Текст книги "Ловушка для красоток"

Автор книги: Жанна Режанье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

В разговор вступил второй деятель. Разглагольствуя, он так резко откидывался на спинку своего стула, так активно раскачивался на нем, что Долорес с большим интересом следила за тем, опрокинется ли он со своим стулом или нет, чем за ходом рассуждений. Кончилось все тем, что Джордж вручил ей сценарий, и Долорес сосредоточилась на замысловатой режиссерской разработке. В графе «Текст» она обнаружила всего три слова для женского голоса, все остальное должен был произнести мужской голос.

– Если я не ошибаюсь, это текст рекламы «курицы по-китайски», Джордж, – произнес президент.

– Совершенно верно, Эд, – ответил Джордж и обратился к Долорес: – Должен пояснить вам, что при отборе моделей мы используем некий обобщенный сценарий и текст. В дальнейшем, естественно, будет написан специальный сценарий по каждому конкретному товару, а пока нам достаточно этого приблизительного текста по китайской курятине, хотя, разумеется, вас на роль китаянки мы не рассматриваем. Нам потребуется отдельный типаж на каждую страну, но все девушки будут проговаривать аналогичный текст.

Произнося эту речь, он уцепился за край стола, вытянув руки на всю длину, стол в это время отъехал, чуть ли не на метр и повис под углом в сорок пять градусов.

– Принято решение рекламировать каждый товар отдельно, но реклама должна составить как бы единый цикл. Теперь о тексте. В рекламе каждого товара будут содержаться одни и те же ключевые слова: «Из дальних стран».

– Все дело в том, как будут произнесены эти три словечка! – добавила Прис Крейг и кокетливо погрозила Долорес пальчиком.

– В конечном счете, – Джордж опять закачался на стуле, – мы добиваемся различных интерпретаций для разных государств. Скажем, Испания должна вызывать ассоциации с замками, с романтикой и таинственностью. Франция… Если вам достанется реклама «креп-сюзетт», вы можете сделать примерно вот так…

Он вылупил глаза на противоположную стену, оторвал одну руку от стола и, делая магические пассы в воздухе, прогнусавил: «Из дальних стран».

– Примерно в таком плане! – пояснил он, ставя стул на место со стуком.

– Понятно, – сказала Долорес, которой понятно было только то, что Джордж не актер, а дерьмо, и что ему самому никто бы эту рекламу не предложил.

– Итак, – сказала Прис Крейг, в которой вдруг вскипела энергия, – попробуем?

– Вы готовы? – с сомнением в голосе спросил Росс. Долорес произнесла три слова шесть раз – на шесть разных ладов.

Сидящие вокруг стола серьезно кивали, кое-кто даже похвалил ее мастерство.

– Она может быть очень хороша в рекламе венского шницеля, Эд, – предположил Джордж.

Президент согласился, что-то черкнул в блокноте и протянул: – Н-да…

Междометие повисло в воздухе, и Джордж поспешил известить Долорес, что на сегодня достаточно.

– Мы будем поддерживать контакт с вашим агентством, – сказала ей вслед Прис Крейг. – Попросите, пожалуйста, следующую пройти к нам!

И она в последний раз одарила Долорес своей вымученной улыбкой.

Выбравшись на улицу, Долорес взглянула на часы. Еще и двенадцати нет. Она в принципе свободна до трех – в три у нее реклама мыла. По улице медленно текла река тяжелых, рычащих машин, гул которых отдавался где-то в самой сердцевине ее естества, а вокруг один только камень и бетон. «Вот так вот, – сказала себе Долорес. – Выбивайся к лучшей жизни, не то…»

Как бы она ни выглядела, ей все равно двадцать пять, и времени, которое есть у восемнадцатилетних, у Долорес уже нет. Всматриваясь в зеркало, она уже видит и тоненькие лучики у глаз, и слегка расширенные поры – сияние юности меркнет, хоть другие пока этого и не видят. Без лучезарного сияния молодости «звездой» не стать. Потом за тебя могут сиять и прожектора, но на первых порах юность – необходимое условие успеха.

