Текст книги "Право на легенду"

Автор книги: Юрий Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

8

Много забот этой весной было и у Вутыльхина. Председатель купил наконец для зверобоев шхуну, о которой уже столько лет велись разговоры. Вутыльхин стал принимать хозяйство, и оказалось, что мотор у шхуны только наполовину цел, иллюминаторы без стекол, гребной вал погнут, и вообще это не шхуна вовсе, а большая неуклюжая лодка, с ней возиться и возиться надо.

А тут, пожалуйста, еще одна забота. Пришел с метеостанции Вася-радист – и сказал, что Варг очень просил Вутыльхина привезти в поселок Федю Косагорова, который у них в селе две недели торчит. Ба-аль-шой человек, лицо красное, значков полный пиджак. А всего и дел-то сделал, что две дыры в сопке пробил. Вроде без него некому.

Вутыльхин недовольно ворчал под нос, потому что отказать капитану он не мог, а плыть нынче в поселок и некогда, и хлопотно. Байдару надо готовить, заплата ей требуется. Можно было бы и на вельботе Косагорова отвезти, но Вутыльхин по опыту знал: стоит нарядить в поселок вельбот, как половина села желающих объявляется, у всех дела срочные, а ему морока. Да и нечего разъезжать в горячую пору.

Когда байдара была готова, на берег с чемоданом пришел Косагоров. Он долго оглядывал непривычную для него лодку, которая человека сухопутного, да еще знакомого хотя бы на глаз с прочными вельботами и шлюпками, могла и впрямь насторожить. Каркас ее был сделан из не очень толстых жердей, скрепленных ремнями, а на каркас туго, до барабанного звона, была натянута специальным образом изготовленная моржовая шкура.

– Во, прогресс! – сказал Косагоров. – Корзинка плетеная. Мы же на ней потонем.

– Может, и потонем, – согласился Вутыльхин. – Некоторые тонут. А которые тонуть не хотят, те на берегу сидят.

Вутыльхин запустил мотор, установленный в днище, ближе к корме, и они тронулись. Плыть им надо было сперва вдоль берега до избушки Малкова, потом узкой протокой меж двух островов – протока эта тянулась километров на пятнадцать, была очень мелкой и потому ни одно, даже небольшое судно зайти туда не могло, а в конце протоки, уже в заливе, на чистой воде их должен был встретить буксир.

– Сколько плыть будем? – спросил Косагоров.

– Я не знаю… Может, быстро приплывем, может, на берег выходить придется. Байдару тащить будем, если лед подойдет. Ты бы вельбот потащил? Говоришь: «корзина». Думай, когда говоришь.

– А зачем тащить?

– Лед обходить. Вот зачем. Ты что, торопишься очень? Что взрывать будешь?

На этот раз Косагоров решил напустить на себя таинственность.

– Этого никто не знает, Тимофей Иванович. Только за полчаса до взрыва объект открывают. Очень строго дело поставлено.

Вутыльхин, сам имея склонность к тому, чтобы заморочить кому угодно голову, чужие шутки, однако, принимал с трудом. И потому обиделся. «Балабол, – сказал он себе. – Как Коля-пожарный, у того тоже секреты перед девками». И больше до самого Кеглючин-камня со взрывником не разговаривал.

На траверзе Кеглючин-камня, как и было оговорено, стоял буксир Светлакова, куда Косагоров тут же, с видимым облегчением, перебрался.

– Может, чаю попьешь? – из вежливости предложил Вутыльхину Светлаков. Он торопился, чаи ему распивать было некогда. – Может, перекусишь?

– Нет, – сказал Вутыльхин. – Обратно побегу. Лед движется. Загородит меня в протоке, куда денусь? Ты скажи, чего меня Варг торопил? Какие у него дела?

– А! – Светлаков махнул рукой. – Все торопятся. Коростылев прилетает, скоро наш поселок бульдозером в море сдвинут. Архитекторы! У меня судно регистр не прошло, а я должен в извозчиках бегать.

