Текст книги "Флорис. «Красавица из Луизианы»"
Автор книги: Жаклин Монсиньи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)
– А когда мы доберемся до Нового Орлеана, капитан Робино? – спросил господин Вейль, возя ложкой в миске с овсянкой.
– Ха-ха-ха! Не нашелся еще такой пассажир, который не задал бы мне этот вопрос через сутки после отплытия! Путь наш неизменен, господин хирург. Мы пересечем Бискайский залив и выйдем в Атлантический океан. Наш караван обогнет Канарские острова с запада, и здесь нас увлекут к северо-востоку пассаты. Они и приведут наш корабль к Форт-Роялю, где мы совершим непродолжительную остановку, чтобы пополнить запасы пресной воды и продовольствия. Оттуда мы направимся в Мексиканский залив, пересечем его и войдем в устье Миссисипи, а там уже рукой подать до Нового Орлеана. На все у нас уйдет около трех месяцев. Вот я и ответил на ваш вопрос, – улыбнулся Робино.
Батистина не смогла подавить зевоту. Ей стало совсем дурно. Сейчас ей было совершенно безразлично, где они находятся и куда проляжет их путь. Ее желудок судорожно и болезненно сжимался, он отказывался принимать пищу.
– В столь дивной компании путешествие покажется нам коротким! – сладко пропел шевалье д’Обинье, бросая томные нежные взгляды на Легалика.
Батистина сначала подумала, что ей просто показалось. Но нет, все так и было. Она задохнулась от возмущения и встала, чтобы выйти. Все мужчины разом вскочили и низко поклонились. Легалик, испросив взглядом разрешения у капитана, последовал за девушкой вместе с порядком подкрепившимся Жоржем-Альбером.
– Вот здесь под нами находится пороховой погреб и оружейный склад – мушкеты, пики и алебарды. Не хотите ли взглянуть, мадемуазель?
– Хм… чуть погодя, господин Легалик, сейчас я бы предпочла подняться наверх, на свежий воздух… – пролепетала тяжело дышавшая Батистина.
Они поднялись на палубу. Волны мерно покачивали «Красавицу» и находившиеся поблизости суда. Батистина ощущала, как палуба у нее под ногами то уходила вниз, то взмывала вверх. Она не осмелилась ни о чем спросить Легалика, заметив, что матросы преспокойно занимались своими делами, не придавая никакого значения тому, что все вокруг качалось и танцевало на волнах. Батистина была храброй девушкой. Сделав вид, что ничего не случилось, она, как ни в чем не бывало, продолжила осмотр корабля, положив грациозно свою ручку на обшлаг рукава помощника капитана. Матросы мыли палубу. Она осторожно приподняла кончиками пальцев юбку. Каждое движение давалось ей теперь с трудом. Ноги дрожали и не слушались, руки налились свинцом, в висках стучало… Ее подташнивало…
Матросы вежливо приветствовали Батистину. Они стаскивали свои остроконечные колпаки, обнажая головы с длинными волосами, стянутыми на затылке в «конский хвост». Эти парни, уроженцы Бреста, Пемполя и Лорьяна, были симпатичны, добродушны и просты, как многие, кто вырос у моря. Батистина обратила внимание, что на них были только грубые рубахи, завязывавшиеся у горла, и короткие штаны до колен, оставлявшие открытыми волосатые мускулистые ноги. Батистина немного смущалась при виде полуголых мужских тел, она была иначе воспитана и не привыкла к подобным зрелищам. Несколько старших матросов были в коротких, открытых на груди кафтанах, подвязанных шерстяными полосатыми поясами; на ногах у них были деревянные башмаки, набитые соломой, что свидетельствовало об их более высоком общественном положении.
Раньше Батистина считала, что матросы трудятся на корабле от зари до зари, как пчелы в улье, но сейчас она заметила, что многие просто бездельничают. Она поделилась своими сомнениями с провожатым. Тот чуть снисходительно усмехнулся:
– В самом деле, мадемуазель, как только паруса поставлены, нашим матросам ничего не остается делать, как умирать со скуки. И у нас возникают большие проблемы с тем, как и чем их занять.
