Текст книги "Грушенька и сын шейха (СИ)"
Автор книги: Зинаида Хаустова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
Глава 73. Осень
Аграфена
На палубе бара «Белка» с утра много мам с детьми. Смотрю на хорошенького малыша через два столика. Ежусь. Рядом Москва-река. От воды тянет свежестью. Зябко. Осень.
– Мышка, ты уверена, что хочешь завтракать на веранде? – Князев хмурит брови, а мне хочется дотронуться рукой до его лица и разгладить возникшую складку.
– Да, я хочу смотреть на воду, – слегка улыбаюсь.
Глеб пересаживается ко мне на диван и обнимает, прижимая к себе. Делится жаром своего тела. Мне кажется, что Князев никогда не мерзнет. Кладу голову к нему на плечо. Не отрываю глаз от легких волн на речке.
– А помнишь, как мы катались на теплоходе, и ты обнял меня, – внезапно вспоминаю я, – я думала, что умру.
– Помню, – Глеб чмокает меня в лоб, – большое испытание для моего самообладания.
– До сих пор не верю, что ты мой. Кажется, закрою глаза и все исчезнет, – трусь щекой о плечо Глеба, чтобы проверить его материальность, – ты первый мужчина, рядом с которым я не могла дышать.
– Сейчас можешь? – не вижу, но чувствую, что Глеб улыбается.
– Сейчас уже легче, – тоже улыбаюсь, – просто в груди разливается тепло, когда ты рядом.
Налетает порыв ветра. По водной поверхности проносится рябь. Грохочут крылья больших солнечных зонтов, нависших над столами.
Официант приносит наш заказ и неторопливо разгружает поднос. Глеб сразу тянется к чайнику и наливает напиток мне в чашку.
– Пей чай. Руки совсем ледяные. И ешь свой омлет, калории согревают, – отчитывает меня, как строгий папочка.
Беру озябшими пальцами горячую чашку. Слишком горячую. Оборачиваю ее салфетками. Смотрю на Храм Христа Спасителя на другом берегу реки.
– Что ты чувствуешь, когда смотришь на православные церкви? – задумчиво спрашиваю у Глеба.
– Ничего не чувствую. Просто всегда думаю, что храмовая архитектура оживляет пейзаж, – Князев пододвигает к себе тарелку и берет в руки приборы.
– А я чувствую угрозу, когда смотрю на мечети, – внезапно признаюсь я, – мне кажется, что это символ чуждой цивилизации, которая угрожает нашей.
– Почему тебе так кажется? – Глеб отрывает взгляд от тарелки и смотрит на меня.
– Не знаю, – неуверенно пожимаю плечом, – наверное, из-за этих ужасных толп на проспекте Мира на Курбан Байрам. Потом пугают эти жертвоприношения животных. Это внушает страх.
– В иудаизме тоже есть жертвоприношения. В торе постоянно указывается на их необходимость, – отмахивается от меня Глеб. В ислам эта традиция пришла оттуда.
– Но евреи не приносят жертвоприношений, а мусульмане приносят, – указываю я на общеизвестный факт.
– У евреев все упирается в храм. Когда будет третий храм, тогда и возобновятся жертвоприношения. Просто в исламе требования к ритуалу попроще. Думаю, твой страх связан не с этим.
– А с чем же? – дую на чай и делаю глоток.
– Просто ислам – пассионарная религия. Христианский мир умирает, население сокращается. И в этом вы виноваты сами. Ну или не вы, а кто там реально управляет христианским сектором. Те самые секты, которые считают, что нужно уменьшать население. Исламский же мир растет и ширится. Скоро он поглотит христианскую Европу. Естественно, что ты чувствуешь угрозу. Думаю, она вполне реальна.
Закрываю глаза и осмысливаю услышанное. Это неприятно осознавать, но Глеб прав. Аскетизм проигрывает торжеству плоти. Далеко ходить не надо. Я чувствую угрозу от мечетей, при этом люблю мусульманина. Вот такой парадокс.