Скорее! Успех должен прийти скорее! Долорес знала – это решающая фаза в ее жизни. Деньги, ей нужно побольше денег, как можно больше денег – и тогда она создаст себе жизнь, которую заслуживает.

Глава IV

В первой половине октября в жизни Евы произошли три события, повлиявшие на ход ее жизни. Первое: заболела модель, направленная агентством «Райан-Дэви» сниматься в рекламе общенационального масштаба, и на ее место поспешно послали Еву. Результаты привели в полный восторг и фотографов, и рекламщиков, и клиента – Ева тут же подписала еще шесть контрактов. На другой день она снялась в коммерческой рекламе диетической «Колы» – съемка проводилась во Франконии, Нью-Гэмпшир, и Еве, проработавшей три дня, заплатили по сто двадцать долларов за день – согласно расценкам Гильдии плюс возмещение дорожных расходов – и еще две сотни сверхурочных.

Ева была потрясена. Но еще большим потрясением оказалась ее встреча с Дэвидом Розенбергом, талантливым фотографом, покорившим Еву своим необыкновенным видом.

Густые черные волосы Дэвида были постоянно взлохмачены, на его мрачноватом тонком лице играл яркий румянец, который принято связывать со здоровыми ребятишками и туберкулезными взрослыми, он был высок и худощав, плечи его сутулились, но рука, протянутая Еве, поразила ее твердым пожатием.

– У меня есть несколько потрясающих идей, которые нужно проверить, – без предисловий заявил Дэвид. – Хочу попробовать тебя в цвете.

– Охотно, – ответила Ева.

– Только с условием, кисуля, – никакого позирования! Мне надо уловить твою внутреннюю суть, состояние души. Сама видишь.

Ева приехала в ателье Дэвида в полном макияже, пробралась через завалы разнообразнейшего мусора, включавшего яичную скорлупу, пустые банки из-под консервированного супа, открытую коробку сардин, груду мужских маек, сорочек и галстуков, поверх которой валялись штаны цвета хаки, старые газеты, женское тряпье, пластмассовые цветы, книги и пластинки – все вперемешку.

Ева подумала, что Дэвид – самый неряшливый человек на свете. И еще она подумала, что ему необходима женская рука, которая упорядочила бы его беспутную жизнь.

Для Евы Дэвид приготовил несколько кимоно, и, примеряя их одно за другим, она вошла в настроение. Изысканные рисунки и фактура тканей, стереомузыка, уж не говоря о волнующем присутствии самого Дэвида, постепенно сделали Еву раскованной и податливой, способной на любое чувство, которого потребовал бы от нее замысел Дэвида. «Нет ничего, в чем я бы ему отказала», – думала Ева.

Наконец Дэвид утер пот со лба и объявил:

– Ну, вот и все! Ты была прекрасна, моя лапочка, правда!

– Спасибо, Дэвид, – вежливо ответила Ева. Ей казалось, будто вдруг отключился ток. – Отличные будут пробы, я уверена.

– Надо это дело обмыть!

– Скорей бы увидеть снимки! – мечтательно сказала Ева. Они с Дэвидом сидели в грязноватой забегаловке по соседству с фотоателье. Дэвид быстро, что называется, за один глоток выпил двойную порцию шотландского виски, запил водой и немедленно повторил все сначала. Из задней комнаты доносилось щелканье бильярдных шаров. Дэвид заказал еще одну порцию, но теперь тянул виски медленно. Ева в жизни не видела, чтобы человек столько пил: ведь они не пробыли в закусочной и пятнадцати минут. «Может быть, Дэвид алкоголик? – размышляла она. – Если так, то ему и с этим необходимо как-то помочь».

– Понимаешь, – говорил Дэвид, – у меня совершенно особые на тебя виды.

