сообщить о нарушении
Текущая страница: 55 (всего у книги 113 страниц)
-Ты не умеешь врать, милая Бирта. Я понимаю, ты жалеешь меня, оттягиваешь момент ужасного известия, но мне не станет легче от услышанного ни сейчас, ни потом, чьи бы уста не произнесли это. Ты думаешь, я совсем глупая, Бирта? Мама не зашла ко мне ни разу за эти дни, и уйти она из Асгарда не могла, пока не убедилась бы, что со мной все хорошо. Скажи мне правду, - Сигюн говорила спокойно, стараясь донести до Бирты, что не стоит скрывать истину. Боль раны, которую оставила смерть Локи, не пройдет никогда, и больнее чем сейчас уже не будет, но в неизвестности, в пустой надежде жизнь станет куда более невыносимой, лучше узнать все сейчас. -Умоляю, скажи.
-Я знала, что именно мне придется донести до вас эту весть, - вздохнула Бирта, пряча свои слезы. -Леди Сигюн, княжна Бриггита... - служанка запнулась, стараясь подобрать какие-то слова. Но какие слова, говорящие о таком ужасном происшествии, смягчат удар? Какие не подбирай, они принесут боль в любом тоне, в любом обличье. -Она погибла во время нападения эльфов, - девушка могла лишь видеть, как блеснули слезы на глазах ванки, но сама она оставалась спокойной, и это спокойствие почему-то напугало Бирту даже больше, чем если бы Сигюн бросилась в истерику.
-Как это произошло? - голос девы дрогнул, но она стойко выдержала врезавшийся в неё удар, который она ожидала получить, но старалась спрятать эту мысль от себя, отогнать её.
-Она билась вместе с нашим войском, и в битве эльфы сразили её, однако она успела отнять не мало жизней мрачных воинов, - рассказала Бирта, ругая себя за то, что не сумела солгать. Но, все таки, может это к лучшему? Зачем обманывать? К чему это приведет? Рано или поздно Сигюн все равно бы узнала об этом, и смысла беречь, оттягивать эту новость просто не было. К тому же Бирта готовилась к этому разговору даже после приказа Тора о молчании, она заранее знала, что не сможет упрятать эту весть, не сможет солгать просто потому, что не умеет.
-Мама... Матушка моя, - тихо произнесла Сигюн, зарываясь в подушки, начиная тихо всхлипывать. Внутри и так уже ничего не осталось, там все поникло навсегда. Сигюн потеряла всех самых дорогих её сердцу людей, никогда она ещё не чувствовала себя такой одинокой, загнанной в угол добычей, которую преследует большая, настырная беда, время от времени обрушивая на неё свой гнев. И только одно Сигюн не могла понять: за что ей все это? Она лишилась любимого мужа, лишилась родной матери, лишилась светлой, понимающей Фригги, которая заменяла ей порой всех на этом свете. Единственный, кто остался, это сын, самый дорогой Нари. Единственное, что осталось, это обещание. Обещание, которому она никогда не изменит. Обещание жить дальше, обещание, данное Локи.
Сигюн была благодарна норнам за то, что они подарили ей сына, не просто сына, а силу для дальнейшей жизни, шанс на новую жизнь, словно новую страницу в книге, чистую страницу, на которой историю Сигюн напишет сама.
Однако история создалась уже давно, очень давно, и сочинил её тот, кто привык так жить, расписывая каждый свой шаг, а после воплощая его в реальность. Главным персонажем этой книги является Сигюн, которая даже не подозревает этого, её история, её будущее уже давно предрешено, но пока не раскрыто для неё. Так должно быть. Книга уже давно написана, только пока её никто не открыл, никто не начал читать. Так должно быть. Так пожелал изворотливый Бог обмана.
...Наступила тихая ночь, которую сегодня не украсил дождь, на небе из под облаков выплывала луна, кое-где были видны проблески галактик и звезд. Дворец Одина был окутан мраком, от невероятно теплой ночи с земли поднялся легкий туман, который расстилался почти до самых гор. Нигде не горели свечи, ни в одном окне, ни в одном доме, и только в пустынных коридорах дворца на стенах блестели огни, освещавшие дорогу. Тишину ночи, которая повисла в чертогах Одина, нарушал бесшумный, почти неслышный шорох чьих-то шагов. Если бы сейчас ветер пел песню или дождь лил за окном, тех шагов не было бы слышно совсем, но сегодня словно все стихии умолкли, притихли, как будто бы наблюдая за ночным гостем, который хочет навестить свою возлюбленную, пройти в комнаты так тихо, чтобы никто не заметил, не услышал, он хочет сесть возле её ложе, открыв спящей девушке свое истинное лицо, но только все сделать так же тихо, чтобы она не проснулась и не узнала настоящей правды.
