Текст книги "Право на легенду"

Автор книги: Юрий Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

Коростылеву вспомнился летящий над самой землей ящик. Сопка чертова! Ее надо взорвать! Уничтожить. Или загородить поселок ветроотбойными домами, у которых стены, обращенные к ветру, пусть будут слепыми, без окон; собрать эти дома в кольцо, закрыть улицы галереями.

Он распаковал чемодан, достал оттуда лист ватмана, карандаш, краски. Потом тихонько пробрался на кухню и вскипятил чай. Надо посидеть. Подумать. Что-то такое он уже видел. Помнит. Что-то такое похожее было в бумагах отца. Правильно. Большая, распластанная на земле морская звезда. «Роза ветров». Да-да. «Роза ветров» – так называл отец свой город, привидевшийся ему когда-то среди валунов Кольского полуострова.

Рано утром, поднявшись, Варг застал Коростылева лежавшим на койке поверх одеяла. Вид у него был заморенный, руки заложены за голову. Смотрел он в потолок.

– Ты чего? – удивился Варг и тут увидел на столе, на подоконнике, прямо на полу листы бумаги, на которых расцветали диковинные цветы: лепестки их то сходились в бутоны, то широко раскрывались навстречу солнцу. Он нагнулся, поднял один и увидел, что это был очерченный акварелью контур какого-то фантастического поселения.

– Что это? – спросил Варг.

– Не знаю… Еще не знаю.

– Красиво…

– Красиво, – вздохнул Коростылев. – Слишком красиво. Ну, ничего. – Он повернулся на бок, подпер голову рукой. – Знаете что, Александр Касимович? Я, наверное, построю здесь город. Чтобы прекратить всякие погодные безобразия. Как вы на это смотрите?

– Я на это хорошо смотрю. – Варг собрал листы в одну стопку и положил их на стол. – Дай-бог нашему теляти… Ты бы поспал, Егор. Только что мне звонили – к вечеру тронемся.

К вечеру они тронулись…

За лето Коростылев загорел под чукотским солнцем, похудел. Скинул все лишнее на тундровых кочках. Подготовил дипломный проект – «Вариант ветрозащитной застройки в северных условиях».

А через год вернулся в поселок на должность районного архитектора. Его предшественник к тому времени вышел на пенсию.

6

– Долго вы там работали? – спросила Вера.

– Два года. Потом переехал в Магадан, в проектный институт. Немного поработал в Якутске, в Норильске был. Ну, а потом Москва. – Он улыбнулся. – Как-то у многих так получается, что они свои северные дела в Москве заканчивают. Теперь вот снова возвращаюсь.

– Какой вы счастливый, Егор Александрович! У вас мечта исполняется. Сами свой город строить будете. Правда?

– Правда, Верочка. Я действительно чувствую себя счастливым.

Она вздохнула.

– Сережа мой хотел в геологию пойти. В институт поступить собирался. Говорил; что обязательно отыщет на Чукотке нефть. Поехал он стаж для института зарабатывать, устроился в партию, научился на станке бурить. И вот до сих пор бурит. Я ему напоминаю – как же нефть? Он говорит – а что нефть? Никуда не денется. Пока воду ищем, вода на Севере – тоже полезное ископаемое, может, говорит, полезнее других. Он очень хороший специалист, по ремонту и по наладке, им особенно дорожат. Только вот неприятность у него получилась… Я, наверное, скучно все рассказываю?

– Очень интересно вы рассказываете.

Вера поудобнее устроилась на скамейке, приготовившись рассказывать дальше, но тут к ним подошел диспетчер и сказал, что за товарищем Коростылевым прислали специальный самолет.

– Красота! – обрадовался Коростылев. – Идемте-ка, пока там не передумали, пока самолет не отобрали.

Он подхватил ее чемодан, и они быстренько добрались до стоявшей у обочины аэродрома «Аннушки».

– Это вы к Морозову летите? – спросил пилот. – Садитесь. Погода портится. Мы из-за вас от Паляваама крюк делаем. А вы, простите? Он вопросительно посмотрел на Веру.

– Девушка со мной.

