Текст книги "В поисках героя. Часть вторая (СИ)"

Автор книги: Юрий Салов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

  Неверов задумался.

  – Сергей, пока за нами не прибудет транспорт, мы здесь будем находиться в опасности.

   – Да! – бросил Червяков. – Конечно, командир. Именно так. Именно для опасности мы и рождены. А потом, есть ли иной смысл в жизни? Край пропасти, полет над бездной, напряжение, решительность, отвага и ум – вот составные части настоящей жизни. Наших жизней!

  Екатерина поморщилась и пошла на кухню. Виталий закрыл глаза – всем показалось, что он сладко заснул. Вскоре Екатерина вернулась и принесла бутерброды на большой тарелке.

  Увидев, что доктор спит, она вопросительно посмотрела на остальных.

  – Это реакция на стресс, – пожал плечами Евгений.

  Сергей с Екатериной молча съели по два бутерброда.

  – Какой он наивный, – сказала она. – предполагаю, что в ближайшие сутки наше убежище обнаружат. Ладно этот пацан из местных, так Хирург до задницы расколется если не перед эсбэушниками, так перед Данзасом.

   – Генрих сюда придет, обязательно придет, – печальным тоном произнес Неверов. – вот он нас наверняка найдет.

  – Он что, такой крутой?

  – Если бы вы видели, как смешно он убивает, – тихо размышлял Евгений. – Я видел, как Генрих раскидывал троих, четверых, руками и ногами, демонстрируя своим подчиненным, что должен уметь офицер спецроты разведки.

  – Оружия у нас достаточно, – бросил Червяков. – пусть только сунется – мы нашпигуем его свинцом.

  Екатерина включила магнитофон и заиграла негромкая музыка. Она слегка утомленная, умевшая справляться с эмоциями, невольно посмотрела на Неверова и подумала, что их общий враг Генрих не так красив, как сидящий на диване Евгений, что Генрих не сильнее, и не выше, и не крупнее Евгения, что Данзас убивал людей только на войне, а Евгений убивает их и сейчас, что Генрих, наверное, менее умен, чем Евгений... Но почему-то ей казалось, что Данзас более загадочен и что Генрих более непредсказуем, чем Неверов. А потом Екатерина вспомнила Павла. Он тоже был тренированный и мускулистый, и умел профессионально убивать.

  Екатерина улыбнулась тихо. Да, она любит сильных, уверенных в себе, относящихся с иронией и легким пренебрежением к женщинам, да и ко всему остальному на свете, включая самих себя, мужчин...

  Евгений улыбался чему-то, видимо каким-то своим фантазиям. Потом он перевел свое внимание на Екатерину... он засмеялся, выругавшись, а потом, сходил на кухню, взял четырехгранную бутылку джина и влил в себя из горлышка грамм двести разом, а то и больше, после чего сказал глядевшим на него изумленно и молча Екатерине и Сергею:

  – Забей мне косячок, снайпер. Я же знаю, у тебя есть. Червяков пожал плечами, вынул из кармана сигарету и кинул Неверову. Евгений поймал сигарету, всунул ее в рот с вожделением, прикурил и затянулся.

  – Сейчас тоска отпустит, марихуанка мне всегда помогала. Всегда. Я помню.

  – Каждый из нас, – продолжил он после нескольких затяжек, – просто-напросто должен, более того, обязан смириться с происходящим. Что бы ни произошло, все по хрену. Все!

  Неверов счастливо засмеялся. Затем, нетвердо шагая, он вышел в коридор. Кое-как добрел до входной двери. Распахнул ее, вышел на небольшую террасу, и стал от души наслаждаться теплом середины лета.

  Позже Терпугова они положили на диван в гостиной, а когда Червяков пошел искать Неверова, то увидел, что тот стоял на коленях, на земле, недалеко от крыльца, напротив окон спальни, и протягивал руки, просяще и взывающе, к солнцу, с надеждой.

