Текст книги "Правдолюбцы"

Автор книги: Зои Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Могу поклясться, что говорил, – упорствовал Ленни.

– Ладно, – смирилась Одри, – что толку спорить. Она уже здесь.

– Послушайте, – Таня говорила высоким, пронзительным голоском маленькой девочки, – если с этим какие-то проблемы…

– Нет, дорогая, – оборвала ее Одри. – Никаких проблем. Присаживайся.

– Вообще-то, – продолжила Таня, с явной неохотой отказываясь от роли непрошеной гостьи, – я могу и уйти.

– А заткнуться ты можешь? – спросила Одри.

Ленни рассмеялся и чмокнул мать в макушку:

– С днем рождения, мам. Прости, что мы опоздали.

– Пустяки. Мы все равно ждем Розу.

– У нее опять занятия в еврейской школе? – полюбопытствовала Таня.

Одри резко обернулась к сыну:

– Что за школа?

– А?

– Ты меня слышал, Ленни, – улыбнулась Одри. – О какой школе идет речь?

– Без понятия. Кажется, она изучает Талмуд или еще что.

Одри с размаху откинулась на спинку дивана.

– Боже правый! Эта парочка, – она взглянула на Карлу и Майка, – голосует за республиканца. А Роза учится на хренова раввина. Куда катится наша семья?

Карла взяла сверток, отброшенный ее матерью на кресло:

– Мамочка, не хочешь открыть наш подарок?

– Точно. Давай, ма. – Майк отнял у Карлы сверток и положил Одри на колени.

Одри разорвала обертку, под которой обнаружился массивный фотоальбом «Шмотки: Пошив одежды в лондонском Ист-Энде. История в фотографиях».

– Очень мило, – сказала Одри.

– О-ах, какая прелесть! – замяукала Таня. – Обожаю старые черно-белые снимки.

– Да, я тоже, – обрадованно подхватила Карла.

Таня, привыкшая считать свои увлечения, даже самые расхожие, чем-то невероятно эксцентричным, выделяющим ее на фоне остальной публики, сердито посмотрела на Карлу.

– Нет, я от них просто без ума, – ревниво уточнила она.

Майк опустился на корточки рядом с Одри:

– Мы думали, тебе будет интересно, ведь твой отец был портным, и вообще…

– Этот альбом я нашла. В Интернете, – вставила Карла.

– М-м-м… – Одри быстро листала страницы.

– Я его надписала, – добавила Карла.

Одри открыла фолиант на первой странице и прочла дарственную надпись: «Маме с любовью и восхищением от Карлы и Майка».

– Очень мило, – повторила Одри. – Чудесный подарок. Спасибо. – Захлопнув альбом, она положила его на пол у своих ног. – Так как насчет пива? Или ты хочешь вина, Ленни?

– Вина, пожалуй.

– И правильно. Тогда открывай бутылку.

– Пусть лучше Майк откроет, – предложила Карла. Она знала, что мужу сильно не понравится, если бутылку, его подарок, откупорит Ленни.

– Как скажете, – пожал плечами Ленни.

– Принеси кружки, Карла, – скомандовала Одри, – и меню из китайского ресторана. Оно в ящике, рядом с холодильником.

Когда через час явилась Роза, еда уже разогревалась в духовке, а Карла, стоя на четвереньках, отмывала пол на кухне.

«Шалом!» – услыхала Карла протяжное, ехидное приветствие, которым Одри встретила дочь. Далее последовал короткий обмен репликами, но Карла не разобрала, о чем шла речь.

Затем Роза вошла на кухню.

– Что ты, по-твоему, делаешь? – возмутилась она.

Раскрасневшаяся от физических усилий Карла ответила извиняющимся тоном:

– Здесь было так грязно, вот я и…

Роза раздраженно застонала:

– До каких пор ты будешь мамочкиной дармовой прислугой?

Карла встала на ноги.

– Прости.

– За что ты извиняешься? – рявкнула Роза.

– Прости… то есть хорошо, больше не буду. – Карла улыбнулась. – Как ты? Как прошел день?

– Все было прекрасно, пока я не пришла сюда, – угрюмо ответила Роза.

Карла нервно засмеялась. Похоже, религия только добавила Розе суровости. Когда они вынимали из духовки контейнеры с едой, на кухню забрел Ленни.

– Снимаете пробу, девочки? – Едва заметно пошатнувшись, он оперся рукой о стол.

