Текст книги "Гиппократ"

Автор книги: Жак Жуана

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

«Мы имеем квадратный кусок дерева длиной в шесть или немного более локтей (2,70 м) и шириной в два локтя (90 см); пядь (около 22 см) достаточна для толщины… На каждом конце короткие, прочные, хорошо закрепленные опоры снабжаются воротом. В середине доски – этого достаточно, но ничто не мешает, чтобы это было по всей доске, – выдалбливаются длинные желобы числом пять или шесть на расстоянии друг от друга приблизительно в четыре пальца; достаточно, чтобы они были шириной в три пальца и глубиной в столько же. В середине доски делается квадратная выемка глубиной около трех пальцев; в эту выемку, когда она покажется подходящей, помещается деревянный брус, пригнанный к ней и закругленный сверху; его вставляют в случае, если посчитают нужным, между промежностью и головкой бедра. Этот деревянный брус, установленный прямо, препятствует телу поддаться силе тяги тех, кто его тянет за ноги; иногда этого деревянного бруса достаточно, чтобы заменить обратное вытяжение; иногда же, когда нижняя конечность натянута с одной и с другой стороны, этот деревянный брус, помещенный так, чтобы он свободно двигался, может воздействовать, как рычаг, на головку бедра и подтолкнуть его наружу. Именно для этого действия выдолблены желоба, чтобы деревянный рычаг, расположенный в желобе, который нужен, выполнил свою функцию рычага, упираясь в момент вытяжения или рядом с костными поверхностями, или в них самих, когда нужно вправлять вовнутрь или наружу; рычаг должен быть или круглым, или плоским; ибо один рычаг подходит для одной операции, а другой – для другой. Это действие рычага в сочетании с вытяжением удобно для вправления суставов нижних конечностей».

Этот аппарат позволяет добиться сильного и одновременно дозированного вытяжения и сочетать действие воротов и рычагов. Хирурги античности продолжали его использовать, внеся некоторые усовершенствования. Например, добавили ножки, что объясняет название «скамья», известное во времена Руфа Эфесского (I века н. э.). Такое тяжелое снаряжение должно было быть дорогостоящим. Автор «Суставов» рекомендует этот аппарат исключительно для врачей, работающих в больших городах. Правда, можно было поступить иначе, проводя втяжение и обратное вытяжение рычагом или человеческой силой.

Такой была декорация кабинета врача, внушительная своими инструментами и царящим там порядком и чистотой. Именно там должна была проводиться операция.

Безмолвные персонажи: помощники врача

Перед выходом на сцену врача, можно сказать, протагониста (так в Древней Греции называли актера, играющего главную роль), следует представить его помощников или ассистентов. Они дополняли спектакль на манер безмолвных персонажей греческого театра. Во время операции помощник, как и в наши дни в операционной, мог подавать врачу инструменты, будучи наготове и внимательно слушая распоряжения. Однако помощники существовали преимущественно для того, чтобы держать больного, которого тогда еще не умели усыплять.

«Помощники, окружающие больного, – сказано в «Рабочей комнате врача», – должны открыть оперируемую часть, как сочтет нужным хирург. Они держат остальную часть тела неподвижной, молча и внимательно прислушиваясь к приказам того, кто командует».

Итак, помощники – безмолвные персонажи. Они должны выполнять распоряжения врача подобно тому, как в театре бессловесная стража подчиняется приказаниям царя. Они играют определенную роль и добросовестно ее исполняют. Впрочем, эта роль меняется в зависимости от рода вмешательства. Не ограничиваясь тем, что держат больного и открывают оперируемую часть тела при таких операциях, как надрез или прижигание, они могут играть и более активную роль, производя вытяжение и обратное вытяжение, когда речь идет о вправлении вывиха сустава.

«В случае вывиха стопы, – говорит трактат «Переломы», – обычно достаточно двух человек, из которых один тянет с одной стороны, а другой с другой».

Помощники должны были иметь соответствующее телосложение. Вытяжение перелома ноги требовало, согласно тому же автору, «двух человек в полной силе». Тщедушный человек не справился бы.