– Не знаю… Мне сказали – только одного человека. У меня лошадь на борту и сопровождающий. Лошадь – это почти опасный груз. Вы, наверное, человек опытный, должны понимать.

– Да бросьте вы! – отмахнулся Коростылев. – В том-то и дело, что опытный. Долетим.

– Не могу. Как хотите, а не положено.

– Ну и не надо, – Коростылев вытащил свой рюкзак, который он уже было забросил в машину. – Я один не полечу. Так и передайте своему начальству: Коростылев лететь отказался.

Летчик озадаченно хмыкнул.

– Я-то передам, а он мне голову отвинтит. Ладно, садитесь. Где наша не пропадала! Я однажды в Уссурийском крае тигра вез, и ничего, царапался только сильно. Вообще, у нас сегодня день шебутной, с утра возле Паляваама всю тундру облетывали. Мужик какой-то потерялся. Тоже вот технику безопасности не соблюдают, а нам морока.

– А что за мужик?

– Да кто его знает. Рыбак, что ли. С озера…

– Вы, наверное, большой человек? – спросила Вера, когда они устроились. – Как он без вас лететь-то испугался!.

– Большого человека с лошадьми не возят, – улыбнулся Коростылев. – Ну вот, считайте, мы и дома, меньше часа лететь осталось. Сережа вас встречать будет?

– Не знаю… Я телеграмму дала. Он сейчас в партии, вроде недалеко. Может, успеет, я подожду или сама как-нибудь доберусь. Неприятности у него, я вам уже говорила. Переживает, наверное, очень. В газете написали, что у него горизонта нет. И еще… – Она кивнула на кобылу, мирно жующую овес из торбы, – написали, что он похож на лошадь Александра Македонского. Представляете? На лошадь.

– Так в газете писать не могут, – сказал Коростылев. Вы что-то путаете, Верочка.

– Не путаю. Я, если честно говорить, главное из-за этого и лечу. Вот, посмотрите. – Она достала из сумочки сложенную вчетверо газету. – А вы говорите – путаю.

Коростылев развернул газету. Красным карандашом было отчеркнуто название: «Что остается людям?»

«…По вечерам они играют в карты. Играют вяло, без азарта, просто чтобы провести время. Я спросил у Сергея Грачева: «Что у вас впереди?» – «Дорога», – ответил он. «А потом?» – «Опять дорога». Да, он гордится тем, что побывал в Средней Азии, на Сахалине, теперь вот на Чукотке. Но ведь и конь Александра Македонского тоже прошел со знаменитым полководцем полмира, а что он видел?

Что вынесет для себя и для людей из этих маршрутов молодой рабочий? Тысячи метров пробуренного грунта? Да, конечно. Но мы обязаны помнить о том, что духовное становление человека было и остается Для нас главным. А вот этого как раз и не заметно. «Читали вы Паустовского?» – «Не читал». – «А Пришвина?» – «Не слышал даже».

На тумбочке у Грачева я увидел потрепанный задачник по физике. Оказывается, когда-то он собирался поступить в институт. Теперь об этом даже не вспоминает. Линия горизонта у него крепко замыкается пологими чукотскими холмами…»

Далее было много еще в таком же духе.

– Да-а… – протянул Коростылев. – Плохи наши дела. А вы, кстати, читали Пришвина?

– Кажется, читала. Про это… Я уже не помню, про что. Забыла.

– Вот видите. Серьезное упущение. Я тоже, кажется, читал. Бросьте вы, Верочка, расстраиваться. Глупости все это. Правда, злые глупости. Есть у нас такие интеллектуальные петушки. «Вы Ахматову не читали? Ай-ай-ай!» А сам, зануда, до сих пор уверен, что серу из ушей добывают!

Коростылев еще раз пробежал глазами статью.

– Ну! Что я говорил! Прямо хоть ликбез дуракам устраивай. Слушайте: «Лютый мороз сковал землю. Вот уже неделю, как столбик ртути в термометре не поднимается выше пятидесяти…» А он и не может подняться, потому что ртуть замерзает уже при тридцати девяти градусах, и ее никогда не применяют для измерения низких температур. А туда же, грамотей, с поучениями суется. Лучше бы в справочник заглянул.

