Текст книги "Гиппократ"

Автор книги: Жак Жуана

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

Одного вида инвалидов было достаточно, чтобы навести на такую мысль. По поводу вывиха наружу двух тазобедренных суставов, будь он врожденный или вызванный болезнью, автор отмечает, что эти инвалиды могут обладать довольно хорошим здоровьем (ikands hugidroi), если нет осложнений. Но целое несовершенно. Тело (за исключением головы) не достигает своего полного развития. Вот пример относительного здоровья.

В результате получается, что граница между здоровым и патологическим размыта. Она становится иногда такой расплывчатой, что происходит соединение слова, обозначающего здоровье, со словом, обозначающим болезнь:

«Те, у кого ноздри по природе влажные, а семя водянистое, имеет скорее болезненное здоровье (hugiainousi noseroteron)», – сказано в «Афоризмах». Однако это крайний случай. Обычно врач пытается установить иерархию в степенях здоровья. Он классифицирует различные конституции в зависимости от большей или меньшей способности противостоять внешним явлениям и сопротивляться изменениям.

Возьмем снова пример изменения в ритме ежедневного приема пищи. Если автор «Режима при острых болезнях» считает, что такое изменение пагубно для всех без исключения людей, автор «Древней медицины» видит тут возможность установить иерархию нормального и между нормальным и патологическим:

«Для большинства людей, каким бы режимом они ни пользовались, едят ли они раз в день или два, совершенно неважно, придерживаются они или нет этой привычки. Но, наоборот, есть люди, которые, если они отклоняются от благоприятного для них режима, неспособны легко восстанавливаться, но при каждом из этих двух типов режима у них возникает большое недомогание, если они его изменяют даже на один день… О таких конституциях, которые быстро и сильно ощущают изменение режима, я говорю, что они слабее, чем другие. Слаб тот, кто близок к болезни, но больной еще слабее, и ему приходится больше страдать всякий раз, когда он отклоняется от того, что ему подходит».

В последних строчках размышление поднимается до очень важных отношений здоровья и болезни. Автор имеет обостренное чувство преемственности и градации. Нормальное и патологическое различается не по природе, а просто по степени. Больные слабее, чем самые слабые из тех, кто здоров. Этот принцип преемственности между нормальным и патологическим снова появится в XIX веке у Огюста Конта под названием «принципа Брюссэ».

Краткий итог отношений между нормальным и патологическим

Из этого обзора следует, что отношения здоровья и болезни сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Это два противоборствующих состояния: равенство противится господству, смесь – разделению. Но в то же время есть только разница в степени нормального и патологического, поскольку тело, здоровое или больное, определяется большей или меньшей способностью побеждать внешнее влияние и сопротивляться изменению. Эти два типа отношений между нормальным и патологическим могут показаться несовместимыми для современного мышления, но в эпоху Гиппократа было иначе, поскольку они сосуществовали в одном и том же трактате («Древняя медицина»).

Ход болезни: беспорядок или порядок?

На первый взгляд, противоречивые концепции патологического тоже могут сосуществовать. Болезнь понималась как беспорядок, как разрушение нормального состояния. Но в то же время врачи исследовали правила, организующие ход болезни в пространстве тела и особенно во времени.

Метафора ориентируется на ход болезни, или, скорее, на ее бег:

«Если болезнь устремится в тот же момент, что и лечение, она не быстрее, но если она его опережает, она быстрее».

Нужно ли представлять лечение, как бегуна на стадионе, который пересекает финишную линию раньше своего соперника, болезни? Или как охотничью собаку, преследующую дикого зверя? Или, что более правдоподобно, как воина, преследующего врага? Как бы то ни было, метафоры часто дают представление о болезни, как о живом существе, сильном и быстром, которое нападает на больного, подобно воину, или как дикое животное на свою добычу. Действительно, болезнь «приближается», «нападает», «овладевает» больным, «держит» его. Между больным и болезнью завязывается своего рода битва. Болезнь его «побеждает», если ему не удалось «устоять» перед ее силой. И «когда болезнь восторжествовала над телом, такой случай неизлечим». Болезнь, ненасытное существо, питается за счет больного. Когда больной очень слаб, «очевидно, что то, что он ест, приносит питание и рост болезни, а телу – истощение и слабость». Лихорадка тоже нуждается в поддержке, как огонь. И когда болезнь больше не находит подходящей пищи, она постепенно пожирает здоровую плоть больного и вызывает смерть:

