Текст книги "Сладкая отрава (СИ)"

Автор книги: afan_elena

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

– Кто-то, помнится, говорил, что я вкусная? – парирует она.

– Осторожнее, женщина, – наигранно строжится Гейл, но его пальцы уже массируют складки ее тела, принося сладость. – Я могу ведь и подмять тебя под себя прямо сейчас.

Примроуз прикрывает глаза, растворяясь в ощущениях его проникающих пальцев.

– Ммм… заманчиво, – бормочет она, – но нет…

Большой палец Хоторна перемещается на одно из самых чувствительных мест на теле девушки и принимается массировать его, слегка надавливая. При этом губы Гейла не отрываются от ровного живота жены, покрывая ее десятками поцелуев.

Наконец Прим больше не в силах держаться на ногах от его ласк и буквально обрушивается вниз, но Хоторн тут же подхватывает девушку, не позволяя упасть. Примроуз оказывается прижата к стене мускулистыми руками и, кажется, если он не остановится, она вот-вот потеряет сознание.

– Хватит с тебя на сегодня, – говорит Гейл, но его жена недовольно качает головой.

– Хочу еще, – заявляет она, и её глаза как будто затуманиваются.

– Ненасытная! – хмурится Хоторн.

– Знаю, – шепчет она, выгибаясь, как кошка.

Парень выключает воду и распахивает дверцы душевой кабины. Их тела мгновенно покрываются мурашками. Гейл словно ребенка, выводит жену из душевой, поддерживая рукой. Целует в шею и вытирает девушку мягким махровым полотенцем. Сначала руки, затем шею и спину, затем ноги, вновь опустившись перед ней на колени.

Подхватив жену на руки, парень переносит ее в спальню, усаживает на край кровати. Бог знает, в который раз за вечер Хоторн снова опускается на колени, будто бы выражая покорность. Для него она – неожиданно открывшийся мир, которого он не замечал. Отважная, волевая, но вместе с тем хрупкая и ранимая в его сильных и опытных руках. Он никогда не причинит ей вреда и не даст ее в обиду. Он искал ее долгие годы, а она понимает это и старается доверять ему.

Поглаживая ее бедра, он снова тянется за поцелуем. Затем его шея получает порцию нежных прикосновений, подаренных влажным и теплым языком, и несколько легких, мимолетных поцелуев жены, а он гладит ее снова и снова: ключица, грудь, живот. Его теплые руки подталкивают ее, повелевая опуститься на спину, а сам он подвигается ближе, оказываясь между ее раскрытых ног. Прим сладко мурлычет, когда его губы прикасаются к ее заветному бугорку, и он проводит по нему языком. Яростный стон вырывается из ее груди, а ноги приподнимаются выше, раскрываясь навстречу мужу. Парень притягивает девушку за бедра ближе к себе и принимается языком ласкать самое заветное место.

– Тише, женщина, – шепчет он, когда она слишком сильно выгибается, случайно отползая дальше. – Не убегай от меня, не надо.

Немного приподнявшись, она увлекает его за собой в долгий поцелуй. Девушка хочет, чтобы его лицо находилось рядом с ее, чтобы их губы соприкасались, а языки снова сплетались воедино.

– Не могу больше… – хрипло шепчет Прим. Ей кажется, что муж смеется в ответ. – И не смешно, – строго добавляет она.

– Сладкая и вся моя, – отвечает Хоторн всего в сантиметре от ее уха.

Они немного передвигаются к центру кровати, и он тут же нависает сверху. Гейл приглушенно стонет, когда жена целует жилку на его шее, затем проходит по ней языком до мочки уха, а потом прикусывает последнюю.

Гейл шепчет жене что-то нежное на ушко и устраивается между ее стройных ног, разводя их в стороны. От его очередного прикосновения она на секунду перестает дышать. Сердце колотится, ладони потеют. Одна его рука ложится на бедро девушки, а дыхание Хоторна такое горячее и обжигающее, что Прим кажется, что на коже останутся ожоги.

Их губы сливаются в долгий и полный чувств поцелуй, когда она чувствует как муж, стараясь доставить ей как можно больше удовольствия, несколько раз проводит своим естеством там, где недавно развлекался его язык, повторяя это движение несколько раз. Синие глаза Прим заслонила пелена возбуждения: ее веки расслабленно опускаются, вздрагивая от яркости ощущений.