Легалик продолжал показывать Батистине бизань-мачту, шлюпки и кордегардию, где солдаты азартно играли в кости.
– Но разве не надвигается шторм? – робко спросила Батистина.
Легалик расхохотался. Потерявшая дар речи, обиженная Батистина гордо вскинула голову и обожгла нахала взглядом.
– Шторм! Ха-ха-ха! Ах, простите, ради Бога, мадемуазель! Да нет же, нам сейчас не грозит никакой шторм! В наши паруса дует очень приятный ветерок, и он несет нас вперед, вот и все! Черт побери, мадемуазель, шторм в Атлантике – это когда волны высотой с замок подбрасывают корабль, как щепку, а затем швыряют его в пропасть… И ты каждую минуту думаешь, что пришел твой смертный час и ты вот-вот попадешь прямо в ад… О, я вовсе не хочу вас пугать! Ничего подобного с нами не случится! Сейчас не то время года…
Батистина задрожала. Ей внезапно стало очень холодно, хотя солнце сияло в небе так же ярко, как и час назад.
– Держи вора! Держи! Хватай! Разбойник! Грабитель! Негодяй! Славное винцо нашего капитана! – раздались вопли на полуюте.
Растерянная Батистина увидела, как из камбуза выскочил корабельный кок, размахивая ножом. Он преследовал Жоржа-Альбера, который, по своей дурной привычке, только что стянул приглянувшуюся ему бутылку вина.
Батистина принялась бранить своего дружка-приятеля за отвратительный поступок и уговаривала его вернуть приобретенное неправедным путем лакомство. Матросы пришли в восторг от неожиданной забавы. Они всячески подбадривали воришку и стыдили повара за жадность. Недовольно ворча, кок удалился в свое царство котлов и поварешек, а Жорж-Альбер скрылся от людских глаз, чтобы на свободе насладиться добычей.
Батистина едва переставляла ноги рядом с неутомимым Легаликом, который продолжал объяснять ей предназначение мачт, рей и парусов. Она с трудом подняла голову. На небе появились легкие белые облачка. Сидевшие около бушприта матросы рассказывали друг другу какие-то занимательные истории. Легалик, гордый тем, что может продемонстрировать свою власть Батистине, сурово прикрикнул на них и отослал всех в разные стороны с поручениями. Но усилия помощника капитана пропали даром: Батистина была не в состоянии восхищаться чем бы то ни было. Легалик же, не придавший значения восковой бледности девушки, потащил ее на нижнюю палубу, где находились батареи и где около десятка матросов драили до блеска пушки.
Неожиданно Батистина остановилась. Ей показалось, что откуда-то доносились стоны. Девушка вопросительно взглянула на Легалика, но тот, похоже, ничего не слышал или сделал вид, что не слышит. Увлеченный ролью гида, он без умолку расписывал достоинства корабля. Легалик и едва державшаяся на ногах Батистина посетили трюм, пороховой погреб, склад парусов, матросский кубрик. Везде пахло дегтем и потом. Девушка поднималась и спускалась по бесконечным трапам, пролезала через узкие люки, а Легалик суетился вокруг, подхватывал и поддерживал ее, помогал подняться или опуститься, Огромные ладони моряка сжимали узкую талию гораздо крепче, чем того требовали обстоятельства, и частенько касались нежных грудей.
Батистине не хватало воздуха. Они все глубже влезали в чрево «Красавицы», и ей становилось все труднее дышать. В конце концов Батистина почти упала на пушку второй батареи.
– Подонки! Мерзавцы! Гады! Вам-таки отрежут кое-что!
На сей раз Батистина была твердо уверена, что не ослышалась. Где-то внизу кто-то отчаянно колотил по перегородке, ревел, рычал и визжал от ярости. Ошибиться было невозможно: то были женские голоса. Легалик, крайне смущенный пронзительным взглядом Батистины, бросился вперед и что-то быстро зашептал часовым.
– Но, сударь… Что означают эти крики? – проговорила Батистина.