«Болезнь начинается с того момента, когда больше нет пищи в достаточном количестве, она пожирает, постепенно продвигаясь. Когда она все пробежала, пища для болезни закончилась, и больше нет здоровой части для захвата. Если такое происходит, больной умирает».

В лучшем случае болезнь отпускает больного. Однако даже когда кажется, что она удаляется, она может снова прибежать, напасть и ожесточиться в новом приступе гнева.

Все эти метафоры хранят следы дорационалистической, догиппократовой концепции болезни – демонического существа, напавшего на больного, вызывающего в нем огромный беспорядок своими непредвиденными свойствами и продолжительностью. Болезнь – своего рода внутренняя буря. В этой перспективе патология является царством беспорядочного и своевольного.

Невзирая на метафоры, которые отсылают к древней и мудреной концепции болезни, врачи более ясно представляют себе продвижение болезни по телу. Она начинает с определенной точки, направляется в другое место, укореняется там, может снова переместиться или выйти наружу. Эти перемещения болезни, заметные по боли, тесно связаны с теорией жидкостей. Они способствуют движению «виновной» жидкости, которая отделилась от других. Вот как автор «Природы человека» представляет себе связь между болью и перемещением жидкости:

«Когда одна из жидкостей уединяется и держится на отшибе, неизбежно, что больной становится не только та часть, которую она покинула, но и та, где она обосновалась и скопилась. Из-за чрезмерного переполнения она вызывает страдания и боль. Когда одна из жидкостей вытекает из тела больше, чем нужно для устранения избытка, пустота вызывает страдание. Если же, наоборот, жидкость движется внутри, меняет место и отделяется от других, в соответствии с тем, что было сказано, она вызывает двойное страдание: в месте, которое она покинула, и в месте, где она в избытке накопилась».

Невозможно дать подробное представление о путях патологических течений внутри тела. Тем не менее начало трактата «О местах в человеке» представляет добротный синтез движения болезней и жидкостей внутри тела:

«На мой взгляд, в теле нет начала, но все подобно началу и концу. В окружности нельзя найти начало. Что касается болезней, они имеют свое начало во всем теле. Часть тела, скорее сухая, естественно, предрасположена принимать болезни и больше страдать; влажная часть предрасположена к этому меньше. Ибо болезнь останавливается в сухой части, тогда как болезнь во влажной перемещается и занимает обычно то одну точку тела, то другую, и все время изменяясь, имеет паузы и быстро прекращается, поскольку не укореняется. И все части тела, когда болезнь устремилась в разные стороны, тотчас же передают эту болезнь одна другой: живот голове, а голова плоти и животу. Так как живот, когда не имеет очищения, сообразного соответствующей мере, и в него происходят поступления, орошает тело влагой, поступающей от пищи. Эта влага, устраненная из живота, вся идет к голове. И когда она ее достигла, не будучи направляемой сосудами головы, течет по воле случая по тому пути, который ей встречается».

Итак, именно от головы, как правило, начинаются течения, вызывающие болезни. Некоторые врачи, находящиеся под сильным влиянием арифмологии, даже свели число этих течений к семи, как это сделал автор трактата «О местах в человеке». Течения, начинающиеся от головы, направляются по воле случая. Но случай может многое. Эти течения достигают семи мест: ноздри, уши, глаза, грудь (эмпиема или туберкулез), ткань около позвонков (водянка), спинной мозг (вид туберкулеза), бедра. Автор «Желез» тоже насчитывает семь жидкостей, происходящих из головы. Эта идентичность точек зрения не исключает различий, так как части тела, куда доходят жидкости, не всегда одинаковы.

