сообщить о нарушении
Текущая страница: 54 (всего у книги 113 страниц)
-Сигюн. Сигюн, - очень тихо зовет царь, словно пробует на вкус её имя. Только голос его другой, голос его родной, как давно забытая песня. -Все будет хорошо, милая, это я. Послушай мой голос, - он не стал касаться её руки, чтобы не пробудить её, не стал дарить поцелуй, чтобы она не открыла своих прекрасных глаз. Пусть слушает только голос, пусть внимает ему, пусть держится за него и выбирается из пропасти, темной пропасти.
-Сигюн, - он нагибается к девушке. -Ты узнаешь мой голос? - иногда змеиный, иногда ласковый, как солнечный луч, иногда холодный, иногда горячий, который сжигает в ней все. Этот голос любимого Локи, который она всегда различит среди других. Услышав знакомые, до боли, до щемления в сердце, до судороги в груди, до слез родной голос, она замирает, будто вслушивается в тишину, чтобы проверить, не кажется ли он ей, не чудится ли.
-Ты узнаешь мой голос, девочка? - вновь полушепотом спрашивает он.
-Узнаю, - некогда прекрасный тон, мягкий, звонкий, стал охрипшим от кашля, от постоянных мучительных стонов. -Локи, ты... Ты рядом.
-Я рядом, Сигюн, и я всегда буду рядом, - отвечает голос, который издает сидящий рядом с девушкой Один. -Только не открывай глаз, милая Сигюн, хотя я и рядом, ты меня не увидишь.
-Возьми мою руку, прошу, Локи. Дай мне почувствовать тебя, умоляю, - шепчет она, словно в бреду, на щеках её царь замечает слезы, но как только рука её пытается нащупать его ладонь, Один тут же отстраняется.
-Я и так держу тебя за руку, любимая, просто ты не чувствуешь этого и ты её не ощутишь, - солгал Всеотец, с какой-то неподдельной болью закрывая глаз. Во сне лицо девы стало недовольным, а пальцы её по-прежнему шарили по простыням, пытаясь найти руку мужа.
-Сигюн, мне очень больно оттого, что ты с собой делаешь. Почему ты опускаешь руки? Почему не борешься за свою жизнь? - спрашивает царь голосом младшего сына.
-Зачем мне жить, если тебя нет? Видишь, ты говоришь со мной, - с расстановками после каждого слова отвечает дева, - значит, я на правильном пути.
-Нет, это не так. Это не твой путь, Сигюн. Ты забыла, что на этом свете есть Нари, есть наш сын, который нуждается в тебе. Почему ты забыла о нем?
Сигюн начинает плакать, не зная, что отвечать. Она зажмуривает и так закрытые глаза, позволяет слезам упасть на её чуть впалые щечки, заостренные скулы.
-Родная, ты должна жить дальше, ты не должна сдаваться. Пойми, что своим бессилием ты делаешь мне больно, у Хель мне и так хватает мучений, но твои мучения для меня страшнее всего прочего. Прошу, одумайся, борись за свою жизнь ради сына, ради меня, даже если меня не будет рядом. Знай, что я всегда наблюдаю за тобой, держу тебя за руку, слышу тебя. Умоляю, живи, Сигюн, - если бы Сигюн или кто-то другой сейчас видели бы лицо Одина, они бы не узнали в нем ни взгляда, ни голоса, ни даже самого лица. Он весь словно был каким-то миражом. Но, к счастью, со стороны никто его не наблюдал, даже Сигюн не смела открыть глаз, наивно полагая, что все это только сон.
-Локи, но... Ты, - она пытается что-то возразить, но слезы затмевают любые слова.
-Пообещай мне, что ты будешь бороться, пообещай, что ты выберешься и будешь жить, - попросил он вполне серьезно. В ответ она смолчала, лишь тихо всхлипывая. -Пообещай, Сигюн, - повторил он уже более требовательно.
-Хорошо... - осевший голос девы дрогнул. -Я обещаю, Локи. Я обещаю тебе, только не уходи снова, не оставляй меня одну, - прозрачные слезы таят на её щеках, пальцы продолжают незаметно тянуться, на ощупь отыскивать родную холодную ладонь.
-Прости, любимая, - он с трудом сдерживается, чтобы не коснуться её кожи, не поцеловать её губы, он уходит, даже не обернувшись, он просто растворяется в воздухе, не издавая больше ни звука.
Сигюн открывает глаза, затуманенные слезами - комната пуста, в камине трещит огонь, за окном бушует дождь, стучится в окно вместе с ветром. Голос - мимолетное видение, исчезнувшее навсегда. Ей казалось, что он сидел прямо перед ней, но ей только показалось. Его нет рядом, он снова ушел, снова покинул. Она вновь тихо плачет, шепча лишь одно слово: "обещаю".
