Текст книги "Флорис. «Красавица из Луизианы»"

Автор книги: Жаклин Монсиньи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

Батистина взглянула на кровать, и девушку вновь посетила крайне смущавшая ее мысль о том, что через три дня она окажется в первый раз в постели с мужчиной.

– Жеодар… да, да, Жеодар, я вас люблю, Жеодар… Эрнодан… Эрнодан… – на все лады повторяла внезапно развеселившаяся Батистина.

– У вас еще остались силы, господин корнет? – раздался во дворе чуть ироничный голос Жанны-Антуанетты.

– К вашим услугам, сударыня, – тотчас отозвался рейтар и загрохотал сапогами.

«Но что это она там делает?» удивилась Батистина, подойдя к окну.

Ее подруга сидела в карете. Она зажгла там ночничок. Батистина увидела, что Жанна-Антуанетта отложила в сторону гусиное перо и отодвинула бювар, затем быстро присыпала песком какое-то письмецо, чтобы быстрее высохли чернила. Она сложила записку вчетверо, капнула чуть-чуть воска и запечатала. Заинтригованная до крайности Батистина потихоньку отворила окно.

– Возьмите, сударь, и будьте так любезны, передайте эту записку лично в руки тому господину, что спас нас сегодня в лесу, – прошептала Жанна-Антуанетта, окинув взглядом двор и убедившись, что ее никто не видит.

– Господину, который… ох… да… господину дю Плесси, наверное… – залепетал, запинаясь, корнет, не осмелившийся понять даму до конца.

– Нет! Я говорю о другом… о человеке с чуть хрипловатым голосом… Вы хорошо меня поняли?

– Да… да… сударыня, будет исполнено… сегодня же вечером… – сказал юноша с некоторым испугом.

«Но почему она скрывает от меня свое желание написать ему?» – спрашивала себя изумленная Батистина.

Жанна-Антуанетта исчезла в глубине замка. Эрнодан де Гастаньяк поднял голову и заметил Батистину: Она чуть насмешливо, заговорщически приложила палец к губам, прося не выдавать ее. Но юноша принял жест девушки за изъявление нежности. Вновь воспылав страстью, он поднес руку к губам и послал Батистине воздушный поцелуй. Та, смеясь, ответила. Любовная сцена могла бы продолжаться всю ночь, если бы чей-то грубый голос не нарушил тишину и не положил конец амурным делишкам двух юных созданий.

– Прошу прощения, мадемуазель! Я не хочу вас оскорбить или обидеть, господин корнет, Боже упаси! Но мы здорово замерзли! – громко и недовольно брюзжал толстый рейтар, бывший явно намного старше офицера.

Батистина не удержалась и звонко расхохоталась.

Эрнодан де Гастаньяк, пришедший в ярость от того, что простой солдат выставил его на посмешище в присутствии юной девушки, резко обернулся и рявкнул:

– Замолчи, Лафортюн! Я научу тебя быть вежливым! Я тебе покажу! Вот отколочу хорошенько – сразу согреешься!

Батистина помахала своему воздыхателю ручкой. Эрнодан де Гастаньяк вскочил в седло. Он сорвал с головы треуголку, раскланялся, а затем яростно вонзил шпоры в коня.

– Эй, вы! За мной! В Компьень!

Стук копыт заглушил голос юноши.

– Давно ли ты стоишь у окна?

Батистина живо обернулась. Жанна-Антуанетта пристально смотрела на нее с любопытством и, пожалуй, с беспокойством. Девушка уже открыла было рот, чтобы спросить подругу, что за таинственное послание отдала она в руки рейтара, адресовав незнакомцу. Но внезапно что-то в лице Жанны-Антуанетты заставило Батистину переменить решение и сохранить все увиденное в тайне:

– Да нет, дорогая, я выглянула как раз тогда, когда рейтары уезжали.

Жанна-Антуанетта с облегчением улыбнулась.

– Бедный корнет, ты ему разбила сердце, плутовка!