– Ну ладно, – кивнул Вутыльхин. – Я поплыл.

Протоку он миновал как раз вовремя. Льды, скопившиеся по другую сторону острова, за день обогнули его, и теперь ветер прижимал их к берегу. Еще бы час-другой, и Вутыльхину пришлось бы сидеть в протоке и ждать погоды.

«А я прошел, – сказал себе Вутыльхин. – Я успел. Только жалко, в поселок не сплавал. Надо бы с Егором повидаться. Ай, какой ему Егор ковер нарисовал, даже лучше, чем у киномеханика. У того птицы по воде плавают и женщина в лодке сидит, птиц кормит, а Егор байдару нарисовал, и синюю льдину, и моржей, а в байдаре охотник сидит, на Вутыльхина похож, только маленький очень, подробно не разберешь».

Тут он посмотрел на берег и увидел, что плывет как раз мимо избушки Малкова. В окнах горел свет. Значит, дома Коля Малков, ужинать небось скоро будет, Вутыльхину захотелось есть, захотелось чаю, захотелось просто посидеть с Малковым, потому что они уже давно не виделись и не разговаривали.

«Ну и заеду, – решил Вутыльхин. – Заеду, потом дальше пойду. Я не очень тороплюсь. Протоку-то я прошел».

Малков встретил его без всякого удивления, словно бы ждал. Это Вутыльхина озадачило, ну да ладно. Малков всегда такой. Они сели ужинать, и Вутыльхин спросил:

– А выпить у тебя нет?

– Выпить у меня нет, – сказал Малков.

– Это хорошо. А у меня есть.

– Хитрый ты, – засмеялся Малков, зная, что говорит Вутыльхину приятное, потому что Тимофей Иванович считал себя на побережье самым хитрым человеком. – Хитрый ты, ой-ой!

– Правильно, – согласился Вутыльхин. – А еще у меня новость есть. Егор Коростылев прилетает. Опять у капитана весело будет. Может, он еще одну печку построит, как думаешь, Малков?

– Хитрый ты, – опять сказал Малков, – Только я твою новость еще третьего дня слышал. Я в поселке был, заходил к Варгу, все он мне рассказал. Егор прилетает город строить, а не печки класть. Понятно?

– Хо! Я про город тоже знаю, может, раньше тебя.

– Ну и знай на здоровье, – Малков стал нарезать рыбу. – Зато ты не знаешь, что я про тебя знаю.

– Про меня знать нечего, – настороженно сказал Вутыльхин.

– Вот и выходит, что ты не самый хитрый. Я про тебя знаю, что ко мне ты с Кеглючин-камня приплыл, а туда возил взрывника. Что, съел?

– Ну и чего? – обиделся Вутыльхин. – Много ума не надо. Тебе капитан рассказал. Я ему уважение сделал, он бы не попросил – никого бы не повез. У меня катер на ремонте.

– Не сердись, Тимофей. Правильно ты поступил, а то бы сидел Егор без взрывника.

– Я всегда правильно делаю. Только Егору взрывник не нужен. Ему взрывать нельзя. Понял?

– Что же он, голыми руками землю рыть должен?

Вутыльхин вздохнул. Лицо у него сделалось озабоченным.

– Ты погоди! Егору взрывать нельзя. Никак нельзя, ему ученый запретил.

– Ты как баба, – разозлился Малков. – Мелешь, ни слова не понять. Э, давай выпьем, небось успокоишься.

Вутыльхин пил мало и редко, больше любил на эту тему поговорить, и выпитое его, напротив, не будоражило, а успокаивало.

– Вот как было, – сказал он, немного посидев. – Егор у меня жил. Давно еще, может, пять лет назад. Гостил он, когда клуб строили. Писал все, писал, рисовал, чертежи делал. И ему писали. Он потом много бумаг забыл. Я думал, не нужные, раз оставил. А Зинка у меня любопытная, читать стала…

– Не ври, – сказал Малков. – Ты сам любопытный.

