я плакать и бить себя по голове. Но потом сказал себе: «Ежели не суждена ему смерть, то от этого яда он не умрет. Не дать ли мне ему заветное снадобье?» Растер я подвеску царицы, матери Гварджаспа, развел в воде и влил царевичу в рот. Стал он теплее, сердце забилось чаще, застонал он горько. Спросил я, что у него болит и почему он стонет. Ответил он: «Не видишь разве – сердце мое разорвалось! Неужто не можешь мне помочь?» А чем я мог ему помочь? Давал понемногу испить того снадобья и богу молился. Но не становилось царевичу лучше.
Так миновало три дня. Плакал я, сидя над своим повелителем, он же лежал на спине и ничего не слышал. Решил я тогда дать ему снадобье, полученное от змея. От первого глотка заметался он, как безумный, а от второго лишился чувств и похолодел. Я горько плакал и проклинал себя. И решился дать ему третий глоток. Через некоторое время Гварджасп вздрогнул, изо рта его выползло пять настоящих змей. Тот, кто не видел всего этого сам, не поверит в то, что с ним произошло.
Привстал царевич, провел рукой по глазам, огляделся по сторонам и проговорил: «Что это случилось со мной? Разве не только что я был в царском дворце, передо мной сидела красавица и мы веселились?! Неужто я так опьянел, что не заметил, как оттуда ушел, а сам обессилел так, будто проболел целый год?» Рассказал я ему обо всем, показал тех змей. Попросил он: «Дай мне еще какого-нибудь зелья, может, полегчает мне. Ничего не поделаешь, от судьбы своей не уйдешь! Такова, значит, моя доля».
Растворил я остаток снадобья, дал ему выпить, но в тот день Гварджасп не поднялся с ложа. Тайком приходили лазутчики, спрашивали, жив ли он еще. На пятый день встал царевич, оделся и вышел из своей опочивальни. Созвал он визирей и вельмож, показал им змей и спросил: «В чем провинился я пред вашим государем, за что хотел он отравить меня? Ничего дурного я не делал, кроме того, что из дружелюбия к нему самому и из любви к его дочери покинул своих родителей и бежал из родных краев. Целый год я сражался с чудищами, угрожавшими ему. Если угодно было ему отомстить за их гибель, отчего не сказал мне об этом прямо или отчего не отпустил меня в мое царство?! Я здесь один, а вас – целое царство, неужто не справились бы вы со мною? К лицу ли государю отрава? Сказали бы прямо, что дэв или змей больше подходит вам в зятья, чем я, ибо колдун колдуна лучше понимает, тогда не стал бы я добиваться вашей царевны. Вы хотели моей смерти, но господь спас меня от ваших козней, вы еще заплатите за то, что хотели меня отравить, а ныне не желаю я дочери вашей, а вас видеть и вовсе не хочу!»
Передали слова Гварджаспа северному царю. Тот стал попрекать свою жену: «Зачем ты это сделала? Чем он тебе не понравился? Он дэвов и драконов одолел, чем же могло ему повредить твое колдовство? Осрамила ты себя и свою дочь. Я не знаю, как ему ответить, а воевать с ним не могу. Ты и твоя дочь отвечайте ему сами!»
На это молвила царица: «Женщины вашего рода все неудачливые, их невежество никогда не приносило им добра. Он, как увидел ее, голову потерял. При чем же тут я? Мне ничего другого не оставалось, как дать ему выпить немного отравы. Убивать я его не собиралась, только хотела немного успокоить».
Делать было нечего! Послал царь вельмож с извинениями: «В случившемся я не повинен. Тебе и самому ведомо: женщины неразумны, дочь моя по молодости испугалась, когда ты руку порезал, а матушку ее дьявол попутал – не гневайся на нас, смерти твоей она не желала!»