– Я пока не расположена с тобою разговаривать, Ленни, – сказала Роза.

– Не я проболтался маме про школу. Таня ляпнула. Она не знала, что это секрет…

– Это не секрет, болван.

– Тогда в чем проблема? – Он выжидающе молчал. – Ладно, валяй, злись дальше.

– Скажи-ка, – внезапно накинулась на него Роза, – Таня знает, с кемты провел ночь в моей квартире?

– Нет. Зачем ей знать? Собираешься ввести ее в курс дела?

– Боже упаси! Разрушить вашу великую любовь? Ни за что.

– Господи, Ро, – зевнул Ленни. – Расслабься, а?

– Не смей! – взорвалась Роза. – Чтобы я больше не слышала этого «расслабься»! Тебе что, все еще четырнадцать лет?

– Ребята, – вмешалась Карла, – не забывайте, у мамы сегодня день рождения…

– Тебе известно, что у Джейн есть парень? – продолжала наскакивать Роза. – И не просто парень, а жених?

– Спрашиваешь, – ухмыльнулся Ленни. – Она показала мне кролика, которого он ей подарил. Офигеть.

На шее Розы проступили жилы.

– Если она так смешна, зачем же ты переспал с ней? Или, когда ты совращаешь девушек, которых не уважаешь, ты чувствуешь себя взрослым мужчиной?

Ленни словно в изнеможении уронил голову на плечо:

– Перестань, Ро, я ее уважаю.

– Ну да. И поэтому вы с этой мразью Джейсоном весь вечер издевались над ней!

– Мы просто развлекались, Роза! А ты весь вечер просидела, как прокурор на Нюрнбергском процессе. Чего тебе неймется? Или ты решила наложить запрет на веселье, на секс? Ну конечно, ведь ты теперь вся из себя такая важная еврейка.

– Все, хватит. – Роза сложила руки на груди. – С тобой невозможно разговаривать.

На кухню вошла Одри:

– И где эта чертова еда?

Атмосфера за ужином была тягостной, даже по меркам Перри-стрит. Роза надменно молчала. Ленни изъяснялся односложно. Одри то впадала в рассеянность, словно забывая, где находится, то демонстрировала пресловутый крутой нрав. Застольная беседа заглохла бы, едва начавшись, если бы не Таня.

– Я конкретно против войны в Ираке, – объявила она, стоило всем усесться за стол. – Я конкретная пацифистка, правда, Лен? Не разрешаю убивать даже тараканов в своей квартире.

– Угу, – будто через силу буркнул Ленни.

– Значит, ты выступала бы против тех американцев, что сражались во Вторую мировую войну? – спросил Майк.

– Разумеется! – воскликнула Таня. – Конкретно против. Насилие ведет только к еще большему насилию.

Карла сидела как завороженная, изумляясь самоуверенности, с какой высказывалась эта девушка. Насколько проще жить, когда искренне веришь, что школьные познания позволяют с апломбом судить обо всем на свете.

– Слыхала, ма? – обратился Майк к Одри. – Таня сожалеет, что мы воевали против нацизма!

– Что? – встрепенулась Одри, до того задумчиво накладывавшая еду себе на тарелку. – Ах, Таня, ну да, у нее полно забавных идей… – Она пристально изучала содержимое серебристого контейнера, стоявшего перед ней. – Знаешь, Роза, вряд ли тебе можно есть это блюдо. В нем свинина.(Роза невозмутимо орудовала палочками.) Ага, значит, это особый кошерный боров – обрезанный!

Роза отложила палочки:

– Ха, ха. Очень остроумно, мама.

– Вчера мы с Ленни попали на такую прикольную вечеринку, – после небольшой паузы сказала Таня. – Гуляли по Трайбеке и наткнулись на клуб, а охранником там старый приятель Ленни, он нас и впустил. И оказалось, что у них вечеринка «Доритос» – ну, знаете, чипсы. Они запустили новый сорт с мескитовым вкусом. И там был типа зал, очень большой, а в нем ледяные скульптуры чипсов – просто обалдеть…

Карла внимательно слушала речи Тани. Она догадывалась, что вечеринкой «Доритос» эта девушка восхищается не всерьез – это такая ирония, как и ее футболка, – но все же Карлу удручала мысль, что Ленни растрачивает свою жизнь на подобные глупости.

– А потом, примерно в час ночи, – рассказывала Таня, – в зал по такой шикарной лестнице спустился Энрике Иглесиас. Реально! Все охренели.

