Текст книги "Гиппократ"

Автор книги: Жак Жуана

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Итак, семя мужчины имеет двойное, явно противоречивое воздействие на удовольствие женщины. Оно его гасит, но до этого на какое-то время оживляет. Две аналогии объясняют этот двойной эффект: сначала холодная вода, вылитая в кипящую, затем вино, выплеснутое на пламя. Первая аналогия связана с наблюдениями на кухне, вторая, для нас более странная, связана, вероятно, с ритуальными действиями возлияния вина в огонь. Мы помним, что Ахилл у Гомера совершает жертвенное возлияние вина на погребальный костер Патрокла. Такая ссылка на ритуальные действия не должна удивлять. Религия у греков была частью повседневной жизни. Тот же автор сравнивает послеродовые выделения, если они нормальные, с кровью жертвенного животного. Обычай жертвоприношений оказал влияние даже на специальную медицинскую лексику. Греческое существительное, обозначающее разрезание (sphage), обозначало область шеи, где перерезают горло и сосуды.

Области, из которых греческие врачи черпали видимые факты для аналогий с внутренним функционированием человеческого тела, были очень разнообразными: растения, животные, искусства, но «кухня» оставалась привилегированной областью. Котелок с водой, кипящий над огнем, является одной из самых предпочитаемых моделей, начиная с физиологии пищеварения и кончая патологией лихорадок. Мы видели, что пищеварение – род кухни. Один автор объясняет зевоту во время лихорадок потоком выходящего изо рта воздуха и обосновывает свое объяснение паром, который поднимается из котелка с кипящей водой. Пот происходит от испаряющейся под воздействием тепла и оседающей на стенках сосудов крови, подобно пару, поднимающемуся над котелком с кипящей водой и оседающему на крышке. К этому добавляется модель изготовления сыра или масла, которая объясняет створаживание и отделение. Створаживание сыра с отделением сыворотки было хорошо известно грекам: оно использовалось «специалистом» по аналогии для объяснения коагуляции и отделения внутренних жидкостей во время сильных морозов. Но этот врач мудрит, приправляя свои доказательства капелькой экзотики. Для объяснения влияния сильной жары на внутренние жидкости, которые в это время разогреваются и взбалтываются, он переносит читателя в Скифию, страну, известную, однако, своим холодным климатом. Там он ищет свою аналогию в изготовлении сыра из кобыльего молока, который назывался «гиппак»:

«То, что происходит в теле, сравнимо с тем, что делают скифы с кобыльим молоком. Выливая молоко в деревянные сосуды, они его взбалтывают. Взболтанная часть отделяется и пенится. Жирная часть, называемая маслом, держится на поверхности, потому что она легкая. Плотная и тяжелая часть остается внизу, они се отделяют и высушивают. Когда она створаживается и высыхает, ее называют «гиппак». Сыворотка находится посередине. Так же и в человеке во всем влажном, когда оно взбалтывается по причинам, о которых я говорил, отделяются все жидкости: на поверхности находится желчь, так как это самая легкая жидкость, на втором месте кровь, на третьем – флегма. Самая тяжелая из всех жидкостей вода».

Жидкости внутри тела, когда они разогреты и взболтаны, отделяются слоями, как масло, сыр и сыворотка в далеких землях Скифии, где изготовляется гиппак. Все становится ясно!

Метод аналогии может перейти в дополнительную стадию и провести элементарный опыт, вторгаясь во внешнюю действительность для объяснения внутренних процессов. Один из законов, на который ссылались древние врачи и философы для объяснения дифференциации частей эмбриона, состоял в том, что подобное идет к подобному. Аристотель будет это оспаривать. Но наш специалист по аналогии ссылается на него и подтверждает опытом или, скорее, зародышем опыта:

«Если вы хотите прикрепить трубку к бурдюку, всыпать через эту трубку в бурдюк землю, песок и мелкие свинцовые опилки и, влив воду, подуть через трубку, сначала все элементы будут перемешаны в воде. Затем под воздействием продолжительного вдувания свинец пойдет к свинцу, песок к песку, земля к земле. И если высушить и осмотреть бурдюк, разрезав его, вы увидите, что подобное пошло к подобному. Аналогичным образом сочленяются семя и плоть, и каждая подобная часть идет к своему подобному».

