Текст книги "Записки брюнетки"
Автор книги: Жанна Голубицкая
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 70 страниц)
Я знакомлюсь с этой миловидной, миниатюрной, как статуэтка, узбечкой в московской мечети перед вечерним пятничным намазом. Я подхожу к ней сама, говорю «салам» и пытаюсь завязать беседу. Это не сложно. Девушка с диковинным именем Рисалат оказывается общительной, улыбчивой и доверчиво идет на контакт. По-русски говорит очень хорошо, почти без акцента.
– Каждый день в мечеть ходишь? – спрашиваю я.
– Нет, – улыбается узбечка, – но по пятницам стараюсь приходить. При моей жизни мне за многое надо у Аллаха прощения просить.
Я расспрашиваю – и очень скоро знаю про ее жизнь почти все.
Рисалат родом из узбекского города Ургенч, ей недавно исполнилось 30. В Москве она уже восьмой год. История ее типична для многих ее соотечественниц. В 19 лет, сразу после окончания кулинарного техникума, ее выдали на родине замуж. Жениха она впервые увидела за две недели до бракосочетания. Он старше ее на пять лет, живет в ауле, а сосватала их тетка Рисалат. Отец девушки умер, мать одна тянула двоих дочерей, а тут жених богатый. По узбекским меркам семья жениха и вправду зажиточная: у них в собственности большой дом, машина, скотина и даже небольшое хлопковое поле. После свадьбы, на которой гулял весь аул, Рисалат поселилась в доме мужа и занялась хозяйством. Через 9 месяцев родила сына. Мальчик родился слабеньким, болезненным, а врач в округе был только один – старый, полуслепой аульский участковый. Городской девушке было тяжело управляться и с больным ребенком, и с работой дома и в поле. Муж мог на Рисалат наорать и даже стукнуть. Он покуривал траву и часто бывал в невменяемом состоянии. Родители мужа, как водится, во всем поддерживали сына. Кроме них, в доме жили еще трое братьев со своими женами, у всех дети мал-мала меньше. В общем, готовки, стирки, уборки, возни с детьми и полевых работ хватало на всех женщин, а свекровь заправляла невестками железною рукой. Через полгода такой жизни молодая жена сбежала назад в Ургенч. Мать Рисалат, терапевт городской поликлиники, поняла дочь и приняла назад в родительский дом вместе с внуком. Свекровь прислала им вслед проклятие, а муж пригрозил прибить Рисалат, если она еще хоть раз объявится в его ауле. Рисалат и ее сынишка Азиз зажили в доме матери, вместе с незамужней сестрой. Жили дружно, только вот денег не хватало. Сестра еще училась, Рисалат нянчила Азизика. Мизерной зарплаты матери едва хватало на еду. Через некоторое время Рисалат нашла по соседству старушку, которая согласилась присматривать за Азизиком за пару лепешек и литр молока в день, а сама пристроилась в группу челноков, ездящих в Стамбул. Ненадолго жизнь наладилась: Рисалат успешно сбывала на городском рынке турецкие товары для дома – шторы, скатерти, постельное белье. Временное благополучие закончилось в одночасье, когда Рисалат и ее подруги попались на узбекской таможне. То ли груз был неправильно оформлен, то ли вправду везли что-то нелегальное – Рисалат не хочет об этом вспоминать. «Неприятности были очень серьезные, – говорит она. – На нас даже завели уголовное дело. Я и две мои подруги вынуждены были бежать из Узбекистана. Мы подались в Москву, с тех пор я здесь. На родине не была уже 7 лет, только деньги каждый месяц перевожу матери, сестре и сыну. Ну и звоню, конечно».
– Меня растили в мусульманской вере, – рассказывает Рисалат. – Но, честно говоря, особо набожной я никогда не была. Замуж, конечно, выходила честной, как у нас принято. Но только что толку-то? А когда в Москву переехала, тут уж всякое началось. Первое время я жила в одной небольшой двушке на юге Москвы еще с десятью девушками из Средней Азии. Я, еще три узбечки, две таджички и пятеро киргизок. После работы выматывались все, но отдыхать как-то надо – молодые же. В тот период я стала курить и выпивать – за компанию с остальными.
– Но у азиаток это вроде не принято! – удивляюсь я.