– Кто такой Энрике Иглесиас? – поинтересовалась Одри.

– Поп-певец, ма, – объяснил Майк.

– Повсюду типа искусственный лед, – продолжала Таня, – а Энрике поет песню про то, какие потрясные и вкусные эти новые чипсы…

– Вот вам истинное лицо капитализма, – мрачно изрек Майк. – Кандагар в огне, а они устраивают свистопляску вокруг картофельных чипсов.

Таня хихикнула. Прохладная реакция ее ничуть не расстроила. Она даже выглядела довольной, словно неспособность родственников Ленни посмеяться вместе с ней служила лишь очередным лестным доказательством ее собственной необычайной, бунтарской натуры.

– Что же ты молчишь. Роза? – Одри пихнула локтем младшую дочь. – Давай, поведай нам, чему ты сегодня научилась в еврейской школе.

– Я уже говорила, мама, сегодня занятий не было. Я ездила к папе.

– Ой, дайте ей конфетку! Девочка навестила родного отца! – издевалась Одри.

– Я виделась с доктором Крауссом. Похоже, он очень обеспокоен…

– Ради бога! Не желаю ничего слышать об этом уроде. Ненавижу этого надутого как индюк, плоскозадого альбиноса. (Все, кроме Розы, засмеялись.) Нет, правда, у меня от него мурашки по коже! Есть в нем какая-то гнильца. Не удивлюсь, если он страдает генитальным герпесом.

Хохот становился все громче. Роза, стиснув зубы, смотрела в тарелку.

– Ну же, Роза, улыбнись, – подначивала ее Одри. – От смеха твое личико не треснет.

– Я бы улыбнулась, мама, если бы услышала что-нибудь смешное.

– У-у-у, – Одри притворилась пристыженной, – Йентль [39]39
  Героиня рассказа Исаака Башевиса Зингера (позднее переделанного в пьесу, а затем экранизированного с Барброй Стрейзанд в главной роли). Йентль переодевается в мужское платье с намерением изучать Талмуд в ешиве; в итоге она предпочитает остаться в образе мужчины.


[Закрыть]гневается.

– Я пытаюсь донести до тебя то, что доктор Краусс сказал о папе…

Одри ударила ладонью по столу:

– А может, я не хочу говорить о твоем отце на моем гребаном дне рождения!

Подавшись вперед, Майк постучал ложкой по кружке с вином:

– Прошу внимания…

Карла сжалась: вот оно, сейчас он объявит об их планах усыновить ребенка.

– Нет, нет, Майк, – раздраженно отмахнулась Одри, – не валяй дурака. Все это здесь ни к чему.

Майк побагровел и отложил ложку в сторону.

– Мне надо отлить, – встал из-за стола Ленни.

– Лен, зайчик, – с ласковой насмешкой сказала Одри, – непременно сообщи нам, когда захочешь по большому. – Проводив глазами сына, она опять повернулась к Розе: – И все же, чемуты учишься в своей школе?

Роза опустила веки:

– Я не собираюсь обсуждать это с тобой.

– Как приготовить идеальную грудинку?

– Будь добра, мама, прекрати, – с высокомерным видом ответила Роза.

– Но почему такая таинственность? Может, у вас там орудует сраный Моссад?

С тяжким вздохом, тщательно выговаривая ивритские слова. Роза объяснила:

– Я изучаю парашат ха-шавуа. [40]40
  Недельная глава, недельная порция ( ивр.).


[Закрыть]Каждую неделю мы разбираем определенный отрывок из Торы.

– О-о, да без этого просто нельзя прожить!

– Смотря как жить, – со снисходительной улыбкой парировала Роза. – Я очень мало знаю о моем религиозной наследии и хочу…

– Извини, – перебила Одри, – на свете существует масса вещей, о которых ты очень мало знаешь. О квантовой физике, например. Офигенная штуковина, но ты почему-то ее не изучаешь.

– Мама, мы же отмечаем твой день рождения, – напомнила Карла. – Давайте праздновать.

На нее никто не обратил внимания.

– Верно, – согласилась Роза, – но в настоящий момент меня интересует история моего народа, мои корни.

– Корни? Твой народ? – переспросила Одри. – О чем это ты. Роза?

– О евреях. Жаль тебя огорчать, но мы– евреи.