Эта аналогия убеждает не больше, чем предыдущая. Но нельзя не умилиться этим первым шагом опыта. Автор пытается воссоздать условия, которые, как он думал, соответствуют условиям эмбриона в матке. Трубка – это пуповина, бурдюк – внешняя оболочка, окружающая плод; дыхание, поступающее в бурдюк, соответствует дыханию, которое эмбрион получает через пуповину матери. Что касается различных ингредиентов, введенных в бурдюк, сначала раздельных, а потом смешанных под воздействием дыхания, оно соответствует плоти эмбриона, сначала однородной, а потом расчленяющейся, чтобы образовать различные части тела ребенка. Все это очень элементарно. Но сравнение, унаследованное ионической наукой от гомеровского эпоса, мало-помалу становится методом исследования, чтобы разгадать невидимое с помощью видимого.

Не все врачи-гиппократики в одинаковой степени поддавались искушению аналогии. Мы закончим это сообщение более осторожной и более научной позицией автора «Искусства». Как у Анаксагора, у него была склонность к формулировкам. Оба сыграли на парадоксе, ища око, чтобы вглядеться в невидимое. Но для Анаксагора само видимое становится оком для невидимого, у автора-гиппократика оком для невидимого становится разум. Разница в формулировке? Не только. Метод врача – уже не метод аналогии, а пояснительный, расшифровка невидимого с помощью толкования видимых признаков. Ведь если внутреннее строение человека невидимо, оно дает видимые признаки, такое как «чистый или хриплый голос, учащенность или замедление дыхания, запах, цвет, жидкие или густые выделения, которые имеют обыкновение выходить путями, где им открыт выход».

Врач сделает эту категорию признаков критерием, чтобы судить о больных частях и перенесенных недугах. Он умеет даже искусственно вызывать эти признаки, когда они не обнаруживаются естественным путем. Например, он заставляет больного подняться на косогор или бегать, чтобы дыхание обнаружило то, что должно обнаружить! Это абсолютно оригинальная мысль.

Нигде столь четко не высказывалась мысль, что эти установленные или вызванные признаки являются толкователями невидимого. «Принцип этого метода исследования, – комментирует Шарль Дарамбер, – остался на вооружении медицины и хирургии, только его применение модифицировано прогрессом медицины и науки».

Глава II
ЗДОРОВЬЕ, БОЛЕЗНЬ И ПРИРОДА

Размышления врачей-гиппократиков о здоровье

Понятие «здоровье» часто встречается в трудах врачей-гиппократиков. Насчитывается около семисот употреблений греческого слова hygies, hygieia. Это понятие не совсем соответствует нашему. Греческое имеет позитивное значение – «хорошее здоровье», оно шире, потому что включает также и исцеление. Естественно, что мы их встречаем у врача. Гиппократики размышляли над здоровьем и над соотношением между здоровьем и болезнью. В глазах народа и врачей во времена Гиппократа здоровье было наивысшей ценностью. Мнение народа было отражено в поэзии. Застольная песня, которую приписывают то Симониду, то Эпихарму (VI–V век) и которую неоднократно упоминает Платон, устанавливает иерархию между благами, которых может желать человек. На первое место ставят здоровье: «Здоровье – самое большое из всех благ для человека, второе – быть красивым, третье – быть богатым, не прибегая к обману, четвертое – быть вместе с друзьями».

Здоровье даже обожествили. Ведь существует богиня Гигия, поклонение которой развилось с V века в связи с культом Асклепия. Она была самой почитаемой дочерью бога медицины. Поэты сочиняли в ее честь гимны. Скульпторы изображали ее вместе с Асклепием или одну со священной змеей, которую она кормит. В косском Асклепийоне в III веке до н. э. она изображена в составе всей семьи Асклепия, которую изваяли сыновья Праксителя: Асклепий касается ее правой рукой.

Врачи не возражали против такого избранного места, отведенного богине общественным мнением. Наоборот, они были ее рьяными защитниками. Когда софист Горгий определил риторику как науку речей, которые обращены на самые важные человеческие дела, Сократ обратил внимание на то, что врачи не преминут оспорить эти слова. Вот вымышленный диалог, который приводит по этому поводу Сократ:

«Врач прежде всего сказал бы: «Сократ, Горгий тебя обманывает: не его искусство приносит наивысшее благо человеку, а мое». А если бы я ему сказал: «А кто ты такой, чтобы так говорить?» Я полагаю, он ответил бы мне, что он врач. «Что ты хочешь сказать? Предмет твоего искусства является наивысшим благом?» На что он ответил бы мне: «Как, Сократ, разве он не является первым из всех, раз это здоровье? Какое благо для человека выше, чем здоровье?»