Но сила еще не все. Более сложные вмешательства требовали от помощников подготовки и ловкости. Два отрывка из трактата «Суставы» настаивают на необходимости иметь хорошо подготовленных помощников. В этих случаях помощник не играет второстепенную роль, именно он производит вправление вывиха. Одна из этих операций проходила обязательно в рабочей комнате врача, так как больного с вывихом (вперед) тазобедренного сустава клали на скамью Гиппократа. Вот что должен делать помощник врача, когда производится вытяжения с помощью ворота:

«Нужно, чтобы человек с сильными руками и как можно лучше обученный, опираясь ладонью рядом с пахом и удерживая эту руку другой рукой, толкал вывихнутую кость вниз и одновременно к передней части колена».

Это двойное движение, состоящее из нажима вниз и вперед, чтобы поставить на место головку бедра, требует силы и сноровки. Другая операция касается того же типа вывиха. Но в ней не используется скамья Гиппократа. Это более эффектный метод, преимущество которого в том, что его можно было использовать внё рабочей комнаты врача. Больного подвешивают за ноги вниз головой на балке дома, пропустив под колени широкое и мягкое полотнище и привязав руки вдоль тела:

«Когда пострадавший подвешен, хорошо обученный и сильный человек должен просунуть, нажимая, руку до локтя между бедрами, затем положить ее между промежностью и головкой вывихнутой кости; затем присоединить другую руку к той, что прошла между бедрами и стоя, справа от подвешенного тела больного, быстро повиснуть в воздухе и оставаться как можно перпендикулярнее».

В этих отрывках одно и то же прилагательное служит определением помощника: он должен быть «хорошо обучен» (eupaideutos). Следовательно, некоторые помощники получали хорошее медицинское образование.

Тем не менее помощники остаются безымянными персонажами. Точное число их неизвестно (при хирургических операциях их было, как минимум, два, а может быть, и больше), как и социальное происхождение. Очень часто хирургические трактаты довольно неопределенно называют ассистента «некто», «человек», «другой». Собирательный термин для их обозначения «hyperetai» – термин первоначально флотский: «тот, кто гребет под началом». Но смысл его был расширен и обозначал вообще помощников, ассистентов, слугу, сопровождавшего тяжеловооруженного воина (гоплита) во время похода.

Кем были эти опытные помощники: рабами, прикрепленными к врачу, или свободными людьми на его службе? «Гиппократов сборник» по этому поводу молчит. Согласно «Законам» Платона, могло быть и то, и другое:

«Не правда ли, есть люди, которые являются врачами, а другие ассистентами врачей (hyperetai), но мы их, вероятно, тоже называем врачами?» – спрашивает афинянин. – «Непременно», – отвечает Клиний. – «Пусть эти последние являются свободными или рабами, – продолжает афинянин, – они приобретают знания в этом искусстве, следуя наставлениям учителя и наблюдая за его действиями».

Следовательно, ассистенты, называемые «hyperetai», как и у Гиппократа, могут быть рабами или свободными людьми. Прежде всего этих помощников не следует путать с учениками (mathetai).

Ученики в рабочей комнате врача

Ученики присутствовали в рабочей комнате врача в том же качестве, что и его сыновья. Они учились, наблюдая за учителем, или, следуя его примеру, тренировались в обращении с инструментами. «То, что происходило в рабочей комнате врача, почти полностью находилось в ведении учеников», – заявляет трактат «Врач». Автор перечисляет инструменты и заключает:

«Таковы инструменты, в обращении с которыми ученик должен быть натренирован».

На сцену выходит врач

Теперь выведем на сцену врача, того, кто действует (dron). Врач собирается оперировать больного. Прежде чем приступить к манипуляциям, врач должен произвести благоприятное впечатление на больного и на тех, кто его сопровождает.

Первейшим условием было, чтобы сам врач выглядел здоровым. Помните, как Сократ в шутку рассматривая свою кандидатуру на должность общественного врача, упоминал это первое условие. В трактате «Врач» сказано:

«Для врача должно быть правилом иметь хороший цвет лица и быть в теле сообразно своей природе, так как большинство людей считает, что те, тело которых в плохом состоянии, не смогут надлежащим образом лечить других».

Эта мысль должна быть очень распространенной во времена Гиппократа. Она уже была выражена в греческом театре. Хор в «Прометее» Эсхила при виде героя, прикованного к скале за то, что он похитил огонь Зевса, восклицает:

«Подобно плохому врачу, заболевшему в свою очередь, ты отчаиваешься и не можешь найти лекарства для себя самого, которые бы тебя исцелили».

