Текст книги "Ночь, когда цветет папоротник (СИ)"
Автор книги: Anemoon
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 39 страниц)
– Почему не прикончишь? – Стайлза пугало то, что они говорят о Кэт, как о какой-то бешеной собаке, которую не грех пристрелить, а не о живом человеке. Все еще человеке.
– Потому что кое-кто другой имеет на это большее право, чем я, – невозмутимо ответил Ричард и, предвосхищая вопрос, добавил: – Я говорю о Джексоне.
– Почему ты обратил его? – Стайлз больше не может сдержаться – он спрашивает, желая получить последние ответы на мучившие его столько времени вопросы.
– Хотел подарить ему то, чего он был лишен.
– Укус?
– Семью, Стайлз, – Ричард вздохнул. – Франсуа, мать того самого Адриана, была родной теткой Кэтрин, старшей сестрой ее матери. Та загуляла с ликаном и в итоге сбежала с ним, за что ее изгнали из клана.
– Кэт… полукровка? – пораженно выдохнул Стайлз – так вот почему в качестве жертвоприношения она не подошла!
– В точку, – с усмешкой подтвердил Ричард, – и поэтому ее нигде не жаловали, шпыняли из дома в дом, от одного клана к другому, пока сентиментальные Ардженты не приютили бедную, никому не нужную малышку под своим крылом. Бьюсь об заклад, это все Крис, защитник сирых и убогих.
– Но как это связано с Джексоном?! – у Стайлза голова шла кругом и мозги вскипали от горячих новых подробностей.
– Мать Кэт и ее хвостатого ухажера, в конце концов, выследили и убили. Кэт тогда было всего девять. Она узнала, кто это сделал – некая охотница, которую звали Доминика Венатор, она была на тот момент главой тех Венаторов, что не превратились в жалкое подобие охотников, ставшими крысами и падальщиками. Кэт знала, что одной ей не справиться, и она нашла кое-кого, кто согласился ей помочь. Этого не совсем человека звали Питер Хейл. Он еще не успел остыть после убийства своей стаи, так что с радостью принял предложение выпустить кишки главе клана, не связанного, конечно, с Дэвисами, хотя черт их знает. Так или иначе, Питер согласился.
Земля окончательно ушла у Стайлза из-под ног. Только каким-то чудом он устоял, пошатнувшись, и вовремя нашел опору в виде дуба.
Питер! Гребанный, мать его, Питер!
– Вот сука! – выдохнул он с чувством, надеясь, что вшивый волчара сейчас икает так, что вдохнуть не может! – Вот тварь блохастая!
Ричард рассмеялся, почти убедительно, и выдохнул насмешливо:
– Он остепенился…
– Ты с ним встречался?! – Стайлз был в бешенстве, и Ричард не преминул подлить еще масла в огонь:
– Мы встретились в Мексике, где он охаживал одну очень горячую кошечку, и вместе приехали сюда…
– Убью! – Стайлз ушам своим не верил! Этот Питер! Этот Хейл! Гад паршивый! Все, сука, знал, все! И скрывал! Стайлз как знал, что ему нельзя доверять, этому дьяволу-искусителю.
– Не горячись. Ты не дослушал.
Стайлз, пылая желанием выпустить обойму аконитовых пуль в наглую Питерову морду, с трудом взял себя в руки.
Ричард продолжил:
– Вместо того, чтобы пытаться поубивать друг друга, заведомо зная, что это бесполезно, Доминика и Питер отлично провели уикенд, правда, вольный Питер, весь в отца, сразу же после отвалил в неизвестном направлении. Через девять месяцев на свет появился малыш, которого Доминика назвала Джексоном. Но мальчишке не повезло – его отец не знал о нем, а до матери добрались дружки Кэт через пару месяцев после его рождения. В итоге Джексон остался один. Доверенное лицо Доминики спрятало его как можно дальше, чтобы Кэт его не нашла. Но она нашла. Пускай и восемнадцать лет спустя. Но я успел уровнять их шансы. У Джексона, пожалуй, теперь даже есть перевес в его пользу. Вы.