– Еще раз перебьешь, молчать буду. Письмо одно на машинке отпечатанное я сам читал. Согласен. Потому что забеспокоился. Егор хотел Колун-гору взрывать, а ему ученый ответил, что никак ее взрывать нельзя: «южак» в тундру пойдет. Понял? Прямо на Эргуувеем, у нас там одно место от гололеда осталось. Дальше не знаю, как ему Егор ответил, наверное, неправильно ответил, потому что еще письмо было. Совсем строгое. Писали ему: если взорвешь, большую беду накличешь. Ты теперь все понял? Егор горячий да молодой. Про тундру ему заботы нет, он оленей не ест.

– Ты чего говоришь, Тимофей? Подумай. Разве Егор на такое дело пойдет? Это же преступление.

– А может, он забыл? А может, ему какое-нибудь начальство приказало? Зачем тогда взрывник тайну делал? Косагоров сказал: мы, говорит, объекты не раскрываем.

– Взрывы-то разные бывают. Горячишься ты, Тимофей. А все зря. Егор человек умный.

– Умный… Умный, да молодой. Почему я на буксир не сел? Я бы все рассказал, Варгу бы рассказал, еще кому надо. Слушай! Я сейчас поплыву. Я сто раз успею.

– Правильно. Сто раз успеешь. Вот и ложись до утра, куда на ночь-то плыть? – Малков говорил так, надеясь, что к утру Вутыльхин угомонится. Сам он страхов его не разделял, хотя… Всякие несуразности в жизни бывают.

– Ложись, – повторил он. – Постелю тебе сейчас, а утром вместе сообразим, что к чему.

Рано утром, проснувшись, Малков глянул на пустую койку и понял, что Вутыльхин ушел. Байдара стояла на берегу – за ночь протоку плотно забило льдом.

9

Первую навигацию Варг встречает на берегу.

Когда в прошлом году он сдал буксир и принялся осваивать большой застекленный с трех сторон кабинет, из окон которого просматривалась вся акватория порта, он говорил себе, что разительных перемен в жизни не предвидится: капитанский мостик он сменил на новое рабочее место, и отсюда ему по-прежнему придется вести за собой суда, только уже не лихтер или баржу, а целые караваны.

Со временем, однако, его письменный стол все более начал обретать черты канцелярской конторки; арифмометр никак не походил на ручку машинного телеграфа, а пространные ведомости и отчеты мало напоминали лаконичный язык вахтенного журнала. Капитан к этому был готов, зная по опыту долгой службы, что прошнурованные книги, набитые скучными циркулярами, никакой героики не сулят, но зато обещают безопасность, ритмичность, точное соблюдение графика и все такое прочее, без чего морской порт просто работать не может.

И все же как он себя ни уговаривал, чем ближе подходила весна, тем неуютнее становилось ему в этом застекленном скворечнике. Особенно его почему-то раздражал открытый смотровой мостик, обращенный прямо к причалам.

Он удивительно походил на дачный балкон – такой же старомодный, тесный, с резными балясинами, выкрашенными в канареечный цвет. Отсюда произносили речи. Отсюда капитан порта, отутюженный снизу доверху, при всех регалиях хлопал ракетницей, встречая и провожая суда. Все это выглядело красиво, и Варг, бывало, сам неистово гудел на своем буксире, включаясь в общее шумное празднество, в которое выливалось открытие навигации, но сейчас ему совсем не хотелось видеть себя на этом резном балконе: «Как ни надраивай пуговицы, а вид у тебя, товарищ капитан, дачный…»

Кроме того, Варг несколько опасался, как сложатся у него отношения с людьми, для которых он нежданно-негаданно сделался начальником. Быть капитаном он привык и умел, а быть начальником ему еще не приходилось. В этом он не видел противоречия, потому что всю жизнь, обладая мягким характером, добивался подчинения только лишь абсолютной разумностью своих требований. Это понимали люди, с которыми он долгое время жил бок о бок; люди же посторонние считали его хоть и уважаемым человеком, но, прежде всего, человеком добродушным и покладистым.