– Я хочу после завтрака зайти в Храм, – просыпается во мне какое-то упрямство, – хочу поставить свечку за упокой папы.
– Как хочешь, Груша, – Глеб покорно кивает, – мы сегодня никуда не спешим.
Пересекаем по мосту реку. Князев заходит со мной в храм. Пока покупаю свечки, разглядывает иконостас на царских вратах.
Запах ладана и особая атмосфера вводят меня в легкий транс. Нахожу канун, ставлю свечку, читаю какую-то всплывающую в голове молитву. Невольно размышляю, какую ценность это все имеет для меня лично? Воспоминания из детства, тесно переплетенные с образом бабушки. Ее рассказы о добром боге.
Верую, ибо нелепо. Думаю рационально и уже слабо верю. Являются ли угрозой другие культуры? Несомненно являются, если слепо верят. В последние тысячу лет войны проходили под знаменами богов. А до этого, что было до этого?
– Во имя чего воевали язычники? – спрашиваю у Глеба, когда возвращаюсь к нему.
– В античном мире на войну шли ради личной славы, – тут же отвечает Князев, – что было у древних славян, затрудняюсь ответить. Мышка, мне посоветовали подняться на смотровую площадку. Не хочешь?
Вручаю ладонь Глебу и позволяю себя вести.
Личная слава. Это то, про что пел Цой? Война – дело молодых, лекарство против морщин? Мужчинам нужна война, она течет по их жилам. Они придумывают для нее причины. Придумали себе богов и воюют под их знаменами. Боги – это ведь мужские выдумки. Раньше были и женские. Теперь не осталось. Стоит ли женщинам верить в мужских богов?
Все это крысиные бега. Какая разница, у кого какой бог? Все это легенды и сказки. Глеб не прав, я боюсь мусульман не за то, что они растущая сила. Я боюсь тех, кто готов воевать за мифических богов. И совершенно не важно, кто эти люди – последователи официальных религий или тайных обществ. Не важно, за кого они готовы воевать: за Аллаха или Бафомета. Я боюсь любых фанатиков.
Мысли исчезают и дух перехватывает, когда оказываемся наверху. Здесь высоко. Я вжимаюсь в грудь Глеба.
– Мышка, ты боишься высоты? – тихо смеется мне на ухо Князев. Обнимает за талию и прижимает к себе.
Передо мной как на ладони «Белка», которую мы недавно покинули, комплекс «Красный октябрь» и творение Церетели. Поворачиваю голову и вижу Кремль. Серая лента Москвы-реки разрезает местность.
– Кажется, хороший момент для подарка, – говорит мне на ухо Глеб.
В следующий момент перед моими глазами повисает маленькая золотая мышка. Ловлю ее в ладонь и разглядываю.
– Глеб, спасибо, она очень милая. Хочу надеть. Помоги, пожалуйста.
Набираюсь храбрости и слегка отстраняюсь от Глеба. Дожидаюсь, пока он застегивает цепочку на моей шее. Снова зажимаю мышку в кулак.
Дует ветер. Опять впечатываюсь спиной в Князева.
– Вот и лето прошло, – тихонько цитирую я классика.
Глава 74. Борьба с коррупцией
Глеб Князев
– Глеб, мне нужно с тобой серьезно поговорить, – мама открывает тонкую пачку Вог и вытаскивает сигарету.
– Да, мама, я внимательно слушаю, – слежу за рваными движениями родительницы. Судя по ее поведению, новости будут нерадостные.
– У нас в «Оборонуслугах» проходит аудиторская проверка. И все очень серьезно.
– Насколько серьезно? – беру зажигалку и помогаю маме прикурить.
– Серьезнее не бывает. Наша начальница спит с министром обороны, – в воздухе повисает многозначительная пауза.