У Стайлза шла кругом голова. Джексон сын Питера? Кэт убила мать Джексона? И искала самого Джексона? Она вышла на него, наверное, через свою тетку, Франсуа, и поэтому приехала сюда, использовав Арджентов, как прикрытие? А Джексон! Наверняка Уиттморы усыновили его из-за Франсуа, она ведь знала, чей он сын, Венатор, один из них, только догадывалась ли она, кто его отец?
– И поэтому ты обратил его? – сипло выдохнул Стайлз. – Чтобы Дерек взял его в свою стаю?
– Чтобы они с Питером оказались в одной стае. Питер не любит ликанов, но терпит худо-бедно, а вот людей не ставит ни во что. Они для него просто добыча, – пояснил Ричард мотив своего поступка. – Он обратить Джексона не может, поэтому я сделал это за него. Иден была против. Говорила, что Джексон все равно Венатор, даже не догадываясь об этом, и не стоит доверия. Но я знаю, что это не так. Его мать была единственной охотницей, которую уважали я и мой отец. Насчет Питера, пожалуй, я лучше промолчу.
– Зачем вы их всех обратили? Зачем это было нужно? Почему не тронули меня?
Пошли те вопросы, отвечать на которые Ричарду было не так легко. Стайлз изнывал от нетерпения и волнения, а оборотень все молчал, прикуривая новую сигарету, пока, наконец, не произнес:
– Для завершения ритуала оставалось четыре жертвы. Памятуя о том, что стало с Адрианом, посмевшим покуситься на Дерека, я решил, что этими жертвами вполне могут стать те, кто так или иначе был связан с убийством моей стаи. Прежде всего, конечно, Уиттморы, но кроме Джексона там никого не оставалось, а по понятным причинам усыновленный мальчишка не подходил. Тогда я вспомнил про Скотта. Его отец закрывал это дело на федеральном уровне по приказу вышестоящих лиц. Эрика. Ее мать проводила вскрытие и писала липовое заключение. Айзек. Отец сжигал пустые гробы. Бойд. Отец заметал все оставшиеся следы. Как видишь, Круг быстро подсуетился, чем вызвал неудовольствие у некоторых лиц. Кроме того, все четыре потенциальных жертвы дети приезжих, а не коренных жителей Бейкон-Хиллза. Как и Дэвисы, и остальные несчастные, – все эти доводы, оказавшиеся верными, Стайлзу были давно известны. – Но и, конечно же, не одному Джексону необходимы были семья и поддержка. Иден так убивалась из-за брата, что было даже ее жаль, – закончил Ричард. – Обратить их было ее идеей, а я согласился.
– Почему вы раньше не появились? Почему скрывались? – Стайлз начинал жалеть об этом. Приди Ричард хотя бы на месяц раньше, столько всего удалось бы избежать! Иден могла бы быть жива, и Дерек… Дерек…
– По той же причине, по которой ты, Стайлз, оказался исключением из общего алгоритма, – Ричард чуть улыбнулся. – Слышал, вы побывали в Канаде. И как тебе родина Дерека? Красиво? Жутко? Согласен, жутко. Эти волчьи храмы даже на меня тоску волчью нагоняют.
– И ты назовешь мне эту причину? – потребовал Стайлз, не давая заговорить себе зубы.
– Если ты готов ее услышать, – покорно согласился Ричард, пристально на него смотря. – Я вижу, что ты уже все понял, Стайлз, ты знал с самого начала, просто не хотел себе в этом признаваться. Я был бы рад оставить тебя в блаженстве самообмана, но, увы, у меня нет выбора. Как и у тебя.
Стайлз тщательно обдумал сказанное и кивнул, сжимая кулаки, повторяя про себя, что он справится. Самоубеждение это тоже обман?
– Всю эту историю заварила Талия, – с какой-то светлой грустью сказал Ричард. – Попав в храм послушницей, с самых первых своих дней она стала замечать, что за ней кто-то постоянно следит. Эри Амей Ра, верховная жрица, с который ты имел сомнительное удовольствие познакомиться лично, ей поначалу не верила, поэтому так легко согласилась отдать ее Кругу, чтобы Талия принесла больше пользы, плодя маленьких верусов и спасая их род. И это было первой ошибкой. Ликаон выбрал Талию своей в момент ее рождения, тогда он принес ей первое подношение, сорок три года назад. И, конечно же, он мысли не допускал делить ее с каким-то волком, поэтому украл ее и притащил обратно в храм, где жил все эти века.