  – Я прошу тебя, дай мне то, что отнимаешь у других, – едва слышно говорил Неверов, восторженно и одновременно отрешенно глядя на яркое солнце: – дай мне молодость. Сделай так, чтобы я никогда, слышишь меня, чтобы я никогда не старел... Ты всегда спрашиваешь меня, а чем же я лучше других, тех, у которых отнимаешь молодость. И я отвечаю тебе всегда одинаково. Потому что я не могу ответить по-другому. Я отвечаю правду. Я умнее других. Я талантливее других. Я сильнее других. Я могу принести гораздо большую пользу, чем другие. И тебе, и миру. Я все сделаю. Потому что я самый сильный. Самый умный. Самый талантливый. Подскажи мне, как доказать мне тебе мое величие. Что мне нужно совершить? Подскажи!, – Евгений замолчал, внимательно прислушиваясь, Но ничего не услышал и продолжил обиженно; – Я вижу, ты не хочешь говорить со мной сегодня. Я что-то сделал не так? Тебе что-то не понравилось? – Неверов с неожиданным беспокойством огляделся. – Или нам что-то мешает? Или кто-то мешает? – Неверов поморщился, встряхнул головой. – Я чувствую, что нам кто-то мешает...

  Сергей вернулся в дом и только он прошел на кухню, как хлопнула входная дверь. Услышав кашель Евгения, и не желая, чтобы командир узнал, что за ним подглядывали, он, осторожно высунувшись, увидел, что тот скрылся в спальне, разделся быстро и лег.

  Екатерина и Виталий спали, когда Сергей вернулся. Червяков решил проверить тайник с оружием – он чувствовал, что оно вскоре им пригодится.

  Глава 15

  Генрих размышлял, что со стороны, если кому-то он рассказал бы то, что с ним происходило последние несколько дней, могло бы показаться, что ему приходится очень тяжело. Драки, стрельба, преследования, общение с такими, ну, скажем так, непростыми людьми, как Бероев и Михаил Львович, и не всегда обычное к тому же общение, непривычное, идущее часто через физическую силу. Все перечисленные факты, конечно, могли бы вызвать у рядового, неподготовленного человека целый коктейль негативных признаков физического и психологического характера. Но у Данзаса они не вызвали ничего. Вот получилось так, что в физическом плане Данзас обошелся несколькими царапинами, да и настроение его, в принципе, оставалось достаточно ровным. Видимо, все дело было в том, что драки, стрельба, преследования являлись для него относительно привычными атрибутами жизни, и он реагировал на них автоматически, без аффекта, имея уже издавна иммунитет к таким ситуациям. А общение с людьми разного сорта по большому счету доставляло ему даже удовольствие. Чем дальше и глубже он проникал в сознание своих врагов, тем больше тот или иной типаж напоминал ему самого себя. А разве можно утомиться или обрести скверное самочувствие и настроение от действий родственной души? Данзас был уверен, что нет. Точно так же, как и Неверов, как и когда-то его командир Липатов, Генрих понимал и чувствовал смерть. Он осознавал ее неизбежность, именно осознавал, в отличие от многих других, которые только знают, что она существует, но существует где-то там, невероятно далеко от них. Его тоже, как и Евгения, воспоминание о смерти иногда приводило к серьзному падению духа, что, лишь пройдя через чудовищные перегрузки, Генрих мог подняться и обрести прежнюю форму. Однако в отличие от Евгения он не бежал от смерти, он шел ей навстречу. В последнее время Генрих старался хоть чем-то достойным заполнить тот отрезок жизни, что ему остался. Данзас подумал, что если он заполнит свою жизнь чем-то, очень важным, нужным, необходимым, тем, без чего никогда никому нельзя будет обойтись, то примет смерть без страха и сожаления.

  Возможно, этим «чем-то необходимым» станет любовь. А возможно, нынешняя жизнь и стала этим «чем-то». Он уже спас молодого солдата Семена, а еще следовало спасти этого подростка из лап вурдалака Терпугова.

  Как жаль, что еще многое было не сделано. Как жаль...

   ***

  Эмчээсовцы обедали внизу, в гостиной. Екатерина приготовила картошку со свиной тушенкой. Сергей открыл припасенную банку маринованных огурцов. А проснувшийся Неверов сварил кофе. Вечер вовсю уже вступил в свои права. Только Виктор мирно спал в своем кресле. Они трое сидели за столом, аккуратно жевали здоровую пищу и молчали.