– О, не пугайтесь, мадемуазель. У нас на борту имеется очень неприятный груз… Заключенные из тюрем… женщины, осужденные за самые разные преступления… Все отпетые негодяйки… Но не бойтесь, мадемуазель, я отдал распоряжение, и ни одна из этих мерзавок, заклейменных цветком лилии, не выйдет из этого отсека. Их вид может оскорбить столь высокопоставленную особу, как вы, – сказал Легалик, отваживаясь поцеловать руку Батистины.
Шум и вопли усилились. Батистине показалось, что она слышит свист кнута. Жорж-Альбер, последовавший за солдатами, закатил глаза, заверещал и запрыгал на месте. Похоже, он был чем-то взволнован и хотел привлечь к себе внимание Батистины, но та решительно отстранила своего приятеля.
– Господин Легалик, я… Нахожу это постыдным… – начала было говорить Батистина, но в эту минуту большая волна подхватила «Красавицу из Луизианы». Она медленно, ужасно медленно, приподняла и опустила нос корабля. Слова протеста замерли на губах девушки, нос у нее заострился, лицо посерело, на губах появилась чуть глуповатая улыбка… Затем она, как ватная, уткнулась носом моряку прямо в грудь. Жорж-Альбер испуганно заголосил. Легалик подхватил Батистину на руки и понес драгоценную ношу на полуют.
27
Чьи-то удивительно нежные и добрые руки заботились о Батистине. Они смачивали ей лоб винным уксусом при помощи губочки. Девушке очень нравилось прикосновение этих пальцев – единственное, что связывало ее с внешним миром. Эти незнакомые руки пытались заставить ее проглотить хотя бы ложку крепкого бульона или глоток вина, но она наотрез отказывалась ото всего. Запах любой пищи вызывал у Батистины сильнейший приступ тошноты. Она пребывала в каком-то странном состоянии: ничего не понимала, а только ощущала, как ее сжигает какой-то внутренний жар. Ей то хотелось умереть, то плакать, то пить… Она лежала без движения на узенькой корабельной койке и не имела ни малейшего представления о том, день сейчас или ночь. У нее даже не было сил открыть глаза. Батистину окутывал какой-то плотный, горячий туман. Она смутно вспоминала, что заботливые руки сняли с нее всю одежду и растирали тело какой-то приятной прохладной жидкостью. Быть может, именно благодаря этим растираниям она и была еще жива. Ей нравилось ощущать прикосновение этих рук, она что-то лепетала в бреду и тотчас же забывалась в тяжелом, горячечном сне. Иногда она подолгу бредила. Ей казалось, что она вновь в Версале, вместе с королем, и она упрямо отказывается попробовать знаменитый королевский суп… Иногда Батистине грезилось, что Флорис запер ее в комнате в Мортфонтене. Девушка громко вскрикивала, плакала, обзывала нехорошими словами своих обидчиков, пыталась кусать прикасавшиеся к ней руки, пребывая в твердой уверенности, что они принадлежат самому ненавистному существу на свете. В бреду и во сне ее постоянно преследовал взгляд зеленых глаз. Батистине хотелось бежать на край света, исчезнуть, скрыться навсегда от взгляда этих глаз…
– Фаворитка… Людовик… Флорис… Флорис, ну почему… Никогда… Никогда… заставить его страдать… отомстить за нанесенное оскорбление… за все, что он со мной сделал…
Обрывки фраз вырывались из пересохшего горла девушки. Ее измученное тело выгибалось дугой, ища облегчения у благотворно действовавших на него рук. Какой-то неведомый благодетель пристраивал ломтик лимона на воспаленные губы Батистины, и это гасило мучительную жажду. Невидимый ангел-хранитель бережно переворачивал ее с боку на бок, прикладывал к вискам компрессы из трав, приносившие успокоение. Батистина засыпала вся в поту, с влажными, сбившимися на затылке волосами, по телу ее пробегала волнами нервная дрожь, а в голове по-прежнему звучал дьявольски-быстрый перестук копыт.
«Я хочу есть… Я хочу есть… Я хочу есть!» – вертелась в мозгу у Батистины навязчивая мысль.