– То есть? – поперхнулась Ева.

– Ну, я подразумеваю, профессиональные виды!

– Ах, вот что.

– Я хочу передать эротику, чувственность, но через свежесть и непорочное упоение. Добиться такого соединения – чистейшая химия, дорогая, ну или алхимия, если хочешь!

Точными и красивыми движениями он закурил сигарету и уточнил:

– Пожалуй, все-таки алхимия.

– Ну да…

Ева не могла оторвать от него глаз.

– Как бы то ни было, я поставил перед собой невыполнимую задачу, нелепую, дерзкую и абсурдную, но в то же время совершенно естественную и нормальную. Ты меня понимаешь?

Ева кивнула – она ничего не понимала.

Она любовно рассматривала нечесаные, непокорные волосы Дэвида. Чуть-чуть сальные. Видимо, не тем шампунем пользуется. Ну, ясно: он же слишком поглощен искусством и на такие мелочи, как сальные волосы, внимания не обращает. В нем мило даже это.

А он все говорил:

– В этой области естественным кажется неожиданное, только оно имеет право на существование в равновесии чистоты и самоуглубленности.

– Да, – сказала Ева, ее глаза словно прилипли к нему. Дэвид побарабанил пальцами по столу.

– Больше пить нельзя – мне еще работать. Сейчас буду проявлять. Если хочешь, пойдем со мной, посмотришь, как я это делаю.

Лаборатория Дэвида была куда опрятней его ателье. Увеличитель, ванночки с реактивами, рулоны бумаги, непонятные бутылочки на полке – все это создавало атмосферу таинственную и притягательную. Ева тихонько наблюдала из уголка, как Дэвид отряхивает проявленные негативы, как вешает их сушить, закрепляя бельевыми прищепками. Печатать Дэвид собирался на другой день – пусть негативы просохнут, как следует.

– Отлично, отлично, – приговаривал он, удовлетворенно рассматривая негативы.

– Но тут же ничего не видно! – удивилась Ева.

– Тебе не видно, а я все вижу, – ответил он. – Как насчет сигареты? Только не в лаборатории, дым негативам ни к чему!

Они уселись на низкий диванчик, наполовину заваленный всякой всячиной. С наслаждением выкурив сигарету, Дэвид повернулся к Еве и, прежде чем она успела опомниться, поцеловал ее. Ева почувствовала нежную влагу его раскрытых губ и упругость языка.

Откликаясь на это касание, ее тело выгнулось, прильнуло к его телу, они сплелись, дыхание участилось… Неожиданно Ева резко освободилась из рук Дэвида.

– Что такое? – хрипловато спросил он.

– Ничего… дело в том… как сказать… я боюсь! – она нервно одергивала свитер.

Дэвид нежно потянул ее к себе:

– Не нужно, все будет очень хорошо. Она покачала головой:

– Нет, нет! Нельзя так возбуждаться. Можно и не совладать с собой.

Дэвид недоуменно уставился на нее.

– Нет, Дэвид, ты мне очень нравишься, не в этом дело. Я бы хотела тоже тебе нравиться… чтобы ты чувствовал…

– Детка, – тихо сказал он. – Но ты же мне страшно нравишься!

Волосы Дэвида вконец разлохматились, его глаза светились нежностью.

– Понимаешь, мне нужно твое уважение.

– Все правильно!

– Но мне страшно, страшно так… волноваться, потому что я не знаю, что будет потом.

– Чего ты не знаешь?

– Я боюсь, что могу совершить смертный грех… Седьмую заповедь нарушить.

– Что-что?

Дэвид нахмурился и глянул на Еву так, будто прикидывал, в своем ли она уме.

– Ты придуриваешься или как? – Нет.

Ева поднялась с дивана и огорченно посмотрела на Дэвида.

– Как бы меня не влекло к тебе и как бы инстинкт не подсказывал, что я могу… потерять себя, я знаю, что мне следует остановиться. Взять себя в руки.