Две подруги так и покатились со смеху. Держа друг друга под руку, они спустились вниз к ужину. Элиза хлопотала на кухне. При первом взгляде на двух красавиц можно было сказать, они – лучшие подруги на всем белом свете. Прелестные, розовые, свеженькие, они походили на два цветка, чей вид вызывает у пчел желание собрать ароматный нектар.

Жанна-Антуанетта подчеркнуто дружески обвила рукой талию Батистины. Не понимая почему, Батистина в эту минуту ощутила, как сердце у нее сжалось от печали.

Ей снились свадьба и брачная ночь.

4

– Моя дорогая… Моя нежная… Моя милая… Моя сладчайшая… Я весь горю… Я так жажду тебя… – шептал Жеордар прерывающимся от страсти голосом.

А Батистина, влюбленная, покорная, согласная на все, отдавала свое юное тело во власть ласковых рук супруга. Она тихонько постанывала от удовольствия. Жеодар склонился над ней, чтобы поцеловать, но черты лица его внезапно расплылись, и вот уже перед Батистиной незнакомец из леса. Он тоже сжал девушку в объятиях и зашептал ей ласковые слова. Батистина узнала его хрипловатый голос.

Всадник ударом ноги высадил дверь. В глубине темного алькова белела огромная постель с кружевными подушками. Батистина спрятала заалевшее, словно мак, лицо на мужском плече. Скоро, совсем скоро узнает она великую тайну. Вытянувшись на белоснежных простынях, она притянула голову незнакомца к своей груди, но того вдруг поглотило какое-то облако. Теперь она нежно ворковала под взглядом Эрнодана де Гастаньяка. Их губы соприкасались. Стыдясь и замирая от восторга, Батистина позволяла ласкать себя, испытывая неведомое доселе блаженство во всем теле, охваченном истомой.

Внезапно вдалеке послышался стук копыт. Кто-то гнал коня галопом. И этот кто-то, грозно сверкнув зелеными глазами из-под складок плаща, скрывавшего лицо, вырвал ее из объятий юноши и бросил поперек седла. Потрясенная Батистина издала крик ужаса. А зеленоглазый смеялся… да, он смеялся!

Обезумевшая от страха Батистина проснулась. Она заткнула уши – ей все еще казалось, что в комнате продолжал звучать сардонический смех.

Начинался новый день.

– А где же Жанна-Антуанетта? – спросила, спустившись вниз, Батистина.

– Ах, моя голубка, госпожа Ленорман уехала на рассвете!

Батистина вздохнула. Итак, ее дорогая подруга уехала, даже не попрощавшись.

– Она сказала, что ей нужно навестить мать, госпожу Пуассон, и что она вернется послезавтра, в день твоей свадьбы, – сказала Элиза. – Она ни за что не хотела, чтобы я тебя разбудила. И она была права. Ты неважно выглядишь сегодня, моя птичка. Ты что, плохо спала? – по-матерински забеспокоилась Элиза, обнимая и целуя воспитанницу.

– Да нет, пустяки, Элиза, меня мучили кошмары, – прошептала Батистина, хорошенько не зная, какими словами назвать то, что ей снилось.

– Ах, моя маленькая голубка, тебя волнует предстоящая свадьба, это совершенно естественно! Все девушки таковы! Да, твоя бедная мамочка чувствовала абсолютно то же самое за два дня до бракосочетания, – запричитала Элиза.

– А мой отец за ней ухаживал?

– Хм… да, да, конечно.

– Похоже, ты не очень-то в этом уверена…

– Знаешь, голубка, я постарела и не очень хорошо помню графа. Он умер так давно, – процедила сквозь зубы Элиза, явно желавшая прекратить разговор.

Батистина бросила на старую няню взгляд, способный проникнуть в самую душу.