– А что применяют? – машинально спросила Вера.

– Спирт применяют. Подкрашенный.

– Да-да. Конечно… Это и мы проходили. Так вы считаете, по работе у него из-за этого неприятностей быть не может?

– Еще чего? И думать перестаньте.

Потом они молча смотрели сквозь окна на далекую землю, по которой пятнами ползли редкие тени от облаков. Уже подлетая к поселку, Вера снова вздохнула:

– Вы говорите – глупости. Знаете, какой он впечатлительный? Я только и надеюсь – может, он газету пока не читал? Все-таки далеко до партии, почти сто километров.

7

Никакой газеты Сергей Грачев не читал, потому что газеты к ним не возили: больно велика роскошь. Радио у них есть, вот пусть и слушают. Дорога до ручья Кухтай, где стоит партия, была наезжена лет десять назад, когда еще прииск работал, потом ее забросили, и потому на регулярную связь рассчитывать не приходилось. Другое дело – раз в месяц обеспечить людей всем необходимым, тем более что необходимо им было не так уж много: солярки для станка, да два мешка муки, да макарон ящика два, да консервов, какие на складе есть. Обязательно, кроме того, чай и курево. Остальное – кто что закажет. Только никто ничего не заказывал.

Бывает иногда, что завернет сюда и случайный транспорт. Перекресток в тундре хоть и не оживленный, а все-таки. Вот и теперь тоже пришел к ним вроде как приблудный вездеход, развозивший по оленьим стадам опрыскиватели. Кто-то из управления и попросил шофера подкинуть в партию кое-какой груз и почту.

Почта была тощей – два письма и телеграмма Сергею Грачеву.

– А к тебе жена едет! – еще издали закричал Дима Кочубей, бесцеремонно распечатав телеграмму. – Жена к тебе едет, а ты на черта похож. За неделю не отмоешь. На-ка вот, держи.

Сергей прочитал телеграмму и выругался. Только этого ему не хватало! Всю неделю сплошные неприятности идут, как с цепи сорвались. В масляном насосе шестеренки полетели – это еще куда ни шло, а вчера сгорела головка у клапана, теперь надо цилиндр выпрессовывать, надо, считай, весь мотор перебирать. Ребята второй день смурные ходят: месяц кончается, бурить еще и бурить…

Он опять развернул телеграмму. Штемпель на ней вчерашний. Значит, завтра может и прилететь. В крайнем случае – послезавтра. Что же ему теперь – разорваться? Шофер обещал на обратном пути заехать. Говорит: завтра к обеду. А какой толк? Что он к завтрашнему дню успеет? Даже, думать смешно. На два дня работы – это если спать наложиться. А с ребят какой спрос? Крутить только и научились, а дизеля не знают.

Сергей посидел немного в бараке, потом сполоснулся под рукомойником и пошел к станку. Главную мысль он от себя гнал. А как ее отгонишь, черт возьми, если Вера уже летит где-нибудь в синем небе, торопится, ждет не дождется, когда Сереженьку своего увидит. Вот дуреха, ну, дуреха и есть! Когда приспичит, она вроде ледокола, все разворотит. Случилось что? Да ничего не случилось, он-то знает.

Дима Кочубей сидел у станка на корточках и покуривал.

– Чего делать-то будешь? – спросил он, не поднимая голову. – Если завтра не уедешь, больше не на чем. Ребята говорят: ехать тебе надо. Может, поднажмем мы, соберемся. Может, успеем, а?

– Сопляк ты, Дима, – беззлобно сказал Сергей. – Что ты «поднажмешь»? Ты мотор перебрать можешь? Не можешь. Кишка у тебя тонка. Сяду я на машину, уеду. А дальше что?

Что будет дальше, они оба хорошо знали. Будет невыполнение плана. Этого допустить нельзя, хоть наизнанку вывернись.

– Девчонка же одна летит, – снова сказал Кочубей. – Куда она там денется? Кто встретит?

– Да не причитай ты! – вспылил Сергей. – Это мне причитать надо. Куда-нибудь денется. Знала, что не к маменьке летит. Ребят в конце концов попрошу, записку с шофером отправлю. Встретят ее. И обратно отправят. Будет знать, как без спросу в гости летать.