– И даже главная жрица о нем не знала? – поразился Стайлз.
– Тот храм был построен задолго до того, как там обосновался культ Богоматери, Эри Амей Ра и не догадывается, сколько тайн сокрыто в тех местах. Ликаон не выходил на контакт по известным одному ему причинам… до того момента, как родилась его суженая. Я думаю, он очень давно ждал ее – волчицу, которая сможет подарить ему сына. Видишь ли, судьба его первенца, Люциана, трагична. Ликаон отдал его людям в помощь, чтобы спасти их от ликантропов, вырезавших города за городами, и Люциан справился с этой задачей блестяще. И сразу стал новой угрозой для боящегося собственной тени подлого человечества. Они создали ликанов – таких, какими ты знаешь их теперь, создали без согласия Люциана, превратившегося из спасителя и героя просто в подопытный материал. В конце концов, он оказался заперт где-то глубоко под землей, откуда даже его отец не может его вызволить. И тут рождается Дерек, почти такой же, как его дочь, Люсиана. Но очень скоро о его существовании становится известно всем – рождение второго Волчьего Царя не проходит бесследно. Круг старается справиться с выходящей из-под контроля ситуацией – и не справляется. Первой гибнет стая Талии и она сама. Очередь вскоре доходит и до нас. Из-за Кэт. Дерек имел неосторожность обратиться перед ней и показать свои глаза. И тогда-то у Адриана и созрел его план по мировому господству. Но есть загвоздка. Дерека нельзя сделать машиной, исполняющей любые приказы, с Люцианом уже обожглись. Чтобы управлять им, требуется Супрессор.
– Супрессор?.. – переспросил ошарашено Стайлз. Еще одно волчье словечко. Априори ничего хорошего.
– Если переводить дословно, это значит “Шепчущий волкам”, – Ричард улыбнулся, смоля очередной сигаретой – Стайлз сбился со счета, сколько тот успел выкурить за время их разговора. – Место его рождения и определяет место проведения ритуала. Все эти люди погибли, Стайлз, чтобы пробудить не Дерека, а тебя. Поэтому ты сейчас имеешь бледный вид, чувствуешь слабость и недомогание. Ликаон замкнул контур последней жертвой, и ритуал необратим, он движется к своему завершению. Этой ночью Луна окрасится в красный цвет, впитав в себя каждую каплю крови, пролитую на землю. И эта ночь наш последний шанс, Стайлз, потому что еще двадцати семи лет, когда цикл повторится и Ликаон станет смертным, лишившись возможности вмешаться и защитить своего сына, у нас может не быть. Это единственная возможность убить Дерека до того, как он перестанет им быть, а ты превратишься всего-навсего в инструмент управления им. Поверь мне, Венаторы не единственные, кому ты и Дерек нужны. Вас будут преследовать, шантажировать, они заставят вас убивать, подчиняться, рано или поздно вы сломаетесь, не сможете убежать и спрятаться, потому что не сумеете оставить стаю, семью, сжечь все мосты… Это не та жизнь, которую ты заслуживаешь. Вы оба заслуживаете.
– Нет, – зашептал Стайлз, отчаянно мотая головой, будто так он смог бы вытрясти все эти слова из своих ушей, хлынувших внутрь и вставших комом поперек горла. Он не узнавал собственный осипший, слабый голос. – Я не верю. Это неправда. Ты лжешь!
– Я не лгу тебе, – резко произнес Ричард, обрывая истерику на корню. – Посмотри на себя. Ты уже практически слился с ним, с его сознанием, ты становишься частью его, а он тебя, и ты не справишься…
– Не говори мне, с чем я не справлюсь! – заорал Стайлз, срываясь. – Я не позволю ему умереть!
– Позволить – это неверный глагол, – сразу охладил его пыл Ричард своим ледяным тоном. Он с прищуром глядел на трясущегося парня. Ему было жаль его. Правда, жаль. – Если я не справлюсь, Стайлз, если Луна взойдет раньше… Ты должен будешь убить его.
– Я не убью его!
