Текст книги "Правдолюбцы"

Автор книги: Зои Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

– Да? – ободряюще произнес раввин.

– Это были очень сильные ощущения: находиться среди своих соплеменников, сознавать, что принадлежишь к чему-то огромному… – Она осеклась, устыдившись затертости своих слов.

– Но это чудесно, Роза, – сказал раввин. – Чудесно! Уверен, не по случайности ты зашла в то утро в синагогу. То, что с тобой произошло, на иврите называется хашгаха– предопределение. – Он помолчал немного. – А теперь скажи, как ты намерена действовать дальше?

Роза моргнула:

– Я не… А что вы подразумеваете под «действовать»?

– Ну как же. С тобой что-то происходит. Ты из нерелигиозной семьи, и ничто в твоей жизни до последнего времени не способствовало интересу к религиозной тематике. Напротив, тебя от этого настойчиво отвращали. И тем не менее ты ощутила искорку иудейства в своей душе, которая привела тебя в синагогу, а затем сюда, в Монси. Вот я и спрашиваю, что ты намерена делать с этой искрой?

– То есть… вы хотите знать, стану ли я соблюдать все обычаи? (В глазах раввина зажегся огонек.) Думаю, я пока не готова.

– Понимаю. А что, по-твоему, должно случиться, чтобы ты почувствовала себя готовой?

Роза задумалась на секунду.

– Могу я быть с вами совершенно откровенной, ребе?

– Ничего иного я и не жду.

– Верно, посещения синагоги для меня очень важны. И теперь я вижу, что многие негативные представления о религии, которые внушали мне с детства, основаны на невежестве. Но сомневаюсь, что я когда-либо обрету готовность… э-э… жить так, как вы и ваша семья.

Раввин спокойно кивнул:

– Скажи, Роза, ты веришь, что Тора – это слово Божье?

Роза колебалась, прикидывая, какой груз честности выдержит эта беседа.

– Похоже, – медленно сказала она, – мне будет нелегко поверить, что это буквальноЕго слово.

– Могу я спросить, часто ли ты читаешь Тору?

– Не часто.

– Читала Пророчества?

– Нет.

– Тогда я тебе настоятельно советую взглянуть на них. Ты найдешь там удивительные вещи, – люди, жившие две тысячи лет назад, своим умом никогда не дошли бы до столь точных предсказаний судьбы своего народа. «Вас изгонят из земли, в которую вы идете… И Господь рассеет вас средь других народов… нигде не сыщете вы покоя, и земля будет гореть у вас под ногами… А потом Господь вернет вас и снова соберет вместе…» Это история нашего народа, история Израиля со всей очевидностью.

Роза нервно скрипнула зубами. Она бы предпочла не вступать в спор о сионизме.

– Но где тут причина, а где следствие? – спросила она. – Я хочу сказать, что евреям, возможно, в голову бы не пришло возвращаться в Израиль, не подталкивай их к тому библейский текст.

– А идею диаспоры они тоже взяли из Библии? И нарочно рассеялись с целью доказать истинность Пророчеств? А потом изобрели нацизм? Только вдумайся, Роза! «…Я нашлю на них нелюдей, богопротивным народом уязвлю их». Разве это не удивительно?

Роза молчала, опустив голову. Почему ей так важно причислить эти пророчества к сентиментальным заблуждениям, спрашивала она себя. Если уж она так гордится рациональностью своего ума, то она просто обязанарассмотреть гипотезу их божественного происхождения.

– Не полагайся целиком на интеллект, – посоветовал раввин. – Что подсказывает тебе интуиция?

– Интуиция подсказывает, – ответила Роза с извиняющейся улыбкой, – что за шесть дней Вселенную не создать, такое не под силу даже Богу.

– Видишь ли, Роза, ортодоксальное учение далеко не во всем расходится с теорией эволюции. Маймонид [31]31
  Маймонид, он же Моисей Египетский (1135–1204) – еврейский философ, ученый, раввин и кодификатор законов Торы.


[Закрыть]сказал: «То, что говорится в Торе о сотворении мира, не следует воспринимать буквально, подражая простонародью». Многие уважаемые ученые из числа евреев-ортодоксов полагают, что ивритское слово «йом», которое обычно переводят как «день», может обозначать также неопределенный промежуток времени.