Сергей загасил окурок и снова принялся за работу. На душе у него было погано. Что говорить. Дуреха она хоть и дуреха, только летит она все-таки к нему, а не в Ялту. Когда перед свадьбой он на мотоцикле каждый день ездил к ней за сто километров, только, бы встретить перед работой, постоять где-нибудь тихонько – это она понимала… И, когда в армии его в госпиталь положили после неудачного форсирования водной преграды – она все бросила, две недели от него не отходила – он тогда не возмущался, дурехой не обзывал. Красовался перед ребятами: «Вот у меня невеста какая…»

Подошел водитель.

– Так я заеду?

– Заезжай. Тебе все равно по дороге. Вдруг чего-нибудь случится. Идем, я тебе путевку на всякий случай отмечу.

Возвращаясь со склада, он заметил на тропе большую черную собаку. Она стояла понуро, тяжело дыша. «Что за чепуха? – подумал Сергей. – Не слышал вроде, чтобы собаки одни по тундре бегали. Хозяин должен быть. Он поднял голову и увидел выходящего из густых зарослей кедровника человека.

Пряхин был в пути уже три дня. И к исходу второго дня понял, что вовремя не успеет. Все оказалось сложнее, чем ему представлялось. Спуститься в долину он не рискнул: именно сейчас там особенно много воды. Идти к избушке Малкова и добираться оттуда берегом – слишком большой крюк. Оставался один путь к заброшенной дороге от прииска Глухариный – эти места ему были знакомы, он надеялся, что по наезженной колее идти будет куда легче. Но прежде надо было миновать два перевала, о которых он знал понаслышке, а если бы знал не понаслышке, то никогда бы не решился на такую авантюру. Даже его бычье сердце не выдерживало. Мартын сигал, как козел, а Пряхин карабкался по крутым, как пожарная лестница, склонам и чертыхался. Дойти он, конечно, дойдет, но будет это через неделю.

Еще час назад, выйдя к ручью, он окончательно примирился с мыслью, что опоздал. Подумал он об этом как-то легко, не ощутив ни горечи, ни обиды. Напротив, все показалось таким настоящим, невыдуманным. Чего он всполошился? Честолюбие в нем взыграло или многолетняя привычка быть впереди, делить все сделанное на главное и неглавное, оглядываться на вехи, которые оставил после себя? Так их уже достаточно, этих вех. Первый тракторный поезд на Амгуэму у него никто не отберет. И первый отвал на первом горном участке. Все это по делу получалось, само собой, сообразуясь с интересами производства, а теперь он бежит сломя голову, чтобы перед собой покрасоваться, постоять рядом с Коростылевым, вроде как ленточку перерезать при торжественном открытии. Не в его это правилах так себя вести.

Рассуждая таким образом, он продолжал идти, потому что идти было надо. Теперь уже все равно. Он поднялся на сопку, за которой, по его расчетам, лежала сухая низина, тянувшаяся до Глухариного, и сразу же услышал стук мотора. «Дизель гоняют на холостом ходу», – подумал он и, присмотревшись, – ему хорошо было видно с уклона, – разглядел буровой станок и рядом с ним вездеход. Вездеход он увидел, пожалуй, раньше, чем станок, и уже потом, когда, спотыкаясь, бежал вниз по сопке, увидел еще и людей.

– Вы кто такой? – настороженно спросил Сергей, когда Пряхин вышел на поляну.

– Ты погоди, – Пряхин, задыхаясь, смотрел через плечо Сергея. – Погоди! Машина куда идет? – И тут увидел, что вездеход тронулся. Он сорвался было с места, но понял, что ему не догнать, слишком далеко. И кричать тоже далеко, не услышит.

– Вездеход еще вернется, – сказал Сергей. – Вы откуда? Что-нибудь случилось?

– Мне нужен начальник партии. – Пряхин уже собрался, взял себя в руки, хотя каждый мускул в нем еще подрагивал: слишком неожиданно все это получилось, как из-под земли. – Начальник партии у вас далеко?