  – Пошли, Женя, на кухню, покурим. – после обеда заявил Сергей.

  Они прошли на кухню. Неверов вытащил сигареты, закурили одновременно. Струйки душистого дыма постепенно слились в один поток, превратившись затем в мутный клубок. Клубок поднялся к потолку и завис там.

  Евгений услышал легкий шум, кто-то шел к ним по коридору. Это, скорее всего, была Екатерина. Но войти в дом через веранду мог кто-то посторонний. Неверов и Червяков знали, как никто другие, что при наличии самых что ни на есть благоприятных обстоятельств, даже самая что ни на есть безобидная ситуация может вдруг резко и на первый взгляд беспричинно обернуться своей противоположностью. И чтобы подобное стремительное изменение не стало проблемой, такие как они должны быть к такой внезапной перемене всегда готовы, словно пионеры. Всегда... Неверов несильно толкнул Червякова локтем. Сергей тотчас бесшумно вынул из шкафа пистолет, щелкнул затвором. Быстро подошел к двери. Встал спиной к стене справа от входа.

  Дверь отворилась, и вошла Екатерина. Сергей спрятал пистолет под куртку.

  Лицо женщины сияло. Екатерина смеялась. Оба мужчины никогда не видели, что Екатерина может так смеяться – весело, заразительно, счастливо, будто вокруг ничего не происходит. Екатерина торжественно сообщила им, что мальчик пришел в себя и она будет с ним сидеть до самого отъезда.

  Мальчик, сообщила Екатерина, такой агнец. Ему тринадцать лет, большеглазый, полногубый, стройный красавчик. А волосы у него длинные, волнистые, светлые...

  Червяков вынул снова из-под куртки пистолет, за руку притянул Екатерину к себе и приставил пистолет к ее правому глазу. Женщина вскрикнула неожиданно – хрипло и жалко.

  − Не расслабляйся, − проговорил он, смотря Екатерине в глаза, – иначе скоро всем нам крышка.

   Червяков убрал пистолет и слегка ударил Екатерину по щеке, потом еще раз.

  − Ты сумасшедший! – крикнула женщина.

  − Как и ты. − тихо проговорил Сергей.

  Мальчик оказался действительно симпатичный. Голубоглазый, с тонкими бровями, гладкой кожей. Он поздоровался за руку с Неверовым, и с подошедшим Терпуговым. Оказалось, его зовут Григорий. Неверов заметил, что лицо у доктора побелело, когда он здоровался и знакомился с мальчиком. Терпугов пожал мальчику руку и тотчас отдернул ее. Отошел быстро в сторону, куда-то в угол гостиной, а потом шагнул к окну, а потом ступил к двери. Мальчик наблюдал за Виталием. Он смотрел на него во все глаза. С изумлением, восхищением, со страхом. Все в отряде давно привыкли к облику доктора, а для нового человека, доктор являлся, конечно, колоритной фигурой. Ростом за сто восемьдесят, плотный, с широкими плечами, с накачанной грудной клеткой, с короткими волосами, стоявшими ежиком, в больших очках с дымчатыми стеклами, с контрастирующими с внешним обликом длинными узкими пальцами – было отчего, несомненно, бедному розовощекому мальчугану в ужас прийти. Чтобы мальчика не перекосило окончательно, Евгений сказал юному, что дядя Виталий человек, связанный с наукой, медик.

  Они впятером расположились в гостиной. Неторопливо рассказывая о своей специальности, Терпугов смотрел в упор на мальчика. Левой рукой он гладил Григория по его податливым шелковистым кучерявым волосам и забирался пальцами под волосы, касаясь шеи мальчика, осторожно сжимая ее и лаская...

  Мальчик вскрикнул удивленно. Видимо, доктор слишком сильно сдавил ему шею. В этот момент поднялся Сергей. Схватив Терпугова за руку, он отвел ее от мальчика.

  – Дядя Виталий сегодня устал. Дядя Виталий хочет отдохнуть.

  Терпугов попытался возразить, но мощный Неверов, положив свою широкую ладонь ему на плечо и слегка надавив, добавил:

  – Не так ли, Виталий?