– Ну это же хорошо, – не могу понять сути проблемы.
– В обычной ситуации да, – мама делает глубокую затяжку и выпускает сизый дым, – но об этом узнала жена министра обороны, она же дочь бывшего председателя правительства.
– И на вас спустили всех собак, – заканчиваю я мысль и присвистываю. Начинаю понимать серьезность положения. – И насколько у вас все плохо с аудитом?
– Так же, как и у всех, – мама пожимает плечом. – В обычной ситуации не было бы проблем, но здесь поднимут все невинные косяки, и будут посадки. Устроят показательный процесс по борьбе с коррупцией. Естественно, проверяющих интересует наша Иванова, но попутно пересажают и все правление. В общем, Глеб, я хочу, чтобы ты женился.
– На ком? – предложение настолько нелепое, что мои брови взлетают к линии волос.
– На Наташе Сергеевой, помнишь, вы дружили, и она была в тебя сильно влюблена, – мама нервным движением стряхивает пепел с сигареты, – ты же у нее первым мальчиком был?
– Почему я должен жениться на Наташе Сергеевой, и почему ты считаешь, что она захочет за меня замуж? – я так нервничаю, что хочется закурить самому.
– У нее отец в Следственном комитете. Знающие люди сообщили, что именно он будет курировать это дело. Я, в конце концов, не Иванова, меня вполне можно не заметить. Взяток он не берет, дочка – единственное слабое место, – мама пристально смотрит на меня, – а пойдет она за тебя, потому что беременна от одного женатого олигарха. Мне Валька рассказала, Наталья встала к ней на учет. Отцу вряд ли пока говорила. Он не либерал. Думаю, Наташенька будет тянуть до последнего. Срок всего две недели, но она сказала Вальке, что аборт делать не планирует и будет рожать.
– Черт, мама, спасибо за гениальный план. Мало того, что жениться, еще и с прицепом! Может быть, ты сама вернешься к отцу и выйдешь из российской юрисдикции? – чувствую, как во мне зарождается гнев.
– Если это шутка, то неудачная, Глеб. Твой отец с удовольствием расчленит меня на главной городской площади Эр-Рияда. И даже, если бы он не горел таким желанием, саудиты не дают гражданство иностранным женам. Я понимаю твое возмущение, но это единственный вариант, сынок. Я перебрала все возможности и не вижу другого выхода. По-другому никак.
– Мне хорошо с Грушей, я не хочу с ней расставаться.
– Глеб, – мама раздраженно поправляет волосы, – Груша – милая девушка, но это несерьезно. Женишься на Сергеевой, подождешь, пока уляжется, и сойдешься с Грушей для души. Ты же уже взрослый человек.
– Мама, тебе не кажется, что ты опять рушишь мою жизнь? Уже второй раз! – нервно кидаю деньги на стол и иду прочь.
– Глеб подумай и позвони мне, когда перебесишься, – кричит мне в спину мама.
Я прибавляю шаг, хочется уйти как можно дальше от этого разговора. Сердце стучит в ушах. Меня прибивает ощущением катастрофы.
Кажется, что жизнь разбивается вдребезги прямо в это мгновение. Я иду не разбирая дороги. Меня слегка пошатывает. Мимо плывут московские улицы. Все в каком-то тумане.
Внезапно ощущаю, что иду против потока людей. Меня толкают какие-то локти, но мне все равно. Я подобен кораблю, пробивающемуся сквозь бурю. Вокруг шумит людское море, но я держусь на плаву.
Впереди идут люди, сцепившиеся локтями. Я выныриваю в действительность и понимаю, что нахожусь посреди митинга. Вместо шума моря вокруг вакханалия лозунгов.
– Я, ты, он, она – вместе честная страна, – скандируют демонстранты.