Длительность и кризисы болезней

Ход болезни может также определяться по времени и интенсивности: она рождается, растет, достигает апогея, проходит через решающие стадии, уменьшается и исчезает (в лучшем случае) или ухудшается и губит больного. Врачи-гиппократики пытались выявить эти ритмы.

Общая продолжительность болезни иногда связывалась с циклами времен года. Врачи особенно старались определить и предвидеть кризисы в развитии болезни. Вот определение, которое даст один из них:

«Кризис в болезнях есть тогда, когда они нарастают, слабеют, преобразуются в другую болезнь или заканчиваются».

Таким образом, кризис не имеет отрицательного смысла. Это – знаменательный момент в развитии болезни как в плохую, так и в хорошую сторону. По теории жидкостей, они связываются не только с перемещением виновной жидкости (отстой, очищение), но также с ее качественными изменениями. Чтобы виновные жидкости перестали быть вредными, нужно, чтобы они потеряли свое сырое состояние, были «сварены» в соответствии с процессом, аналогичным кулинарному приготовлению или вызреванию плода на солнце. Врачи называют это варкой. Вот текст, который объединяет одновременно три понятия: кризиса, варки и отстоя:

«Для самых опасных заболеваний изучить все благоприятные варки жидкостей, каково бы ни было их происхождение, критические и хорошие отстой. Варки возвещают о быстроте кризиса и крепости здоровья, тогда как сырые жидкости без варки превращаются в пагубные отстой, предвещают отсутствие кризиса, боли, смерть или рецидив».

Периодичность критических дней: соблазн арифмологии

Врачи не ограничивались выжиданием признаков, предвещающих эти кризисы, они определили их периодичность.

Их к этому побуждало наблюдение за болотными лихорадками (трехдневные и четырехдневные лихорадки). Но они «придумали» слишком много перемежающихся лихорадок. От их классификации в наши дни частично отказались. Если еще и говорят о трехдневной, четырехдневной и иногда о пятидневной, то о полутерцианной, семидневной или девятидневной лихорадке больше не упоминается.

Особенно они ошибались, неправомерно распространяя периодичность на все болезни и считая, что устанавливают законы, которые вписывались в более широкий контекст антропологии и даже космологии. Теория числа семь была в моде при вычислении критических дней. Вот, например, как автор «Тела» включает ритм болезней в биологический ритм человека, беря за основу период в семь дней, или гебдомаду:

«То же самое относится к болезням у людей: для самых острых болезней дней, когда происходят кризисы и когда люди умирают или выздоравливают, четыре, то есть половина гебдомады; для тех болезней, которые достигают второго периода, это одна гебдомада; для тех, которые достигают третьего периода, это одиннадцать дней, то есть полторы гебдомады; для тех, которые достигают четвертого периода, это две гебдомады, то есть восемнадцать дней, две гебдомады с половиной. Другие болезни не проявляют признаков, показывающих, через сколько дней больной поправится».

Этот семичастный ритм, согласно автору – «необходимость природы». (Сегодня мы бы сказали – естественный закон, определяющий всю человеческую жизнь). «Время человека – это семь дней», – говорит он. Этот автор не единственный поборник семичастной теории в медицинской и философской сфере, и не самый ярый. Эмбриология и этапы роста человека вместе с периодизацией болезни были привилегированной сферой семичастной теории. Автор «Тела» приводит много аргументов, взятых из эмбриологии, для доказательства своей семичастной теории человека: различные части тела формируются в эмбрионе за семь дней; семимесячный плод, достигший точного числа гебдомад, жизнеспособен. Есть еще более странный аргумент: люди, как правило, умирают по истечении семи дней, если они не ели и не пили!

