Текст книги "Притяжение (СИ)"
Автор книги: Ann Lee
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
– Ну, мог бы отправить кого-нибудь. Зачем же сам… – я не договорила, встретившись с его тёмным взглядом.
– Серьёзно, блядь? – рявкнул он, но, тем не менее, аккуратно поставил меня возле двери моего кабинета, правда, спиной к двери, лицом к себе. – А так не понятно?
– Не понятно, – заупрямилась я.
Он тоже поджал губы, и демонстративно посмотрел на часы.
А я проследила взглядом за его руками, а именно за опухшими костяшками, и затянувшимися корочкой ссадинами. Они-то красноречиво напоминали мне, что проблема наша ещё не решена.
– Жаль, что не понятно, – проговорил он, и прежде чем я ответила, сказал, – и жаль, что сейчас нам это не получиться обсудить. Я действительно спешу, Вика.
Я смолчала, и неуклюже развернувшись к двери, открыла кабинет. Руслан опять подхватил меня на руки и быстро водрузил на кушетку, а сам сел за мой рабочий стол, включил ноутбук, и быстро и методично отыскав все нужные документы, отпарил себе на почту. Я всё это время сидела, молча на своём месте, и наблюдала за ним.
Сосредоточенный, строгий взгляд, порхает по строкам на дисплее. Стильно уложенные волосы немного растрепались, и на щетинистых щеках выступил румянец.
Длинные пальцы виртуозно порхают по клавиатуре. На нём тонкий джемпер, с закатанными рукавами, открывают широкие кисти с орнаментом татуировок, и треугольным вырезом в котором видны тёмные волоски на груди. Ткань натягивается на широких плечах, и бицепсах, когда он двигает руками.
Он очаровывает меня, в какой… в тысячный раз. Я не могу оторваться от созерцания. Мне всегда интересно наблюдать за его лицом, за бликами света, что ловят его карие глаза. Как порхают крылья нос. Губы, такие сочные и недопустимо соблазнительные для мужчины, так и хочется их постоянно целовать. В волосах затерялся луч солнца, высвечивая тёмную копну, цвета горького шоколада, до золотистых отсветов.
В моей голове уже накидан эскиз, на светлом полотне холста. Мне так и не терпеться приступить к работе, жаль, что он шевелиться и очарование тает, потому что он идёт ко мне, и надо выплыть из своих мыслей.
Мой нескончаемый источник вдохновения. Мой падший ангел.
Руслан садиться передо мной на корточки и поднимает длинный подол платья, кладёт к себе на колено, мою ушибленную ногу. Снимает туфлю, ощупывает лодыжку, крутит. Мне не больно, о чём я ему и говорю, когда он спрашивает. А вот волнительно, это, пожалуй. Прикосновение его горячих, шершавых пальцев. Контраст тёмной кожи его рук, и моей светлой.
Стая мурашек, несётся вверх по коже, и горячие импульсы копятся внизу живота. Я так соскучилась.
– Может всё-таки, в травму, – рассуждает он, разглядывая немного припухшую ногу, а у меня мысли набекрень, ничего не соображаю рядом с ним.
– Не надо, – выговариваю с хрипом, не справившись с голосом.
Он заинтересованный мои тоном, поднимает глаза, и самодовольно улыбнувшись, гладит уже голень.
– Симулянтка значит, – говорит он, и тянет пальцы лёгким прикосновением к моему колену.
– Нет, – выдыхаю я, следя за этими бесстыжими пальцами, потом опять гляжу в его лицо, – просто ты же торопился.
Поджимаю губы, чтобы не застонать, когда его пальцы продолжают путь по внутренней стороне бедра. Слегка надавив на кожу, Руслан вынуждает развести мои ноги шире, чтобы его ладонь, протиснулась между ними.
– Я и сейчас тороплюсь, – говорит он, и, склонив голову набок, явно наслаждается производимым эффектом, – но не могу же бросить тебя в беде.
Его большой палец, мимолётно и легко касается моей горячей развилки, и мне стоит больших усилий не застонать, и не подать бёдра, ему навстречу.
– Я и не в беде, – выдыхаю, давно потеряв нить разговора, сосредоточившись на лёгких, но таких горячих поглаживаниях. Отвечаю на автомате, не особо осмысляя.
