Текст книги "В поисках героя. Часть вторая (СИ)"

Автор книги: Юрий Салов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

  Генрих ничего не ответил бывшему однополчанину. Он отвел от себя его пахнущие порохом руки, прошел вперед и, заглянув на кухню, сказал Екатерине:

  −Уходим, бери оружие. Мы должны уйти отсюда вместе.

  -Есть, -по-уставному ответила Екатерина и в свете горящего авто Генрих увидел на полу кухни пустой шприц – и перевел взгляд на сначала закатанный, а потом полусъехавший вниз рукав куртки Екатерины – она снова «вмазалась».

  Она заметила лежавшего на плече Данзаса мальчика. Она подошла и дотронулась до него рукой, прижалась к мальчику и сказала Генриху:

  −Дай мне его. Я понесу его. Вы несите оружие.

  – Идите за мной, – Генрих сделал вид, что не слышал ее, – и делайте, как я. Я попытаюсь спасти нас.

  Он острожно шагнул в гостиную. Посмотрел на окно слева. Затем на окно справа. Правое горело. Левое нет. Генрих направился к левому. − Будем прорываться здесь, – сообщил Данзас. – они не подозревают, что мы можем выйти здесь. Сад-то пустой. Мы должны прыгнуть сквозь огонь. Он не обожжет нас, он лишь коснется нас, потому что мы прыгнем быстро, мы прыгнем стремительно, как мы все умеем это делать. Там, за окном, – Генрих махнул на окно, на огонь, − мы спрячемся. Огонь укроет нас и поможет нам бежать, задержав врагов. Проверено. – повторил Данзас и отступив на несколько шагов, сосредоточился.

  Он ринулся что есть силы к горящему окну... Огонь царапнул его щеки, виски. И на мгновение обняв красно-белыми обжигающими лапами, успел за это время только высушить пот на моем теле. Он подпалил в нескольких местах одежду Генриха и брезент, в который был закутан мальчик, отчего одежда и брезент задымились, когда они упали на траву. Все вышло классно.

  Генрих лежал на траве радом с недоуменно моргающим подростком и смеялся – весело и безмятежно. Все произошло так, как он и говорил. Огонь пропустил его.

  Из огня вылетела Екатерина -головой вперед, перекувырнувшись, с оружием в руках, все по учебнику. Она упала рядом с Генрихом, мускулистая, тяжеловесная. Евгений приземлился в полуметре от нас. Он даже не упал, чтобы притушить удар при соприкосновении с землей. Выпрямился после того, как приземлился. Довольно крякнул и огляделся. Увидев лежащего на земле мальчика, ни слова не говоря, он решительно направился в его сторону.

  Генрих уловил краем глаза движение Евгения и снова выдохнув, вскинул подростка себе на плечо. Он устроил мальчика поудобней у себя на плече и молча двинулся в глубь сада, держа автомат в другой руке. Евгений и Екатерина оглядываясь, побежали трусцой за ним.

  За их спинами прострочила автоматная очередь и до них донесся многократно усиленный мегафоном голос:

  «Внимание. Данный поселок оцеплен СБУ и специальными подразделениями нацгвардии. Поэтому бежать вам некуда. Предлагаем выходить с поднятыми руками и сдавать оружие. Я -майор службы безопасности Украины Остапчук. В случае неподчинения будет открыт огонь на поражение.»

  – Не останавливаться! – шепнул Евгений.

  Они побежали. А вслед им все стреляли и стреляли – упорно, яростно. Кто держал в руках это оружие, Генрих не знал. Может быть, оставшиеся в живых боевики Дьякова, а может быть, и сбушники. Но суть не в этом, сейчас было неважно, кто именно нажимал на спусковые крючки. Сначала надо было выбраться, а потом выяснять, кто враг, а кто нет.

  Пули откалывали целые куски от защищавших их деревьев, срезали на них ветки, напрочь срубали тонкоствольный молодняк. Но ни одна пуля пока еще не долетела до них.

  Впереди Генрих увидел забор. Невысокий. Нетрудное препятствие для профессионалов.