Можно предполагать, что врачи, должно быть, при своих расчетах не останавливались перед подтасовкой критических дней, чтобы подогнать факты к собственным теориям. Сравнение между трактатами «Тело» и «Прогноз» очень поучительно на этот счет. Вот картина лихорадок, согласно «Прогнозу»:

«Лихорадки имеют кризисы – когда больные выживают или умирают через одно и то же количество дней. Самые неопасные лихорадки, протекающие в соответствии с самыми благоприятными признаками, прекращаются на четвертый день или раньше. Самые же злокачественные и дающие самые опасные признаки убивают на четвертый день или раньше. Так кончается первая атака. Вторая ведет к седьмому дню, третья к одиннадцатому, четвертая к четырнадцатому, пятая к семнадцатому, шестая к двадцатому. Таким образом, это атаки, которые сложением четырех с четырьмя кончаются за двадцать дней. С первого дня нужно быть внимательным, проводить обследование каждую тетраду, которая прибавляется, тогда вы не ошибетесь в обороте, который примет болезнь».

Подсчеты критических дней в двух трактатах идентичны за небольшим исключением. Из пяти сравниваемых периодов первые четыре имеют то же число дней (4, 7, 11, 14), только последний период имеет восемнадцать дней у автора «Тела» и семнадцать – у автора «Прогноза». Какой бы незначительной ни была эта разница, она обнаруживает различие в способе счета. Для автора «Тела» единица меры – это гебдомада (число 7), для автора «Прогноза» – тетрада (число 4). Восемнадцатый день соответствует двум с половиной гебдомадам, семнадцатый день соответствует пятой тетраде.

Другие выбирают иной способ подсчета, беря за основу четные и нечетные дни. «Нужно особенно остерегаться нечетного числа, так как именно в эти дни изменяют состояние больных в одном или другом направлении», – говорит один врач. В таком подсчете первым критическим днем является не четвертый день, а третий! К тому же один врач считает, что у одинаковых заболеваний кризис наступает в четные дни, а другой, что в нечетные.

Все эти врачи, несмотря на иногда очень разную ориентацию их медицины, старались обнаружить порядок в кажущемся беспорядке патологических явлений. Слово «cosmos» в смысле «порядок» употребляется автором «Прогноза» как раз для определения развития болезни. Таким образом, ход болезни подчиняется в самых благоприятных случаях математическому расчету. Число (arithmos) как бы руководит последовательностью критических дней в развитии болезни, а также в нормальном росте эмбриона и ребенка. В этом смысле тоже можно сказать, что не существует различия по природе между нормальным и патологическим.

Гиппократова периодизация и Гесиодов календарь

Когда врачи-гиппократики занимаются вычислением счастливых и роковых дней в ходе болезни, их исследование уходит корнями в очень древнее верование, согласно которому определенные дни бывают счастливыми, пагубными или нейтральными. Гесиод, который был почти современником Гомера, заканчивает свою поэму «Труды и дни» описанием благоприятных и неблагоприятных для человека дней месяца. Он считает, что этим знанием владеют только избранные: «Один хвалит один день, другой – другой, но немногие знают». По Гесиоду три первых знаменательных дня месяца – это первый, четвертый и седьмой, а это соответствует первым критическим дням болезни у авторов «Прогноза» и «Тела». Совпадение частичное, так как другие дни не соответствуют, но оно заслуживает внимания. У поэта это обозначение связано с божеством: это священные дни, принадлежащие Зевсу. Врачи без всякой ссылки на божественное пытаются рационально постичь патологические явления в соответствии с законом чисел.

Гиппократова и пифагорейская арифмология

Врачи принимают участие в рационализации и даже математизации осязаемого мира, самыми известными представителями которых были пифагорейцы. В том значении, которое гиппократики придавали числу, можно было бы увидеть влияние пифагорейства на медицину. Действительно, теория мира, которая включает подсчет критических дней, иногда обращается к первоисточникам реального математического и музыкального знания. Описание критических дней явно ссылается на теорию гармонии:

«Врач, желающий правильно добиваться блага больных, должен учитывать все нечетные дни, а среди четных – четырнадцатый, двадцать восьмой и сорок второй. В этом заключается предел, установленный некоторыми в счете гармонии, и это безукоризненное четное число. Причину этого здесь слишком долго излагать. Врач должен также взвешивать по триадам и тетрадам; по триадам в целом, а по тетрадам, соединенным попарно и разъединенным попарно».