   – Да, – с некоторым отвращением вздохнул Терпугов, – конечно. Надо отдохнуть. Я сейчас пойду и отдохну.

  Он пошел по лестнице на второй этаж. Было хорошо слышно, как топал и грохотал чем-то Виталий наверху.

  А как только шаги стихли, молчавшая до этого Екатерина – она сидела на диване рядом с мальчиком, прижав его к себе, – сказала:

   – Тебя зовут не Георгий. Тебя зовут Жорик. Так красивей. Правда-правда, мальчик. Тебя зовут Жорик. А меня зовут Катя. Мы с тобой будем как братик и сестренка. Ты Жорик, а я Катя...

  При словах «братик и сестренка», произнесенных женщиной, Червяков вздрогнул невольно и поежился. Неверов вздохнул. Екатерина смеялась, обнимая мальца. Сергей ударил что есть силы себя кулаками по коленям. Достав пачку сигарет, он ринулся покурить на веранду. Покидая комнату, он оглянулся и заметил, что, смеясь заливисто, Екатерина пощипывает подростка легонько за уши, ляжки, шею, бока, ягодицы. Вдобавок еще гладит.

  Червяков на полпути передумал и прошел на кухню. Курить резко расхотелось. Он вместо этого соорудил себе бутерброд в американском стиле, многоэтажный, с ветчиной, майонезом, маринованным болгарским перцем и горчицей. Жевал с удовольствием, это было вкусно. Прожевывая, он слушал, как в комнате Екатерина, напоив Георгия «витаминизированным» коктейлем, развлекает подростка всякими глупыми историями.

  Забавный пацанчик, – отметил про себя Червяков. Он дожевал бутерброд, запив его водой из-под крана и прошел к себе на второй этаж отдыхать.

  Курил же на веранде Неверов, покинувший тех двоих. Он смотрел на заходящее солнце. Ему сейчас хотелось взять полный комплект садовых принадлежностей, надеть допотопные тренировочные штаны с вытянутыми коленками, резиновые сапоги, кепку, которую он носил еще подростком и просто копаться в земле, сажать, подрезать, удобрять, растить и радоваться обильному урожаю. Эх, мечты-мечты! Солнце, воздух, вода. И совсем один. Когда можно ни о чем не думать. Ни о ком...

  Неверов размышлял, что на войну он пошел затем, чтобы посмотреть, кто он такой и чего стоит. При всей силе его характера, как он мог на войну решиться? До сих пор временами он задавал себе этот вопрос. Природной отваги ему было не занимать. Но надо было решиться на следующий шаг. А когда этот барьер рухнул, стало легче. Действительно ли война сделала его крепче, сильнее, мужественнее? Или он был уже таким от природы и требовался некий толчок?

  Он не сожалел, что за свою жизнь убил не один десяток человек. И дело даже не в том, что эти люди являлись врагами и могли убить его. Просто уже давно Евгений приказал себе никогда ни о чем не сожалеть...

  ...некоторое время назад он осознал вдруг, даже не на войне, а вернувшись из командировки в Ингушетию к мирной жизни, осознал, что завтрашнего дня у него может и не быть. И поэтому нет времени ожидать. Он обязан жить и радоваться жизни сейчас, в данную секунду, момент, мгновение. Потому как следующего мгновения у него просто может не случиться.

  Он научился не бояться страданий. Евгений считал, что страдание это прежде всего преодоление себя, по сути последний этап на пути к счастью. Он запретил себе бояться страданий. После них придет или счастье, или смерть.

  Никогда, никому и ничему не давать оценок – вот к чему он себя приучал все последние годы.

  Неверов побрел в дом. В гостиной никого не было. Он поднялся на второй этаж и увидел, как к приоткрытой двери одной из комнат, откуда слышалась какая-то возня, припал Терпугов. Неверов медленно, стараясь не шуметь, подошел сзади.

  Наблюдая через плечо медика, Евгений застал такую картину. Георгий и Екатерина лежали голые на кровати, широкой, деревянной, самой обычной. Мальчик лежал снизу, Екатерина сверху. Георгий стонал.