– В Москве все меняется, родни-то рядом нет, которая осудит, – отвечает Рисалат. – И пили, и мужиков приводили. Многие здесь пьянеют от свободы, у нас же с этим строго. А кто-то просто боится показаться чужаком, не прижиться в столице. Мне, например, тяжело было в начале – после каждого застолья рвало в туалете. А потом ничего, привыкла…
– А мужиков каких водили – из своих или русских? – любопытствую я.
– Когда как. Но чаще своих – из тех, кто здесь на заработках, как и мы. Они тоже большими компаниями живут, так что удобно знакомиться. Один парень познакомится с одной девушкой – и сразу еще пять-шесть пар образуются. У него соседи, у нее соседки.
– Неужели в Москве все восточные женщины так раскрепощаются?
– Ну, может и не все, но большинство. Вот одна моя соседка, киргизка, не захотела с одним киргизом по-хорошему спать. Так он ее избил и все равно заставил, пьяный был. А она наутро собралась в милицию на него заяву писать. Плачет: дома, мол, родные прибьют. Она девушка была. И тут другая наша соседка своему парню про ее планы рассказала, а он был друг того, который изнасиловал. В общем, приехали эти киргизы к нам впятером и так измордовали ту несчастную, что она вместо милиции в тот же день домой в Бишкек укатилась. В Москве выживает тот, кто не рыпается. А выжить, и заработать, и в девках остаться – это только в сказках бывает. Вот я, например, целый год с одной женщиной жила. Она лесбиянка – русская, ее в нашем районе все знают. Не молодая, но красивая и богатая очень. Я тогда официанткой в местном ночном баре работала, вот она меня и приметила. Забрала к себе жить, денег давала. И что же мне – отказываться? Мне семье в Ургенч деньги надо посылать, у меня сын растет. Тут уж не до религиозности.
– И что, ты с ней сексом занималась?
– Конечно, сексом, а чем еще? – удивляется моей наивности Рисалат. – Лена не жадная была, одежду мне покупала и сынишке. Только через год я ей надоела, она меня выгнала, а Айгюльку из нижнего белья взяла.
– Из какого еще нижнего белья?
– Да это отдел такой в нашем районном торговом центре. Я там 7 лет проработала и всех знаю. Там наших полно со Средней Азии – и с Узбекистана, и с Таджикистана, и с Киргизии… А Айгюлька – таджичка, в отделе нижнего белья продавщицей работала.
Прошу познакомить меня с раскрепощенными женщинами Востока лично. Рисалат мне не отказывает.
Рисалат назначает мне встречу в воскресенье в том самом торговом центре, где прошла путь от уборщицы туалетов до менеджера в боулинг-клубе. Поднимаясь по местной карьерной лестнице, она была и бригадиром уборщиц, и продавщицей-лоточницей, и официанткой в ночном клубе при торговом центре. Своей нынешней позицией менеджера Рисалат довольна:
– В ночном клубе было интересно, но тяжело. Всю ночь на ногах, да и пристают всякие. Зато теперь я ночную жизнь столицы со всех сторон знаю, меня теперь ничем не удивишь. Слава Аллаху, год назад я встретила Бахтияра, он наш, самаркандский. В Москве таксует, у него своя «шестерка». Мы сделали никях (благословение имама на брак – авт.) и сейчас живем вместе. Хоть соседок теперь нет. Бахтияр хотя и чересчур ревнивый, но любит меня, не обижает. Мы в мечеть ходим, вот сейчас у нас рамазан – пост, мы его соблюдаем. Так что все будет хорошо, иншалла! (Бог даст – авт.).
– А как же твой муж, который остался в Узбекистане? Ты с ним развелась?
– Нет, он мне развод не дал, у нас это не принято. Да и у Бахтияра в Узбекистане есть жена и дочь, он им деньги посылает. Только дома он уже не был пять лет. А он же мужик молодой, здоровый. Ему женщина нужна. А мне – мужчина. Наш местный имам нас благословил, он все понимает. Мы же здесь не развлекаемся, мы здесь тяжело пашем, потом и кровью. И нам на чужбине тоже нужно подобие дома, семьи и любви. Так вот и объединяемся, как можем. Есть, конечно, такие, которые с женами-мужьями сюда на заработки приезжают, но чаще всего в Москве они расстаются. Столица убивает законы, которым нас учат в семье.
