Текст книги "Сладкая отрава (СИ)"

Автор книги: afan_elena

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

– Я хочу тебя…

Китнисс прерывисто дышит и, не задумываясь, кивает. Это самое волнующее приглашение, которое я только мог получить.

Чуть подвигаю Сойку к стене и заставляю наклониться вперед. Ее тело само подсказывает ей опереться руками на стенку и расставить ноги шире. Мгновение, и мы сливаемся в одно целое, жарко двигаясь навстречу вдруг другу. Я сжимаю ягодицы Китнисс, а она постанывает, выгибаясь в пояснице.

Движения ускоряются, шум воды закладывает уши. Я снова и снова толкаюсь вперед, растворяясь в ласковом теле.

– Пит, – зовет меня Китнисс, и я проскальзываю руками вперед, сжимая ее грудь.

В очередной раз, мир для меня – это она. Ее тело, ее голос, ее плавные покачивания в такт моим движениям.

Сойка достигает пика наслаждения на пару секунд раньше меня и замирает, позволяя мне тоже унестись на вершину блаженства.

Отдышавшись, я разворачиваю Китнисс к себе и целую в припухшие губы. Мое семя стекает по внутренней стороне ее бедер, и я аккуратно смываю все, поглаживая руками тонкие ноги.

Поднимаю жену на руки и выхожу из-под воды. Мы мокрые, с нас стекает влага, но, кажется, это не имеет значения. Китнисс прижимается ко мне, обхватив руками мои плечи, и нежно целует в шею.

– Я люблю тебя, – тихо шепчет она, я даже не уверен, что мне не послышалось.

Задерживаю дыхание, но понимаю, что не хочу сказать ничего подобного в ответ. Я не думаю, что люблю ее. Уже не ненавижу, но мои чувства к Сойке – не любовь. Страсть, влечение, все что угодно, но заветные три слова не срываются с моих губ.

Китнисс не поднимает на меня глаза, даже когда я укладываю ее в кровать. Наверное, она ждала, что я произнесу свое признание в ответ, но я упорно молчу, а она не переспрашивает.

Мы засыпаем, крепко обнявшись, и мне кажется, в какой-то момент влага на моей шее становится теплой. Китнисс плачет: беззвучно, искренне, но я делаю вид, что не замечаю этого. Между нами и так слишком много лжи, чтобы добавлять новую.

Просыпаюсь от странных раскатов громкого звука. Чем-то похоже на гром, только на окнах нет ни капли дождя. Темнота ночи озаряется слабыми вспышками света вдалеке. Вспоминаю, что в городе праздник: капитолийцы любят гулять с размахом и до утра.

– Фейерверки, – бурчу я, потягиваясь на своем месте.

Жена сопит рядом, обнимая во сне живот. Накрываю ее руку своей, сплетаю наши пальцы. От моего движения Китнисс просыпается и, зевнув, поднимает голову.

– Привет, – говорит она, а я улыбаюсь.

– Виделись уже, – шепчу я.

Облизываю губы и тянусь к ней за поцелуем. Сойка не ожидала этого, мгновение она не отвечает, но потом все-таки открывает губы, пуская меня к себе. Мы снова целуемся, снова гладим друг друга. Нежность перерастает в страсть, ласковый свет взаимного влечения освещает нам путь.

Мы все делаем очень аккуратно, растягивая каждое мгновение, которое отмерила нам судьба. Я не перестаю шептать ее имя, а она, выгибаясь навстречу, ласково шепчет мое…

Рассвет находит нас обнявшимися и счастливыми. Я сплю, положив голову ей на плечо, а Китнисс обнимает меня, зарывшись рукой в мои волосы. Открываю глаза, бросаю взгляд на часы: полпятого утра, однако из коридора отчетливо слышатся топот множества ног и гул десятков голосов.

Высвобождаюсь из объятий Китнисс, стараясь не разбудить ее, и, надев штаны, выхожу из комнаты. Меня удивляет, что безгласые покинули свой пост, а вместе с ними и миротворцы привычно дежурившие возле лифта.

Шум доносится с лестницы, и я, не раздумывая, спешу выяснить причину. Едва я оказываюсь возле спуска, навстречу мне выскакивает миротворец, с разбега врезаясь в меня.

– Что происходит? – взволнованно спрашиваю я.