– Значит, среди ортодоксов есть и дарвинисты?

– Спектр мнений по этому вопросу чрезвычайно широк, как и по всем прочим вопросам. Но разумеется, ортодоксальный еврей не верит в случайность процесса эволюции. – Раввин встал и опять направился к книжным полкам. – Некий израильский физик проделал весьма интересную работу по примирению иудейской теологии с современной наукой. У меня где-то была его книга. Он утверждает, что углеродная датировка – куда менее надежный метод, чем принято думать. Он также полагает, что, судя по ископаемым останкам, мутация в развитии видов серьезной роли не играет.

– То есть он пытается опровергнуть Дарвина.

– А почему ты так уверена в правоте Дарвина? Тебе самой приходилось изучать ископаемых животных и применять углеродную датировку? Или же ты просто переняла эти воззрения от окружающих, – например, от своего отца?

Лицо Розы потемнело. Обвинение было несправедливым. Никто с таким упорством не подвергал сомнению родительский авторитет, как Роза. А что, если раввин заинтересовался ею только из-за ее отца? Ведь обращение в ортодоксальную веру дочери известного безбожника Джоела Литвинова в кругу раввинов будет расценено как великое деяние…

– Нашел! – Раввин протянул ей книгу. – Надеюсь, Роза, у тебя не возникло ощущения, будто я на тебя давлю. Просто очень важно в этом разобраться. Вот ты сказала, что была марксисткой. Разве в марксистских текстах тебе не попадались непонятные и темные места? И ты же не опускала руки в тот же миг и не говорила: «Баста! Я под этим не подписываюсь!» Нет, ты упорствовала, прилагала усилия в надежде, что вскоре все прояснится. А сейчас мы говорим о Хашеме, о мощи и разуме, неподвластных всякому человеческому пониманию. Тебе не кажется, что Он заслуживает, по крайней мере, такой же обходительности, с какой ты относилась к мистеру Марксу?

Роза улыбнулась, ей вдруг стало совестно: зря она приписывала этому милому человеку циничные побуждения. Она изучала обложку книги. Возможно, он прав. Возможно, в теории эволюции она слишком многому верила на слово.

– Позволь порекомендовать тебе одно место в Нью-Йорке, – сказал раввин. – Это образовательный центр для евреек, которые хотят побольше узнать о религии. Заведует этим центром жена моего друга, и преподаватели там толковые. Полагаю, тебе будет интересно.

– Спасибо, – сдержанно улыбнулась Роза. – Как-нибудь загляну туда.

Раввин с участием смотрел на нее:

– Я понимаю, что ты чувствуешь. Ты шагнула за пределы своей уютной зоны и очутилась в мире, где многое кажется чуждым и даже пугающим. И я прошу лишь об одном: перетерпи этот дискомфорт. Не убегай сразу. Задержись. И посмотри, что получится.

Когда Роза вошла в гостевую спальню, Карен уже лежала под одеялом, читая «Путешествие в Иерусалим».

– Ты довольна беседой с ребе Рейнманом? – печально спросила она.

– Да, было очень любопытно.

Карен молчала, ожидая продолжения. Но ей пришлось договорить за Розу самой:

– Ребе Рейнман – человек чрезвычайно умный и образованный. И то, что он проявил к тебе интерес, – большая честь.

– Не сомневаюсь. – Роза вынула из косметички зубную щетку.

– Нельзя чистить зубы! – Карен рывком села в кровати. – Во время шабата это считается работой.

– Никто не чистит зубы с вечера пятницы до вечера субботы?

– Да, – подтвердила Карен. – Душ или ванну мы тоже не принимаем. Хотя, – добавила она, – утром можно пососать мятный леденец, если хочешь освежить дыхание.

Роза в замешательстве смотрела то на зажатую в руке зубную щетку, то на Карен. Должна ли она, как добропорядочная гостья, поставить крест на гигиене полости рта? Она все еще размышляла над этим щекотливым вопросом этикета, когда сработал таймер и комната погрузилась во тьму. Со вздохом положив щетку обратно в косметичку, Роза на ощупь добралась до кровати.