Девушка с трудом разлепила веки, открыла глаза. Должно быть, была глубокая ночь – на столике горел розоватым светом ночничок. Сквозь окошко в каюту лился лунный свет. Батистина по привычке потянулась всем телом. Она чувствовала себя гораздо лучше, почти хорошо, только вот по всему телу разливалась то ли усталость, то ли истома. Она с удивлением обнаружила, что лежит под одеялом совершенно голая, и тотчас же вспомнила, что была тяжело больна.
– Жорж-Альбер… Жорж-Альбер! – окликнула приятеля Батистина, но в ответ раздался лишь громкий храп. Жорж-Альбер спал сном праведника на подушках, бережно сжимая в лапках бутылку «Малаги». Похоже, малыш страдал той же болезнью, что и его хозяйка, и нашел весьма полезное лекарство.
Батистина хорошо знала своего приятеля. Разбудить его в таком состоянии было невозможно. Она откинула простыню, решив встать, но тут же стремительно юркнула обратно – дверь приоткрылась.
– А, вот и славно! Я так и знал, что вам полегчает, мадемуазель. Наступил полный штиль. Я вам тут кое-что приготовил. Как вы себя чувствуете? – прошептал Легалик.
– Гораздо лучше, сударь. Я полагаю, что уже совсем здорова. А что со мной было? Что случилось? – спросила Батистина и стыдливо потянула вверх простыню, чтобы прикрыть полуобнаженную грудь.
Легалик, увидев ее жест, только усмехнулся.
«Какие же дерзкие эти моряки! Они думают, что им все позволено! И этот тоже, видно, считает так, раз я нахожусь на его жалкой посудине!» – с возмущением подумала Батистина, но тут же ей пришла в голову мысль, что она несправедлива к Легалику, но она не подала и виду, а продолжала смотреть на помощника капитана с оттенком превосходства и даже чуть высокомерно. Молодой человек ни капельки не смутился и поставил ей на колени поднос с едой. Батистине показалось, что руки моряка задержались на одеяле несколько дольше, чем положено.
– Не пугайтесь, мадемуазель. У вас просто был небольшой приступ морской болезни, которую мы называем «корабельной лихорадкой». Такое случается почти с каждым, кто не привык к качке. Но вы быстро преодолеете болезнь, мадемуазель. И не стыдитесь того, что с вами произошло, вы ведь, наверное, знаете: знаменитый Цицерон предпочел поскорее предстать перед палачом, чем долее сносить морскую болезнь!
«Господи! Он, кроме всего прочего, еще и претенциозен!» – подумала Батистина, искоса посматривая на Легалика, – она и слыхом не слыхивала про какого-то там Цицерона. Она почти с ненавистью посмотрела на помощника капитана и уже собиралась сказать ему какую-нибудь дерзость, а то и просто выставить из каюты, но тут ее носика достиг восхитительный запах. Батистина, сохраняя достоинство, отвернулась, украдкой сунула кончик пальца в чашку с бульоном и осторожно лизнула. Да, бульон был просто великолепен! Тогда она решила попробовать все, что принес Легалик, и принялась уписывать за обе щеки, совершенно не заботясь о том, какое впечатление ее обжорство произведет на гостя. – Присутствие Легалика так мало волновало ее, что она даже не предложила ему сесть.
Легалик, похоже, нисколько не был смущен подобным нелюбезным приемом. Он стоял рядом с Батистиной, скрестив руки на груди, большой, крепкий, надежный, улыбчивый.
– Я положил вам хороший кусочек соленой говядины с оливками, парочку гранатов и налил немного мальвазии Выпейте-ка несколько глотков, это пойдет вам на пользу! – посоветовал он, не трогаясь с места и с удовольствием гладя, как Батистина облизывает пальчики Если бы Жорж-Альбер был в состоянии услышать слова помощника, он бы зааплодировал столь мудрому совету.
– Я долго была больна, сударь? – промычала Батистина с набитым ртом.
– Три дня и три ночи, мадемуазель!
– Вот как! А который сейчас час?
– Недавно пробило полночь, мадемуазель. Ветер стих, и наш караван почти не движется. И я подумал, что вам полегчает.