Сравнение тем более жестокое, что Прометей называл себя изобретателем медицины. Таким образом, хороший врач не имеет права быть больным.

Более того, он должен предстать в глазах того, кого будет лечить, человеком серьезным и спокойным, без суровости, но и без чрезмерной веселости. С одной стороны, «суровость одинаково отталкивает как здоровых, так и больных», но с другой, тот «кто легко заражается смехом и предается чрезмерному веселью, считается чуждым приличиям». Именно чувство меры определяет Гиппократов идеал.

Безукоризненно отработанная манера поведения поддерживала престиж профессионала. Хороший врач добросовестно заучивал свою роль и заранее знал, что должен делать. Он не мог себе позволить растеряться в непредвиденных ситуациях. Это требовало хорошей памяти, практики и хладнокровия. Ничто не отдается на волю случая или импровизации.

Наставления, являющиеся, согласно «Клятве», частью медицинского образования, – не только морального свойства. Они до мельчайших деталей регламентируют позы и жесты того, кто оперирует. Процитируем отрывок из «Рабочей комнаты врача»:

«Надлежащее положение врача относительно его самого: сидя, его ступени вертикальны к коленям и на небольшом расстоянии одна от другой; колени немного выше паха и расставлены так, чтобы на них можно было положить локти или отвести их в сторону от бедер; одежда ни слишком свободная, ни слишком тесная, без складок, наброшенная равномерно на локти и плечи.

Положение врача относительно оперируемого места: соблюдать границы удаления и приближения, границы высокого и низкого, боковую границу от одной стороны к другой или медиану. Граница удаления и приближения – это когда локти спереди не выступают за колени, а сзади за бока; границы высокого и низкого – это когда предплечья не подняты выше груди; граница нижнего – это когда врач не изгибается ниже положения, при котором, если он опирается грудью в колени, его предплечья находились бы под прямым углом к плечу. То же правило для боковой границы. Что касается перемещений из стороны в сторону, они не должны заставить менять сидячее положение, но быть пропорциональными вращению, когда кладут тело на бок и часть тела, которую оперируют».

Здесь автор соперничает в точности с художником-со-здателем вазы. Сходство поразительное: сидящий врач, изображенный на вазе в профиль, держит в правильном положении колени, локти и правую руку; все части тела вписываются в пространство, рекомендуемое Гиппократовым автором. Но так как ваза старше Гиппократова текста, ясно, что Гиппократ не был начинателем, а продолжал установившуюся традицию. Двухмерное пространство вазы (в VI веке перспектива еще не изображалась художниками) в Гиппократовом тексте становится трехмерным, где учитываются также и боковые движения.

Гиппократов текст рисует вторую картину – врача, оперирующего стоя: в положении стоя врач должен производить осмотр, равномерно и твердо держась на обеих ногах; но когда он оперирует, он должен стоять только на одной ноге, противоположной оперирующей руке; другая нога поднята так, чтобы колено было на уровне паха, как в положении сидя; в остальном границы остаются прежними».

Сбалансированной устойчивости осматривающего врача противопоставлены большая гибкость врача оперирующего.

Руки артиста

На вазе из Лувра движение руки врача, готовящегося сделать надрез на руке больного, полно изящества. Текст предлагает превосходный комментарий этого движения и позволяет крупным планом представить всю руку с пальцами и даже ногтями:

«Ногти не должны ни закрывать, ни обнажать кончики пальцев. Что касается практики, то нужно упражняться то кончиком пальца, чаще всего указательного в отличие от большого, то всей ладонью с наклоном вперед, то двумя ладонями, находящимися одна против другой… Во время этих действий оперирующий должен упражняться то одной рукой, то другой и двумя сразу (так как они совершенно одинаковы), прицеливаясь правильно, сообразно, быстро, легко, изящно, свободно».

Нагромождение наречий в последней фразе подсказывает врачу различные аспекты операционного движения. Здесь есть точность и определенность: врач нацеливается, когда делает надрез или прижигание, и должен достичь цели. Есть также и ритм движения: быстрота обычно обязательна, но в некоторых случаях рекомендуется неторопливость. Наконец, есть эстетический критерий: нужно, чтобы на движение было приятно смотреть.