– Я пока за начальника, – сказал Сергей, признавая в Пряхине бульдозериста, с которым они вместе работали на Хатырке. – Что-то вы, товарищ Пряхин, в странном виде сегодня?

– Ты меня знаешь?

– Я Сергей Грачев. Бурильщик. Мы с вами Суровую в живом виде перетаскивали. Помните? Когда еще на Хатырке знаки пошли.

– Правильно, Грачев. Смотри-ка ты! Слушай, Грачев, веди меня куда-нибудь. Устал я очень.

Через полчаса, блаженно потягиваясь на тюфяке, Пряхин рассказал Сергею все, как было. И про то, как много лет назад Егор Коростылев рисовал им с капитаном Варгом занятные картинки на клочках бумаги, про то, как увидел он в Москве придуманный Коростылевым город, как решили они, что будут начинать вместе, и он, Пряхин, по праву старой дружбы и давнего причастия к делу, первым вынет из котлована первые кубометры грунта.

Он говорил горячо, сумбурно, как уже давно ни о чем не говорил, и ему было приятно, что Сергей с таким вниманием слушает его, поддакивает. Ему было стыдно за ту минутную слабость, что охватила его в дороге. Не честолюбие вовсе, а желание рабочего человека быть первым там, где он может быть первым, – вот что определяет его поступки, и пусть его осудят, если кто имеет на это право, но он действительно хочет, чтобы, когда подойдет время на все обернуться, не надо было зрение напрягать, разглядывая, где был и что сделал. И что после себя оставил.

– А что? – сказал Сергей. – Все по закону. Я вас понимаю. – Он зажмурился, передвигая руками воображаемые рычаги бульдозера, развернул машину к только что осевшему после взрыва грунту и медленно тронулся вперед. – Я вас вполне понимаю. Опаздывать никак нельзя. Вездеход завтра наверняка будет. Я сам ехать собирался, жена у меня прилетает, да вот, понимаете, дизель развалился. – Он посмотрел на Пряхина и подумал, что еще не все потеряно. – Слушайте, Даниил Романович, вы ведь в этом деле волокете?

Теперь уже Сергей пожаловался Пряхину, какая у них беда. План они заваливают со страшной силой. Впервые так получается, все годы партия лучшей по управлению считалась. Обидно ребятам. Ну и, конечно, хотелось бы успеть к завтрашнему дню, может, встретит он все-таки Веру.

Пряхин и дослушать не успел, поднялся.

– О чем ты говоришь? Давай собирай ребят, мы из них чернорабочих сделаем. Пусть вертятся под нашим руководством. Завтра к обеду, говоришь? Да к этому времени мы два паровоза перебрать сумеем.

Ребята и впрямь завертелись. Пряхин живо создал атмосферу: он умел и сам работать и другим показать, как это делается. Смущало, правда, что «атмосфера» немного смахивала на суету, потому что ребята, кроме как «подай» и «принеси», ничего толком не умели, зато настроение у всех было отличное, а это уже кое-что.

– Давай, давай! – весело покрикивал Пряхин. – Давай поворачивайся. Что тут у нас? Шпонка не подходит? Ну-ка, снимите пока с компрессора, потом разберемся.

Так провозились они до глубокой ночи, пока Пряхин не уснул прямо на ящике из-под тушенки, присев на минуту закурить. Сергей подвинул ему еще один ящик, подсунул телогрейку под голову. Простое дело, умаялся человек. Трое суток на ногах. А не раскис, рукава засучил. Товарищество он понимает, на себе, наверное, тоже испытать пришлось. Работу они, конечно, не успеют сделать, это уже и простым глазом видно. Что поделаешь? Все-таки Пряхин очень им помог, на день раньше станок запустить смогут.

Сергей тоже устал, но ему не спалось. Он продолжал думать о Пряхине. Очень сильный человек! Настоящий, можно сказать, человек. Как он сегодня интересно рассказывал о своем житье на озере, а вот взял и все бросил. Не испугался один через тундру идти. Потому что его дело зовет. Город будет строить. А у него города нет. Прав, наверное, был тот парень, корреспондент: «Бескрыло ты живешь», – сказал он. И правда бескрыло. Какая у него, Сергея Грачева, мечта? Куцая. Дождаться, пока Вера техникум закончит, перебраться в Анадырь, зажить своим домом. А потом? Хм… Потом дети пойдут. Хорошо бы еще «газик» купить, говорят, кто в сельской местности живет, тому разрешают.