  − Жорик, Жорик, не кричи, – громким шепотом успокаивала Екатерина подростка. – будь послушным мальчиком. Я ничего тебе плохого не сделаю. Я только хочу погладить тебя, потрогать, поцеловать. И только...

  − Ты посмотри, что они делают, − горячо зашептал Терпугов. – что же теперь делать? Бумерангу же нужна чистая кровь, девственная. Где мне сейчас нового кандидата? Нет, невозможно оставить все как есть.

  Неверов цепко ухватил его за плечо и приставил десантный нож к горлу эскулапа.

  − Не дергайся, Витя, − очень тихо проговорил он, − мальчуган этот не для тебя. Мы его тебе не отдадим даже ради Бумеранга.

  Терпугов кивнул головой, скорее инстинктивно. Евгений продолжал наблюдать за тем, что происходит.

  На столе, на экране компьютера два здоровенных мужика, ярясь и с каждой секундой стервенея, отчаянно трахали худую, гибкую, но с крупными силиконовыми сиськами девицу. Все трое стонали, охали и рычали. Неверов нечасто в порнографических лентах видел такую отдачу от актеров.

  Терпугов высвободился из-под обхвата боевика, и поплелся на кухню. Услышав шаги, Екатерина вздрогнула, оторвала губы от испуганного, ошалевшего мальчика и подняла на Неверова ошалевшие от похоти глаза – серо-голубые, яркие, нечеловеческие.

  Евгению, когда он вгляделся в ее глаза, разом расхотелось кричать на нее, обвинять ее, вообще что-либо говорить ей. Испарилось и желание что-то делать с ней -встряхивать там, толкать ее или даже бить. Евгений видел и понимал, что сейчас она счастлива, какой он ее никогда не видел. Она кайфовала. Она любила свою добычу. Чисто и искренне – инстинктивно.

  Наконец он решил войти. Он положил руку Екатерине на плечо.

   – Ты теперь в ответе за того, кого приручила, – тихим голосом сказал Евгений, – твой новый сексуальный объект очень хрупкий. Береги его. – Неверов слегка улыбнулся и убрав руку с плеча, слегка надавил своими сильными пальцами на шею женщины. – Я понятно говорю? Повторять не надо? Хорошо.

  Поздним вечером они сели ужинать. Екатерина и Евгений сварили много макарон. Открыли две банки с консервированной датской колбасой, ароматной, острой, пахнущей настоящим копченым мясом. Неверов открыл еще две банки болгарских помидоров. Когда все было готово, он поднялся на второй этаж позвать Виталия и Сергея.

  Червяков лежал на кровати, сложив руки на груди, словно покойник.

  – Иду, -пробормотал он, едва шевеля губами со сна.

  Терпугов обнаружился в ванной, раскладывающий по полкам какие-то бутылки, склянки и емкости. Он буркнул, что скоро подойдет.

  Ели они молча. Неверов безучастно смотрел, как летали мотыльки на свет. Екатерина с мальчиком вместе не села, деланно улыбаясь, Сергея вместо себя подсадила, а сама напротив за столом примостилась. Григория из больничной пижамы переодели в найденные в кладовой дачи старые треники и выцветшую рубашку с художественным узором, из-за чего вид мальчика был несколько нелепым.

  Терпугов сидел поодаль и на всех смотрел изподлобья. А на Екатерину вообще ни разу так и не взглянул, будто ее и не было. Сжевав последнюю макаронину, он вытер салфеткой губы и уже поднялся со стула, как Григорий неожиданно попросил, чтобы дядя Виталий рассказал ему как он делает операции.

  – Ты очень этого хочешь? – снова усевшись за стол, поинтересовался Терпугов.

  – Очень, – просто ответил подросток.

  Виталий тогда взял со стола большой мясницкий нож, которым недавно готовили этот сытный ужин, умело и привычно устроил его у себя на ладони, повернулся к мальчику и, слабо шевельнув тонкими напряженными губами, произнес:

  – Обычно я начинаю с горла.

  И на глазах привыкших ко всему, но сейчас явно опешивших коллег по спецгруппе, Виталий стремительно вытянул руку с ножом в сторону мальчика и приставил острие ножа Григорию к горлу, и улыбнулся, увидев капельку крови на шее мальчика...