Знание врачом математики очевидно. Он упоминает математическую теорию, которую хорошо знает, но не считает уместным излагать. Впрочем, его описание критических дней является превосходным примером разных способов подсчета, так как он соединяет подсчет по четным и нечетным дням и по различным периодам – триадам, тетрадам и даже, судя по смыслу, по гебдомадам.

Мы видим, что арифмология врачей-гиппократиков имела многочисленные варианты и вряд ли все их можно свести к общему пифагорейскому источнику. Гипотеза о пифагорейском влиянии маловероятна. Во-первых, декада, которую пифагорейцы считали совершенным числом, не играет никакой роли у врачей-гиппократиков. Кроме того, врачи, в отличие от пифагорейцев, не считали, что все сводится к числу. Примечательно, что автор «Древней медицины» утверждает, что число имеет большое значение в развитии болезней, и одновременно отвергает существование числа как критерия для правильного приспособления режима к больному. Арифмология не проникла в лечение. Здоровье не определялось числом.

От болезни к выздоровлению: полное и относительное выздоровление

«Следует считать, что в совокупности всех искусств важнейшим является сделать здоровым больное», – говорит автор «Суставов».

Полное выздоровление – это идеальная цель медицины. Но врач-гиппократик хорошо сознает, что не всегда может восстановить хорошее здоровье. Так же как существует относительное здоровье, есть и относительное выздоровление. Это понятие вошло в историю науки, начиная с эпохи гиппократизма. Главным образом, это относится к хирургии: косой перелом ключицы не наносит никакого «ущерба» плечу, но остается «уродство», потому что прилаживание костей не может быть безукоризненным. Так же и в гинекологии: некоторые выздоровления не восстанавливают физическую целостность женщины, так как они сопровождаются бесплодием. Понятие относительного выздоровления входит даже в определение медицины, данное автором «Искусства»: «Медицина состоит в полном освобождении больных от страданий или в уменьшении силы болезни». Полное или относительное выздоровление – такова цель медицины.

«Противостоять»» болезни

Как врачи-гиппократики представляли себе акт исцеления? Прежде всего, как действие, которое состоит в «противостоянии» болезни и ее причине. Это выражение появляется в трех самых знаменитых определениях терапии:

«Эпидемии» I

«(Медицинское) искусство состоит из трех слов: болезнь, больной и врач. Врач – служитель искусства, больной должен противостоять (ek ton enantion epistamenos) болезни вместе с врачом».

«Природа человека»

«Болезни, вызванные переполнением, лечатся пустотой. Те, что происходят от пустоты, лечатся переполнением. Те, что происходят от физических упражнений, лечатся отдыхом. Те, что вызваны слишком большой инертностью, лечатся упражнениями. Обобщая все эти понятия, можно сказать, что врач должен противостоять (enantion histasthai) установленному характеру болезни, состоянию тела, временам года и возрасту, расслабить то, что напряжено, и напрячь то, что расслаблено. Это наилучший метод принести облегчение больной части».

«Ветры»

«Если вам известна причина болезни, вы будете в состоянии назначить телу то, что ему полезно, отправляясь от противоположного, чтобы противостоять (ek ton enantion epistamenos) болезни. Эта медицина, действительно, самая естественная. Например, голод – это болезнь, ибо то, что удручает человека, получает это название. Каково же лекарство от голода? То, что устраняет голод, а это пища. Значит, этим лекарством нужно лечить эту болезнь. Другой пример: питье устраняет жажду. Или еще: переполнение лечится пустотой, упражнение отдыхом, отдых упражнением. Короче, противоположное есть лекарство от противоположного».

Таким образом, основа гиппократизма – это лечение противоположным, аллопатия. Однако «Гиппократов сборник» настолько разнообразен, что в нем встречается и первое четкое определение гомеопатии – лечения подобным. Как правило, лечение вписывается в контекст борьбы. Роль врача – «бороться» (antagonisasthai) с болезнью с помощью своего искусства. Болезнь враждебна человеку. Значит, нужно ответить лечением, враждебным болезни. Именно так считает автор «Священной болезни»:

«При этой болезни, как при многих других, нужно не увеличивать недуг, а изнурять его, прописывая самое враждебное (polemiotaton) каждой болезни, а не то, что ей дружественно. Ибо с помощью того, что ей дружественно, она процветает и растет, тогда как с помощью того, что ей враждебно, она чахнет и слабеет».