– Забавно, Элиза, но ты, пожалуй, не слишком любила моего отца. Всякий раз, когда я завожу разговор о нем, у тебя на лице появляется такое выражение…

– Ну что ты там придумываешь?.. Послушай-ка лучше, что я тебе скажу, – заворчала Элиза, мгновенно переводя разговор в другое русло, – только что приходили господин кюре вместе с нашим славным Блезуа. Они готовят великолепную мессу в честь твоего бракосочетания. Ну еще бы! Ведь ты – мадемуазель де Вильнев-Карамей. Да, а еще я, старая дура, забыла о главном! Господин дю Роше прислал на рассвете лакея с запиской и подарками! Я все оставила в гостиной… Куда ты, ступай оденься сначала, простудишься…

– Нет… нет… уже весна! Тепло! – ответила Батистина и побежала в одной рубашке через вестибюль.

– Твой жених приедет к тебе сегодня после полудня с визитом. Бедняга просто с ума сходит из-за этого ужасного кабана. Он очень зол на себя за то, что не поехал нас провожать! – говорила Элиза, еле поспевая за своим «непослушным дитем».

Но Батистина ее не слушала.

– О, никогда, никогда я не видела ничего, что могло бы сравниться с этим великолепием! – вскричала девушка, открывая коробочки, ларчики, футляры и шкатулочки, громоздившиеся на столе. Она смеялась и хлопала в ладоши, как ребенок.

Три роскошных колье ослепительно сияли. Батистина не знала, на каком остановить взгляд: из рубинов, из изумрудов или из бриллиантов. В конце концов она выбрала третье и приложила его к себе.

– Я выгляжу как настоящая великосветская дама! – прошептала она, любуясь своим отражением в зеркале.

– Неужели ты не хочешь прочесть, что написал тебе господин Жеодар! – нежно упрекнула ее Элиза и протянула записку, лежавшую на круглом инкрустированном столике.

Батистина торопливо сломала печать, чувствуя угрызения совести из-за того, что первым делом бросилась к безделушкам, пусть даже и очень красивым.

– О, Элиза, он написал целую поэму и посвятил ее мне!

– Естественно, ведь он – жених. Все женихи так делают, – заявила Элиза безапелляционным тоном.

– А потом, когда мы поженимся, он тоже будет писать мне стихи?

– Хм… да… конечно, только, быть может, не так часто…

– Да? А почему? – искренне удивилась Батистина.

– Почему, почему… Он же будет видеть тебя каждый день, глупышка, так какая же необходимость будет у вас посылать друг другу письма?

– Жаль… а мне бы хотелось, чтобы он каждую ночь сочинял новое четверостишие и чтобы я находила его, когда проснусь…

Элиза только возвела глаза к небесам…

– Хорошо, голубка, ты сама ему об этом скажешь… Посмотрим, что он ответит!

– Я думаю, он будет доволен.

– Несомненно. А теперь прочти все-таки, что написал тебе господин Жеодар… Надеюсь, приличное для молоденькой девушки… – забеспокоилась Элиза, всерьез игравшая роль дуэньи.

Батистина подавила смешок: вот если бы Элиза узнала, что произошло вчера в будуаре.

– Да, да, Элиза, это в высшей степени прилично и очень красиво! Я так счастлива!

И Батистина принялась читать поэму про себя, время от времени цитируя некоторые строчки вслух. Разумеется, сочинение изобиловало словами: невеста, сердце, красота, несравненная, счастье, солнце и так далее.

– Омерзительно-с! Отвратительно-с! Ужасно-с!

Батистина с Элизой так и подскочили на месте, а насмешливый мужской голос продолжал:

– Простите, великодушно-с, мадемуазель, но это четверостишие-с совершенно ужасно-с!

Высокий мужчина, весь в черном, незаметно проник в гостиную и, оказывается, уже давно слушал их беседу, прислонясь к дверному косяку.

Батистина наморщила носик:

– Я вас узнала… Ведь вы господин… как бишь вас? Ну, да неважно… Вы были вчера в лесу!