Некоторые заявления врачей-гиппократиков подтверждают этот образ врача, обрисованный Сократом. «Ничего не стоит ни богатство, ни любое другое из благ без здоровья», – заявляет один из них. «Здоровье дороже всего», – вторит ему другой. Что касается богини Гигии, она представлена в списке богов – целителей, которых упоминает ученик в начале «Клятвы»: «Клянусь Аполлоном – врачом, Асклспием, Гигией и Панацеей, всеми богами и всеми богинями». Даже если эта ссылка на Гигию никак не сказывалась на медицинской деятельности, она подтверждает значение, которое врачи придавали здоровью.

Гигиеническая и спортивная медицина

Драгоценное благо прежде всего нужно беречь. «О способе сохранения здоровья» – таково название длинного трактата Галена, согласно которому медицина состоит из двух частей: предохранение здоровья и восстановление его. В эпоху Гиппократа профилактическая медицина, конечно, не была еще развита. Среди сохранившихся трактатов нет такого, который был бы посвящен исключительно режиму для здоровых людей. Тем не менее некоторые сюжеты из «Гиппократова сборника» освещают эту тему. В последней части трактата «Природа человека» изложен режим, который кажется автору лучшим для сохранения здоровья. Он включает не только диету, но также упражнения и ванны. Режим приспособлен к каждому человеку и изменяется в зависимости от времен года: «Для противодействия господству зноя и холода следует установить режим, приспосабливая его к возрасту, времени года и состоянию тела. Это лучший метод для сохранения здоровья».

Трактат «Режим» тоже посвящает этому длинную главу. Содержание имеет аналогии с трактатом «Природа человека», но подход более комплексный. Эта традиция будет продолжена в IV веке врачом Диоклом из Кариста, по прозвищу «молодой Гиппократ». Сохранился длинный фрагмент из его произведения, где во всех деталях рассматривается режим, которому нужно следовать в течение дня от пробуждения до сна. Этот режим тоже варьируется в зависимости от времени года. Итак, в классической Греции уже существовала гигиеническая медицина.

Существовала также и спортивная медицина. Тренировка тяжелоатлетов, участвующих в различных панэллинских, играх, требовала специального режима. Подготовка атлетов сопровождалась усиленным мясным рационом для развития силы и увеличения веса. Это питание было небезопасно для здоровья. Поэтому неудивительно, что тренеры интересовались диетической медициной, а врачи в свою очередь не могли оставить без внимания атлетов. В своем повествовании о режиме для здоровых людей автор «Природы человека» упоминает об усиленном режиме атлетов.

Несмотря на развитие спортивной и гигиенической медицины, которая в эпоху Гиппократа в общем-то способствовала развитию диететики, главной целью медицины было все-таки устранение болезней. «Полностью избавить больных от страданий или ослабить силу болезни» – такова цель медицины, как сказал автор «Искусства». Поэтому понятие здоровья рассматривалось чаще всего в связи с понятием болезни. Это особенно ощущается в теоретических определениях здоровья, содержащихся в «Гиппократовом сборнике».

Гиппократовы определения здоровья и болезни

«Кто из нас не говорил о здоровом и нездоровом до Гиппократа?» – спрашивает философ Эпиктет у человека из народа. Это подразумевает, что каждый человек имеет априорное понятие, что такое здоровье и болезнь. Но в то же время Эпиктет подчеркивает, что только с Гиппократа начали изучать реальность, лежащую в основе этих априорных идей.

Два основных определения здоровья и болезни, приписываемые Гиппократу, встречаются в двух трактатах, где отвергается философия и утверждается медицина.