Глава 3
«В гериатрическом отделении Пресвитерианской больницы плакала женщина…»

В гериатрическом отделении Пресвитерианской больницы плакала женщина. Ее отрывистые рыдания неслись по коридору, выкрашенному в пастельные тона, воем автомобильной сигнализации: АЙ-ай! АЙ-ай! АЙ-ай!Карла, стоя в коридоре, где она ждала, пока медсестра закончит менять повязки пациентке, внимательно прислушивалась к этому плачу. В больницах Карла проработала уже немало лет, но ее не переставало удивлять звуковое разнообразие человеческих страданий. В том, как больные люди выглядели и пахли, они походили друг на друга до неразличимости, но звуки, которые они издавали, всегда были глубоко индивидуальными. Одни хныкали. Другие монотонно выли. Третьи орали, как младенцы. Любители драматизировать ситуацию протяжно выкрикивали слова и даже целые предложения – «О, Го-осподи, не-ет, не-ет», – стоики же лишь тихо, печально шмыгали носом. Встречались и страдальцы старой закваски, ухавшие и рычавшие так, словно они научились этому, читая комиксы. Способам выразить горе несть числа…

Дверь, под которой ждала Карла, распахнулась. Появившаяся медсестра держала руки в резиновых перчатках, как кукольник, – согнув в локтях и растопырив пальцы.

– Вам лучше зайти попозже, – раздраженно сообщила она Карле. – У нее случилась неприятность с мочеприемником. Сначала надо все убрать.

Карла отправилась на пятый этаж. Ее следующий пациент был из новеньких, и, прежде чем войти к нему, она заглянула в свои записи.

Джеймсон Николас, р. 4.05.85. Паралич нижних конечностей от рождения. Родители умерли. До недавних пор жил с родственницей по вышеуказанному адресу. В настоящее время бездомный. Нет инвалидной коляски. Передвигается на скейтборде. Поступил в отделение скорой помощи 19.05.02 с жалобами на боль в спине. При предварительном обследовании обнаружено глубокое ножевое ранение в нижней части спины. Пациент заявил, что не знает, кто его ранил, но предполагает, что на него напали неизвестные, когда он спал на улице. Агрессивен и враждебен.

Парень спал, когда Карла открыла дверь. Лицо его было столь густо усыпано угрями, что издалека казалось, будто он носит маску. Медсестры уложили его в кровати так, чтобы обезноженное тело находилось под углом в 45 градусов. Карла вдруг поймала себя на том, что разглядывает его, как экспонат в музее естественной истории, и устыдилась.

– Николас, – позвала она.

Парень мгновенно открыл глаза:

– Меня не так зовут.

Карла для проверки посмотрела на табличку, заполненную детским почерком медсестры.

– Здесь сказано…

– Меня зовут Монстр, – перебил пациент. – Все меня так кличут.

– Что ж, ладно, – после паузы согласилась Карла.

Он ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы, и поднял руки, изображая киношного монстра. За годы передвижения на руках кисти превратились в нечто вроде копыт, тускло-желтая кожа на ладонях напоминала сырную корку.

– А я Карла О’Коннор, социальный работник. – Она опустилась на стул рядом с кроватью. – Я пришла сюда, чтобы выяснить, могу ли я чем-нибудь помочь. Давай-ка начнем с коляски. Как я понимаю, у тебя ее нет?

Парень резко повернул к ней голову:

– Я не езжу на колясках с шести лет, а скейтборд у меня здесь отобрали. Пусть мне его вернут!

В приемном покое Карле рассказали, что Николас закатил такой скандал, когда врачи «скорой помощи» попытались разлучить его со скейтбордом, что парня едва не поместили в психиатрическое отделение. В больнице ему полагалось одолевать расстояния на кресле-каталке, но, по словам медсестер, стоило Николасу остаться без присмотра, как он сползал с кресла и начинал перемещаться по коридорам рывками с помощью рук.

– Видишь ли. в больнице нельзя пользоваться скейтбордом. Это небезопасно. Но обещаю, при выписке скейтборд тебе отдадут.

– Какое на фиг опасно! – взорвался парень. – Это куда удобнее, чем долбаная коляска!

– Наверное, ты прав, – улыбнулась Карла. – Коляска – сооружение довольно неуклюжее. Но знаешь, все-таки она бы тебе не помешала – там, где запрещены скейтборды.