  Они подбежали уже вплотную к забору, когда неожиданными соловьями просвистела новая порция пуль над их головами. И вслед за тем еще послышался гул вертолета. Данзас понимал, конечно, – это не случайность. Евгений и Екатерина повернулись на звук выстрелов – в сторону, откуда летели свистящие пули, и все же выстрелили в ответ, теряя время. Раз, второй, третий. Какая-то пуля, кажется, судя по раздавшемуся воплю, достигла цели, а остальные достались деревьям.

  – Быстрее! – зашипел Генрих.

  Неверов подсадил екатерину. Та подтянулась и спрыгнула легко на другой стороне, на соседнем участке. Неверов также вслед за Екатериной без усилий перепрыгнул забор. Оставались лишь Генрих и подросток.

  – Дай мальчишку, – крикнул Неверов. – Давай же!

  – Нет! – отрезал Данзас. – Бегите без него, я их задержу. Пора разбегаться!

  Только Генрих взялся за верхний край забора, как коварная пуля ударила его в правое бедро, чуть выше колена. Его качнуло к забору и он больно ткнулся головой в доски.

  – Не получите вы меня! – прошипел Данзас и опять попытался подтянуться.

  Однако его правая нога онемела. И он не мог ею оттолкнуться. Все равно этот забор был для него пустяком, если бы у него на плече не было бы подростка. Данзас несколько секунд раздумывал и, наконец, решившись, снял мальчика с плеча и поднял его к краю забора.

  – Возьми его, – сказал он Евгению.

  неверов с энтузиазмом тотчас подхватил подростка.

  – Ты ранен? – окликнул он Данзаса.

  – Немного, ерунда. Уверен, что мне это только кажется! – Генрих попробовал рассмеяться.

  – Ты ранен, – утвердил Неверов. – все ясно. Беги вдоль забора направо, спрыгнешь, когда увидишь церковь! – донесся его голос уже издалека.

  Видимо он уже бежит с мальчиком на плече и бок о бок с этой наркоманкой Екатериной – куда-то, через чужие участки, по огородам и садам, в спасительные лесопосадки, подумал Генрих.

  Интуитивно это все Генриху не понравилось. Почему – он сам еще не понял. Поэтому он заревел как боевая машина десанта при подъеме на крутой склон, ухватился снова за верхний край забора, подтянулся, оттолкнувшись левой ногой, подпрыгнул и перевалился через забор и упал уже на другой территории. Все обошлось без новых травм, и он пошел как мог быстро, едва ступая на раненую ногу. Где-то неподалеку стреляли, но еще неблизко. Каждый шаг давался ему нелегко, отзываясь в раненой ноге каплями кипящего машинного масла.

  Данзас не знал, куда ему идти, он никого не видел, и представления не имел, в какую сторону направляются эти двое с мальчиком на руках, но он шел. Он упрямо двигался.

  Генрих преодолел уже два забора, готовясь застрелить дворовых собак, если они на него кинутся. Один отличался высотой, да еще и колючей проволокой, натянутой поверх края этого искусственного барьера.

  А потом где-то, на каком-то огороде, в заброшенном по всей видимости хозяйстве, он упал. И уже не смог подняться.

  Глава 22

  Генрих лежал в каких-то зарослях и смотрел на небо, которое висело, и на звезды, которые не горели. Он мог бы заплакать и сдаться. Но не стал. Он представил себе Чечню – или это все-таки была Ингушетия – и решил вспомнить себя тем, на много лет моложе. И хотя бы на время стать им. Генрих хотел настроиться на старого боевого товарища, увидеть его, войти в его сознание...

  ...Мелькнуло мужское лицо, искаженное злостью и досадой, сухое, жестокое и неприятное, потом лицо Екатерины, оскаленное, торжественное, полное какого-то безумного веселья, потом лицо подростка, чистое и холодное.

  Данзас сначала не понял, что это за калейдоскоп лиц перед ним, а потом догадался – он все-таки сумел ментально настроиться на беглецов. Сумел! Сумел!...

  Его окружала непроглядная тьма – черные дома, черные деревья, черная безлунная ночь. Однако через какое-то время Генрих различил вдалеке крохотную белую точку, которая стремительно приближалась. Спустя десяток секунд он различал уже человеческую фигуру, полностью белую, снежную, ослепляющую... И вот перед ним предстал, улыбаясь, седой лысоватый, морщинистый старик. Черты его крупного лица его показались Данзасу знакомыми.