– Значит это всё же уловка, – произносит Руслан, и его большой палец сильно нажимает мне на клитор, а остальные пальцы, ложатся и давят на влажный вход, словно он их все, вместе с перешейком трусиков решил втолкнуть в меня.
Я не удерживаюсь от судорожного вскрика, и цепляюсь пальцами за обивку, чтобы затормозить себя хотя бы в ответном движении бёдрами.
А он, выпрямившись, нависает надо мной, и продолжает массирующими и сильными движениями истязать моё лоно.
Смотрит так пристально, и в глазах его я вижу усмешку. Как бы я не старалась себя сдерживать, он видит меня насквозь. Слышит моё сбитое дыхание, ощущает жаркий аромат тела. Все признаки того, что я хочу его.
– Хочешь, кончит, царица? – подтверждает мои догадки своим вопросом.
И мне гордо не отвернуться, и не отказаться, никак не уйти от этого, потому что я очень хочу. Именно так, с его пальцами во мне и с этим пристальным взглядом тёмных глаз на мне.
Я облизываю пересохшие губы, и выталкиваю из себя, вместе со стоном:
– Да!
И как только я это признаю, и расслабляюсь, направляю свои бёдра навстречу его пальцам, он замедляется, а потом и вовсе останавливается, и я, чувствуя, как он протягивает влажную полосу, по внутренней стороне моего бедра. Не до конца понимаю, почему он остановился. Мне кажется, что это продолжение игры. И я с надеждой жду, что он вернётся к начатому, к тому огню, что разжёг умелыми ласками.
Но Руслан, обхватив мою коленку, тянет ногу, к противоположной и соединяет их. Смотрит подозрительно спокойно, и меня это тревожит.
– Только этого не будет, царица, – говорит, обрамляя моё лицо, горячим дыханием, потому что склоняется к самым моим губам, и я ещё не до конца, поняв смысл его слов, тянусь к нему за поцелуем, а он кладёт мне на губы те самые пальцы, что только что, разжигали во мне огонь, и я чувствую аромат собственного возбуждения.
– Ты плохо себя ведёшь, и наказана! – заканчивает он, и отстраняется.
– Что? – я реально выпадаю в осадок.
– Мне пора, – вместо ответа говорит Руслан, смотрит на наручные часы, и видимо не собирается обращать внимание, на бугор на своей ширинке.
– Ты издеваешься? – я настолько потрясена его поведением, что меня не хватает даже на возмущение.
– Ну что ты, царица, всего лишь хочу преподать тебе урок, – снисходительно улыбается, – до вечера.
Руслан уходит, а я так и сижу, придавленная и растерянностью, и начинающей подниматься из глубин сознания злостью.
Видимо, гордость проснулась наконец-то!
Да как он смеет со мной так обращаться?
Я неосмотрительно поднимаюсь на ноги, и тут же сажусь. Лодыжка всё же болит. Я надеюсь там ничего серьёзного.
Через пару минут после ухода Руслана, стучат в дверь, и заходит Лев Борисович.
– Виктория Сергеевна, Руслан Заурович, поручил мне вызвать вашего водителя, что я уже сделал, и предупредить вас, что вы поедите в травм пункт, – говорит он.
Заботливый какой!
– Хорошо, Лев Борисович, – вымученно улыбаюсь охраннику, и понимаю, что помощь медика действительно не помешает.
В итоге дня, имею диагноз растяжение связок, охлаждающий компресс на ноге, и раздражение на Руслана.
41
– Руслан! О, Боже мой, Руслан!
– Мам!
– Руслан!
Голос царицы, её дочери, шум проезжающих машин, визг шин, отъезжающей. Всё это сливается в одну какофонию звуков. И как не старается Руслан вынырнуть из него не может. Этот диссонанс наоборот помогает утягивать его, в какую-то густую тьму. Он проваливается в неё не в силах вынырнуть оттуда, хотя краем сознания понимает, что лежит на асфальте, а над ним плачущая Вика, а ей нельзя, нельзя, нельзя…
Во второй раз его выводят в реальность, грубые похлопывания по щекам, и только потом в уши вползает шум. Сперва далёкий и непонятный, но постепенно, становиться различимы, и гул проезжающих машин, и тревожное мяуканье скорой, и тихий ропот людских голосов, и опять плачь. Он тихий, но почему-то именно он выводит Руслана в реальность.