Парень молчал. Карла заполняла паузу, мысленно припоминая, что у нее лежит в коробке для ланча, принесенного из дома: баночка творога, одно маленькое яблоко, диетическая мятная конфетка. Она уже успела согрешить сегодня, съев миндальный круассан по дороге на работу, а значит, чтобы не выйти за пределы 1500 калорий, предписанных новой диетой, придется выбросить половину творога и отказаться от ужина.

– Пошла на хер! – вдруг завопил Николас, брызгая слюной. – Убирайся отсюда!

– Хорошо, Николас, я скоро уйду. Но сначала надо бы обсудить твою ситуацию с жильем. Если дашь добро, я сегодня же обзвоню разные места…

– Хочешь сдать меня в приют?

– Ну, надеюсь, мы найдем что-нибудь получше.

– Я не пойду ни в какие заведения!

– Но ты ведь не собираешься спать на улице, правда?

– В заведениях живут только дебилы и психи. Ходят все засранные.

– Николас…

– Мне естьгде жить.

– Ты имеешь в виду свою тетю? – Утром Карла беседовала по телефону с его разъяренной теткой. «Мне плевать, где он и что с ним. Этот гаденыш украл у меня деньги, а когда я велела ему отдать то, что взял, он накинулся на меня с ножом. Пусть остается на улице, там ему и место…» – Я звонила ей, Николас. Она не хочет, чтобы ты к ней возвращался.

– Выдрючивается.

– Возможно, но…

– Она примет меня обратно.

– Она говорит, что ты украл у нее деньги.

– Что ты несешь, дура! – взревел парень. – А сколько раз она брала мое инвалидное пособие!

– Понятно…

– Пошла на хер!

Сложив руки, Карла крепко прижала их к животу.

– Пожалуйста, Николас, не надо кричать…

– Приперлась сюда и обвиняешь меня в воровстве!

– Я ни в чем тебя не обвиняю. Твоя тетя…

Николас, разнервничавшись, начал переваливаться с боку на бок, отчего больничная рубашка задралась, обнажив два гладких конусовидных обрубка, торчавших из подгузника. Глянув на подгузник, парень заплакал:

– Ну зачем… зачем они нацепили на меня это?

– Не знаю, – не теряя спокойствия, ответила Карла. – У тебя не было проблем?..

– Я не хожу под себя! – рыдал он. – Я не маленький!

– Николас… – Карла положила ладонь на его плечо.

В мгновение ока парень приподнялся, ухватил ее за шею огромными желтыми ручищами и, сдернув со стула, притянул к себе. Лицо Карлы оказалось прижатым к его обрубкам, а ее ноги беспомощно болтались в воздухе. Она попыталась закричать, но из груди вырвался только полузадушенный клекот. Хватка Николаса становилась все крепче. Карла почувствовала, что он выкручивает ей шею, словно пробку на бутылке. «Он меня убьет», – мелькнуло у нее в голове.

Умирать Карле не хотелось по ряду причин, и далеко не самой маловажной среди них была следующая: все увидят, какой размер юбки носила покойница, – XXXL. Однако, будучи женщиной здравомыслящей и приученной корректировать свои ожидания, она потихоньку начала примиряться с фактом своей кончины, когда вдруг почувствовала, что ее чем-то придавило сверху. Кто-то взгромоздился ей на спину, пытаясь разомкнуть пальцы Николаса, обхватившие ее шею.

Из коридора донесся торопливый топот, затем возгласы и крики различной тональности и громкости. Борьба за ее жизнь длилась целую вечность, но в конце концов пальцы Николаса разжались и человек, оседлавший Карлу, слез с нее. Она перевернулась на спину. Николаса окружили медсестры и санитары. Сквозь частокол их рук и ног Карла увидела искаженное страхом лицо калеки. Он безумно вращал глазами и скалился, как дикое животное.

– Пожалуйста, не делайте ему больно… – простонала Карла.

К кровати протиснулась медсестра со шприцем в руке.

– Все! – воскликнула она несколько секунд спустя, торжествующе потрясая иглой.

Николас обмяк, крики, возня стихли; слышно было только, как тяжело дышат медсестры и санитары.

– Вы в порядке, мисс? – раздался голос. Над Карлой стоял мужчина средних лет с коричневой кожей, круглым пухлым лицом и здоровенным толстым носом. Под тяжелыми веками поблескивали глаза, смотревшие на Карлу с искренним беспокойством. – Вы в порядке? – повторил мужчина. – Надеюсь, я не повредил вам спину.