Батистина даже не соизволила улыбнуться в ответ.
– Несомненно, я обязана господину Вейлю, нашему многоуважаемому хирургу, тем, что за мной так заботливо ухаживали? – как бы между прочим спросила девушка, поглощая аппетитный кусок говядины.
– Нет, мадемуазель. Господин Вейль, господин д’Обинье и ваш обожаемый Жорж-Альбер находились в еще более плачевном состоянии, чем вы, на борту нет горничной, и ваш покорный слуга имел честь заботиться о вас все это время, – поклонился Легалик.
У Батистины от изумления отвисла челюсть. Ее поразили две совершенно очевидные вещи: этот бретонец раздел ее донага, а те самые опытные и нежные руки, которые дарили ей облегчение, оказались его руками! Теперь он знает все ее тело! Быть может, он даже воспользовался ее положением? Легалик стойко выдержал подозрительный взгляд Батистины.
– Ну уж это слишком! Кому же доверять, спрашивается! – воскликнула девушка, решив продемонстрировать свое возмущение.
– Ах, мадемуазель! Моряк в плавании почти никогда не ощущает себя настоящим мужчиной! Даже если его взору и открывается самый чудесный вид в мире! Он должен дождаться возвращения на берег и в порту вновь стать полноценным человеком, со всеми страстями, свойственными его полу! – насмешливо бросил Легалик, поворачиваясь спиной к Батистине и явно собираясь покинуть каюту.
Батистина понимала: ей следовало бы рассердиться в ответ на столь явную наглость, но ей были свойственны резкие перемены настроения. Она посмотрела на широченные плечи и мощный затылок Легалика. В каюте колокольчиком зазвенел девичий смех. Жорж-Альбер заворочался на подушке и недовольно заворчал.
– Тише! Умоляю вас, тише, мадемуазель! Два других пассажира спят в соседней каюте! – прошептал Легалик, поднося палец к губам.
Он сделал шаг назад, не зная, как вести себя с Батистиной. Поведение этой юной кокетки привело в замешательство бравого моряка. А наша героиня была в восторге, видя его смущение.
«Он так похож на Жеодара, в особенности когда его начинаешь отчитывать!» – подумала Батистина, пристально следя за тем, как постепенно багровеет симпатичная квадратная физиономия Легалика.
– Боже мой! Это ужасно! Я совсем о нем забыла! – воскликнула она, хватаясь за щеки.
– Вам опять стало плохо, мадемуазель? – встревоженно спросил Легалик и приблизился к девушке, чтобы принять у нее с колен поднос с остатками пищи.
Батистина с вытаращенными от ужаса глазами принялась причитать.
– Как я могла! Это так дурно с моей стороны! Забыть о бедняге Жеодаре! А ведь он, наверное, до сих пор ждет меня! – вздыхала она, искренне опечаленная своим поступком, казавшимся ей верхом неприличия и неблагодарности. Она судорожно сжимала в кулачке край простыни. Легалик огорченно покачал головой – он подумал, что проклятая лихорадка опять одолевает девушку. А та все никак не могла взять и толк, почему она, гонимая желанием поскорее скрыться от короля и Флориса, даже не подумала искать убежища у жениха, который мог бы оказать ей помощь и спасти ее.
Легалик положил руку Батистине на лоб – вопреки всем опасениям, лоб был холодный. Легалик пощупал у девушки пульс, и сердце ее зачастило при прикосновении мужской руки…
Батистине вдруг неодолимо захотелось, чтобы руки, нежившие ее во время болезни, любовно коснулись ее тела сейчас. Молодой помощник капитана задул свечу в ночничке, чтобы юная путешественница могла наконец уснуть, но та вдруг схватила внушавшую ей доверие руку и прижала к груди. Батистина загадочно улыбалась в ночи. Она была твердо уверена, что сможет отомстить за себя единственно доступным слабому полу способом! Будучи еще совершенно неопытной, Батистина внезапно осознала, что именно отдаваясь другим мужчинам, она и сможет отомстить ненавистному Флорису! Она издала звонкий, хрустальный смешок, перешедший в тихий стон.