Мужчина склонился в небрежном поклоне, выпрямился и высокомерно произнес:

– Позвольте представиться, Луи-Арман де Виньеро дю Плесси, герцог Ришелье, маршал Франции, племянник кардинала Ришелье и ваш покорный слуга, мадемуазель…

– Иисус! Пресвятая Дева Мария! Ступай скорее оденься, голубка! – воскликнула задохнувшаяся от волнения Элиза, в то время как Батистина, ничуть не смущенная тем, что такой знатный вельможа застал ее неодетой, сделала реверанс и вступила в препирательство с визитером. При этом она демонстрировала присутствие ума и тонкость суждений, что было весьма удивительно для молоденькой девушки, жившей до сей поры в полном уединении.

– Простите нас, ваша светлость, но мы, должно быть, не слышали, как звонил колокольчик у двери…

Герцог де Ришелье вновь поклонился. Казалось, он, как тонкий знаток, оценил этот первый укол, предвещавший яростную словесную перепалку.

– Дверь-с была приотворена-с, и я вошел-с. Ваш милый-с голосок привел меня сюда. Я имел-с несчастье-с вызвать ваше-с неудовольствие-с, высказав мое мнение-с об этой, так сказать-с, поэме-с…

– Действительно, ваша светлость, я нахожу ее превосходной… – твердо заявила Батистина, приготовившись к длительному сражению.

Герцог вздохнул, словно перед ним была упрямая четырехлетняя девочка. Он приблизился к Батистине, отвесил поклон и осторожно взял у нее из рук послание Жеодара.

– С вашего позволения, мадемуазель… посмотрим, посмотрим… Так, конечно, рифмы страдают… И какие банальные слова… В моей поэме, посвященной вам, скорее фигурировали бы выражения: «утренняя заря», «нежный подснежник», «душистая сирень», «несравненная жемчужина»… Что скажете, мадемуазель?

Батистина игриво усмехнулась.

– Должна признать, что, наверное, это было бы недурно, но… – Плутовка, видимо, решив окончательно вывести герцога из себя, улыбнулась. – Я предпочла бы текст без лишних «с» в конце каждого слова!

– Ах, Боже мой, без лишних «с»! Мадемуазель, пощадите! – с горечью простер к ней руки герцог. – Вы разбиваете мое сердце! Вы меня просто убиваете! Ведь именно по наличию в речи лишнего «с» и можно узнать хорошо воспитанного, светского человека! Именно в этом и кроется истинная красота нашего языка!

– Нисколько не сомневаюсь в правоте ваших слов, ваша светлость, – сказала Батистина, смеясь, – но все же осмелюсь вас спросить о цели вашего визита. Неужели вы пришли только затем, чтобы с раннего утра заняться обсуждением столь занимательной темы?

Герцог Вновь поклонился, признав, что стрела, пущенная столь юной, но уже весьма твердой рукой, попала в цель. Решительно, эта малютка была непредсказуема.

– Нет, мадемуазель. Какое бы несравненное-с удовольствие-с я ни получал от беседы с вами, я проехал восемь лье, чтобы увезти вас, ибо вас ждут с весьма понятным нетерпением.

– Что? Как? Ни за что! Ваша светлость! Это невозможно! Куда это вы хотите увезти мою голубку? – завопила Элиза, которую перепалка по поводу поэмы, красот языка и манеры выражаться оставила совершенно равнодушной. Но сейчас старая нянюшка, поняв намерения нахального непрошеного гостя, мгновенно вышла из оцепенения.

– Соблаговолите одеть вашу хозяйку, моя милая! – небрежно уронил Ришелье с высоты своего положения. – Я должен-с просить мадемуазель де Вильнев-Карамей проявить великодушие-с и сопроводить меня-с в Компьень, где Некто, как простой смертный, горит желанием-с ее видеть-с.

Батистина присела в реверансе.

– Я очень сожалею, ваша светлость, что вы проделали такой длинный путь напрасно.

