Текст книги "Правдолюбцы"
Автор книги: Зои Хеллер
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
Глава 9
«Карла проснулась в тревоге и растерянности…»
Карла проснулась в тревоге и растерянности. Выключив будильник, она поискала глазами мужа:
– Майк?
Обычно она любила, когда Майк уходил на работу раньше нее. Сегодня, однако, тишина в квартире казалась зловещей. Карла села, пытаясь сообразить, что ее так беспокоит, и когда воспоминания о прошлом вечере нахлынули разом, опять повалилась на кровать. Что она наделала? Вот именно, что?Карла прижала костяшки пальцев к глазам, пока перед глазами не заплясали мерцающие синие точки. Тяжесть прегрешения камнем придавила ее к кровати. Нет, она не пойдет сегодня на работу. Как ей теперь вести себя с Халедом? Она позвонит и скажется больной.
В ванной, глянув на себя в зеркало, она вскрикнула от ужаса. Воспаленная краснота на подбородке, оставленная мужской щетиной, и мерзкий лилово-зеленый синяк на бедре, там, где она ударилась об угол стола, пылко целуясь с Халедом. Как она объяснит эти отметины Майку?
Коллега, ответившая на звонок, принялась сочувственно расспрашивать о симптомах:
– А вдруг это желудочный грипп, которым тут все болеют? Бедняга.
Карла готова была сквозь землю провалиться. За пять лет она впервые прогуливала и в придачу лгала, оправдывая свое отсутствие.
– Ничего страшного, – сказала она, кусая губы. – Думаю, завтра я уже буду здорова.
Весь день она пролежала на диване в гостиной, переключаясь с одной мыльной оперы на другую, лишь бы отогнать воспоминания. То, что она сделала, отвратительно, а также безответственно и порочно. Она ведь не хотела этого… она почти уверена, что не хотела. Это был приступ безумия. Он добрался языком до ее пупка. Он даже норовил лизнуть… о боже. Каким ужасным, ужасным человеком надо быть, чтобы вытворять такое. Отныне она прерывает с ним всякие отношения.
Майк огорчился, когда, вернувшись с работы, застал жену в ночной рубашке. Прежде Карла никогда не жаловалась на здоровье. Майк подозревал, что она и сейчас симулирует, и это его нервировало и раздражало.
– Что происходит? У тебя депрессия? – с укоризной вопросил он.
– Нет. Я же сказала, желудочный вирус.
Это был их первый разговор после ссоры по поводу эссе. Когда накануне вечером Карла вернулась, Майк уже спал. Карла с изумлением обнаружила, что, несмотря на чувство вины, она все еще сердита на него.
– Почему ты не обратилась к врачу?
– Какой смысл? Мне уже лучше. Завтра пойду на работу.
– А это что? – Майк, щурясь, разглядывал красноту на ее подбородке.
– Где?
Приблизившись, он ткнул пальцем в красное пятно:
– Здесь.
– Ой, – Карла отпрянула, – больно.
– Так что это?
– Не знаю. Может, аллергия на новый увлажняющий крем.
Майк брезгливо попятился:
– Смотри, как бы туда инфекция не попала.
На следующий день на работе Карла обнаружила записку, просунутую под дверь ее офиса.
Дорогая Карла,
Я приходил, но тебя не было. Надеюсь, все в порядке. Пожалуйста, позвони мне на сотовый как можно скорее.
С любовью, Халед.
Она перечитывала записку, когда он вошел.
– Ты вернулась. – Халед закрыл за собой дверь. – Я волновался. Как ты?
– Спасибо, прекрасно. – Только посмотри на него,говорила себе Карла. Он же ничего из себя не представляет. Плешивый толстяк… Как ты могла?
– Я рад. – Халед улыбнулся и взглянул на ее подбородок. – Это я сделал?
– А кто же?
– Я кое-что предпринял, – Халед на секунду замялся, – и, если я ошибся, ты мне скажешь.
– Да?
– Я снял номер в отеле…
– Господи.