– Ах, я так плохо себя чувствую! Господин Легалик, останьтесь еще ненадолго! – вздыхала и охала маленькая притворщица. Она откровенно забавлялась и ломала комедию, как многоопытная интриганка. Она смотрела сквозь опущенные ресницы на силуэт Легалика, вырисовывавшийся на фоне окна, через которое в каюту потоком лился лунный свет. Вдруг Батистина задрожала с головы до пят: уже знакомый ей жар разгорался во всем ее теле. Разумеется, Легалик был сделан не из камня и не из дерева, чтобы спокойно созерцать столь соблазнительное зрелище, какое представляла собой эта дразнившая его девчонка. Он склонился над Батистиной, а затем робко и нерешительно присел на краешек постели. Кокетка с восторгом отмстила про себя, что дыхание у него участилось и сделалось прерывистым.
– Вам опять стало хуже, мадемуазель? Вы очень страдаете? – неуверенно произнес он.
– О да! Ужасно! – прошептала Батистина, подумав, уж не перестаралась ли она, так как Легалик схватил с ночного столика компресс из трав и приложил ей ко лбу.
Словно невзначай, маленькая бестия откинула простыню и одеяло, сделав вид, что умирает от жары, и обнажила розовую грудь с острым соском. Она решила во что бы то ни стало заставить Легалика забыть роль сиделки, из которой он никак не мог выйти из-за сильнейшего чувства долга. Батистина очень хотела узнать, охватит ли ее то же самое ни с чем не сравнимое блаженство, которое она испытала в объятиях Флориса в ту единственную безумную ночь. Сможет ли другой мужчина доставить ей такое же наслаждение? Она подумала, что только тогда, когда испытает это чувство вновь, воспоминание о Флорисе перестанет причинять ей боль, а ненависть утихнет Подчиняясь неосознанному порыву, Батистина хотела сжечь в своем сердце все дотла.
Легалик робко провел ладонью по затылку и плечам девушки. Его ласковые пальцы скользнули вдоль спины, легко коснулись груди… Казалось, он заколебался и не осмеливался на большее. Такое поведение не понравилось Батистине.
– Дорогой… Дорогой господин Легалик… Мне так стыдно, что я лежала перед вами обнаженная, когда была без сознания… Какой ужас! Боже мой! Что вы подумаете обо мне! – прошептала юная соблазнительница, решившая довести моряка до белого каления.
И она добилась своего! Пыл, с коим Легалик набросился на нее, забыв про роль лекаря, поразил Батистину. Бывшая секунду назад нежной, робкой и нерешительной, рука его стремительно скомкала и сорвала с нее простыню. Он рухнул прямо на Батистину и придавил ее своим телом. Пуговицы и позументы мундира впились в девичью грудь, но Батистине это понравилось.
– Я сгораю от желания с того самого момента, когда впервые увидел вас в Бордо! Я мучительно хочу вас! Я болен, я одержим вами! Видеть вашу несравненную наготу было для меня истинной пыткой все эти три дня и три ночи! Но, клянусь, я не воспользовался вашей слабостью! – рычал Легалик.
Теперь он, видимо, решил наверстать упущенное. Его рука скользила по ногам Батистины раздвигала их, ласкала… Тело девушки трепетало в ожидании наслаждения. Ей нравились любовные утехи, и в эту ночь она не торопясь изучала себя и любовника, обдумывая и оценивая каждое движение. Она оставалась спокойной, сохраняла трезвость и ясность ума, была внимательна и демонстрировала блестящие способности к обучению. Как прилежная ученица, она подчинялась всем желаниям мужчины.