– Война закончится сегодня ночью, – загадочно отвечает солдат. – Капитолий падет.

Меня передергивает от слов миротворца – он несет откровенную чушь. Отмахиваюсь от него и делаю шаг вперед, но тяжелая рука ложится мне на плечо.

– Тебе придется задержаться, Мелларк, – произносит миротворец, и до меня внезапно доходит, что я знаю этот голос.

– Сними шлем, – резко говорю я.

Медленными движениями, будто издеваясь, мужчина стягивает шлем, до сих пор скрывающий его лицо, и у меня сердце уходит в пятки.

Гейл Хоторн собственной персоной.

Осознание беды обрушивается на меня, как лавина: одномоментно и беспощадно. Мне хватает минуты, чтобы детали сегодняшней ночи сложились в голове: праздник – это отличное прикрытие для мятежников. Раскаты грома это не фейерверк, а взрывы в центре города. Топот ног в коридоре – повстанцы во Дворце. Охотник, стоящий передо мной, – угроза для Китнисс…

С лестницы доносятся новые шаги – к нам спешит подмога Хоторну. От волнения перехватывает дыхание, но счет идет на минуты, действовать надо быстро. Знаю, что Гейл внимательно наблюдает за мной, и все-таки надеюсь на удачу: резко бросаюсь назад, в сторону спальни.

Охотник реагирует мгновенно, кидаясь следом. Почти сразу я понимаю, что моя игра проиграна: двери комнаты распахнуты, а на пороге стоит человек в мундире Тринадцатого. Я не сдаюсь – продолжаю движение вперед. Со спины на меня наскакивает Гейл и валит на пол, прижав своим телом. Сердце готово выпрыгнуть из груди: я должен добраться до жены, я не позволю им снова забрать ее у меня!

Между мной и Хоторном завязывается драка. Я, вывернувшись, бью его кулаком в челюсть, а он, в свою очередь, хватает меня за грудки и, приподняв, со всего маха бьет головой об пол. Искры летят из глаз и наворачиваются слезы, но я снова наношу удары – один за другим, хаотичные и не особо сильные.

Подоспевшая подмога повстанцев помогает Хоторну поднять меня на ноги и связать мне руки за спиной. Из носа течет кровь, мне трудно дышать, но я снова дергаюсь в сторону спальни, когда один из мятежников выводит оттуда упирающуюся Китнисс.

– Не трогайте мою жену, сволочи! – ору я, отплевываясь кровью, и из последних сил пытаюсь вырваться из рук, удерживающих меня.

– Пит! – заметив меня, начинает кричать Китнисс. – Пит! Пустите его! Гейл!..

Охотник вздрагивает, когда слышит свое имя, и только теперь отводит от меня ошарашенный взгляд.

– Все в порядке, Китнисс, – выкрикивает Хоторн, обращаясь к Сойке. – Преемника Президента-тирана схватили. Он предатель, и это карается смертью…

Последние слова Гейл произносит тише, они только для меня, не для Китнисс.

Мы испепеляем друг друга взглядом, а Сойка в конце коридора не перестает кричать.

– В темницу его, – отдает приказ Хоторн. – И посмотрим, доживет ли он до следующего утра…

добавилось очередное предупреждение….

Оставляйте отзывы и жмите “нравится” – порадуйте автора :)

========== Глава 31 ==========

Комментарий к Глава 31

включена публичная бета!

заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

– Китнисс! – я кричу, срывая голос. – Не трогайте ее!

В ответ до меня доносится ее крик, ее зов, но я ничего не могу сделать: два солдата-мятежника тащат меня прочь. Ноги заплетаются, путаются, я чуть не падаю на одной из ступеней, так что буквально повисаю в воздухе, удерживаемый своими конвоирами.

Пока мы перемещаемся по Дворцу, я могу видеть трупы безгласых и нескольких миротворцев, безвольно лежащих то там, то тут. Некогда красивые, декорированные красным деревом стены во многих местах испорчены следами от пуль, кое-где тлеют занавески и дымятся ковры. И кругом мятежники: с каждым этажом, что мы проходим, их становится все больше. Они снуют туда-сюда по Дворцу, топчут грязными ботинками полированный пол, не глядя наступая в лужи крови.