Его губы очерчивала тонкая, светлая, слегка вздутая полоска кожи, напоминавшая мандариновую мякоть. Карле ни с того ни с сего захотелось дотронуться до этой мягкой полоски пальцем.

– Мисс, вы меня слышите? – спросил он.

Карла медленно села и ощупала пульсирующую шею.

– Хотите воды? – Он протянул ей стакан с носиком.

Это был плотный мужчина, с такими же монументальными руками и ушами, как и его нос. Карла прикинула на глаз, что ее спасителю не помешало бы сбросить килограммов пятнадцать. (Многие полагали, что толстая Карла придерживается более снисходительных эстетических требований, чем ее стройные друзья, но они заблуждались. Годами сражаясь с собственными физическими недостатками, Карла если и добилась каких-либо успехов, то выражались они по большей части в том, что она стала более чутко реагировать на телесные изъяны других людей. Ее подруги, не без угрызений совести утешавшие себя мантрой «по крайней мере, я не такая жирная, как Карла», были бы потрясены, узнай они, сколь безжалостно судит Карла об ихфигурах.)

Санитары гуськом покидали палату, с почтительным сочувствием оглядываясь на Карлу. К ней подошла медсестра, горделивая блондинка, очень аккуратная и подтянутая. Униформа на ней была нежно-розовая, с крошечными медвежатами.

– Как вы? – спросила она.

– Все нормально, – ответила Карла.

– Не вставайте пока, – предупредил мужчина. – Подождите немного.

– А вы кто такой? – свысока обратилась к нему медсестра.

– Я работаю внизу, – объяснил мужчина, – торгую печатными изданиями. (У входа в палату стояла тележка с газетами и журналами.) Поднялся сюда разнести прессу и услышал крики…

– Ясно. – Медсестра прикоснулась к своей щеке, волосам, будто желая убедиться в их ароматной чистоте и свежести. – Что ж, спасибо, но теперь мы взяли ситуацию под контроль.

Мужчина посмотрел на Карлу:

– Ничего, если я уйду?

Грубость медсестры покоробила Карлу, но она промолчала: ей очень хотелось, чтобы ее оставили в покое. Она кивнула.

– Ладно, – сказал мужчина. – Берегите себя.

– Спасибо! – крикнула Карла, когда он уже вышел из палаты. Вряд ли он ее услышал.

Медсестра заговорщицки подмигнула Карле и произнесла беззвучно, одними губами:

–  Араб.

Часом позже Карла направилась в парк при больнице, чтобы съесть принесенный из дома обед. Внизу, в холле, она увидела своего спасителя – в стеклянном магазинчике за прилавком с прессой. Он жестом попросил ее остановиться и секунду спустя был уже рядом с ней:

– Разве вам не надо лежать?

– Нет, нет, со мной все хорошо. Я не поблагодарила вас как следует. Я вам очень признательна.

– Ерунда. Любой сделал бы то же самое.

– Мне жаль, что медсестра была так… невежлива с вами.

– А, эта. Я ей не нравлюсь, верно? – Он презрительно поджал губы, изображая медсестру. – Мы взяли ситуацию под контроль.

Карла рассмеялась: у него получилось очень похоже. А затем, не желая, чтобы он подумал, будто расизм медперсонала она расценивает как повод для шуток, добавила строгим тоном: – Боюсь, она не очень приличный человек.

Заметив коричневый бумажный пакет в ее руке, мужчина спросил:

– Идете на улицу обедать?

– Да.

– Можно мне пойти с вами?

Карла растерялась. Она стеснялась есть перед незнакомцами.

– Но ваш магазин?..

– Я его просто закрою. Повешу объявление, и все.

– Э-э… ладно.

– Я точно не помешаю?

– Точно!

Он протянул руку:

– Я еще не представился. Меня зовут Халед.

Карла, памятуя о неустранимой влажности своих ладоней, пожала кончики его пальцев:

– А меня Карла.

Халед вернулся в магазин, взял свой ланч и запер дверь. Вдвоем они вышли в парк. На краю лужайки стояло дерево.

– Сядем в теньке, – предложил Халед.

Карла согласилась, хотя предпочла бы обедать на скамейке. На траве она всегда чувствовала себя неловко. Вдобавок она была в юбке, и это означало, что ей придется следить за собой с удвоенной бдительностью.