Автор «Древней медицины», раскритиковав врачей, которые сводят причину болезни к одной или двум первопричинам, излагает свое собственное учение о природе человека, о состоянии неболезни и о состоянии болезни:

«Действительно, в человеке есть соленое, горькое, сладкое, кислое, терпкое, пресное и тысячи других субстанций, обладающих различными качествами касательно количества и силы. Эти субстанции, пока они перемешаны и уравновешены между собой, не являются явными и не заставляют человека страдать. Но когда одна из них отделяется и уединяется, тогда она становится явной и заставляет человека страдать».

Здоровье определяется отрицанием – отсутствием страдания и одновременно утверждением – уравновешенной смесью элементов, составляющих человека. Но пока эта смесь существует, элементы себя не проявляют. Это определение своей отрицательной формой кладет начало некоторым современным определениям здоровья. «Когда себя хорошо чувствуешь, – говорил Дидро, – ни одна из частой тела не дает о себе знать. Если одна из них сообщает о своем существовании болью, это значит, что мы наверняка больны».

Подобным же образом автор «Природы человека», раскритиковав философов и врачей, которые утверждают, что человек сформирован по единому принципу, излагает свое собственное учение о природе человека, о здоровье и болезни:

«Тело человека содержит кровь, флегму, желтую и черную желчь. Вот что составляет природу тела, вот что является причиной болезни и здоровья. Учитывая это, прекрасное здоровье есть тогда, когда эти жидкости находятся в правильной пропорции (metrios), как с точки зрения количества, так и качества, и когда смесь безупречна. Зато болезнь есть тогда, когда одна из жидкостей в небольшом или большом количестве уединяется в теле вместо того, чтобы оставаться в смеси со всеми остальными. Поэтому, когда одна из жидкостей уединяется и остается в каком-нибудь месте одна, не только то место, которое она покинула, становится больным, но также и то, где она обосновалась и скопилась из-за чрезмерной закупорки, вызывает страдания и боль».

Несмотря на расхождение в деталях относительно элементов, составляющих природу человека, эти два определения сходны, здоровье и болезнь – это радикально противоположные состояния. Здоровье определяется смесью или стяжением всех составных элементов человека, а болезнь – разделением и изоляцией одного элемента от других. К этому понятию «смеси» автор «Природы человека» добавляет понятие «меры», то есть правильной пропорции между элементами.

Вероятно, это случайность, что два главных определения здоровья и болезни появляются в двух трактатах, которые отрицают пригодность философского знания в медицине, так как эта идея равновесия служит для определения здоровья в трактате с философским уклоном «Режим». Его автор хвалится, что сделал открытие о прогнозе и диагнозе болезней. Согласно ему, здоровье и болезнь определяет соразмерность физических упражнений и питания: «Болезни возникают из-за преобладания (krateistai) одного из этих двух факторов, тогда как здоровье возникает из равенства (isazein) этих факторов между собой».

В определении рассматриваются элементы не той же природы, что в двух предыдущих. Это не составные элементы человека, а составные элементы режима: физические упражнения и питание. Тем не менее соотношение между концепциями здоровья и болезни, а также понятия, служащие для их определения, аналогичны: патологическое состояние противоположно состоянию здоровья. Болезнь – это нарушение равновесия, тогда как здоровье – это равновесие. Идея равновесия и неравновесия в третьем определении уточняется. Здоровье проистекает из равенства между первопричинами, а болезнь – из преобладания одной над другой.

Определение здоровья по Алкмеону Кротонскому

Вопреки тому, что дает понять Эпиктет, Гиппократ не был первым врачом, давшим определение здоровья и болезни. В VI веке Алкмеон Кротонский, близкий к пифагорейским кругам, высказывал свое мнение по этому поводу. Его мнение, к сожалению, известно только косвенно, через позднее свидетельство:

«Алкмеон говорил, что здоровье поддерживает изономия (то есть равенство) свойств влажного, сухого, холодного, теплого, горького, сладкого и т. д., тогда как монархия (то есть преобладание) одного из них вызывает болезнь».

Так как любая доксография сообщает какое-то мнение без дословного цитирования, трудно определить, где слова автора, а где доксографа. Принято считать, что образные термины «изономия» и «монархия», взятые из политической лексики, могут принадлежать самому Алкмеону Кротонскому.