На первом этаже, недалеко от лифта, ведущего на уровень с камерами, я вижу человек шесть миротворцев, расставленных вдоль одной из стен. С удивлением отмечаю про себя, что стена похожа на решето: вся испещрена автоматной очередью, а на миротворцах нет шлемов и защитных жилетов.

Одного из них я знаю – Мастерс. Я перехватываю взгляд Главы миротворцев и, кажется, читаю в нем сожаление, а его губы, готов поклясться, шепчут: «Мне жаль». Потрясенный тем, что уже видел, я не сразу соображаю, что творится сейчас. Только отрывистый крик командира мятежников: «Огонь!», раскрывает передо мной весь ужас ситуации.

Оглушающая череда выстрелов, и на груди миротворцев, стоящих у стены, расползаются кровавые пятна. Охнув, Мастерс валится на пол, а сверху на нем оказывается еще одно, уже бездыханное, тело.

Я рвусь из рук мятежников, удерживающих меня, заклинаю повстанцев прекратить убийства, но все бестолку: я оказываюсь в лифте, который приближает меня к возвращению в темницу. Странно, но прямо сейчас я не боюсь за себя – пусть делают что хотят, и пусть Хоторн прав – я вряд ли доживу до следующего утра, но я не хочу чтобы гибли люди!

Меня ведут по уже знакомым петляющим коридорам подземелья и, открыв одну из камер, заталкивают в нее. Тяжелая металлическая дверь со скрипом закрывается, и я остаюсь один в кромешной темноте. Очевидно, в спешке мои сопровождающие забыли зажечь свет, но выключатель находится на стене в коридоре, и я уже ничего не могу изменить.

На ощупь нахожу лежак, забираюсь на него с ногами и прижимаюсь спиной к стене. В камере оглушающая тишина. Абсолютная, угнетающая. Я слышу собственное дыхание. По коже ползет озноб – из одежды на мне только штаны. Майку я не догадался натянуть, когда выходил из спальни.

Минуты медленно сливаются в часы, но ничего не меняется: я совершенно один, голодный, продрогший и не имеющий представления, что же все-таки происходит наверху, во Дворце, и в городе в целом.

Я переживаю за Китнисс. Корю себя, разумом понимая, что мятежники вряд ли причинят вред своей Сойке-пересмешнице, но все-таки она снималась со мной в ролике и официально вышла за меня замуж. Пусть все это было сделано под давлением, и Китнисс сопротивлялась, как могла, но кто может точно сказать, какие мысли бродят в голове у Койн?

И Хоторн. Он в очередной раз остался с Китнисс, а я заперт здесь. Она уверяла, что между ними ничего нет… Могу ли я ей верить? Как быть с воспоминаниями, заключенными в моей голове?

Прикрываю глаза, глубоко вздыхаю. Нельзя поддаваться эмоциям: если мне суждено выбраться отсюда, то голова должна быть максимально свежей.

***

Выбраться мне не удалось ни в тот день, ни в следующий. Про меня просто-напросто забыли. Или… План куда как проще: оставить меня здесь мучительно умирать от голода или воспаления легких. Даже интересно, что подкосит меня быстрее?

Мучительно хочется есть, пить и спать. Хотя вокруг темнота, я никак не могу уснуть: тревожные мысли не дают покоя. Я вырубался на пару часов прошлой ночью, но позже соскочил с лежанки, напуганный собственным криком. Кошмары вернулись.

Холодно. Уже несколько часов я не чувствую пальцев на ногах, а в горле появилось першение – простуда не за горами. В камере стоит неприятный запах отхожего места: за отсутствием вариантов, нужду пришлось справлять прямо в углу.

Я ослаб и измучен.

Впереди неизвестность, которая не сулит ничего хорошего.

***

К середине третьих суток дверь в мою темницу открывается, но я даже не поворачиваю головы. Обессилевший организм реагирует безудержным кашлем, когда несколько пар рук поднимают меня с лежанки и тащат куда-то.

Смутно слышу голоса, обрывки разговоров, но все это мало значит для меня – тело горит огнем.

У меня лихорадка.

***

Я различаю заботливый и знакомый женский голос, тянусь к нему, но не могу пошевелить даже рукой.

– Он умрет, если не оказать помощь, – говорит кому-то Кларисса.