И эта считалочка сейчас меня реально выбешивает. Зло разрываю сцепку рук и иду против людского потока. Теперь замечаю плакаты, знамена, смешные костюмы и кучу фотокамер. С помощью разных визуальных средств эти люди призывают к борьбе с коррупцией. Мой воспаленный мозг подсказывает, что они все враги, которые хотят заставить меня жениться.
Выхватываю из толпы толстого мальчика лет двадцати, который несет плакат «Коррупционеров в клетку!». Это становится триггером для спуска моей ярости. Подхожу к юноше, выдираю из рук плакат, ломаю его об коленку. Отшвыриваю в сторону обломки. Размахиваюсь и с удовольствие бью по толстому лицу.
Мне хочется драки. Надеюсь, что сейчас жирный разозлится, и мне прилетит ответка. Тогда внешняя боль перекроет внутреннюю бездну. Может быть станет легче, хотя бы на время.
К моему большому сожалению, жирный юноша не собирается защищать свою честь. Он хватается руками за лицо, и размазывает кровь из носа. Вокруг мгновенно собирается толпа таких же беспомощных геймеров. Никто не подходит ко мне близко. С безопасного расстояния снимают происходящее.
Все это так нелепо, что я почти рад, когда появляются полицейские и ведут меня к автозаку. Там молодой сержант тянет меня в сторону.
– Я понимаю тебя, мужик, – сообщает мне доверительно, – меня тоже ужасно бесят все эти идиоты. Но все-таки постарайся впредь держать себя в руках. Иди с миром по этому переулку вверх. Там никого нет.
Благодарю сержанта и бреду в указанном направлении. Адреналин спал, и на меня навалилась бесконечная усталость. Ноги с трудом преодолевают пологий подъем. Мне кажется, что я Сизиф, терзающий тяжелый камень.
Налетает порыв ветра. На мгновение отворачиваюсь. Когда поднимаю лицо, вижу прекрасное видение.
Груша идет медленным прогулочным шагом. На ней черный плащ. В руках отвратительные, тревожные желтые цветы.
Останавливаюсь и смотрю, как Аграфена идет ко мне навстречу и улыбается. В эту минуту я понимаю, что всю жизнь любил именно эту женщину.
Мне хочется броситься перед ней на колени и целовать ступни ног. Но я не хочу пугать Грушу. Какое бы решение я не принял, она не должна ничего узнать до самого конца.
Просто кидаюсь к ней навстречу и вырываю цветы. Отшвыриваю в канаву предвестники измены и разлуки. Потом сжимаю Грушу в объятиях до боли и этим невольно выдаю свой животный страх.
Глава 75. План
– Глеб, что случилось? – девушка смотрит на меня испуганными глазами.
– Я соскучился, – с трудом заставляю себя разомкнуть объятия. Ловлю ладонь девушки и целую каждый пальчик, зажимаю в своей руке и тяну по переулку вверх, – там внизу митинг, не ходи туда. Хочешь в кино сходим?
– Хочу! В «Соловье» сейчас новый фильм Оливера Стоуна идет. Я хотела его посмотреть.
Ловим такси. На заднем сидении автомобиля Груша льнет ко мне всем телом. Шепчет, что мы опять встретились совершенно случайно. Это не просто так. Нас примагничивает друг к другу, потому что она меня сильно любит. Этот ее шепот вспарывает мою грудь.
Хочется громко кричать, что я тоже ее люблю. Но теперь я не могу позволить себе таких признаний. Просто сжимаю в руках ее маленькую ладонь. Кажется, что если отпущу, она просто исчезнет.
Груша смотрит на экран, я смотрю на нее. Ладонь зажата в руке. В новом фильме Стоуна звучит тема МЖМ.
Представляю, как мышка сидит в кино с кем-то еще. Какой-то другой мужчина зажал ее ладонь. Как можно делить свою женщину с кем-то другим?
Следующая картинка встает перед глазами. Груша на носу теплохода. Уплывает от меня в неизвестное будущее. Воображение подсовывает другого мужчину, который стоит позади нее и обнимает мою женщину за талию. Хочется взвыть.