Рука артиста приобретает некоторую самостоятельность. Одновременно точная и элегантная, она действует как идеальный помощник врача. Ловкость рук является важной темой медицины. Трактат «Болезни» I посвящает ей подробный обзор:

«Ловкость руки в следующих случаях: когда надрезаешь или когда прижигаешь – не надрезать и не прижигать ни сухожилие, ни сосуд; и если прижигаешь больного с эмпиемой, нужно добраться до гноя; если надрезаешь, сделай так же. Что касается переломов, нужно вправлять их правильно; то, что в теле сошло со своего естественного места, нужно правильно поставить на естественное место; то, что положено, схватить сильно, и хватая, нажимать; то, что нужно, схватить осторожно и, хватая, не нажимать; когда накладываешь повязку, не делать кривым то, что является прямым, и не прижимать то, что не следует; когда пальпируешь, не вызывать чрезмерной боли. Вот в чем состоит ловкость рук».

Из медицинских манипуляций, при которых рука врача должна показать свою ловкость, отрывок повествует не только о надрезах и прижиганиях, но также о наложении повязок и вправлении переломов и вывихов. Наложение повязки дает повод для эффектной сцены. Что касается вправления вывихов и переломов, то оно напоминает большой спектакль.

Сцена перевязки

Наложение повязки в настоящее время является второстепенным лечебным действием. Древний врач придавал этому большое значение. Зрелищность этого действия не ускользнула от художников. На вазе из Лувра, изображающей рабочую комнату врача, больные носят повязки. Но для изображения выбрана операция кровопускания, а не наложения повязки. Такая сцена представлена на аттической чаше начала V века, которая хранится в Берлинском музее. Там мы видим Ахилла (из «Илиады» известно, что он изучал медицину у кентавра Хирона), бинтующего левую руку Патрокла. Раненый сидит, отвернув голову, а бинтующий стоит одним коленом на земле. Оба облачены в доспехи. Чаще всего бинтовались, конечно, раны, полученные в бою.

В классическую эпоху воины уже не были, как Ахилл, сведущи в медицине, и врачи, такие как Махаон и Подалир Асклепиады, больше не участвовали в сражениях. Но общественные врачи участвовали в походах и лечили боевые раны. Придворные врачи сопровождали на войне своего государя. Ктесий Книдский, врач персидского царя Артаксеркса II, лечил его, когда тот был ранен в битве при Кунаксе.

Если полевая хирургия не очень хорошо представлена в «Гиппократовом сборнике», то исключительно из-за превратностей при передаче текстов. Большой Гиппократов трактат, к сожалению, утерянный, был посвящен именно боевым ранениям. Сборник рекомендует врачу участвовать в боевых походах, чтобы тренироваться в хирургических операциях.

Наложение повязок было обычным делом не только во время войны. В мирное время такую помощь оказывали при несчастных случаях па работе, при вывихах и переломах, особенно частых при упражнениях в палестре.

Искусство перевязки во времена Гиппократа достигло удивительной изощренности. Характерно несоответствие между краткостью советов, данных в «Рабочей комнате врача», о таких операциях, как кровопускание и прижигание, и удивительными длиннотами при описании наложения повязок. Четыре пятых трактата так или иначе касаются этого вопроса!

Мастерство перевязывания достигается только тренировкой: «врач должен упражняться в наложении бинтов двумя руками одновременно и одной и другой по отдельности». Ахилл на берлинской чаше бинтует двумя руками одновременно. Но художник, конечно, не был медиком. Когда концы бинта не скручиваются в противоположные стороны, сомнительно, чтобы он держался!

Желаемый результат – правильная повязка, не слишком свободная и не слишком тугая. Но врачи не пренебрегали эстетикой. Несведущему человеку трудно вникнуть во все тонкости. Разновидности перевязок так же систематизированы, как фигуры танца. Каждый виток бинта прикрывает предшествующий; в другом месте он более или менее сдвинут по отношению к предшествующему. Существовали повязки с выразительными и таинственными названиями: «глаз» или «ромб». Их количество свидетельствует о сложности этого раздела медицинского искусства. Оно было для публики важным тестом сноровки врача, а для некоторых врачей – удобным случаем с небольшими затратами вызывать удивление больного и зрителей.