Мы с Рисалат сидим за столиком кафе в ресторанном дворике торгового центра. Все то время, что мы пьем кофе и общаемся, я боковым зрением замечаю: за нами с интересом следят. За соседним столиком с пивком и кебабами из арабской закусочной расположились типичные азиатские кавалеры, принаряженные к воскресному дню. Белые рубашечки, наглаженные брючки, начищенные ботиночки. Набриолиненные прически и ищущие взгляды. Наконец, один из них встает и направляется к нам – с мороженым. Не с пустыми руками – типично восточное ухаживание:
– Здравствуйте, девушки! – вежливо начинает кавалер. – Как поживаете? Как работа? Как выходной?
«Как муж, как дети, как внуки?» – ехидно продолжаю я про себя. Мне известно, что азиаты начинают беседу издалека, с общих учтивых вопросов – так у них принято. К «склеиванию» женщин это тоже относится.
Рисалат стыдливо потупляет взор – стесняться тоже принято, а иначе решат, что ты нечестная девушка. Но я иду в бой: хочу знать, как зачинается гастарбайтерская любовь?
– Вы откуда? – спрашиваю.
– Узбекистон, Хорезм, – отвечает ухажер. – А вы?
Что ж, почти прямое попадание. Рыбак, как говорится, рыбака… Мне остается соответствовать:
– Я с Бухары, – говорю я. – А она, – тыкаю в Рисалат, замершую в позе воплощенной невинности, – с Ургенча.
Моя ложь прокатывает – не зря же во мне течет южная кровь! К нам тут же подсаживается второй кавалер. Зовут красавцев Бек и Равшон, им по 23 года. Служат водопроводчиками в каком-то офисе. Правда, они это называют «устанавливаем водопроводную систему для корпорации». «Это очень денежная работа!» – шепчет мне Рисалат и заметно оживляется. Тут же завязывается оживленный разговор на узбекском. Мне приходится объяснять, что в раннем детстве меня привезли в Россию, поэтому родной язык я не помню. Я оказываюсь совершенно не в теме: различаю только от вольного воткнутые в певучую узбекскую речевую вязь знакомые слова – типа «ресторан бармында», «ночной клуб загенды» и «деньги бар, хата проблем йок». Из этого я понимаю, что кавалеры наши не жадные и по-своему галантные. Как и положено в приличном обществе, предлагают сначала угощения и танцы, а уж только потом «хата йок проблем». Причем, разница в возрасте в пользу дам узбекских юношей ничуть не смущает.
Минут через пять мне становится отчаянно скучно. Языковой барьер – дело серьезное. И тут на мое счастье мирная беседа узбекских граждан грубо прерывается блондинкой-официанткой:
– Ах ты, козел! – кричит она по-русски, обращаясь к Беку. – Опять сидишь здесь, лапшу бабам вешаешь! Девчонки, не верьте ему! Он мне только на той неделе про вечную любовь врал. Три дня у меня ел-пил-спал, весь холодильник сожрал, а потом номер телефона сменил!
– Да потерял я телефон, потерял! – с сильным акцентом пытается оправдаться Бек по-русски.
Но официантка в сердцах швыряет на наш стол пустые тарелки и уходит.
– Да у меня с ней ничего не было! – объясняет Бек почему-то мне. – Так, один минет… Вот уж не знал, что у вас, баб, это называется «вечная любовь»!
– То есть, чтобы определить серьезность отношений с мужчиной, следует посчитать количество орального секса? – ехидничаю я. – И на сколько минетов по-твоему тянет настоящая любовь?
Вот так: минет как единица измерения человеческих отношений! И это у представителей нации, которую традиционно воспитывают в духе семьи и брака! Когда же и почему они успели так раскрепоститься? Неужели всему виной наша столица?
Мы прощаемся с новыми знакомыми, ссылаясь на неотложные дела. Я даже записываю телефон Бека и обещаю позвонить на днях. Рисалат принципиально не держит у себя «левых» номеров: Бахтияр ревнив и может проверить ее мобильник на предмет подозрительных абонентов.
Мы отправляемся по этажам торгового центра: Рисалат будет знакомить меня с местными работницами. Почти все девушки здесь у нее в подружках и доверяют ей, как себе. У одной Рисалат в свое время была бригадиром, другую выручила деньгами… Этот торговый центр в спальном районе столицы вполне может являться моделью нашего города в миниатюре: здесь представлены гастарбайтеры всех национальностей и порой между ними завязываются сложносочиненные отношения, достойные сериала.
– Первый этаж, туалеты и подсобки – вотчина киргизок, – объясняет мне Рисалат. – Киргизки – тупые, поэтому в основном они моют туалеты. Хотя и среди них есть хорошие девчонки, я тебя познакомлю с одной.
– А почему тупые? – интересуюсь я.
– Ну, если честно, среди девчонок со Средней Азии киргизки считаются самыми бл…ми. Но не потому что они какие-то испорченные, а просто они – клуши. Не могут мужику отказать, их часто насилуют и обворовывают. Дуры, одним словом.
От своей собеседницы я узнаю, что основное отличие киргизок от азиаток других национальностей – в том, что они часто приезжают на заработки незамужними девушками. У других восточных народностей это не принято. Узбечка или таджичка сначала должна чин-чинарем выйти замуж на родине, родить, а уж потом – пожалуйста. Хочешь на заработки – езжай. Можешь с мужем, а можешь и без. Главное, ты уже женщина, жена и мать. Если же уехала в девках неизвестно куда, а потом вернулась домой – замуж уже никто не возьмет. На родине такую сочтут нечестной женщиной. Киргизкам же родня разрешает уезжать до замужества.
– У них с этим проще, – вздыхает Рисалат. – Одна-две уедут, в Москве устроятся, а потом за собой весь кишлак тянут. Потом так и живут, и работают тут целыми племенами. Обращала внимание? Меньше трех киргизок за раз не ходят, только группами.
– А как же их мужчины обижают, если они всегда держатся вместе? – не понимаю я.
– А всех оптом и обижают, – машет рукой Рисалат.
Мы подходим к киргизской девушке, которая, по словам Рисалат, «не такая тупая, как все остальные». «Умная» киргизка трудится на лотке с мороженым. Зовут ее Малхаз, лет 20, очень симпатичная, модно одетая, выкрашена в блондинку. Она выходит с нами покурить на лестницу.
– С разрешением на работу и регистрацией сейчас сложно, – делится киргизская мороженщица. – Многие наши работают тут нелегально, у других документы просрочены. Но все лучше, чем дома. Там вообще работы нет.
– Но вы же молодые, красивые девчонки! Может, замуж здесь выйдете? – наивно надеюсь я.
Малхаз хохочет:
– Скажешь тоже: замуж! Да кому мы тут нужны? Если только своим же гастарбайтерам, чтобы переспать. Да и то «женишок» за это разве что водки нальет. А если какие проблемы, даже на аборт денег не даст. Скажет: ищи сама, твои проблемы. Такое постоянно происходит.
– Так, может, не делать аборт? Или предохраняться?
– Женщина предполагает, а Аллах располагает. Ты же сама знаешь: стопроцентного способа предохранения не существует. К тому же, мы, киргизки, очень плодовитые. Чуть что – сразу залет. Это самая большая беда, которая может случиться с девушкой на заработках. Родить без брака, неизвестно от кого – самый большой позор для нас! Вот в прошлом году был случай: одну изнасиловали на квартире. А у нее дома муж остался. Она забеременела, а аборт делать не стала – грех это. Так муж, когда узнал, избил ее до выкидыша. И даже ее отец сказал: «Ты мне больше не дочь. Лучше бы ты умерла!». Да и потом, раз уж приехала, работать надо, какие дети? Сейчас наши девочки как-то приспособились. У нас есть акушерка своя. Она абортирует на дому, зато и денег берет намного меньше, чем в официальных абортариях. Правда, она на больших сроках ничего не делает, принципиально. Так что девки, если срок прощелкают, до последнего пытаются беременность скрыть, чтобы с работы не погнали. Утягиваются, как могут. Ну мы все в основном маленькие, и животы небольшие. Если в широкую одежду одеться, то и не видно ничего.
– Ну хорошо, скрыла беременность… А дальше-то что?
Малхаз пожимает плечами:
– От нагулянных детей надо избавляться, это однозначно… Как? Не знаю. Слава Аллаху, я не была в таком положении. Одно могу сказать: было бы хорошо, если бы в российских роддомах можно было оставлять младенцев, не предъявляя документов… Тогда бы все так и делали, а так кому хочется свое имя называть? Это же позор!
