Текст книги "Проклятие древних жилищ (Романы, рассказы)"

Автор книги: Жан Рэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Глава четвертая
Лицо в окне

– В тебе есть задатки сыщика!

Сколько раз я вспоминал слова Патетье, и каким саркастическим тоном он их произносил!

Расследование о драматической смерти моей супруги вел квартальный офицер полиции, младший комиссар Кершов, человек умный и симпатичный, который не жалел сил, был начеку днем и ночью, но в конце концов признал, что не мог сделать окончательного вывода. Он задавал мне ритуальные вопросы: у кого-нибудь был интерес устранить мою супругу? Были ли у нее враги?

Я отвечал, что никто не мог извлечь выгоды из ее смерти, ведь у нее не было состояния, а при отсутствии подруг не имела и врагов. Конечно, я не сказал о странном заключении нашего союза, но уверен, что господин Кершов что-то подозревал. Но ни разу об этом не обмолвился.

– Может, вспомните какие-либо детали, даже кажущиеся вам совершенно незначительными? Иногда самая мелкая деталь оказывается полезной.

Я качал головой и твердо отвечал: нет!

Я лгал и снова не осмелюсь утверждать, что Кершов поверил мне на слово. Ибо этих деталей или мелких фактов хватало.

Вот примеры.

Мы были в Дижоне в гостинице «Колокол». Последнее завещание тетушки Аспазии догорало в камине. Мы оба молчали, Валентина выглядела убитой, ее глаза старательно избегали моего взгляда. Вдруг она вздрогнула.

– Дверь… смотри, дверь, – шепнула она.

Я увидел, что ручка качнулась в одну сторону, потом в другую и застыла. Я бросился к двери и распахнул ее. Выглянул в длинный коридор… никого! Мы занимали угловой номер. Ближайшая дверь располагалась в шести метрах. Но я постучал в нее, не получил ответа и решил войти. Она была пуста. Кстати, никто не сумел бы добежать до этой двери за короткое время между качанием ручки и моим появлением в коридоре. Я осмотрел ручку. Она была очень длинной. Ее нижний конец частично перекрывал замочную скважину. Любопытный человек не хотел поворачивать ее полностью, он только переместил ее, чтобы заглянуть в наш номер через замочную скважину. Это то, что я буду позже называть «мелкими фактами». Второй факт был совсем иной природы. Мы гуляли по одной древней улице Дижона, направляясь в гостиницу. Было около полудня, и все должны были сидеть за столом, поскольку не видно было даже кошек. Вдруг рука моей супруги заметно вздрогнула.

– Что такое, Вал? – забеспокоился я.

Глаза ее уставились в одну точку. Она пыталась улыбнуться, но не сумела выдавить ее.

– Ничего, Вард, судорога, со мной это бывает.

Через минуту она достала пудреницу и неумело наложила слой пудры на щеки. Я сказал «неумело», потому что она никогда не пользовалась пудрой и прочими косметическими средствами. Рука ее была столь неуверенной, что часть пудры просыпалась на платье. Но я обратил внимание, что, похоже, она со страхом пыталась увидеть что-то позади в зеркальце пудреницы. Я уронил трость, наклонился, чтобы поднять, и глянул назад. Вдали высокий тип в сером твидовом костюме сворачивал за угол. Он был спиной к нам, и я не мог увидеть его лица.

Супругу мою вдруг охватила грусть, а настроение слегка улучшилось, когда мы сели за стол. Но в тот же день она настояла, чтобы мы покинули Дижон, несмотря на мое желание посетить археологический музей. Мы уехали в Шамбери.

Валентина предпочитала тихие, отдаленные уголки, и мне пришлось приложить немало усилий, убеждая ее уехать из скучного городка и отправиться в Шамони. Мы гуляли по пыльным улицам, рассматривая убогие витрины. Остановились перед разноцветной витриной книжного магазина. Взгляд супруги был устремлен на цветные картинки с видами Швейцарии. Они не представляли никакого интереса с туристической точки зрения, и я смотрел по сторонам. Мне было забавно наблюдать за играющими собаками, отражающимися в стекле. Вдруг собаки разбежались, а на их месте возник высокий худой мужчина в сером твидовом костюме, который, похоже, внимательно разглядывал нас. В этот раз я рассмотрел черты его лица. Это был пожилой мужчина, серьезный, грубоватый, даже жестокий. Я оглянулся, он «по-военному» развернулся «кругом» и быстро удалился. Валентина его не заметила, а я не стал ей говорить об этом.