Двое мужчин спорят, решая, что со мной делать, и наконец один из них произносит:

– Если ты останешься с ним, пойдут разговоры… Парень и девушка в одной камере…

– Финник, – возражает моя помощница, – тебе самому не смешно? Твоя любимая Койн собирается пристрелить меня следом за Сноу и Питом, а ты заботишься о моей репутации?

Я слышу невеселый смешок Клариссы, тяжелый вздох Одейра и недовольные слова… Гейла!

– Финник, не рассусоливай, – говорит он. – Твоя подружка под следствием, как и Мелларк. Только из уважения к тебе, я разрешу ей остаться здесь и выхаживать пекаря. Койн будет зла, если парень не дотянет до суда.

Внутренне я готов наговорить Хоторну кучу мерзостей, но губы не слушаются, и ни звука не вырывается из моего горла.

– Я распоряжусь, чтобы прислали лекарства, – бросает охотник и, судя по удаляющимся шагам, уходит.

– Риса… – произносит Одейр где-то совсем близко от меня, и я попутно отмечаю, что ни разу не слышал этого сокращенного имени моей помощницы. – Я поговорю с Койн. Она умная женщина, ты многое сделала для повстанцев, думаю, можно рассчитывать на то, что тебя скоро выпустят отсюда…

Кларисса смеется. Слишком громко, наигранно.

– Финник, не говори «Гоп!», пока не перепрыгнешь… Я видела, как мятежники перестреляли половину города просто за то, что те имели несчастье попасться им на пути… Не обещай ничего.

Они оба замолкают, а я чувствую, как из горла рвется кашель. Ласковые пальцы Клариссы сразу оказываются у меня на груди. Только теперь соображаю, что я укрыт одеялом или чем-то подобным.

– А что будет с Питом? – спрашивает девушка на полтона ниже, словно боится, что я могу подслушать.

Одейр отвечает не сразу.

– Его будут судить наравне со Сноу. Они оба главные обвиняемые.

Мне даже не страшно. Какая разница когда умереть: сейчас из-за болезни или через пару месяцев, когда это будет угодно Койн и ее свите?

Где Китнисс? Что с нашим ребенком? Меня волнует только это, но я слишком слаб, чтобы спросить.

***

Открываю глаза и, повернув голову, осматриваюсь.

Жар спал. Я нахожусь в одной из немногих камер, в которых вместо одной из стен толстая металлическая решетка. На лежанке у противоположной стены, зарывшись в старое одеяло, спит девушка. Ее темные волосы прядками растянулись по подушке, образуя причудливый орнамент. На мгновение, мне приходит мысль, что это может быть Китнисс, но в ту же минуту я вспоминаю о Клариссе.

Снова оглядываюсь вокруг. Сотня вопросов просится с языка. Капитолий пал? Сноу свергнут? Что с моей беременной женой? Почему в разговоре с Одейром Кларисса говорила так, будто он связан с повстанцами? Тогда и Кларисса тоже?

Именно когда я обдумываю последний вопрос, девушка просыпается.

– Ты очнулся, – счастливо говорит она, выбираясь из-под одеяла.

Я наблюдаю, как Кларисса подходит ко мне, и неприятно поражаюсь. Похоже, она давно не высыпалась толком, под глазами фиолетовые круги, кожа бледная настолько, что кое-где видны голубые вены.

– Давно мы здесь? – спрашиваю я.

– На Дворец напали восемь дней назад, – просто отвечает девушка, присаживаясь на край моей койки.

– Как ты себя чувствуешь? – интересуется она, щупая мой лоб.

– Решил отложить поездку на тот свет, – пытаюсь пошутить я, но не смешно ни мне, ни Клариссе.

– Ты, наверное, голодный? – спрашивает она и отходит к малюсенькому столику в углу. Возвращается девушка с тарелкой, наполненной кашей. – Не ахти что, – будто извиняется она, – зато желудок не урчит.

Я благодарю ее и начинаю жадно орудовать ложкой: все-таки я первый раз ем нормально почти что за неделю. И тут меня осеняет, что все это время я не только не мог есть самостоятельно, но и справлять неизбежную нужду тоже. Внутренний голос подсказывает мне ответ, но он кажется нереальным.

– Кларисса, а пока я болел, это ты ухаживала за мной? – спрашиваю я.

– Да, – пожав плечами, спокойно отвечает она.