При этой мысли он оживился. Купят они, значит, «газик», поедут… – Сергей оторвался от работы и стал думать: что они с «газиком» делать будут? Очень просто! Поедут по дороге, куда глаза глядят, только обязательно, чтобы река была. Вера купаться любит. Как она плавает! Это же глаз не оторвешь, когда она в воде вся просвечивается, а солнце на ней так и вспыхивает! И вообще… Корреспондент все спрашивал: «Какие у вас с женой общие интересы?» Во дает… Она меня любит, я ее люблю – чем не интересы? Самые прочные.

Ну ладно. Доконают они свой «газик», а дальше? «Почему вы не учитесь?» – это тоже корреспондент допытывался. «Потому что старый уже, двадцать четыре года человеку, жить пора, а не учиться». Корреспондент обиделся, решил, наверное, что Грачев дурака валяет. А какое ему учение, если школу-то едва осилил, да и то по мягкости учителей. Родные в один голос: «Иди в институт». А кругом геологи, кругом только и разговоров, что о маршрутах да об открытиях; чего не попробовать? Пошел в партию, авось со стажем-то легче примут. И амба! Никаких мыслей больше. Самая жизнь началась. Руки к делу приспособились. В школе его все подтягивали, упрекали, а тут он сам кого хочешь подтянет.

Один только раз за все это время позавидовал он – и опять же Пряхину. Было чему завидовать. Огромную, сорокадвухметровую буровую вышку он предложил не демонтировать, а перетащить на новую стоянку волоком: о таком тогда еще не слышали! Четырнадцать тракторов впряглись в толстостенные тросы, стон пошел по всей тундре. Но – перевезли! Два месяца чистого времени сэкономили. Пряхин, когда его поздравляли, грамоту ему вручали, сказал: «А если бы завалили? А? То-то же! У меня половина головы поседела!» И счастливый такой стоял, какая там седина! Чуб смоляной по ветру трепался… Вот тогда-то Грачеву и стало немного не по себе. Ничего! Он тоже что-нибудь придумает; Или месторождение откроет. Не только геологи их открывают. Назовут: «Месторождение имени Грачева».

Сергей снова глянул на блестящее от масла чрево дизеля и поморщился. «Месторождение… Бери-ка себя лучше за руки да вкалывай, товарищ хороший. Месторождение, может, за тебя кто и откроет, а мотор тебе самому чинить…»

Потом его все-таки сморил сон. Он устроился тут же, рядом с Пряхиным, и, едва прикрыл глаза, сразу же увидел Веру, увидел ее в тот самый первый день, когда они познакомились: она кормила кур в палисаднике, выскочила на двор в туфлях на босу ногу, в коротком, смешном ситцевом платье, а он стоял у забора, как нескладная жердь, и смотрел на нее во все глаза. Кругом была весна. Земля исходила паром, гремела капель, кудахтали очумелые куры, и Вера была насквозь пропитана ветром и синим небом; она стояла, прижав руки к груди, и тихо смеялась – просто так, сама по себе, смеялась светло и счастливо, будто самое хорошее в жизни только что произошло с вей… «Ты почему смеешься?» – спросил он. «Весна, – сказала она. – Разве не видишь? Просто весна…»

Потом она вдруг опустила руки; кругом сделалось пасмурно, ветрено. «Что же это, Сережа? – спросила она. – Я ведь к тебе прилетела. Я без тебя скучала очень. Как же ты?..»

Тут его разбудил Пряхин. Они быстро поели и снова принялись за дело. Работали вдвоем. Пряхин был не как вчера, что-то в нем за ночь потускнело, выглядел он угрюмо. Ближе к обеду Сергей заметил, что на часы он хоть и не посматривает, но в движениях стал торопливым и неровным.

– Не гони, Даниил Романович, – сказал Сергей, вытирая руки ветошью. – Чего теперь гнать-то? Ну, не получилось. Обойдемся как-нибудь.