Это был второй случай, но как говорит пословица: «Бог любит троицу».

Мы прожили двое суток в неуютной гостинице, где задыхались от жары и где понятие чистоты отсутствовало в словаре хозяев. Утром второго дня я проснулся довольно поздно. Засыпал я тяжело из-за комаров. Когда я открыл глаза, был уже день. Валентины в номере не было. Я увидел ночную рубашку в кресле и красные тапочки под десертным столиком. Значит, она оделась и ушла. Я вышел на балкон, чтобы подышать свежим воздухом, и увидел худого мужчину в сером, который вышел из-за ограды розового лавра и медленно пересек аллею сада. Он не смотрел в сторону гостиницы и шел с трудом. Я схватил бинокль, купленный в Дижоне, чтобы любоваться панорамой города, и направил его на незнакомца. Его левая рука была обмотана белым шарфом, который показался мне в пятнах крови. Лицо человека было белым как снег. Оно выдавало боль и озабоченность. Кусты помешали мне увидеть, что произошло дальше. Я увидел супругу только за первым завтраком. Она выглядела усталой, под глазами синели мешки.

– Я не смогла заснуть и не хотела тебя будить, – засмеялась она, – ты спал, как младенчик. И решила прогуляться в одиночку.

Ее мокрый плащ висел на вешалке.

– Утром шел дождь? – спросил я у ночного швейцара гостиницы.

– Утром? Нет, но припоминаю, что был короткий ливень на заре. Он вымочил все деревья и кусты.

В холле гостиницы я сверился с календарем эфемерид. Солнце всходило в четыре часа. Валентина была расположена немедленно отправиться в Шамони.

«В тебе есть задатки сыщика!» – послышался мне издевательский голос.

Да, я провел маленькое расследование. Можно понять, что я не поделился его результатами с господином Кершовом. Пока Валентина переодевалась и облачалась в дорожный костюм, я прошел в сад и направился в ту сторону, где видел мужчину в сером. Почти тут же я оказался перед современным домиком с медной табличкой на двери: «Доктор Претр». После короткого колебания я позвонил и спросил, могу ли я видеть доктора. Любезная служанка пригласила меня в приемную и усадила в кресло. Вскоре появился доктор. Невысокий улыбчивый толстячок с добродушным лицом. Мне не пришлось лгать – я показал ему воспаленные щеки и шею.

– Ого, комары, – фыркнул он, – поганые насекомые. Местность кишит ими из-за коммунальных прудов, которые очень редко чистят. Но у меня есть отличное средство.

Он протер зудящую кожу сильно пахнущей жидкостью. Зуд почти мгновенно прекратился. Потом он прописал мне мазь.

– Кроме комариных укусов, думаю, вам не часто приходится лечить всякие болячки, – с улыбкой сказал я, оплачивая визит. – Округа мне кажется весьма здоровой.

– Действительно, но это не причина пребывать врачам безработными. Несколько часов назад мне пришлось лечить рану от пули.

– От пули?! – вскричал я.

– Рана руки от револьверной пули. – Он пожал плечами. – Это была царапина в мягкой части предплечья, но очень болезненная.

– Наверное, преступление? – полюбопытствовал я.

Он снова пожал кругленькими плечами:

– По словам пациента, несчастный случай. Иногда случается, что люди приезжают сюда и сводят между собой счеты. Если особого шума не случается, мы предпочитаем хранить молчание. Ведь мы живем здесь только за счет туристов…

– Выстрел почти в упор может вызвать серьезные и сложные раны, – пробормотал я как бы про себя.

Словоохотливый доктор угодил в ловушку.

– Не тот случай. Хотя пациент промолчал, как его ранили, выстрел, похоже, был произведен издалека.

– Вы считаете, что в него выстрелили не случайно и стрелок хорошо знал жертву? – равнодушно продолжил я.

– Известный криминальный термин, но по-прежнему актуальный. В случае, как этот, была предумышленность. Забудем. Пациент предпочитает страдать и молчать. Ему повезло, поскольку свинцовая пуля Лефуше, попавшая ему в руку, может причинить больше вреда, чем стальные или медные пули, используемые револьверами «хаммерлесс».