Одри захлопала в ладоши:

– А Майк крещеный. Не вступить ли ему в «Арийские народы»? [41]41
  Националистическая, неонацистская организация (Aryan Nations),основанная в 1970-х гг. и базирующаяся в американском штате Айдахо.


[Закрыть]

– Ты действительно веришь в Бога? – ухмыльнулся Майк.

Помолчав, Роза ответила с горделивым достоинством:

– Это сложный вопрос, Майк. Иногда верю.

– Великолепно, черт подери! – воскликнула Одри. – «Иногда»! Что бы это значило?

– Послушай, – вскипела Роза, – не могла бы ты, хотя бы изредка, поддерживать меня в том, что я говорю или делаю, а не изгаживать все и вся, как это у тебя принято?

Одри глянула на нее с преувеличенным изумлением:

– Что ты такое говоришь? Я всегда поддерживаю моих детей.

–  Ну конечно.

– Разве нет? Я всегда хотела только одного: чтобы ты была довольна и счастлива.

– У меня сложилось иное впечатление.

– И какое же?

– По-моему, ты бы удавилась с горя, если бы увидела, что я по-настоящему счастлива.

В полной тишине все с затаенным страхом смотрели на Одри. Но та лишь сказала:

– Эти религиозные дела превращают тебя в психопатку, Роза.

Снова зазвенели кружки и задвигались палочки.

– А по-моему, религия – это круто, – встряла Таня. – Я тоже хочу развиваться духовно.

– Тебе не помешало бы, – пробормотала Одри.

– Я серьезно. По-моему, нужно быть терпимым к вере других людей.

– Зачем? – оскалилась Одри. – Зачем это нужно? Почему я должна уважать то, что считаю полным говном?

– Ну, – ничуть не испугалась Таня, – вы же хотите, чтобы другие люди уважали ваши убеждения.

– Ты смешала все в одну кучу, детка, – рассмеялась Одри. – Моиубеждения основаны на объективных фактах и научных выводах. А Роза верит в старого пердуна, который сидит на небесах и хватается за сердце всякий раз, когда еврей съедает креветку. Если человек начинает исповедовать такой бред, тут уже не до уважения его взглядов, тут надо звать долбаного врача.

– Только креветки нельзя есть? – живо заинтересовалась Таня. – Или все морепродукты? Мне кажется, я не в силах отказаться от роллов с лобстером…

– Не волнуйся. Розу хлебом не корми, только дай от чего-нибудь отказаться. Она любит вериги. Воздержание – ее конек. Иначе как бы ей удалось прожить четыре года на Кубе в глинобитной хижине…

– Точно, я ужасно сглупила, – съязвила Роза. – А ведь могла сидеть дома, как ты, и направлять революцию из особняка в Гринвич-Виллидж.

Одри задумчиво посмотрела на дочь:

– Знаешь, чего тебе не хватает, Ро? Парня. Уверена, Майк с удовольствием познакомит тебя с каким-нибудь приличным молодым человеком из профсоюза, правда, Майк?

– Мама…

– Я не шучу. Немножко секса пойдет тебе только на пользу…

– Прекрати! Ты можешь прекратить!

Одри удовлетворенно улыбнулась:

– Видишь? Я права. Ты очень напряжена. Необходимо выпустить пар…

Майк снова схватился за ложку и легонько постучал по кружке:

– Боюсь, теперь вам придется меня выслушать.

– Ленни нет, – шепнула Карла, дергая мужа за рукав. – Надо его дождаться.

– Я схожу за ним! – Таня вскочила и выбежала из комнаты.

– Ма, – торжественно произнес Майк, – мы с Карлой приберегли для этого дня, твоих именин, особенную новость…

– О боже, ты беременна! – вскричала Одри. – Давно пора.

Майк открыл и закрыл рот, как рыба, выброшенная на берег. Взяв себя в руки, он сказал:

– Нет, ма. Не совсем. Мы решили усыновить ребенка.

– Вот как! – Одри помолчала. – Понятно.

Из кухни вернулась Таня:

– Эй, ребята…

Одри ее проигнорировала.

– Американского или иностранного? – спросила она Карлу.

– Что? – вздрогнула Карла. – Ах да, американского, наверное. Это агентство имеет дело только с американскими детьми.

– Жаль. Почему бы не взять ребенка из Африки? Они там самые нуждающиеся.

– Ребята! – повысила голос Таня.

–  Чеготебе? – соблаговолила ответить Одри.

– По-моему, с Ленни что-то случилось. Дверь в туалет заперта, и он не отвечает.