Если я не могу себе представить, что у мышки будет кто-то еще, она чувствует так же? Не захочет меня делить с кем-то еще? Откажется быть моей любовницей? Уйдет от меня в мир других мужчин?
Сознание подсовывает спасительную идею. Вспоминаю, как Груша уверяла, что будет хранить вечную верность любимому мужчине. Могу ли я надеяться на это? Может быть, у меня есть время, чтобы решить все проблемы. Дождется ли верная Пенелопа меня? Будет ли годами отвергать всех женихов? Или она разлюбит меня, как только я разобью ей сердце? Разве можно хранить верность после предательства? Вопросы, вопросы, вопросы.
Поднимаю ладошку девушки и прижимаю ее к губам. Хочу остановить этот миг. Мгновение повремени!
Вечером раздеваю Грушу и долго медленно целую каждый сантиметр ее тела. Наслаждаюсь бархатной кожей, жадно впитываю запах, обвожу пальцами изгибы. Люблю медленно и нежно, наслаждаясь ее оргазмами и оттягивая свои.
Когда обессиленная мышка вырубается на моем плече, я уже знаю, что не смогу ее отпустить.
С появлением Груши в моей жизни я все больше понимаю своего отца.
Если любишь, отпусти? Это придумал какой-то болван, который никогда не любил. Если любишь, сделай все зависящее от тебя, чтобы не отпускать.
Я лежу и лихорадочно просчитываю варианты, что я могу сделать, чтобы не отпускать. Отцу было гораздо проще. Закон был на его стороне. Да и денег у него больше. Мог организовать маленькую крепость, из которой не вылетит ни одна птичка. Но даже с его ресурсами, он не смог удержать мать.
Впрочем, он получил себе долгие годы рядом с любимой женщиной. Как ему это удалось?
Ответ приходит сам собой. Он сделал матери ребенка. Я стал тем самым якорем, который держал его третью жену в Саудовской Аравии.
Нам с Грушей нужен ребенок. Очень удачно, что она никак не доедет до теть Вали, чтобы сделать противозачаточный укол.
Предложить ей прямо я не решусь. Не после того, как еще недавно я утверждал, что не хочу детей. Не до того, как разобью ей сердце.
Осторожно перекладываю голову Груши на подушку и вытаскиваю из ящика тумбочки все упаковки с презервативами. Вооружившись иголкой, закрываюсь в ванной. Как какой-то маньяк, одержимо вскрываю фольгу и прокалываю все средства контрацепции.
Удовлетворенно эгоистично думаю, что даже если Груша не согласится остаться со мной, другие мужчины станут ей труднодоступны. Кому нужен чужой ребенок?
***
Утром сижу, пялясь в монитор, и пытаюсь обдумать ситуацию холодной головой.
Нет, я не пытаюсь сделать выбор. Свобода мамы в безусловном приоритете. Я пойду на этот брак, даже если не смогу удержать Грушу.
Я пытаюсь понять, есть ли другие пути решения проблемы. Обычно в случае опасности все предпочитают бежать из страны. Только это не наш вариант. У мамы фобия. До недавнего времени она чувствовала себя в безопасности только в стране. Именно по этой причине у нас нигде не припасен запасной аэродром. Все ее активы в России. Сбежать – потерять все. Поэтому она и не стала обращаться к своему бывшему мужу, видимо.
Эту проблему предстоит решать мне.
Если бы было что-то попроще, можно было бы завербоваться в Сирию. Спецслужбы решают семейные проблемы резидентов. Но у нас неприятность другого уровня – бодаться с бывшим премьером за рядового сотрудника никто не будет.
Какая-то патовая ситуация.
Но жениться на всю жизнь я не обязан. Мне нужно будет продержаться до окончания суда. Сколько это все может длиться? Год, два? Если получится оплодотворить Грушу, сколько будет моему ребенку, когда я разведусь?