Я расстался с болтливым врачом, который поделился со мной более любопытными сведениями, чем я надеялся, и вернулся в гостиницу, где меня ждала Валентина, готовая к отъезду в Шамони.

Стоит ли считать четвертым фактом слова: «Если у нас родится девочка…»? Сомневаюсь, хотя признаю, тон, каким это было сказано, выдавал и страх, и надежду.

В полицейских историях, которые я считаю неплохими учебниками для сыщиков, герои обычно группируют все свои заметки в виде вопросов, которые задают самим себе. Я этого не делал, поскольку чаще всего это бесполезно и только ведет к потере времени. Напротив, я верил в метод подборки фактов.

– Пуля Лефуше, – сообщил врач.

Мне известно это вышедшее из моды оружие, которое заменили «бульдоги», «кольты» и «смит-и-вессоны» с центральным бойком. Псевдо-Яна Добри пользовалась револьвером Лефуше, стреляя в меня. Пули пролетели мимо. Именно это оружие прострелило руку мужчины в сером. Прицелиться этим оружием может только очень опытный стрелок, поскольку курок требует определенного усилия, пока боек не ударит по «брошке», выступающей из гильзы. Время небольшое, но не способствует точности выстрела. Я вычитал все это из учебника по баллистике, который приобрел в магазине научной литературы.

Я сохранил эти сведения для себя и не мог никому сообщать их, тем более господину Кершову. Временами мне это было трудно делать. Я часами обдумывал эту проблему.

– Валентина сочла меня убийцей тетушки Аспазии? Тетушка не умерла естественной смертью? Было ли подлинным ее последнее завещание? Не угодил ли я, как дурак, в ловушку? И не вышла ли Валентина замуж за меня из-за денег? Стоп! Этого ты не можешь допустить!

Как только нас связали узы брака, Валентина Брис показала себя любящей супругой, почти нежной. Я хорошо чувствовал, что она старалась добиться моего прощения за прошлые грубости и насилие надо мной, когда вынудила меня на брак. Я был уверен, было что-то иное, кроме денег. И это что-то сыграло главную роль, но моя супруга унесла эту тайну в могилу. Сейчас я задаю себе вопрос: почему я не выложил все Патетье? Причина кажется пустяковой: мой друг никоим образом не высказался, когда я объявил ему о своем браке, и не удивился, давая мне понять, что я не должен давать ему никаких объяснений.

Сыщики из полицейских романов тщательно раскладывают по полочкам мысли, наблюдения и заключения, как флакончики на этажерках. Меня это привело в полное заблуждение, не позволяя ухватиться за конец нити Ариадны. Богу ведомо, как я старался.

Через несколько недель после похорон Валентины я поступил, как Кершов, и отказался от дальнейших расследований, хотя отказ полицейского офицера был на самом деле кажущимся. Я узнал, что он давно сдружился с господином Борнавом, а тот был редким человеком, которого принимали в уютно обставленных кабинетах Гелдмунта. Я вскоре стал таким же привилегированным посетителем. Бывший советник мэтра Бриса пригласил меня на чай, а господин Кершов появился как бы случайно. Я провел в их компании несколько весьма приятных часов, настолько Борнав и Кершов были любезны и способны обсуждать любые темы. Однако драма на Верхней улице затронута не была, за что я им благодарен. Я в свою очередь пригласил их к себе. Они с удовольствием откликнулись на мое предложение.

Барбара приготовила обед по высшему разряду: жареные бекасы, печенные на углях форели, фуа-гра в мускусном желе и кремовый торт от знаменитого кондитера Дашера, который оценили особо. Превосходное вино из подвалов Стопса. Господин Ипполит вознес хвалы винам «Шато Икем», «Шамбертен» и эксклюзивному шампанскому «Крюг 1874». Господин Кершов воспевал коньяк «Наполеон» и мой старый французский шартрез, хотя я заметил, что он остался трезвым.

Я радовался празднеству и немедленно сообщил об этом.

– Я становлюсь женоненавистником, отшельником, – заявил я, – вы должны помочь мне, чтобы я снова видел жизнь в розовом цвете. Давайте организуем клуб друзей!