– Можно? – зачем-то спрашивает Гейл, но жена лишь облизывает губы, сама выгибаясь ему навстречу и позволяя проникнуть во влажное тело.

Движения плавные, медленные, аккуратные, будто он боится, что она вот-вот сломается. Их губы находятся на расстоянии нескольких миллиметров, руки сплетены, лбы соприкасаются, и этого вполне достаточно для обоих.

Толчки мягкие и плавные. Они оба, и он, и она периодически постанывают от накативших ощущений.

– Я не хрустальная, Гейл, – с трудом выдавливает Прим, пытаясь быстрее двигать бедрами, жадно покрывая поцелуями его лицо.

Хоторн увеличивает темп. Стоны становятся громче, объятие более грубыми. В какой-то момент Примроуз начинает кричать в голос, но его это не пугает: она выкрикивает его имя и умоляет не останавливаться.

Еще несколько решающих движений, и он уже с громким и пронзительным стоном заканчивает начатое, наваливаясь всем телом на уже притихшую жену. Он принципиально не выходит из нее: еще чуточку, еще немного, ведь так хорошо…

Хоторн опускает голову и вдыхает носом аромат ее волос. Жарко, все еще жарко…

– И все-таки это не мыло пахнет, а ты, – слабым голосом шутит он.

– Если я пахну тобой, то я не против, – улыбается удовлетворенная Прим.

Он проводит пальцем по ее губам, а затем оставляет на них легкий поцелуй.

Они лежат вдвоем, рядышком, он обнимает ее сзади, бережно укрывая одеялом. Проводит языком за ушком и целует в макушку. Воздух вокруг пропитан ароматом их любви, а они мирно посапывают в объятьях друг друга.

Он и она.

Две половинки одного целого.

Вот и вторая глава “pov автора” как я и обещала :)

Оставляйте отзывы и жмите “нравится” :) :))

Фанфик близится к завершению – ищу интересные идеи и заявки: поделитесь, кому не жалко :)

========== Глава 41 ==========

Комментарий к Глава 41

включена публичная бета!

заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

Все еще улыбаясь, я поднимаюсь на порог собственного дома.

Увлеченный своими мыслями, я не придаю достаточного значения тому, что для жилища, в котором столько лет не было хозяина, дом выглядит слишком ухоженным. Крыльцо чистое, в трех подвесных горшках растут мелкие радужные цветы, а стекла отражают закатные лучи так ярко, словно кто-то недавно смыл с них следы недавних дождей.

Нажимаю на ручку и толкаю дверь: она распахивается без единого скрипа. Вхожу внутрь и включаю свет. В моем доме чистота и порядок: я ожидал увидеть толстый слой пыли на каждой поверхности, а меня встречают свежие занавески на окнах и корзина с фруктами, выставленная посреди стола.

Меня здесь ждали.

Так и хочется обойти весь дом, чтобы проверить – везде ли так прибрано, но решаю оставить осмотр на утро. Слишком многое приключилось за сегодняшний день. Утро вечера мудренее.

Укладываясь в кем-то аккуратно заправленную постель, я переворачиваюсь на бок, выискивая удобную позу, и неожиданно замечаю длинный темный волос, лежащий на соседней подушке. Когда первое удивление проходит, я пытаюсь найти причину его появления здесь и не нахожу ни одного разумного объяснения, кроме как то, что Китнисс спала на моей кровати, пока меня не было. Это странно. Но вместе с тем волнующе приятно.

Перекладываюсь на другую подушку и стараюсь уловить остаток привычного запаха бывшей жены. Его нет, но я все равно засыпаю, представляя, что обнимаю ее, уткнувшись носом в тонкую шею.

***

Меня будит странное чувство, что я в комнате не один. Приподнимаю голову, осматривая залитую утренним светом спальню, но не нахожу ничего необычного. Снова ложусь и пытаюсь уснуть. Не выходит: усталость вчерашнего дня отступила, и приятное волнение в ожидании нового дня дает о себе знать.

Где-то рядом раздается шорох – теперь я уверен, что и в первый раз мне не показалось. Сажусь в кровати и, облокотившись на ее спинку, жду, когда незваный гость выдаст себя. Несколько минут ничего не происходит: я единственный, кто есть в этой комнате, однако неожиданно из-за кровати выглядывает темная макушка ребенка.