Пряхин тоже поднялся, прошел из угла в угол тесной каморки.

– Ты меня правильно пойми, Грачев. Я бы плюнул, остался. Я заботы ваши понимаю. И твою тоже. Только ведь я словом связан. Я себе в жизнь этого не прощу. Тут… – Он в раздумье остановился, развел руками. – Тут сразу не все поймешь. И не все объяснишь, Грачев.

– Да вы что! – Сергей как будто даже испугался, что Пряхин и правда останется. – И думать бросьте. Столько ждали. – Сквозь распахнутую дверь он увидел подошедшую к складу машину. – Ну вот, полный порядок. Теперь считайте, что на колесах.

Пряхин ничего не ответил. Они еще немного покурили.

– Серега! – вбежал запыхавшийся Кочубей. – Слушай, какое дело! Шофер говорит, что может, если крайний случай, до утра здесь покантоваться. Скажет: чинился по дороге. Ну? До утра-то вы наверняка управитесь?

Он выжидательно посмотрел на Пряхина.

– До утра управимся, – кивнул тот.

– А чего он такой добрый? – спросил Сергей, не веря еще, что все может сложиться так удачно. – Пожалел нас?

– Я ему намекнул, – сказал Кочубей. – Я ему про тебя рассказал. Что он, не человек, не понимает? А еще у него аккумулятор течет. Говорит: может, поделитесь? Есть ведь у нас аккумулятор актированный, пусть пользуется…

– Аккумулятор есть. Вот черт! Где не ждешь, так и повезет. Ладно, беги, я сейчас… – Сергей обернулся к Пряхину. – Даниил Романович, это прямо случай на нас работает. Другой раз просишь человека, просишь – ни в какую. Я сейчас с шофером поговорю, и начнем копаться. Теперь-то мы ее дожмем, проклятую, куда она денется.

– Иди, – сказал Пряхин. – Иди. Чего ж теперь.

Сергей вышел из мастерской, чувствуя, что Пряхин смотрит ему вслед. Несуразно все получается. Шел человек, торопился, ноги до колен стер, и вот тебе на – сопляки мотор угробили, теперь он должен за них отдуваться. Что из того, что они завтра уедут, он ведь только к вечеру доберется, ему еще и машину готовить надо. А ведь завтра уже и начать могут. У Пряхина тоже положение: не позволяет ему совесть людей бросить. Не позволяет.

Он вернулся в мастерскую.

– Хватит дурака валять, – нарочно грубо сказал он. – Даниил Романович, мы не пацаны уловки всякие придумывать. Не успеете вы никуда такими темпами. Да и… нельзя мне все равно сейчас участок бросать: все на живую нитку, уеду, а оно рассыплется. Берите собаку, ехать надо.

– Надо, – тяжело согласился Пряхин. – Прав ты, Грачев. – Он, согнувшись, выбрался из-под дизеля. – Надо мне ехать, Сережа. Я тебе вот что скажу: как доберусь – кровь из носа, а какой-нибудь транспорт найду, приедут за тобой.

– Да ну! – отмахнулся Сергей. – Разговорчики… Никто сейчас машину гонять не будет. Я лучше вам записку дам к ребятам, пусть Веру встретят, если успеют, или отыщут в гостинице. Или, может, сами…

– Сделаю, – твердо пообещал Пряхин. – Все сделаю.

Потом они отыскали спящего под вагонеткой Мартына и пошли грузиться. Около вездехода Кочубей принялся было скандалить, доказывая, что нельзя поступать так безответственно, все еще успеется, но Сергей молча взял его за плечо.

– Аккумулятор отдал? – спросил он.

– Отдал…

– Ну и порядок.

Вездеход ушел.

– Вот сволочь! – Кочубей презрительно, сплюнул. – Сволочь он и есть. Красавчик! Пуп земли.

– Тетеха ты, – вздохнул Сергей. – Пермяк соленый. Дать бы тебе за такие слова меж глаз. Человек делу предан. Интерес у него. Не то, что у нас, кротов.

Они еще немного посмотрели вслед вездеходу и пошли заниматься делом. Месяц был на исходе, а бурить еще до черта. У каждого свой заботы.