Господин Борнав тут же согласился, но его друг оказался сдержанным. Он был простым чиновником с низкой зарплатой, жена его была слаба здоровьем, и все заботы по хозяйству падали на него. Он никогда не сможет достойно принять нас.

Но мы с Борнавом уговорили его, и, в конце концов, он согласился, что мое жилище станет юридическим адресом нашей ассоциации.

– Но не стоит каждый раз превращать наши встречи в королевские пиршества, – потребовал он, – вполне хватит кофе и сигар… жалко, что нас не четверо, а то можно было сыграть партию в вист.

– Вист, слабое место великого человека! – засмеялся Борнав.

Я предложил выход.

– Если желаете потерять свои гроши, могу предложить четвертого партнера, который знает все тайны игры, – предложил я.

Так Патетье был единогласно допущен четвертым в наш вист-клуб.

Несомненно, этот период был самым счастливым в моей жизни. Мы собирались трижды в неделю, и, несмотря на протесты гостей, Барбара оставалась глуха к требованиям подавать только кофе и сигары и готовила каждый раз маленький восхитительный обед, который мы уплетали за обе щеки. Патетье был избран президентом, поскольку оказался самым одаренным игроком и заменил простой вист на вист с особенной мастью, более сложный, но более увлекательный.

Об убийстве Валентины больше не говорили, как и на криминальные темы. Патетье словно никогда не читал про господина Лекока, Фантома, Кенмора и Токантена.

В душе моей воцарился мир. Увы, он длился недолго.

Контора моего бывшего тестя перешла в руки нотариуса со стороны по имени Шартинк, человека рассудительного, который оставил на службе Хаентьеса и Тюитшевера.

Однажды ко мне заявился старик Хаентьес.

– Прошлым воскресеньем я гулял по городу, – сказал он мне, – и проходил через Темпельгоф. Я остановился перед замком Ромбусбье и заметил, что портик приоткрыт. Не очень удивляйтесь, господин Сиппенс, поскольку, осматривая дверь, я заметил, что проржавевший замок отвалился. В этих руинах нечего красть, но лучше отремонтировать вход. Я бросил взгляд во двор: стены сильно обветшали. Советую вам самому удостовериться, нужен ли ремонт.

А ведь правда… Я – владелец этих кирпичей, но не обращал на них внимания. Я признал правоту Хаентьеса, поблагодарил, угостил хорошим вином и горстью сигар, пообещав осмотреть в ближайшие дни дом.

Я давно стал рабом привычек. После завтрака ровно в полдень немного отдыхал, а потом отправлялся в город, где заходил в книжные магазины или в университетскую библиотеку. Меня всегда принимали радушно, потом пил кофе с пирожными у Дашера, в кафе рядом с церковью Святого Николая. Вторую половину дня я проводил в гостеприимной таверне «Де Плюим», что на углу Хейлиге-Гестстег. В семь часов ровно я входил в свой дом. Жизнь, разлинованная, как нотная бумага, говорит поговорка.

В день, когда я решил последовать совету господина Хаентьеса, я покинул книжный магазин ван Гоэтама на Зерновом рынке в половину четвертого и быстрым шагом направился в Темпельгоф. Я собирался попросить Патетье пойти вместе со мной в господский дом, но к моему удивлению его цирюльня была закрыта. Это не было необычным, поскольку мой друг ни в чем не нуждался, а в свободное время позволял себе «прогулки портного», как в Генте называют фланирование по улицам без захода в то или иное кафе.

Замок действительно отвалился. Я толкнул дверь и пересек заросший травой двор, выглядевший небольшими рыжими джунглями, где от сорняков не было проходу. Я прихватил с собой тяжелый ключ, бросил беглый взгляд на каменного Бусебо, поднялся по крыльцу и отпер тяжелую входную дверь.

И здесь меня ждал сюрприз.

Я хорошо помнил, что замок буквально визжал, когда отец с большим трудом поворачивал ключ в замочной скважине. Требовались время и силы, чтобы справиться с замком. Я был удивлен, что замок открылся легко, а петли даже не скрипнули. Вначале я не придал этому особого значения, а это означает, Патетье слишком преувеличил мои способности, предрекая Хилдуварду Сиппенсу будущее великого сыщика.