Лечение должно произвести благоприятное «контризменение»:

«Кто умеет с помощью режима формировать у человека влажность, сухость, тепло или холод, тот может вылечить также и эту болезнь при условии различения благоприятных способов (kairous) предписывания полезных вещей».

Следует запомнить две основные мысли. Лечение должно изменять состояние тела, но нужно, чтобы это изменение производилось благоприятным образом.

Лечение, понимаемое как изменение, – постоянная тема «Гиппократова сборника». «Всякое изменение настоящего состояния благотворно для больного, так как если вы не изменяете недуг, он возрастает», – говорит автор трактата «О местах в человеке». Так как сама болезнь произвела изменения, лечение логически должно производить изменение в обратном направлении. «Для сильных болезней нужно использовать сильные средства, а для слабых болезней средства, которые не являются сильными», – продолжает тот же автор. Такое логически безупречное суждение было поставлено под сомнение автором «Режима при острых болезнях»:

«Я знаю, что врачи делают абсолютно противоположное тому, что нужно: в начале болезни они хотят начать с высушивания больных в течение двух-трех дней или больше перед тем, как прописать супы и напитки. Вероятно, им кажется нормальным произвести большое контризменение, потому что в теле наступило большое изменение. Произвести немаловажное изменение дело хорошее, но нужно, чтобы изменение производилось правильно и безопасно».

Чтобы произвести изменение «правильно и безопасно», оно должно быть постепенным, так как всякое большое и резкое изменение пагубно для человека. Получается, что лечение, которое теоретически кажется наилучшим («произвести сильное изменение в случае сильных болезней»), в действительности самое пагубное. Оно рискует причинить столько же зла, что и болезнь. Поэтому борьба между врачом и болезнью никогда не бывает равной. Врач должен уметь дозировать степень изменения и уловить подходящий момент, чтобы произвести его. Подходящее количество, подходящий момент выражается греческим словом kairos, которое традиционно переводят как «случай», но которое означает правильную меру и одновременно благоприятный момент. Нужно прописать ни слишком много, ни слишком мало, ни слишком рано, ни слишком поздно. Это, безусловно, самое трудное в искусстве. «Жизнь коротка, искусство вечно, случай (kairos) шаток, опыт обманчив, суждение трудно», – сказано в начале «Афоризмов».

Два критерия терапевтического воздействия: здоровое и естественное

Чтобы решить столь трудную задачу, врач ищет критерии. Самые важные – это «хорошее здоровье» и «природа».

Режим для здоровых людей интересует врачей не только в рамках гигиенической медицины. Он служит для сравнения, позволяющего определить режим больных.

«На примере режима людей, которые здоровы, необходимо также изучить то, что полезно. Ибо если для здоровья людей очевидно, что тот или другой режим сильно разнится, так как же может быть, чтобы эта разница не была также большой и при болезнях и очень большой в случае острых болезней?» («Режим при острых болезнях»).

Всякая ошибка, которую можно допустить в режиме при полном здоровье, будет вредоноснее в состоянии болезни, так как больной слабее, чем здоровый человек. Это же рассуждение использует автор «Древней медицины»:

«Нарушения, которые возникают у человека от чрезмерной пустоты, не менее серьезны, чем те, которые возникают от чрезмерного переполнения. Это можно хорошо уяснить, если сослаться на здоровых людей».

Между понятием «хорошее здоровье» и «природа» есть существенное различие. Под «природой» врачи-гиппократики понимают «человеческую природу». Она определяется нормальным строением (элементарным, анатомическим или физиологическим) и нормальной реакцией на все внешние воздействия (режим, окружающая среда). Природное состояние, как и состояние хорошего здоровья, – это нормальное состояние. Поэтому врач может взять за образец своего искусства как природу, так и состояние здоровья.