Мальчик медленно высовывает голову, собираясь взглянуть на меня и, скорее всего, снова спрятаться, но внезапно встретившись с моим взглядом, замирает.

Мое сердце подпрыгивает от неожиданности и вместе с тем утопает в нежности. Голубые глаза мальчика тоже внимательно изучают меня, и, вероятно в числе прочего, ребенок прикидывает возможное наказание за проникновение на чужую территорию.

– Привет, – ласково говорю я и поднимаю вверх обе руки, показывая, что не собираюсь на него нападать. – Тебя зовут Колин?

Сузив глаза, мальчик встает наконец в полный рост и, подбоченившись, строгим голосом отвечает:

– Так точно, мистер. Я – Колин Мелларк, – не без гордости говорит он. – А вы тот, кто вчера напал на дядю Гейла?

Меня коробит от официального тона, с каким ко мне обращается родной сын, невольно защищая Хоторна.

Аккуратно, стараясь не напугать малыша, я откидываю с себя одеяло и спускаю ноги на пол. Колин наблюдает за каждым моим движением.

– Приятно познакомиться, Колин. А я – Пит Мелларк, – произношу я негромко. – Твой отец.

Я ожидал, что сын испугается и убежит или, может, расчувствуется и бросится мне на шею. Однако мальчик остается на месте: он хмурится и, сложив маленькие руки на груди, безапелляционно заявляет:

– Вы врете, мистер. Мама говорит, что врать плохо, – сообщает он, а поразмыслив, добавляет, – кроме особенных случаев.

Мне кажется, я еще никогда не был настолько растерян: как себя вести и как убедить Колина, что я говорю правду?

– Почему ты думаешь, что я вру? – осторожно спрашиваю я.

Ребенок смеряет меня снисходительным взглядом и объясняет, будто я не понимаю очевидных вещей:

– Мой отец живет в Дистрикте номер два, и он не может оттуда уехать. А вы здесь, так что вы – не он, – констатирует мальчик.

В душе появляется горько-сладкое чувство от того, что мой сын знает правду: Китнисс не солгала ему о том, что я их бросил или еще хуже – умер; хотя, признаться, я опасался чего-то подобного с ее стороны.

Колин не знает, что я вернулся – я никого не предупреждал. Как быть?

– Так и будешь стоять? – спрашиваю я. – Не хочешь присесть?

Хлопаю рукой по кровати рядом с собой, а ребенок, наклонив голову в до боли узнаваемом жесте своей матери, размышляет над моим предложением. В итоге, оценив свои шансы на побег в случае чего, Колин садится на край кровати: далеко от меня, зато максимально близко к входной двери.

– Я не обманываю тебя, – начинаю я, обращаясь к ребенку. – Я действительно жил во Втором, но много и долго работал там, после чего мне разрешили вернуться к тебе и к твоей маме.

Колин внимательно слушает, не перебивая меня, а я пользуюсь случаем и рассматриваю мальчика. Невысокий для своего возраста, широкоплечий. Мне вчера не показалось: лицом он – копия Китнисс. И жесты… это сложно описать, но поворот головы, взгляд исподлобья, привычка хмурить брови – во всем сквозит сходство с матерью. От меня у сына только небесно-голубые глаза. Больше ничего.

– А кем вы работали во Втором? – неожиданно заинтересованно спрашивает меня ребенок.

– Колин, ты можешь обращаться ко мне на «ты», – говорю я. – И я работал строителем: сначала в шахте, потом строил настоящие дома…

Я замолкаю, когда вижу победную улыбку мальчика.

– Вы, то есть ты, точно врешь, – заявляет Колин.

– Почему? – удивляюсь я.

– Мой отец – пекарь! – уверенно заявляет ребенок. Голос мальчика довольный, словно ему полагается конфета за сообразительность.

– Я не вру… – пытаюсь оправдываться я, но меня прерывает громкий и настойчивый стук в уличную дверь.

– Колин, ты здесь? Пит, открой! – Китнисс не на шутку встревожена, ее крик разрывает утреннюю тишину.

Мальчик подскакивает на месте и испугано шепчет:

– Ой, мы с тобой попались.

Мне приятно, что внезапно Колин произнес «мы», хотя он все еще не верит, что я его отец.