– Ммм… Все время? – уточняю я.

Девушка отводит глаза, поняв, о чем именно я спрашиваю, и смущенно говорит:

– Да… Пару раз помогал Финник, но в основном я все делала сама.

– Спасибо, – выдавливаю я из себя. Оно вполне искреннее, но мне неловко. Привыкшая к роскоши, своенравная и несколько избалованная капитолийка была вынуждена заниматься моим туалетом, пока я размышлял о судьбе мира и Китнисс Эвердин? Стоп. Теперь ее фамилия Мелларк. И справедливый вопрос, почему здесь нет моей жены?

Я ведь, и правда, дурак, почти поверил ее клятвам в любви… Где она? Почему меня с того света вытаскивала Кларисса, а не законная супруга?

– Что с Китнисс? – решаюсь спросить я после затянувшегося молчания.

Я давно доел, Кларисса даже напоила меня чем-то напоминающим чай, и теперь мы сидим оба на моей лежанке и смотрим в пустоту. Девушка поднимает на меня глаза, открывает рот, но тут же прикрывает его, не решаясь что-нибудь сказать. Только спустя несколько долгих минут она все-таки говорит:

– Я мало знаю про Китнисс. Финник о ней почти не говорит.

Я понимаю попытку Клариссы перевести разговор в другое русло и не спорю.

– Он называет тебя Риса? – чуть улыбаясь, спрашиваю я.

Девушка удивленно округляет глаза, а потом тоже улыбается.

– Ты подслушивал?! – в притворном возмущении восклицает она.

– Ага, – добродушно соглашаюсь я. – Подслушивал в перерывах между тем как собирался умереть.

Снова выходит несмешная шутка, но мы оба продолжаем держать улыбку. Хандра – страшная штука: позволишь ей пробраться в сердце, она может потом отказаться его покидать.

– Я могу называть тебя также? – спрашиваю я, и Кларисса кивает.

– Я буду Рисой только для тебя и Финника. Только особенные мужчины могут давать мне прозвище, – смеется девушка.

Мне становится грустно. Только особенные мужчины могут давать прозвище? У Китнисс тоже есть прозвище, и только Гейлу она позволяет называть себя Кис-кис… Качаю головой и смотрю на Клариссу. Она поправляет выбившиеся волосы и заправляет их обратно за ухо. Глядя на нее, я понимаю, что в конечном счете красоту Клариссы не в силах омрачить даже тюремное заключение. В ее глазах яркий свет, нескончаемая надежда на лучшее. В такую просто невозможно не влюбиться…

– Почему меня перевели в эту камеру? – спрашиваю я. – Прошлая была куда милее и не напоминала аквариум.

– Во всех закрытых камерах разместили временное жилье для мятежников. Вернее, как они теперь себя называют, «граждан свободной страны», – объясняет Риса. – Дворец снизу доверху набит поселенцами. Практически, отель первого класса, – шутит она. – Я сама не видела, но Финник рассказывал, что они поснимали все картины, ковры и прочую «капитолийскую чушь». Что они понимают в красоте? Фи!

Девушка надувает губы, и я невольно прыскаю от смеха. То, о чем она говорит дальше, совсем не весело.

– Они перестреляли кучу городских жителей и добрую половину миротворцев. Мастерс, он…

– Я видел, – произношу я с горечью. – Его убили на моих глазах.

Наступает тишина, которую некоторое время никто не нарушает.

– Что со Сноу? – спрашиваю наконец я. – Он жив?

– Конечно, – отвечает Кларисса. – Он живее всех нас вместе взятых. Его не закрыли в камере, а позволили жить в собственной комнате. Президент ждет суда, как и…

– Как и я, – заканчиваю я за девушку. – Говори уж как есть.

Риса смущенно кивает и опять надолго замолкает.

– Расскажи мне о Финнике, – прошу я.

Мне интересно, какая все-таки тайна скрывается за той историей с чеком и покупкой Одейра в собственность.

– Например, что? – словно увиливая от ответа, уточняет Кларисса.

– Ну, начни с начала. Как вы познакомились? – не поддаюсь я.

– Это долгая история, – отмахивается девушка.

Пожимаю плечами и хитро подмигиваю.

– А мы, вроде, никуда не спешим, – шучу я.

Невольно хихикнув в ответ, Кларисса пересаживается, по-турецки поджав ноги, и смотрит на меня.

– Учти, ты сам попросил, – предупреждает она и все-таки начинает рассказ.

С Финником они познакомились, когда Клариссе исполнилось восемнадцать. Он стал, ни много ни мало, подарком ее отца для любимой дочери. Для меня это дикость – дарить людей, но из уст Рисы это звучит легко и естественно: для нее подобное – стиль жизни, в Капитолии свои правила и законы. Девушка уверяет, что вопреки расхожему мнению, она не спешила разделить постель со всеобщим любимцем – Одейр казался ей зазнавшимся выскочкой. Чтобы не расстраивать отца, отказываясь от щедрого подарка, Кларисса не расставалась со своей «игрушкой», но они тихо ненавидели друг друга, оба чувствуя себя не в своей тарелке от происходящего. Только со временем им удалось найти общий язык и стать неразлучными друзьями. Его рабство перестало быть им обоим в тягость, а отношения… перешли на новый уровень.

– Он был моим первым мужчиной, – говорит Риса. – Знаешь, наверное, у каждой девушки должен быть такой первый раз, – улыбаясь, прибавляет она.

– Ты же сказала, что вы не любовники? – хмурюсь я.

– Ну, теперь уже нет… – поясняет девушка. – Когда он встретил Энни, Финник изменился. Знаешь, поначалу я ревновала. Ну, честно – я ведь думала, что люблю его…

– А на самом деле? – спрашиваю я.

– Мне нужен кто-то, о ком можно заботиться… – размышляет Риса вслух. – Финник, он не такой. Так что я отпустила его, пусть будет с той, кого любит.

Прикусываю губу, мне неловко, но все-таки спрашиваю.

– Как ты пережила это?

Я знаю, как больно бывает отпустить любимого человека… Однако, к моему удивлению, Кларисса смеется.

– Замечательно пережила, – говорит она. – На свете много красивых мужчин, которые не против согреть меня ночью, – девушка игриво подмигивает. – В сексе без обязательств есть своя прелесть.

Никогда, наверное, не привыкну, как просто Риса говорит об интимных отношениях между партнерами. Китнисс не такая, она всегда стесняется, краснеет… Ну при чем тут Сойка? Отчего я опять про нее вспомнил?

– А зачем ты продолжаешь покупать его? – спрашиваю я.

Девушка смотрит на меня, как на глупца, и поясняет:

– Если его куплю не я, то обязательно будет кто-то другой. От него не отстанут… Я ведь говорила, Пит, всех без исключения Победителей продают. Тебе просто… повезло.

– Да уж, – кривлюсь я, и Кларисса сочувственно поджимает губы.

– Прорвемся, Пит! Я друзей не бросаю, – заверяет она.

Слабо улыбаюсь. Хоть кто-то в этом мире считает, что я ему нужен, несмотря ни на что.

Пока я перевариваю информацию, девушка добавляет:

– Мне вот интересно, если повстанцы захватили власть, то моя сделка с Одейром в этом году отменяется? – задумчиво говорит она. – Я вбухала в него кучу денег…

Невольно улыбаюсь: для этой удивительной девушки мир раскрашен в совершенно невероятные цвета – кислотно-рыжий, болезненно синий, отравленный зеленый – и все равно она остается по-своему чистым и всегда готовым помочь человеком. За стенами нашей камеры гремит Революция, а Кларисса рассуждает о том, не пропали ли ее деньги зря, и вместе с тем переживает за мое и Финника благополучие.

– Одейр связан с повстанцами? – задаю я один из важных вопросов, хотя, вероятно, уже знаю ответ. Подсознательно я понял все уже давно, но не решался признаться в этом самому себе.

– Ну… Вроде того, Пит, – осторожно говорит Риса. – Он против Сноу с самого начала: Голодные игры, сумасшествие его любимой, угрозы расправы, если он откажется подчиниться…

– А ты? – не дослушав, спрашиваю я.

Не знаю, какого ответа я жду. Если она скажет «нет» – я буду знать, что Кларисса мне соврала: я ведь слышал, как Финник говорил о ее помощи мятежникам. А если скажет, что «да»… Она все равно меня обманула, когда не призналась в этом раньше, или это не считается?

Кларисса становится мрачной. Я не припомню ее такой.

– До того дня, когда повстанцы напали на город, я не видела смерть так близко, – тихо говорит она. – Раньше, это было… весело: играть на два лагеря. Ну, знаешь, я ведь не думаю, что Сноу так ужасен, как, например, о нем говорит Финник. А повстанцы казались такими… необычными. И я была во всем этом! Так волнующе!

Я не верю своим ушам. Риса просто… играла? Мир рушится, а она… играет в куклы?

– А потом… Пит, было столько крови! На моих глазах расстреливали людей, убивали тех, кого я знаю почти всю жизнь… Это было ужасно. Я так… испугалась!

Внезапно Кларисса начинает плакать. Горько, навзрыд, будто только что осознала, что творится в этом чертовом, покореженном мире. Она подается вперед, прижимаясь к моей груди, и я, успокаивая, глажу ее по волосам. Глупенькая моя… Так заигралась, что не заметила, как все вокруг начало рушиться, гореть и превратилось наконец в пепел.

– Ты же сама говоришь, прорвемся, – бормочу я и поднимаю ее лицо за подбородок, заставляя посмотреть мне в глаза. – На будущее, если решишь… побегать между двумя лагерями, скажи мне заранее, хорошо?

– Угу, – бурчит Риса, шмыгая носом.

Мы так близко… Я снова думаю, что она очень красивая…

– Знаешь, а ты поцеловал меня! – неожиданно говорит Кларисса, вытирая слезы.

Я так удивлен, что даже выпускаю ее подбородок из своих пальцев.

– Когда у тебя была лихорадка, ты… поцеловал меня… – добавляет она.

– Извини, – это все, что я могу сказать. Звучит глупо.

– Ну… я вообще-то полагаю, ты думал, что целуешь Китнисс, – совсем тихо произносит Риса. – Ты постоянно звал ее, пока бился в горячке…

Мои глаза расширяются еще больше. Одно дело знать, что сомнения засели в моей голове, и совсем другое, когда об этом знает кто-то еще.

– Ты еще любишь Сойку…

Не могу понять, это утверждение или вопрос?

– Нет, – быстро говорю я, но девушка только улыбается.

–Тогда поцелуй меня! – предлагает она, выпятив губы вперед.

– Риса, я… – что сказать? Я не хочу целовать ее, не сейчас. Да и вообще не хочу. Она – друг!

Девушка ждет некоторое время, а потом отодвигается, склонив голову на бок. Обиделась?

– Ну, вот видишь, – поучительным тоном говорит она. – Когда я решила, что не люблю Финника, другие мужчины были мне в радость, а ты не хочешь никого, кроме Сойки…

Я поражен. У этого должно быть другое объяснение. Страсть, похоть!

– Мне нужно только ее тело, – оправдываясь, говорю я.

– Я не спорю, может и так, – примирительно говорит девушка. – Интересно, а они принесут нам мороженое, если попросить? Или так и будут травить нас пресной кашей?

Прикрываю рукой глаза и стараюсь сдержать улыбку. Кларисса остается собой, что бы ни случилось: для нее нет жизненно важных вопросов – она перескакивает с темы на тему, повинуясь только велению своего странного настроения.

– Попробуй попросить, когда придет охранник, – говорю я.

Риса встает с койки, поправляет волосы и, лучезарно улыбаясь, произносит:

– Конечно, попробую! Мы, вероятно, застряли тут надолго, а мне жуть как хочется сладенького!

Девушка еще долго рассказывает что-то еще, но я уже не слушаю. Мои мысли то и дело возвращаются к словам Клариссы: «Ты еще любишь Сойку…». Возможно ли это? Где, черт возьми, в моей жизни правда, а где ложь?

Оставляйте отзывы и жмите “нравится”, если вам действительно нравится :)

========== Глава 32 ==========

Комментарий к Глава 32

включена публичная бета!

заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

– Холодно, – жалуется со своей койки Кларисса.

Я и сам поджимаю пальцы ног, неприятно ежась от прохлады. Камеры находятся под землей, их стены из обыкновенного камня, так что ночами температура падает достаточно сильно, и тонкие одеяла, которые нам выдали, не особенно помогают согреться.