Вот как прокомментировал корреспонденту «МК» ситуацию российский уполномоченный по правам ребёнка, на момент выхода статьи им был Алексей Головань:
– Две трети сегодняшних отказников – дети нелегалов. Еще некоторое время назад число детей, оставленных мигрантками в роддомах, составляло 600–800 в год. В этом году набралось «всего» 450 отказников. Но это связано лишь с тем, что годы рождения их матерей приходятся на начало 90-х, в которых наблюдался существенный демографический провал. Сейчас, в связи с кризисом и закрытием московских «толкучек», мы ожидаем увеличения числа азиатских подкидышей. Что можно сделать в данной ситуации? Во-первых, чтобы избежать инцидентов, заканчивающихся возбуждением уголовного дела, следует предоставить трудовым мигранткам возможность рожать в цивильных условиях, без участия неподготовленных людей, с помощью профессиональных врачей. Сегодня Москва такие возможности предоставляет. Обычно, отказываясь от ребенка, мать-мигрантка объясняет это тем, что проживает в квартире, где кроме нее живет еще много людей, и не имеет возможности ухаживать за ребенком. Это хорошо, когда мать сразу пишет официальный отказ от прав на воспитание ребенка за подписью главврача роддома. На основании подобной отказной ребенок сразу приобретает юридический статус и может быть усыновлен. Но зачастую мигранты приходят совсем без документов, называют вымышленные фамилии и убегают из роддомов. Медицинские учреждения – это же не тюрьма, они не могут принудительно устанавливать личность. В случае вымышленных имен мы даже не можем зарегистрировать ребёнка – ведь нельзя же указывать несуществующие данные. А найти такую мать крайне сложно и занимает длительное время, так как, согласно международной конвенции, гражданина другого государства мы можем искать только по дипломатическим каналам. Сегодня видится один выход: использовать все возможности, чтобы устроить таких детей в семьи, подключая национальные диаспоры в Москве. А недавно по инициативе нашей службы в Федеральный закон об актах гражданского состояния были внесены изменения. С 1 января 2010 года в силу вступит статья 19.3, согласно которой оставленных в роддомах детей будут регистрировать по аналогии с найденными и подкинутыми детьми, то есть в сжатые сроки и без регистрации родителей. Регистрация такого отказника займет всего неделю, после чего он может быть усыновлен. Остается найти семьи, которые захотят усыновлять этих детей.
Джамиля Бегиева, председатель киргизской межрегиональной общественной организации «Алатоо»,довела цифры по оставленным в роддомах столицы киргизским детям до сведения омбудсмена Кыргызстана Турсунбека Акуна на его встрече с представителями киргизской диаспоры в Москве. На этой встрече представители диаспоры предложили своим соотечественникам, проживающим на территории Кыргызстана, усыновить или удочерить этих детей. Прозвучало предложение разместить данные об этих детях и их фотографии на специальном интернет-сайте.
Гастарбайтерши из двух других азиатских республик, по словам Рисалат, отличаются тем, что в основном приезжают уже замужними.
– По крайней мере, уже знают, откуда дети берутся. Во всяком случае, узбечки и таджички реже попадают в такие дурацкие истории, как киргизки. Они более смышленые и быстрее делают карьеру. Во всяком случае, узбечку, моющую туалеты пятый год, встретишь редко. Она может начать с туалета, но через пару месяцев уже добивается повышения.
Я узнаю, что многие таджики и узбеки приезжают в столицу семейными парами. Подобные пары обеспеченные москвичи часто нанимают в загородные дома в качестве прислуги. Дети у таких супругов, как правило, оставлены дома на попечение родни. На родину регулярно высылаются деньги и посылки. При определенном везении азиатка может устроиться официанткой в бар или ресторан.
– Это хороший заработок, – поясняет Рисалат. – Там на одних чаевых шиковать можно. Но в общепите другие сложности. Во-первых, возьмут только если хорошо знаешь русский и симпатичная. В-вторых, если уж взяли, и тебя вдруг захотел хозяин заведения или какой-нибудь начальник поменьше, отказать нельзя – тут же выгонят. Конечно, если замужняя узбечка или таджичка устроится на такую работу, она тут же потеряет мужа. Узнает – прибьет! Ни один восточный мужчина не потерпит жену-официантку в злачном заведении. Но если муж остался дома, еще можно попытаться скрыть, где работаешь… Кстати, те узбечки, у кого мужья остались на родине, в Москве часто находят себе мужчин. Но, в отличие от киргизок, не дают всем подряд, а живут с кем-то одним. Иногда даже делают никях, чтобы бога не гневить. Узбечки и таджички часто бывают очень красивые, стройные, большеглазые. Поэтому нас любят не только свои, но и кавказцы, и русские. Пойдем, я тебя с Нигяр познакомлю из колготок, она с одним богатым армянином уже второй год крутит.