Дэвид с минуту пребывал в совершенной растерянности.

– Как хочешь. – Он пожал плечами и тоже поднялся на ноги.

– Не сердись! – взмолилась Ева.

Он с размаху пнул, пустую жестянку. Ева заметила, что он даже как-то встряхнулся, видимо, стараясь избавиться от возбуждения.

Боже мой, что она натворила! Однако эта мысль была исполнена гордости – вот что она может! Как бы ей хотелось, чтобы с Дэвидом все шло своим чередом. Конечно же, надо было остановиться, католическая церковь рассматривает секс как смертный грех, к тому же и Дэвид перестал бы уважать ее после этого, а значит, речи не могло бы быть, чтоб он на ней женился…

Дэвид широко улыбнулся.

– Все в порядке, кисуля! Я бы не хотел тебя заставлять, раз ты не хочешь!

Ева не удержалась:

– А ты бы хотел, если бы это не было смертным грехом? Теперь его взгляд был серьезен.

– Очень хотел бы. И это совсем не грех.

– Но католическая церковь…

Дэвид заправил рубашку в брюки и, тщательно подбирая слова, сказал:

– Детка, я хочу, чтобы ты поняла: ты первая католическая девственница в моей жизни.

Ева пропустила мимо ушей его слова. Отец предупреждал ее – мужчины будут стараться внушить ей, что так поступают все, что Ева должна быть такой же, как остальные. «Я тоже когда-то был подростком, – сказал Джо Петроанджели, – и не забыл, какими способами соблазняют молоденьких дурочек». В конечном счете, сказал отец, Ева выиграет именно тем, что она – добропорядочная девушка, которую можно уважать, на которой можно жениться.

Ева сочувствовала Дэвиду: он повел себя как любой другой мужчина. Отец как раз и твердил, что мужчинам свойственно такого рода поведение, для девушки же это испытание, которое она обязана выдержать. Ева была горда тем, что выдержала.

Ночью, лежа на своей узкой кровати, Ева пыталась представить себе свою жизнь в качестве супруги Дэвида. Миссис Дэвид Розенберг. Ева Розенберг. Ева Парадайз Розенберг. Ева Петроанджели Розенберг.

Мистер и миссис Розенберг. Ева и Дэвид Розенберг. Дэвид и Ева Розенберг, Дэвид с Евой Розенберги.

Мистер и миссис Джозеф Петроанджели объявляют о помолвке своей дочери Евы и мистера Дэвида Розенберга, известного нью-йоркского фотографа. Их дочь – знаменитая модель, выступающая под именем Евы Парадайз.

Ева пришла в такое волнение, что не могла заснуть. Отец будет горд и счастлив, когда увидит свою дочь невестой.

Но сколько ни грезила Ева наяву, она не забывала и о реальности, с ужасом припоминая, как легко отдала себя воле Дэвида и как далеко позволила ему зайти. Но в воспоминаниях ничто не казалось греховным – она влюблена, а для любви естественно дарить. Что подумал бы Евин отец, если бы мог прочесть ее мысли? Ева гнала их от себя, но они упрямо возвращались.

Глава V

Из дневника Кэрри

20 октября. Мел сказал, что намерен проводить в Нью-Йорке много времени. Однако мне пришлось ожидать его приезда почти целый месяц – до прошлой пятницы. Ожидание стоило того, но наши отношения вызывают у меня растерянность, даже смятение. В них немало странного.

Когда я с ним – мир утрачивает реальность, я ликую и перестаю отдавать себе отчет в том, где же я. Сумасшедшая беготня, в которую он меня вовлекает, звонки, ланчи и обеды, которые должны обязательно сочетаться с его деловыми переговорами, поездки, которые должны непременно увозить его от меня.

– Тебе не по душе моя работа? – спрашивает меня Мел. – Но это же часть меня самого.