Один открывает дверь её комнат по взмаху руки, с дверных ручек, как и прежде, послушно сползают его подчиненные змеи-охранники. Они не издают ни звука, не смея ослушаться хозяина, который приставил к своим губам указательный палец. Вот он уже в комнате, и здесь ничего не меняется, разве что возле постели Сигюн никто не сидит, и именно поэтому царь и решил навестить девушку сегодня, точно зная, что не застанет там служанки или лекарши.
Всеотец переступает порог, подзывает пальцами дверь, которая, подвластная его невидимой магии, без лишнего шума закрывается. Мужчина не делает резких движений, но подходит все ближе к спящей ванке, которая мирно сопит во сне, которую уже не мучает температура, не изнуряет озноб, которая теперь выглядит почти как прежде, не считая легкой бледности на прекрасном лице, и только тоска и боль съедают её изнутри. Один присаживается на кресло возле ложе, долго он смотрит на очертания её лица в ночи, которого иногда касается отблеск серебряной луны, словно выделяя контуры её скул, губ, век. Его рука протягивается к ней, только рука эта уже совсем иная, та самая нежная, гладкая, чуть холодная, но родная. Он боится, что она очнется от его прикосновения, но не прикоснуться к ней он просто не может. В тот раз, когда он приходил, речь шла о жизни Сигюн, и размениваться на свои чувства и желания он не собирался. Зато теперь, когда беда миновала, обошла ванку стороной, он может позволить себе ощутить её теплую кожу. Его тонкие пальцы приглаживают локон её волос, затем ведут по скуле вниз, чуть задевая уголок губ, далее ладонь исследует её плечо, потом нежно опускается по локтю, запястью, наконец, находит её пальцы, накрывает их своими, чуть сжимает. Его зеленые глаза, которые горят в ночи так демонично, не могут оторваться от созерцания девушки - он слишком долго её не видел такой спокойной, такой безмятежной.
Он сидит возле неё, следя за её сном, и винит себя, понимает, что он вновь причина её страданий. Чем же он платит ей за её любовь? Слезами, болью, жестокостью. Но он не умеет по-другому, он такой, какой он есть. И он готов прямо сейчас раскрыться ей, но он не может, пока рано. И осознание этого заставляют его просто возненавидеть себя. Он снова ей лжет, он вынужден лгать, он будет лгать просто потому, что по-другому не умеет жить. Его уже не исправить, не переделать, и как бы он не старался уберечь от обмана свою любимую, он делает только хуже, только больнее. Осталось ещё чуть-чуть, скоро все изменится, все встанет на свои места, а точнее - все встанет так, как он сам захочет все поставить.
Напоследок он наклоняется к ней и осторожно, невесомо касается её своими губами, на которых после мимолетного поцелуя блеснула нежная улыбка дьявола. Заботливые руки укрыли её оголенные плечи пуховым одеялом.
-Я люблю тебя, Сигюн, - прошептал он, рискуя, что девушка проснется, но она лишь недовольно сморщилась, когда ощутила какие-то странные прикосновения, а слов она и вовсе не услышала - как же тихо они были произнесены, нарочно тихо.
========== Глава 50 ==========
Огромная колесница, запряженная четверкой вороных коней, въехала на тянущийся Бифрост осенним вечером, когда солнце уже клонилось к закату, скатывалось за горизонт лесов, укрытых золотыми шубами листьев. Небо озарилось теплым оранжевым блеском, тускловатые облака медленно плыли, меняя свою форму, свой образ. Ветер тихо шумел в кронах деревьев, сбрасывая с их ветвей последние сухие листья, которые грустно, плавно падали на землю, а потом, подчиненные тому же ветру, разлетались в разные стороны.
Золотая колесница, украшенная жемчугом и драгоценными камнями, точно поднятыми со дна великого моря, преодолела радужный мост довольно быстро и уже въезжала в столицу. Перед ней тут же распахнулись ворота, с грохотом освобождая дорогу, бегающие и резвящиеся дети прервали свою игру, чтобы взглянуть на столь величественный экипаж, даже взрослые не могли отвести глаз от столь могучей красоты. Лошади недовольно заржали, когда ездовой дернул поводья, дабы пропустить рабочего с огромной телегой, наполненной плодами и урожаем.