Учение Алкмеона уже содержит основную мысль, которую мы находим в Гиппократовых трактатах. До «Древней медицины» и «Природы человека» Алкмеон для определения здоровья исходил из состояния элементов человека. И в этом отношении автор «Древней медицины» ближе к своему предшественнику, чем автор «Природы человека». Он, как и Алкмеон, признает бесчисленное количество составных элементов, тогда как автор «Природы человека» оставляет только четыре первопричины, четыре жидкости: кровь, флегму, желтую и черную желчь. Что касается равновесия и неравновесия между этими элементами, они уже у Алкмеона служат для объяснения здоровья и болезни. И поскольку Алкмеон говорит об изономии и монархии, он предвосхищает определение «Режима».

По сравнению с Алкмеоном оригинальность Гиппократовой медицины заключается в идее смеси и стяжения. Это новшество неразрывно связано с развитием физиологии и патологии жидкостей. Если поискать аналогичную имплицитную модель этой новой идеи о смеси, то ее можно найти в застолье: это прототип вина, смешанного с водой, которое, перед тем как выпить, подносили в качестве ритуального возлияния богам.

В любом случае, Гиппократово определение в его утвердительной форме останется классическим в греческой медицине. «Почти все мои предшественники, – говорит Гален, – определяли здоровье смесью (eucrasia) и пропорцией (summetria) в теле теплого, холодного, сухого, и влажного».

От здоровья к болезни: скачок или эволюция?

Эти теоретические определения далеко не исчерпывают размышления врачей-гиппократиков о здоровье и болезни.

Если они и настаивают на противопоставлении между ними, они не сообщают о переходе из одного состояния в другое. Другие тексты возмещают этот пробел.

Внутреннее равновесие составных элементов человека предполагает также сбалансированное отношение между телом и тем, что происходит извне: с одной стороны, между организмом и пищевым режимом, и с другой стороны, между организмом и окружающей средой. Следует уточнить, как врачи-гиппократики представляли себе этот переход.

Поскольку они понимали здоровье и болезнь как два противоположных состояния, переход от одного к другому казался им существенным изменением. Понятие изменения (metabole) действительно лежит в основе Гиппократовой патологии. Оно появляется для объяснения и одновременно для обозначения перехода от нормального к патологическому. «Нужно особенно оберегать себя от самых больших изменений времен года», – говорит автор «Воздуха, воды, местностей». «Самые большие изменения в том, что касается нашего естественного строения и состояния, являются главными причинами болезней», – заявляет автор «Режима при острых болезнях».

Эта тема затрагивается не только в медицинской литературе. Современники Гиппократа, историки Геродот и Фукидид тоже знали, что болезни вызываются изменениями. По Фукидиду, пленные афиняне, согнанные в каменоломни Сиракуз во время неудачного похода на Сицилию, заболели из-за изменения (metabole) температуры: холодные осенние ночи следовали за удушливым летним днем.

Однако врачи внесли в рассуждения на эту тему беспрецедентную пунктуальность. Малейшее изменение в режиме казалось им пагубным. Они располагали чрезвычайно ярким примером. Пищевые привычки древних греков были неодинаковы. Одни, как в наши дни, ели два раза в день – в полдень и вечером, тогда как другие ограничивались одним приемом пищи вечером. Изменим на один день режим этих двух категорий людей. Что же произойдет? Вот ответ автора «Режима при острых болезнях»:

«Как у тех, кто ест два раза в день, так и у тех, кто ест один раз, резкие изменения приносят вред и слабость.

Если те, кто не имеет обыкновения есть в полдень, поедят, это сразу же лишает их сил, делает неповоротливыми, медлительными и слабыми. И если после этого они едят вечером, у них появляется кислая отрыжка. У некоторых может быть даже понос, потому что живот загружен вопреки своей привычке, тогда как он привык высушиваться, а не наполняться два раза в день и два раза переваривать пищу…

С другой стороны, те, кто привык есть два раза в день, если не поедят в полдень, становятся слабыми, обессиленными и безразличными к любой работе и страдают в области кардии. Им кажется, что их внутренности опускаются. Их моча горячая и желтая, а кал кальцинированный. У некоторых горечь даже во рту, глаза вваливаются, в висках стучит, конечности охлаждаются. Большинство не может есть вечером, если они пропустили прием пищи в полдень, а если они едят вечером, у них появляется тяжесть в животе и трудности со сном гораздо большие, чем если бы они поели в полдень».