И я сразу начинаю чувствовать себя виноватой и жалею, что вообще коснулась этой темы.

Что же я за романтическая дурочка – мечтаю о том, чтобы отгородиться от мира и остаться вдвоем с Мелом! Жизнь есть реальность, и я должна жить в реальности.

Я знаю, Мел – прекрасный человек, человек редчайшей цельности. Именно это качество сразу привлекло меня к нему, и именно это качество я хотела бы всегда в нем видеть. Однако многое приводит меня в недоумение. Например, я однажды спросила Мела, во что он верит. Мел ответил:

– Я верю в себя.

– Нет, я не об этом.

– А о чем еще? – удивленно спросил он. – Ты сам – то единственное на свете, чему разумно доверять. Все же остальное проблематично.

– Я не проблематична.

– Ты не проблематична, и мне это известно, но ты не поняла, о чем я говорю!

– О чем же?

– Не имеет значения, моя радость. Мы поговорим об этом в другой раз, а сейчас…

Мел извинился, сказав, что должен позвонить кому-то.

Очень типично для Мела. Его поведение нельзя назвать отвратительным, как об этом без конца твердит Долорес, здесь нечто другое. Он просто всегда ускользает. Именно ускользает, увертывается, и я не могу его уловить. Мужчины постоянно жалуются, что женщины пытаются ввести их в рамки. С другой стороны, если женщины не станут этого делать, мужчины так и будут переходить от одной к другой, никогда не познав счастья, возможного только при подлинном общении.

Я как-то попыталась изложить это словами в постели, но Мел притянул меня к себе и сказал:

– Иди лучше ко мне, нимфетка! В жизни у меня еще не было такой горячей, как ты!

А потом, лежа на его руке, я увидела, что он смотрит в потолок. В неясном свете, падавшем с улицы в спальню, выражение его лица вдруг показалось мне странным – чуть ли не дьявольским.

– Ты в Бога веришь? – этот вопрос сам собой сорвался с моих губ.

После секундного-молчания он ответил:

– Меня уже целую вечность никто об этом не спрашивал. Если ты действительно хочешь знать, я верю в некую силу. Иначе что привело нас всех на этот свет? Должен быть какой-то резон. Но что касается Бога, не знаю. Мне часто приходит в голову, что нас создал дьявол.

– А тебе не приходит в голову, что мир не может быть порождением дьявольских сил: в нем так много прекрасного?

Мел повернулся ко мне, нежно поцеловал и сказал:

– Ты для меня чересчур хороша, моя маленькая.

– Разве?

– Ты помогаешь мне в тех вещах, где сам я слаб. Ты мне очень нужна, ты делаешь меня духовно цельным человеком.

Наша поездка в субботу за город была точно ответом на мои молитвы. Провести целый день вдвоем! И день был прекрасен – весь в опавших листьях, в бесконечном разнообразии оттенков золотого, рыжего и ржавого, в чистоте и свежести осеннего воздуха. Я рассказывала Мелу о нашем доме в осенние месяцы, об отце и о том, как поразительно сходство между ними. Мел понимал меня, и, сидя рядом с ним в машине, я чувствовала, что, наконец, нашла то место, которое мне уготовано самой судьбой. Покой снизошел на меня.

– Странно, что ты можешь сомневаться в существовании Бога, – сказала я.

– К чему вдруг ты вспомнила об этом? – спросил Мел.

– Не знаю… Осенние цветы, бодрящий воздух, счастье быть вместе, ехать в машине, смеяться, понимать друг друга…

– Действительно чудесно, – откликнулся Мел.

– Будто нажали кнопку – и все вокруг наполнилось светом и жизнью!

– Ага, – Мел сосредоточенно вел машину, и я напрасно пыталась уловить его реакцию: он думал о другом.

Мне сделалось не по себе. Ужасно с такой силой тянуться к мужчине, как я к Мелу, и видеть, что отношения развиваются не в том направлении, которое кажется тебе единственно верным. Я сказала:

– Раз уж я испытала это озарение, то встает вопрос: что мне дальше делать с моей жизнью?