Врачи-гиппократики не поддавались искушению злоупотреблять этими театральными эффектами. Наоборот, они сообщают об этих излишествах и осуждают их. Перевязка носа, если верить автору «Суставов», давала возможность проявить большой артистизм, и следовательно, ее больше всего домогались врачи, жадные до сенсаций. Сцена изображена просто великолепно:

«Те, кто использует бездумную ловкость, приходят в восторг, встретив перелом носа, чтобы наложить на него повязку. В течение одного или двух дней врач важничает, а перевязанный человек совершенно счастлив. Вскоре перевязанный человек утомляется, так как ношение повязки вызывает у него тошноту. Что касается врача, то он доволен, потому что получил возможность продемонстрировать свою ловкость, артистично перевязав нос. Но такой способ наложения повязки вызывает обратное тому, что положено».

Обсуждение бесполезных красивых повязок становится общим предписанием в трактате «Врач»:

«Нужно отвергать изящные и театральные перевязки (theatricous), которые не приносят никакой пользы. Ибо это подобно пошлости и чистому шарлатанству, часто приносящим, кроме всего прочего, вред человеку, которого лечат. Больной ищет не украшения, а облегчения».

Театральность осуждается во имя пользы, а также во имя природы. Некоторые врачи отличались не столько техникой перевязки, сколько необычным положением сломанной руки, которую они перевязывали. Например, врач настаивает, что нужно держать вытянутую руку в позе лучника. «А почему в позе лучника? – возражает автор «Переломов» и резонно замечает: – Эта ошибка, вероятно, не была бы допущена нашим ученым коллегой, если бы он представил самому пострадавшему протянуть руку». Обличая невежество любителей сенсаций, автор вынужден признать, что они могут завоевать успех у клиентуры, завороженной новшеством лечения:

«Конечно, лечить сломанную руку несложно, и каждый врач на это способен; тем не менее я считаю себя обязанным распространиться на эту тему, потому что знаю, что врачи прослыли умелыми благодаря положениям, которые они придавали руке при перевязках, положениям, которые должны были способствовать их репутации невежд. Но в нашем искусстве о многих вещах судят подобным образом: новое лечение, о котором еще толком неизвестно, полезно ли оно, восхваляется больше, чем обычное лечение, о котором известно, что оно полезно, а необычные вещи хвалятся больше, чем очевидные».

Сцена из грандиозного спектакля: сотрясение лестницей

Итак, наложение повязки было иногда удобным случаем для демонстрации таланта перед кучкой зрителей. Но благодаря аппаратам вправления вывихов или переломов врач мог организовать грандиозный спектакль перед более широкой публикой.

Самым зрелищным был метод, который называют «сотрясением лестницей». Он служил для выпрямления искривления позвоночника. Горбуна крепко привязывают к лестнице вниз головой; лестницу поднимают в воздух с крыши дома или с башни, потом ее резко опускают, чтобы толчок выпрямил горб. Это был столь же опасный, столь и эффектный метод. Нужно, чтобы помощники врача, которые поднимали лестницу, были хорошо обучены. Они должны были тянуть канат так, чтобы лестница падала строго перпендикулярно и чтобы не свалиться самим. Можно было также использовать блок или ворот, но это снаряжение тяжелее и дороже.

Такое вмешательство не производится в пределах рабочей комнаты. Оно протекает под открытым небом перед большой толпой. Фактически это большой спектакль. Автор «Суставов», очень скептически относясь к этому методу, изобличает шарлатанство использующих его врачей: «Насколько мне известно, сотрясения лесгницей еще никого не выпрямили. Врачи, которые ими пользуются, это преимущественно те, кто хочет ошеломить большую толпу. У таких людей возникает восхищенное удивление, когда они видят человека или висящего в воздухе, или сброшенного на землю, или же иные зрелища подобного рода. Они с восторгом созерцают эти зрелища, не заботясь о результате операции. Лично мне стыдно применять такие методы лечения, потому что они являются скорее деянием обманщиков».

Таким образом, некоторые врачи становятся настоящими режиссерами ярмарочного спектакля, захватывающего для публики, но опасного для больного. Они используют восхищение толпы, чтобы привлечь клиентуру и затмить менее шумливых коллег. Но такие врачи недвусмысленно осуждаются автором-гиппократиком во имя идеала, который состоит в соблюдении интересов больного, а не в поддержании репутации врача.