– Это будет уже не он. Не Дерек, не твой Дерек, – жестко припечатал Ричард. – Когда я разобрался в том, кто Дерек и кем является его отец, было уже поздно что-либо предпринимать. Хотя я лукавлю. У меня были миллион и одна возможность избавиться от него, но я этого не сделал. А еще я мог бы убить тебя сразу, как только увидел – еще одиннадцатилетним мальчишкой, ведь я знал, кто ты и какую роль ты сыграешь в судьбе Дерека. Сам посуди – нет Суппрессора, нет и Волчьего Царя. Но я и этого не сделал. А знаешь почему? Потому что ты смог спасти моего сына, ты смог сделать его счастливым. Ты подарил ему ту жизнь, о которой он и не мог мечтать. И Дерек, и я, мы знаем, что умрем. Но нам не жаль. Мы этому даже рады. Скоро наши мучения подойдут к концу, – он сделал последнюю затяжку и бросил бычок в траву. Из него высыпался серебристо-черный мелкий пепел, не похожий на табак. Это был аконит. Вот, значит, как Ричард контролирует себя. Существует на грани смерти, пропитывая кровь ядом каждый невыносимый миг.
– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы не заставить тебя проходить через это, – негромко сказал он остолбеневшему, парализованному, оглушенному Стайлзу. – Но помни, Стайлз, что если я не смогу, ты должен.
Ричард окинул последним взглядом могилы своей семьи, словно прощался с ними ненадолго, собираясь вскоре к ним вернуться, в этот раз навсегда, и ушел, оставив Стайлза один на один с самим собой.
И с пустотой.
Стайлз сполз вниз на землю, царапая кожу спины под задравшейся курткой о грубую кору дуба – проскользил вниз по его стволу, пока не опустился на траву между корней. Одуряюще пахло белыми лилиями и тошнотворно – сырой землей. Стайлз закрыл глаза, схватился судорожно за голову, он задыхался, выл и плакал. А потом зарыдал, надеясь, что со следующим судорожным всхлипом чертово, еще что-то чувствующее сердце выдавится из его скованной спазмом груди и он испытает долгожданное, такое нужное ему облегчение.
Ожидание чего-то страшного и неизбежного – самое страшное испытание. Стайлз молил о конце.
Господи, пусть все закончится. Пусть все закончится.
***
Стайлз выходит на поляну с вытянутой рукой, готовый спустить курок. Он сосредоточен на своей цели и стреляет, не замедляя шага. Секунда – и пуля входит в плоть, разрывая мягкие ткани и раздрабливая кости. Волк визжит, громко, высоко, надрывно, в ушах Стайлза звенит, и он морщится, глядя, как Питер, рухнув в траву, остервенело кусает рану на задней лапе, пытаясь вытащить пулю, которая причиняет ему больше дискомфорта, нежели внушает опасения. Рана не смертельная, конечно же, потому что Стайлз хочет с ним поговорить, а не убить его. Убить всегда успеется.
Он подходит и присаживается рядом со скулящим, скалящимся, рвано дышащим волком, дергает его голову вверх за загривок и приставляет дуло пистолета между его удивленно распахнутых глаз.
– Какого черта ты творишь?.. – сипит Питер, все еще не веря, что этот мальчишка только что выстрелил в него. И попал, когда он бежал быстрее, чем мог зафиксировать человеческий глаз. Он ведь не промазал, целившись изначально в голову?..
– Вопросы здесь буду задавать я, – жестко отрезает Стайлз, слушая, как отвратительно шипит, сгорая, кровь, вытекая из конвульсивно дергающейся лапы, – а ты будешь хорошим мальчиком, Питер, и ответишь на все, если не хочешь, чтобы я нажал на курок еще раз. Ты понял?
Волк слабо кивает. Стайлз дергает его, встряхивая, и рявкает:
– Не слышу!
– Да! – рычит в ответ Питер и цедит сквозь оскаленные клыки: – Да, я понял.
– Отлично, – Стайлз удовлетворен таким ответом. Ему ведь не нужно Питеру напоминать, что говорить можно правду и только правду? – Ты соврал, когда сказал, что убил Дэвисов по приказу Талии.
– Это не вопрос, но я отвечу. Я не соврал, – Питер тяжело дышит, ему больно, а Стайлзу отчего-то становится даже жарко. Он давно мечтал сделать с дядюшкой что-нибудь плохое и как можно более болезненное. Кто знал, что ему это так… понравится, аж до сладостной дрожи.