– На завтрашний вечер. Я подумал, ведь у тебя же по четвергам йога… Это приличное место. Не какой-нибудь притон.
– Боже, боже.
– Прости, ты права, я поторопился.
Он стоял потупившись, безвольно опустив руки, как провинившийся школьник. С внезапностью, заставившей Халеда вздрогнуть, Карла схватила его за рукав и притянула к себе.
Отель «Ридженси Сьютс» находился в центре, в районе Баттери-парк, на безопасном расстоянии как от дома, так и от работы. Карла добиралась туда с двумя пересадками на метро, а потом шла пешком, сверяясь с картой, которую для нее скачал из Интернета Халед. Был теплый вечер, небо розовело, на улицы из баров и ресторанов вываливались толпы людей. Чуть ли не на каждом углу Карла видела стайки подвыпивших женщин в мини-юбках и топах без бретелек – громко смеясь, они сыпали непристойностями.
Каждый год Карла с тоской ждала лета. Это был сезон разоблачения, прозрачных тканей, голой плоти и босоножек – тот отрезок времени, когда изгнание из мира беззаботного веселья и чувственных удовольствий ощущалось особенно болезненно. Готовясь к свиданию, она перемерила кучу нарядов, включая – совсем уж безумная идея – платья из священного запаса «худой» одежды. Даже напялила прорезиненный пояс, с отчаяния поверив обещанию изготовителя: «Вы мигом сбросите пять кило!» Увы, килограммы не желали отваливаться, они лишь сгруппировались по краям тугого одеяния. В итоге Карла остановилась на черном платье 54 размера, скрывавшем ноги до середины икр; ее мать однажды заметила, что в этом платье Карла напоминает монументальную скульптуру. Карла с грустью подумала, что в роли героини адюльтера она выглядит чрезвычайно комично.
В холле-атриуме отеля пол был выложен мрамором, а по периметру стояли гигантские кресла, обитые бархатом цвета ирисок. На стене за стойкой регистрации красовалась абстрактная фреска из неровных желтых, красных и синих полос, а трое служащих были одеты в черные пиджаки со стоячими воротниками. Интересно, сколько Халед заплатил за номер в этом пугающе шикарном заведении, обеспокоилась Карла. Когда она подошла к стойке и назвала имя Халеда, вопреки ее опасениям, служащий улыбнулся ей, но, что еще удивительнее, ключ от номера Карле выдали без каких-либо вопросов и возражений. Халед пока не появлялся.
Она поднималась на одиннадцатый этаж, сжимая в руке карту-ключ. Комната 1126 находилась в конце коридора. Карла ступала по коридору медленно, осторожно, словно несла на голове чашу, в которой хранилась тайна ее присутствия здесь, и боялась ее расплескать. Добравшись до номера, она сунула карту, влажную от пота, в щель. Мигнул зеленый огонек, Карла повернула ручку.
Она обошла небольшую комнату в бежевых тонах, вдыхая стерильный запах нежилого помещения. На подушках лежали две плитки шоколада. Карда взяла одну и принялась жевать, разглядывая коричневое в цветочек покрывало на кровати. Однажды в новостной телепрограмме показывали, как репортеры просвечивают инфракрасными лучами гостиничные простыни, обнаруживая на них отвратительные потеки семени и пятна крови.
Карла решительно сдернула покрывало. Но тут же пожалела о содеянном – теперь кровать выглядела неприятно голой, будто операционный стол. И что, если Халед истолкует этот жест как сексуальное нетерпение? Она торопливо встряхнула покрывало, снова заправила кровать и направилась к окну, чтобы его приоткрыть.
Раздвинув шторы, Карла вскрикнула от неожиданности. Окно выходило прямо на то место, где прежде стоял Всемирный торговый центр. Она никогда не была на «Нулевой отметке». Мысль о поездке в центр с целью поглазеть на эту «достопримечательность» казалась ей вульгарной. Нагромождения искореженного металла, которые она видела на снимках в газетах, убрали. На их месте остался огромный продезинфицированный серый разлом, обнесенный проволочной сеткой и залитый неестественно белым светом прожекторов.