Нигяр – таджичка, причем необыкновенной красоты. Правильные черты лица, точеная фигурка, роскошные волосы – будто сошла со старинной персидской миниатюры. Так и вспоминается: глаза как миндаль, губки как гранат, зубки как жемчуг… Сказочная красавица трудится в отделе чулочных изделий. Радостно обнимает Рисалат: они не совсем землячки, зато близкие подруги.
– Ты такая красивая! – не удерживаюсь я от комплимента.
Нигяр не смущается. Видно, уже привыкла: в Москве от нее многие теряют голову.
– Я, когда в Москву приехала, хотела устроиться в какой-нибудь клуб или ресторан – танцы восточные исполнять. Я танец живота даже у себя в городе лучше всех исполняла, хотя это у нас, таджичек, в крови. У нас и мамы, и даже бабушки танцуют как шахские наложницы. А я в своем родном городе все конкурсы танцевальные выигрывала. У меня семья не очень строгая, танцевать не запрещали. Даже муж был не против, чтобы я здесь выступала. Под его присмотром, конечно. Мы же вместе в Москву приехали. Но, оказалось, в московских ресторанах танцуют только русские девушки, там большая конкуренция. Им очень большие чаевые отстегивают, так они за место могут глотку перегрызть. И переспать со всем начальством клуба или ресторана. Пришлось в торговый центр идти, тут много наших. Сначала уборщицей была, потом подружилась с местными менеджерами. Вот, теперь сюда поставили.
– Ты про Армена расскажи, – встревает Рисалат и показывает на меня. – Она – наш человек, мужу не сдаст.
– Муж мой работает на стройке в московской области, с понедельника по пятницу. Ночует там в доме, который строит, со своей бригадой. А на меня еще год назад местный бизнесмен глаз положил, арик. У него тоже жена, детей четверо. Но влюбился в меня – стал в рестораны звать, туда-сюда. Ну и стала я с ним встречаться, он мужик неплохой оказался. Денег подкидывает, подарки. А делов-то всего – раз в неделю с ним ночь провести на съемной хате. Он перед женой тоже боится спалиться. И мой ни о чем не догадывается. Вот так и живем. Но Армен уже целый год меня не бросает, хотя баб тут в магазине – завались! И каждая готова с ним переспать, денег всем не хватает.
– А дети есть? – спрашиваю я о самом больном.
– Дочка 6 лет, она дома с моими родителями. Больше детей пока не могу себе позволить. И так денег едва хватает. Родители старенькие, брат младший, дочка в первый класс пошла, все покупать для школы надо.
– А если случайно залетишь? А вдруг от Армена?
– Уж чему-чему, а предохраняться Москва меня научила. А случайно… Пойду на аборт. Вон на Белорусской есть хорошая клиника, недорогая. Там даже врачи все наши, со Средней Азии. Стыдно ли, что мужу изменяю? Нет. Не от хорошей же жизни! Да и он наверняка спит с какой-нибудь деревенской бабой на этой стройке своей. Русские бабы таджиков любят, потому что они чистые и почти непьющие. А мужики и рады стараться, им-то можно. У нас, кстати, многоженство не запрещено, если мужчина может обеспечить всех своих жен. Но это по нашим временам, наверное, только султаны могут… Эх, если б мой был султан, – смеется Нигяр, – сидела бы я дома в Таджикистане и ноги бы моей здесь не было. И не надо было бы мне ни арика, ни шмарика!
Руководитель информационно-правового центра «Миграция и закон», глава фонда «Таджикистан» Гавхар Джураева:«В среднем в месяц в нашу организацию обращается от 300 до 800 трудовых мигрантов, которые попали в трудную ситуацию. Это и таджики, и киргизы, и молдаване, и узбеки, и граждане других стран. Среди них много женщин, которые в силу разных причин (например, изнасилования) намерены сделать аборт или отказаться от ребёнка».