Он жмурится, при первой попытке открыть глаза, потому что голову окольцовывает гудящая боль, но глаза всё равно открывает. Над ним яркое голубое небо, с редкими облаками. Он даже подвисает на секунду, и чувствует, что снова ускользает в небытие, и тогда переводит взгляд ниже, и тут же получает заряд боли. Но теперь хотя бы он держится в этой реальности.
Руки тяжёлые, словно пятитонные. Он со стоном отрывает одну от земли, и тянет к очагу боли на голове. Его пальцы увязают в тёплом и липком, и он отчётливо ощущает налившуюся шишку на затылке, именно там, где сосредоточена вся боль.
Вместе с этим оживают монотонные звуки.
В поле зрения появляется фигура. На фоне яркого неба, она кажется расплывчатой, но когда человек присаживается, Руслан узнаёт Антона.
– Ты как, Руслан? – голос его звучит глухо, словно в ушах тонна ватты, и звук никак не может просочиться.
Хлопает резко дверь, и тихий плачь, приближается.
– Виктория Сергеевна, – выпрямляется Антон, – останьтесь в машине.
Но видимо его просьба остаётся не выполненной, потому что Антон тихо материться, а над Русланом нависает заплаканное лицо Вики.
Узкое личико опухло от слёз, под глазами размазана тушь, губы искусаны. Непослушные пряди падают на лицо, и она остервенело откидывает их с лица, и смотрит, смотрит на него.
– Руслан, – шепчет хрипло, – Руслан.
Всё на что хватает Руслана, требовательно глянуть на Тоху.
Нельзя её расстраиваться, неужели не понимает он.
Антон, предпринимает очередную попытку оттащить Вику от него.
– Виктория Сергеевна, вернитесь в машину. Вон медики приехали…
Но Вика, словно не слышит его, беззвучно роняет слёзы на лицо Руслана, и хочет дотронуться до его лица, но её тонкие пальцы замирают в миллиметре от него, так и не касаются.
– Иди, – хрипит Руслан, и этот натужный сип отдаётся в голове острой болью. Он морщится, и переводит дыхание, прикрывает на мгновение глаза.
Вика рядом громко всхлипывает, и Руслан спешить открыть глаза, чтобы она себе ничего не придумала.
Но мгновение видимо затягивается, потому что когда он всё же их открывает, над ним нависает мужик в синей форме. Видимо медик. Плач Вики удаляется. Медик что-то говорит, спрашивает, светит в глаза Руслана, но тёмное небытие снова утягивает его и он с какой-то тихой радостью уплывает туда.
Он пару раз выплывал в сознание в скорой, и то, потому что его тормошили. Но ощущение собственного тела, той гудящей боли в голове, не способствовало тому, чтобы держаться за эту реальность. В той темноте, в которую он погружался, была своя прелесть. И прелесть эта была в бесчувствии, в апатии, в полном отсутствие всех раздражителей. Будь то боль, мысли, воспоминания.
Руслан тонул в бесконечной тьме, обласканный волнами безмолвия, и пустоты. Он погружался всё ниже и ниже, туда, откуда он уже явно не захочет выныривать.
Зачем?
Здесь так спокойно. Здесь нет ничего, и поэтому, ничего и не нужно. Ничего не тревожит, не заставляет цепляться за жизнь. Нет, он отсюда не уйдёт не за что…
Он не знал, когда это произошло, но что-то его встревожило, заставило разойтись тёмным волнам покоя.
Зазудело.
Загудело.
Понеслось тревожным тремором, горячими импульсами, разгоняя такую комфортную тьму.
Он метался в своём уютном мирке, который таял с каждым мгновением, и не мог понять, что происходит?
Где этот назойливый источник волнения, который тревожит его?
Сквозь тонны тяжёлой тишины, стал пробиваться невнятный звук. Тихое, но назойливое жужжание. Оно и тревожило его, находило какой-то странный отклик, заставляло метаться.