  Да, это был его постаревший фронтовой товарищ, старик Евгений Неверов. Он смотрел Генриху в глаза, улыбался и говорил мягко: «Мы возьмем жизнь для себя. Мы должны жить. Мы не должны умирать. Мы вечны. Мы единственные. Мы избранные. Мы возьмем жизнь для себя».

  После этого Генрих неожиданно увидел бурое, скользкое, истерично бьющееся сердце в разверзнутой груди, желтый, студенисто трепещущий мозг на кровавом осколке черепа, шевелящийся, закручивающийся, будто половинка разрубленного дождевого червя, морщинистый член в траве..., и едва сдержал крик.

  «Ну куда ты делся, мать твою, Жека?! Я не вижу никакого знака, указывающего на твое местонахождение. Говорю, никакого. Мать твою, Жека!...» Данзас открыл глаза и усилием воли ушел из головы Неверова, во всяком случае, он так думал. Так. Теперь на очереди Екатерина. Может быть, она поможет в поисках. Он вспомнил ее простоватое лицо. Ее бесстрастные глаза. Данзас сосредоточился на глазах и нырнул в них.

  Снова так разболелась нога...

  Генрих вынул из кармана джинсов складной перочинный ножик, раскрыл его, разрезал джинсы в том месте, где была рана, наклонился и попробовал осмотреть ее. Темно, хоть глаз выколи. Тогда он старательно прощупал рану. Кость не задета, и то хорошо. Данзас отрезал кусок материи от нижней части майки и перетянул ею ногу чуть выше раны.

  Задыхаясь, он откинулся на спину, на теплую летнюю землю. Невесело усмехнулся, мимоходом подумав о том, что сегодняшняя пуля попала неподалеку от места одного боевого ранения Данзаса − того самого, после которого именно Неверов перелил ему некоторую часть своей крови в госпитале. Но сейчас не время было об этом размышлять. Явно не время.

  Генрих вздрогнул, услышав голоса неподалеку. Он ждал, конечно, что скоро сюда придут люди, и знал, что это будут эсбэушники или иные представители власти. Но все равно вздрогнул, когда они стали прочесывать близлежащую к даче территорию.

  Сильные лучи фонариков скользили по земле, по деревьям и по ногам самих «камуфляжников».

  Даанзас перекатился под кусты – то ли помидоров, то ли другой сельскохозяйственной культуры. Там, в густоте ветвей и листьев, его могли и не заметить. Вполне могли.

  Вот двое из «камуфляжников» остановились. Метрах в десяти-пятнадцати от затихшего, превратившегося в камень. Осветили фонариками свои лица. Данзас увидел шевроны эсбэушников. До него долетели их голоса. Он увидел, как шевелятся их губы, что-то бубнящие в рации. Но он не смог разобрать ни единого слова.

  Генрих очень, очень хотел этого... Ничего не получилось. Ничего и все. Эти бойцы был ему недоступны. Или я так ослабел, подумал Данзас.

  А бойцы тем временем ушли и не оставили никаких следов пребывания. Не оставили ни единого звука, ни запаха. Даже белые фонарные лучики исчезли, так же внезапно, как и появились. В сущности, они действовали верно, поскольку таких бойцов как я, самодовольно подумал Генрих, нахрапом, напором, излишними эффектами и шумом не возьмешь. С такими опытными воинами надо было действовать именно так, как они и действовали – тихо, точно, осторожно, перепроверяясь, не поддаваясь эмоциям, улыбнулся своим мыслям Данзас.

  «Тем не менее меня они не нашли только по чистой случайности. Они обязаны были найти меня – там, под раскидистым кустом смородины или крыжовника, неважно. Но им помешало отсутствие собак. Или мое мастерство прятания». Генрих тихо засмеялся. Сейчас ему под густыми кустами было спокойно, уютно и тепло. Он мог бы даже уснуть сейчас, скованный нервной усталостью и успокоенный теплом. Генриху казалось сейчас, что и нога-то у него перестала болеть. А точно, перестала.