  – А затем я делаю так, – сказал Виталий и быстро провел острием ножа вдоль тела мальчика, от горла до пояса. Разрезанная рубашка обнажила белое худое тело. От шеи до пупка растянулась алая царапина – кровоточа слегка. Екатерина и Сергей напряглись, переглянулись.

  Мальчик без испуга, не моргая, вопросительно смотрел на доктора – прямо, не отводя глаз, точно в его поблескивающие очки, не шевелясь. Даже на рубашку и на тело под ней свое не взглянул – за ненадобностью. Терпугов такого пристального взгляда не выдержал, засмеялся вдруг деланно, неестественно громко, встал резко и шумно, едва стол не опрокинув, стул ногой от себя отшиб назад, а левой рукой отшвырнул нож дерганным движением в сторону и крупными шагами сразу двинулся к выходу из кухни, дверь закрытую ногой пнул, почти не остановившись, пошел сразу же, не мешкая, вниз, в подвал, в подземный гараж, – не наверх, не в спальню.

  – Неужели бежать захотел или уехать решил? – тихо спросил Сергей.

  Екатерина поднялась, направилась вслед за Терпуговым.

  – Я погляжу, – сказала она.

  – Валяй, – Неверов пожал плечами.

  Он не спеша допил чай. На мальчика больше не смотрел. Чтобы не смущать пацанчика. Но минуту спустя все же не выдержал, взглянул. Теперь он заметил в глазах мальчика слезы. Григорий плакал бесшумно. Евгений вытер мальчику лицо салфеткой, грубо, сильно. Затем он взял его за подбородок, повернул его лицо к себе, посмотрел в глаза, сказал, улыбнувшись:

  – Ты послужишь великой цели, малыш. Возможно.

  – В гараже подсобка есть, крошечная. Он там сидит. Изнутри заперся. Ширнуться решил. Бормочет что-то. – вернувшаяся Екатерина откинула слипшиеся волосы со лба назад, добавила тихо: – Он двинулся.

   – Все мы двинутые, – безлико произнес Неверов и добавил:

  – Мальчику пора спать.

  – Да, да, конечно, – кивнула Екатерина. – он ляжет с Сергеем в комнате рядом с нашей спальней. через стенку.

  Евгений с Екатериной разделись и легли в постель. Неверов лег на спину, заложил руки за голову. Закрыл глаза, стараясь вспомнить весь сегодняшний день. Подробно, со всеми деталями. Вскоре он понял, что ему что-то мешает. Ну, конечно же, ему мешала Екатерина. Поток энергии, шедший от нее, был необычайно силен.

  Екатерина с закрытыми глазами улыбнулась тихо, про себя, блаженно и умиротворенно. Неверов знал, что в секте адептов бога Шипе-Тотека с ней произошел перелом, крутой, незаметный для окружающих, но чересчур явный для нее самой. Екатерина теперь боялась чего-то не успеть в жизни. Ей надо было попробовать всего или, во всяком случае, попробовать как можно больше за тот короткий временной промежуток, отпущенный ей на жизнь. Мужчины пришли в ее жизнь, молодые и старые, всех мастей, всякие. И «розовые» удовольствия она не без интереса познала. Любопытство и желание подавило стыд. Поначалу с одной из бывших зечек, знавшей ее лично, бухгалтершей, тридцатилетней, раскованной проказницей полизали они друг друга, покряхтев, постонав. А затем та, которая, как оказалось, не только по растратам спец, свою накачанную подругу привела, культуристку мощную, участницу разных конкурсов-соревнований, и... пошло-поехало, вошли дамы в раж.

  Партнеров они меняли часто. Попадались и мужчины. Екатерина со временем поняла, кайф-то от них приходил покруче, чем тот, что от партнерш появлялся. Мужики-то все же есть мужики, особенно те, у которых со здоровьем все в порядке.