Впрочем, ничего из ряда вон выходящего с Ленни не произошло. И уж тем более он не умер и даже не находился при смерти, как бестактно предположил Майк, вышибая дверь в туалет. Просто, сидя на унитазе, он впал в наркотический ступор. Когда дверь наконец подалась под ударами ногой, усвоенными Майком на занятиях по карате, и Майк отхлестал его по физиономии, – возможно, с несколько большим усердием, чем было строго необходимо, – Ленни сумел подняться на ноги и без посторонней помощи доковылять до кухни. Там его бурно стошнило в раковину, после чего он утерся мокрым кухонным полотенцем и объявил себя в норме. Все вернулись за стол.

– Дурачок. – Одри взъерошила сыну волосы. – Напугал нас, мы чуть в штаны не наложили.

– Мы подумали, что ты отправился вслед за Элвисом, – хихикнула Таня.

Роза в отчаянии сжала пальцами виски:

– Может, мы перестанем вести себя так, будто это была всего лишь забавная шалость?

– Чего ты от меня хочешь? – поморщилась Одри. – Чтобы я его отшлепала?

Майк, разозленный тем, что его объявление об усыновлении было смазано обмороком Ленни, злобно хохотнул:

– Неплохо бы для начала.

– Он только что терял сознание, – сказала Роза. – Тебя это не беспокоит, мама?

Одри встала:

– Принести тебе чаю, Ленни?

– Да, принеси.

– Лучше с ромашкой, – посоветовала Таня. – Или с мятой.

– Ты принимал сегодня героин, Ленни? – спросила Роза.

– Ну… только курил, – промямлил ее брат. – Но не кололся.

Роза обратилась к Карле:

– Неужели никто, кроме меня, не видит здесь проблемы?

Карла разглядывала застывшие остатки китайской еды на столе. Участвовать в споре ее не тянуло, но она уступила нажиму сестры:

– Ситуация выглядит несколько тревожной, Ленни.

– Он уже сто лет не колется, – сказала Таня.

– Не лечь ли тебе опять в реабилитационную клинику, – предложила Карла.

– Про клинику забудьте, – поспешила вставить Одри. – Медицинская страховка не оплатит еще одну. Положить сахара, Ленни?

– Ага… и побольше.

– Ладно, – Майк хлопнул себя по ляжкам, – нам пора.

– Еще рано… – шепнула мужу Карла, стыдясь его бесчувственности.

– Нет, – едва ли не гневно возразил Майк, – мы должны идти.

Его левая нога вибрировала, как отбойный молоток. Поездка домой будет унылой, подумала Карла.

– Пойду принесу нашу верхнюю одежду. – Майк, широко шагая, устремился в прихожую.

– Что с ним? – спросила Одри, когда он вышел из гостиной.

– Ничего, – быстро ответила Карла. – Просто ему завтра рано вставать.

Вернувшись, Майк, как истинный джентльмен, помог Карле надеть жакет.

– Всем до свидания, – натянуто попрощался он. – Спасибо, ма, за чудесный вечер.

– Да уж, – мрачно ответила Одри, – повеселились до упаду.

Глава 6
«Во второй вторник июля Кэрол проводила экскурсию из цикла…»

Во второй вторник июля Кэрол проводила экскурсию из цикла «Еврейский образ жизни», вызвавшего у студенток Учебного центра огромный интерес. Начала она с посещения миквы. Роза опоздала на экскурсию, а когда добралась до здания на Западной 78-й улице, группа уже зашла внутрь. Нажав на кнопку видеодомофона, Роза назвалась в ответ на требование подозрительного и будто заспанного голоса, после чего ее впустили и направили в подвал. Там, в небольшом помещении без окон, толпились пятнадцать женщин из Учебного центра во главе с Кэрол. Комната была обставлена в угнетающе дамском стиле и напоминала приемную гинеколога: персиковые диваны, подушки с цветочками, репродукции импрессионистов. На стене Роза заметила рукописное объявление: «Группа женщин молится о страждущих и воинах Израиля, читая Псалмы Давида. Присоединяйтесь. Мы встречаемся каждый четверг во второй половине дня». Рядом висел большой типографский плакат: «ГОРДИСЬ, ТЫ – ДОЧЬ ИЗРАИЛЯ».

Роза размышляла над этим странным воззванием, когда Кэрол вежливым кашлем намекнула, что пора начинать.