  Генрих вздохнул глубоко и удовлетворенно, радостно улыбаясь, а потом... рывком... и рывком, приложив все силы, которые мог, оторвался от земли, встал сначала на колено, а потом и поднялся полностью.

  Мокрые листья ободряюще коснулись его лица, оставив на нем прохладную ночную влагу.

  Данзас огляделся.

  Над тем местом, где, по его предположениям, находился дом номер шесть, он увидел в небе розовые отблески. Крепко, наверное, сейчас горел домишко. Когда они все вместе уже уходили, он едва-едва занимался, а сейчас, верно, уже пожар разгорелся вовсю.

  Нога у Генриха все еще болела. Серьезно. Боль при каждом движении уходила в сердце, а потом в плечо и дальше в голову. Данзас едва сдерживался, чтобы не кричать, хотя очень хотелось. Он вздохнул и выдохнул несколько раз, собираясь, готовясь, и наконец сделал шаг. Первый, тот самый сложный шаг. Ему показалось, что даже земля помогает ему. Он должен был идти.

  И он пошел.

  Ноги Генриха путались в траве. Руки то и дело натыкались на стволы деревьев, на заборы, кусты. Он шел и искал.

  Но когда, сухо прошелестев в воздухе, вверх взлетело штук пять белых слепящих ракет и когда они искусственными солнцами осветили все вокруг, все звуки, которые Генрих слышал ранее, мгновенно исчезли, будто их и не было вовсе – зато снова послышались выстрелы и рокот вертолета.

  Когда в небо ворвались осветительные ракеты, Генрих в ту же секунду увидел всю троицу сразу − Екатерину, Евгения и мальчика. Они находились не более чем метрах в пятидесяти от него, в самом дальнем углу дачной территории, на которой Данзас сейчас пребывал, возле разросшихся от дождей и без хозяйского присмотра зарослей крыжовника.

  До желанного подлеска им было рукой подать – перелезть через забор из широкой проволочной сетки и миновать гаревую дорожку.

  Но все дело было в том, что загонщики им не позволяли высунуться за забор – выстрелами им давали понять, что они обнаружены.

  Снова раздался безжизненный, металлический голос в мегафон.

  Мальчишка лежал на земле – Генрих это видел отчетливо. А справа и слева от него стояли на коленях Евгений и Екатерина. В поднятых над головой руках Неверова Данзас заметил нож, американский боевой, с широким лезвием. Лезвие ножа Евгения – насколько в свете ракет Данзас мог разглядеть – было в крови.

  Генрих от неожиданности споткнулся и упал. Выматерился глухо, нога дала знать... Екатерина тоже держала нож -зрение Генриха не подвело. И на лезвии ее ножа, – такого же фирмы «СОГ», – тоже блестела кровь.

  Данзас встал на одно колено и затем, кряхтя, и сдавленно вскрикивая, поднялся на ноги. Он вынул из-за пояса свою «Гюрзу».

  – Я разнесу к чертям твои больные мозги, Жека, – громко проговорил Генрих, – если ты сейчас хоть чуть пошевелишь руками, мать твою!

  Они повернулись к нему одновременно – Евгений и Екатерина, и когда Данзас увидел их лица, он едва сдержал крик изумления. Эти двое были сейчас похожи друг на друга, как брат и сестра, как близнецы. Их лица были неотличимы друг от друга – бледные, неподвижные, высохшие. Только в глазах у них Генрих заметил искорку жизни. Глаза их нездорово блестели и зрачки, как Данзасу показалось с того расстояния, черными чернилами почти полностью залили их глаза. Видимо, боевые действия последних часов подорвали психику этих людей.

  − Оставь нас, − неожиданно спокойно сказал Неверов. – Шипе-Тотек поможет нам выбраться и спастись. Но он требует жертву!

  − Замолчи, псих! – оборвал его Генрих. – Оставь ребенка!

  Евгений, как показалось Данзасу, даже и не обратил внимания та направленный на него пистолет, он только лишь проникновенно посмотрел в лицо Генриху, затем снова повернулся к подростку. Екатерина уже шептала какие-то слова – может по-испански, а может по-латыни. Руки Евгения возбужденно дрожали.