– Ты не сказал маме, куда пошел? – спрашиваю я, поднимаясь с кровати, и протягиваю сыну руку.

Малыш смотрит на мою раскрытую ладонь и отрицательно качает головой.

– Мама говорит, чтобы я не трогал чужих людей, – делится он.

– Ах, ну если мама говорит… – вздыхаю я.

Мы вместе спускаемся по лестнице: я впереди, сын следом.

– Вообще-то, я часто здесь играю, – говорит Колин, – не знаю, чего это мама расстроилась…

Он не заканчивает свою мысль, потому что я успеваю открыть входную дверь, и Китнисс врывается внутрь. Едва удостоив меня взглядом, она кидается на колени перед сыном и, осматривая, ощупывает его.

– С тобой все в порядке? – с истеричными нотками в голосе спрашивает она. – Ты напугал меня, Колин! Не смей больше так делать! – кажется, ее испуг отступил, сменившись злостью.

Мальчик пристыжено смотрит в пол, выводя носком правой ноги рисунки за своей спиной.

Я наблюдаю за Китнисс и сыном и чувствую себя неприятно лишним.

– Не представишь нас? – обиженно спрашиваю я.

Бывшая жена смотрит на меня снизу вверх и, наклонив голову, хмурится. «Колин делает так же», – думаю я.

Китнисс встает на ноги и, удерживая сына за руку, тихо произносит:

– Пойдемте в гостиную, надо поговорить.

Я иду следом за своей семьей, а войдя в комнату, всерьез начинаю думать, что ошибся домом. Моя гостиная напоминает игровую: в углу притаилась расправленная палатка, рядом с окном стоит заляпанный красками маленький мольберт, а вокруг него валяются листы с корявыми детскими рисунками. На ковре, на полке камина и даже на диване нашли приют игрушки самых разных цветов.

Колин садится прямо на ковер, но Китнисс одергивает его, настаивая, чтобы он занял место на диване. Я пристраиваюсь рядом. Сладкое волнение переполняет душу: мы все втроем так близко, рядом. Мог ли я мечтать об этом?

Китнисс бросает на меня обеспокоенный взгляд, словно ища поддержки в предстоящем нелегком разговоре. Для меня очень необычно, что ей требуется моя помощь: помнится, эта девушка отвергала мои попытки быть нужным ей. Морщусь – теперь уже далекие, но от того не менее противные воспоминания пытаются испортить волшебный момент. Я не позволю.

– Колин, – начинает Китнисс, – я хочу тебя кое с кем познакомить…

Мальчик рассеянно кивает, дергая ногами – очевидно, что он жаждет скорее сбежать поиграть, а не выслушивать нотации матери.

– Это, – она указывает на меня, – твой папа.

Ребенок наконец превращается во внимание и переводит удивленный взгляд с матери на меня и обратно. По глазам вижу – он сомневается.

– Мама, он – строитель… – пододвинувшись ближе к Китнисс, Колин громким шепотом сообщает ей великую тайну.

Девушка удивленно смотрит на меня: вспоминаю, что мы с ней толком даже не поговорили… Хотя уже умудрились заняться любовью. У нас все не как у нормальных людей!

– Я все еще немного пекарь, – улыбаясь, говорю я, стараясь разрядить обстановку.

Китнисс спокойно кивает, принимая новую информацию, а вот ребенок куда более подозрителен.

– Чем докажешь? – спрашивает он.

Растерянно развожу руками, почти признавая свое поражение, как вдруг мне приходит в голову свежая мысль:

– Хочешь, я испеку тебе что-нибудь? – спрашиваю я.

– Да! – не задумываясь, выпаливает Колин. – Что-нибудь сладкое-сладкое!

– Тебе нельзя много сладкого, – напоминает ему Китнисс, теребя темные волосы сына.

Он разочарованно вздыхает, но соглашается:

– Тогда, что-нибудь такое сладкое, чтобы мне было сладко, а маме нет, – предлагает он.

И я, и Китнисс непроизвольно улыбаемся – хитрый растет мальчуган.

– Хорошо, Колин, – говорю я, – но тогда твоей маме придется пойти со мной на кухню и помочь мне готовить.

Девушка удивленно вскидывает брови, но не спорит. Оставив ребенка в гостиной, мы с ней перемещаемся на кухню.