Руслан устремился от него подальше, желая вернуться в свою такую уютную тьму, но этот звук, на грани писка, тихого, но всё равно, весомого доставал его. Нигде не мог он скрыться от него. Как не нырял глубже и глубже. Как не закрывался слоями темноты. Тот находил его и тревожил. Раздражал.
И Руслан вдруг осознал, что знает этот звук. Тихий нежный голос. Наполненный слезами, и тревогой. Он что-то говорил и говорил, разобрать Руслан не мог, а вот представить пухлые розовые губы мог. А вслед за ними в сознании появились яркие голубые глаза. И картинка начал складываться в узкое личико, со вздёрнутым носиком, в обрамлении непослушных тёмных кудряшек.
«Красивая!»– пронеслась, следом мысль.
«Красивая!» – зацепилось за это слово всё его существо.
Разве может такая красота, быть опасной?
Почему тогда, он так стремиться назад.
Ему наоборот надо к ней.
Зачем?
Надо!
И эта потребность вдруг определяет всё его существо.
Ему надо к ней!
Стучит набатом.
Волнует темноту.
Возмущает пустоту.
Они больше не хотят его принимать, потому что ему здесь не место.
Потому что он не спокоен. Он раздражает небытие.
От него волнами бегут искры света, и нежный голос всё громче звучит, вспарывая тишину, и несёт его к свету…
42
Руслан открывает глаза и долго сосредотачивается на первом, что он видит. Белая стена с тёмным прямоугольником. За долгие минуты раздумий, он вдруг осознаёт, что это висящий на стене телевизор.
Потом он скашивает глаза, и видит окно. Оно прикрыто жалюзи, но дневной свет всё равно режет взгляд, и он спешит прикрыть их снова. Вопреки ожиданиям, темнота не забирает его обратно, и тогда он расслабленно выдыхает, и понимает, что горло его скованно. Он сглатывает, и понимает, что задыхается. Паника бьёт по всем направлением, и вдруг слух взрывает трель пищащих датчиков.
– Руслан, – рядом появляется лицо Вики.
Оно бледное и встревоженное. Не такое как в его видении, но не менее ценное.
А дальше в палату влетает медперсонал, и он теряет её из виду, но всё то время, пока ему вытаскивают дыхательную трубку, тестируют, слушают, ставят капельницы, потом уколы, он помнит её. Потому что она его маяк. Она вывела его из бытия. Он ориентировался только на неё. И жил он только для неё.
* * *
– Ты слишком торопишься Руслан! – Вика обречённо вздыхает, и присаживается, обратно в кресло, остановленная взмахом его руки, потому что готовая сорваться ему на помощь, каждый раз, когда он покачнётся.
– Неделя в коме, и ты уже готов бежать через месяц марафон! – недовольно заканчивает она.
Она любит это повторять, что он был неделю в коме, словно его это должно остановить. Нет он не привык валяться, хватит и того что почти месяц был прикован к кровати, и зависел от медперсонала, даже элементарные потребности, справить сам не мог.
Последнюю неделю, Руслан стал активно двигаться, чувствуя, что это приносит ему несравнимое удовольствие, даже если потом приходилось расплачиваться головокружением и болью. Но тело, привыкшее к нагрузкам, после почти месячного покоя, наоборот приятно ныло, что, наконец, задействовано по назначению.
Тем более что его перевели из интенсивной терапии, и разрешили гулять.
– Царица, заканчивай ворчать, – Руслан криво улыбнулся и опустился перед сидящей Викой на корточки, взял её ладони и поцеловал по очерёдности все пальчики.
Она стала ещё круглее, и ещё красивее. Даже узкое личико, потеряло свои чёткие контуры. И стала ещё краше. Может, конечно, это его чисто субъективное мнение, и скорее всего это так и есть. Но царица была прекрасна, даже на восьмом месяце беременности. Только во взгляде поселилась извечная тревога, и её хотелось прогнать. Стереть, будто и не было.
Она аккуратно погладила его щёку, снова смотря на него этим своим взглядом, от которого у Руслана рвало всё нутро. Потом пальчики её двинулись выше, забрались в отросшие волосы, и аккуратно погладили полоску шрама, оставшегося от удара битой.