  − Не сметь! – что есть силы заорал Генрих. – Пристрелю, сука! Я убью тебя! Положи нож!

  Но как только Генрих затих, Неверов резко обрушил нож вниз.

  И тогда Данзас выстрелил – раз, другой, третий.

  Голова у Неверова дернулась конвульсивно и обессилено откинулась назад. Евгений упал на спину и не двигался, кровь залила его голову. Так и не дошедший считанные миллиметры до тела мальчика острейший нож валялся рядом в траве.

  Бывший однополчанин лежал и не двигался.

  Мертвый.

  Данзас сразу понял, что Евгений мертв. Он знал, что убил его.

  Когда Неверов умер, чувства снова вернулись к Данзасу, и одним полушарием мозга он взвыл от удара-отдачи по руке, державшей пистолет, вторым полушарием прыгнул в сторону. Шальная пуля, мать ее. Ладонь трясло, руку пронзила боль, она вся была в крови.

  Продолжилась стрельба беспорядочная и оглушающая. Лежа он услышал, как хрипло зарычала Екатерина, и приподнял голову.

  Он видел дрожащие от напряжения ее руки, сжимавшие нож. И понял, что не успеет ничего сделать. Он услышал, как Екатерина прошептала длинную фразу на непонятном языке. Данзас с трудом пополз к пистолету – метра три их разделяло. И счет на секунды был против него. Потому что она все ниже и ниже опускала руки с зажатым в них американским десантным ножом, все ниже и ниже, все быстрее и быстрее...

  – Катя, Катя, постой, Катя! – Генрих сделал еще рывок к Екатерине и еще один, и все тянул руку к пистолету, тянул, тянул, – Катя, Катя...

  Он сгреб пистолет вместе с горстью рыхлой земли, рукоять пистолета мгновенно, привычно легла в ладонь. Затем он закричал протестующе и махнул женщине рукой. Это была отчаянная попытка выиграть хоть две секунды для мальчика. Расчет на чудо. Надежда на судьбу. Мечта о спасении. Мольба о жизни. Но он все же не ожидал, что Екатерина ударит мальчика, нет. Совсем не ожидал. Но она ударила. Нож более чем наполовину вошел подростку в грудь. Достаточно сильный удар нанесла женщина.

  Какое фанатичное лицо у нее, успел подумать Данзас и стремительно дернулся вперед, поднимаясь на коленях. Он не добрался до них... А Екатерина выдернула нож и снова ударила... Чудес не бывает...

  В тот момент он стал стрелять. Пули попали Екатерине в голову. Взметнув руками, она упала в мокрую траву. На траве уже вздрогнула всем телом, вытянулась напряженно и замерла. Расстреляв до конца обойму, Данзас отбросил пистолет в сторону. Он ему показался очень тяжелым, Он мешал ему идти.

  Доковыляв до подростка, Генрих упал перед ним на колени. В небо ушло еще три или четыре ракеты. Данзас поднял глаза к небу и одобрительно кивнул.

  На груди у мальчика, на его светлой спортивной кофте, темнело большое неровное бордовое пятно. Данзас разорвал кофту и вслед за ней вымоченную в крови майку. Не испачканной частью майки стер кровь с груди мальчика. Несколько ран зияло в груди. Он помнил из медицинских курсов, что по крайней мере две из этих ран смертельны. На войне он не раз видел такие раны. Он пощупал у подростка пульс на шее, приложил ухо к его груди и для перепроверки пощупал еще пульс на руке, нет, сердце не билось.

  Опершись двумя руками на грудную клетку мальчика, Данзас резко надавил на нее. И еще. И еще. Он понимал, что при таких ранениях не имел права делать раненому массаж сердца. Но с чего-то надо было начинать.

  − Не шевелись, сука! – услышал он громкий напряженный голос за спиной. – Или я раздолбаю тебе башку, сука!

  Данзас осторожно, пытаясь особо не поворачиваться, посмотрел по сторонам. На поляне слева и справа он увидел нескольких бойцов СБУ в камуфляже, и еще нескольких людей в штатском.

  −Теперь руки за голову, – проговорил тот же голос. – и медленно. Медленно! Данзас подчинился.