А покладистым он никогда не был, особенно если дело касалось отношения людей к своей работе, тех принципов и установлений, которые он для себя выработал и которые считал незыблемыми – тут он бывал резок, часто прямолинеен и нетерпим, понимая, что, может быть, это от горячности характера.

Вот и сегодня, стыдно сказать, на весь порт раскричался, как неврастеник. И людям на смех, и себе – хоть валерьянку пей. Нельзя тебе кричать, капитан, не положено ни по возрасту, ни по воспитанию, ни по должности теперь, черт бы ее побрал! А как тут удержаться – тут впору за грудки взять да тряхануть разок, чтобы звание твое морское помнили и уважали.

Началось вроде все с пустяка. Еще зимой Варг как-то неожиданно для себя услышал фразу, которая, усиленная мегафоном, впервые показалась ему кощунственной. Диспетчер, обращаясь к экипажу лихтера, прокричал: «Эй, на «Сухареве»! – и стал что-то такое им внушать. Варг поморщился; казалось бы, так заведено; казалось бы, давно пора привыкнуть, и все-таки… Пусть не все знают, кем был Николай Сухарев, но, должно быть, стоящим человеком был, и вот такой на всю бухту окрик, вроде как Ваньку-извозчика подзывает.

Варг на одной из планерок обо всем этом сказал. С ним согласились, но согласились снисходительно: «Чудит старик», – хотя долго ничего такого больше не было. А сегодня утром начальник портфлота, наблюдая неудачную швартовку гидрографической шхуны, свирепо пробасил в мегафон:

– Эй, на «Градском»! Мать вашу… Вы свою лоханку можете хоть в щепы расколотить, а наш лихтер поберегите, он денег стоит!

Варг даже вспотел от злости. Сукин сын! Новая шхуна гидробазы была названа в честь их земляка Алексея Ильича Градского, известного полярника, погибшего несколько лет назад во время ледовой разведки. Не долго думая, он включил микрофон громкой связи:

– Послушайте, Свиридов, вы моряк или вы бич подзаборный! Алексей Ильич был нашим товарищем, а у вас поворачивается язык трепать его имя с матюками! Как вы его дочери в глаза посмотрите, она же с вашей Ниной в одном классе учится!

Сказал он это, не помня себя от возмущения, потом выключил микрофон и стал ждать, когда прибежит разгневанный Свиридов. Сидел и готовил слова еще похлеще, чтобы долго памятно было. А Свиридов и мужик славный, хоть и хамоват. Вот и получится у них беседа.

Свиридов и не думал приходить. Только уже после обеда позвонил Варгу.

– Ты не переживай, Александр Касимович, – сказал он так, будто сам накричал на Варга. – Все понимаю. Неотесанные мы. Только ведь он, зараза, едва лихтер не продырявил. Ладно, все учел, больше не повторится. Береги нервы.

«Он же меня и жалеет, – усмехнулся Варг. – Плохи мои дела. В прошлом году он меня не жалел, когда я его сам чуть к пирсу не припечатал».

А еще через минуту Свиридов позвонил снова и сказал с некоторой укоризной в голосе, что подошел ледовый буксир с единственным пассажиром на борту и что буксир затратил на это дело восемь часов ходового времени. Пусть начальство не деликатничает и взыщет деньги со стройуправления, нечего портфлоту за других отдуваться.

– Не мелочись, – сказал Варг. – О душе подумай. Зачтется тебе это.

Он стал собираться домой. Может, и Вутыльхин подъехал. Хорошо бы. Давнехонько хитрый мужик в рассуждения не пускался. Теперь у него и слушатель есть, вот только отдохнет с дороги.

Коростылев приехал рано утром, ничего вразумительного пока не сказал, поднялся в «комнату Малкова» и объявил, что будет отсыпаться до обеда, а после обеда будет спать еще сутки: вид у него действительно был замученный.

Возле Дома дирекции стояла с коляской Эсфирь Яковлевна, которую Варг в душе немного побаивался: ее доброта и привязанность носили подчас агрессивный характер. Эсфирь Яковлевна сразу же расцвела в улыбке.