Герцог вздрогнул от неожиданности:

– Простите, мадемуазель… Что вы хотите этим сказать?

Батистина улыбнулась и чуть жеманно пустилась в объяснения:

– Я так хотела бы поехать с вами, меня бы эта поездка очень развлекла, но я сегодня занята с полудня, ибо мой жених приедет с визитом.

Луи-Арман де Виньеро дю Плесси, герцог Ришелье и племянник кардинала Ришелье, с удрученным видом высоко поднял брови:

– Мне кажется, мадемуазель, вы меня не так поняли. Это не приглашение на прогулку, а приказ его величества, – сказал он, за руку подводя Батистину к окну. – Взгляните, мадемуазель, эта карета прислана за вами, а десять рейтар будут сопровождать и охранять вас. Его величество нисколько не сомневается в том, что вы будете рады оказаться перед его персоной, а также он ни на единый миг не усомнился в том, что вы – его верная подданная.

– Но это вы ничего не понимаете, сударь. Я умираю от страстного желания увидеть короля, ибо я действительно сошла бы с ума от радости, если бы встретилась с ним, но сегодня я и вправду занята. Быть может, я смогу выкроить время завтра, хотя и это непросто. Ведь послезавтра – моя свадьба. Нет, уверяю вас, лучше все же отложить до следующей недели! – с самым серьезным видом заявила Батистина, посылая в то же время привет корнету Эрнодану де Гастаньяку, который, видимо, командовал почетным эскортом и терпеливо ожидал около кареты вместе со своими людьми. Тот, кого юноша назвал Лафортюном, зевал так, что едва не свернул себе челюсть. Казалось, он так и не согрелся с минувшего вечера.

Выслушав ответ Батистины, герцог де Ришелье прищурился и оперся о камин.

– Тысяча чертей, мадемуазель де Вильнев, ни один из представителей рода Ришелье никогда-с не слышал-с ничего-с забавнее! Да и я тоже, хотя вот уже сорок лет нахожусь при дворе!

– Не вижу в этом ничего смешного! – столь же высокомерно заявила Батистина, пытаясь подражать тону герцога.

Ришелье вытащил часы из кармана жилета и сухо уронил:

– Ни одна добрая фея не позаботилась положить в мою колыбель в качестве подарка пылкое воображение, и я не могу представить себе, мадемуазель, как осмелюсь появиться перед его величеством и объявить августейшей персоне, что вы, может быть, будете свободны на следующей неделе. Но и не отличаюсь великим терпением… Сейчас половина девятого, мадемуазель, и, если вы не будете готовы к десяти, я прикажу этим людям завернуть вас в первую попавшуюся шаль и увезти вот так – в одной рубашке и с колье на шее.

Батистина внимательно посмотрела на Ришелье. По всему было видно, что тот и не думал шутить. Он явно с удовольствием выполнит свою угрозу.

– Пощадите! Смилуйтесь! Святой Иосиф! Пресвятая Дева Мария! Он хочет ее похитить! – завопила Элиза.

– Успокойтесь, моя милая, ваша молодая хозяйка очень скоро вернется назад, ей не грозит никакая опасность, к тому же она получит нечто весьма приятное.

– О, горе мне! Что я скажу господину Жеодару, – продолжала причитать старая няня.

– Послушай, Элиза, ты ему скажешь, что… хм… я решила поехать в Компьень, чтобы сделать кое-какие покупки… Ну же, идем, моя дорогая нянюшка, зашнуруешь мне корсет, и не делай такое лицо… Я постараюсь вернуться поскорее, – промолвила Батистина, обретя полнейшее спокойствие и направляясь к двери, чтобы пойти к себе одеться.

– Позвольте, мадемуазель де Вильнев, поздравить вас со столь верным решением, – небрежно бросил ей вдогонку герцог, опускаясь в кресло.

– Позвольте и мне сделать то же самое, ваша светлость, – лукаво улыбнулась Батистина, оборачиваясь и на секунду задерживаясь в дверях.