  − Стойте! – раздался знакомый голос. – Это тот человек, про которого я говорил. Он свой!

  Генрих снова осторожно повернул голову и увидел, как из-за широкой спины переднего эсбэушника вышел... Ольховский!

  − Я рад, что ты не дал себя укокошить, − улыбаясь, он обнялся с Генрихом, бронежилет ему мешал.

  −Видишь, вон лежит мальчик, – крикнул Генрих и кивнул в сторону подростка, – он уже мертв. Минуту или две. Он мертв. Но надо попробовать хоть что-то предпринять. Хоть что-то...

   – Врача! – крикнул Сергей.

  − Врача сюда! – раздалась команда в мегафон.

  К трупам Евгения и Екатерины подошли другие люди в камуфляже – наверное, гвардейцы. Кто-то, видимо врач, склонился над лицом мальчика. Затем мужчина быстро набрал жидкость в шприц и стал проводить реанимационные мероприятия.

  Генрих взял предложенную журналистом сигарету и закурил. Дым пах горелыми тряпками и почему-то рыбьим жиром. Но он все равно курил. Сказывалась привычка.

  Данзас выпрямил спину и потянулся устало. Он стал обозревать поле битвы, потянувшись. Он увидел врача, откачивавшего подростка. Генрих увидел Ольховского, радостно-ошалело объяснявшему что-то человеку напротив, видимо главному. Он увидел вокруг множество людей с застывшими в изумлении лицами. Вот уже этот главный зверским голосом орет в рацию: «Вертолет сюда с медиками! Передайте, что у меня тут двое раненых! Быстро, мать вашу! Как можно быстрее!»

  Вертолет уже подлетал.

  − Здесь он вряд ли сможет сесть, деревья вокруг. – махнул рукой Ольховский.

  − Там есть поляна, – командир махнул рукой, – метров двести, не дальше отсюда.

  Когда гвардейцы клали подростка на носилки, Данзас нарочно не смотрел на убитых им Евгения и Екатерину. Он не хотел видеть их мертвые лица, он хотел, чтобы в его памяти остались их живые лица. Особенно Неверова. Генрих как в замедленном повторе видел, как Евгений и Екатерина упали после его выстрелов.

   Но и хватит. Генрих не смотрел на них, испачканных грязью и кровью, когда их также проносили мимо него. И ему больше не хотелось смотреть на них. И даже на Ольховского. Эта страница перевернулась таким образом. Но перевернулась ли?

  Данзас оперся о землю ступней левой ноги и рывком поднялся. Боль прошила все его внутренности. Вонзилась стилетом в голову.

  Он не скривился и даже глаза не закрыл. Генрих только прикусил нижнюю губу, да и то не крепко, не до крови. Генрих глубоко вздохнул, с напором выдохнул и сделал первый шаг. Сергей помогал ему идти, поддерживая за плечо.

  Они уселись на заднее сиденье автомобиля. Данзас устало дышал. Ему казалось, что он не дышал. Он увидел, как в десяти метрах от автомобиля громыхал вертолет, ревел двигатель и винт стегал воздух. Вертолет оторвался от земли, поднялся над деревьями, а казалось, что и выше облаков, выше неба... Генрих этому не удивился. Он почему-то решил, что так и должно быть. И закрыл глаза.

  Глава 23

  Ладно, майор, не дергайся. Отставить эмоции. Жив покуда, что само по себе удивительно, учитывая все то, что произошло в последние дни. Ну и живи себе. Утомительная это штука – жизнь, как едва не решили в отношении Генриха некоторые оcобо наглые индивидуумы.

  Не пора ли сделать, вам, господа хорошие, паузу?

  Так думал Данзас, пока абсолютно лысый человек деловито, но не торопясь, перелистывал страничку за страничкой в увесистой папке.

  – Значит, Данзас Генрих Владимирович? – со странноватой интонацией прокряхтел лысый человек, усаживаясь на стул, установленный прямо напротив Генриха. – Какой вы герой. Ну впрочем да, майор ВДВ все-таки ...

  – В отставке, давно в отставке. – пошутил Генрих.