Карла все еще смотрела в окно, когда за ее спиной приоткрылась дверь.
– Кто там?
– Я.
Она подошла к двери и сняла цепочку. На пороге стоял Халед, взволнованный и слегка взъерошенный, с пакетом в руке. Они нервно улыбнулись друг другу.
– Приятная комната, – сообщила Карла тоном риелтора, показывающего клиенту квартиру.
– Правда? Значит, тебе нравится? В компьютере не было фотографий, и я выбирал наудачу. – Халед осмотрелся. – Да… неплохо. – Из пакета он достал бутылку вина: – Французское.
– Очень мило.
– Продавец порекомендовал.
Карла представила, как Халед в винном магазине дотошно выясняет мнение экспертов, и погрустнела.
– Мне нужно принять душ, – сказал Халед. – Ты не против?
– Пожалуйста.
Сев на кровать, Карла уставилась на «тигровые» полосы на ковре, там, где пылесосили против ворса. Все плохо. Она совершила ужасную ошибку.
Из ванной вышел Халед, в белом вафельном гостиничном халате и с полотенцем на шее он походил на боксера.
– Так-то лучше. Уж очень жарко на улице… – Заметив уныние на ее лице, он спросил: – Что случилось?
Карла отвернулась:
– Голова разболелась.
– Помассировать тебе шею?
– Нет, само пройдет.
Он тяжело опустился на кровать:
– Ты передумала.
– Да, наверное, – жалобно ответила она. – Прости.
– Все нормально.
– Нет, это ненормально. Мне стыдно за то, что я морочила тебе голову. Просто я никогда… и не знаю, способна ли я на такое.
– Понятно.
– Я отдам тебе половину за комнату. Вообще-то я с самого начала собиралась так сделать…
– Пожалуйста, – резко оборвал ее Халед, – не оскорбляй меня.
Взяв бутылку вина с тумбочки, он принялся разглядывать этикетку.
– Я сам виноват. Затащил тебя сюда, а надо было подождать.
– Силком меня никто не тащил.
– Прошлой ночью мне снился сон. – Он аккуратно вернул бутылку на тумбочку.
– Какой?
– Мы с тобой были в парке. Лежали на одеяле и ели сладости, – не простые сладости, в Египте их подают по особым случаям, на свадьбах. Тебе они очень понравились, и ты все просила добавки…
– Реалистичный сон, – буркнула Карла.
– А потом я начал тебя раздевать. – Он скосил на нее глаза. – В парке было очень тихо и совершенно безлюдно. И ты так чудесно улыбалась. (Карла шумно вздохнула.) Все происходило очень медленно, – продолжал Халед. – На тебе было много слоев одежды, и, снимая какое-нибудь одеяние, я останавливался и разглядывал тебя. Рядом рос куст жимолости, и от него исходил очень сильный аромат. Я хотел… – Он умолк. – Когда я наконец расстегнул… – Халед опустил голову, руки у него дрожали.
Карла встала и направилась к двери.
– Нет! – крикнул он. – Погоди. Я больше не буду.
Она замерла на месте.
– Ты не понял. Просто… если мы собираемся… – Она стыдливо улыбнулась. – Я хочу выключить свет.
Глава 10
«– Спасибо, что зашли. – Доктор Краусс прикрыл дверь в свой кабинет…»
– Спасибо, что зашли. – Доктор Краусс, прикрыв дверь в свой кабинет, жестом предложил Одри и Розе садиться. – Надеюсь, я не нарушил ваших планов. – Долговязый доктор примостился у края письменного стола, уперев одну ягодицу в ребро столешницы, на другую подпорки не хватило. – Я просил вас о встрече, потому что, как вы знаете…
– Вы уезжали? – перебила Одри.
Краусс не сразу понял вопрос.
– Ах да, действительно. Ездил на Гавайи с семьей.
– Я так и подумала. Боюсь, солнечные ванны не пошли вам на пользу.
– Хе-хе, – он поспешно прикрыл рукой землянично-красную шею, – вы правы, я немного обгорел.
– Как же так? По идее, будучи врачом, вы должны загорать особенно осторожно.
Краусс добродушно усмехнулся:
– Даже врачи совершают ошибки.
– А то я не знаю. – Одри в ответ не улыбалась.
Доктор выпрямился:
– Словом, как я уже…
– Вы сказали, Гавайи? Наверняка там очень мило. Но пожалуй, дороговато.
Краусс заморгал:
– Ну, у нас была хорошая скидка на авиабилеты, так что мы не слишком…
Розу бесили ребяческие издевки матери – в кабинете врача это было совершенно неуместно. Свирепо глянув в потолок, она спросила:
– Так о чем вы говорили, доктор Краусс?
– Да, так вот… – Левая нога доктора принялась отбивать дробь о ножку стола. – В случаях, подобных тому, что мы наблюдаем у Джоела, часто наступает момент – весьма тяжелый момент для всех окружающих, – когда приходится трезво и объективно взвесить, а стоит ли продолжать реабилитационное лечение. У Джоела, как вам известно, имеется целый ряд заболеваний. Сейчас нашей главной заботой является грипп, но, кроме того, мы занимаемся воспалением трахеи, декубитальными язвами…
– Что такое декубитальные язвы? – поинтересовалась Роза.
– Пролежни, – объяснила Одри. – Он имеет в виду пролежни. Которых, между прочим, не было бы, если бы в этой больнице ответственно выполняли свою работу…
Врач издал странный гортанный клекот, очевидно заменявший ему смех.
– Вы несправедливы к нам, миссис Литвинов…
– Да, да, рассказывайте.
– Как вам известно, – вернулся доктор к трудному разговору, – последние ЭЭГ не внушают оптимизма. На основе этих данных нам приходится сделать вывод, что шансы на восстановление функций мозга на приемлемом уровне у Джоела крайне малы. А с учетом его возраста. длительности периода, в котором он пребывает без сознания, и опасности различных инфекций возникает настоятельная необходимость скорректировать план лечения.
Роза посмотрела на мать. Одри сидела совершенно неподвижно, устремив взгляд на колючий букет отточенных карандашей, торчавший из вазочки на столе врача.
– Что, собственно, вы предлагаете? – задала вопрос Роза.
– Итак, у нас есть выбор. – Доктор сложил ладони домиком. – Джоел никогда письменно не отказывался от «воскресительных» методов лечения, а значит, решать за него придется вам. Родственники некоторых больных в подобной ситуации предпочитают воздерживаться от антибиотиков, предоставляя действовать естественным силам организма. Можно также отказаться от искусственного кормления…
– У Джоела пролежни! – воскликнула Одри. – У моей мамы тоже были пролежни. Но никто не предлагал ее за это убить.
– Разумеется! Но возможно, я не совсем ясно выразился. Пролежни – лишь одна из внушительного набора серьезных проблем, с которыми столкнулся Джоел.
– Из-за васу него появились эти чертовы пролежни, а теперь вы используете их как предлог… чтобы истребить его!
– Хорошо, – торопливо сказала Роза, – мы подумаем. И мы ценим вашу прямоту, доктор. А теперь нам лучше пойти и обсудить то, что вы сказали, с другими членами семьи.
– Их не устраивают выплаты по страховке Джоела, им мало, – сообщила Одри, как только они вышли из кабинета Краусса. – Поэтому они и хотят от него избавиться, чтобы освободить место для кого-нибудь более прибыльного…
Роза мрачно смотрела прямо перед собой.
– Послушай, чего они хотят – это их дело. Вопрос в том, чего хотим мы? И самое важное, чего хотел бы папа? Ведь если у него нет реального шанса поправиться…
– У-у, вот куда тебя занесло. Насмотрелась фильмов про зомби? Полагаешь, мы должны его просто убить?