Прошло уже почти полтора месяца, и как Антоха не рыл землю, так и не нашёл тех залётных борзот, что тогда преградили им дорогу.
То, что это был заказ, Руслан не сомневался, слишком уж нарочито грубо, действовали ребятки. Огорчало и то, что каким-то чудом они прознали, что Руслан будет сам за рулём, хотя ещё день назад, планировал отправить Антона.
У него, тогда была назначена встреча, а выздоровевшая Вика, с дочерью, решили пройтись по магазинам, и забрать их должен был Тоха. Но в последний момент, всё переигралось, и хотя Вика не особо была в восторге, потому что с Миланой у них налаживались отношения, а он был помехой в этом, потому что дочь царицы, не желала никак его признавать. Но, тем не менее, за ними приехал он, и когда черная бэха, совсем откровенно стала дерзить на дороге, явно подставляясь, Руслан предварительно набрал Тоху, продиктовал ему номер, и пошёл разбираться.
А разбираться-то никто и не стал. Выскочили из машины, пару пацанчиков. Один отвлёк, второй по башке битой заехал, и пока Руслан оседал на асфальт, под крики Вики, стартанули, только их и видели.
Хорошо, что Тоха в это время оставался на линии, и Вика сбивчиво донесла до него, что случилось, и он примчался быстро, как мог, и медиков вызвал тоже он, потому что царица к тому времени, была не в себе.
Черепно-мозговая, со всеми вытекающими последствиями.
Вика гладила его шрам, и смотрела на него, задумчиво и тревожно, как всегда теперь.
– Ну, куда ты спешишь, Руслан? – мягко упрекнула она его. – Никуда не денутся твои тендеры и застройщики. Прошу побереги себя.
– Вика, ну прекращай со мной, как с мальцом, – он небрежно скинул её руки, он же не мальчишка, в конце концов. – Подумай о себе, и прекращай смотреть, словно похоронила меня.
Глаза её полыхнули раздражением. Теперь царица вместо слёз, постоянно злилась. Нет, теперь она тоже ревела, но ещё и проклясть могла. Огонь, в общем.
– Иди тогда на хрен, Ермолов, – предсказуемая вспышка гнева, и слёзы в уголках глаз. Она обижено поджимает губы. – Трудно понять, что я за тебя переживаю? Рвёшься вперёд, когда недавно совсем валялся без памяти…
– Ох же, ты и дерзкая стала царица, – прервал её тираду Руслан, и снова приблизился к ней, склонился, приподнял лицо за подбородок. – Я же блядь, за каждое твоё слово спрошу, учти!
Его большой палец, прошёлся по её нижней губе, размыкая рот, обнажая белые зубки.
– Истосковалась, смотрю по хорошей порке, – прозвучало двусмысленно и порочно.
Глаза Вики заблестели, и дыхание стало прерывистым.
– Я тоже, царица, жду не дождусь этого.
– Долго ждать придётся, – и Руслан мог поклясться, что прозвучало это с сожалением.
– Ничего, тем слаще будет, – пообещал Руслан и склонился ещё ниже, накрывая поцелуем её губы. Она тут же отозвалась, тихо простонала, а его рот, и притянула ближе за шею.
– Я люблю тебя, Вика, – прошептал он, когда немного отстранился.
– Я люблю, тебя, Руслан – ответила она, и на мгновение её глаза смотрели на него по-другому, но уже спустя секунду, в них снова появилось тягостная и тёмная тревога. И Руслан пообещал себе, что сделает что угодно, лишь бы стереть её из взгляда любимой.
43
– Нет, пап, его уже выписали, – отвечаю отцу, в трубку.
Позвонила поздравить с днем рождения, ему сегодня исполнилось пятьдесят три года. Я бы и съездила с удовольствием в гости, но не уверенна, что меня примут, отношения с родителями у меня остаются натянутыми.
С Милашей мы наоборот, опять не разлей вода. Она очень мне помогла морально, когда Руслан попал в больницу, поддерживала, отвлекала и просто была рядом. У неё теперь даже есть своя комната, в нашем доме, потому что она теперь часто гостит у нас. Правда с Русланом ведёт себя холодно, на зато сдержано, за что ей огромное спасибо.
А вот родители.