Вскоре экипаж подъехал ко дворцу могучего Одина. Прибывшего встретили поклоном слуги, придворные жители. Каждый второй знал, кому принадлежит колесница, от которой исходит запах морских волн, соленой свежести, словно очень долгое время она простояла на берегу океана. Подошедший стражник отворил дверку, поклонился, приветствуя царя Ньёрда. Тот даже не обратил внимание на снующих вокруг суетливых людей, которые кланялись, здоровались с ним. Он лишь вышел из колесницы, подтянул пояс, где красовались серебристые ножны, из которых торчала рукоять кинжала; его кожаный серый плащ тут же раздул налетевший ветер, а после пригладил его кучерявые волосы. Потеребив пальцами негустую бороду, украшающую его слегка морщинистое лицо, Ньёрд побрел к крыльцу, а за ним в один шаг проследовали личные стражники. У парадной приемной царя Ванахейма встретил владыка Асгарда и хранитель всех девяти миров, Один Всеотец. На лице его играла приветливая улыбка, и он с талантливо разыгранным добродушием обнял Ньёрда, а после они вместе направились к тронному залу.
После бойни с эльфами здесь давно все встало на место, давно все было отстроено, и трон теперь выглядел куда более царственно, чем был до этого. У него была широкая спинка, немного загнутая назад, сам он был очень просторным, и рядом с царем могла спокойно присесть его супруга, которой, к сожалению, уже нет в живых... На стойках рядом, гордо подняв свои черные головы, восседали два ворона, они не шевелились, и у Ньёрда создалось впечатления, что они не настоящие, будто чучела, однако сомнения его спали, когда царь громогласно произнес: -Хугин, Мунин, оставьте нас, - он взмахнул рукой, и по её велению птицы тут же вспорхнули в воздух и испарились, словно их и не было.
-Прошу прощения, Великий Всеотец, что не смог прибыть в Асгард раньше, сразу после известия о гибели моей дорогой супруги. После окончания войн в государстве накопилось много дел, и они не отпускали меня все это время, даже сейчас я с трудом смог выбраться сюда на один день, - досадно сказал Ньёрд.
-Не передо мной тебе стоит просить прощения, друг мой, а перед своей дочерью. Государство - важно, но семья - ещё важнее, и я это начал понимать только сейчас, когда фактически лишился её, - отвечает царь, заглядывая в глаза собеседника.
-Да, я слышал, что и твоя жена пала от рук Малекита, мои соболезнования, - Ньёрд уселся за небольшой стол, где уже были приготовлены блюда для почтенного гостя, однако правителю морей было не до еды. -Мне сообщили, что Сигюн тяжело больна.
-А тебе не сообщили, что Сигюн уже давно родила первенца? - осведомился король Асгарда, глядя на Ньёрда с каким-то упреком, мол, что ты за отец, что даже не знаешь о судьбе своей дочери, о её жизни.
-Об этом я узнал от супруги, когда отправил её сюда за Сигюн. Жена отослала мне письмо. Я не против этого дитя, хотя и знаю, что отцом его является твой младший, тоже погибший сын. Меня больше волнует моя дочь, - изъяснил Ньёрд.
-Переживать за неё сейчас уже не стоит. Она идет на поправку очень стремительно, - сообщил Всеотец, усаживаясь напротив давнего друга.
-Это хорошо, потому что я хочу забрать Сигюн и моего внука в Ванахейм.
От слов морского владыки Один стал серьезнее, чем был. Он прищурил свой одинокий глаз, а потом ответил: - Не думаю, что тебе стоит это делать, друг мой.
-Это ещё почему? - удивился Ньёрд.
-Видишь ли, мой старший сын покинул Асгард, младший погиб и супруги больше нет. Престол Асгарда, при таком раскладе, однажды некому будет занять, если я не позабочусь об этом сейчас. Кроме Нари у меня больше нет наследников, поэтому я выдвинул уже давно для себя решение, что после меня трон Асгарда займет принц Локисон, а его мать, Сигюн Лафейсон, будет полноправной царицей, - говоря эти слова, Один гордо поднял голову. Однако от такого заявления царь Ньёрд слегка растерялся.
-Уж не хочешь ли ты сделать Сигюн своей наложницей? - со страхом и озлобленностью задал вопрос ванахеймский правитель.
-Нет. Сигюн сядет на трон как царица, а не как моя жена, я же оставлю правление, лишь буду помогать юной деве. Наверное, впервые в жизни трон Асгарда займет женщина, пока её сын не вырастит до нужного возраста, - с усмешкой сказал царь Асгарда.