Среди бесконечных осенних дождливых дней почти не было просвета. Солнце постоянно пряталось за пеленой серых туч, зато ночью, когда плотные облака таяли, на небо восходила серебристая луна, ведя за собой вереницу блестящих созвездий, украшая своими красотами небеса. Дни тянулись очень долго для Сигюн, хотя она не видела, как наступало утро, не знала, что за окнами уже день, и не не могла даже предположить, когда начинает вечереть, - все это потеряло для неё интерес. Она лишь существовала в этом мире, потому что ей нужно жить, нужно продолжать дышать, нужно заставлять свое чахлое, израненное сердце биться ради сына, ради любимого и единственного Нари, которого она не видела уже несколько дней. Служанки не приносили ей ребенка, боясь, что болезнь матери передастся ему, да и потом малышу не стоило видеть Сигюн в таком состоянии.
За окнами, не переставая, разгуливал дождь, иногда шумела гроза, и Сигюн невольно вздрагивала, когда за зелеными шторами сверкала яркая молния, когда раскат грома прокатывался по Асгарду, задевая самые скрытные уголки сего мира. Девушка сворачивалась клубочком на постели, зарывалась в одеяло, неотрывно смотрела на пляшущий огонь в камине, который отражался в её голубых глазах. Как же больно и одиноко, как же невыносимо осознавать, что все кончилось, и воспоминания она боится впускать в свой разум, боится даже подумать о его зеленых глазах, о тонком, приятном, притягательном голосе, о таких чувствительных прикосновениях. Иногда во сне, когда она невольно наводит сама себе сновидения, ей чудится, как его крепкие руки сжимаются на её талии, как он обнимает её, как бережно несет в своих объятиях, вытаскивая из горящего корабля. На лице его сияет кровь, волосы беспорядочно налипают на лоб, губы еле заметно улыбаются, хотя глаза беспокойны как никогда. Он так сильно испугался в тот миг за неё.
Сигюн пытается заснуть, хочет спрятаться от этих воспоминаний, мыслей, укрыться от них, запереть навсегда сердце, разум, привыкнуть, что Локи больше нет, но каждый раз она понимает, как бессильна, как не способна сделать это, какими бы не были тщательными её старания, и все попытки забыть вновь превращаются в слезы воспоминаний, в горькие слезы, которые неустанно льются на подушки.
Рядом всегда Сигюн чувствует чью-то теплую руку, и рядом всегда оказывается верная Бирта, которая не покидает деву целыми днями, теперь даже помощи лекарши уже почти не требуется: Бирта сама заваривает травы, подает ванке, сама делает холодные примочки, чтобы сбить назойливую, хоть и легкую, температуру, которая стала появляться все реже. И Сигюн с равнодушными глазами, без тени любых чувств принимает лекарства, пищу, но с кровати ещё не встает. Пошевелить любой частью тела для неё не составит труда, но ей кажется, что и руки, и ноги её настолько полегчали, что их будто вовсе нет. Резкие движения венчаются головокружением. За все дни девушка не произносит ни слова, молчит, а по ночам Бирта слышит её тихий плач, когда Сигюн отворачивается к стене, к камину, куда угодно лишь бы никто не видел её слез. Пусть эта боль достанется только ей, и она сама справится, как и обещала мужу.
========== Глава 49 ==========
...Времена темных эльфов вновь прервались и на этот раз навсегда. Беда миновала Асгард и все девять миров. Народ не раз уже говорил, как все случилось, и только из уст людей можно было услышать достоверную информацию, в которой говорится о том, что Малекит после уничтожения его войска и корабля отправился в Мидгард с остатками своих воинов. Схождение миров коснулось Земли и там оно было видно лучше всего, словно могучий Иггдрасиль свел свои ветви вместе, соединяя непостижимые людьми миры. Сделать свое грязное дело Малекиту помешали Тор и его давние знакомые смертные, среди которых непременно находилась и Джейн. С помощью разработанных в ходе научных исследований приборов девушка сумела переместить Малекита в его мрачный мир и запереть его там навсегда под грудой обломков тяжелого корабля. Так все и закончилось, не считая, что инопланетная война все же нашумела по всем мирам, но героем, как всегда, остался Тор, и каждый народ благодарил его за помощь и защиту, без которых они точно бы не выжили.