Первое время висит неловкая тишина. Я, не зная, что сказать, молчу, доставая все необходимое для теста, а Китнисс сидит на стуле и пальцем рисует узоры на столешнице.

– Это здорово, что дом не пустовал, – пытаюсь начать разговор, пока высыпаю муку на стол. – И продукты в холодильнике, и… ты спишь в кровати наверху…

Щеки Китнисс вспыхивают, словно я поймал ее на месте преступления.

– Как ты узнал?.. – начинает она. – А впрочем, ладно…. Знаешь, Пит, – с трудом говорит она, – извини, что я не убрала игрушки Колина, – мы не знали, что вернется хозяин дома.

Меня коробят ее слова.

– Мне не мешают игрушки, и ты такая же хозяйка здесь, как и я, – произношу я. – Ты моя жена.

– Нет, – помрачнев, спорит Китнисс. – Ты развелся со мной. Разве забыл?

Она отворачивается от меня, мнет в руках подол своего платья. Я бегаю глазами туда-сюда и пытаюсь понять, какие мои слова способны ей все объяснить.

– А ты бы вышла за меня замуж? – неожиданно даже для самого себя спрашиваю я. – Снова?

Китнисс резко оборачивается, сверкая глазами, в которых стоят слезы.

– Не шути так, Пит! – зло говорит она. – Это ни капельки не смешно!

Девушка встает со стула, явно намереваясь уйти, но я бросаюсь к ней. Даже не думая о том, что мои руки перепачканы в муке, я хватаю ее за плечи, заставляя остаться.

– Пожалуйста, Китнисс, – прошу я. – Дай мне шанс! Дай нам обоим шанс…

Она смотрит на меня своими серыми глазами, дрожит и все-таки начинает плакать. Я притягиваю ее к себе, а Китнисс утыкается носом мне в шею, и ревет, не сдерживая себя. Видимо почувствовал неладное, на пороге кухни появляется Колин.

– Эй, отойди от мамы! – требует он, стараясь протиснуться между нами. – Не обижай ее!

Китнисс отстраняется и, присев на корточки, произносит:

– Все в порядке, родной, твой папа не обижает меня. Уже нет… – добавляет она.

Я провожу рукой по волосам, оставляя на них белые следы. Когда я мечтал о том, что вернусь в Двенадцатый, то почему-то не думал как именно собираюсь мириться с Китнисс. Перспектива получить свободу была слишком эфемерной, чтобы стоило беспокоиться о дальнейшем. И вот я здесь: Китнисс плачет, сын не верит мне.

Мне не приходит в голову ничего лучше, кроме как присесть рядом с теми, кого я люблю. Мы все на одном уровне: Китнисс не перестает всхлипывать, Колин косится то на меня, то на мать, а я сам решаю, что сейчас, именно сейчас, должен произнести самые важные слова.

– Колин, я не обижаю твою маму, – честно говорю я. – Я люблю ее, очень люблю. – Я смотрю в глаза Китнисс, стараясь, чтобы она поняла, что мои слова идут от сердца. – Ты и она – самое важное и самое ценное, что у меня есть в жизни. Я совершил много ошибок в прошлом, я… был болен, но я поправился… – запинаюсь, не желая омрачать свое признание ложью. – Почти поправился, – уточняю я. – Я готов сделать все, что угодно, только бы ты, Китнисс, простила меня, – я уже говорю лично с ней, слова льются легко, освобождая томящееся сердце. – Я люблю тебя. Больше жизни люблю! Не прогоняй, не отталкивай…

Китнисс молчит, уже не плачет. Колин неловко стоит между нами, понимая, что взрослые говорят о чем-то важном.

Молчание девушки затягивается, и с каждой утекающей секундой, мне становится все больнее. Я открылся перед ней, вывернул душу, не получив взамен ни слова.

– Не торопи меня, Пит, – тихо произносит Китнисс, спустя бесконечные несколько минут. – Я не знаю, что чувствую к тебе.

Вот так просто.

Она не знает.

Поднимаю глаза, всматриваясь в ее лицо: Китнисс не врет – ее слезы искренние. Она запуталась.

Я понимаю ее и не осуждаю.

– Только останься со мной? – прошу я.

Китнисс отводит взгляд, проводит рукой по волосам Колина.

– Куда я денусь? – грустно отвечает она. – Колину нужен отец… Хотя бы сейчас.