– Рада вас видеть здесь, – волнуясь, сказала Кэрол. – Думаю, все уже в сборе. Служащая миквы скоро к нам подойдет, а пока мы ждем, полагаю, будет небесполезно, если я сообщу вам самые основные сведения о микве и ее роли в жизни евреев. – И она принялась читать по бумажке: – «Миква» на иврите означает ритуальную баню. Она выполняет несколько функций. Ее используют в церемонии обращения в иудейскую веру; мужчины-ортодоксы иногда посещают микву, чтобы подготовиться к шабату или великим праздникам. Также многие соблюдающие традиции евреи окунают в микву новые приборы или инструменты, прежде чем применить их на практике. Но главное назначение миквы связано с «тахарат хамишпаха» – законами о семейной чистоте, которые предписывают женщине во время месячных и в последующие семь чистых дней оставаться «нида», то есть сексуально недоступной. Как минимум двенадцать дней в месяц мужу и жене запрещено совокупление и все прочие разновидности интимной близости. Этот период воздержания принято завершать ритуальным погружением в микву.

Роза недоумевала. Ей всегда нравилось слово «миква», его звучание. Она представляла себе микву как освященную религией оздоровительную процедуру – турецкие бани, куда пускают только женщин. Но, если верить Кэрол, визит в эту баню походил скорее на обязательный ежемесячный акт самоуничижения.

– Хотя реформаторы и консерваторы по большей части перестали соблюдать законы миквы и нида, – продолжала Кэрол, – ортодоксы по-прежнему чтят их как «гуф ха-тора», то есть как важнейшие законы Торы. В книге Левит мы читаем: «И к женщине, которая осквернена нечистотой своей, не приближайся и не открывай наготы ее». В Торе закон тахарат хамишпаха повторен не единожды, но трижды. А кроме того, сказано, что супружеские пары, нарушающие этот закон, будут подвергнуты страшному наказанию. Их души будут отсечены от их народа…

Роза подняла руку.

– Да, Роза?

– Я не понимаю, почему женщина считается нечистой во время менструации?

– Хороший вопрос! – с бойцовской ноткой в голосе отреагировала Кэрол. – Я очень рада, что ты его задала. Ивритское слово «тум'а» известно нам с Храмовых времен, оно означает осквернение, но лишь в ритуальном смысле – в таком состоянии не подобает входить в Храм. Но в буквальном смысле никто не считает менструирующую женщину грязной.

– Прекрасно, но почему она ритуально нечиста? Не предполагает ли такой подход фундаментально негативное отношение к женскому телу?

Роза заметила, что кое-кто из экскурсанток понимающе переглядывается. Похоже, ей с первых минут удалось зарекомендовать себя неукротимой занудой, которая мешает всему классу слушать учительницу.

– Поверь, – улыбнулась Кэрол, – многим поколениям еврейских женщин этот подход виделся и видится совсем иначе. Побеседуй с ортодоксальными иудейками, и ты обнаружишь, что большинство из них отзывается о микве более чем положительно.

В комнату вошла пожилая женщина в цветастом халате и шлепанцах.

– Дамы, – объявила Кэрол, – познакомьтесь с миссис Левин. Сегодня она станет нашим гидом. Миссис Левин проработала в этой микве семнадцать лет!

Внушительный стаж банщицы почтили легкими рукоплесканиями. Миссис Левин словно и не слышала аплодисментов. Судя по ее виду строгой, грубоватой хозяйки, способной и осадить посетителей, банщица явно не горела желанием привечать в своем святилище посторонних зевак.

Группа, выстроившись не столько гуськом, сколько крокодилом, последовала по коридору за миссис Левин туда, где находились облицованные плиткой душевые и ванные комнаты. В этом помещении, объяснила хозяйка, женщины освобождаются от всего – от грязи, украшений, косметики, лака для ногтей, пластырей, вставных челюстей, – всего, что может воспрепятствовать соприкосновению их кожи со святой водой. Они также должны проверить, не осталось ли у них внутри менструальной крови; делается это с помощью специальной белой хлопчатобумажной тряпицы, выдаваемой банщицей. Одну такую тряпицу пустили по кругу – с тем чтобы экскурсантки убедились в ее исключительной мягкости, после чего группа вошла в собственно микву. Комната с голыми стенами, выложенными белой плиткой, скорее разочаровывала: она была практически пуста, если не считать маленького квадратного бассейна, табуретки для миссис Левин и слегка устрашающего на вид приспособления для опускания в воду калек. Миссис Левин рассказала, как она проводит осмотр голых женщин перед погружением.

– На этом этапе я в основном сосредотачиваюсь на выпавших волосках или частичках грязи. Вы не поверите, – добавила она, на секунду впадая в доверительный тон, – сколько всяких крошек и ошметков я вытаскиваю из пупков и лобковых волос.

По возвращении в «предбанник» Кэрол предложила задавать вопросы. Желающих пока не наблюдалось, экскурсантки почти поголовно что-то сосредоточенно писали в своих блокнотах. Взвилась рука. Роза узнала молодую женщину, вместе с которой она изучала Тору. Это была христианка из Теннеси, недавно обручившаяся с евреем и намеревавшаяся принять иудаизм.

– Я хотела бы вернуться к тому, что ты говорила раньше, о запрете на интимную близость, – сказала девушка из Теннеси. – Я не очень понимаю, что тут имеется в виду, а люди говорят разное.

– Верно, – кивнула Кэрол, – в рамках ортодоксального сообщества существует разброс мнений насчет того, насколько строго должен соблюдаться этот запрет. В некоторых семьях мужья даже не передают ничего из рук в руки жене, когда она нида. Если муж хочет оставить жене ключи от машины, он кладет их на стол, откуда та их забирает. В других семьях супруги прикасаются друг к другу и даже проявляют физическое влечение в мягких формах, – например, они могут держаться за руки.

Глаза девушки заметно расширились:

– Только держаться за руки?

– Не стану утверждать, – рассмеялась Кэрол, – что следовать этим ограничениям всегда легко. От влюбленных пар со здоровым сексуальным влечением тахарат хамишпаха требует огромной дисциплины и выдержки. Мы живем в обществе, в котором нас ежедневно бомбардируют порнографическими изображениями; нас постоянно подталкивают «послать все куда подальше» и делать только то, что нам нравится. Но обещаю, подчинение этим правилам принесет вам немало благ. Прежде всего, они помогают сохранить и приумножить духовное измерение брака. Каждый месяц, в течение двух недель, муж и жена вынуждены находить нефизические способы для того, чтобы выразить любовь друг к другу. И наоборот, правила не позволяют ослабнуть сексуальному компоненту брака. Мы нередко слышим о мужчинах в миру, которые ищут плотских утех вне дома, потому что они утратили сексуальный интерес к своим женам. (Кое-кто из экскурсанток скорбно закивал: о да, слышим, и даже слишком часто.) Но уверяю вас, в ортодоксальных семьях, где супружеские отношения строго регламентированы и муж обязан подчиняться этим ограничениям, подобные происшествия случаются чрезвычайно редко.

Юная девушка в кипе робко подняла руку:

– Меня беспокоит одна вещь. Между месячными у меня иногда кровит. Как следовать закону в такой ситуации?

– Очень важное замечание, – сочувственно улыбнулась Кэрол. – У многих женщин нерегулярные циклы, у многих, как ты выразилась, «кровит», и не всегда получается с точностью определить завершение месячных. Но эти проблемы обычно как-то решаются. Мой раввин в подобных обстоятельствах пишет для меня объяснительную записку.

Роза уставилась на репродукцию водяных лилий Моне. Неужто, думала она, иудейская мудрость, копившаяся на протяжении трех тысячелетий, свелась в итоге вот к этому? Группа женщин, сидя в бане, старательно заучивает кровяные табу железного века и переживает из-за пятен на трусах. К Богу это определенно не имеет никакого отношения; скорее тут речь идет о мазохизме школьниц, об истерической потребности в правилах и запретах, и чем мелочнее эти запреты и таинственнее, тем лучше.

После экскурсии Роза с Кэрол вместе шли к метро. На улице поднялся ветер. Конфетные обертки, полиэтиленовые пакеты и прочий городской сор взмывал в воздух и лип к лодыжкам.

– Вижу, ты не совсем довольна экскурсией, – сказала Кэрол.

– «Недовольна» – это мягко сказано, – возразила Роза. – Я расстроена. Эти законы представляются мне невероятно унизительными.

– Я могу понять такую реакцию. Но честное слово…

– Разве не унизительно, когда тебя держат на карантине, словно тифозную, каждый раз, когда у тебя месячные? А просить у раввина письменное разрешение, прежде чем переспать с собственным мужем? Кстати, как раввин принимает решение? Осматривает твое белье?