Легалик был опытным, внимательным и веселым любовником. У него были полные, нежные и теплые губы. Он взасос целовал Батистину, не отрывался от ее рта, посмеивался и покусывал ей губы, ушки и грудь. Батистина вспомнила вкус соленого поцелуя на юте. Она вся напряглась и подалась навстречу партнеру, ни на минуту не переставая ласкать его трепещущее от желания тело, расстегивала пуговицы, раздвигала рубашку… Она уткнулась носом в волосатую мужскую грудь. Легалик тоже зарылся лицом в золотистую копну волос и вдыхал пьянящий запах Батистины. Вдруг он вскочил и принялся торопливо срывать с себя одежду. Тело Батистины призывало его. Он неистово, почти грубо овладел ею. К своему великому удивлению, Батистина не почувствовала боли, а только испытала удовольствие. Легалик шептал Батистине на ухо страстные слова любви, она отвечала ему тем же. Он заглушал поцелуями стоны, которые могли бы перебудить всю команду.
На рассвете Батистина проснулась в каюте одна. Измятые простыни и разбросанные по полу любовным ураганом подушки напомнили ей о ночном приключении. Батистина потянулась всем телом, по своему обыкновению. В глубине души она сознавала, что обожает заниматься любовью, но один маленький пустячок заставил ее задуматься: конечно, она получила большое удовольствие этой ночью, но и только Ничего похожего на то сказочное блаженство, которое она испытала в объятиях Флориса! Даже сравнивать нечего!
– Должно быть, это все потому, что тогда была гроза! – сделала вывод Батистина. Она пожала плечами и подумала, что наилучшим выходом из положения было бы продолжить опыты при малейшей возможности, причем как можно чаще. Она разбудила Жоржа-Альбера, который не без труда вышел из оцепенения. Батистина оделась и отправилась в кают-компанию.
Жизнь вновь закипела на борту корабля. Все пассажиры, немного бледные и смущенные, встретились за столом. Легкий ветерок опять раздувал паруса, но не причинял никому неприятностей. Мужчины долго шутили по поводу того, что им пришлось «выбросить за борт лисицу», что на изысканном языке означало нас выворачивало наизнанку… Батистина была весела, как птичка. Неожиданно она заметила, что господин д’Обинье смотрит на нее с нескрываемым презрением и досадой. Она не придала этому никакого значения.
Караван прошел вдоль берегов Испании и повернул в открытое море. Корабли постепенно приближались к тем широтам, где дуют пассаты. Для Батистины настали чудесные дни, наполненные приятными неожиданностями. Они с Легаликом вели бесконечную возбуждающе-любовную игру.
– Не желаете ли взглянуть в подзорную трубу? Вот там резвится стая дельфинов, – церемонно предложил Легалик.
– С удовольствием, сударь. О, какие забавные! И милые! Они, кажется, следуют за кораблем! – со смехом воскликнула Батистина.
– Именно так, мадемуазель. У вас очень острое зрение, – утвердительно закивал головой помощник капитана и отвернулся, чтобы отдать какой-то приказ расположившимся на юте матросам.
Батистина и Легалик вели себя на людях сдержанно, почти холодно, но это заставляло их хмелеть от любовных ласк еще сильнее. Батистина отсыпалась днем и бодрствовала ночью. Она только розовела и расцветала, как цветок, от такого образа жизни, но дела бедняги Легалика обстояли не так блестяще: он бледнел и худел на глазах, не смыкая глаз ни днем, ни ночью. При свете луны помощник капитана проскальзывал в каюту Батистины, едва заканчивал вахту. Как опытный соблазнитель юных девушек, умеющий обмануть бдительную дуэнью, он усыплял Жоржа-Альбера при помощи малаги, добытой из личных запасов капитана Робино. Не без беспокойства и угрызений совести смотрел Легалик на то, как неумолимо пустеет заметная бочечка с драгоценным напитком, но любовь была превыше всего.
Между Батистиной и Легаликом установились странные отношения. Любовники почти ничего не знали друг о друге. Они боялись произвести шум и разбудить пассажиров и молча предавались любви. Их связывала только слепая страсть, жажда обладания друг другом. Батистине все больше и больше нравились их молчаливые объятия. Жизнь на борту корабля приводила ее в неописуемый восторг. Если она изредка и вспоминала Флориса с острой тоской, то тут же гнала из памяти это воспоминание, неистово, с какой-то звериной ненасытностью отдаваясь Легалику. Иногда моряк шептал ей слова любви или как безумец повторял ее имя:
– Батистина… Батистина… Моя красавица… Красавица из Луизианы… Это вы, моя дорогая! Вы – истинная красавица!