  – Генрих Владимирович, я с огромным уважением отношусь к вашим многочисленным достоинствам. По большому счету, вы – нестандартная личность. Вы по сути не занимались противоправной деятельностью... хотя определенное неуважение к закону проявили. Буду откровенен, нынешняя ситуация нас устраивает. Вы меня понимаете? Прекрасно! Но! Вы должны нам помочь.

  – Э-э... Как вас зовут?..

  – Зовите меня Михаил.

  – Мы пили на брудершафт?

  – Зовите меня Михаил Вадимович, если больше устраивает.

  – А это кто там? – хамовато поинтересовался Генрих.

  Из-за его спины вышел плотный мужчина лет сорока. У него было смуглое волевое лицо, мощное накачанное тело, сильные руки. Несмотря на кондишн и вентилятор, узкое лицо его было влажным от пота. Одет он был довольно легко: рубашка с короткими рукавами и светлые брюки, галстук.

  – Эдуард Комаров, подполковник СБУ. – представился мужчина.

  Затем он вытащил из сейфа такой знакомый Данзасу диск. Положил на стол. Усевшись в кресло напротив Данзаса, он свободным движением закинул ногу на ногу, показав высокие «адидасы», и вцепился в Генриха взглядом.

  Генрих выжидал.

  Комаров не спеша начал излагать:

  – Секретов в гражданской, так сказать, медицине между странами не существует. Но это в гражданской. Времена идеалистов прошли. Надо двигаться вперед. А спецслужбам жить хочется хорошо. А жить хорошо – это часто криминал. И спецслужбы наших соседей в этом плане сильно продвинулись. Война между нашими странами это золотое дно. Это Клондайк. А почему? Потому что в России спецслужбы давно срослись с бандитами. А такие дела, в которые вы оказались вовлечены, можно делать только под крышей спецслужб. Это открывает богатейшие возможности. Так что, Генрих, эти делишки, с которыми вам пришлось столкнуться, – мелочь по сравнению с общим количеством вывезенного и размещенного... По сути, их «успехи», Генрих, исчисляется даже не деньгами, а... людьми. Деятелями большого масштаба. Или вы, Генрих, верите всерьез, что любой инженер или учитель может позволить себе пересадку органов? Только люди с деньгами. Или с связями. Но они – уже их, Генрих. В прямом смысле. Органами, пересаженными им... Некоторые влиятельные политики, силовики, общественные деятели сидит у них на крючке, Генрих, и зная или догадываясь о криминальном происхождении «запчастей», работают на них. На то же ГРУ, где давно уже мечтают усилить свое влияние в высших эшелонах власти. Они хотят контролировать политиков, олигархов, военных. И это компромат убойный. Поверьте мне, Генрих, после этого они на крючке у тех, кто это организует. Но операции делаются и западным миллионерам. В том числе и имеющим связи во властных структурах своих стран. Спецслужбы и таким образом расширяют свою сеть агентуры.

  – И что дальше? – спросил Генрих.

  – Мы разбираемся с тем, что происходит в нашей стране. Если же говорить вообще, то конечно, существуют цепочки Минздрав – спецслужбы или, как в России, МЧС. Но эта информация, само собой, строго засекречена. Получатели, так сказать, услуг сами предпочитают молчать, это понятно. Еще бы! Если столько влиятельных людей, или членов их семей благодаря «запчастям» продлили свое существование. Спецслужбы так держат их всех на крючке. А крючок, Генрих, прост в употреблении, но с него не сорваться. Криминальное происхождение пересаженного органа политику, военному или общественному деятелю – это убийственный компромат, несмываемый. Так что, Генрих, вы понимаете, почему политикам разных стран выгодно молчать, набрав в рот воды, и не заниматься этими делами. Так что, Генрих, вы понимаете, почему для нечистоплотных медиков выгодно подобное «сотрудничество». И спецслужбы проталкивают таких врачей на высокие должности или делают им отличную карьеру в частном секторе. С другой стороны: скомпрометированные силовики обеспечивают прикрытие этим лицам в своих странах. Что скажете, Генрих, как нам с этим бороться?

  – Вы у меня спрашиваете? – удивился Данзас.

