Текст книги "Проклятие древних жилищ (Романы, рассказы)"
Автор книги: Жан Рэй
Жанры:
Прочие детективы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)
– Не шевелись!
Едва мерцавший свет ночника происходил от фитиля керосиновой лампы. Поэтому я видел направленный на меня револьвер и державшую его руку.
Красивая белая рука, белая, как мрамор… револьвер Фуше…
– Быстро… где пневматический пистолет?
Сильный, но мелодичный голос.
– Яна Добри! – воскликнул я.
– Теперь вы знаете, что находитесь перед человеком, который не колеблется стрелять… Быстро, пистолет!
Я указал на ящик, где он лежал.
Я едва разглядел силуэт… толстое пальто с черным капюшоном…
Пфф! – пыхнул фитиль. Я услышал, как закрылась дверь.
Я выждал несколько минут и бросился в комнату Кобе.
– Кобе, просыпайся!
Кобе едва шевелился, из его горла вырывался хрип. Я почуял легкий запах хлороформа. Славного парня усыпили, как пациента на операционном столе. Предпочитаю не повторять сочных ругательств, которые он проорал, проснувшись с сильнейшей головной болью. Я ему рассказал, что случилось.
– И этот негодяй накормил меня дрянью, чтобы я ничего не мог сделать! – проорал он, обнаружив на полу комнаты синий флакон. – Если только… нет, мне не нравится подобное свинство.
Он поднял небольшой рулон, завернутый в цветную бумагу.
– «Пепперминт Сильвер Мун», – прочел я на этикетке.
– Ментоловые пастилки, мне это нравится, – сказал Кобе. – Вы их не жуете, значит, их обронил негодяй. Это доказательство, так сказал канонир пушки, когда ядро оторвало ему обе ноги.
Я улыбнулся. Теперь ментоловые пастилки перестали быть тайной для меня, и я знал, от кого они попадают сюда.
– Какое доказательство? – спросил я.
– Что любитель духовых трубок, крушитель окон, аптекарь снотворного суть любитель конфеток. – Он пожал плечами. – Хорошо, что не все любители конфеток являются бродягами такого же толка, как Борнав.
– Почему Борнав? – удивился я.
– Потому что я как-то заметил, как он быстро сунул такую пастилку в рот, а потом от него несло ментолом.
Глава восьмая
Тайна раскрыта
Патетье настоял, чтобы мы не ставили Кершова в известность о покушении.
– Иначе мне придется закрыть цирюльню на несколько дней и посещать полицию для допросов и изложения фактов, о которых я ровным счетом ничего не знаю, а также показывать им пустяковую царапину.
Я уступил, согласившись, что он прав. Но у меня была своя причина для умолчания: Патетье слегка ревновал меня за взаимную дружбу с Кершовом, которая не доставляла ему особого удовольствия.
Быть может, жалкие результаты расследования ряда пережитых нами драм подточили его доверие к полиции и восхищение ею. Когда я сказал ему об открытии Кобе, что таинственный преступник был любителем сладостей, а это могло вывести на интересный след, он вдруг проявил необычную заинтересованность.
– Зачастую, – заявил он, – маленькие находки, как ниточка, пепел сигары, черный, светлый или рыжий волос, вели к аресту преступника. Да, в тебе есть задатки сыщика, мой мальчик. Тебе не стоит останавливаться на верном пути!
Особого желания следовать по этой дорожке у меня не было, и в последующие дни я занимался только составлением примерного плана кампании.
Ментоловые пастилки были любовью Яны Добри. Она, похоже, не могла обходиться без них даже в самых опасных ситуациях. Я тщательно изучил небольшой сверток и попросил Кобе купить такие же в разных магазинах, чтобы установить разницу между ними. Истинный труд бенедиктинца! А самым трудным оказалось пробудить мою память! Пастилки отличались друг от друга запахом: у одних он был сладковатым, у других – горьковатым, а в третьих ощущался аромат экзотических добавок. Что касается запаха на стеклах замка Ромбусбье и замка Добри, а также найденных таблеток, то он был идентичен. Яна Добри была верна особой марке, английской марке «Пепперминт Сильвер Мун». Эту «Серебряную луну» Кобе не мог отыскать ни в одном кондитерском магазине. Любители жвачки, как и любители табака, обычно покупают определенную марку. Я надеялся, «Серебряная луна» приведет меня к Яне Добри.
Кобе Лампрель оказался неутомимым ходоком и разработал систему поиска. Он составил список кондитерских и магазинов, где продавались пастилки. Это уводило его все дальше от центра города, и вскоре он уже обходил предместья.
– Может быть, парень покупает их даже в деревне, – сказал он, – или в Брюсселе, или в Антверпене, или, кто знает, в самом аду!
Кобе по-прежнему считал ночного посетителя мужчиной, а я в согласии с Патетье не разубеждал его. Однажды он вернулся с веселым выражением лица.
– Наконец-то я обнаружил склад этих пастилок, – радовался он. – Какой хаос в этой лавочке, будто нельзя найти место получше и поближе для продажи этих проклятых конфеток. Подумайте только – в Синт-Питерс-Бюитен! Невзрачная лавчонка на границе пустыря в двадцати полетах камня от ближайшего жилья. Магазинчик держит один старик с обезьяньей головой. Бывший цирковой клоун, который после падения с трапеции сломал левую ногу и не смог больше работать в профессии. Он продает немного конфет местным мальчишкам, приходящим играть на пустырь, а главное – лекарственные растения людям, которые не верят докторам. Когда нога у него особенно не болит, он запирает лавочку и отправляется по кварталам, продавая гарлемское масло, вытяжку для выделения желчи, альпийский укроп и чихательный порошок. Если хотите знать его имя, то зовут его Питсор, Норберт Питсор, вот так!
Я отправился на разведку в тот же день. Питсор, по-видимому, отправился торговать травами, поскольку дверь была заперта, и я только мог заглянуть в щель в ставнях. Я решил не терять магазинчик из виду, но как это сделать? В конце концов я нашел шагах в пятидесяти небольшой амбар, где мог надежно спрятаться с биноклем в руках. Несколько дней я провел в амбаре малоприятные часы, высматривая через щели в прогнившем дереве все, что попадало в поле зрения. В амбаре воняло грязью, отбросами, гниющим деревом. Изредка я слышал злобную грызню крыс. Но держался. Иногда Питсор выходил на порог подышать свежим воздухом. Он стоял и курил черную трубку. Или запирал входную дверь и, хромая, отправлялся в город с маленьким кожаным чемоданчиком.
Однажды после полудня, когда моросил осенний дождь, Питсор отправился в город, я решил покинуть наблюдательный пост, поскольку дождевая влага сочилась через крышу амбара. И вдруг увидел человека на лесной тропинке, где никогда не замечал ни одного прохожего. Листва и шипы мешали использовать бинокль, но я видел, что приближающийся человек старался двигаться скрытно. Мне не удалось заметить его лицо, когда кустарник слегка поредел. Если он направлялся к магазинчику, то подходил к задней двери. Я направил бинокль на конец тропинки и стал ждать. Появилось просторное черное пальто, потом того же цвета капюшон… Он был чуть сдвинут в сторону, и странный персонаж подозрительно осматривал окрестности.
Яна Добри!
Она исчезла за домом. Стало ясно, что она входит внутрь через другую дверь. Я бросился бежать и с такой силой заколотил в дверь, что она слетела с петель. Послышался испуганный крик.
– Стоять! У меня «смит-и-вессон», который стреляет не хуже «Лефуше»! – рявкнул я.
Яна Добри выпрямилась, лицо ее стало таким бледным, словно оно впитало лунный свет.
– Я… не вооружена, – пролепетала она. Но через мгновение успокоилась и с презрением глянула на меня. – Конечно, вы привели господина Кершова. Я сдаюсь.
Что произошло со мной? Эта женщина пыталась убить меня, она пробралась в мое жилище, ранила Патетье, усыпила хлороформом моего слугу и, вероятно, сыграла главную роль в зловещих событиях, которые нарушили мою жизнь и жизнь моих друзей…
Но я не чувствовал к ней неприязни. Я сунул револьвер в карман и сказал:
– Господин Кершов не со мной. Я даже не скажу ему, что нашел вас.
Она вытаращила глаза. Презрительная гримаса перестала искажать ее губы.
– Почему же? – почти беззвучно спросила она.
– Сам не знаю, – медленно ответил я, – быть может, потому, что мне трудно считать вас преступницей.
– Однако я преступница!
– Даже в этом случае я не сдам вас правосудию.
Она саркастично рассмеялась:
– Правда, господин Сиппенс, волки не едят друг друга!
Я нахмурил брови, не сразу поняв ее слова, но это длилось недолго.
– Вы ошибаетесь. Я не убивал свою тетушку. Это единственная причина, по которой я могу считаться волком.
Она не ответила и опустила глаза. Потом внезапно выхватила пистолет из кармана и положила на прилавок.
– Я все же вооружена, – пробормотала она, слегка покраснев.
– Узнаю пистолет, – с издевкой сказал я, – он не очень метко стреляет!
Она мрачно глянула на меня.
– Ошибаетесь, господин Сиппенс, он стреляет метко и никогда не промахивается, если не хочу я, понимаете?
– Это означает, что вы не собирались меня убивать?
– Не собиралась. Мне надо было вас напугать, чтобы вы не лезли в замок Добри.
– Почему бы просто не устранить меня?! – воскликнул я. – Это было бы лучшей гарантией моего вечного молчания.
Она покраснела сильнее.
– Не собираюсь отвечать на этот вопрос, – сухо бросила она.
– Как хотите. Я хотел бы обсудить с вами кое-какие вещи.
– И этого делать не собираюсь.
– Кем был Нат Фом? – спросил я, не обратив внимания на ее возражение.
Она не ответила.
– Тогда отвечу за вас, он был Фантомом!
Если я думал, что мои слова подействуют на нее оглушительным раскатом грома, то глубоко заблуждался.
– Действительно, он был им, – равнодушно ответила она.
– Он умер, – продолжил я, – однако преступления, которые записывают на его счет, продолжаются.
Она пошатнулась. Ее дрожащая рука пыталась опереться на прилавок.
– Верно… верно… – вздрогнула она.
– Фантом умер, однако он еще никогда не был столь живым, – продолжил я, не придавая особого значения своим словам, но увидел, что они повлияли на нее.
– Мертв, но никогда не был столь живым! Да., вы не могли произнести более ужасные слова. Боже, когда прекратится этот кошмар?
– Яна… – снова заговорил я, но не смог продолжить.
Ее лицо посерело от страха и ужаса. Я увидел тень перед собой и обернулся.
– Не смотрите! Бога ради, не смотрите! – завопила Яна Добри, закрыв ладонями глаза.
Слишком поздно… Я увидел! К стеклу, выделяясь в красноватом свете заходящего солнца, прижималось широкое черное лицо с жестокими неподвижными глазами. Яна схватила меня за руку с неслыханной силой и утащила в комнату, откуда можно было выбежать во двор.
– Надо бежать, – прошептала она, – нас ждет ужас из ужасов! Бегите изо всех сил, а главное, не оборачивайтесь.
Я понял, что она говорила правду. Она открыла маленькую дверцу, выходящую на пустырь.
– Бегите! – снова приказала она.
И понеслась, как резвая лань. Хотя я считаюсь неплохим бегуном, я едва поспевал за ней.
– К счастью, мы бежим быстрее, – задыхаясь, выдохнула она.
Мы продолжили бежать, скрывшись за колючей изгородью. Она на мгновение остановилась, бросила взгляд назад сквозь заросли.
– Он преследует нас, – выкрикнула она, – вперед!
– Кто? – едва дыша, спросил я.
Ответа не получил. Она с новой силой потянула меня. Я задыхался, но она схватила меня за плечо и буквально тащила за собой.
Где мы были? Я видел лишь поля и невысокий лесок, который тянулся, постепенно тая в надвигающихся сумерках. Яна отпустила меня и бежала чуть впереди, как вдруг споткнулась и буквально исчезла под землей. И приглушенно застонала. Я заглянул в канаву, куда она упала.
– Уходите… Бросьте меня… Боюсь, я сломала ногу, – тихо выдохнула она.
Я спрыгнул вниз и попытался поднять ее, но она оттолкнула меня.
– Бегите… вы еще можете избежать худшего, а я пропала.
– Остаюсь с вами, – твердо ответил я.
– Нет… бегите… прошу вас… уходите.
– Я остаюсь!
– Тогда мы оба пропали, – сдалась она.
– Умрем вместе, это очевидно… Но я не позволю никому прикончить нас, как крыс в ловушке. У меня в револьвере шесть пуль, а у нашего преследователя всего одна голова.
Я поднялся на каменный край канавы и оглядел окрестности сквозь заросли крапивы. Никого не увидел. Сказал Яне об этом.
– Это может быть правдой, – прошептала она и добавила: – Но надо ждать глубокой ночи, чтобы удостовериться в этом.
– Я дождусь, но берегись любой, кто приблизится к нам… И молю Бога, чтобы это не был невиновный человек, ибо я выстрелю в любом случае.
Мне показалось, что я слышу тихий плач. Думаю, Бог услышал меня, поскольку к канаве никто не приблизился до глубокой ночи.
– Мы постараемся сбежать, – сказал я, помогая ей выбраться из канавы.
Но едва она попыталась ступить на ногу, как со стоном рухнула на землю.
– Невозможно… я сломала ногу.
Я поднял ее. Она сопротивлялась, но вскоре сдалась.
– Хотите добраться до хижины Питсора? – спросил я.
– Только не к Питсору, – в отчаянии воскликнула она, – теперь ОН знает, что я навещала его! Невозможно!
– Куда вас доставить? – спросил я. В голосе моем сквозило почти такое же отчаяние.
– Куда… Не лучше ли бросить меня здесь на произвол судьбы?
– Я не хочу этого. Дайте подумать. Бог не позволил мне убить человека, но, может быть, подаст мне идею, как спастись.
И Бог внял моей мольбе. Мы направились в сторону Звиньярде. Перед прыжком в канаву мне казалось, что я узнаю окраину Эско. На отдаленном въезде в деревню жил мой знакомый, Виктор Ниссен, владелец тележки, в которую он запрягал шотландскую лошаденку, когда отправлялся в город. Виктор был славным парнем, которого друзья прозвали Бедолагой, поскольку у него никогда не было ни су. Немного денег и несколько ласковых слов, безусловно, обеспечат мне радушный прием.
Мы тронулись в тяжкий поход. Моя спутница иногда пыталась, хромая, идти сама, но вскоре прекратила бесполезные попытки и со слезами на глазах просила бросить ее. Но я взял ее на руки, как капризного ребенка, и понес дальше.
Я не чувствовал ни рук, ни ног, когда сквозь деревья увидел спасительный буй – свет в деревенском домике Ниссена.
– Ждите здесь, – сказал я, уложив ее у ограды, – не показывайтесь никому. Если мой друг проявит нескромность, накройтесь капюшоном.
– Спасибо, – шепнула она.
Виктор удивленно вскрикнул, когда я возник перед ним.
– Послушай, Вик, – обратился я к нему веселым тоном, – хочешь заработать немного денег, одолжив мне на ночь тележку и лошадку?
– Даже бесплатно. Что происходит?
– Чуть скрытности. Послушай, знаю, что могу положиться на тебя. Здесь замешана дама. Сам понимаешь, она не хочет, чтобы ты видел ее. Поэтому прошу тебя держать язык за зубами.
– Сделаю что угодно ради дамы и друга! – воскликнул Виктор, бросаясь к стойлу.
– Чуть-чуть за все труды, – поблагодарил я, сунув ему в руку две двухсотенные купюры.
– Маленькая удача, как каждую неделю, а сейчас как раз конец недели. Наконец меня перестанут звать Бедолагой!
Стояла глубокая ночь, когда мы добрались до фермы Густа Кромме в Остаккере. Славный фермер был готов на все ради меня, ибо был человеком признательным, но не отказался от приличной суммы денег, которую я предложил ему.
– Я тоже был молодым, – признался он, – а вы одинокий вдовец, что меня огорчает. Положитесь на меня и моих. Все будут молчать. И вы знаете, у нас способный деревенский врач.
Я расстался с Яной Добри, лежащей на белоснежных простынях на удобной постели в чистой комнатке. Она уткнулась носом в подушку и не ответила мне, но я видел, что она ревет горючими слезами.
Я навестил ее через три дня. Она уже не лежала, но выглядела усталой и угнетенной. Врач сообщил ей, что она всего-навсего вывихнула ногу, но долгий бег вызвал воспаление мышц. Он добавил, что через десять дней она полностью поправится.
Я сохранил ночную экскурсию в тайне ото всех и попросил Кобе никому не упоминать о магазинчике в Синт-Питерс-Бюитен.
– Буду нем, как пушка без ядра, – пообещал мне слуга.
Я постарался не навещать слишком часто Яну во время выздоровления, хотя желал видеть ее… Она была любезной, и мы беседовали обо всем, кроме тайны, которая объединяла нас. Мы беседовали на французском языке, но я быстро убедился, что она легко общалась с Кромме на фламандском.
Мне казалось, что ее выздоровление идет быстрыми шагами, но с каждым разом она становилась все молчаливее, мысли ее путались, а мое присутствие терпела лишь из вежливости. Доктор оказался слишком оптимистичным. После десяти обещанных дней пришлось добавить еще неделю до полного восстановления. На двенадцатый день после злосчастного приключения Густ Кромме стоял на пороге моего дома. Лицо его было расстроенным.
– Дама этой ночью ушла, никого не предупредив, – сказал он. – Мне кажется, что в последние дни между вами не ладилось. Не так ли?
Я не стал возражать и, щедро вознаградив его, позволил уйти в Остаккер. Оставшись один, ушел в свою комнату, запер дверь, рухнул на кровать и, как ребенок, разрыдался.
Некоторое время новый секрет терзал мое сердце. Он вдруг нашел неожиданное решение.
Я любил ее! Таинственную Яну Добри, которая даже не была Яной Добри. Я любил ее!
Глава девятая
Человек в сером
Мне казалось, что я вдруг остался в мире один.
Тетушка Аспазия, Валентина, господин Брис, Тюитшевер, Хаентьес, Борнав, Барбара, Яна Добри… Одни умерли, другие исчезли. Это мне напомнило историю одного гентца, чье имя я не помню. Его две недели подряд тревожило одно и то же сновидение, а потом он попал в психиатрическую лечебницу у Врат Брюгге. Бедняге снилось, что он едет в автобусе, полном народа, который медленно объезжал церковь Сент-Пьер, и при каждом проезде мимо входа из автобуса выпадал один пассажир. Куда он исчезал? Он так и не узнал, им овладело безумие. Господин Кершов был очень занят и еженедельно заходил на часок, чтобы побеседовать со мной. Патетье стал холодным после покушения, которое едва не стоило ему жизни, и я благодарил Бога, что у меня оставался Кобе Лампрель. Его неизменно хорошее настроение, шутки, светлое и радостное видение разных сторон жизни не позволили депрессии привести к худшим последствиям. После многодневных поисков Яны Добри я прекратил их. Я наделялся что-либо выведать у старика Питсора, но признал свое поражение. Лавочка закрылась, и никто не мог сказать, куда делся бывший клоун.
– Кто знает, – высказался Кобе в манере Сэма Велера, – не будет ли это концом наших несчастий, как говорил один утопленник, находясь под водой и чувствуя, что никогда не выплывет на поверхность.
Но он во всем ошибался, этот славный парень! Ибо окружавшие нас злобные силы просто дали нам передышку, и в середине октября несчастья вновь обрушились на нас.
Имя Хилдувард не числится в календаре, а потому у меня давно вошло в привычку праздновать свой день рождения в день Святого Эдуарда 13 октября. Мы решили организовать скромное торжество для узкого круга друзей, в который входили: Кершов, Патетье и я. Кобе должен был присоединиться к нам четвертым партнером в вист.
Кершов вручил мне великолепный букет поздних роз, Кобе положил рядом с моим завтраком пакет табака «Семуа», обвязанный розовой ленточкой, а во второй половине дня разносчик из кондитерской Дашера принес гигантский торт, на котором цветным кремом было выведено:
Сегодня вечер, а завтра твой день,
Твой друг идет за тобою, как тень!
Патетье
Я разделил букет на две части и отправился возложить половину на могилу Валентины. На могильной плите лежал увядший букет астр и далий. Кто-то его уложил сюда довольно давно. Я не мог понять, кто это сделал, поскольку никто, кроме меня, не приходил на могилу Валентины и не возлагал на нее цветы.
На кладбище царила мертвая тишина, только шуршали опадающие листья. Деревья быстро обнажались, лишь ели и ивы сопротивлялись осени, как и несколько упрямых невысоких ольховых деревьев, пытавшихся сохранить свою зелень и жизненные силы после Дня мертвых.
Увидев, как они под ветром кивают головами, я вспомнил мрачные стихи Гете: «Кто быстро несется под ветром в ночи…»
Я вздрогнул, представив себе призрачного короля эльфов, который подглядывает за мной, прячась за могильными плитами, чтобы увлечь меня сквозь туманный воздух в свое королевство призраков. Но в лучах заходящего солнца порхали чудесные запоздавшие бабочки, а вокруг меня царил такой мир, что мой страх превратился в спокойную покорность судьбе. В центре креста, стоящего над могилой моей покойной супруги, я закрепил ее портрет, выполненный на фарфоровой подложке. Он был изготовлен в Германии, поскольку ни одна бельгийская фирма не имела нужного оборудования для изготовления надгробных портретов. Из-за этого установка креста заняла некоторое время. Фотография была сделана в Шамони, когда мы любовались дальними альпийскими ледниками, стоя на террасе гостиницы «Ледники». Черты лица Валентины были спокойными, наверное, потому, что фотограф снимал не при ярком солнце, и образ моей покойной супруги смотрелся сквозь мглистую дымку. В момент, когда фотограф нажал на спуск, Валентина улыбнулась, и эта улыбка выделялась на надгробном портрете больше, чем на оригинальной фотографии. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление, но, быть может, это было следствие лучей заходящего солнца, которые нежно высвечивали фарфор.
Глаза… это не были пронзительные глаза, которые злобно-презрительно смотрели на меня в конторе. И какие-то грустные складки вокруг рта… Где я видел такие же? Я отвел взгляд и ощутил, что совершаю кощунство! Почему я стал искать черты Яны Добри в лице покойной супруги?
Покинув некрополь, я обрадовался шумному шоссе Термонда, где с криками носились стайки ребятишек, бранились женщины, а первые разносчики рыбы во весь голос восхваляли свой копченый товар. Последние химеры испарились, стоило мне войти в дом и внюхаться в одуряюще вкусные запахи обеда, атаковавшие меня на пороге.
– Устрицы! Паштет из мозга! Форели! Перепела! – крикнул Кобе из кухни, заслышав мои шаги.
В обеденном зале на столе красовался копченый окорок с карточкой от Густа Кромме, который желал мне «многих годов». Рядом стояла небольшая коробка сигар от Виктора Ниссена.
По правде говоря, эти презенты не доставили мне особого удовольствия, ибо напомнили о Яне Добри, словно она намеревалась в этот день царить в моих мыслях. Несмотря ни на что, вечер выдался чудесный, а когда мы проделали основательные дыры в кремовом торте, появились любимые напитки господина Кершова, и все закурили сигары, а Кобе расстелил на столе зеленое игровое сукно. Часы пробили десять часов, Патетье звонким голосом объявил, что у него беспроигрышная масть, Кобе внезапно вскинул голову, а карты в его руках задрожали.
– Тсс! – прошипел он. – Кто-то идет по коридору.
– Несомненно, у соседей, – сказал Патетье.
– Вовсе нет…
Мы прислушались, но никакого шума не услышали.
– У тебя звенит в ушах, Кобе, – проворчал Патетье и повторил заказ игры.
Но новая невероятная драма разыгралась с невероятной скоростью. Дверь не открылась, а буквально была пробита. В дыру просунулась рука с револьвером. И голос рявкнул: «Фантом!»
Затем револьвер упал на пол и послышался вопль боли и отчаяния.
– Глаза!.. Бусебо!..
Что-то упало, в комнату кто-то рухнул и после нескольких конвульсий затих.
Кершов вскочил и схватил визитера.
– Господи Иисусе! – услышал я. – То же самое, что с Ансельмом Сандром… глаза!
Я узнал человека. Это был господин в сером. И несколько раз выкрикнул:
– Человек в сером! Человек в сером!
– Как он сумел войти? – яростно выкрикнул Кобе. – Не отпускайте его, господин Кершов?
Комиссар полиции тряхнул головой и медленно выпрямился.
– Он мертв, – прошептал он, – его глаза выжжены… Что за дьявольские силы окружают нас?
– Кто это? – закричал я. – Вы его знаете?
– Да, я его знаю… это… нет, Кобе, пусть лежит лицом вниз, слишком ужасный вид. Бедняга, мой бедный друг, – вдруг всхлипнул он.
– Как? Это ваш друг? – Я был поражен.
– И ваш также, Хилдувард… Это английский сыщик Кенмор!
Патетье первым задал четкий вопрос:
– Что он делал здесь? Искал Фантома?
Мы трое не могли дать ответа, но со стороны прилегающей библиотеки послышался пронзительный вопль. Кобе всех обогнал. Он пронесся через библиотеку к веранде и на мгновение застыл на месте, словно в него ударила молния.
– Опять! Вон за стеклами галереи!
Мы слышали, как он пробежал по коридору, потом выругался. Я хотел присоединиться к нему, но Кершов удержал меня.
– Кобе справится один, – сказал он и задумчиво добавил: – Почему были крики за стеклом? – Он оглядел галерею с матовыми стеклами. Патетье предложил немедленно отправиться за помощью, но комиссар счел это ненужным. – Уверен, наверху потребуют хранить молчание об этом какое-то время, поскольку Кенмор был прислан к нам с особой миссией и получил аккредитацию от юридических властей.
– Сейчас на Влесхизбруге дежурит полицейский, – сказал Патетье. – Хотите, я схожу за ним?
– Сходите, – согласился господин Кершов после недолгого раздумья, – попросите его прийти сюда, но ничего не говорите о случившемся здесь.
Начальник уже в холле дал полицейскому необходимые распоряжения. Через четверть часа труп Кенмора был убран. Никто на улице не подозревал о новой драме.
Вернулся расстроенный Кобе.
– Бандит обогнал меня, – проворчал он. – У него словно крылья за спиной.
– Ты его видел, Кобе?
– И да, и нет… черная молния.
– У вас вроде была лампа, – сказал Кершов.
– Была. Я схватил лампу с лестницы, что позволило мне чуть рассмотреть его поганую рожу.
– Лучше, чем ничего!
– Слишком мало! Я вряд ли смогу узнать его, если встречу.
– Очень жаль, – вздохнул Кершов.
– Но это был крепкий парень, – сказал Кобе, – бульдожья башка. Больше ничего сказать не могу.
Кершов сел за стол и принялся писать протокол. Мы с Патетье остались сидеть и молчали. В комнате стояла такая тишина и царило такое спокойствие, что трудно было поверить в драму, разыгравшуюся у нас на глазах.
– Хилдувард, – заговорил в конце концов бравый парикмахер, – ты в состоянии заниматься сыском. Заставь работать мозги, мой мальчик, а не сиди, как кукла на ниточках!
– Кенмор преследовал Фантома, а Фантом проник сюда, чтобы разделаться с тем или другим человеком, как обычно поступает…
Кершов перестал писать. Он не прислушался к моим словам. Встал и поспешно удалился.
– У меня куча работы, – вздохнул он, спускаясь по лестнице.
– Продолжай, Хилдувард, – настоятельно потребовал Патетье, когда мы остались одни. – Господин Кершов не верит в твои способности сыщика, а я верю.
– Фантом знает место за матовыми стеклами галереи и знает, что может легко и быстро уйти от преследования. Когда тебя легко ранили, попытка провалилась, но на этот раз ему бы удалось убить тебя, не вмешайся Кенмор.
– Вполне возможно, – кивнул Патетье, соглашаясь. – А… выжженные глаза?
– Тут я ничего не понимаю! – в отчаянии воскликнул я.
– В этом и состоит трудность, – угрюмо сказал он, – ты прочел тонны полицейских романов, изучил методы господина Лекока, был первым в Генте, который что-то узнал о Фантоме и его преследователях Кенморе и… как зовут второго сопляка?
– Токантен?
– Токантен или другой тип с таким же смешным именем! Опять ткнулись носом в пустоту, – впервые Патетье выглядел растерянным и сожалел о своей страсти к сыщикам и их расследованиям. – На самом деле лучше бы этот кровавый бедлам остался в книгах, – проворчал он, – жизнь прекрасна, проживать ее здорово! Знаешь, Хилдувард, у меня безумное желание закрыть цирюльню раз и навсегда и отправиться подальше отсюда – в Патагонию на вершину Везувия!
Патетье никогда не ладил с географией и был уверен, что Швейцария стоит на берегу Атлантического океана.
– Патагония очень далека от вершины Везувия, которая, кстати, необитаема, – улыбнулся я, – тебе лучше начинать с Арденн. Погода там хорошая и мягкая, чтобы провести несколько дней приятного отдыха.
– Подумаю, – сказал Патетье и ушел.
Когда я остался в библиотеке один, она показалась мне мрачной и зловещей. Я вспомнил последние слова моего друга. Патетье боялся! Патетье боялся! Этот энергичный человек, о чем свидетельствовали его хладнокровие и флегматичность весь этот год ужасов, думал о спасении своей шкуры.
Мог ли я осуждать его?
Я только пожалел, что он не предложил мне сопровождать его, и сильнее ощутил свое одиночество.
– Вы еще не легли? – вошел Кобе Лампрель. Его прирожденная веселость, казалось, оставила его. У него был мрачный взгляд. – Я солгал господину Кершову.
– Надеюсь, он не заметил. Кобе, я не сомневался в этом, – печально вымолвил я.
– Это не была собачья морда. Это даже не был мужчина.
Я молча кивнул.
– Это была женщина… я позволил ей уйти.
– Почему? – прошептал я. – Ведь она убийца, а Кенмор…
– Плевать мне на Кенмора. Если бы он проник к нам, как вор, я бы прикончил его, сыщик он или нет. Женщина его не убивала, а закричала потому, что единственная видела, что здесь происходит, даже через полуматовые стекла.
– Ты прав, Кобе, – вздохнул я. – Я знал это. Ты разглядел ее лицо?
– Нет. Я оставил капюшон у нее на голове, но ощутил запах ментоловой пастилки, которую она сосала!
– Бог хранит ее, кем бы она ни была! – воскликнул я.
– Да, Господь лучше видит, что происходит в сердце людей, чем Кершовы и Кенморы, вместе взятые, а полицию я оцениваю не столь высоко, чтобы обсуждать то, что предпочитаю хранить при себе.
Утром я обнаружил записку Патетье в почтовом ящике.
Мой дорогой Хилдувард,
Я решил последовать твоему совету. Отправляюсь проветриться в Арденны, как ты их называешь.
Как только найду тихий уголок, где смогу забыть о сыщиках и убийствах, ты сможешь присоединиться ко мне.
Когда почувствую себя прежним и вернусь в Гент, то сожгу все эти романы.
Твой преданный Патетье.
Я, не глядя, снял с полки приключения Робинзона Крузо. Как и он, я пребывал на острове, окруженный опасностями. Но Пятница присматривал за мной.