Когда они пересекли лужайку, Халед снял пиджак и расстелил его под деревом:

– Прошу, садитесь. А то запачкаете платье.

– О нет, – возразила Карла, – это лишнее. – Стоя над ним, она увидела, что он начинает лысеть: на макушке светилось круглое коричневое пятнышко кожи размером с пенни.

– Вовсе не лишнее, – настаивал Халед.

– А как же вы?

– Ну, – он посмотрел на свои джинсы, – мне все равно. Пожалуйста, садитесь.

Исчерпав все известные ей формы вежливого отказа, Карла осторожно опустилась коленями на пиджак и села. Халед извлек из нейлонового рюкзачка ложку, вилку, салфетку и пластиковые миски с рисом и овощным рагу.

– Жена моего брата готовила, – словно извиняясь, пояснил он. – Это египетская еда. Надеюсь, вас не смущает запах?

– Нисколько! – поспешила с ответом Карла. – Наоборот, нравится.

Она не лгала. Что бы там ни было в его мисочках, пахло все это восхитительно. Застенчиво стараясь не шуршать пакетом, Карла достала творог.

– Значит… вы из Египта? – спросила она.

– Да, из Александрии.

– И как давно вы работаете в больничном магазине?

– В моем магазине, – поправил Халед. – Вот уже два года, как я там хозяин.

– Правда? Замечательно. – От сидения на пятках у Карлы затекли икры и ступни. Она предприняла рискованный маневр: вытянуть ноги так, чтобы юбка нигде не задралась.

– Скажите, а что будет с тем калекой? – поинтересовался Халед. – В полицию уже сообщили?

– Нет, что вы! Нет… Я не стану писать заявление. – И после паузы добавила: – Мы больше не называем людей вроде Николаса «калеками»…

Халед, похоже, не расслышал мягкого упрека в ее тоне:

– По-моему, больничное начальство должно ограждать женщин от таких пациентов. Они слишком опасны. Парень вел себя как дикарь! А если бы я не проходил мимо в тот момент, когда он напал на вас?

– Конечно, я очень рада, что вы там оказались. Но понимаете, на самом деле Николас не плохойпарень. Он просто очень зол и несчастлив.

– Не могу с вами согласиться. Я его видел. Он пытался вас задушить! И вы его защищаете?

– Подумайте, с чем ребятам вроде него приходится сталкиваться каждый день. Мы бы тоже не были паиньками, живи мы его жизнью.

Халед с восхищением воззрился на Карлу.

– Вы – очень хороший человек, – раздельно произнес он. – Вы когда-нибудь проходили тест девяти углов?

– Представления не имею, что это такое.

– Этот тест выявляет характер человека. Заполняете подробный вопросник и узнаете, какой из девяти типов характеров ваш.

– Неужели? – Эту отстраненную вежливость Карла приберегала для тех, кто верит во всякую несусветицу.

– Наверняка вы – второй тип. Вторые – помощники. Очень отзывчивые и щедрые люди. Поэтому вы и выбрали такую профессию.

Заметив с тревогой, как бугрятся ее бедра под юбкой, Карла прикрыла их сумкой. О ней всегда говорили как о «социальном работнике от бога», хотя в детстве она мечтала о карьере юриста. Карла обожала ходить с отцом в суд и часами разыгрывала с куклами Барби, Кеном и прочими судебные заседания, вошедшие в историю. Мечта померкла, лишь когда Карла достигла подросткового возраста. Близкие родственники отвечали на ее расспросы о юридическом колледже с жалостливым скептицизмом; мать как бы невзначай высказала предположение о том, что у ее старшей дочери, возможно, «легкая форма дислексии», – из этих намеков Карла поняла, сколь чудовищно она переоценила свои способности. Она немедленно перестроилась, и к окончанию школы ее амбиции снизились до уровня, который все сочли приемлемым. Перед поступлением в колледж она даже подстраховалась, спросив родителей, стоит ли ей вообще продолжать учебу.

– Конечно, – бодро ответила мать. – Почему нет? Курс профессионального обучения тебе не повредит.

– Тебе нужно работать с людьми, – посоветовал отец. – Выучись на медсестру или что-нибудь в таком роде. Ты от природы добрая.