Папа ещё куда не шло, но мама, никак не может мне простить, того что я ушла из семьи. Для неё Виктор образец мужественности, и порядочности, и то, что я предпочла ему какого-то нерусского бандита, так она выразилась в последнем нашем разговоре о Руслане, когда я позвонила узнать как у неё дела. А по факту, сама хотела пожаловаться, на то, что стала сильно уставать, что плохо сплю, и что в душе у меня поселилась постоянная тревога, но пожаловаться не получилось, получилось выслушать очередную мораль.
И хоть Руслан, жив и теперь относительно здоров, во мне теперь постоянно живёт страх его потерять. Вот потому что, только что он был рядом, а в следующее мгновение, лежит бездыханной куклой на асфальте, и я ничего не могу сделать.
Ничего.
Он злится на меня, считает, что я отношусь к нему, как к слабому. А я просто боюсь за него. И страх этот настолько укоренился во мне, что если он теперь задерживается на работе, а делает он это постоянно, потому что работает как оголтелый, после полуторамесячного больничного, во мне нарастет паника, что с ним опять что-то произошло. Ведь не полиция, не его люди так и не нашли тех, кто посреди дня, напали на него. Они как в воду канули.
И я не хочу, но вымещаю весь этот негатив на нём. Ругаю его, пытаюсь донести свои страхи, а он только отмахивается, и говорит, что всё обошлось. Конечно, ему легко говорить, ведь это не на его глазах, его саданули битой, и не он наблюдал, как кровь льётся по асфальту, и глаза его тухнут. Не он сходил с ума у его больничной койки, когда не известно было, придет он в себя или нет.
Но Руслан, непреклонен, не разрешает даже взглядом его жалеть. И я не спорю, он быстро пошёл на поправку, восстановился, хотя чего я только не начиталась, о последствиях черепно-мозговой травмы. Но всё это не отменят того, что я боюсь за него. Он всё время пеняет мне на то, что я должна позаботиться о себе, что мне нельзя волноваться, тем более, что уже и повода нет.
Всем этим, конечно же, хочется поделиться с близким человеком, хотя бы ради того, чтобы тебе посочувствовали. Но некому.
Милане?
Она мала, и сама тогда напугалась до чёртиков, и ещё неизвестно, как у неё пройдёт это?
Маре?
Она самая близкая мне подруга. Но почем-то не хватает у меня сил, позвонить и выложить ей всё это.
Руслану?
Он не слышит меня. Оборачивает всё наоборот, переводит на меня.
Остаётся мама.
Но ей, к сожалению важнее, указать на мои ошибки, по её мнению, лишний раз напомнить про непорочность Вика, самого прекрасного по её мнению мужчины. И каждый раз надо упрекнуть меня, что я променяла семейное счастье, на не пойми на что.
Поэтому папу я решаю поздравить по телефону.
Он в свою очередь, интересуется моим здоровьем, и, конечно же, здоровьем Руслана, потому что все в курсе, произошедшего.
– Он уже работает вовсю. Там у него несколько сделок сорвалось, вот наверстывает упущенное, – удручённо говорю папе на вопрос о здоровье Руслана.
– Это хорошо, – отвечает папа, – мужик должен работать.
– Пап, ему на минуточку, разбили голову. И прошло-то всего ничего. Может, стоит поберечь себя?
– Вика, я надеюсь, ты ему всего этого не говоришь!
– Почему это?
– Потому что мужчине, ну если он конечно нормальный и адекватный, и старше шести лет, неприятно, когда его жалеет женщина.
– Пап, ну это же не беспочвенно…
– Разницы нет, Вика. Вот если ему нравиться твоё сюсюканье, тогда беда.
– Ага, нравиться, – фыркаю я, – он уже не знает, куда от меня сбежать.
– Ну, так и отстань от него, дочь. Если ему понадобиться, он сам обратится за помощью.
Я поджала губы. Мне определённо не нравился этот план.
– И вообще, знаешь что, давайте сегодня вечером, подъезжайте к нам. Посидим, поговорим.
– Что? – удивилась я.
– Ну а что, надо налаживать отношения.
– Пап, – не верила я своим ушам.