А Батистина в ответ лишь без устали предлагала свое чудесное атласное тело, выставляя его напоказ с бесстыдством и жаром молодой лани.
Днем на палубе Легалик вел себя с Батистиной столь почтительно и холодно, что она забывала о том, что он – ее любовник, но когда опускалась ночь, она начинала дрожать от нетерпения и желания в предчувствии волшебных минут.
На борту не было никаких особых развлечений, да и разнообразия блюд за столом в кают-компании не наблюдалось. Изредка Батистина и Жорж-Альбер с любопытством следили за увлекательной охотой на «морского дьявола», именуемого также скатом. Юная путешественница и другие пассажиры с восхищением взирали на то, как матрос по прозвищу Болты-Гайки ловко втыкал острогу в тело чудовища. Иногда капитан Робино или Легалик метким выстрелом сбивали чайку и принимали поздравления. Если птица падала в море, за ней посылали шлюпку, и нужно было доплыть быстрее, чем морская пучина поглотит добычу. Это зрелище развлекало и команду, и пассажиров. Батистина звонко смеялась, заключала пари с господином Вейлем и капитаном Робино, глядя на то, как матросы яростно налегают на весла.
Однажды она заметила, что шевалье д’Обинье выказывает дружеские чувства к юнге по прозвищу Луизон – веселое, безусое, почти девичье лицо его постоянно мелькало на палубе. Гонтран д’Обинье не упускал случая приласкать парнишку, угостить его сладостями или еще чем-нибудь вкусным.
– Должна признать, я дурно думала о шевалье… Но он гораздо лучше, чем показался мне с первого взгляда… – шепнула однажды на ушко своему любимцу-сладкоежке Батистина – ее замучила совесть из-за того, что она была так несправедлива к шевалье. Жорж-Альбер, однако, только осклабился и зло залопотал, предупреждая хозяйку об опасности и будто прося ее не впадать из одной крайности в другую, но она не обратила внимания на ворчание приятеля.
Ветер снова стих. Стояла удушающая жара. Все начали умирать со скуки.
– И когда только мы доберемся до того места, где дуют знаменитые пассаты? – вздыхала Батистина.
Корабли неподвижно застыли неподалеку от африканских берегов. Паруса беспомощно повисли. Капитаны кораблей переговаривались между собой сигнальными флажками.
На море известия и слухи распространяются быстро. Так произошло и сейчас: весть о том, что на борту «Красавицы из Луизианы» путешествует таинственная прекрасная юная особа, скорее всего, под вымышленным именем, мгновенно распространилась по всему каравану.
Батистину и Жоржа-Альбера пригласили отобедать в компании офицеров на борту «Медеи», на следующий день последовало приглашение посетить «Дромадер». За ней прислали большую шлюпку. Матросы опустили Батистину вниз на толстой доске, она была закреплена канатами и напоминала качели. Батистина совершенно не боялась, а, наоборот, веселилась от души и проявляла неуемное любопытство, чем окончательно сразила матросов и привела их в неописуемый восторг. Молодые офицеры, с которыми она свела знакомство на военных кораблях, наперебой ухаживали за ней, очарованные ее неземной красотой и придворными манерами. Вечером она отплывала к Легалику, по коже у нее бежали мурашки от удовольствия, щеки пылали от восхищенных взглядов множества мужчин, глаза сияли. Рядом с ней в шлюпке похрапывал Жорж-Альбер, как всегда, съевший и выпивший лишнего.
Однажды она возвращалась на борт «Красавицы» на своих любимых качелях и случайно зацепилась подолом юбки за что-то в борту корабля. Какой-то матрос бросился ей на помощь и стал спускаться по канату, чтобы осторожно, не повредив, отцепить чудесное платье. И тут до слуха Батистины донеслись приглушенные крики:
– Пить… Пить… Пить! Сжальтесь! Здесь нечем дышать… О-о-о! Мне плохо! Умираю! Чудовища! Негодяи! Презренные псы! – неслись из трюма жуткие стоны и проклятия.