Карла уже тогда смекнула, что доброта занимает не самую высокую ступеньку в родительской иерархии жизненных ценностей. Да она вовсе и не была уверена, что заслуживает такую характеристику. Под ее смиренной оболочкой гнездились весьма недобрые эмоции. Гнев. Обида. Желание, не такое уж редкое, хлестнуть мать по лицу. Приписывая дочери чуткость натуры, родители, по сути, основывались на одном-единственном эпизоде, когда маленькая Карла нашла на улице раненую птицу и принесла ее домой. (Птица, между прочим, сдохла с голоду под ее опекой.) Но подростку льстит, когда взрослые его оценивают, сколь бы суровым ни был их приговор, и пьянящее наслаждение оказаться в фокусе внимания отца перевесило сомнения в его правоте. Теперь, шестнадцать лет спустя, «врожденная доброта» Карлы столь прочно укоренилась в семейном фольклоре – а заодно и стала присказкой в устах людей посторонних, – что Карла давно прекратила подвергать этот постулат пересмотру. И лишь иногда – когда какой-нибудь благожелательный человек, вроде Халеда, принимался от всей души нахваливать ее самоотверженность – полузабытые сомнения вновь давали о себе знать, вызывая смутное недовольство тем, как складывается ее профессиональная судьба.

– Погодите, – Халед ткнул пальцем в творожную баночку, – это весь ваш обед?

– Да. Мне хватает.

– Ну не-ет, – не поверил Халед. – Этого недостаточно. Часа не пройдет, как вы опять проголодаетесь.

– Я так не думаю.

– Возьмите у меня немного. Мне одному столько не съесть.

Чувствуя, что от Халеда так просто не отделаться, Карла сказала с некоторым нажимом:

– Спасибо, но в обед я предпочитаю не переедать. – Она снова взялась за творог, торопливо орудуя ложкой, словно боялась, что ее в любой момент отнимут.

Халед медленно жевал рис.

– Можно задать вопрос… вы на диете?

– Я? – Комично тараща глаза, Карла оглядела свою тушу: – А что, разве похоже?

Он серьезно посмотрел на нее:

– Простите. Наверное, я вас обидел.

Карла притворилась, будто не может говорить с полным ртом, – ей требовалась передышка.

– Нет, вовсе нет, – ответила она наконец.

Крупная горячая слеза плюхнулась в творог.

– О боже, – воскликнул Халед, – какой же я дурак! Я не хотел…

–  Пожалуйста…Все нормально. —Карле хотелось его ударить.

– Но я вас расстроил… – Отставив миску с едой, Халед прижал пальцы к лоснящимся вискам.

– Это не ваша вина. Вы тут ни при чем. Это… совсем другое. Личное. Мне жаль, что я испортила вам обед.

Слезы обильно текли по щекам. Закрыв баночку с творогом, Карла сунула ее в сумку и встала. Глянув вниз, она увидела, что ее ягодицы оставили две большие овальные вмятины на подкладке пиджака Халеда.

– Не уходите, – попросил он.

Но Карла уже не могла выдавить из себя ни слова. Мотнув головой, она быстро зашагала по лужайке.

В туалете на первом этаже больницы, в наказание себе, она долго разглядывала свое отражение в зеркале. Нос распух и побагровел – идеальный объект для шуток, блузка задралась, обнажив розовую полоску там, где пояс юбки врезался в живот. Карла тихо застонала. Она разревелась – распустила сопли из-за того, что она толстая, – перед чужим человеком. В туалет вошли две женщины, растерзанный вид Карлы заставил их оборвать беседу на полуслове. Карла ринулась в кабинку и просидела там, пока они не ушли, прислушиваясь к хлопанью дверей и завыванию сушилок для рук. Затем выползла из кабинки, сполоснула лицо холодной водой и отправилась наверх, в свой офис.

Она намеревалась поработать, но, сев за стол, обнаружила, что компьютер завис. Потыкав разные клавиши, Карла в отчаянии треснула кулаком по стенке компьютера.

– Терпение, терпение, – раздался протяжный голос за ее спиной.

Обернувшись, Карла увидела на пороге офиса санитара.

– О, привет, Рэй!

Санитар издал угрюмый смешок:

– Заняты, да?

– Немного.