– Пообедать со мной, когда вернемся в город, – ровным голосом ответил Мел и улыбнулся, показывая свои отличные белые зубы.

Послеполуденное солнце блеснуло на его зубах, неожиданно заставив их выглядеть искусственными – голливудской продукцией.

Не может жизнь состоять из одних обедов – то здесь, то там, думала я. Нужно что-то еще. А наши постельные отношения? Лучше не бывает, хотя и в этой области появляются тревожащие меня признаки разлада.

Я заметила, что Мел говорит о сексе почти издевательским тоном. Надо сказать, это меня возбуждает, хоть и странным образом. Несколько раз Мел при мне рассказывал о том, как спал с другими, – я была шокирована! А почему у него вызывает такое любопытство моя сексуальная жизнь? Почему он все время говорит: я тебе не нравлюсь, ты не хочешь рассказать мне про других своих мужиков! Почему его это так интересует? Он может взять и спросить: кто тот мужик, который тебя обучил так здорово вести себя в постели? Расскажи о нем!

Неужели Мел не понимает, что все дело в чувстве, в моем чувстве к нему, и постоянно связывает мою сексуальность с опытом такого рода с другими мужчинами?

В субботу вечером он мне сказал:

– Ты просто немыслимое существо! Никто бы не поверил, что ты в постели бешеная: выглядишь ты наивной тихоней из хорошей семьи! Одного не пойму: зачем ты со мной играешь в эти игры? Почему ты отказываешься рассказывать мне про других, с которыми спишь? Мне же интересно!

– Есть вещи, о которых не говорят.

– Ну что ты вредничаешь? Это же нечестно!

– Ты нечестен со мной – зачем ты меня расспрашиваешь?

– Потому что это меня волнует! Когда ты отдаешься мне, я хочу представить себе, как ты это делаешь с другими. Ну, нравится мне представлять себе эти картинки!

– Тебе что, недостаточно происходящего сию минуту между нами двумя?

– Конечно, достаточно, но мысль о тебе с другими добавляет остроты, неужели не понимаешь?

Я стараюсь думать, что все это нормально, хоть и подозреваю: ничего нормального здесь нет.

Вчера я сказала Мелу, когда мы обедали в «Камо грядеши»:

– В жизни должно быть что-то помимо обедов в ресторанах. Мел, как ты ко мне относишься?

– Ты знаешь, как я к тебе отношусь!

– Не знаю. Все дело в том, что я не знаю. Ты никогда не говоришь об этом. Тебя так долго не было, и ты не давал о себе знать – ни звонка, ни записки. Теперь мы пока вместе, а что Дальше?

– Маленькая, я все время помню о тебе, ты же знаешь!

– Знаю – что? Как я могу что-то знать?

– Я же тебе говорю!

Мел провел ладонью по моей руке, и я затрепетала.

– Ты не звонишь, не пишешь.

– Неправда, пару раз звонил. Тебя дома не было. А в писании писем я не силен, я же говорил тебе! Маленькая, пойми, работа отнимает у меня почти все время. Да еще разница часовых поясов – мы живем с опозданием на три часа. Мне же не хочется будить тебя среди ночи, красота требует сна!

Невозможно было противиться улыбке Мела, а он видел, что я сдаюсь.

– Но я же все время помню о тебе. Я тоже хотел бы, чтобы мы были всегда вместе. Маленькая, мне тоже трудно без тебя!

– Прости меня, но роль игрушки в твоей жизни…

– На роль игрушки ты годишься.

– Мел, пойми, мне нужна настоящая жизнь!