– Талия знала о ритуале?
– Да, – Питер щурится. – И она хотела, чтобы он завершился.
– Чтобы я стал Супрессором? – любезно подсказывает ему Стайлз, передразнивая обычную манеру речи Питера, и волк, кажется, теряет дар речи.
– Откуда ты?..
– Я знаю все, Питер, все, что ты так тщательно скрывал, – Стайлз уже сказал, что не станет отвечать ни на какие вопросы и повторяться – тоже. – А теперь как можно убедительнее скажи, что ты ко всему этому не причастен.
– Я не хочу убивать Дерека! – Питер не врет. – Я приехал, чтобы ему помочь.
– Зачем тебе помогать?
– Потому что я хочу, чтобы он стал Волчьим Царем! – рыкнул Питер, и его как прорвало: – Люди почти истребили мой род, они наплодили этих жалких полукровок-ликанов, мы вынуждены прятаться, сдерживаться, терпеть, пресмыкаться! Думаешь, это здорово, приятно, нормально?! Черта с два! Но сегодня уже все изменится, мир изменится, он снова станет наш! Нам будут поклоняться, как раньше, и ни одна человеческая мразь не посмеет больше убивать нас и наших детей!
Стайлз слушает его, казалось бы, внимательно, но смысл ускользает от него, потому что… слова Питера вселяют в его сердце какой-то первородный ужас, он в полной мере осознает, наконец, что существо перед ним другого, доминирующего, превалирующего вида, и если Дерек объединит своих сородичей, они превратятся в несокрушимую армию, станут господствующей расой на Земле, и тысячелетия истории человечества канут в небытие.
– И сколько вас? – не справляясь с голосом, сипит Стайлз.
– Имя мне – легион, ибо нас много, – безумно скалится Питер и лающе смеется, предвкушая скорую, окончательную, бесповоротную победу. Стайлз с силой сжимает шерсть в кулаке. – Но тебя никто не посмеет тронуть, Стайлз, ты истинная пара Дерека, ты теперь один из нас. Ты будешь нашей Королевой.
– Заткнись! – Стайлз судорожно вцепляется в пистолет, ему так хочется надавить на курок, вышибить этой твари мозги, искупаться в ее горячей крови. Но он сдерживается из последних сил, повторяя про себя, что еще не все, что еще слишком рано. – Жрицы тоже вас поддерживают? Поэтому меня должны были убить до того, как я успел поставить им шах и мат, став парой Дерека и получив политическую неприкосновенность? Ведь теперь если умру я, умрет и он, да?
– Да, – жарко выдыхает Питер и хищно облизывается. Он ликует, что, наконец, пришло время открыть последние карты, и он знает, что их план удался, он наслаждается последним актом хорошо поставленной и спланированной пьесы, невольными участниками которой они все стали. Только вот шах и мат поставлен не только жрицам и единомышленникам Питера, но и Стайлзу. – Они боятся, что ты предашь нас, что выберешь не Дерека, но я, только впервые встретив тебя, понял, что ты не наш враг, совсем наоборот, и мы с тобой оба знаем, что ты выберешь, верно, Стайлз?
Стайлз скалится, обнажая зубы, и Питер притихает. Он смотрит на него, не моргая, и часто дышит.
– Кэт тоже с вами? – Стайлз разбирается с последним кусочком мозаики, ставя его на место.
– Да. Пускай она полукровка, но она настоящая волчица. И она придет, чтобы убить Ричарда, даже если это будет стоить ей жизни, – Питер восхищен ей и не скрывает этого. – Она на нашей стороне, Стайлз, ты можешь доверять ей, она защитит Дерека, она поможет нам.
– Ты больной, – неверяще качает головой Стайлз, испытывая странное, необъяснимое разочарование, – и ты подлая, изворотливая тварь, Хейл, но кое-чем я все-таки обязан тебе, поэтому ты поживешь пока… Но не думай, что я принял тебя. Одна ошибка – и ты сдохнешь как собака, обещаю.