  Наркотики она стала принимать уже в отряде. После первой дозы она уехала подальше, чем кто-либо другой, кто в первый раз такой препарат попробовал. Самые первые ощущения она сама едва ли помнила, но после той командировки она поняла, что препарат отлично позволяет переносить ей стрессы, эмоциональное напряжение и перегрузки. Наверное, перво-наперво, что в команде ее привлекало и радовало, – это то, что она теперь знала твердо и бесстрашно, что она хочет в этой жизни. Она хотела примитивно простого, но неоценимо весомого – власти, пускай небольшой, над людьми, денег, секса и опасности. Знала и хотела, и, что более важно, и добивалась этого, и никто ей в этом не препятствовал, наоборот, разные ее «шалости» поощрялись сверху.

  Ей нравилось, как психолог Решко командовал отрядом – жестко, жестоко, не выслушивая ни от кого ни оправданий, ни объяснений, но вместе с тем, с точки зрения Екатерины, и справедливо. Решко действовал по старому, как мир, принципу. За выполнение работы – награда. Если работа была выполнена качественно и в срок – можно было закрыть глаза на кое-какие «злоупотребления».

  В ходе обучения Екатерине пришлось прыгать с парашютом. После первого прыжка она приземлилась пьяная, ошалелая от эмоций, искрящаяся, как бенгальский огонь над новогодним столом, и счастливая, как после секса с тремя партнерами-профессионалами. Через минут пятнадцать-двадцать отошла, отъехала и запросилась снова на борт. И часто прыгала вне тренировок. Ради интереса пробовала даже сексом с инструктором своим в затяжном полете заниматься – не получилось, до сокровенных мест добраться через экипировку было сложно, тем более что непрекращающийся, упругий воздушный поток чрезвычайно мешал в нужное состояние войти, к сожалению. Вне неба инструктор ей, как-то совсем не понравился, вот в воздухе – да, а на земле он был скучен и банален. Зато инструктор по вождению автомобиля, что требовалось освоить в рамках подготовительной программы, был малый не промах, глуповатый, правда, но симпатяга, поджарый, скуластый, мускулистый и заводной. Анекдоты травил все время, глупые, но забавные. Так что с инструктором по вождению любовь у них завязалась крутая. Однако только в автомобиле. Как ни странно. В постели бывший известный раллист терялся отчего-то. Возможно, оттого, что не ощущал там привычных запахов бензина, масла и пота, а интимная тишина уютной квартиры или гостиничного номера никак не заменяла ему родной рев моторов...

  Марихуану, которой баловались некоторые в команде, Екатерина не употребляла. Терпугов и Решко, имевшие давние связи в спецлабораториях, познакомили ее с более тяжелыми и одновременно более легкими препаратами. И они, эти препараты, и Екатерина приглянулись друг другу. Фармакология ломала любые рамки. Перед одной из командировок на Донбасс в команде появилась Дроздецкая, лейтенант медицинской службы, свежая, привлеченная хорошими деньгами.

  Ребята из «Победы» взяли однажды Дину на акцию, как они называли свои операции. Один полевой командир не пропускал груз с органами через контролируемую им территорию. В четыре утра ребята взорвали дверь его дома и влетели туда с автоматами наголо. Большеголовый, толстоногий мужик, голый, не успел даже минуты две сообразить, что к чему. А пока соображал, его уже привязали к стулу и несколько раз саданули по губам, в кровь. Екатерине наказали смотреть за его семьей. Екатерина заперла их в кладовой. В ходе короткого боя перебили всю охрану этого полевого командира. Мужику сунули включенный кипятильник в рот. До Екатерины донесся запах горелого мяса. Мужик послал ребят Неверова куда подальше. Это продолжалось какое-то время... Они завернули его в ковер и уволокли в подвал. В подвале дома Неверов сначала хотел по-хорошему поговорить с полевым командиром. Но когда тот в очередной раз послал всех, невзирая на угрозы и ему, и его родственникам, Екатерина поняла, что по-хорошему не получится. Она перед следующим актом вколола Дине укольчик препарата и мигнула тогда Павлу и Николаю, двум качкам, которые притащили и затем раздели двух женщин -как позже оказалось, сестру жены и тещу командира.