– Прекрати, мама! Ты не единственная, кто его любит. Нам всем тяжело. Но с таким качеством жизни, как у него…
– Откуда ты знаешь, какое у него качество жизни? Сумела проникнуть в его мозг? Я читала книгу о людях в состоянии комы, в ней приводится куча доказательств в пользу того, что такие больные видят красочные сны, очень похожие на жизнь. По-твоему, сны – сущая фигня? Да кто ты такая, чтобы судить об этом?
– Ох, мама.
– Что – «мама»? Я не вру. Почитай книжку, если не веришь.
– Он пребывает в вегетативном состоянии. Растениям не снятся красочные сны.
– Ладно, спасибо за поддержку. Огромное херово спасибо. Мне стало намного легче.
– Я и не стремилась поднять тебе настроение. Я лишь стараюсь понять, что лучше для папы.
– А я, значит, не стараюсь? Ты на это намекаешь? – Забросив сумку на плечо, Одри зашагала по коридору.
– Ты куда?
Одри неопределенно махнула рукой:
– Не знаю. Скоро вернусь.
В ожидании возвращения матери Роза сидела в палате отца и перебирала диски, скопившиеся в его шкафчике. Раньше, когда Джоел только впал в кому, Одри постоянно требовала, чтобы ему включали музыку. Но надежда на то, что знакомый аккорд или любимая мелодия заставит его сознание встрепенуться, давно угасла, и в последнее время диски доставали редко. Роза хмуро читала названия: «Последние песни» Штрауса, «Луис и Элла», «Арета Франклин поет госпел», «Страсти по Матфею», «Коронационные гимны» Генделя… Роза улыбнулась. Однажды они с отцом жутко разругались из-за этих гимнов. Она обвинила Джоела в том, что он наслаждается «реакционной» музыкой, прославляющей монархию.
– Но, лапуля, – возражал Джоел, – мало кому удалось сочинить столь прекрасную музыку!
– Эстетическая красота, папа, не существует вне зависимости от политики и идеологии.
– Разве? Ну, тогда тебе придется простить папаше эту маленькую слабость…
– Почему? Почему нужно прощать? А не лучше ли побороть слабость?
– Видишь ли, Роза, я всегда говорил, что внутренние противоречия – нечто вроде профессиональных издержек прогрессивно мыслящего американца…
– Чушь! Ты просто любишь себя побаловать.
– Послушай, Ро, я с пониманием отношусь к твоему желанию обрести самостоятельность и стать интеллектуально независимой. Споры с родителями – необходимый и значимый этап твоего развития. Однако в данный момент, уж прости, ты как заноза в заднице…
Но Розу нелегко было сбить с толку:
– Лицемер! Трезвонишь на каждом углу о том, как ты ненавидишь систему, как предан делу социализма. Но стоит возразить против буржуазного музыкального произведения, которое ты обожаешь, и ты затыкаешь мне рот.
Джоел наконец потерял терпение:
– Да как ты смеешь? Попридержи язык! Не тебе учить меня социализму. Всю мою жизнь…
– Да, я в курсе. Всю свою жизнь ты защищаешь парочку жалких свобод, которыми правящая элита сочла целесообразным одарить рабочий класс…
До чего же настырной она была – гроза родителей! Сколько лет подлавливала отца на слове, терзала умными сентенциями – и что в итоге? Ни один из ее великих принципов не пережил испытание временем. И вот ее отец умирает, и она уже не сможет повиниться и попросить прощения.
Роза вложила в проигрыватель диск «Жрец Задок и пророк Натан».
Ее покаянному настроению очень бы подошло, если бы музыка, которую когда-то она столь дерзко отвергала, сразила ее наповал, но, увы, мелодия лишь вгоняла в дремоту. Какие-то англичане пиликают в снобистском упоении что-то монархическое.
Роза уже собралась выключить проигрыватель, когда в палате появилась высокая женщина с длинными серебристыми дредами.
– Извините, – остановилась она на пороге, – мне сказали, что с ним никого нет. Я зайду позже.