Когда хирург оспаривает способ вправления перелома или вывиха, он ссылается на положение конечности, соответствующее природе (kata phusin). Вообще знание природного строения человеческого тела необходимо для каждого врача. Именно это имел в виду автор трактата «О местах в человеке», когда сказал: «Природа тела – отправная точка размышления о медицине». Эта формулировка знаменита. Гален приписывает ее самому Гиппократу и упрекает своих современников, что они хвалят это правило, не следуя ему:

«Они с таким рвением отдаются этой задаче, – с иронией говорит он, – что не знают по поводу каждой части тела не только ее субстанцию, форму, строение, величину или ее связь с прилегающими частями, но даже где она находится».

Но важно не только знание природного строения тела, важно также знание его реакций. У каждого человека они различны. Это переменная величина, которую нужно учитывать при лечении. Трактат «Переломы» вводит эту переменную наряду с возрастом, когда речь идет о сроке восстановления кости:

«Кость предплечья восстанавливается обычно в пределах тридцати дней; но нет ничего постоянного, так как природа отличается от природы, а возраст от возраста».

«Что касается времен года, природы хорошо или плохо расположены – одни к лету, другие к зиме. А что касается местности, возраста, а также свойств болезни, одни плохо или хорошо расположены к одним, другие к другим».

Поэтому автор «Эпидемий» I начинает длинное перечисление факторов, которые должен учитывать врач при исследовании больного, с «человеческой природы» вообще, а потом переходит к «особой природе каждого».

Размышления гиппократиков приводят наконец к мысли, у которой будет великое будущее в истории западной медицины: природа лечит себя сама (natura medicatrix). Эта мысль находит свое выражение в афористической форме в отрывке из «Эпидемий» VI: «Природа – врач болезней. Природа сама находит пути без участия мысли: например, моргание, помощь, оказываемая языком и все остальные действия подобного рода. Природа, не обучаясь, сама по себе знает все, делает то, что подобает».

Это своего рода признание существования рефлексов, с помощью которых природа сама защищается от болезней. Пример непроизвольного моргания через сто лет будет повторен Аристотелем: «Все животные и особенно люди моргают, чтобы веками воспрепятствовать тому, что падает в глаза, – говорит он и добавляет: – Это движение непроизвольно, его делает природа». Природе приписывается инстинктивное знание в двух знаменитых афоризмах из трактата «О пище»:

«Природа достаточна во всем для всех».

«У всех природа обучена без учителя».

Однако такая концепция природы нетипична для древнейшей части «Гиппократова сборника». Только начиная с Аристотеля, эта концепция четко выражена: «В творениях природы гораздо больше фииальности и красоты, чем в произведениях искусства», – говорит Аристотель в трактате «О частях животных». Во времена Гиппократа так вопрос не стоял. Врач-гиппократик убежден, что существуют законы природы, названные «необходимостью природы», но эти законы являются выражением детерминизма, а не финализма. Конечно, врач-гиппократик почитает природу, он берет природу в качестве критерия своего искусства. Так автор «Ветров», определив медицину как лечение противоположным, добавляет, что «эта медицина самая сообразная природе». Но природы недостаточно.

Медицина может дойти и до принуждения природы.

Лучший пример этого дан в трактате «Искусство», когда в случае скрытых болезней признаки, представленные природой, недостаточны для установления диагноза и прогноза:

«И когда природа отказывается добровольно отдать эти источники сведений, искусство нашло средства принуждения, с помощью которых без нанесения вреда приневоленная природа их отдает; потом, освобожденная, она открывает тем, кто знает предмет искусства, то, что нужно делать».

Метафора взята из судебного следствия. У природы вырываются признания средствами принуждения. Та же мысль в эпоху Возрождения будет повторена Френсисом Беконом: «Раздраженная и терзаемая искусством природа открывается взору лучше тогда, когда она свободно доверяется сама». Но врач-гиппократик вносит важное уточнение: нужно, чтобы это принуждение не принесло вреда природе. Сила врача не похожа на силу болезни. Это может быть только мягкая сила. Наивысшая цель медицины никогда не утратит своего содержания: «быть полезным или по крайней мере не навредить».