Автор не ограничивается описанием внешних расстройств, вызванных плеторой или непривычной пустотой. Он даже предписывает режим для компенсации воздействий изменения! В своем желании привлечь внимание к опасностям всякого изменения автор невольно преувеличивает пагубные последствия однодневного изменения ритма приема пищи.

Эта девалоризация изменения рикошетом влечет за собой валоризацию привычки. Автор даже утверждает, что многие люди легко переносят три обильных приема пищи в день, потому что они привыкли к такому режиму! Поэтому он считает, что привычный режим, даже если он плохой, более пригоден для сохранения здоровья, чем резкое изменение в сторону лучшего режима. Таким образом, привычка становится параметром, который нужно учитывать в оценке здоровья каждого индивида. Этим объясняется то, что «привычки» упоминаются в длинном перечне различных элементов, которые врач-гиппократик должен учесть для выработки своего решения.

Это правило останется важным в эллинистической и римской медицине. Один из двух крупных врачей эллинистического периода Эрасистрат произнесет хвалебное слово привычке. Он расширяет его и подчеркивает значение привычки не только для тела, но и для ума. Как тело атлета тренируется физическими упражнениями, так ум ученого тренируется умственным напряжением:

«Тот, кто не имеет никакой привычки к изысканиям, во время первых упражнений мысли ничего не соображает и блуждает в темноте и сразу же бросает это занятие, потому, что у него появляется чрезмерная усталость мозга. Такие люди изнуряются так же быстро, как те, кто без привычки начинает бегать. Тогда как тот, кто привычен к изысканиям, ощупывая все своей мыслью, которая проникает во множество мест, не бросает исследование и никогда его не прерывает. Я говорю не только о части дня, но даже и обо всей жизни. Совершенно очевидно, что привычка всемогуща во всех наших физических и умственных деяниях».

Похвала привычке Эрасистрата была подхвачена Галеном, который посвятил ей небольшое произведение, чтобы напомнить врачу о необходимости учитывать при лечении этот фактор.

Привычка связана со здоровьем, а изменение вызывает болезнь. Ясно, что болезнь означает скачок по отношению к нормальному состоянию. Существует как бы гетерогенность между нормальным и патологическим. Короче говоря, человек переходит от состояния мира в состояние гражданской войны. Судьба тела подобна судьбе города. Тело человека и тело общества остаются безмятежными, пока все составляющие их элементы спокойны и смешаны. И наоборот, они становятся жертвами междоусобиц и болезни, когда одна часть изолируется от остального, чтобы захватить власть, и начинает наносить ущерб целому. Такое сравнение у Гиппократа никогда не появляется, для этого нужно «подождать» Платона. Но эта метафора тем более легко угадывается у врачей-гиппократиков, что лексика, связанная с насилием и войной, постоянно служит для описания физиологических и патологических процессов.

Однако при более близком рассмотрении антитеза между нормальным и патологическим обозначена не всегда так резко. В некотором отношении здоровье близко к болезни. Это углубление размышления над нормальным и патологическим производится в трех направлениях. Во-первых, превосходное здоровье быстро портится при болезни, во-вторых, хорошее здоровье порой бывает только видимостью, а в третьих, здоровье – состояние относительное.

Непрочность чересчур хорошего здоровья

Первое направление состоит в том, чтобы показать, что чересчур хорошее здоровье на самом деле является непрочным равновесием и в конечном счете опасным. К таким выводам приводит опыт спортивной медицины. Тяжелоатлеты, как мы уже знаем, чтобы достичь предела своих возможностей, должны были не только усиленно тренироваться, но и придерживаться мясного рациона. Они должны были есть говядину, мясо козла и антилопы. Такой допинг, естественно, таил опасности, которые врачи-гиппократики уже сознавали:

«У атлетов состояние хорошего здоровья, если оно доведено до крайностей, опасно, так как они не могут усидеть на месте и оставаться неподвижными. А поскольку они не остаются неподвижными и не могут продвигаться к лучшему, им ничего не остается, как двигаться к худшему. По этим причинам полезно без промедления положить конец хорошему здоровью, чтобы тело начало снова получать пользу».