– Здравствуйте, дорогой мой! – певуче проговорила она. – Видите, я уже бабушка. Правда, чужая бабушка, но как это хорошо! Знаете, чей это ребенок, чья эта голубая девочка? Это девочка Зайцевых, они сейчас в кино. Видите, как быстро, удивительно быстро идет время?

– Мне бы еще знать, кто такие Зайцевы, – улыбнулся Варг.

– Ах, ну возможно… Да, действительно, откуда вам это знать. Но я нахожу в этом, Александр Касимович, большой смысл. Очень много детей появилось в поселке. Понимаете? И все это совпадает… Мы начинаем осуществлять программу строительства, в субботу назначено торжественное открытие. То есть, я имею в виду, будет очень большой взрыв, вы ведь уже, конечно, в курсе?

– Батюшки! – ахнул Варг. – И вы знаете?

– Мне это странно слышать, дорогой мой, – Эсфирь Яковлевна даже отодвинулась немного, чтобы окинуть его взглядом с головы до ног. – Кому же еще знать? Вы меня обижаете. Люди едут прежде всего ко мне, и вы знаете, сколько едет людей? Я не говорю о специалистах, но, простите, едет весь район, и я вынуждена разводить руками. А сегодня Егор Александрович – я очень рада его приезду, он по-прежнему обворожительный молодой человек – сегодня утром он привел ко мне девушку, которая вообще не имеет к нам никакого отношения, и я, вы понимаете, не могла ему отказать. Девушка такая милая, такая интеллигентная… Я просто теряю голову!

– Не злословьте, – сказал Варг. – И не намекайте. У меня тоже тесно, девушку я не размещу.

– Да бог с вами, невозможный вы человек! Ни о каком злословил не может быть и речи, эта девушка – совсем иное. У нее все такое возвышенное, тонкое, такое, знаете, времен нашей юности… Молодость! Молодость, Александр Касимович! Порывы, мечтания, а сама, как былинка на ветру, и ручки совсем хрупкие, а дорога такая длинная. Но это ведь и есть жизнь, не правда ли? – Эсфирь Яковлевна вздохнула, потом подъехала с коляской поближе к Варгу и уже совсем земным тоном добавила: – Что же касается размещения, то девушка прекрасно устроена. Передайте это Коростылеву и еще раз кланяйтесь ему.

– Непременно, – пообещал Варг.

А дома его ждал Братишвили. Он сидел на кухне и угрюмо смотрел в окно.

– Ты чего? – спросил Варг. – Почему не на работе? И вид у тебя…

– Какой у меня может быть вид, капитан? У меня может быть только вид человека, над которым смеется судьба! – Он вскочил и стал бегать по кухне. – Там же яблоки, Александр Касимович! Сто, а может, тысяча ящиков, и я их должен грузить, да? Я не могу к ним прикасаться, я их ненавижу! Это для меня издевательство, разве не понятно?

Варг отвернулся, чтобы не рассмеяться. Очень уж нелепо жалок был этот неудавшийся коммерсант, над которым судьба действительно продолжала шутить свои злые шутки, подсунув ему среди неисчислимых грузов злосчастные яблоки. Но смеяться тут вроде нечему.

– Водевиль, – сказал он, присаживаясь к столу. – Оперетта. Ладно, забудем это дело. В конце концов грузчик – тоже не выход. Знаешь, о чем мы подумаем? У нас тут стройка большая намечается, может, слышал?

– Слышал, как же… – Братишвили кисло улыбнулся. – Город строить будете, все только и трезвонят. Чумные какие-то. Мы в школе про Манилова проходили, он тоже собирался мост от Москвы до Ленинграда построить.

– До Петербурга, – машинально поправил Варг, но тут же спохватился: – Как ты говоришь? Манилов? Ну-ка, поди сюда… Видишь, портальный кран стоит? Он весит пятьдесят тонн, а в прошлом году ветер опрокинул его в бухту. Представляешь? Нужно нам от такого безобразия защищаться? Или, по-твоему, это то же, как у Манилова? Ты людей чумными называешь, а эти люди собираются строить город, о котором еще вчера и думать никто не мог.