-Я знаю свою дочь, Всеотец, правление ей никогда не было важно, она никогда не стремилась сесть на трон и от твоего любезного предложения она откажется, - понурив голову, ответил морской владыка.
-Не откажется, я все сделаю ради этого. А на твоем месте я бы все же подумал, прежде чем забирать её домой. Неужели тебе не хочется, чтобы Великим Асгардом правила твоя дочь? - намекающий вопрос был настолько тонко задан, что Ньёрд даже не стал раздумывать над ответом.
-Да, это было бы прекрасно, но все же, если Сигюн сама изъявит желание уйти в Ванахейм, что тогда? - испытующе глядя на собеседника, спросил правитель Ванахейма.
-Я знаю твою дочь, пусть не так хорошо, как ты, но тем не менее, и могу точно сказать, что она этого не захочет, ну а если все таки я ошибаюсь и она пожелает вернуться домой, то я не стану её держать, - Один опускает голову, будто пряча взгляд, словно стараясь в своих глазах скрыть какую-то необъяснимую, чуждую для всех вокруг боль, что он испытывает.
-Хорошо, - после недолгого молчания вдруг говорит Ньёрд, - пусть будет так, как ты сказал, Один. А теперь я хочу навестить мою дочь.
-Конечно, стража проводит тебя, - щелкнув пальцами, Всеотец подозвал двух асов, которые, отчеканив краткий поклон, повели царя Ванахейма к выходу.
Один опустился на трон, сердце в его груди было неспокойным. Он, откровенно говоря, боялся, что Сигюн решится покинуть Асгард, заберет с собой Нари. Сколько всего произошло здесь с ней, после всего, что было, немудрено, если она захочет выбрать спокойную жизнь в родном доме, и если она действительно захочет уйти, Один не будет останавливать её, ибо понимает, что её решение относительно правильное. За все то горе и боль, что были испытаны ею, она заслуживает совершенно другой жизни...
Это был одинокий вечер очередного дня, когда Сигюн не покидала свои покои, хотя ей так хотелось выйти навстречу ветру, солнцу, пусть даже дождю, главное, чтобы вдохнуть давно забытый свежий воздух. Но лекарша строго настрого запретила выходить, более того - вставать с постели. Поэтому деве приходилось довольствоваться только свежестью осеннего вечера, которая неоднократно влетала в распахнутое окно. Сигюн сидела на кровати, в её руках лежала книга, обложка которой была окрашена в зеленый цвет, и Сигюн заворожило это, она вглядывалась в обложку, даже не различая названия книги, она просто смотрела на зеленый, родной омут. Она больше никогда не увидит его глаз, теперь его глаза будут смотреть на неё лишь во сне, теперь его глаза она увидит только у малыша Нари, который с каждым новым днем, как рассказывает Бирта, становится все больше походить на своего отца.
Сигюн ужасно соскучилась по сыну и ей было невыносимо от того, что их разделяют стены, и скорее хотелось полностью выбраться из оков болезни, чтобы наконец взять своего ребенка на руки, приласкать его, спеть песню на ночь, услышать его смех, увидеть его взгляд, крепко прижать к груди.
Тихий стук в дверь прерывает громкую тишину, в которой раздавался только треск каминного огня. Сигюн отзывается, полагая, что это Бирта снова пришла, чтобы подать лекарство. Дверь с тихим скрипом открывается, и Сигюн не верит своим глазам, когда на пороге вырастает фигура её отца, облаченного в темного цвета доспехи и серый плащ. Сколько же времени прошло с тех пор, как они не виделись? Кажется, что целая вечность.
-Папа, - девушка тихо прошептала это слово, и сразу же повеяло давно утерянным в прошлом детством. Дева хотела было подняться с постели, но отец опередил, почти подбежал к дочери, крепко обнял её, и ванка, прижавшись к нему, зарывшись лицом в его одежду, почувствовала запах океана, своего старого приятеля, с которым провела все свое детство.
-Ты не представляешь, как я скучал по тебе, - нежно улыбаясь, говорил Ньёрд.
-Почему тебя так долго не было? - наивно, как когда она была маленькой, спросила Сигюн. Как бы ей снова сейчас хотелось стать девочкой, крохотной, как бы хотелось бежать по пляжу, встречая колесницу отца, прыгая к нему в объятия, забираясь к нему на руки. Она словно сейчас увидела свое прошлое, когда спрыгивала с маминых рук, со всех ног неслась к отцу, и он крепко-крепко обнимал её, вот как сейчас.