  Возбужденная Дроздецкая с неморгающими влажными, ярко блестящими глазами, часто и шумно дышащая, с сухими дрожащими губами, подошла сначала к одной женщине, потом к другой и подняв опасно сверкавший металлом скальпель провела им сначала по животу тещи мужика, потом по животу сестры его супруги, и застонала, тряся головой, наслаждаясь видом вывалившихся кишок. Потом Павел с Николаем помочились на мучающихся женщин; тогда Екатерина не выдержала и ушла наверх. А позже она узнала, что полевой командир согласился отдать ценнейший груз.

  В Дину она, ширококостная, влюбилась тотчас, как увидела ее, как взглядом наткнулась, когда они вернулись из командировки домой, на базу. После очереной тренировки будто случайно Дину в коридоре встретила, со смехом пригласила подняться к себе в комнату. В уютной, просторной, свежей, скупо, но со вкусом обставленной комнате Дина растаяла, а после часового разговора с Екатериной и двух стаканов коньяка, позволила новой подруге сделать с собой все, что та захотела. Екатерине подумалось, что она уже начисто забыла и чувства, которые вызывали у нее женщины – ее партнерши, и то, как надо действовать, чтобы получить максимум удовольствия. А оказалось, что не забыла. Дроздецкая была в восторге. Они ласкали они друг друга, истово, не зная усталости, насыщаясь силой друг от друга, искренне любящие друг друга в тот момент, несчастные и счастливые.

  Картина «причащения кровью» Дроздецкой возбуждала Екатерину. Секс с Диной снимал напряжение. И поэтому Екатерина занималась с ней сексом на базе довольно часто. Как правило, у себя в комнате.

  Искала она и любовников – мужчин, трахаясь с ними как на базе, так и в командировках. Но круг ее интересов ограничивался теми, с кем приходилось работать или еще как-либо пересекаться по службе. Так завязались ее отношения с Павлом.

  ...Генрих Данзас не заинтересовал ее. Она, конечно, волновалась, когда видела его, разговаривала с ним, когда просто смотрела на него. Нет, он был не красавец. Хотя выглядел достаточно привлекательно. Высок, строен, силен. В лице его Екатерине нравились его достаточно полные, но не рыхлые, а, наоборот, твердые губы, жесткий прямой нос, высокий лоб. Но он был человеком, а волновали ее сверхлюди...

  ...Когда Неверов рассказал ей о том, как он воевал вместе с Генрихом в Чечне и Ингушетии, она нашла объяснение своему волнению – Данзас был их зеркальным отражением. Он чувствовал их, как собака чувствует волков. Не в этом дело. Генрих по сути, был для них волкодавом...Екатерина интуитивно опасалась его.

  Она хотела, чтобы Неверов убил его. А Неверов не хотел...

  Они лежали рядом. Совсем, тесно. Обменивались теплом друг с другом. Евгений прижимал Екатерину к себе. Крепко.

  − Я люблю тебя, братик, – строго сказала Екатерина, не отрывая щеки от подушки.

  − Хорошо, – кивнул Евгений, улыбнувшись.

  −Я не могу без тебя жить, братик.

   Евгений опять согласно кивнул.

  − Я умру без тебя, – продолжала Екатерина.

  −Ага, – покорно ответил Неверов.

  −И ты умрешь, если бросишь меня, – сказала женщина.

  − Ну уж... – попытался было возразить Евгений.

  Екатерина вытянула в его сторону свой длинный тонкий палец, без какого-либо маникюра:

  − Тогда я заставлю тебя меня трахнуть, а потом я убью тебя. А затем... А затем я срежу у тебя мошонку, – Екатерина захихикала вдруг. – И сделаю из нее себе крошечные трусики-стринги, в память о тебе...

  Евгений ошеломленно пошевелил бровями, соображая, что бы ответить. И ничего не сообразив, закурил сигарету. А еще через полминуты бросил ее, недокуренную, на пол, придавил ее отчаянно голой пяткой и ринулся под одеяло.

  − Скоро мы уедем, уверен в этом. – пробормотал он.

  Екатерина закрыла глаза. Улыбнулась. И уснула.

  Неверов уже спал.

  Глава 16

  В кабинете сидели Михаил Павлович и Иван Кириллович– тот самый генерал медицинской службы.

  – Вот еще что, – бурчал генерал. -лет десять назад существовала такая секта «Легион». Можно запросить дело...там вроде засветился Решко-Полосухин.