– А я разве против? Стройте себе на здоровье. Я только считаю, что люди здесь закаленные, вон сколько жили, и ничего.

– Правильно. И в пещерах жили… Экий ты деревянный, Володя, тебя хоть что-нибудь пронять может?

– Я действительность уважаю, капитан. Руками пощупать хочу. А город ваш – когда он еще будет? Вы к тому времени все отсюда разъедетесь. Или это… Мало ли чего.

– Помрем, – подсказал Варг.

– Правильно. Не доживете. И выходит, что и вам, и мне одна польза от этого города – на том свете. А пурга – на этом. Чего радоваться?

– Ох! – сказал Варг. – Извини. Я забыл, что для тебя весь мир с твоими гнилыми яблоками рухнул.

– Нельзя человека неудачами упрекать. Мне в одном деле не повезло, может, я в другом деле что-нибудь осилю.

– Ты домой думаешь ехать?

– Неужели тут припухать буду! У меня станция пересадки. Мне только бы… красиво приехать! Вы меня понимаете, капитан?

– Я как раз про это и говорю. Красиво тебе вернуться надо. На коне.

– Лучше на «Волге», – сострил Братишвили.

– М-да… Трудно с тобой разговаривать. Денег хочешь много заработать? Ничего в этом плохого нет. Вот я опять к старому и возвращаюсь: почему бы тебе на стройку не пойти? Что-нибудь да ты умеешь делать? – Варг кивнул на стоящий под вешалкой чемодан. – Ты наверх еще не поднимался? Товарищ мой приехал, отдыхает сейчас. Он и есть главный строитель, можно поговорить с ним.

Братишвили тоже посмотрел на чемодан, потом перевел взгляд на Варга.

– Я все понял, – сказал он. – С этого бы и начинали. Мне квартиру освободить нужно? Пожалуйста. Я опять к сторожихе попрошусь.

– Ничего ты не понял, – усмехнулся Варг. – Живи. Всем места хватит.

– Спасибо, капитан… Я к вам уже привык, честное слово. Я бы тут без вас загнулся. Только вы не думайте, в тунеядцах не задержусь. Мысль у меня счастливая есть – что, если в старательскую артель пойти? Говорят, при хорошем везении тысяч пять за сезон отхватить можно. Это правда?

– Отчего же… Если повезет, такие деньги и в лотерею выиграть можно. Думай, одним словом. Времени у тебя мало, сам говоришь.

– Лады! Пять дней мне сроку, и – баста! Эх, Александр Касимович, не понять вам мою пламенную душу! – Он уселся верхом на стул, обхватив спинку руками. – На коне, говорите? Я и сам… Есть у меня перед кем покрасоваться! Да вот как? Может, я в артели золотой самородок найду – сто килограммов! Или там десять килограммов, тоже прилично. Слава какая! В «Огоньке» на первой обложке – Владимир Братишвили! Цветное фото. Золото блестит, переливается, лучи от него исходят, а я на фоне чукотских гор в синем костюме, галстук светлый, запонки зеленого камня – это же такой слайд сделать можно!

Братишвили еще немного погарцевал на стуле, как джигит, потом стремительно сорвался, накинул плащ.

– Все! У меня настроение появилось в клуб пойти. Танцы будут. Лезгинку здешним девушкам покажу, как считаете?

Едва за ним захлопнулась дверь, как послышался скрип лестницы. Это спускался разбуженный джигитовкой Коростылев.

– Шумный у вас молодец, – сказал он, потягиваясь. – Девок пошел охмурять?

– Молчал бы… Мне про тебя Эсфирь все рассказала.

– В этом я не сомневался… Слушайте, Александр Касимович, поехали со мной на карьер! Пусть вас хоть немного ветром обдует, а то боюсь пылью вы скоро в своем кабинете покроетесь.