– А могу ли я узнать причину столь стремительной перемены, мадемуазель? – спросил герцог, скрещивая ноги.

– В чем причина… в чем причина… А в том, что вы вдруг перестали вставлять ваше несносное «с», ваша светлость! – заявила Батистина, исчезая за дверью. За ней семенила Элиза.

– Вот так штучка! Хитрая маленькая бестия! Кто бы мог подумать?! – брюзжал задетый за живое Ришелье.

Запряженная четверкой лошадей карета поднимала тучи пыли, кони неслись галопом. Батистина с восторгом наблюдала, как за окном мелькали поля, леса и деревни, да с такой скоростью, что ей это казалось почти сверхъестественным. Через каждые два часа карета и эскорт останавливались у королевской почтовой станции.

– Эй! Поторопитесь! Служба короля! – гордо кричал Эрнодан де Гастаньяк.

Батистина надеялась, что ей удастся выйти и немного размять ноги. Но об этом не могло быть и речи! Прекрасно вымуштрованные конюхи выбегали навстречу и за несколько минут меняли почти загнанных лошадей на свежих, приплясывавших на месте от нетерпения.

На одной из станций Батистина кокетливо потянула за шнурок, опустила оконце и шаловливо пропела:

– Добрый день, господин де Гастаньяк!

– Мое почтение, мадемуазель! – ответил рейтар, снимая треуголку.

– Должно быть, вы мало спали сегодня ночью, а то и вовсе не спали, господин корнет, – лукаво улыбнулась девушка.

– Вы правы, мадемуазель, но это неважно: я имею счастье видеть вас, сударыня! И день мне сегодня показался летним, а все потому, что ваша красота сияет ярче солнца!

– Пожалуй, только ему одному сегодня жарко! А по мне, так такая же холодрыга, как и вчера! – проворчал Лафортюн, не имевший столь веских оснований, чтобы пребывать на седьмом небе, как его командир.

– Довольно, корнет! Займитесь выполнением своих обязанностей! – зло оборвал юношу герцог де Ришелье, со стуком захлопывая оконце.

– О, пожалуйста, не браните господина де Гастаньяка, ваша светлость, он – мой друг! – запротестовала Батистина.

Луи-Арман де Виньеро дю Плесси, герцог де Ришелье, даже не соблаговолил ответить девушке. Батистина искоса взглянула на надутое спесью лицо и едва удержалась от смеха. Казалось, герцога неумолимо клонило ко сну. Он зевал, постоянно поправлял сползающий парик, клевал носом. В конце концов он достал лакированный, инкрустированный перламутром ларец и вытащил оттуда графинчик и два серебряных золоченых стаканчика.

– Клянусь костями моих благородных предков, я очень устал! Не хотите ли глоточек ратафии[2]2
  Ратафия – ликер, вошедший в моду в эпоху Людовика XV.


[Закрыть], мадемуазель?

Батистина не осмелилась признаться, что никогда не пила ничего подобного, а спросить, что это такое, постеснялась. Она решила согласиться и таким образом завоевать расположение герцога, у которого, похоже, был несносный характер.

– Охотно, ваша светлость! – воскликнула она, смачивая губку кончиком языка, как маленькая кошечка, желающая полакомиться чем-нибудь вкусненьким.

– Хм… хм… эта ратафия действительно лучшая из тех, что мне доводилось пить! – самоуверенно заявила она, отмечая про себя, что «это» было слишком приторно, пряно и противно.

Герцог внезапно посмотрел на нее с восхищением:

– Не правда ли, мадемуазель, эта ратафия способна воскресить и мертвого? Один из моих кузенов присылает мне ее из колоний, когда эти наглые проклятые английские разбойники соизволяют пропустить наши корабли.

– Ах вот как? – изобразила глубочайший интерес Батистина, в глубине души насмехаясь и над напитком, и над англичанами.