Питер хмурится вместо того, чтобы радоваться, что Стайлз убрал его с прицела и не собирается сейчас убивать. Он не успевает задать вопрос, как парень говорит сам:
– Ты спас Джексона в тот раз, не дав ему умереть. И, знаешь, Питер, я нахожу это крайне забавным, – Стайлз копирует безумную волчью ухмылку, от чего волк нервно сглатывает. Похоже, ему уже не так весело, а вот Стайлзу напротив. – Ричард рассказал мне одну очень увлекательную историю об одном волке и главе клана. Как же их звали? – он изобразил наигранную задумчивость, чтобы попытать Питера чуточку дольше. Тот так смешно глядел на него с плескающимся в глазах ужасом осознания. – Ах, кажется Питер и Доминика. А как же они назвали сына?.. Точно! Джексон!
Питер опешил – раскрыл пасть, округлил глаза, опустил уши. Стайлз пребывал в мрачном восторге. Но долго насладиться триумфом ему не дали – из леса донесся чей-то вой. Питер мигом подобрался, вздыбил шерсть и прорычал сквозь стиснутые клыки:
– Ррричарррд.
– Где он? – взволновано спросил Стайлз, неотрывно следя за реакцией волка и боясь упустить хоть малейшую, незначительную деталь. Потому что он не доверял Питеру, он допускал, что тот может солгать.
– Где-то в горах, – Питер нахмурился. И тут раздался ответный вой, куда ближе, будто бы за спиной, и этот вой заставил волка и Стайлза ощутить легкую, холодящую дрожь, проскользнувшую от завибрировавшей под ними земли вверх по позвоночнику.
– Дерек, – Стайлз выхватил из-за пояса аконитовый кинжал, схватил Питера за лапу и, не слишком парясь из-за осторожности, выковырял пулю. Волк заревел, оскалился, но даже не дернулся. – Вставай! – приказал он ему, и Питер послушался. Пока он пытался опереться на больную лапу, стремительно регенерировавшую, Стайлз проворно и быстро забрался на его спину и ухватился покрепче за гриву.
Питер бросил на него недовольный взгляд, “Королева” надменно глянула на своего раба снизу вверх, но времени вступать в очередной диспут у них не было. Нужно было как можно скорее добраться до Дерека, пока тот не сцепился с Ричардом в их последней, смертельной схватке.
***
Выбор. Иногда мы делаем его неосознанно, необдуманно, доверяясь сиюминутному порыву, интуиции. А иногда на принятие решения требуется не пара секунд, а минуты, часы, дни, недели, месяца, года. Бывает, проходит вся жизнь, а выбор так и не сделан.
Стайлз не хотел делать свой выбор, ясно? И вряд ли даже бесконечность спустя что-то изменится, потому что проблема не в том, что у него нет времени. Он не хотел проснуться завтра и обнаружить, что привычный мир кончился. Что все его друзья мертвы, Бейкон-Хиллз сравнен с землей, а они с Дереком прячутся где-то на другом конце света, и это не самые худшие картины будущего, терзающие Стайлза.
Но еще больше он не хочет терять Дерека, и даже перспектива всю жизнь прятаться с ним, быть постоянно в бегах, не иметь права на отдых, на ошибку, не кажется таким уж приговором, ведь они будут вместе… Но потом он вспоминает про отца, Скотта, Лидию и… и не знает, что ему делать.
Поэтому он стоит, как вкопанный, и безучастно смотрит, как Ричард, хрипя и захлебываясь кровью, отбивается от хромающего Дерека, все равно атакующего его, загнавшего его в угол, и Стайлз думает, что мог бы спасти его, если бы он попросил… Но Ричард этого не хочет. Дерек тоже не просил Стайлза его спасать, и Стайлз просто… ждет, что кто-то сделает выбор за него.
Ричард знал, что Дерек не один, поэтому увел его сюда, к скалистым горам, где им никто не мог помешать. Дерек не мог запретить щенкам не лезть в свое дело, у него был очень буйный бета Скотт, не желавший бездействовать тогда, когда кому-то угрожала опасность. Это было довольно забавно. Дерек был вожаком стаи, которая даже не была его стаей, а их настоящий вожак, Скотт, ждал, наверное, милости от природы, продолжая играть в альфу под прикрытием.
Куда подевались охотники и Кален, Стайлз не знал. Он чудом нашел волков только по пульсации связи между ним и Дереком. И стал свидетелем того, чего хотел бы никогда не видеть – как Дерек и Ричард пытаются убить друг друга, и это не было агрессивной сворой, как в тот раз с Питером, это было чем-то намного хуже и намного страшнее. От их яростного рева, хруста ломающихся костей и треска разрывающихся сухожилий кровь стыла в венах, Стайлз оцепенел, окаменел, не мог пошевелить ни единым мускулом, будто тело ему больше не принадлежало. Он застрял между сном и реальностью, в приступе сонного паралича, и охвативший его ужас был единственным, что он способен был чувствовать: во рту один песок, горло дерет от сухости, голова разрывается от ударов гонга, кипящая от адреналина кровь плавит сосуды, руки и ноги как набитые ватой, а спина сведена в таком спазме, что невозможно глубоко вздохнуть, приходится только судорожно глотать ледяной воздух, пронзающий горящие огнем легкие. Его мокрые, вспотевшие пальцы сильнее сжимают ствол опущенного вдоль ноги заряженного и взведенного пистолета.
Вдох – выдох. Стайл сосредотачивается на своем дыхании изо всех сил. Вдох – выдох. Это единственное, что ему нужно сейчас, что может помочь. Он, наконец, закрывает глаза, и уже не видит, как Дерек раздирает клыками глотку своего отца, который столько лет защищал и оберегал его, боролся за его жизнь с самого его рождения, воспитал его таким достойным, хорошим человеком… волком. И после всего, что случилось, наверное, смерть от клыков своего сына это лучшая смерть, которую Ричард действительно заслужил.
Слезы жгут глаза, выжигают веки, плавят белки. Они текут по бледным щекам, холодя кожу, и мерзко капают за ворот. Стайлз думает, что он должен был вмешаться. Объяснить Дереку, что его отец вовсе не хочет убить его, что Ричард пытается его спасти, а им нужно попытаться спасти его, но где-то краем сознания он знает, что они все равно ничего не смогли бы сделать. Ричард давно сорвался, уже больше семи лет, и каждый день он страдал, мучился, боролся с подступающим, преследующим его по пятам безумием. Он не мог вернуться обратно. Оттуда, где он существовал все эти годы, никто и никогда не возвращался.
Стайлз мысленно благодарит Ричарда за все и молит о том, чтобы тот нашел, наконец, успокоение. Когда он открывает глаза, то видит, что Дерека уже нет. Ричард лежит темной, неподвижной тенью, и Стайлз боится подойти к нему, он не хочет видеть его… таким. Поэтому он не двигается с места и ищет глазами Дерека. Вспоминает о связи, тянется к нему и… ухает в бездну. Он вздрагивает, мигом покрывается холодным потом, просыпается, выныривая из морока, и его настигает вторая волна ужаса, потому что… он ничего не чувствует. Совсем ничего. Будто Дерек… но его нигде нет. Стайлз бросается бежать, сам не зная куда, он зовет его по имени и выглядывает движение среди стволов деревьев, но в темноте не разбирает ровным счетом ничего.
Откуда-то слева вылетает Скотт. Он первым добрался до них, учуяв запах крови.
– Стайлз! – в его голосе и облегчение, и радость, и тревога, потому что…
Стайлз резко останавливается, загнанно дышит, глядя на оборотня, утопая в беспокойстве во взгляде его золотых, светящихся глаз. Скотт не успевает больше ничего спросить.
– Уводи всех… Скотт, быстро уводи всех… – только успевает прохрипеть Стайлз и бежит дальше. Скотт слушается. Не потому, что Стайлз его альфа, а потому что он чует запах ужаса, которым пропитан перепуганный до смерти парень, от макушки до пят, и этот запах подгоняет Скотта лучше летящих в спину стрел и пуль охотников.
А Стайлз продолжает искать Дерека. Пару раз он бросает взгляд на просвечивающую сквозь кроны деревьев полную, идеально круглую Луну, равнодушно светящую со звездного, морозного январского неба… сегодня Новый Год по старому, юлианскому календарю. И, кажется, Стайлз начинает понимать, что только что произошло.
Его время вышло.