– Вика, я, как и мама не в восторге от твоего выбора, но в отличие от мамы признаю, что он твой, и не претендую на ответственность за него, – проговорил папа.
И я тут же представила, как он сжимает пальцами переносицу. Он всегда так делает, когда говорит, по его мнению, понятные вещи.
– А мама?
– А что мама? Это мой день рождения. Приглашаю, кого хочу.
– Я не знаю… – замялась я.
– Подумай, если соберетесь, то к шести приезжайте, подарок можете не дарить, – говорит отец и кладёт трубку.
У меня уходит полчаса на осмысление полученной информации. И первым порывом, конечно же, не ехать. Представляю кислое лицо мамы, и ничего не хочется. А с другой стороны, надо же когда-то начинать. Скоро родиться Тимур, и что, оставлять его без единственных бабушки и дедушки. Надо хотя бы постараться.
Следующие полчаса я выбираю папе коньяк, в интернет магазине. Совсем уж без подарка ехать не хочется. А по дороге можно заехать в цветочный и купить маме цветы. Она очень любит хризантемы, белые. Так почему бы не угодить.
Когда набираю Руслана, он берёт почти сразу, после первого гудка. Первым моим порывом, на его лаконичное «Да, Вика», как всегда справиться о его здоровье. Это уже стало для меня привычкой. Но помня о словах папы, я меняю тактику.
– Привет, – говорю в трубку.
– Ну, привет, – слышится ответ, и мне кажется, что он улыбается.
– Помнишь, я тебе говорила, что у папы сегодня день рождения, – захожу издалека.
– Не особо, – признаётся он, хотя я говорила, просто перед этим я опять ломала ему мозг, лекцией о том, что нужно беречь себя, и видимо эта информация повлияла на восприятие той.
– Ну, в общем, у папы сегодня день рождения, ему исполнилось пятьдесят три. Я позвонила его поздравить, и он пригласил нас на ужин. Ты как?
Повисло молчание. Понятно, что новость неожиданная.
– Не уверен, – говорит Руслан, прекрасно зная отношение моих родителей к нему.
– Давай сходим, – говорю прямо, и не жалею его, как мне сказал папа. Руслан взрослый мужик, пережил черепно-мозговую, и ужин с моими родителями тоже переживёт.
– Ты хочешь этого?
– Да.
– Хорошо. Я скоро буду.
44
И вот мы стоим перед дверью квартиры моих родителей, ждем, когда нам откроют, хотя перед этим в домофон уже сообщили, что пришли мы. Но видимо родителям тоже нужно время, чтобы настроиться на встречу.
Я и сама волнуюсь. Ровно с той минуты, когда Руслан согласился, я думаю, что это была не очень хорошая идея, и по сотому кругу привожу себе ответные доводы, что это мои родители и нужно налаживать отношения.
Руслан же наоборот, выглядит вполне спокойно. У него, как это ни цинично звучит, иммунитет, потому что с раннего детства, он привык к тому отношению к себе. И выработана определенная стратегия поведения. И вообще, глядя на него, я не могу не восхищаться им. Его смелостью, стойкостью, спокойствием. Его статью и красотой. Вполне возможно во мне говорит любовь к нему, но совершенно объективно он очень хорош. Высокий стройный, загорелый. В белой рубашке, и узких брюках. Он очень быстро восстановился, за каких-то две недели, почти полностью пришел в прежнюю форму. Уж давно и бесследно ушли с его лица бледность и круги под глазами, а заметно схуднувшая фигура, снова приобрела былую стать. Рядом с ним я всё чаще чувствую себя неуютно, потому что набрала вес, и ощущаю себя просто шариком надутым, когда он, остаётся таким стройным и подтянутым. Но стоит ему только посмотреть на меня, и я вижу, что все мои ощущения обманчивы.
В его глазах я прекрасна. Ему даже не надо ничего говорить, он смотрит так, словно никого не видел красивее и желаннее. В его тёмных глазах, видна и страсть, и такая несвойственная ему нежность. И все мои комплексы тут же улетучиваются, потому что, когда вот так на тебя смотрят, это рождает такую уверенность в себе, такое ощущение собственной значимости, и красоты. И только за одно это, я ему благодарна. За то, что показал мне, эту сторону любви, когда ты уверен в себе, потому что есть тот, кто тебя так любит.