– Клянусь честью! О, прошу вас, мадемуазель де Вильнев, давайте станем друзьями! Подумайте, ведь я прибыл за вами в такую рань, не спал ночь. Мы можем очень помочь друг другу, дитя мое, вы понимаете? – сказал герцог, тихонько поглаживая плечико, покрытое тонкой бархатной накидкой. Девушка вздрогнула и инстинктивно отстранилась, подавшись поближе к дверце и не ответив на прямое предложение герцога.

– Ведь это уже Компьень, сударь? Я вижу солдат на маневрах!

– Так и есть, мадемуазель, – промолвил герцог, опуская руку, и сжимая девичье колено.

Возмущенная Батистина часто замахала веером.

– Какая тесная и неудобная карета! Похоже, вам не хватает места, ваша светлость! – бросила девушка со всей смелостью неопытной семнадцатилетней простушки.

«Забавно и странно, – подумала она про себя, удивляясь своей реакции, – мне было бы приятно, если бы это сделали Жеодар или Эрнодан. Так почему же мне не нравится, что этот…»

Никто и никогда еще не осмеливался так вести себя с герцогом. Он побледнел от бешенства и поспешно отодвинулся в угол, посматривая на Батистину со смешанным чувством тревоги, любопытства и восхищения.

«Надо, пожалуй, остерегаться этой маленькой бестии! Если наш «жеребец» действительно влюбится в нее, он станет игрушкой в ее руках. Королевская любовница должна быть моей креатурой. Почему эта маленькая нахалка меня даже не поблагодарила? Она должна была пасть передо мной на колени… или упасть в мои объятия… А почему бы нет? Было бы только справедливо – должен же я попробовать «овес», который жрет наш «жеребец»!» – прикидывал в уме герцог.

– Ведь это личный полк его величества? – поинтересовалась Батистина, с увлечением рассматривая войска и даже не подозревая о том, какие мысли бродят в голове герцога.

– Да, на королевском полигоне полк под предлогом обучения военным действиям его высочества дофина развлекает весь двор, – сказал герцог, задергивая с помощью тонкого шнура занавески на окнах.

– Но я хотела бы посмотреть, ваша светлость, – запротестовала обозленная Батистина.

– У меня есть точные указания на сей счет, мадемуазель. Вас никто не должен видеть. Мы должны были ехать всю дорогу с плотно завешенными шторами и не разговаривать. Но вы такая болтушка… – резко ответил герцог, явно чем-то раздраженный.

Батистина безо всякой приязни взглянула на своего спутника и нашла, что он уродлив, несправедлив, лжив и злобен. Она обиженно надула губки и откинулась на подушки.

Колеса застучали по булыжной мостовой, и карета остановилась. Дверца тотчас же отворилась. Эрнодан де Гастаньяк быстро откинул ступеньку и подал руку Батистине. Она одарила его ослепительной улыбкой, откровенно радуясь тому, что видит это дружеское милое лицо вместо надутой физиономии герцога.

– Я всю дорогу думал о вас… Когда я смогу вас вновь увидеть? – прошептал юный корнет, воспользовавшись тем, что в эту минуту герцог вылезал через другую дверцу из кареты и оставил свою подопечную без присмотра.

– Постарайтесь остаться один, тогда вы сможете сопровождать меня обратно… – прошептала Батистина, улыбаясь.

Эрнодан пожал ее ручку, давая знать, что все понял.

Батистина с любопытством огляделась. Они находились во внутреннем дворе какого-то здания, почти пустынном. По двору сновали лакеи в синих ливреях с золотыми галунами. Они делали вид, что не видят ни карсты, ни тех, кто вышел из нее. Батистина нахмурила брови. Она не была готова к столь тайному визиту. Не так представляла она себе первое посещение королевского дворца и представление ко двору. А сейчас все очень смахивало на то, что она здесь не гостья, а пленница. Девушка подняла голову и посмотрела вверх. Трубы дворца возносились в небеса и, казалось, играли с облаками в прятки. У Батистины закружилась голова.