– Дерзишь, Егор. Дерзишь не по чину.

– Мне можно. Я именинник. Разве нет?

– Именинник. Что да, то да. Твой день, Егор Александрович. Точно.

Варг подошел к Коростылеву и неловко обнял его.

– Я за тебя рад…

На карьере Коростылеву делать было нечего. Да и сам карьер пока что существовал только в его воображении; в натуре это была условно обозначенная граница центральной части будущего города, его внутреннее кольцо, образованное узкой лентой стыкованных между собой домов. Еще не скоро начнутся работы на этой отметке: через два дня будет вынут грунт лишь под здание энергоцентрали, с которой, собственно, все и начнется, потом… Много еще надо будет сделать потом, очень многое – пять, а может, и десять лет пройдет, прежде чем отсюда, с высокой террасы, замыкающей долину, можно будет увидеть «Розу ветров».

И все же Коростылев первым делом приехал сюда: приехал, чтобы еще раз увидеть голубой, струящийся воздух над изогнутой кромкой берега, суда, словно впаянные в холодное зеркало бухты, серые камни мыса Кюэль, видневшегося у самого горизонта, – увидеть все теми же глазами, какими увидел он это десять лет назад из окон дома капитана Варга.

– Вы знаете, что мне вдруг вспомнилось, – сказал Коростылев, когда они подошли к краю террасы. – Мой отец во время войны был в партизанском отряде. Когда война кончилась, его разыскал их бывший командир, который стал председателем колхоза. А колхоза того и в помине не было, одни головешки от него остались. И вот отец рассказывал – должно быть, очень ему это в память врезалось – как стояли они, бывшие партизаны, на таком же, наверное, крутояре, смотрели сверху на свою сожженную деревню и рисовали палками на снегу, где чему быть. Отца они призвали к себе как архитектора, строителя, вроде бы снова мобилизовали в свой отряд, только уже по мирному делу. А в хозяйстве – ни топора порядочного, ни пилы, – так, с бору по сосенке. И знаете – построили! Замечательное построили село, я о нем даже в газете читал. Отец об этом часто вспоминал, может, потому, что последняя его работа была, и потому, что трудная работа была, бульдозера, наверное, и в глаза не видели. А я здесь такую технику подниму, что впору пирамиды строить.

Что-то знакомое припомнилось Варгу в этом рассказе, что-то виденное им или слышанное.

– Где это было? – спросил он. – Где твой отец воевал?

– Где-то в Средней России. То ли под Брянском, то ли… Словом, не знаю. Забыл.

– Тебе такое название – деревня Свиноедово – ничего не говорит?

– Нет… А что?

– Да так. Тоже воспоминания разные… Ну, хватит, постояли на ветру, пыль конторскую сдули, теперь у меня поясница болит. Поехали!

Может, это и впрямь Свиноедово, а может, и нет – кто теперь скажет? Много таких деревень из пепла поднимали. Хорошо бы, если Свиноедово. Как живой мостик… Коростылев-отец вполне мог быть в отряде, где был Кружилин, в колхозе, где председательствовал Кружилин. Только все это теперь уже из другой жизни.

По дороге домой Коростылев спросил:

– Пряхин тут?

– Твой Пряхин, Егор, уголовный тип! Знаешь, что он отчубучил? С озера пешком притопал, его три дня по всей тундре искали. Как услышал, что ты прилетаешь, – котомку в зубы и бегом!

– Молодец, Даниил. Слово держит.

– Правильно. Ты уж ему дай погарцевать.

– Ну, зачем так? Он мужик дельный. Все мы понемногу гарцуем, чего уж… А Вутыльхин не показывается?

– Вутыльхин пароход купил. Теперь пытается отгадать, где у него нос, где корма. Хозяйство Тимофея замучило.

Они ехали по узкому серпантину, тянувшемуся вдоль террасы; из окон машины был едва различим далекий берег на той стороне бухты; пологие сопки, припорошенные снегом, казались отсюда низкими ватными облаками.