Спустя какое-то время мы поднимаемся наконец с колен и возвращаемся к тому, с чего начали: ребенок скрывается в гостиной, увлеченный катанием машинки, я готовлю, а Китнисс сидит на стуле и молчит.

Не решаюсь больше заговорить, не хочу снова расстроить девушку – вероятно, для одного раза признаний и так слишком много.

***

– Папа? – Колин пробует это необычное для него слово. – А ты научишь меня готовить такие же булочки? – спрашивает он.

Я киваю, решаясь впервые в жизни коснуться сына. Протягиваю руку и повторяю жест, который уже видел у Китнисс: глажу ребенка по волосам. Они мягкие, легко скользят сквозь пальцы. Малыш не отстраняется, а наоборот улыбается.

– Конечно, научу, – соглашаюсь я. – Я научу тебя всему, что ты захочешь!

Китнисс тихонько сидит на своем месте, поглядывая на нас и надкусывая очередную, четвертую по счету булочку. Я не знаю, какие мысли роятся в ее голове, но хотя бы она больше не плачет и не пытается уйти, забрав с собой сына.

– Ты уже был у пекарни? – спрашивает она, а я от неожиданности чуть не давлюсь горячим чаем.

– Нет… – медленно отвечаю я, – еще не успел.

– Некуда там идти, – сообщает она чуть мягче, – на ее месте построили новый магазин… Мне жаль…

Она прикусывает губу, видимо, жалея, что завела разговор о моей семье.

«Она убила твоих родных!» – вспоминаю я фразу, произнесенную когда-то Сноу.

«Это неправда», – повторяю я сам себе.

– У моей семьи есть… могила? – спрашиваю я у Китнисс, и она кивает.

– Да… Если хочешь, я могу сходить туда с тобой…

Едва заметно качаю головой, соглашаясь. Мне нужно побывать там, мне нужно сказать им «до свидания», пусть я и опоздал почти на шесть лет.

***

Я стою перед надгробьем, на котором выгравированы имена моих родных: отца, матери и двух братьев.

Плачу. Беззвучно, горько.

С каждой слезинкой вытекает по частям боль, которую я носил в себе долгие годы.

Китнисс стоит рядом, прижавшись к моей спине. Ее руки сами собой обвились вокруг моей талии, но я даже не подумал, накрыть ее ладони своими. Слишком не готов я оказался к встрече со смертью – знал ведь, куда иду, и все равно…

– Мы поставили им памятник сразу после возвращения в Двенадцатый, – тихо произносит Китнисс, когда мы идем обратно в Деревню победителей. – Найти тела уже не было возможности, но мы решили, что память о твоей семье должна жить.

– Кто мы? – зачем-то спрашиваю я. Мне ведь все равно, что это меняет?

– Хеймитч первый предложил, а твоя… его подружка, – поправляет себя Китнисс, – поддержала эту идею.

– Ты все еще ревнуешь меня к Клариссе? – глухо спрашиваю я, потирая глаза.

– Наверное, – тихо отвечает Китнисс.

– Почему? – я останавливаюсь, вынуждая и ее встать рядом. – Почему ты ревнуешь меня, если не любишь?

Наверное, я слишком расстроен из-за «встречи» с семьей, но сейчас я забываю о том, что обещал себе и ей не торопить события. Китнисс хмурится, ее глаза бегают туда-сюда, никак не желая останавливаться на чем-то одном.

– Я не говорила, что не люблю тебя, Пит, – наконец произносит она. – Все слишком сложно…

– Ты занималась со мной любовью! – настаиваю я. – Вчера! Всего лишь вчера, Китнисс, а сегодня ты говоришь, что не знаешь, что чувствуешь ко мне!

Я почти кричу. Мне больно. И снова одиноко.

Я не осуждаю Китнисс, но мне нужны ответы.

Мне нужна хоть какая-то определенность: слишком долго я не знал, что такое уверенность в завтрашнем дне.

– Я люблю тебя! – Китнисс тоже срывается на крик. – Я знаю, что чувствую, но ты сам… Я не нужна тебе, тогда зачем все эти признания?

Я чувствую тошноту, подступающую к горлу.

– Бога ради, Китнисс, почему, почему ты решила, что не нужна мне? Я не могу без тебя жить! Я не смог забыть тебя, даже после того, как Сноу пытал меня и травил ядом, заставляя ненавидеть тебя! – я произношу все на одном дыхании, хочу, чтобы она поверила мне. – Люблю тебя, люблю! – повторяю я.

Китнисс начинает плакать. Я не решаюсь прижать ее к себе.

– Не надо, Пит! – просит она. – Ну, пожалуйста, дай мне время! Не дави на меня… Я люблю тебя, но мы почти чужие…

– Почему ты так говоришь? – тихо спрашиваю я, мой голос не слушается.

– Ты любил меня, потом ненавидел. Теперь пришел и говоришь, что снова любишь… Я запуталась. Ты сам, Пит, запутался! – не прекращает она. – Просто давай оставим все как есть: я не хочу ни поцелуев, ни близости, ничего. Не торопи! Я должна сама решить, что мне делать со своей жизнью!

Прикрываю глаза. Больно.

У меня есть только «наша жизнь», а у Китнисс – «ее» и отдельно моя.

– Хорошо, – выдыхаю я. – Извини… И пошли домой – Колин ждет.

Отзывы и “нравится” ? :) :)

Без одной страницы триста )))))

И осталось всего несколько глав…

========== Глава 42 ==========

Комментарий к Глава 42

включена публичная бета!

заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

Китнисс и я минуем главную площадь Дистрикта, проходим несколько улочек, старательно избегая оказаться там, где некогда находилась пекарня. Мы не сговаривались, но оба чувствуем одно и то же: хочется отгородиться от лишней боли.

Оба храним молчание, не решаясь нарушить уединение друг друга. Так странно – знать, что Китнисс рядом и бояться сказать ей хоть слово. Фактически она меня отвергла. Или нет?

Я не знаю, что думать, в голове сумбур.

Китнисс сказала, что любит меня, но в тоже время потребовала держать дистанцию.

Мы с ней оба запутались.

Проходя мимо гостиницы, погруженный в свои мысли, я буквально налетаю на невзрачную женщину неопределенного возраста. Спешу извиниться и продолжить путь, но что-то в ее лице кажется мне знакомым – едва уловимое сходство с той девушкой, которую когда-то я считал лучшим другом.

Серые глаза женщины удивленно распахиваются при виде меня, но она почти сразу берет себя в руки и спешит пойти прочь.

– Постой! – кричу я вслед брюнетке и, коротко попросив Китнисс дождаться меня, бросаюсь вдогонку.

Я настигаю беглянку через несколько домов и, схватив за руку, поворачиваю к себе лицом. Я не верю своим глазам: темные волосы заплетены в неряшливую засаленную косу, на лице нет ни грамма косметики, а под глазами мешки от недосыпа и слез. На правой щеке девушки красуется отчетливый грязно-коричневый синяк.

Кларисса.

– Что с тобой? – выдыхаю я, не в силах сдержать внезапной боли в груди.

Как такое возможно? Она старше меня всего на несколько лет, но сейчас выглядит так, будто ей не меньше сорока. Та Риса, которую я знал, всегда трепетно относилась к своей внешности: даже в тюремной камере не ленилась мыть волосы, а теперь… Что произошло с ней с тех пор, как прекратилась наша переписка?

Я поднимаю руку и подушечками пальцев касаюсь ее щеки, провожу по контуру синяка.

– Кларисса, что случилось? – спрашиваю я.

При звуках своего имени девушка дергается, как он удара, и высвободив руку, отходит на шаг назад.

– Рада, что ты смог вернуться к семье, – произносит она, и я понимаю, что голос – единственное, что осталось от одной из самых красивых женщин, которых я знал.

– Кто тебя ударил? – спрашиваю я, чувствуя, как внутри поднимается ярость и желание наказать обидчика.

Кларисса растерянно качает головой.

– Спасибо, что спросил, но это только мое дело…

Я слышу позади чьи-то шаги и, обернувшись, обнаруживаю Китнисс, стоящую прямо за моей спиной. Ее взгляд обращен не на меня: все внимание бывшей жены направлено на Клариссу.

Девушки смотрят друг на друга и молчаливо о чем-то разговаривают. Внезапно Риса не сдерживается, и из ее глаз срываются слезинки, одна за другой. Делаю шаг, собираясь обнять и успокоить подругу, но Китнисс опережает меня: порывисто приблизившись к Рисе, она заключает ее в объятия. Несколько мгновений Кларисса сопротивляется, но спустя время все-таки сдается, обнимая Китнисс в ответ.