Руслан ловит мою ладошку и крепко сжимает, безмолвно поддерживая, видя моё волнение. В другой он держит огромный букет маминых любимых хризантем, и коробку с бренди для папы.
И за это я тоже ему благодарна. Потому что он понимает всю важность семейных уз для меня, и не отстраняется от этого, предоставляя мне самой разбираться во всём. Хотя для него это событие ни имеет никакого значения, но оно важно для меня, и он поддерживает меня.
Дверь, наконец, открывается.
На пороге стоит мама.
Её строгие зелёные глаза, смотрят на меня, с неизменным неодобрением. На узком личике застывает строгое выражение лица. Мама никогда не умела, да и не старалась подстраиваться под нужное настроение. Если ей не нравилось что-то, она всегда открыто об этом заявляла. Единственным её исключением из правил стал папа, ему перечить, она не смела, а может, не хотела.
Сейчас, при виде нас с Русланом, она поджимает свои пухлые губы, давая понять, что не одобряет эту затею, но всё же отступает назад, и жестом предлагает пройти.
На ней длинное платье в её любимом богемном стиле, с глухим высоким воротом, и пышными длинными рукавами, с высокими манжетами. Оно сужается на её стройной талии, и расходиться к низу пышной юбкой. Оно сложного темно-зеленого цвета, который трудно сравнить с чем-нибудь, разве что, на ум приходит, полированное золото, когда драгоценный металл, натёрт до такой степени, словно проступает зелень, что-то в этом роде. Но ей очень идёт и фасон, и цвет, и яркий аромат розы, её любимого парфюма.
Всё это я отмечаю, за секунды пока мы проходим в прихожую, и отчетливо понимаю, что скучала по ней. Очень.
Мне не хватало её утончённости, её взгляда на жизнь, того что она всегда видит прекрасное в этом мире. Даже этого густого аромата розы мне не хватало. Мне отчаянно хочется ей рассказать обо всех своих переживаниях, и как любому ребёнку, хочется, чтобы мама меня поняла и приняла.
– Добрый вечер, Инесса Павловна, – здоровается Руслан, и протягивает ей букет цветов, – это вам.
Мама с неохотой принимает букет, и скупо улыбается.
– Спасибо, – говорит своим певучим и высоким голосом, и мне снова жутко хочется, броситься в её объятия, чтобы она меня этим голосом обласкала.
– Проходите, пожалуйста, в гостиную, – продолжает она, – Вика покажет, где можно помыть руки. Обувь можете не снимать.
Говорит это всё она Руслану, словно не замечая меня. Не того что я ещё больше округлилась, не моего нового платья, не моего пытливого взгляда.
Просто разворачивается и уходит по коридору в другой конец.
Темная прихожая, с причудливыми абстрактными обоями и большим зеркалом, рядом с дверью. Бархатный абажур светильника, под потолком и многочисленные фотографии на стенах. На них есть папа, и мама. С различными друзьями и знакомыми. Со мной, без меня. Просто галерея нашей семьи, а не стена. Я очень люблю эту импровизированную выставку. Для тех, кто впервые попадает в эту квартиру, очень интересно задержаться именно здесь. В этом приглушённом свете, рассматривая историю нашей семьи. Я даже хотела организовать как-то мини выставку, посвящённую нашей семье. Но мама, всё жизнь любившая фотографию, и посвятившая этому свою жизнь, только отмахивалась. Всю жизнь, работала для других, используя своё ремесло, а когда я захотела поделиться частичкой нашей семьи, почему – то робела и говорила, что никому не интересна эта затея. Так и не уговорила её.
Вот и Руслан немного залип на этой стенке, рассматривая чёрно-белые и цветные фотографии. Особенно ему понравился снимок, где мне лет восемь, и я вешу на руках, на ветке дерева, вытянувшись в полный рост. До земли пара сантиметров. На мне красивое платье с рюшами, на голове косы с бантами. А поднявшийся подол открывает сбитые коленки над белыми гольфами.
– В этом вся ты, царица, – усмехается он, а потом поворачивается ко мне, и говорит уже серьёзно. – Мы можем уйти прямо сейчас.