– Ничего страшного, проходите, – пригласила Роза.
– Я не помешаю?
– Ни в коем случае.
Женщина изучала ее лицо:
– Вы, должно быть, дочка Джоела?
– Да. Меня зовут Роза.
Посетительница не представилась. Держалась она столь величественно, что Роза постеснялась спросить ее имя. Возможно, это какое-то знаменитое имя, которое Роза должна была знать. Женщина приблизилась к изножью кровати и посмотрела на воскового Джоела:
– Как он?
– Не очень хорошо. У него тьма разных инфекций, и врачи обеспокоены его состоянием.
– Ясно.
Роза поглядела на нее с одобрением. Большинство посетителей считало своим долгом повествовать в утомительных подробностях, как онипереживают и тревожатся. Хорошо хоть на сей раз не придется внимать этому спектаклю.
– Красивая музыка, – сказала женщина.
– Да.
Они молча слушали:
По правую руку твою царица в златом одеянье,
Да насладится царь твоей красотой.
– Это Гендель, – сообщила Роза.
Незнакомка насмешливо выгнула брови:
– Я знаю.
– Простите, – покраснела Роза. – В классической музыке я полный профан и тупо предполагаю, что другие тоже.
Вдруг у них за спиной раздался крик – пронзительный вопль изумления и боли. Они обернулись – в дверях стояла Одри с глазами как блюдца.
– Убирайся отсюда, б…! – заорала она.
Роза в ужасе встала:
– Мама, пожалуйста,у нас гостья.
– К ней-то я и обращаюсь! – кричала Одри. – Пошла вон! Во-о-он!!!
Она так широко раскрывала рот, что Розе был виден свод ее нёба и маленький язычок, непристойно подрагивающий в глубине глотки.
– Успокойся, Одри, – заговорила незнакомка с холодной невозмутимостью. – Я пришла сюда не для того, чтобы воевать с тобой.
На миг в комнате стало тихо.
Да насладится царь!
О, сладость наслажденья!
Насладится царь твоей красотой.
Одри бросилась на незнакомку, высоко задрав руку, изготовясь нанести удар.
Поначалу Карла опасалась катастрофы. В ней не было и намека на изящество – что взять с великанши. Руки постоянно попадали в неудобное положение, и она понятия не имела, как нужно целоваться. Халед с презрением отвернется от нее. Дабы опередить его, Карла вооружилась бесстрастной критичностью. У него слишком влажный рот. Он чересчур толстый. Его нарастающий энтузиазм нелеп и неприличен. Майк исполнял супружеский долг чинно, с каменным лицом, не глядя на нее и не заставляя смотреть на него, – и ей нечего было стыдиться. И уж конечно, он никогда не разговаривал во время акта.
Халед встал, чтобы достать презерватив из кармана пиджака. Откинувшись на подушки, Карла наблюдала, как он движется по комнате, вывернув внутрь колени и прикрывая руками живот и мошонку, словно персонаж из эротической комедии.
– А ты стеснительный! – удивленно улыбнулась она.
– Есть немного. – Он посмотрел на свое тело. – Боюсь, я не спортивный малый.
Простота этого признания, его безыскусная откровенность смягчила Карлу. Как доверчиво он показывает ей свою наготу! У него и в мыслях нет, что в их отношения может затесаться что-либо, кроме доброты и снисходительности друг к другу. Желудок Карлы, сжавшийся в твердый, тугой комок, начал потихоньку расправляться. У нее закружилась голова: она ощутила свободу, как ребенок, сбежавший от надзора взрослых. В этом гостиничном номере – в этой постели – они могут делать все, что захотят, и никто им не указ.
– Скорей, – прошептала она, протягивая к нему руки. – Иди сюда, скорей.
Она не столько совершала открытие, сколько вновь обретала позабытое знание. Когда-то, давным-давно, прежде чем горький опыт и отвращение к себе застопорили ее воображение, разве не догадывалась она, что любовь взрослых людей выглядит именно так? Разве в девической невинности не возникало у нее предвидение бесконечных чувственных радостей?
Потом они заснули. Проснувшись, Карла обнаружила, что Халед сидит на краю кровати и не сводит с нее глаз. Простыню прорезал тонкий луч синего света.
– Который час? – спросила она.
– Восемь. Пять минут девятого. Когда тебе нужно уходить?
– Скоро… – ответила Карла и добавила после паузы: – Но не прямо сейчас. (Оба улыбнулись.) Ты уже выглядывал в окно?
– Нет.
– Пойди посмотри.
Она с нежностью наблюдала, как он идет к окну: округлый мягкий торс, худые ноги – и вспоминала, как в детстве с братом и сестрой делала человечков из картофелин и палочек для коктейля.
– Ого! – произнес Халед, раздвинув шторы. Постояв недолго у окна, снова задернул шторы и вернулся в постель. – Мой кузен держит закусочную в Йонкерсе, [44]44
Город в штате Нью-Йорк.
[Закрыть]– сказал он, ложась рядом с Карлой. – После 9.11 к нему нагрянула полиция и увезла на допрос. Они хотели знать, – он негромко рассмеялся, – почему на стене его заведения висит фотография башен-близнецов.
– Но это возмутительно!
– Понятно, ему не понравилось, что его засадили в тюрьму, как преступника. Но кое-кому пришлось много хуже.
– Ну да, хваленая американская справедливость в действии.
– Ты всегда плохо говоришь об Америке, – вздохнул Халед. – А ведь это прекрасная страна.
Карла села:
– Как ты можешь так думать после того, о чем только что мне рассказал?
– Моего кузена не били и не пытали. Отпустили через два дня. Живи мы в какой-нибудь другой стране, возможно, мы его больше никогда бы не увидели.
– Халед! Америка бомбит гражданское население в Афганистане и в любую минуту вторгнется в Ирак. По-твоему, это нормально?
– Ох, – отмахнулся Халед, – все страны одинаковы. В любой стране сделали бы то же самое, будь у них столько же денег и мощи, как у Америки. Так устроен мир, так устроены люди.
– Но если все встанут на твою точку зрения, мир никогда не изменится.
– А ничего никогда и не меняется.
– Не согласна. Когда люди борются за свои права, многое меняется. Взять, к примеру, профсоюзное движение. За прошедшие сто лет оно преобразило жизнь миллионов американцев…
– Наверное, ты права. А я сам не знаю, что говорю. – Он погладил ее по спине: – Приятно?
– Погоди минутку…
– Давай не будем ругаться.
– А мы и не ругаемся, – упрямо возразила она. – Мы дискутируем.
– Ладно. Тогда давай не будем дискутировать.
– Халед, тебя совсем не интересует политика?
– Если я отвечу «нет», ты во мне разочаруешься?
– Да.
– Тогда я очень интересуюсь политикой. Но сейчас я хотел бы опять заняться с тобой любовью.
Карла улыбнулась. Лицо Халеда находилось в тени, и она видела лишь белки его глаз и блестящие скулы. В юности парни предлагали ей «пойти в постель» с ними или, иногда, «пойти до конца». С Майком в последнее время они деловито обговаривали день и час, когда «займутся сексом». Но никто еще не предлагал ей заняться любовью.
Зазвонил ее мобильник. Карла перекатилась на край постели выяснить, кто звонит.
– Это моя сестра.
– Не отвечай.
– Нельзя. А вдруг она с новостями о папе.
Голос Розы звучал сдавленно, и говорила она так быстро, что Карла не могла разобрать, о чем идет речь.
– Помедленней. – Карла отпихнула Халеда, потянувшегося ее поцеловать. – И все сначала.
Она вылезла из постели и направилась в ванную. В комнату она вернулась уже в халате.
– Что случилось? – спросил Халед. – С папой все в порядке?
– Да, но… Ничего не понимаю. Сестра сказала, что мама подралась с кем-то в больнице.