Асгард теперь вновь настигли спокойные времена, о которых люди давно забыли. Забыли, что значит просыпаться и не думать, что сегодня будет напасть врагов, не бояться потерять кого-то из своих близких. Эти времена стали для них долгожданным облегчением, теплом после долголетней зимы, водопадом в солнечной пустыни. Асгард воспрянул под дождями и пасмурным небом, не теряя своего бывалого величия, своей мощи. Горькие потери и утраты, однако, до сих пор угнетали людей, и это, отнюдь, было неизбежно. Некоторые по сей день не могли смириться с мыслью, что больше нет добросердечной Фригги, не верили, что в Асгарде больше нет Тора, даже не верили, что в живых больше нет обманщика Локи, который достиг за свою жизнь лишь ненависти и страха посторонних, хотя сейчас люди говорят о нем как о неожиданном герое.
Тор же ушел в Мидгард, оставив правление отцу, оставив его перед сложным решением: кто же сядет на трон после его кончины. Люди старались не задавать себе эти вопросы, пусть это и теребило их, но они умалчивали о своих беспокойствах, не забывая, однако, что осталась у царя ещё принцесса Лафейсон на руках с маленьким сыном, потомком Локи, и эта дева и её ребенок - единственные, кто имеет отношение к царской семье Асгарда. Асы не знали, боялись ли они того, что Один решит сделать Нари наследником, в свете последних событий совсем немногие были не против этого, но большинство даже не хотело принимать тот факт, что на престол Асгарда однажды сядет принц Локисон.
Асы были в курсе того, что Сигюн сейчас больна, некоторые даже видели, как Тор нес её по Бифросту на своих широких руках. Людям было известно и казалось странным, что не проявляющий ранее никаких чувств, кроме равнодушия, редкой злости, Один теперь не на шутку беспокоится за жизнь своей невестки, каждый день навещает маленького Нари, даже иногда гуляет с ним, что вообще противоречит принципам Всеотца. Хотя с другой стороны его можно понять: он потерял жену, сын покинул его, меняя родной дом на мир смертных, Локи погиб, и это тоже угнетает царя, как показалось людям. Теперь остались только невестка и внук, и они его семья, которую раньше он не хотел признавать, принимать, был даже озлоблен, был готов упечь вместе с непокорным Локи в подземелье, но сейчас, кажется, он остыл, многое понял, да и многое произошло, чтобы Один поменял свое отношение к Сигюн и её ребенку.
Воспоминания того ужасного момента превращаются в сон, все происходит мимолетно, быстро, но взгляд успевает поймать обрывки тех секунд, когда сильное тело пронзает острый меч, когда тихий, не слышный всхлип слетает с его губ, когда он падает на твердую землю, выгибаясь дугой от жуткой боли. Сигюн вздрагивает, с ужасом распахивает глаза и чувствует, как сердце в её груди колотится, угрожая выпрыгнуть наружу, глаза щиплет от непрошеных слез, а легкий озноб пробирает все тело, вереницей мурашек бежит по коже.
Сигюн вновь видит перед собой озаренную теплым светом комнату и она пару минут прислушивается к тишине, пытается поймать на слух шум дождя за окном, его барабанные песни, но их нет. Девушка глядит на окно, что который день закрывают плотные шторы зеленого цвета, она видит, что в занавес пытается пробиться солнечный луч, и какое-то облегчение воцаряется на душе, когда ванка осознает, что на небесах снова горит солнце, пусть оно освещает землю, украшенную осенью, но оно светит, греет, радует.
-Леди Сигюн, вы проснулись? Доброе утро, - слышит она тонкий, нежный голос позади себя. Бирта садится на кресло возле постели, размешивая в стакане очередной отвар, который больная должна принимать по утрам.
Ванка нехотя поворачивается лицом к служанке, натягивает одеяло до груди, подпирает подушки, чтобы удобно сесть и облокотиться на них. Асинья подносит к её губам чашку, но Сигюн сама берет её в руки, сама начинает делать маленькие глотки и сморщивать милое бледное личико от неприятного вкуса лечебного снадобья.
-Сколько дней я провела в бреду? - спрашивает Сигюн между маленькими глотками.
-Почти неделю, Леди, и ещё три дня восстанавливались, приходили в себя, а сейчас вы и вовсе идете на поправку, - с улыбкой сообщает Бирта, складывая чистые полотенца в стопку на прикроватную тумбочку.
Сигюн задумалась над чем-то, даже сама не зная над чем, просто устремила блестящие глаза в одну точку, а именно в плотно задернутое окно.
-Я не видела Нари так долго, принеси мне его, Бирта, - девушка умоляюще смотрит на служанку, но та отрицательно качает головой, чуть нагибается к ванской дочери, кладет свою тонкую руку на её ладонь.