– Это он? – тихо спрашивает Китнисс. – Почему ты не пришла за помощью?

Риса молчит, только ее рыдания становятся громче. Чувствую себя явно лишним.

– Мне никогда не были рады в твоем доме, – грустно, но без упрека отвечает Кларисса.

Я удивлен поведением Китнисс и мне жаль Рису. Что знают они, и чего не знаю я?

– Риса, кто тебя ударил? – снова спрашиваю я. – Почему ты не пожаловалась Хеймитчу?

Девушка всхлипывает и сильнее прижимается к Китнисс, а та, положив подбородок на макушку капитолийки, заботливо гладит ее по голове.

– Это Хеймитч ударил ее, – тихо говорит Китнисс и, судя по тому, что Риса не спорит, это правда.

Сжимаю кулаки.

– Какого черта?! – зло ругаюсь я. – Риса, как так, вы же… пара?!

Кларисса отстраняется от Китнисс, спешно вытирая слезы.

– Какая теперь уже разница, Пит? – шмыгая носом, спрашивает она. – Сегодня вечером уезжаю отсюда, навсегда. Я пыталась прижиться здесь, старалась, чтобы Двенадцатый стал мне домом, но не вышло. Я чужая здесь!

Риса тараторит без умолку и все это время пытается остановить льющиеся слезы. Мы с Китнисс беспомощно переглядываемся, не зная, что делать.

– Куда ты собралась? – спрашиваю я. – Назад в Капитолий?

Кларисса, наконец, берет себя в руки и, пожимая плечами, говорит:

– Нет, меня там никто не ждет. Я еду в Четвертый – Финник обещал помочь мне найти работу. Кто знает, может там я смогу быть счастливой…

– А здесь? – перебиваю ее я. – Что случилось между тобой и Хеймитчем? Ты любила его!

– И сейчас люблю… – еле слышно отвечает Риса, – Только что толку? Я не смогла стать для него кем-то, кроме женщины, согревающей постель. А после того, как он, снова напившись… – Кларисса бросает затравленный взгляд на Китнисс и, тяжело вздыхая, заканчивает: – Хеймитч ударил меня и изнасиловал… Я больше не хочу так жить!

Моя бывшая жена вспыхивает, резко опуская глаза в пол. Кто как не она не понаслышке знает, что такое насилие со стороны близкого человека? Китнисс была беременна, когда я мучил ее, когда позволил желанию взять верх над разумом, склоняя ее к близости…

– Мне жаль, – тихо произносит Китнисс. – Я не знала, что у вас все так…

Риса криво усмехается, вытирая остатки слез.

– Мне не нужна твоя жалость… Сойка, – подумав, говорит она. – Я сильная, я справлюсь.

В этот момент мне кажется, что Кларисса как никогда похожа на Китнисс – стойкое нежелание принимать чью-то помощь, отчаянное стремление подавить в себе чувства и просто выжить. Существовать.

– Ты будешь писать? – спрашиваю я.

– Нет, Пит, – отвечает Риса. – Зачем? Мы не общались много лет. Я отвыкла открывать перед кем-то душу.

Мы все молчим. Мне хочется остановить Клариссу, попросить ее не уезжать, но что, если она права – ее ничего не держит здесь. Кроме Хеймитча. И именно от него она сбегает.

Прощаемся, я и Китнисс медленно отходим от Клариссы, а я все продолжаю оборачиваться, стараясь понять, через что прошла эта девушка: тот яркий свет в ее глазах, который притягивал, манил, обещал, что она будет самой счастливой на свете. Куда все это делось? Как удалось бывшему ментору спалить крылья этой красивой бабочки?

Между нами уже приличное расстояние, когда Риса окрикивает Китнисс по имени, просит вернуться. Бросив на меня озадаченный взгляд, Китнисс подходит к капитолийке, и та передает ей клочок бумаги, на котором буквально только что она написала послание для Сойки. Прочитав нехитрые строки, Китнисс меняется в лице и что-то спрашивает у Рисы. Я не разбираю слов, но испуганно сглотнув, бывшая жена кивает.

Девушки обнимаются на прощание, и Кларисса поспешно уходит прочь.

– Что она написала? – спрашиваю я, когда Китнисс подходит ближе.