Театральность и репутация врача

Врачи-гиппократики предостерегают от этих театральных методов. Но это делается также и в интересах врача. Репутация, основанная только на удивлении, вызванном зрелищем, недолговечна. Как только обнаруживается неэффективность лечения, за восхищением следует бесчестье. Такими рассуждениями автор «Суставов» заканчивает повествование о сотрясении лестницей:

«В любом искусстве и особенно в медицине стыдно предлагать большой толпе большой спектакль, большую речь, а потом ничего не сделать полезного».

Тот же врач в «Переломах» после описания аппарата для длительного вытяжения ноги предостерегает от безрассудного использования зрелищных аппаратов:

«То же самое относится к другим механическим средствам: их нужно либо правильно задумывать, либо вообще не задумывать; ибо стыдно и противоречит искусству пользоваться механическими средствами, которые лишают пользователя всякого средства».

Позор, который обрушивается в случае неудачи на вра-чей-любителей зрелищ, равен первоначальному восхищению.

Значит ли это, что врач-гиппократик полностью пренебрегал зрелищным характером лечения? Это зависело от того, насколько для врача была важна его репутация. Вероятно, автор «Суставов» и «Переломов» лично не рассматривает с этой точки зрения терапевтический метод. Главное для него – знать, является ли метод одновременно естественным и эффективным. Но когда автор обнаруживает, что хороший метод является еще и зрелищным, он не гнушается сообщить о нем.

Описывая метод вправления вывиха тазобедренного сустава, который состоит в подвешивании пациента вниз головой на балке дома, и подчеркивая его естественность, он продолжает:

«И этот метод имеет нечто театральное для тех, кому нравится показывать свою изобретательность посредством таких зрелищ».

Врач с визитом к больному

Повседневная работа была более скромной. И все-таки, покуда врач находится в своей рабочей комнате, он извлекает пользу из внушительного обрамления, на фоне которого практикует. Совсем другое дело, когда он сам отправляется к лежачим больным. Входя в незнакомое жилище, он видит окружение больного: семью, соседей, друзей, которые ждут его прихода, кто с надеждой и тревогой, а кто с любопытством. Здесь, при первой встрече с больным, особенно важно проявить себя, внушить уважение и доверие.

Предписания о поведении в эти решающие минуты даны особенно подробно в поздних трактатах. Трактаты древнего периода уделяют этому внимание лишь косвенно и полностью посвящены тому, что было главным для врача при его появлении: прогнозу.

Правила, которым должен был следовать врач во время своих визитов, обнаруживают ту же этическую и эстетическую основу, которая определяла его деятельность в рабочей комнате. Его визит должен был готовиться заранее, вплоть до мельчайших деталей. В сопровождении одного или нескольких помощников и учеников он, как и современный врач, отправляется к больному с портативной сумкой с набором необходимых инструментов, чтобы быть готовым к любым ситуациям. Нет ничего более вредоносного для врача, чем быть застигнутым врасплох. Советы отчетливо, как в замедленной съемке, выделяют различные временные моменты визита. Момент, предшествующий входу:

«Перед тем как войти, – сказано в «Благопристойности», – знайте, что нужно делать; ибо в большинстве случаев требуется даже не умозаключение, а помогающее вмешательство».

Врач входит:

«Во время входа, – продолжает тот же автор, – помните о том, как сесть, как падает и располагается вокруг одежда, не забывайте о внушительной осанке, лаконичности речи, невозмутимости, внимании к больному, тщательности, ответах на возражения, владении собой при неожиданных беспорядках, способе внушения, когда поднимается суматоха, средствах, чтобы служить больному».

Сосредоточившись, перед тем как войти и оказавшись под взглядами людей, врач должен действовать быстро и правильно. Обилие и определенность предписаний дает представление о тщательности, с которой отрежиссирована роль врача, а также о трудностях, с которыми он мог столкнуться, в частности с шумом, производимым присутствующими, и с возражениями не всегда доброжелательных коллег.

Решающим при визите врача к больному был прогноз».

Автор «Благопристойности», продолжает свое повествование:

«Нужно, основываясь на своем опыте, заранее объяснить, что произойдет; ибо это приносит славу и является признаком хорошего образования».