-Нет, Леди, простите, но Нари вы пока увидеть не сможете. Болезнь все ещё не спала до конца, и вам ещё некоторое время не следует встречаться с сыном. - Даже если бы Сигюн настаивала на том, чтобы ей отдали малыша, прислужница все равно не исполнила бы её просьбу, это было строго настрого запрещено лекаршей и Одином.
Сигюн понимающе кивнула в ответ. Конечно, Бирта была права и она хочет сделать все только во благо. Тоска по маленькому сынишке съедает Сигюн, но она должна ещё немного потерпеть, полечиться, чтобы наконец увидеть свою кровинку.
-Вам не следует переживать за него, Леди Сигюн. Рядом с Нари неотлучно находятся самые опытные кормилицы и няньки, которых приставил Всеотец, и сам же Его Величество каждый день навещает своего внука и проводит с ним много времени. Вы знаете, служанки говорят, что ни разу не видели Одина таким заботливым, да и сам Нари неописуемо радуется, когда царь приходит, - рассказывает Бирта с нескрываемым восхищением, а Сигюн лишь недоуменно хлопает ресницами.
-Сам Всеотец? С моим Нари? Но как? Откуда вдруг у царя проявилась такая любовь к потомку ненавистного младшего сына? - спрашивает Сигюн с недоверием, со вспыхнувшими прошлыми обидами.
-Что вы, Леди, вашего супруга в Асгарде называют героем после того, что он совершил. Никто не ожидал, что Локи Лафейсон окажет такую помощь старшему принцу Тору и всему Асгарду.
От таких новостей девушке вновь захотелось плакать от злости, от горькой обиды, но она сдержалась. Какие же все таки циничные люди окружают её. Всю жизнь они порочили имя Локи, боялись, ненавидели, презирали, желали смерти, а вот теперь называют героем, теперь почитают, хвалят. Только что ему теперь их признание? Для чего оно ему теперь? Для чего признание отца, для чего признание брата? Для чего, если теперь он прозябает у Хель? А там не нужны ему слава и власть, там не нужна ему любовь народа, в которой Сигюн продолжала сомневаться даже сейчас.
-Вот как... - шепчет она, сжимая под одеялом руки в кулаки так, что ногти нещадно воткнулись в тонкую кожу. -Как же жалки и низки поступки людей, - сквозь зубы произнесла дева. Теперь ей хотелось поскорее избавиться от болезни, выйти к людям, чтобы взглянуть в их бессовестные глаза, в их глаза, которые она помнит горящие злостью, жгучими насмешками. Теперь она хочет взглянуть в глаза Всеотцу и увидеть его сожаление. Интересно, искренним ли оно будет? Интересно, настоящим ли будет народ, когда жена названного героя Локи пройдет мимо них с гордо поднятой головой?
Мысли девы вдруг прервал не навязчивый стук в дверь. Она отвлеклась, обернулась. В покои зашла служанка, принесла поднос с завтраком, а затем, поклонившись, покинула комнаты.
-Бирта, скажи, а как моя мама? Где она? - спрашивает девушка у прислужницы, которая подошла к столу, чтобы разложить принесенный завтрак. Этого вопроса асинья боялась больше всего, она ожидала его и, когда он был произнесен Сигюн, невольно вздрогнула, ноги её подкосились, руки задрожали, и взятая ею чайная ложка упала на поднос, звякнув, стукнувшись о хрустальное блюдце.
-Бирта, - вновь позвала Сигюн. -Что случилось? С мамой что-то не в порядке? - в голосе её было слышно беспокойство и некий страх от предстоящего ответа, но дева мужественно ожидала, когда служанка вымолвит хоть слово. Бирта не сомневалась, что её реакция уже заставила девушку усомниться в хорошем.
-Нет, Леди Сигюн, с ней все хорошо. С чего вы взяли, что она не в порядке? - служанка боялась повернуться лицом к ванке, она продолжала размешивать сахар в горячем чае.
-Бирта, дорогая, повернись, посмотри мне в глаза, - попросила Сигюн, ожидающе глядя на служанку.
Девчушка вытерла непрошеные слезы со своих гладких щек, вытерла незаметно, затем, изобразив беспечную улыбку, подошла к ванской дочери, преподнесла ей чай.
-Бирта, скажи мне правду, я умоляю, - вновь прозвучала просьба Сигюн, которая поставила чашку с напитком на тумбочку, испытующе глядя в серые глаза служанки.
-Леди Сигюн, с вашей мамой все хорошо, я говорю правду, - снова отвечает Бирта, и взгляд её то мечется, то опускается вниз, взирая на подол своего сарафана, то вновь глядит на ожидающую ответа Сигюн.