– Возможно, некоторые раввины и требуют вещественных доказательств, – оскорбилась Кэрол, – но мой верит мне на слово.

– О, значит, он полагается на твою совесть! Как либерально с его стороны!

– К либерализму мы не имеем никакого отношения, Роза. Мы стремимся исполнять Божьи заповеди. В иудаизме различают два понятия: маасе, само действие, и павана, духовную суть действия. Когда выполняешь брачные предписания, необходимо выйти за пределы физической реальности и ощутить великий смысл и святость ритуала. И если это удастся, ты поймешь, как достичь просветления посредством самых ничтожных деяний.

Навстречу им неслась, подпрыгивая, пустая картонная коробка. Роза сделала шаг в сторону, давая ей дорогу.

– Не знаю, что и сказать. Мне трудно поверить в Бога, которого волнует то, каким образом муж передает менструирующей жене ключи от машины. Трудно поверить, что Бог такой педант.

Они остановились у светофора.

– Ты ведь не называешь педантом хирурга, который тщательно отмеряет дозу анестетика, – сказала Кэрол, – или ученого, озабоченного мельчайшими разночтениями в показаниях приборов? Почему же в духовной жизни мы должны пренебрегать деталями, отказывая им в глубоком смысле?

Роза смотрела на бомжа: благодушно мурлыча себе под нос, он рылся в урне. В рассуждениях Кэрол она чуяла логический подвох, но пока затруднялась определить, в чем он заключается.

– Проблема в том, – продолжила Кэрол, не рассчитывая на ответ, – что ты исходишь из мирского, феминистского отношения к действительности. У тебя никак не получается примирить феминизм с ортодоксальным иудаизмом. И не получится. Это два совершенно различных способа мышления. Феминистки заявляют, что миква унижает женщин. Но разве я выгляжу униженной? Разве я чувствую обиду или подавленность, когда иду в микву? Ничего подобного! На самом деле каждый месяц я жду не дождусь миквы. Мне нравится быть женщиной…

– Мне тоже, – вставила Роза.

– Правда? – повернулась к ней Кэрол. – Прости, но иногда у меня возникает ощущение, что ты нарочно прячешь свою женственность. Возможно, ты думаешь, что иначе тебя не воспримут всерьез.

Роза приподняла бровь. Похоже, Кэрол давно хотела об этом сказать и наконец улучила подходящий момент.

– Ты о чем?

– Ну, о том, как ты одеваешься, как причесываешься… будто стараешься игнорировать тот факт, что ты – женщина.

– Извини, но…

– Знаю, я вмешиваюсь не в свое дело. Просто мне пришло в голову, что эти законы тебя не устраивают в том числе и потому, что ты не в ладах со своей сексуальностью.

Роза холодно рассмеялась:

– Уверяю тебя, в этой области у меня нет проблем.

– Прости, Роза, если я тебя обидела.

Бомж извлек куриное крылышко из выброшенного пакета и поплелся прочь, волоча за собой дребезжащую тележку с банками из-под содовой.

– Идем, – сказала Кэрол. – Зеленый свет.

– Нет, спасибо, – не двинулась с места Роза. – Пожалуй, мне нужно в другую сторону.

– Прошу тебя. – Кэрол схватила ее за рукав. – Не хочу, чтобы мы расстались, не помирившись.

Роза секунду разглядывала ее руку, а затем осторожно отцепила ее пальцы от своего рукава:

– Прощай, Кэрол.

Придя домой, Роза прямиком отправилась к себе в комнату, опустилась на колени перед платяным шкафом и начала рыться в нижнем ящике, где с незапамятных времен была припрятана пачка «Мальборо лайтс». Достав сигареты, Роза задумалась. Одно лишь курение показалось недостаточным злом, настрой на саморазрушение требовал большего. Она бросила пачку на кровать, ринулась в туалетную комнату и пустила воду. Вот теперь это настоящий разврат – она будет курить, лежа в ванне.

Коленки торчали из воды, как два песчаных островка. С отвращением затягиваясь затхлой сигаретой. Роза разглядывала зубчатую панораму шампуней и кондиционеров, которыми Джейн уставила бортик ванны, и Роза чувствовала, как внутри медленно, исподволь сгущается тьма: знакомое отчаяние готовилось захлестнуть ее, словно стихийное бедствие. И зачем только она пошла в это дурацкое место! Зачем затеяла этот никчемный разговор с Кэрол!