  Комаров продолжал:

  – Мы не сидим сложа руки. Даже в нынешних тяжелых условиях. Мы стараемся бороться с подпольным рынком донорских органов. Конечно, коэффициент полезного действия невелик, но мы стараемся. Выявляем медиков, посредников, крышевателей. Диск с этим видео, Генрих, это ваш козырь, но этого мало. Для нас это слишком мало информации. И если бы вас бы сюда не забросили и Павленко бы не похитили, все шло бы своим чередом. Но вы сами вызвали огонь на себя, проявив чудеса выживаемости... Вся эта мелюзга – Дьяков, Бероев... Не самый нижний, но средний уровень. И на своем уровне они приложили все силы для того, чтобы заставить вас замолчать раз и навсегда. А вы сами Генрих, приложили все силы для того, чтобы остаться в живых. Уважать себя заставили... мы освободим вас и можете идти на все четыре стороны. Но взамен – вы расскажете все, что связано с этим диском, со всеми подробностями. И о вашей вербовке в Москве – все на камеру. В этом нет никакого криминала. На диске я так понимаю, лица, связанные с этими делами в Москве. Наша задача, Генрих, свести все данные в единое целое и узнать, кто еще работает на них здесь, в Украине. В Киеве мы сопоставим эти данные с уже имеющимся у нас: кто кому и сколько, понимаете меня? Этот диск – хорошее подспорье. В борьбе с теми, кто связан с черной трансплантологией; в Раде, в Кабмине.

  Генрих сказал:

  – Что именно вы хотите узнать?

  «Тут все понятно. Что ж тут не понять. Типичный случай, когда одна сторона – Киев – хочет утереть нос другой – Москве. И использовать это в новых переговорах, например. По статусу Донецкой и Луганской областей.»

  – Что такого нового я могу сказать в связи с этим диском? – продолжал Данзас. – Но мне нужна гарантия, что взамен я получу обещанную свободу.

  – Вы назовете всех, кого сможете опознать на этом диске, – вмешался лысый. – а затем расскажете во всех деталях про вашу вербовку.

  Он включил телевизор, стоявший у стены и положил пульт на стол.

  Пошла заставка «Новостей» седьмого канала, потом возник диктор. После порции последних известий на экране возник кабинет внушительного вида; двое людей сидели друг против друга.

  – Тот, что слева, – прокомментировал Михаил Вадимович, – журналист и ваш приятель Сергей Ольховский. А тот, что справа, – узнаете? Вот этот, в очках, в штатском. Это не он с вами разговаривал в камере?

  – Как же так получилось, – вкрадчиво спрашивал Сергей, – что ваше компетентное ведомство ничего не знало об этих сотрудниках, погрязших в криминале? Или знало?

  Крупнолицый, очкастый деятель из прокуратуры слушал Сергея, потирая потный лоб платком. Любой ответ мог быть чреват скандалом. Поэтому был избран третий способ.

  – Мы будем разбираться, – обтекаемо ответствовал очкастый. – вы со своим прямым эфиром застали меня буквально врасплох. Я пока не имею никаких инструкций, какую информацию следует передать прессе...

  Сергей засмеялся оскорбительным смехом. Голубоглазый зампрокурора был жалок, суетлив и до крайности нервозен.

  – Чего уж тут разбираться, – проговорил Ольховский, – если не вы прессе, а пресса вам только что передала сенсационную информацию. А вот насчет чего вы не имеете инструкций, было бы крайне интересно узнать...

  – Мы разберемся и примем меры, – повторил зампрокурора всю ту же песню, причем его последние слова прозвучали с явной угрозой.

  Но Сергей, как-будто, ничуть не испугался.

  – Разберитесь, – сказал он. – И мы, журналисты, тоже будем разбираться. А потом телезрители увидят, у кого лучше выйдет... Кстати, – проговорил Ольховский уже не зампрокурора, а прямо в камеру. – Мы располагаем данными о причастности ряда сотрудников МВД к скандалу с нелегальной торговлей донорскими органами. Данные были нам любезно предоставлены неким лицом, имя которого и нам, и вам, – тут Сергей сделал жест в сторону примолкшего сотрудника органов, – известно. Предупреждаем вас, что, если с этим человеком хоть что_нибудь случится, все материалы будут немедленно обнародованы безо всяких дополнительных проверок и в полном объеме...