От этих мыслей просто разрывает грудь. Хватаюсь за голову и закрываю глаза. А что будет, если Груша захочет уволиться, как только я женюсь. А если она откажется от моих денег? Как я могу делать ей ребенка, если есть вероятность, что она откажется от денег? От этих мыслей меня бомбит.
Но я не могу пересмотреть свой план. Это уже сильнее меня. Он врос в меня корнями. Я уже хочу этого ребенка всеми фибрами души. Тем более, что существует вероятность того, что уже все получилось. Мой утренний секс-марафон мог привести к требуемому результату.
Давно жизнь не подкидывала мне ситуации, в которой вообще не видно хорошего решения.
Самое паршивое, что я не могу рассказать мышке свою мотивацию. Я ей безусловно доверяю, но это тот случай, когда нельзя допустить малейшего риска утечки информации. Если до Сергеевой дойдет подоплека моих действий, все может сорваться. А женская ревность непредсказуема. Даже спокойную Грушу может порвать от всей этой ситуации, особенно если получится с беременностью. Сама не заметит, как выложит все заинтересованным лицам. Лучше ей ничего не знать.
Дверь открывается, в кабинет заглядывает мышка:
– Ты идешь обедать?
– Иди ко мне. Посиди со мной пять минут.
Щелкает замок. Груша забирается ко мне на колени. Кайфую, когда прижимаю ее к себе.
– Ты мне доверяешь? – тихо спрашиваю девушку.
– Да. Почему ты спрашиваешь? – поднимает на меня свои голубые глаза.
– Ты ведь знаешь, что бы ни случилось, ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью? – сверлю ее взглядом.
– Глеб, ты пугаешь меня. Что ты пытаешься мне сказать?
– Прости, Груша. Пугать не хотел. Я просто хочу, чтобы ты мне пообещала, что обратишься ко мне за помощью, даже если у тебя будет муж и пятеро детей.
Фыркает и пытается спрыгнуть с коленей. Удерживаю в объятиях и требую:
– Просто пообещай мне!
– Князев, ты сегодня очень странный. Не будет у меня никакого мужа. Ты несешь какой-то бред. Пошли. Я хочу есть.
Пытается вырваться. Закрываю глаза. Уже пытается вырваться. Накрывает чувством безысходности.
Глава 76. Атмосферный столб
Глеб Князев
После обеда захожу к Волкову. Обсуждаем рабочие вопросы. В какой-то момент Сергей пристально смотрит на меня и обеспокоенно спрашивает:
– Глебчик, у тебя все нормально? Ты какой-то расфокусированный.
– Просто не выспался сегодня, – отмахиваюсь я от приятеля.
– Понятно, – Волков еще несколько мгновений меня рассматривает, но решает не ковыряться в голове. – Кстати, слышал, как ливийцы одиннадцатое сентября отметили?
– Нет, – отрицательно качаю головой, – сейчас не сильно слежу за новостями.
– Каким-то образом выманили американского посла в слабоукрепленную дипломатическую миссию в Бенгази и устроили ему армагедон.
– Кажется, что-то припоминаю. Акции протеста против антиисламского фильма, – всплывает информация из глубин памяти.
– Ну да, ну да, – ржет Волков, – акции протеста со штурмом миссии с помощью автоматов и гранатометов. Американцы само собой скрыли информацию. Эпизод стал известен благодаря французскому блогеру.
– Неудивительно, что скрыли, – слегка передергиваю плечами, – такой удар по репутации. Так и бояться перестанут.
– Да, удар колоссальный, – подтверждает Сергей, – ребята повторили картинку из видеороликов, которые зафиксировали издевательства над телом Каддафи. Бедного Стивенса протащили через те же круги ада и точно так же проволокли его по земле. Кроме того, так как он был педерастом, его перед линчеванием пустили по кругу.