Ответил Гварджасп: «Если небольшого пореза они так испугались, то что было бы с ними, если бы видели они те раны, что я получил в дороге, сражаясь со всякой нечистью! Почему же не пришлось им по вкусу мое мужество и пренебрежение к боли? Ведь если бы я кричал: «Помогите!» – проявил бы слабость, свойственную лишь женщинам».
Стал я тут Гварджаспа увещевать: «Напрасно гневаешься, царевич! Судьбы не избежать ни тебе, ни им. Они согласны отдать тебе дочь. Пусть только попадет она в наши руки, а там видно будет – отвергнет ли царевна тебя!»
Но Гварджасп стоял на своем: «Не желаю – и дело с концом!» Северный царь начал умолять его: «Не срами меня, не губи, недостойна моя дочь такого позора! Ежели тебе не нужна она, то и я отказываюсь от нее – убью обеих: и мать и дочь».
Засмеялся я и [шутя] сказал царевичу: «Когда ты ради них жертвовал собой, они оказали тебе прекрасную встречу, а если из-за тебя он убьет жену и дочь – вы еще крепче подружитесь! Не упорствуй, такую красавицу тебе не отыскать, не осуждай ее за детский каприз. Если из-за новой суженой тебе предстоит еще столько же испытаний, то ты состаришься, зачем тогда тебе любовь?»
Улыбнулся Гварджасп: «Что-то прежде времени ты меня состарил! Сейчас я хоть и молод, а уже разочарован в любви. Зачем мне страдать из-за такой неблагодарной!» Он долго упорствовал, но в конце концов сдался: «Пусть отдадут мне дочь, не желаю я, чтобы они устраивали свадьбу, и видеть никого из них не хочу!» Не посмел противоречить ему царь, ибо знал, что в бою не одолеет его. Начали собирать приданое. А мы послали гонца в Белый город, чтобы там готовились к свадьбе, и попросили поставить шатры для ночлега.
Здесь сказ о том, как Гварджасп увез Тумиан, не справив свадьбы
Вынесли такое приданое, что земле было тяжко и поле размером в три дня пути не могло всего вместить. Десять дней выносили одни только сокровища и казну. Но Гварджасп не стал и смотреть на них, пока не вывели невесту.
Погрузили бесчисленное приданое, облачили царевну в роскошные наряды, водрузили ей на голову алмазный венец, посадили в паланкин, такой, что казалось, будто сидит она в стеклянной коробке. Паланкин несли три брата, а впереди шествовал царь. Не выказывали они обиды, но дева Тумиан лила слезы, что жемчуг. Но эти слезы не могли скрыть ее красу! Эти слезы и грусть так красили ее, как дождь – цветущий сад и как бутон розы – утренняя роса. Скатывались перлы по луноподобному лику, по пурпурным устам на хрустальную грудь. При виде ее забыл Гварджасп все свои муки, посветлело у него на сердце, лицо расцвело розой. Приветливо заговорил он с тестем и шуринами. Потом подошел к паланкину и молвил: «Я тысячу раз со смертью встречался, но испытания, перенесенные ради тебя, кажутся мне такой же радостью, как если бы с родичами сидел я за пиром. Что тяготит тебя, что тревожит, отчего ты плачешь? Ныне пора веселья, а не слез. Избавил я тебя от многих колдунов, один из них непременно бы увел тебя, а сейчас тебе без труда достался такой супруг, как я!»
Сели мы на коней, двинулись в путь. Царь с сыновьями и свитой поехал нас провожать, прошел с нами десятидневный путь, веселясь и пируя. Только говорилось, что свадьбы не справляют, а пиры следовали один за другим, пышнее любой свадьбы! И обратился Гварджасп к тестю с такой речью: «Прости мне, царь, мою грубость! Могу ли я, заполучив в жены прекрасную Тумиан, не быть твоим верным слугой! Стал ты мне отныне ближе моих родителей. Но был я весьма утомлен и измучен и потому разгневался на царицу за то, что отвергла она меня и обрекла на смерть. Отныне буду служить тебе верой и правдой».