– У тебя прекрасная, замечательная жизнь! – сказал Мел. – Ты ею живешь каждую минуту. И знаешь что? Твоя жизнь всегда будет замечательной. Ты редкостно привлекательная, поразительно красивая и умная девушка. Ты никогда не окажешься в беде, как бы ни сложилась твоя жизнь. Ты молода, ты очаровательна и, – Мел наклонился к самому моему уху и выдохнул в него: – у тебя есть я.

Я схватила его руку:

– Да? Это правда? У меня есть ты?

– Конечно, есть!

Я прильнула к его плечу:

– В каком смысле ты у меня есть?

– Я уже говорил тебе, в жизни не оказывался в постели с такой горячей, бешеной…

– Я же не об этом! Я хочу знать, в чем я могу на тебя положиться?

Мел в недоумении уставился на меня:

– О чем ты?

– Мел, мне необходимо знать, что я значу в твоей жизни. Ты никогда не говоришь об этом, а мне необходимо знать.

Мел повел шеей, будто ему вдруг стал тесен ворот рубашки.

– Я не большой мастер говорить слова. Все равно есть вещи, которые не скажешь словами.

– Я не о таких вещах! Я о том, что реально.

– Мы с тобой реальны. Мы реальны вместе.

– Опять не об этом! Мел, мне нужна реальная жизнь, ощущение, что я кому-то принадлежу, что живу не в одиночку, а с кем-то!

Мел нахмурился.

– Сначала мне надо разобраться с Маргарет. Ты себе не представляешь, до чего запутана вся эта ситуация! Тебе хочется поставить телегу перед лошадью, но так не бывает.

Вот что самое ужасное – жена Мела. Из журнальной статьи, которую мне принесла Долорес, я заключила, что развод уже состоялся. Все это очень странно. Я полагала, что Мел приехал сюда на месяц, а он вдруг заявляет, что срочно возвращается в Калифорнию – проблемы с новой картиной, и будто, между прочим, добавляет:

– Звонила моя жена. На этом фронте тоже проблемы. Семейного характера.

Он так и сказал: моя жена! Не моя бывшая жена или как-то еще. И сказано это было с большой легкостью.

– Я думала, вы в разводе, – пролепетала я.

– Еще нет.

– Я где-то об этом читала.

– Понимаешь, Маргарет подала на развод, но мы остановили дело в суде. Решили еще раз попробовать наладить отношения, но сейчас…

Я помертвела.

– Иными словами – ты женат!

– Не расстраивайся, детка. Это история давняя, долгая и весьма запутанная. Будет время, я все тебе подробно расскажу.

– Но на сегодня ты женат!

– Нет, малыш, мы снова собираемся подать на развод, и это вопрос ближайших дней.

– Но пока что ты женат. Ты назвал ее моя жена!

Мел рассмеялся, не желая продолжать разговор. Он легонько коснулся моей щеки губами и сказал:

– Наше примирение не состоялось. Мы уже давно не ладим, но хотели остаться вместе ради детей. Я не помню, говорил ли тебе: мы же взяли двух сирот на воспитание – у меня не может быть своих детей. Никаких отношений у нас с Маргарет давно нет, и мы оба знаем, что восстановить их не удастся, пустое дело. Дети не дети – на этот раз мы окончательно разводимся. Сейчас ее и мой адвокаты работают над документом о разделе имущества. – Мел снова сверкнул своей ослепительной улыбкой. – Одна из причин, по которым мне необходимо смотаться на побережье. – Ну да.

– Маленькая, я люблю тебя, ты увидишь – все устроится. Мы будем вместе. Неужели у тебя нет веры в меня?

– Ну конечно, есть.

Мел снова заглянул мне в глаза.

– Я говорю тебе чистую правду: я люблю тебя. В ближайшие два месяца я буду сильно загружен работой, уж не говоря о семейных проблемах, но как только все кончится, мы сможем быть вместе. Если ты не раздумаешь.

– Я не раздумаю!

Я выговорила эти слова негромко, но с силой. Что-то ноет во мне, я чувствую себя ненужной и брошенной, будто меня уже предали.