День был угрюмый, и сумерки быстро сгущались. Войдя в коридор, я выждал несколько минут, чтобы глаза привыкли к скудному свету. Хаентьес не преувеличивал, указывая, что дом быстро ветшает, ибо еще во дворе я увидел у стен кучи кирпичей и известкового гравия.

Внутри разрушения были не столь явными. Стены, окна и двери выдержали атаку времени. У меня было ощущение, что здесь ничего не изменилось со времени моего детства, когда я сопровождал отца в древний замок Ромбусбье. Я прошел по комнатам и залам, ожидая увидеть обвалившиеся потолки или стены, и решил, что могу оставить замок в том же виде.

– Даже если он превратится в руины, мне все равно.

Легкая дрожь пробежала по спине, когда я вспомнил об условии покойной супруги.

– Ты купишь жилище в Темпельгофе, и мы переедем туда.

Нет, даже потратив половину состояния для приведения жилища в божеский вид, жизнь в нем будет зловещей.

– Почему Валентина так стремилась сюда? – спросил я себя, потом вспомнил, что она даже не упоминала о переезде после заключения брака и покупки здания.

Как часто бывает с подобными жилищами, построенными в прошлые века, в комнатах легко заблудиться: уголки, стены, ниши, узкие коридоры и лестницы кажутся бесконечными. Я спустился с верхних этажей и спускался по большой лестнице, ведущей на первый этаж, и внезапно замер на месте. Я услышал шум. Подождал, задержав дыхание. Шум повторился. Слух меня не обманул, кто-то осторожно закрыл дверь. Последовало долгое безмолвие. Я не двигался. Потом я услышал шаги. Размеренные и тихие, но прогнивший паркет под чьими-то ногами потрескивал. Я перегнулся через перила лестницы и увидел в конце коридора голубоватую вспышку. Кто-то чиркнул спичкой. Она вспыхнула и погасла. Первой мыслью было, что какой-то бездомный нашел себе здесь убежище. Но тут же отбросил это предположение, поскольку увидел бы следы постороннего пребывания. После вполне понятного колебания я направился к месту, где видел свет. Оружия при мне не было, тяжелый железный ключ мог послужить в случае нападения.

Через пару минут я стоял перед дверью с матовым стеклом. Зажав ключ в руке, я открыл дверь. Дверь издала тот же звук, который я только что слышал. Я вошел в маленький зал с низким дубовым потолком. Свет в зал проникал через три узких окна, выходивших во двор. Света хватало, чтобы убедиться: здесь никого нет. Пол был выполнен из широких, беспорядочно сочлененных досок и камней, где было невозможно заметить следов ног. Но я обратил внимание, что пол сильно потрескивал под ногами. Я был убежден, что не ошибся. Казалось даже, что в воздухе плавает легкий запах серы, как бывает у зажженной спички. Мрак сгущался, а я не собирался задерживаться в этом зловещем строении. Я прошел по широкому коридору и выскочил на крыльцо, с удовольствием вдыхая горьковатый запах влажных сорняков. Распахнул дверь портика, но не удержался и оглянулся на замок. Последние красноватые лучи с запада осветили три окна низкого зала. Я закричал и, выпучив глаза, уставился на них. Из одного окна на меня смотрели сверкающие и ненавидящие глаза, выделяющиеся на бледном лице. Через мгновение лицо исчезло, но я успел его узнать, это было мрачное и угрожающее лицо таинственной Яны Добри!

Слава богу! В цирюльне Патетье горел свет. Как сумасшедший я ворвался внутрь и увидел, что мой друг сидит у очага и курит свою любимую голландскую трубку.

– Я был в замке, – пролепетал я.

– Наконец послушался этого чудака Хаентьеса? – проворчал он. – Оставь замок в покое, пока он не развалится. И баста!

Я ему рассказал все: о шуме, о вспышке спички, о запахе серы и, наконец, о лице в окне.

Патетье стал серьезным.

– Пойдем и посмотрим, – решил он, – пора покончить с тайнами!

Он взял большой кучерский фонарь, проверил фитиль и наличие керосина, зажег его.

– Если нам придется иметь дело с дамой с револьвером, лучше вооружиться, – сказал он, – но у меня нет ни ружья, ни револьвера.

Он схватил кочергу, удовлетворенно прикинул на вес и заявил, что готов идти в поход. Первым делом он осмотрел замок входной двери и присвистнул.