Более ясно сказать о значении прогноза для репутации врача невозможно.

Прогноз врача и предсказание прорицателя

Значение прогноза врача Древней Греции можно уяснить, если рассматривать его в широком контексте общественной и религиозной жизни той эпохи.

Будучи вполне рациональным актом, основанным на наблюдении, прогноз врача-гиппократика не свободен от наследственных традиционных форм пророчеств и конкуренции прорицателей. Для современного врача прогноз, четко дифференцированный от диагноза, состоит в предвидении течения и исхода болезни. Для античного врача он имеет более широкое определение и большую значимость. Это показывает пролог трактата «Прогноз»:

«На мой взгляд, для врача самое лучшее – это умение делать прогноз. Предвидя и определяя на глазах у больных настоящее, прошлое и будущее их болезней и объясняя то, что они упускают, он убедит их, что он лучше, чем кто-либо другой, знает о делах больных, так что люди отважатся положиться на врача. Что касается лечения, он проведет его наилучшим образом, так как заранее знает, что произойдет, судя по имеющимся признакам болезни. Таким образом, врачом будут справедливо восхищаться, и он будет хорошим врачом. Ведь врач способен предохранить от опасностей тех, чье выздоровление возможно, если они будут принимать меры предосторожности от любых случайностей; предвидя и определяя тех, кто должен погибнуть или выжить, он будет избавлен от упреков».

Таким образом, древний врач стремился увидеть одновременно настоящее, прошлое и будущее. Само древнее определение прогноза, странное для современного сознания, можно понять, соотнеся его с предсказаниями прорицателей. Самое древнее для Греции пророчество зафиксировано в «Илиаде», и оно относится именно к болезни. На ахейскую армию, осаждающую Трою, обрушился мор. Никто не сомневался, что причиной его был гнев Аполлона. Но что вызвало этот гнев? Предсказатель Калхас узнает, что смертоносная болезнь отступит, как только Агамемнон вернет Хрису, жрецу Аполлона, его дочь, причем без выкупа, а грозному Аполлону принесут искупительную жертву. Пророчество Калхаса распространяется не только на будущее, но и на прошлое болезни, на ее причину. Гомер представляет прорицателя, охватывающего все временные измерения:

«Калхас, сын Тестора, встает: превосходя всех остальных предсказателей, он знает настоящее, прошедшее и будущее».

Поразительно сходство характеристик лучшего предсказателя у Гомера и лучшего врача у Гиппократа. Таким образом, медицинский прогноз отличается от пророчества лишь тем, что ведет свое начало не от знаков, ниспосланных богами, а от симптомов, определяющих состояние больного.

Итак, предвидение будущего является главным. Оно крайне интересует больного, и дает врачу возможность предохранить от болезни. Но врач всегда ставит себе в заслугу умение рассказать о прошлом и настоящем, обнаруживая без помощи больного недуги, от которых он страдал или страдает сейчас. Автор «Прорретики» II делает прогноз о настоящем болезни, говоря о пациентах с болями в суставах:

«Если эти люди имеют плохой цвет лица, их нужно спросить, болит ли у них также и голова; они ответят утвердительно».

Косские врачи критикуют коллег книдской школы как раз за то, что они игнорируют эту часть прогноза: прошлое и настоящее. Древние книдцы как правило интересовались тем, что «врач должен знать сам без сообщения больного».

Врач-гиппократик приближается к прорицателю, хотя он коренным образом отличается от него рациональным методом предсказания и не скупится на сарказм в отношении прорицателей-мистиков. Но в сознании простого человека эта аналогия тем более естественна, что он наслышан о мифических врачах или о богах-врачевателях, которые одновременно были предсказателями. Сам Аполлон Дельфийский – и врач, и предсказатель. Таким образом, слово смертного врача, делающего прогноз, легко могло превратиться в сознании народа в пророчество, вызывающее восхищение и удивление.

Сенсационные прогнозы

Врачи это хорошо понимали и не упускали случая привлечь к себе внимание необычайными прогнозами, достойными пророчеств. «Рассказывают о многократных, прекрасных, удивительных прогнозах врачей, таких, которых не делал ни я сам и не слышал, чтобы делали другие», – заявляет автор «Прорретики» II в начале этого труда, полностью посвященного прогнозу. Он дает ряд примеров: