Текст книги "Правдолюбцы"

Автор книги: Зои Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Глава 2
«– Прошу, – Беренис раскинула руки, густо унизанные браслетами…»

– Прошу, – Беренис раскинула руки, густо унизанные браслетами. Гостей, Розу и Карлу, она встречала в длинном алом платье – почти жреческом одеянии – и золотистых кроссовках с утолщением на пальцах, отчего обувь напоминала верблюжьи копыта. – Диковатый видок, правда?

Карла нервно хихикнула. Какой бы она ни воображала любовницу отца, с явившейся ей экзотической реальностью эти образы имели мало общего. Оставалось только понять, нарядилась Беренис специально для такого случая или она всегда так экстравагантно выглядит.

– Вау, – хозяйка удивленно покачала головой, – неужто мы наконец познакомимся! Даже как-то странно.

Чувствуя, что тема изумления скоро иссякнет, Карла лихорадочно соображала, чем бы еще разнообразить беседу. Она взглянула на сестру в надежде на подсказку, но Роза, сняв с себя всякую ответственность за этот визит, стеклянными глазами уперлась в пол.

– У вас… симпатичная квартира, – пролепетала Карла.

– Да, тут здорово, – благодушно согласилась Беренис.

Все трое огляделись. Стен в гостиной Беренис было почти не видно за черно-белыми снимками и загадочными текстами, вырванными из газет и журналов. ТЕПЕРЬ МЫ ВСЕ ПОД ОГНЕМ, гласила одна из вырезок; МЕСТНЫЕ НЕНАВИДЯТ НАС – предупреждала другая. В одном углу стояло старое кресло с виниловой обивкой, розовой и потрескавшейся; в другом – книжная полка, сооруженная из тары для молочных бутылок и реек. Центр комнаты был совершенно пуст, словно эту площадку всегда держали наготове для какого-нибудь перформанса.

– Я поселилась здесь стараниями Джоела, – сказала Беренис.

При имени отца Карла вздрогнула:

– Да?

– Да. В этом доме нельзя произвольно повышать плату за квартиру, поэтому попасть сюда очень непросто. Переговоры с управдомом вел Джоел. – Она потерла подушечкой большого пальца по указательному: – Дал ему маленький бакшиш.

Карла вытаращила глаза.

– Эй, а не выпить ли нам чего-нибудь? – предложила хозяйка.

– Конечно, – согласилась Карла.

– Мне и так хорошо, – отказалась ее сестра.

Беренис исчезла на кухне, а Роза опустилась на корточки, изучая книги на полке. Карла тоже пробежала глазами корешки – сплошь нон-фикшн с названиями, пестревшими отглагольными существительными: «Вдумчивое питание», «Сочинение тела», «Толкование гинекритической теории», [46]46
  Гинекритика изучает произведения, написанные авторами-женщинами, а также историю женской литературы, увязывая литературоведение с социологией.


[Закрыть] «Чтение карт Таро». Затем она встала у окна. Квартира Беренис находилась на пятнадцатом этаже здания, фасадом выходившего на шоссе Франклина Рузвельта. В ясную погоду отсюда, наверное, был виден аэропорт имени Джона Кеннеди, но сегодня темно-серые тучи сыпали мелким дождем. Пока Карла смотрела на потекшую акварель грифельного неба, реку, рябую от дождя, у нее в глазу набухла слеза и упала на щеку.

Десять дней назад в шумном баре Мидтауна (выбранном ею из малодушия), под телевизор, изрыгавший вечерние новости, она завершила свой роман с Халедом.

– Я больше не могу с тобой встречаться, – сказала она.

– Не понял. Что ты такое говоришь?

– Я больше так не могу. – Ей было не по себе, но в то же время в произнесении фраз, освященных временем и традицией, Карла находила странное удовольствие.

– Как «так»?

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Разве тебе плохо со мной?

Полнейшее отсутствие чувства вины у ее любовника возмутило Карлу.

– Я хочу поставить точку.

– Но почему?

– Потому что… ты сам все отлично понимаешь.

Халед ударил ладонью по стойке:

– Черт.

Оба расстроенно уставились в телевизор, висевший над головой. Президент страны произносил речь на празднике Дня труда в Питтсбурге: «Сейчас нет у меня задачи важнее, чем безопасность наших семей. Хочу, чтобы вы знали: у нас все еще есть враг, который ненавидит Америку. Думаю, ваши дети часто спрашивают, за что можно ненавидеть Америку? Ведь мы ничего никому не сделали. Так вот, они ненавидят Америку за то, что мы любим свободу. Мы бережем нашу свободу. Мы гордимся нашей свободой. Мы радуемся тому, что люди в нашей свободной стране могут молиться всемогущему Господу так, как им нравится…»

– Когда ты приняла это решение? – спросил Халед.

– Пару дней назад, – не сразу ответила Карла.

– Но что случилось?

– Ничего не случилось. Просто я вижу, как тяжело моей матери, и я… не хочу больше лгать.

– Так не лги! Скажи мужу, что ты любишь другого, и уходи из дома.

Карла опустила голову:

– Я… не смогу.

– Смелости не хватает?

– Дело не в смелости, Халед. Я пытаюсь поступать правильно.

– Нет! Правильно – это когда мы вместе. И ты это знаешь. Просто боишься.

– Хорошо, ты прав. Я боюсь причинить боль Майку…

– Нет, ты боишься того, что о тебе станут говорить он и все остальные, когда ты сделаешь то, чего действительно хочешь.

Карла онемела от подобной несправедливости. Но и почувствовала облегчение: теперь они квиты, не только она обижает Халеда, но и он ее.

– Мужа ты не любишь, – сердито продолжал Халед. – Он не любит тебя, ты сама говорила.

– Какое это имеет… Зачем ты так?

– А как я должен себя вести, по-твоему? Мило улыбаться и утешать тебя? Ладно, ты – великая святая. Ты потратишь всю свою жизнь на вонючего профсоюзного начальничка. Мои поздравления.

Поразительно, но, выходя из бара в тот вечер, Карла испытывала нечто близкое к эйфории. Каникулярному разгулу пришел конец, и она с готовностью возвращается на твердую почву, к незамысловатой, но питательной диете реальной жизни. Воодушевление длилось не долго. Карла начала сникать, когда, придя домой, застала Майка за компьютером: он заказывал по Интернету домашние огнетушители в преддверии визита инспекторов из агентства по усыновлению. Майк был в дурном настроении. Он желал знать, почему вся работа по подготовке к инспекции их квартиры лежит на нем, а Карла даже пальцем не шевельнет. Жалея его – ведь он понятия не имеет, чем ей обязан, – Карла молча выслушала упреки и удалилась в постель.

Что такое депрессия, Карла знала по опыту: тупость и вялость – словно у тебя на голове сидит склизкая жаба, набираясь сил, чтобы уползти прочь. Но тоска, с которой она жила последние десять дней, обладала совсем иными повадками. Она была взрывчатой и агрессивной, с кулаками, клыками и сапогами, подбитыми железом. Она не сидела смирно, но нападала, причиняя боль. По утрам тоска так сильно лупила ее по лицу, что Карла брела в ванную, пошатываясь. По ночам, когда Карла лежала рядом с Майком, а в голове у нее крутилось бесконечное непристойное видео о том, что они вытворяли с Халедом, тоска впивалась ей в шею, била в пах.

Утерев глаза, Карла обернулась к сестре. Роза, покончив с книжной полкой, стояла перед черно-белой фотографией, висевшей на стене. Карла подошла поближе. Сцепив за спиной руки в почтительном жесте музейного посетителя, она вглядывалась в темный, мутный снимок. Это было увеличенное изображение – но что именно увеличили, Карла не сумела сообразить.

– Наверное, снимали в воде? – предположила она. Густая масса чего-то спиралевидного могла быть водорослями.

Роза дернула подбородком:

– Прочти название.

Наклонившись, Карла увидела полустершуюся карандашную надпись в правом углу: «Черная п…да № 3».

– Похоже, вам понравилась эта неприличная картинка. – В гостиную вошла Беренис с подносом. – А вот и чай.

– Большое спасибо. – Карла взяла кружку. – Это… – она махнула рукой в сторону снимка, – ваша работа?

– Да. – Беренис улыбалась. – И фотография моя, и вагина моя.

У Карлы запылало лицо.

– Ты точно ничего не хочешь? – обратилась Беренис к Розе.

– Нет, спасибо, – процедила Роза.

Беренис поставила поднос на пол и села рядом, скрестив ноги, – ее поза была не лишена изящества.

– Прошу, – пригласила она, – садитесь.

Поколебавшись, сестры последовали примеру хозяйки.

– Хотите посмотреть, как выглядит Джамиль? – спросила Беренис.

– О да! Конечно! – Карла все еще не пришла в себя после ознакомления с гениталиями Беренис.

Хозяйка встала и направилась в коридор. Вернулась она с фотографией:

– Снимок сделан полгода назад около школы. С тех пор парнишка изрядно подрос.

Сестры разглядывали маленького мальчика с пушистыми волосами и щербатым ртом – у него выпадали молочные зубы.

– Красивый, – сказала Карла. – Где он сейчас?

– В гостях у приятеля. – Беренис снова уселась на пол. – Кто же знал, как пройдет наша встреча, и я не стала рисковать, чтобы не подвергать ребенка воздействию плохой энергии…

– Разумеется, – закивала Карла.

– Поймите, я очень надеюсь, что в будущем вы обе подружитесь с Джамилем. Но пока все складывается так неприглядно… И я решила, что для начала хорошо бы выяснить, что вы сами обо всем этом думаете, прежде чем…

– Да-да, мы понимаем, – заверила ее Карла.

– Как ваша мама отнеслась к идее меня навестить? – спросила Беренис.

– Мы не… – Карла замялась. – Она не знает, где мы.

– А-а, – улыбнулась Беренис. – Не беспокойтесь, я вас не выдам.

Карла прятала глаза: она вовсе не стремилась быть зачисленной в команду Беренис, играющую против ее матери.

– Послушайте-ка, – продолжила Беренис, – по телефону вы сказали, что у вас есть ко мне вопросы. – Сестры переглянулись, а Беренис рассмеялась: – Все нормально. Не надо стесняться. Я только рада поговорить с вами. Спрашивайте о чем угодно.

– Как… как вы познакомились с ним? – выдавила Карла. – С нашим отцом?

– Мы познакомились на вечеринке в Челси. – Беренис закинула голову, предаваясь сентиментальным воспоминаниям. – Это была литературная вечеринка в честь одного поэта, моего знакомого. Мы с вашим папой затеяли такую шутливую перепалку – он ел бутерброды с колбасой, а я сказала ему, что мясо – плохая еда. И он начал надо мной посмеиваться.

– Когда это было?

– Дайте-ка сообразить… в девяносто шестом. Слыхали такое итальянское выражение – rapporto di pelle? Оно означает что-то вроде «чувствовать друг друга кожей». Именно это у нас с вашим папой и случилось. Мгновенно, на каком-то химическом уровне.

– И как долго это продолжалось?

– Ну, года три назад наши любовные отношения прекратились. Но мы остались друзьями. И я всегда буду любить вашего отца.

– А почему отношения прекратились? Конечно, если не хотите отвечать…

– Вопрос не из легких, но я отвечу. А почему что-то заканчивается? Всегда имеется столько разных причин. Что до нас с Джоелом, думаю, мы расстались, потому что из наших отношений ушла радость. В конце концов мы устали прятаться – эти встречи украдкой и прочее. Джоел постоянно мучился чувством вины.

– Вы хотели… чтобы он ушел от нашей матери?

Беренис задумчиво склонила голову набок:

– Нет… нет. Я никогда не подталкивала его к разводу. Понятно, вначале мы об этом говорили. Но я видела, что он очень дорожит жизнью с вами, его дочерьми. А я не из тех женщин, которым позарез требуется муж.

– Верно, не требуется, – внезапно подала голос Роза, и все уставились на нее. – Зачем вам муж на круглые сутки, когда можно одолжить его на время у другой?

– Позволь, я кое-что скажу тебе, Роза? – Беренис смотрела на нее сочувственно. – Понимаю, тебе сейчас очень больно, но я хочу дать совет. Как бы ни был силен твой гнев, не позволяй сердцу ожесточиться.

– О, как мудро…

– Погоди, – Беренис жестом остановила ее, – я еще не закончила. Твой отец был… и остается необыкновенным человеком с очень, очень особенным восприятием жизни. Он – не испорченный человек. Не по своей воле он влюбился в меня, как и я не планировала влюбляться в него. Это просто случилось. Правда в том, что все мы иногда раним кого-нибудь, но это не делает нас исчадиями ада. Скорее уж это делает нас людьми.

– Ну да, – сверкнула Роза улыбкой, обнажив резцы, – удобная философия. Адюльтер как проявление гуманизма. – Она встала и обратилась к сестре: – Я ухожу. Идешь со мной или останешься?

Карла колебалась. По ее мнению, Роза повела себя непростительно. Сначала напросилась в гости, а потом облила хозяйку дома презрением! Однако семья есть семья. Карла поднялась:

– Иду.

В прихожей Беренис невозмутимо подала им пальто и зонты.

– Знаю, тебе тяжело далась эта встреча, – сказала она Розе. – Но я ценю твою честность и страстность. – Карлу она чмокнула в щеку: – Ты – необыкновенная женщина.

Беренис стояла в дверях, глядя им вслед. Когда они дошли до лифта, она показала им раскрытую ладонь:

– Мир.

Как только двери лифта закрылись, Роза дала волю своим чувствам.

– Невероятно! – возмущенно воскликнула она. – Все это еще более убогое и жалкое, чем я предполагала. Rapporto di pelle! Она омерзительна! Омерзительна! Ни капли раскаяния! Ни намека на извинения! Она даже находила оправдания… Как он мог связаться с ней? Ведь это не женщина, это посмешище! А ее тошнотворные фотографии! А ее… персиковый чай.

Карла слушала, не соглашаясь. Не то чтобы ей очень понравилась Беренис, но назвать ее «посмешищем» язык не поворачивался.

– Зря ты ей нагрубила, – упрекнула она сестру. – Ей было нелегко с нами разговаривать, и…

– Нелегко! Да она наслаждалась моментом! Таких самодовольных и самовлюбленных людей я в жизни не видывала. Заметила, какие книги она читает?

– Нет, – солгала Карла.

– Абсолютно идиотские! Хиромантия и диеты.

– Ну, мы любим людей не за то, какие книги они читают.

– Разве?

Карла вспомнила Халеда с его астрологическими таблицами, гаданием по числам, спортивными журналами и пожала плечами.

На улице, перед домом Беренис, велись дорожные работы. Сестры, раскрыв зонты, остановились посмотреть. За наспех сооруженным ограждением, обтянутым ярко-оранжевой сеткой и утыканным предупредительными оранжевыми огнями, зияли две большие ямы, каждая шириной около двадцати метров и длиной метров пятьдесят. На дне ям виднелись старые трубы, покрытые коростой ржавчины. Посреди стройплощадки осанистая бетономешалка ритмично попыхивала белым паром. Рабочие второпях покинули площадку, когда начался дождь: на плотницких козлах стояла банка кока-колы, а на шатких дощатых мостиках, перекинутых через ямы, валялись пластиковые ведра с привязанными к ним веревками.

– У тебя когда-нибудь возникали подозрения, что отец изменяет маме? – спросила Карла. Роза покачала головой. – У меня тоже. В газетах иногда писали что-то такое…

– Писали. Но я всегда думала, что это грязные выдумки правой прессы.

– И я так думала. Помню, однажды, когда я была еще маленькой, в какой-то газете папу назвали «известным дамским угодником». Я спросила маму, что это значит, и она ответила: «Это значит, что папа всегда обращается с женщинами как истинный джентльмен». – Карла засмеялась. – Какой же я была наивной!

– Нет! – горячо возразила Роза. – Доверять своему отцу и не сомневаться в его преданности матери – это не наивность. Не твоя вина, что наш папа оказался не тем, за кого мы его принимали.

– Но он всегда был порядочным человеком…

– Так уж всегда? Слышала, что она сказала о квартире? Папаша дал взятку, чтобы она там поселилась. Заплатил кому-то, и его подружка вне очереди заняла льготное любовное гнездышко!

– Наверняка мы этого не знаем.

– Знаем! Она сама нам сказала!

– Ладно, допустим, но… возможно, они действительно любили друг друга.

– Любовь! – скривилась Роза. – Этим словом люди готовы оправдать все что угодно. Они потакают своим капризам, потому что так им «подсказывает сердце», и им плевать, если кто-то в результате пострадает. Но любовь – это совсем другое. Это ответственность, забота о своей семье, о людях, рядом с которыми живешь, это понимание, что на свете существует нечто более высокое и важное, чем твои личные желания.

Карла смотрела не отрываясь на желтую шляпу, плавающую в дождевой воде на дне ямы. Повезло же ее сестре быть такой, какая она есть, думала Карла. Розу личные желания никогда не собьют с ног. И от своих принципов она никогда не отступит. Даже в детстве Роза была несгибаемой. Анархические настроения, временами побуждавшие Карлу с друзьями бросать игрушки в унитаз, воровать сладости из кухонного буфета или мелко-мелко писать карандашом матерное слово на стене в гостиной, – подобные настроения Розу никогда не посещали. Она не трусила, нет, смелости на проказы ей бы хватило. Она просто не понимала, что хорошего в плохом поведении.

– Почему ты отрицаешь очевидное? – напирала Роза. – Он лгал нам. Он предал и обокрал нас. Каждый раз, встречаясь с той женщиной, он дарил ей внимание и время, которые по праву принадлежали нам.

Но как Карла ни старалась, ей не удалось почувствовать себя жертвой отцовских прегрешений. Сколько бы сил ни тратил отец на Беренис, он определенно черпал их не из семейных запасов. А если учесть, что с Беренис он был счастлив, то весьма вероятно, что Карла и ее сестра – и даже их мать – в итоге только выиграли. Карла припомнила, с каким искренним участием она относилась к пациентам, к незнакомцам в метро – даже к Майку – на протяжении тех полутора месяцев, когда была с Халедом. Никогда прежде не наполняло ее столь беззаветное великодушие. В этом заключался один из неприятных парадоксов супружеской измены: грех делал ее лучше.

– Прости, Карла, – вдруг спохватилась Роза. – Я зачем-то накинулась на тебя с проповедями. Уж кого-кого, но тебя не надо учить, как быть хорошей.

Карла покраснела:

– Не такая уж я хорошая.

Миссис Ми караулила Карлу, подглядывая в дверной глазок. Как только Карла вышла из лифта, соседская дверь распахнулась. Миссис Ми желала обсудить последние события в войне с боссом салона красоты. Письмо, которое Карла сочинила в начале лета, не заставило начальство вернуть прежнюю систему чаевых, а работницы так и не исполнили угрозы наябедничать в Министерство труда. Теперь босс намеревался продлить рабочий день до десяти вечера.

– Я сказала ему, – частила миссис Ми, – у меня семья, мне это не подходит. А он в ответ: «Не нравится – ищи другую работу…»

Карла подняла руку, как ученица в классе:

– Извините, миссис Ми, то, что вы рассказываете, очень интересно, но я должна накормить Майка ужином. Давайте поговорим об этом завтра.

Соседка понимающе улыбнулась. Ей ли не знать, как мужчины относятся к еде.

– Конечно, отложим до завтра. – Не успела Карла дойти до своей квартиры, как миссис Ми снова окликнула ее: – Придете играть в лото в пятницу?

Карла ткнула себя в грудь пальцем:

– Кто? Я?

– Ну да! Приходите! Может, выиграете.

– Спасибо, но вечером в пятницу я занята.

– Ладно, – не обиделась миссис Ми. – Тогда через неделю.

Майк читал газету на кухне – локти на столе, костяшки пальцем уперты в виски. Днем он подстригся, и в кухне витал запах парикмахерского одеколона.

– Привет. – Он поднял глаза на жену.

– Привет. – Карла поставила пакеты с покупками на пол.

– Ну, ты ее видела?

– Угу.

– И как все прошло?

Плотоядное возбуждение в его голосе покоробило Карлу. Вслух Майк заявлял о глубокой печали и разочаровании, в которое его повергла измена Джоела, но Карла догадывалась, что в глубине души эта новость его порадовала. Мифу о беззаветной любви супругов Литвиновых был нанесен смертельный удар, и Майк ликовал.

– Нормально, – ответила Карла.

– Что она сказала?

– Точно не вспомню. Много разного.

– Какая она из себя?

– Очень… интересная, – не сразу ответила Карла.

– Еще бы, – язвительно хмыкнул Майк.

– Я хотела сказать, – поправилась Карла, – не похожая на других и артистичная.

– Она попросила прощения?

– М-м… косвенно. Сказала, что очень беспокоится, как бы вся эта история не ожесточила нас против отца.

– Брехня. С ребенком познакомились?

– Нет, его не было.

– А какая у нее квартира?

Карла молчала. Ей не хотелось провоцировать насмешки рассказами о фотографии вагины и бакшише.

– Обычная квартира, – сказала она наконец. – Что приготовить на ужин?

– Мне – молочный коктейль. – Майк снова углубился в чтение.

Карла принялась распаковывать продукты.

– Я встретила миссис Ми в коридоре, и она пригласила меня сыграть в лото в пятницу вечером. Представляешь?

Майк оторвался от газеты:

– Ты не можешь в пятницу. У тебя обход избирателей.

– Я помню об этом и не собиралась к ней идти. Просто я страшно удивилась, что она меня позвала.

– Люди вроде нее спускают кучу денег на лото и лотерейные билеты. – Послюнявив палец, Майк перевернул страницу.

– Знаю, но меня удивило другое. С чего она взяла, что я захочу составить ей компанию?

– Почему нет? Вы же друзья.

– Миссис Ми и я? Ничего подобного! Мы просто соседи.

– Ну, вы все время общаетесь, делитесь секретами.

– Неправда! О себе я ей ничего никогда не рассказывала.

Майк не ответил. Морозилка плохо закрывалась, и Карла взяла нож, чтобы отколоть пушистый белый лед, наросший по краям.

– У нас нет ничего общего. Она почти ровесница моей матери…

– Я понял, Карла! – оборвал ее Майк. – Но не надо раздувать из этого проблему федерального масштаба!

Карла обернулась и посмотрела на мужа. Кожа у него на загривке, там, где парикмахер прошелся бритвой, алела красными пятнами; к воротнику рубашки изнутри прилипли маленькие отстриженные волоски. Рядом с этим человеком она засыпала и просыпалась последние пять лет. Сколько это еще продлится – тридцать, сорок лет, а может, больше? Рано или поздно они усыновят ребенка и она станет матерью. Она будет непрерывно стирать детские вещички в специальных антиаллергенных моющих средствах и заваривать детские хлопья в молоке. В больнице она перейдет на неполный рабочий день, по четвергам будет по-прежнему ходить на йогу, и в конце концов наступит пятница, когда она сдастся и отправится к миссис Ми играть в лото.

Карла опять принялась откалывать лед вокруг дверцы морозилки.

– Не делай так, – раздраженно заметил Майк. – На полу будут лужи. Подложи газету.

Карла бросила нож на стол и вышла из кухни, оставив морозилку распахнутой настежь.

Мебель в спальне, казалось, злорадно наблюдала за ней: ну и что дальше? Карла легла на кровать и уставилась в пятно на потолке, образовавшееся после протечки у соседей сверху. Майк прав: она и миссис Ми слеплены из одного теста. Обе настолько трусливы, настолько сжились с убогими обстоятельствами, что постоянно упускают свое счастье.

Вскоре она услышала, как на кухне задвигался Майк, открывая и закрывая шкафчики. На Карлу накатило раскаяние. Бедняга Майк. Он мог бы жениться на красавице. Или на женщине, которая нарожала бы ему детей. Но он мирится с ней – с ее ожирением, бесплодием – и не жалуется. Он выбрал ее в спутницы жизни не потому, что она красивая или сексуальная, но потому, что считает хорошим человеком и единомышленником. И чем же она, глупая женщина, отплатила ему? Легла в постель с первым встречным, назвавшим ее уродливое тело привлекательным.

Карла встала и вернулась на кухню. Майк, выпив коктейль, мыл стакан.

– Прости, – сказала Карла.

– Ничего страшного.

– Майк…

– Я убрал продукты, – торопливо перебил он. – Чтобы не испортились.