Встаю со своей лежанки и бреду в малюсенькую комнатушку: справляю нужду, мою руки. Бросив взгляд в изрядно потрескавшееся зеркало, вижу там незнакомца: в драке Гейл, видимо, сломал мне нос – он до сих пор красный и опухший. Под глазами залегли темные круги, волосы спутались. На щеках щетина. Потираю глаза, жмурюсь и тяжело вздыхаю.

Вернувшись в камеру, я подхожу не к своей койке, а туда, где лежит Риса. Девушка высовывает голову из-под одеяла и удивленно смотрит на меня. В слабом свете ночного освещения Кларисса выглядит особенно бледной.

– Двигайся, – говорю я, а она пару раз удивленно моргает. – Вместе проще согреться, – поясняю я.

Риса пододвигается к самой стенке, я пытаюсь улечься рядом. Тесновато для двоих. Кларисса ворочается, пытается устроиться поудобнее и, в конце концов, поворачивается ко мне спиной, а я обнимаю ее сзади. Так действительно теплее.

– Это так мило, Пит, – посмеиваясь, тихо говорит Риса, – ты в моей постели… Ммм…

– Спи, давай, – строго говорю я, хотя сам улыбаюсь.

– Ты отличная грелка, – бормочет девушка, уже уткнувшись лицом в подушку.

Согретый взаимным теплом Клариссы, я тоже постепенно засыпаю. В эту ночь кошмары приходят, как и в любую другую из последних ночей, но я не просыпаюсь ни разу – рядом с Рисой мне спокойно.

***

Последующие несколько дней ничем не отличаются друг от друга: мы с Кларисой просыпаемся, едим, слоняемся по камере. Болтаем или сидим в тишине, погруженный каждый в свои мысли. Девушка даже в заточении старается следить за своей внешностью – согнувшись в три погибели над малюсенькой раковиной, она каждый день моет голову, а потом тщательно вычесывает длинные темные пряди. Периодически Риса все-таки выводит меня из себя жалобами на то, что ей скучно.

– Я не клоун! – рявкаю я, а Кларисса вспыхивает, оскорбленная моей резкостью, и замолкает на следующие два-три часа. После мы, конечно, миримся и снова общаемся, как ни в чем не бывало.

Спать мы всегда укладываемся в обнимку. Бывает, девушка все еще шутит, намекая на возможные соблазны совместной ночевки, но, видимо, и ее игривая натура уже не выдерживает жизни взаперти. Каждую ночь я сплю, прижавшись к спине худенькой и умопомрачительно красивой девушки, но огонь желания даже не вспыхивает в моей крови.

Беспокойные мысли не отпускают. У нас практически нет сведений о том, что происходит в городе. Конечно, не так далеко от нас – в закрытых камерах – поселились повстанцы, я часто слышу их смех и обрывки разговоров, но они, как правило, не имеют отношения к Революции. Все, что мне удалось понять с их слов, я и так уже знал: в Панеме устанавливается новая власть. Койн объявила себя президентом страны, Сноу ждет времени, когда над ним назначат суд… «И надо мной», – напоминаю себе я.

Поначалу я мучительно ждал, что придет Китнисс. Постоянно бросал взгляды на решетку, которая служит границей моей тюрьмы, и до боли в груди надеялся, что увижу ее там – улыбающуюся или заплаканную, цветущую или расстроенную, но все-таки пришедшую меня навестить.

«Я люблю тебя…». Ее слова, произнесенные в последнюю ночь, эхом отзываются у меня в голове, но постепенно сомнения побеждают, искореняя в душе слабый свет веры в ее искренность. Получается, что Сойка поддалась эмоциям, игре гормонов, которые неизбежны в период беременности, да куча возможных причин, но нет той, из-за которой я мог бы, наверное, ее простить… Она меня не любит. Снова обманула.

Больше я ее не жду.

Осталась только тревога за ребенка… И если я сумею выбраться живым из этой передряги с судом, я найду способ забрать своего малыша у той, которая в очередной раз причинила мне душевную боль.

***

В одну из ночей я просыпаюсь от непонятного шума, доносящегося со стороны решетки. Я различаю медленно приближающиеся шаги и, может быть, мне кажется, но я слышу собственное имя, произнесенное чьим-то грубым шепотом. Прислушиваюсь, неуверенный, что мне не показалось.

– Я не понимаю, почему ты все-таки хочешь его видеть, – удивляется мужчина. – После всего, что он с тобой сделал!