Коренастый, неповоротливый Рэй в свои шестьдесят с лишком корчил из себя всезнайку и законченного пессимиста, что не добавляло ему популярности среди коллег. Карла, угадывая в его комариной назойливости горечь одиночества, полагала своим долгом быть с ним особенно любезной.

– Говорят, с вами тут беда приключилась, – сказал Рэй. – Какой-то придурок с пятого этажа пытался вас изнасиловать…

– Что за ерунда, ничего подобного…

– Вот ужас-то. Нам должны доплачивать за риск.

Карла не любила принимать посетителей в офисе.

В этом закутке кукольных размеров места едва хватало на одного; два человека вынужденно вступали в физический контакт, граничащий с непристойностью. Переступив порог, Рэй оказался так близко от Карлы, что она различала мутную красноту в уголках его глаз и коросту в ухе. Медленно, чтобы не обидеть гостя, Карла откинулась назад, прижав голову к шкафчику для документов.

– Это все полнолуние, – бубнил Рэй. – Они сейчас все на взводе. Вчера какой-то псих с третьего этажа спустил обед в унитаз и устроил потоп… ну точно как в странах третьего мира. Я сказал им, это будет чудо, если мы не подхватим дизентерию.

– Конечно, – откликнулась Карла.

– Да уж, все время одно и то же… А что с вашим компьютером?

– Завис. Надо позвонить в службу поддержки.

– Ага, – хмыкнул Рэй, – желаю удачи. Долго вам придется ждать, пока эти умники пошевелятся. Они шибко заняты, в покер режутся…

В треугольном проеме, образованном телом Рэя и его упертой в бок рукой, вдруг возникло лицо Халеда:

– Простите, я не вовремя?

Рэй с усмешкой воззрился на него:

– Хотите поговорить с Карлой, верно?

– Только если это удобно…

– Не обращайте на меня внимания. Я все равно ухожу. – Он хитро взглянул на Карлу: – Оставляю вас вдвоем. До скорого.

– Пока, Рэй. – Она растерянно наблюдала, как санитар вперевалочку удаляется прочь по коридору.

– Надеюсь, я не помешал, – сказал Халед. – Я пришел извиниться…

– Это совершенно ни к чему, – оборвала его Карла. – Я прекрасно себя чувствую.

Этот человек преследует ее почти с садистским упорством. Да он в своем уме?

– А я испереживался. На вас столько сегодня свалилось: сперва это ужасное происшествие с тем пареньком, потом я наговорил глупостей…

– Уверяю вас, все это пустяки. Просто у меня сегодня плохое настроение. Вы ни в чем не виноваты.

Он извлек из кейса пакетик M&Ms:

– Вот, это вам.

– Ну нет! – воскликнула Карла. – Честное слово…

Бестактность подношения потрясла ее. Неужто он не мог придумать иного способа выразить приязнь? Или обжорство – ее самая яркая черта?

–  Прошу вас, – взмолился Халед. – Если не возьмете, я пойму, что вы все еще на меня сердитесь.

Он выглядел таким несчастным, что Карла позабыла и о чувстве собственного достоинства, и трагедии всей ее жизни – лишнем весе.

– Ладно. – Она взяла пакетик с конфетками и положила на стол. – Большое спасибо.

– Мы опять друзья?

– Конечно. По-другомуникогда и не было.

– И вы принимаете мои извинения?

– Разумеется.

Халед оглядел крошечный офис:

– Так вот где вы работаете. (К доске для объявлений была пришпилена фотография Майка и Карлы.) Это ваш бойфренд?

– Муж, – уточнила Карла.

Она посмотрела на снимок. Фотография была сделана на профсоюзной вечеринке семь лет назад, тогда они с Майком только начали встречаться. Майк с банкой пива в руках вальяжно щурился в объектив. Карла – сразу после диеты из капустного супа и слабительных – в джинсах 48 размера растопырила пальцы в знак победы. Она до сих пор помнила тот невероятный вечер, головокружительную эйфорию от того, что она под руку с Майком появилась на людях. Среди профсоюзных работников Майк считался одним из наиболее завидных женихов. Медсестры начинали хихикать и прихорашиваться, когда он неспешно входил в больничный коридор, покусывая зубочистку. Женщины в профсоюзных офисах косились на его зад, когда он проходил мимо, и со значением переглядывались.