Он находит Дерека в ведьмином оплоте – его привели сюда следы крови, которые тот оставляет за собой. Волк чернеет огромной тенью где-то за отсвечивающими серебряными стволами деревьев, бредет, едва переставляя лапы. Он регенерирует, но слишком медленно, если бы Ричард смог продержаться еще немного, еще чуть-чуть… Они оба балансировали на грани. Только Ричард сорвался первым, а Дерек теперь изо всех сил хватался за острый край.
Стайлз медленно подходит. Волк оборачивается на него, слабо скалится, едва слышно рычит, скаля окровавленные клыки, и парня охватывает еще одно жуткое чувство дежавю. Он вспоминает лофт, сорвавшегося Дерека, который пытается его убить, только вот это не был Дерек. И сейчас перед ним не он.
Дерека больше нет.
***
Все происходит как во сне. Мутно, вязко, неизбежно. Все происходит так… медленно. Время будто бы растягивает свои мгновения до дурной бесконечности, в которой теряется весь мир… и Стайлз.
Стайлз ничего не делает, просто смотрит. Видит, как вздрагивает Дерек и успевает удивленно оглянуться, не понимая еще, что случилось. Он опускает голову, и шипящая, горящая, точно подожженный спирт, кровь капает с его морды на траву. Течет. Льется.
Волк не падает. Все еще стоит. И у Стайлза мелькает мысль, что он промахнулся. Ведь когда-то глазомер и правая рука должны ему изменить, это исключение лишь подтверждает правило, что он не умеет мазать. Сердце взволновало колотится от затаенной, растущей надежды.
И тогда все обрывается. Стайлз просыпается. Моргает. Слышит, с каким гулким звуком тяжелое тело падает на землю. Следом из его опустившейся руки выскальзывает пистолет.
Стайлз бежит, не чуя собственных ног, заплетаясь в них, путаясь в не пускающих его папоротниках, он рвет их листья, вырывает их с корнями, потому что ему нужно как можно быстрее оказаться рядом с Дереком, успеть… Только бы успеть.
Он падает рядом с ним на колени. Волк тяжело дышит, раскрыв пасть, Стайлз гладит и гладит его, и волчья кровь на его руках светится, отражая мертвецкий свет Красной Луны. Дерек смотрит на него. Видит. Слышит.
– Все хорошо, – говорит ему Стайлз, проводя снова онемевшей рукой по мягкой волчьей голове. – Все хорошо, Дерек. Я рядом. Все хорошо.
Он не плачет. Нет. Просто не может. Он еще не верит, что сумел спустить курок. Не верит, что попал, куда целился – прямо в голову. Не верит, что это конец.
Дерек очень сильный, поэтому секунды множатся в десятки, его организм восстанавливается, борется, и он еще дышит. Еще узнает его.
Сначала волка начинает трясти, и зрачки под полузакрытыми веками расширяются. В их черных бездонных омутах отражается бледное, как смерть, лицо его перепуганного, несчастного мальчика. Он хочет сказать ему что-то, что-то очень важное, что не дает ему покоя, вертится на самом кончике языка, но… не успевает.
Ресницы чуть вздрагивают. Взгляд замирает и стекленеет. Из пасти больше не вырываются клубы пара, и горячая кровь, хлынувшая изо рта и растекшаяся вокруг, стремительно стынет.
– Нет, нет, нетнетнет… – шепчет Стайлз, едва справляясь с прерывающимся дыханием – он не мог дышать из-за рвущихся наружу рыданий, раздиравших его на куски, на части, на атомы, ему казалось, что если он даст этим безумным воплям вырваться наружу из сжимающейся в удушливом спазме глотки, он умрет. Пока он чувствовал эту жгучую, отравляющую, точно аконит, агонизирующую боль каждой клеточкой своего дрожащего тела, он знал, что еще жив. Это осознание, почти призрачное присутствие, теплилось где-то на краю его меркнущего сознания.
Он перестал ощущать трясущиеся пальцы, зарывавшиеся снова и снова в густую шерсть в попытке достать до кожи, чтобы найти так необходимое ему сейчас тепло, но чем глубже уходили пальцы, тем холоднее становилось. На сердце.
– Нет. Нет. Нет, – повторял он свою мантру раз за разом, ухватываясь в отчаянной попытке собраться с мыслями за это слово, он не хотел сдаваться, нет, он не мог сдаться, только не сейчас. Только не…