– Вообще-то мусульманам запрещены анальные утехи, – автоматически информирую я.
– Думаю, для этого случая выписали индульгенцию, – невозмутимо парирует Волков.
– Знаешь, Сергей, – говорю задумчиво, – после того, как запад завалил Советский Союз, Фрэнсис Фукуяма написал книгу «Конец истории». Провозгласил западный либерализм наивысшей точкой развития и ванговал, что больше борьбы цивилизаций не предвидится. Новый мировой порядок можно считать свершившимся. Тогда вообще западные элитки находились в эйфории, купались в деньгах от разорения социалистического лагеря. Так вот. Этот эпизод с послом Стивенсом – неприятный звоночек для западных товарищей от других цивилизаций. Беспредел больше никто не хочет терпеть. Что-то мне кажется, что апокалипсис будет совсем другим, не тем, что планируют особо одаренные личности. Сила противодействия равна силе действия. Игры в одни ворота больше не будет.
– Твои слова да богу в уши, Глебчик, – усмехается Волков, – ну или Аллаху на крайний эпизод.
Возвращаюсь от генерального и задумчиво смотрю в окно. Не знаю у кого как, а мой личный апокалипсис начнется в ближайшее время. Перед смертью не надышишься, тянуть смысла нет. Беру телефон, набираю номер родительницы.
– Ладно, я сделаю это, – выдыхаю я в трубку, – как понимаю, у тебя есть какой-то план? Хотелось бы его услышать.
– Малыш, я знала, что ты меня не бросишь, – на том конце мама явно пытается сдержать слезы, – спасибо тебе, Глеб!
– Прекрати! – обрубаю излишнюю часть разговора ледяным тоном, сантименты я сейчас не вывезу. – Без тебя тошно. Давай по делу. Что, где, когда.
– Прости, ты прав, – начинает частить мама. – План простой – случайная встреча. Наталье любовник подарил квартиру в центральном округе. Рядом с ее домом есть «Конфетница». Она там частенько завтракает. Я наняла детектива, он тебе маякнет, когда ее там отлавливать. Потом все зависит от тебя.
Морщусь от неприятного осознания, что мама не сомневалась в моем согласии. Иначе не стала бы следить за Сергеевой.
– Мне нужна хата для встреч. Не собираюсь ее привозить в свой дом, – диктую я условие.
– Можешь воспользоваться квартирой Глаши. У тебя же есть от нее ключи? – уточняет мама.
– Да, надо поискать, – соглашаюсь я, – и если схема выгорит, с тебя жилье для молодоженов. Не собираюсь приводить молодую жену в свой дом.
– Договорились, Глеб, – покорно соглашается мама.
– И я хочу посмотреть досье, собранное на Сергееву.
– Окей. Без проблем. Вышлю тебе на почту в сканированном виде.
– Давай. И тогда жду звонка от твоего детектива.
Жму на отбой, откидываю голову на спинку кресла и закрываю глаза. Сердце долбит в грудную клетку. Понимаю сейчас Остапа Бендера, на которого давил атмосферный столб.
Впрочем, к черту великого комбинатора. Я чувствую себя Атлантом, который держит на своих плечах небо. Пока что хватает сил, но что будет, если от меня уйдет Груша? Не расплющит ли меня в тот же самый момент? Буду, как тот посол Стивенс, находиться в одной бесконечной предсмертной агонии.
Тру переносицу пальцами. Невольно вспоминаю, как мышка на обеде опять упомянула, что надо доехать до тети Вали, чтобы сделать противозачаточный укол. Как идиот стал уговаривать повременить с визитом, пока не закончатся презервативы. Якобы, накупил их слишком много. Груша посмотрела на меня очень задумчиво. Что неудивительно. Раньше я утверждал, что именно с ней мне резинками пользоваться не хочется.
Еще ничего не случилось, а я уже заврался. И это только начало. Я даже еще не сделал первый шаг в свой персональный ад.