Довольно необычно, что врач советует положить конец хорошему здоровью. Дело в том, что хорошее здоровье, доведенное до крайности, рискует перейти в болезнь. Вот один из прискорбных случаев, которые угрожают атлетам: «Этот вид поноса поражает преимущественно людей с плотным телом, когда они, имея такую природу, подвержены усиленному мясному режиму. Ибо суженные сосуды не принимают поступившую пищу. Эта порода людей неустойчива и тяготеет к крайностям: у людей с такой комплекцией полный расцвет здоровья длится недолго».

Таким образом, хорошее здоровье является шатким и недолговечным равновесием, и слишком хорошее здоровье опасно, потому что оно способствует злоупотреблениям.

Хотя эти рассуждения основаны на медицинском опыте, они вписываются в общий культурный контекст, когда религиозное и нравственное мышление осуждает крайности и ценит золотую середину. В этом состоит причина, по которой уже в театре Эсхила без всякой ссылки на атлетов мы встречаем мысль, что чересчур цветущее здоровье опасно, и близка болезнь. Хор стариков в «Антигоне» Эсхила, опасаясь за судьбу своего царя, вернувшегося с победой, но близкого к своему падению, приводит примеры процветания, заканчивающегося несчастьем. Среди них он называет хорошее здоровье:

«Ненасытен предел хорошего здоровья в его полноте, потому что болезнь – его соседка, которая разделяет ту же перегородку и готовится его захватить».

Мысль аналогична идее врачей-гиппократиков: между здоровьем и болезнью перегородка очень тонкая! Конечно, мысль выражена в разном контексте. У Эсхила болезнь, следующая за слишком хорошим здоровьем, – результат зависти богов ко всякому чрезмерному цветению людей. Тогда как у гиппократиков опасность избытка здоровья объясняется рационально.

Видимость хорошего здоровья

Случай с атлетами представляет исключение. Врач даже говорит, что атлетическое телосложение будто бы не является естественным. Но даже у людей, которые ведут обычную жизнь, хорошее здоровье иногда обманчиво. Болезни предшествует период мнимого здоровья.

Автор «Режима» придает этой мысли большое значение, так как он использует этот период мнимого здоровья и латентность недуга для предвидения, диагноза и предупреждения болезни. Как мы уже видели, причина болезни, по его мнению, – это нарушение равновесия между двумя составляющими режима: пищей и упражнениями. А это нарушение сначала незаметно, так как «люди кажутся здоровыми». Только наметанный глаз врача может поставить предварительный диагноз:

«Я поставил превентивный диагноз до того, как человек заболел от излишеств в одном и другом смысле. Ведь болезни не возникают у людей внезапно, но они развиваются постепенно, перед тем как заявить о себе. Таким образом, до того, как здоровье у человека было побеждено болезнетворным, я открыл то, что испытывают люди, и способ привести это состояние к здоровью».

В описании частных случаев, иллюстрирующих его открытия, автор очень тонко различает признаки, предвещающие болезнь во время периода мнимого здоровья, и симптомы уже проявившейся болезни. Вот начало описания первого случая, где нарушение равновесия возникает из-за преобладания пищи над физическими упражнениями:

«После обеда и после сна ноздри без видимой причины закупориваются; людям кажется, что они переполнены, но высморкаться нечем. Однако, когда они ходят и делают утром упражнения, тогда они сморкаются и отплевываются. Потом со временем у них тяжелеют веки, на лбу появляется зуд, у них уменьшается аппетит, и они хуже переносят питье, у этих людей появляется бледность. При этих условиях возникают катары и лихорадки с ознобом в соответствии с местом, куда направилась плетора… Так как у этого индивида пища возобладала над упражнениями и наполнение, которое постепенно накапливается, ведет его к болезни. Но этого нельзя допускать. Как только обнаруживаются первые признаки, нужно знать, что пища преобладает над упражнениями и постепенно накапливается плетора».

Симптомы болезни появляются только «со временем». Им предшествуют «первые признаки». Врач не должен ждать симптомов, но вмешаться «с первых признаков, чтобы восстановить равновесие между пищей и упражнениями». В этом желании начать лечение с периода мнимого здоровья, до того, как болезнь обнаружится во всей своей силе, присутствует здоровая интуиция.

Относительное здоровье

Врачи-гиппократики увидели тесную связь между нормальным и патологическим не только в этот период между концом здоровья и началом болезни. Они первыми заметил, что здоровье – это относительное, имеющее степени, состояние.