– Замок и петли хорошо смазаны, – заявил он.

Мы осмотрели весь дом, но ничего не обнаружили. Мой друг внимательно осмотрел низкий зал и особенно тщательно среднее окно.

– Кто-то действительно прижимал лицо к стеклу. Остались следы дыхания.

Он принюхался и усмехнулся:

– Этот кто-то сосет ментоловые пастилки. Это маленькое удовольствие позволяют себе женщины, а не мужчины.

Это были единственные результаты нашей экспедиции. Я предложил вернуться, но Патетье отказался.

– Лужицы масла, – он указал на пол.

И стал обнюхивать все подряд, как собака-ищейка. Следы масла привели нас к одной из стен, где следы были виднее.

– Кто развлекается, смазывая стену? – проворчал Патетье и принялся простукивать стену кочергой.

– Дверь, замаскированная известкой! – радостно закричал он. – Теперь понимаешь, как незнакомка растворилась в воздухе, когда ты вошел сюда?

Действительно, он легко открыл потайную дверь.

– Осторожно! – предупредил Патетье, осветив узкую спиральную лестницу.

Мы спустились по ней. Я насчитал двадцать ступенек, пока мы не оказались в коридоре, потом перед дверью, верхняя часть которой была перекрещена мощными железными засовами.

– Очень напоминает темницу, – сказал мой компаньон. – Дверь закрыта отличным замком. – Он посветил сквозь решетку и отступил. – Там кто-то есть. Он сидит в кресле, – пролепетал он.

Я в свою очередь заглянул в довольно чистую камеру с узкой походной койкой и тяжелым деревянным креслом, в котором сидел человек, чья голова свесилась на грудь.

– Эй! – окликнул я.

Никакого ответа. Голова не шелохнулась. Патетье вдруг в ужасе вскрикнул:

– Там… на полу… кровь… – Рядом с креслом расползалась большая темная лужа.

– Он мертв! – закричал я.

Патетье быстро обрел хладнокровие.

– Это дело полиции, – заявил он. – Неподалеку, на табачной фабрике есть телефон. Мы вызовем господина Кершова. – Я бросился к лестнице, но он удержал меня: – Не говори ему о женщине, поскольку полиция сочтет подозрительным, что ты ни разу не упоминал о ней.

Я понял значение его совета и кивнул, зная, какой тяжелый груз ляжет на мою совесть из-за того, что надо скрыть правду.

Кершов в сопровождении бригадира и двух полицейских прибыл очень быстро. Дверь вышибли. Она была снабжена новым чрезвычайно надежным замком. Тело в кресле оказалось мужчиной низкого роста. Он сильно исхудал. Лицо почти полностью было скрыто серой всклоченной бородой. На нем был хорошего качества костюм из грубой ткани.

– Выстрел из револьвера в левый висок, – сообщил Кершов после первого осмотра. – Смерть не очень давняя, скорее всего, случилась не позже чем вчера.

– Как он сюда попал? – спросил я.

Полицейский ответил не сразу, потом заговорил медленно, взвешивая слова:

– Здесь случилась не только таинственная драма, но и ужасающая бесчеловечная игра. Человек находился в плену… не знаю, сколько времени. Человек был здоров, но посмотрите, как он истощал, а цвет кожи свидетельствует, что он долго находился в заключении. – Он указал на ящик под койкой. В ящике лежали куски хлеба. В углу стояли ведро с водой и параша. – Кресло заделано в пол. Здесь больше нечего смотреть.

Я заметил, что ножки и подлокотники были опоясаны широкими железными лентами.

– Его приковывали, но потом оковы сняли.

Инспектор осмотрел руки пленника и вздрогнул от ужаса.

– Следы ожогов. Боже, его подвергали пыткам!

Я вдруг пронзительно закричал.

– Патетье, принесите ножницы! – приказал я.

– Они всегда при мне, – ответил мой друг. – Что ты собираешься делать?

– Срезать бороду!

Господин Кершов бросил на меня удивленный взгляд, поколебался, но дал согласие.

– Поганая работа, – проворчал Патетье, но исполнил мою просьбу.

Постепенно черты лица стали различимы, и я вновь завопил:

– Я узнаю его. Этот человек хотел купить замок Ромбусбье. Это Натан Фомм из Эстамбурга!